Показать все теги
v
17-го января Хитрово приехал в Лубны; и от гетмана и старшин явился посланец с письмом, просить, чтоб рада была не в Переяславле, а в ином месте. Боярин подарил гонцу пару соболей, да пять рублей денег и сказал ему: «это тебе за то, чтоб, приехавши к гетману, наговаривал его ехать на раду в Переяслав, а не в иное место».
25-го января прибыл Хитрово в Переяслав и остановился в доме какого-то грека Ивана, а 30-го получил извещение, что гетман приедет на раду. Выговский был перед тем в ' Миргороде вместе с Лесницким. Еще не было рады, не порешили дел с Хитрово, а уж путивльский воевода спрашивал Выговского, когда он поедет в Москву. Выговский обещал ехать, как только утишится волнение и кончится дело, по которому приехал боярин Хитрово.
Собрались в Переяслав полковники. Прибыл гетман. Старшина роптала. Выговский не показывал охоты начальствовать. Он говорил старшинам так: «Москаль ни во что считает выборы по нашим стародавним правам, и хочет, чтоб у козаков гетманы были не выборные, не из нашего народа. Они думают навязать нам какого-нибудь своего бородача, Если вы теперь это допустите, то навеки потеряете права и вольности; не поддавайтесь москалю, не позволяйте себе давать гетмана, — выбирайте вольными голосами, как прежде всегда в старину бывало».
На раду прибыл и новоизбранный митрополит Дионисий, и знатное духовенство. Рада произошла в один из первых дней февраля. Прибыл в собрание боярин; Выговский не явился; вместо него выступил монах Петроний и сказал:
«Панове рада! Приказал вам Выговский сказать, что он отказывается от булавы, которую ему дала рада; он увидел к себе неблаговоление его царского величества, да притом и в Войске много у него недоброжелателей. Пусть боярин назначит вам гетмана, кого пожелает, а Выговский, утомленный долгами трудами, и видя на себе отовсюду гонения, желает остаток дней своих посвятить Богу в монастыре».
С негодованием выслушали казаки официальный отказ своего гетмана. Они были научены заранее, будто от Выговского требует этого боярин.
Один смельчак так говорил:
«А бодай того нихто не диждав, щоб Виговського з булави запорозькои зкинули: ани цареви, ани тоби, воевода, козаки ничого ни здилали, щоб ви право наше козацьке — обирати гетьмана — у нас видерли; Виговський голову сча- жив, нас з тяжкои невали лядски визволяючи; вси при ним умирати, из ним жити готовисьмо; то вся Украина: полковники, осаули, отамани, сотники и чернь поприсягаемо!»
«Згода! згода!» — раздалось множество голосов.
«Все, — говорил какой-то полковник, — все, що царь и ти, боярине, нам скажешь, ми учинимо, а з рук у себе обирания гетьмана видерти не дама: на те пострили рани й люту смерть у битвах з ворогами одважно терпиио, щоб дослужити слави й чести в нашим козацьким народи!»
«Если так, паны рада, — сказал боярин: — если вы желаете, чтоб Выговский был у вас гетманом, то пусть будет по вашей воле и по вашим старым обычаям, с тем, чтобы новый гетман присягнул перед крестом и Евангелием, что не будет сноситься с царскими врагами, а поляков будет считать неприятелями, если они не выберут на престол его царское величество, и против турков и иных, кто будет его царскому величеству неприятелем, будет с казаками биться; а потом пусть отправляется в Москву видеть светлые очи его царского величества».
Полковники уверяли боярина, что Выговский всегда был и будет верен царю. Тогда разрешилось наконец загадочное дело о воеводах. Боярин изложил прежнее состояние Украины, когда в ней не было крепостей, и польские люди, соединяясь с крымцами, приходили войною и опустошали города и местечки; припомнил, как государь прислал своих ратных людей для защиты края и велел устроить в Киеве крепость, и сами казаки хвалили это.
«И теперь, — говорил боярин, — великий государь, желая по христианству, чтоб было все Войско Запорожское в осторожности и в бесстрашии от внезапного прихода неприятеля, изволил учредить своих воевод и ратных людей в знатных городах Малой России: в Чернигове, в Нежине, в Переяславле и в других, где будет пристойно, так же как в Киеве, для вашей обороны. Воеводы и ратные люди будут укреплять города и устраивать осады, а в городах и местечках будут ведать казаков и чинить между ними расправу полковники, и войты, и бурмистры — по вашим правам; а осадных людей в городах будут судить и расправу чинить над ними — воеводы, только также по вашим правам. Те поборы, которые собрались у вас — подымное и с оранд, будут сбираться в оных городах в войсковую казну и даваться на жадованье Запорожскому Войску и на царских ратных людей, которые будут с воеводами, да на войсковые расходы».
Боярин доказывал, что такое устройство принесет большую пользу всему краю. «Тогда, — говорил он, — если неприятели и наступят на города Малой России, то Войско Запорожское надежно будет стоять против них; в городах в то время будут для береженья воеводы и ратные люди, и не дадут неприятелю пустошить городов и уездов; а сверх того, на то время Войску будет заплата; когда оно пойдет против неприятеля, не будет никакой нужды, и вам всем будет охотнее служить: будете знать, что дома ваши целы и не разорены, — воеводы берегут».
Простые козаки должны были видеть в этом свою выгоду.· Но эти нововведения парализавали власть старшин, потому что отнимали у них распоряжение доходами, которые они собирали как хотели и употребляли в свою пользу. Приходилось согласиться на требование боярина. Постановили быть воеводам в малороссийских городах.
«Но в которых именно городах, — сказал Выговский, — надобно быть воеводам, я сам доложу о том великому государю, царскому пресветлому величеству, когда, Бог даст, буду оглядать его царские пресветлыя очи и принесу вечное свое подданство».
Посол требовал, чтоб казаки, водворившиеся в Литовской Земле, именно: в Старом-Быхове и Чаусах, были выведены оттуда, и пашенные крестьяне, вступавшие самовольно в казацкое звание, были обращены в прежнее состояние: московское правительство считало Великое Литовское Княжество уже своим завоеванным достоянием, разместило своих воевод по городам и приписало к ним поветы. Находили, что Быхов принадлежал к оршанскому, а Чаусы к могилевскому поветам, и следовательно, этими городами должны начальствовать воеводы, помещенные в Орше и Могилеве. Полковник казацкий должен выйти прочь, и в Литве не следует быть казачеству.
Приходилось раде безропотно согласиться и на это требование, а оно также сильно щекотало казацкий патриотизм и внушало опасение за будущее: если московское правительство теперь, по своей воле, уничтожило казачество в одном _из краев, где казачество уже завелось, то могло впоследствии уничтожить его и в других местах, и так постепенно обрезывать территорию, какую казачество успело занять во время войн с поляками. Боярин давал знать, что правительство не хочет слишком сильного расширения казачества и признает его вредным для гражданского порядка. Боярин жаловался, что из соседних краев Великороссии, из уездов: брянского, карачевского, рыль- ского, путивльского, крестьяне, живущие в имениях вотчинников и помещиков, и холопы бегают в Малороссию, потом приходят оттуда на прежнее жительство толпами, подговаривают к побегу с собой других крестьян и холопов, и нередко отмщают. своим господам, если прежде были ими недовольны: набегают на их дома, сожигают их, убивают хозяев и их семейства; иногда они запирали господ в домах, закапывали дома со всех сторон землею, и так оставляли жильцов умирать взаперти голодною смертью. Ясно было, что козачество, которое возникло из восстания простого народа против владельцев, было искушением для соседнего великороссийского простонародья.
«О всех тех людях, — отвечал Выговский, — мы сделаем розыск, и всякий полковник и урядник подвергнется наказанию, если не будет поступать согласно нашему приказанию».
«Великому государю учинилось ведомо, — сказал боярин, — что в Запорожское Войско не однажды приезжал старец Данило, родом из Французской Земли; но он на самом деле не старец, и теперь уже скинул с себя чернеческое платье, и ходит в мирском, — он приезжал сюда от шведского короля лазутчиком и чинит ссору в Запорожском Войске; а потому, как только он приедет, вели, гетман, задержать его и отписать об нем его царскому величеству».
Гетман отвечал на это:
«Мы и прежде не слушали никаких сплетней и теперь не станем слушать. Если же этот Данило станет делать что-нибудь противное у нас, мы его самого отошлем к его царскому величеству».
Боярин, как орган московской власти, выражал и теперь, как делалось прежде, неудовольствие со стороны этой власти за склонность к дружелюбному отношению к шведам, с выговором замечал, что до сих пор не послано от козаков посольства к шведскому королю с объявлением ему неприязни, в случае если он не исполнит требований царя и не примирится с ним, по желанию последнего. Выговский должен был обещать отправить такой отзыв к шведскому королю, с которым втайне вел мирные сношения. В отношении поляков боярин объявил, что война будет неизбежна, потому что поляки уклоняются от исполнения виленского договора 1656 года, — не думают собирать сейма и рассуждать на нем об избрании на королевство московского государя. Боярин приказывал козацкому войску быть наготове к выступлению на войну, когда придет указ из Москвы о начале военных действий.
«Мы, — отвечал гетман, — готовы идти на польского короля и велели написать универсалы, чтобы разослать козакам, когда будет нужно; желаем сложить наши головы за достояние его царского величества и против шведского короля, и против каждого царского неприятеля пойдем покорно, по царскому приказанию».
Наконец, боярин заметил Следующее:
«В прошлых годах покойный гетман Хмельницкий подписывался в своих листах от козаков к царю — вечными подданными его царского величества, а ты, Иван, в листе своем к великому государю подписался — вольными подданными; так тебе не годилось писать, и впредь вам подписываться просто — вечными подданными царского величества, а не вольными. Да еще ты писал лист к крымскому хану и не подписался в нем подданным царского величества, а в грамотах к крымскому хану и к султану Калге пишут вас от великого государя царскими подданными и приказывают посланникам говорить, чтоб хан шертовал на том, чтобы не ходить на вас, запорожских козакав и не чинить вам никакого лиха, потому что вы подданные царские; а если б вас царскими подданными не писать в грамотах к крымскому хану, то на вас бы давно война была».
Ответа на это замечание не дошло до нас; трудно было-что-нибудь и отвечать на него.
В соборной церкви святых апостолов произнес гетман присягу, — по выражению того времени, — его царскому величеству прямить и добра хотеть. Выговский увернулся от немедленной поездки в Москву, и боярин из своих рук дал ему булаву, бунчук и царскую грамоту на гетманское достоинство. Украинский летописец говорит, что Выговский расположил к себе боярина угощениями и подарками. С своей стороны, боярин щедрою рукою раздавал царские дары, состоявшие в соболях и рублях, и Выговскому, и всем старшинам, и духовенству, и многим простым казакам, с кем только приходилось ему иметь сношение[1]· 18 февраля уехал боярин с своею свитою из Переяславля.
