ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Гетманство Выговского
Гетманство Выговского
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 19-07-2015 13:33 |
  • Просмотров: 1758

I

27 июля 1657 года гетман Богдан Хмельницкий сошел в могилу. Переворот, произведенный им, остался неокончен­ным; вопросы, возникшие в его эпоху, не были разрешены. Отторгнувшись от Польши, Украина не соединилась еще с Московиею в одно тело и, оставаясь с своею отдельностью, должна была служить предметом распрей между соседями, которые хотели ей завладеть. Украинский народ не имел нимало политического воспитания, чтоб выиграть свой про­цесс в истории и на самобытных началах организовать стройное гражданское целое. Уже в самом существовании козачества заключались, при тогдашних обстоятельствах, причины внутренних беспорядков, которые должны были разрушить не утвержденное на разумных основаниях и не­достроенное политическое здание. Дело освобождения Ук­раины совершено было целым народом; во время борьбы с Польшею все украинцы были равными козаками; но как скоро борьба улеглась — народ распадался на казаков и посполитых; первые должны были с оружием в руках стоять на страже возникающего нового порядка вещей; дру­гие — обратиться к мирным занятиям гражданина и селя­нина. Это было необходимо. Во-первых ожидали права и преимущества, — они готовились составить привилегиро­ванный класс; положение последних не было ни определе­но, ни охраняемо никаким правом; на их долю не только выпадало нести все повинности, от которых освобождались козаки, но им было суждено, по-видимому, подпасть под произвол казацкого сословия; целые села, населенные посполитыми, отданы казацким чиновникам в виде ранго­вых имений; со временем эти имения походили бы на поль­ские староства. Пасполитые долго не могли забыть, что казаки были то же, что и они, и, в свою очередь, сами теперь хотели быть козаками, и долго не было определен­ных границ между двумя сословиями: при первом удобном случае посполитые брались за оружие и называли себя ка­заками, а признанные прежде законно козаками попадали в сословие посполитых. И потому, во второй половине XVII века, несмотря на казацкие реестры, в Украине на самом деле казаком был всякий, кто хотел и мог; и таким поры­вам распространить казачество на всю массу народонаселе­ния Украины противодействовало другое направление — ограничить козацкое сословие тесным и определенным чис­лом записанных в реестры. Так было задолго до Богдана Хмельницкого, когда польское правительство постоянно хо­тело, чтоб казаки составляли военное сословие в опреде­ленном числе, а народ домогался весь обратиться в козаков, то — есть быть вольным, ибо с представленнем о казаке соединялось понятие о свободе. Воззвания Хмельницкого нашли отголоски в народных побуждениях: все хотели быть казаками, все шли на брань против поляков, которые до того времени не допускали распространяться козачеству. Но только сорок тысяч из вСей массы ополченного народа приобретали козачество; все остальное народонаселение, державшее в руках оружие, должно было лишиться прежде приобретенного звания. Противодействие поспольства, иск­лючаемого из козацкого сословия, волновало Украину во все время гетманства Хмельницкого; оно еще резче выра­зилось после его смерти.

Сверх того, в самом козацком сословии возникло раз­двоение: образовались казаки значные; к ним принадлежа­ли чиновники, как настоящие, так и бывшие (бунчуковые товарищи), шляхтичи, приставшие к козакам, и вообще бо­гатые козаки; противоположны им были козаки простые, которых значные называли казацкою чернью и которые, при случае, готовы были противодействовать возвышению значных. Сами, наконец, значные нешляхетского звания Хотели уравнить себя с теми из своих собратий, которые носили это звание. Влияние значных развивалось с усиле­нием гетманской власти. В последние годы Хмельницкого власть гетманская хотя зависела от рады, но он, пользуясь всеобщим к себе уважением, часто действовал без рады и самовольно назначал чиновников; а чем меньше власть гет­мана связывалась народным собранием или радою, тем де­спотичнее была власть полковников и сотников, тем больше усиливалось влияние их на общественные дела. Ра­дою начали управлять чиновники; нередко и целая рада составлялась из одних чиновников да значных. Такой по­рядок породил множество недовольных: они бежали в Запо­рожье; туда укрывались и те посполитые, которые не хотели спокойно сносить свое унижение и видеть возвыше­ние козаков; от этого в Запорожье возникло тогда соперни­чество с городозылч козачеством, как называли они Гетманщину. Запорожцы не хотели подлежать власти гет­мана. Но мысль об отделении Запорожья, с огромными сте­пями по обеим сторонам Днепра, не могла еще развиться в то время, при непрерывной связи с Украиною; связь эта поддерживалась толпами пришельцев, недовольных поряд­ком в Гетманщине. Запорожцы, почитая себя цветом коза- чества, хвалились, что не городовые козаки, а они первые избрали Богдана Хмельницкого; что война, освободившая Русскую Землю от Польши, вышла из Запорожья. Запо­рожцы говорили, что, поэтому, и теперь не городовое, а низовое козачество должно преимущественно распоряжать­ся делами Украины; что ни выбор гетманства, ни какое другое политическое дело не может быть предпринято без согласия Сечи. Запорожские старшины были избираемы и свергаемы толпою, по произволу черни. Такой порядок они хотели, по-видимому, распространить во всей Украине; простым козакам это нравилось, поспольству, хотевшему равенства, еще более, — и поэтому Запорожье привлекало к себе простых козаков и поспольство, и всякое предприя­тие, начатое запорожцами, могло иметь удачу в массе ук­раинского народа. Впрочем, как из общественного строя Запорожья не могло возникнуть нового порядка вещей, так и из недовольства посполитых и козацкой черни против значных. Низвержение власти значных могло кончаться только заменением одних лиц другими, которые, в свою очередь, начинали играть роль значных. Каждый чиновник, выбранный из простых козаков, делался значным и возбуж­дал против себя чернь, из которой вышел; его сменяли, выбирался другой — и тот точно так же, как первый, ста­новился значным и так же чернь была им недовольна. Да и самых значных не соединяло единство намерений и це­л ей, — каждый преследов ал прежде в с его личные свои вы­годы, один под другим рыл яму и сам в нее падал: каждый хотел другого столкнуть, потоптать, и сам подвергался, в свою очередь, таким же неприятностям от своих товари­щей.

В отношении к соседним странам, по смерти Богдана Хмельницкого, в Украине были две политические партии. К первой принадлежала большая часть старшин, значных, — вообще немногие лица с образованностью, полу­ченною в Польше вместе с польскими политическими понятиями, и, наконец, шляхтичи русской веры, приставшие к казакам — кто для веры, а кто для сохранения своих имений во время козацкого восстания. Они подняли оружие против Польши не потому, чтоб польский политический со­став им не нравился, а потому, что они не могли под поль­ским владычеством пользоваться выгодами, какие могли бы извлечь из польской организации. По образцу польскому, они хотели бы и Украины, похожей на Польшу: с сеймами, посольскими избами, речами и вольным шляхетством, и в этом классе каждому хотелось поместиться. Не соответст­вовала такому направлению самодержавная организация Московской державы. В 1654 г. многие из людей этой пар­тии пристали к московской протекции, в надежде пользо­ваться 'так называемыми правами и вольностями под правлением' русских государей. Но в 1657 г. они начали считать себя обманутыми с этой стороны: их огорчало то, что украинским комиссарам не- позволили участвовать в переговорах московских послов с польскими при заключении виленского договора, — что мир России с Польшею заклю­чен был без участия и совета украинской рады и гетмана; упреки, которые делали Хмельницкому бояре по приказа­нию царя, возбуждали в них досаду; наконец, они оскорб- лялись обращением великорусских воевод и служилых людей с украинцами и насмешками великороссиян над тем, что в обычаях и домашней жизни Южной Руси было не­сходно с Северною. Вероятно, от насмешек над одеждою .козаков разнесся в то время слух, будто царь хочет, чтобы казаки не носили красных сапогов·, а непременно все обу­лись в черные, а посполитые одевались бы, как великорус­ские мужики, и ходили в лаптях. Но пуще всего усилив ало и ра з вив ало эту недов ольн ую партию опасение, чтоб царь, по достижении польской короны, не присоединил Украины к Польше и не уничтожил бы козачества: в виленском до­говоре царь обещал возвратить Польше все земли, от нее отторгнутые. Недовольные хотели предупредить это ожида­емое присоединение Украины к Польше, как провинции к государству, добровольным соединением с Польшею на пра­вах федеративных, с условиями, которые поставили бы Польшу в необходимость сохранять права Русского народа и в невозможность их нарушить. В XVII веке не понимали, что в мире нет условий для будущих поколений. Партия эта действовала по следам Богдана Хмельницкого; во время своей борьбы с Польшею, до присоединения к Московскому государству, он следовал этой идее федеративного союза и, в противность народному желанию совершенного разрыва с Польшею, долго думал уладить дело без расторжения. При жизни Хмельницкого более всех поддерживал в нем эту мысль генеральный писарь Выговский, — и теперь он стал ' во главе федеративной партии. Его ревностными соумыш­ленниками были его двоюродные братья, Выговские: Данило, женатый на дочери Хмельницкого, Елене, Константин и Федор, дядя его овручский полковник Василий и племян­ник Илья; воспитатели молодого Юрия: генеральный судья Богданович-Зарудный, есаул Ковалевский и миргородский полковник, исправлявший должность второго генерального судьи — Григорий Лесницкий, соперник Выговского; Иван Груша, после избрания Выговского в гетманы, назначенный генеральным писарем; обозный Тимофей Носач, человек без образования, каким отличались его товарищи, но с при­родным умом; переяславский полковник Павел Тетеря, че­ловек без дарований, но с образованием; прилуцкий полковник Петро Дорошенко, лубенский — Швец, черни­говский — Иоанникий Силич, знаменитый Богун, тогда уже полковник не винницкий, а паволочский; подольский полковник Евстафий Гоголь, поднестрянский — Михайло Зеленский, уманский — Михайло Ханенко, бывший киев­ский полковник Жданович, смененный по воле царя за по­ход против Польши, — люди, также получившие образование. К этой партии принадлежали некоторые знат­ные украинские козацкие и шляхетские фамилии, как-то: Сулимы, Лободы, Северины, Нечаи, Гуляницкие (из них один, Григорий, бежал из Украины после белоцерковского мира, а потом возвратился и был сделан нежинским пол­ковником), Головацкие; Хмелецкие (родственники казнен­ного в Паволоче, в 1652, за недовольство белоцерковским трактатом), Верещака (освобожденный недавно из крепости, куда был посажен в 1652 г.), Мрозовицкий (славный в народной памяти Морозенко, неизвестно где пребывавший с 1649 года, когда перестал быть корсунским полковником), Махержинский и более всех образованный — Юрий Неми- рич. Потомок, как кажется, древней новгородской фами­лии, бежавшей в XV веке в литовские владения, Немирич был наследником богатых имений в Украине, и от своего отца с детства напитался тем религиозным вольнодумством, которое в том веке носило общее название арианства. Мо­лодой Юрий провел молодость за границею, преимущест­венно в Бельгии и Голландии, получил отличное образование и написал несколько ученых сочинений по предметам философии и рационального богословия; в 1648 г. он пристал к Хмельницкому в первый раз, спасаясь от преследования краковской инквизиции. Неизвестно, где был он после Зборовского мира, но с 1655 года мы видим его работающим для независимости Украины; он принял православную веру, веру отцов своих, действовал в пользу Украины у шведского короля, у Ракочия, а теперь, по смерти Хмельницкого, составлял планы образовать союз Украины с Польшею на новых началах их общей жизни. Ловкий посол Иоанна-Кази'мира, Казимир Беневский, ис­кусно действовал на людей этой партии. Он уверял их, что козаки своими подвигами научили поляков и всех соседей уважать в них доблестных рыцарей; что Польша признает их свободными, и если козаки захотят присоединиться к Польше для взаимного охранения своих прав и вольно­стей, то не иначе, как равные к равным и вольные к воль­ным. Значительная часть русского духовенства и сам Дионисий Балабан, который метил тогда в митрополиты, разделяли такие же убеждения.

Еще при Богдане Хмельницком духовенство неохотно шло под московскую протекцию. Привычные к польскому образу управления и польскому обряду, происходя из шляхты, духовные, особенно знатные, слишком много име­ли в себе польского... образование их роднило с Польшею и удаляло от Москвы. Религиозные распри на время воору­жали их против католической Польши, но когда дело до­шло до отторжения от Польши, тут увидели они, что, несмотря на единство веры, они далее отстоят нравственно от единоверной Москвы, чем от католической Польши. В эпоху присоединения кое-как заглушались нерасположение и боязнь, но вскоре начались с московской стороны такие движения, которые возбудили прежнее недоверие. Силь­вестр Коссов умер, Бутурлин, по наказу московского пра­вительства, сейчас же изъявил духовным — епископу Ла­зарю Бараиовичу и, печерскому архимандриту Гизелю — царское желание, чтоб духовенство малороссийское «по­искало милости государя и показало совершенно правду свою к великому государю: захотело бы идти в послушание к святейшему патриарху московскому». Украине предстоял выбор митрополита. По древним обычаям, не нарушаемым со стороны поляков, надобно было избирать нового архипа­стыря вольными голосами. Воеводы настаивали, чтоб избра­ния не было, пока не испросят благословения патриарха и царского дозволения. Лазарь и архимандрит печерский дол­жны были поневоле показать вид согласия. Это было тотчас по смерти Хмельницкого, еще до погребеиия его тела. Но сам покойный Хмельницкий на дело это смотрел не так, и по стародавним обычаям написал к епископам луцкому, пе- ремышльскому и львовскому, чтоб они ехали для выбора нового митрополита в Киев. Украина с Киевом отдалась московскому государю, а эти русские епископы остались под польским владением, но в то же время под духовным первенством киевского митрополита. Признать над собой власть московского патриарха они ни за что не хотели, да и не могли, если б даже и захотели. Требование московско­го правительства должно было разорвать связь в южнорус­ской Церкви. В то время, как Бутурлин в Киеве старался склонить Лазаря и киевское духовенство к зависимости Ни­кону, польско-русские епископы испрашивали у короля до­зволение ехать в Киев для избрания митрополита, и король дозволил им по старым их обычаям, за которые они всегда так крепко держались. Еще тело Хмельницкого не было погребено, Бутурлин писал к Выговскому, выставляя указ государя, чтоб не допускать епископов до избрания митрополита, а писарь ссылался на старые права, и, не говоря о покорности Никону, извещал, что пошлет козац- ких послов на избранье митрополита, а потом уже о ново­избранном напишет к государю.

Наконец, пристать к союзу готовы были богатые меща­не в городах для сохранения своих магдебургских прав, ко­торые боялись потерять, если Украина будет отдана во власть поляков без всяких условий. Вообще же надобно сказать, что украинцы, страшась Польши, прибегали к Польше.

Другая партия — если можно всю массу народа назвать партиею — держалась царя московского. К этому побужда­ло отвращение к Польше; федеративная партия могла сво­ими действиями вызвать в народе только большую решимость оставаться под властью царя, для избежания грозящей опасности попасть в подданство полякам. От сое­динения Украины с Польшею простой народ мог ожидать только того, что значные козаки сделаются тем, чем были в Польше шляхтичи, а простые козаки и все посольство будут отданы в безусловное порабощение новому панству; напротив, при соединении с Московщиною самодержавная воля царя представлялась защитою слабых от своеволия сильных. Из старшин отличался тогда горячею враждою к значным и вместе преданностью Московщине Мартын Пушкарь или Пушкаренко, полтавский полковник, люби­мый подчиненными и всем простым народом: Запорожье, ненавидевшее шляхетных и значных, из которых состояла федеративная партия, разделяло в то время эту склон­ность — оставаться в повиновении московскому государю. Очевидно, что число преданных русскому престолу было так велико, что противная федеративная партия не могла ничего сделать, тем более, что и сами федератисты не прочь были от того, чтобы московский царь скорее сделался польским королем... Но народ всегда мог быть увлечен в противную сторону своими руководителями, даже такими, которых не любил, хотя бы на время, не зная хорошо, куда его ведут; а разрыв виленского договора сделал этих дву­смысленных руководителей врагами царя и протекции. Притом же малорусский народ не любил москалей. Несмот­ря на единство веры и племени, между двумя ветвями рус­ского народа было слишком много различия в нравах, характере, понятиях и приемах жизни. История целого ря­да предшествовавших веков, в продолжение которых эти ветви развивались отдельно друг от друга, не прошла да­ром. Малорусы видели в москалях слишком много не толь­ко чуждого, но противоположного. Дикие и своевольные поступки царских ратных людей раздражали народ, воз­буждали ненависть и боязнь и уже в то время народ пугали слухи, что Москва хочет запрудить Украину своими людь­ми и насильственно вводить между малорусами свои мос­ковские обычаи.

Читайте также: