Показать все теги
I
27 июля 1657 года гетман Богдан Хмельницкий сошел в могилу. Переворот, произведенный им, остался неоконченным; вопросы, возникшие в его эпоху, не были разрешены. Отторгнувшись от Польши, Украина не соединилась еще с Московиею в одно тело и, оставаясь с своею отдельностью, должна была служить предметом распрей между соседями, которые хотели ей завладеть. Украинский народ не имел нимало политического воспитания, чтоб выиграть свой процесс в истории и на самобытных началах организовать стройное гражданское целое. Уже в самом существовании козачества заключались, при тогдашних обстоятельствах, причины внутренних беспорядков, которые должны были разрушить не утвержденное на разумных основаниях и недостроенное политическое здание. Дело освобождения Украины совершено было целым народом; во время борьбы с Польшею все украинцы были равными козаками; но как скоро борьба улеглась — народ распадался на казаков и посполитых; первые должны были с оружием в руках стоять на страже возникающего нового порядка вещей; другие — обратиться к мирным занятиям гражданина и селянина. Это было необходимо. Во-первых ожидали права и преимущества, — они готовились составить привилегированный класс; положение последних не было ни определено, ни охраняемо никаким правом; на их долю не только выпадало нести все повинности, от которых освобождались козаки, но им было суждено, по-видимому, подпасть под произвол казацкого сословия; целые села, населенные посполитыми, отданы казацким чиновникам в виде ранговых имений; со временем эти имения походили бы на польские староства. Пасполитые долго не могли забыть, что казаки были то же, что и они, и, в свою очередь, сами теперь хотели быть козаками, и долго не было определенных границ между двумя сословиями: при первом удобном случае посполитые брались за оружие и называли себя казаками, а признанные прежде законно козаками попадали в сословие посполитых. И потому, во второй половине XVII века, несмотря на казацкие реестры, в Украине на самом деле казаком был всякий, кто хотел и мог; и таким порывам распространить казачество на всю массу народонаселения Украины противодействовало другое направление — ограничить козацкое сословие тесным и определенным числом записанных в реестры. Так было задолго до Богдана Хмельницкого, когда польское правительство постоянно хотело, чтоб казаки составляли военное сословие в определенном числе, а народ домогался весь обратиться в козаков, то — есть быть вольным, ибо с представленнем о казаке соединялось понятие о свободе. Воззвания Хмельницкого нашли отголоски в народных побуждениях: все хотели быть казаками, все шли на брань против поляков, которые до того времени не допускали распространяться козачеству. Но только сорок тысяч из вСей массы ополченного народа приобретали козачество; все остальное народонаселение, державшее в руках оружие, должно было лишиться прежде приобретенного звания. Противодействие поспольства, исключаемого из козацкого сословия, волновало Украину во все время гетманства Хмельницкого; оно еще резче выразилось после его смерти.
Сверх того, в самом козацком сословии возникло раздвоение: образовались казаки значные; к ним принадлежали чиновники, как настоящие, так и бывшие (бунчуковые товарищи), шляхтичи, приставшие к козакам, и вообще богатые козаки; противоположны им были козаки простые, которых значные называли казацкою чернью и которые, при случае, готовы были противодействовать возвышению значных. Сами, наконец, значные нешляхетского звания Хотели уравнить себя с теми из своих собратий, которые носили это звание. Влияние значных развивалось с усилением гетманской власти. В последние годы Хмельницкого власть гетманская хотя зависела от рады, но он, пользуясь всеобщим к себе уважением, часто действовал без рады и самовольно назначал чиновников; а чем меньше власть гетмана связывалась народным собранием или радою, тем деспотичнее была власть полковников и сотников, тем больше усиливалось влияние их на общественные дела. Радою начали управлять чиновники; нередко и целая рада составлялась из одних чиновников да значных. Такой порядок породил множество недовольных: они бежали в Запорожье; туда укрывались и те посполитые, которые не хотели спокойно сносить свое унижение и видеть возвышение козаков; от этого в Запорожье возникло тогда соперничество с городозылч козачеством, как называли они Гетманщину. Запорожцы не хотели подлежать власти гетмана. Но мысль об отделении Запорожья, с огромными степями по обеим сторонам Днепра, не могла еще развиться в то время, при непрерывной связи с Украиною; связь эта поддерживалась толпами пришельцев, недовольных порядком в Гетманщине. Запорожцы, почитая себя цветом коза- чества, хвалились, что не городовые козаки, а они первые избрали Богдана Хмельницкого; что война, освободившая Русскую Землю от Польши, вышла из Запорожья. Запорожцы говорили, что, поэтому, и теперь не городовое, а низовое козачество должно преимущественно распоряжаться делами Украины; что ни выбор гетманства, ни какое другое политическое дело не может быть предпринято без согласия Сечи. Запорожские старшины были избираемы и свергаемы толпою, по произволу черни. Такой порядок они хотели, по-видимому, распространить во всей Украине; простым козакам это нравилось, поспольству, хотевшему равенства, еще более, — и поэтому Запорожье привлекало к себе простых козаков и поспольство, и всякое предприятие, начатое запорожцами, могло иметь удачу в массе украинского народа. Впрочем, как из общественного строя Запорожья не могло возникнуть нового порядка вещей, так и из недовольства посполитых и козацкой черни против значных. Низвержение власти значных могло кончаться только заменением одних лиц другими, которые, в свою очередь, начинали играть роль значных. Каждый чиновник, выбранный из простых козаков, делался значным и возбуждал против себя чернь, из которой вышел; его сменяли, выбирался другой — и тот точно так же, как первый, становился значным и так же чернь была им недовольна. Да и самых значных не соединяло единство намерений и цел ей, — каждый преследов ал прежде в с его личные свои выгоды, один под другим рыл яму и сам в нее падал: каждый хотел другого столкнуть, потоптать, и сам подвергался, в свою очередь, таким же неприятностям от своих товарищей.
В отношении к соседним странам, по смерти Богдана Хмельницкого, в Украине были две политические партии. К первой принадлежала большая часть старшин, значных, — вообще немногие лица с образованностью, полученною в Польше вместе с польскими политическими понятиями, и, наконец, шляхтичи русской веры, приставшие к казакам — кто для веры, а кто для сохранения своих имений во время козацкого восстания. Они подняли оружие против Польши не потому, чтоб польский политический состав им не нравился, а потому, что они не могли под польским владычеством пользоваться выгодами, какие могли бы извлечь из польской организации. По образцу польскому, они хотели бы и Украины, похожей на Польшу: с сеймами, посольскими избами, речами и вольным шляхетством, и в этом классе каждому хотелось поместиться. Не соответствовала такому направлению самодержавная организация Московской державы. В 1654 г. многие из людей этой партии пристали к московской протекции, в надежде пользоваться 'так называемыми правами и вольностями под правлением' русских государей. Но в 1657 г. они начали считать себя обманутыми с этой стороны: их огорчало то, что украинским комиссарам не- позволили участвовать в переговорах московских послов с польскими при заключении виленского договора, — что мир России с Польшею заключен был без участия и совета украинской рады и гетмана; упреки, которые делали Хмельницкому бояре по приказанию царя, возбуждали в них досаду; наконец, они оскорб- лялись обращением великорусских воевод и служилых людей с украинцами и насмешками великороссиян над тем, что в обычаях и домашней жизни Южной Руси было несходно с Северною. Вероятно, от насмешек над одеждою .козаков разнесся в то время слух, будто царь хочет, чтобы казаки не носили красных сапогов·, а непременно все обулись в черные, а посполитые одевались бы, как великорусские мужики, и ходили в лаптях. Но пуще всего усилив ало и ра з вив ало эту недов ольн ую партию опасение, чтоб царь, по достижении польской короны, не присоединил Украины к Польше и не уничтожил бы козачества: в виленском договоре царь обещал возвратить Польше все земли, от нее отторгнутые. Недовольные хотели предупредить это ожидаемое присоединение Украины к Польше, как провинции к государству, добровольным соединением с Польшею на правах федеративных, с условиями, которые поставили бы Польшу в необходимость сохранять права Русского народа и в невозможность их нарушить. В XVII веке не понимали, что в мире нет условий для будущих поколений. Партия эта действовала по следам Богдана Хмельницкого; во время своей борьбы с Польшею, до присоединения к Московскому государству, он следовал этой идее федеративного союза и, в противность народному желанию совершенного разрыва с Польшею, долго думал уладить дело без расторжения. При жизни Хмельницкого более всех поддерживал в нем эту мысль генеральный писарь Выговский, — и теперь он стал ' во главе федеративной партии. Его ревностными соумышленниками были его двоюродные братья, Выговские: Данило, женатый на дочери Хмельницкого, Елене, Константин и Федор, дядя его овручский полковник Василий и племянник Илья; воспитатели молодого Юрия: генеральный судья Богданович-Зарудный, есаул Ковалевский и миргородский полковник, исправлявший должность второго генерального судьи — Григорий Лесницкий, соперник Выговского; Иван Груша, после избрания Выговского в гетманы, назначенный генеральным писарем; обозный Тимофей Носач, человек без образования, каким отличались его товарищи, но с природным умом; переяславский полковник Павел Тетеря, человек без дарований, но с образованием; прилуцкий полковник Петро Дорошенко, лубенский — Швец, черниговский — Иоанникий Силич, знаменитый Богун, тогда уже полковник не винницкий, а паволочский; подольский полковник Евстафий Гоголь, поднестрянский — Михайло Зеленский, уманский — Михайло Ханенко, бывший киевский полковник Жданович, смененный по воле царя за поход против Польши, — люди, также получившие образование. К этой партии принадлежали некоторые знатные украинские козацкие и шляхетские фамилии, как-то: Сулимы, Лободы, Северины, Нечаи, Гуляницкие (из них один, Григорий, бежал из Украины после белоцерковского мира, а потом возвратился и был сделан нежинским полковником), Головацкие; Хмелецкие (родственники казненного в Паволоче, в 1652, за недовольство белоцерковским трактатом), Верещака (освобожденный недавно из крепости, куда был посажен в 1652 г.), Мрозовицкий (славный в народной памяти Морозенко, неизвестно где пребывавший с 1649 года, когда перестал быть корсунским полковником), Махержинский и более всех образованный — Юрий Неми- рич. Потомок, как кажется, древней новгородской фамилии, бежавшей в XV веке в литовские владения, Немирич был наследником богатых имений в Украине, и от своего отца с детства напитался тем религиозным вольнодумством, которое в том веке носило общее название арианства. Молодой Юрий провел молодость за границею, преимущественно в Бельгии и Голландии, получил отличное образование и написал несколько ученых сочинений по предметам философии и рационального богословия; в 1648 г. он пристал к Хмельницкому в первый раз, спасаясь от преследования краковской инквизиции. Неизвестно, где был он после Зборовского мира, но с 1655 года мы видим его работающим для независимости Украины; он принял православную веру, веру отцов своих, действовал в пользу Украины у шведского короля, у Ракочия, а теперь, по смерти Хмельницкого, составлял планы образовать союз Украины с Польшею на новых началах их общей жизни. Ловкий посол Иоанна-Кази'мира, Казимир Беневский, искусно действовал на людей этой партии. Он уверял их, что козаки своими подвигами научили поляков и всех соседей уважать в них доблестных рыцарей; что Польша признает их свободными, и если козаки захотят присоединиться к Польше для взаимного охранения своих прав и вольностей, то не иначе, как равные к равным и вольные к вольным. Значительная часть русского духовенства и сам Дионисий Балабан, который метил тогда в митрополиты, разделяли такие же убеждения.
Еще при Богдане Хмельницком духовенство неохотно шло под московскую протекцию. Привычные к польскому образу управления и польскому обряду, происходя из шляхты, духовные, особенно знатные, слишком много имели в себе польского... образование их роднило с Польшею и удаляло от Москвы. Религиозные распри на время вооружали их против католической Польши, но когда дело дошло до отторжения от Польши, тут увидели они, что, несмотря на единство веры, они далее отстоят нравственно от единоверной Москвы, чем от католической Польши. В эпоху присоединения кое-как заглушались нерасположение и боязнь, но вскоре начались с московской стороны такие движения, которые возбудили прежнее недоверие. Сильвестр Коссов умер, Бутурлин, по наказу московского правительства, сейчас же изъявил духовным — епископу Лазарю Бараиовичу и, печерскому архимандриту Гизелю — царское желание, чтоб духовенство малороссийское «поискало милости государя и показало совершенно правду свою к великому государю: захотело бы идти в послушание к святейшему патриарху московскому». Украине предстоял выбор митрополита. По древним обычаям, не нарушаемым со стороны поляков, надобно было избирать нового архипастыря вольными голосами. Воеводы настаивали, чтоб избрания не было, пока не испросят благословения патриарха и царского дозволения. Лазарь и архимандрит печерский должны были поневоле показать вид согласия. Это было тотчас по смерти Хмельницкого, еще до погребеиия его тела. Но сам покойный Хмельницкий на дело это смотрел не так, и по стародавним обычаям написал к епископам луцкому, пе- ремышльскому и львовскому, чтоб они ехали для выбора нового митрополита в Киев. Украина с Киевом отдалась московскому государю, а эти русские епископы остались под польским владением, но в то же время под духовным первенством киевского митрополита. Признать над собой власть московского патриарха они ни за что не хотели, да и не могли, если б даже и захотели. Требование московского правительства должно было разорвать связь в южнорусской Церкви. В то время, как Бутурлин в Киеве старался склонить Лазаря и киевское духовенство к зависимости Никону, польско-русские епископы испрашивали у короля дозволение ехать в Киев для избрания митрополита, и король дозволил им по старым их обычаям, за которые они всегда так крепко держались. Еще тело Хмельницкого не было погребено, Бутурлин писал к Выговскому, выставляя указ государя, чтоб не допускать епископов до избрания митрополита, а писарь ссылался на старые права, и, не говоря о покорности Никону, извещал, что пошлет козац- ких послов на избранье митрополита, а потом уже о новоизбранном напишет к государю.
Наконец, пристать к союзу готовы были богатые мещане в городах для сохранения своих магдебургских прав, которые боялись потерять, если Украина будет отдана во власть поляков без всяких условий. Вообще же надобно сказать, что украинцы, страшась Польши, прибегали к Польше.
Другая партия — если можно всю массу народа назвать партиею — держалась царя московского. К этому побуждало отвращение к Польше; федеративная партия могла своими действиями вызвать в народе только большую решимость оставаться под властью царя, для избежания грозящей опасности попасть в подданство полякам. От соединения Украины с Польшею простой народ мог ожидать только того, что значные козаки сделаются тем, чем были в Польше шляхтичи, а простые козаки и все посольство будут отданы в безусловное порабощение новому панству; напротив, при соединении с Московщиною самодержавная воля царя представлялась защитою слабых от своеволия сильных. Из старшин отличался тогда горячею враждою к значным и вместе преданностью Московщине Мартын Пушкарь или Пушкаренко, полтавский полковник, любимый подчиненными и всем простым народом: Запорожье, ненавидевшее шляхетных и значных, из которых состояла федеративная партия, разделяло в то время эту склонность — оставаться в повиновении московскому государю. Очевидно, что число преданных русскому престолу было так велико, что противная федеративная партия не могла ничего сделать, тем более, что и сами федератисты не прочь были от того, чтобы московский царь скорее сделался польским королем... Но народ всегда мог быть увлечен в противную сторону своими руководителями, даже такими, которых не любил, хотя бы на время, не зная хорошо, куда его ведут; а разрыв виленского договора сделал этих двусмысленных руководителей врагами царя и протекции. Притом же малорусский народ не любил москалей. Несмотря на единство веры и племени, между двумя ветвями русского народа было слишком много различия в нравах, характере, понятиях и приемах жизни. История целого ряда предшествовавших веков, в продолжение которых эти ветви развивались отдельно друг от друга, не прошла даром. Малорусы видели в москалях слишком много не только чуждого, но противоположного. Дикие и своевольные поступки царских ратных людей раздражали народ, возбуждали ненависть и боязнь и уже в то время народ пугали слухи, что Москва хочет запрудить Украину своими людьми и насильственно вводить между малорусами свои московские обычаи.
