Показать все теги
ЗАГАДКИ «УЗОРЧАТОГО КАМНЯ»
Стиль покоится на глубочайших твердынях познания, на самом существе вещей, поскольку нам дано его распознавать в зримых и осязаемых образах.
И. Гёте
Высоко в горах вьется чуть заметная тропка, местами исчезающая и сменяющаяся страшными оврингами — разрушенными участками, через которые можно только перепрыгнуть. С одной стороны — отвесная скала Ферганского хребта Тянь-Шаня, с другой — глубоко внизу с грохотом, пенясь, мчится ледяная река Кугарт. А вот впереди самый опасный отрезок дороги — снежный мост.
Зато дальше начинаются великолепные альпийские луга, благоухают пестрые цветы, по пояс стоят сочные травы. Но дорога, поднимающаяся на перевал, по-прежнему трудна. Постепенно горы становятся суровыми, луга сменяются голым камнем, а под ногами опять снежники. Но вот — последний бросок, и как награда за испытанные трудности, перед путником внизу открывается маленькая долина с совершенно круглым, как чаша, моренным озером — это знаменитый Сай- малы-Таш.
Таш - по-киргизски значит «камень», саймалы - «узоратый, рисованный». И действительно, за озером - скопление известняковых блоков древнего камнепада, поверхность которых покрыта изображениями, выбитыми острым каменным орудием — это петроглифы. По словам А. Н. Бернштама, здесь около 100 тысяч изображений.
Среди них и одиночные быки, бараны, горные козлы, двугорбые верблюды, кони, и большие группы, включающие изображения людей: сцены охоты, сражений, выезда на колесницах, наконец, фигуры фантастических существ с лучистым нимбом над круглой головой и хороводами танцующих возле них человечков. Когда же выполнены эти рисунки?
Для ответа на этот вопрос надо проанализировать стиль изображений. Древние художники в иных случаях выполняли свои рисунки красками. Такие росписи открыты и на Памире, и на Тянь-Шане, в пещере кчункур, где найдена даже палитра древнего мастера: бараний рог, полный желто-красной охры.
Чаще же делались гравировки. Взяв кусок острого твердого кварца или кремень, человек сотнями ударов наносил контур, а затем иногда внутри фигуры изображал ребра или другие детали; обычно же множеством точечных ударов выбивал в граните заглубленный и более светлый горельеф.
Такие же гравировки, как в Саймалы-Таше, открыты археологами в другом богатейшем святилище в ущелье Тамгалы в Семиречье, к югу от Алма-Аты. Они же покрывают горные склоны в Центральном и Восточном Казахстане. Наскальные рисунки хребта Каратау в Южном Казахстане изучены М. К. Кадырбаевым и А. Н. Марьяшевым. Петроглифы Памира многие годы исследует В. А. Ранов, на Мангышлаке работал А. Г. Медоев, в горах Букан-Тау в Средней Азии — А. В. Оськин.
Для датировки этих рисунков А. Н. Бернштам предложил группировать их по стилям. В одну группу объединяются фигуры, у которых тулово сделано из двух прямоугольников или соединенных вершинами треугольников, а контурное изображение заполнено мелкоточечной выбивкой. В другой группе — рисунки контурного или ажурного стиля, в третьей же — грубые линейные фигуры животных и человека скелетного стиля.
Датировка третьей группы очевидна: в композициях представлены всадники с бунчуками, ружьями, саблями, а рядом часто арабская надпись — это петроглифы средневекового времени и современные.
Во второй группе животные изображены в позе стремительного бега — с поджатыми передними и вытянутыми задними ногами или с подобранными под животом конечностями — в летящем галопе. Войдите в любой музей Казахстана и Средней Азии — и вы увидете в витринах десятки золотых и бронзовых фигурок зверей в точно таких же позах. Они найдены при раскопках сакских курганов VII – I вв. до н. э. Значит, тем же временем датируются и подобные изображения на петроглифах. Это предположение подтверждается тем, что рядом с петроглифами иногда находятся сакские могильники, в других случаях — блоки с изображениями в сакском стиле вторично использованы при сооружении сакских или более поздних оград античной эпохи, а это доказывает большую древность петроглифов.
Но как же установить возраст первой группы? Во-первых, поверх древних изображений в некоторых случаях выбиты средневековые и сакские рисунки, как на палимпсесте — рукописи с наслоившимися разновременными записями, из которых нижняя, естественно, древнейшая.
Во-вторых, гравированные камни покрыты черной лаковой корочкой так называемым пустынным загаром. Как установлено многолетними лабораторными исследованиями, он образовался в результате взаимодействия трех естественных процессов: солнечной радиации, воздействия натеков, содержащих окислы железа и марганца, и деятельности колонии одноклеточных организмов. Очевидно, что пустынный загар тем сильнее, чем древнее камень.
Наконец, изображения, сходные с рисунками этой группы, можно найти на предметах из раскопок памятников эпохи бронзы (рис. 35). Это и дает решающее основание отнести значительную часть петроглифов первой группы к бронзовому веку, к андроновской культуре. Некоторые исследователи полагают, что петроглифы созданы земледельцами чустской культуры Ферганы, поскольку поселения находятся почти на таком же расстоянии от Саймалы-Та- ша, как и андроновский могильник Арпа. Это предположение неверно. Во-первых, высокогорья Тянь-Шаня были освоены только пастухами; главное же — образы, подобные есть на скалах в Центральном, Южном, Восточном Казахстане и в Семиречье, где в эпоху бронзы расселялись только андроновцы.
Знаменитый швейцарский ученый Ж. Пиаже, изучающий психологию детского творчества, показал, что ребенок помещает свои рисунки бессистемно, поворачивая лист бумаги в любом направлении, и с одинаковой легкостью может читать надпись вверх ногами или справа налево (поэтому же он часто пишет свои первые буквы в зеркальном отображении). Точно так же рисовали художники в пору детства человечества. Их рисунки на камнях тоже чаще всего нанесены хаотически, без ориентировки на плоскости, иногда боком или вверх ногами, что, видимо, их ничуть не смущало.
Как и дети, они не знают фона изображения и не умеют передать глубину пространства. (Объем и обратная перспектива впервые появятся в древнеегипетском искусстве и будут использоваться в иконописи долгие века, дожив в миниатюрах Палеха до современности, привычная же нам прямая перспектива будет открыта лишь в античном искусстве и утвердится в живописи только в эпоху возрождения).
Однако на камнях Саймалы-Таша и Тамгалы мы видим уже упорядоченные композиции, передающие целые развернутые сюжеты, сцены охоты, битвы, поклонения.
Но с какой целью создавались эти композиции? Что видели в них древние? Проникновение в их идеологию — задача столь же увлекательная, сколь и трудная. Что побуждало художника и его спутников преодолевать тяжкий путь к сне- ювым вершинам и здесь часами выбивать фигуры, задыхаясь от разреженного воздуха или вися на обрывистой круче, как в Сураты-Сае? Вряд ли это было воплощением лишь эстетического чувства, «искусством для искусства». Ведь художник всегда выражает идеи того общества, к которому он принадлежит и для которого работает. А люди бронзового века находились на мифологической стадии мышления. Их мировоззрение коренным образом отличалось от нашего. В нашем сознании все события в природе и обществе связаны единой логической цепью причин и следствий и развиваются во времени, которое устремлено по вектору от прошедшего к будущему.
Иначе думали древние. Для них жизнь была сменой циклически повторяющихся событий, отмечающих важнейшие вехи: в природе - весеннее рождение солнца, благотворными лучами высвобождающего плодородные силы растений и животных, затем летний зенит, осенняя благодать сбора урожая и забоя нового приплода и, наконец, суровая зима, когда солнце на убыли, земля окаменела от стужи. И после этой мрачной поры — новый весенний рассвет. Суточный цикл полностью воспроизводит
А человеческая жизнь представлялась им точной копией в микрокосме одного индивида космического цикла вселенной: рождение, инициация и свадьба, потом — смерть для нового возрождения.
По представлениям древних, чтобы сохранить мировую гармонию, каждое событие мирового цикла нужно сопровождать жертвоприношением и молитвой, и чем больше будет приложено усилий, тем щедрее будет награда, посланная небом.
Так значит, Саймалы-Таш — это древнее святилище! Сюда, в уединенное труднодоступное место, высоко в горы, где солнце отражается в водной глади круглого озера и кажется совсем близким, приходили люди, чтобы совершить ритуальное магическое действо на главном годовом празднике Ноурузе — в день весеннего возрождения природы. Ноуруз до сих пор остается основным годичным торжеством и у народов Средней Азии, и у иранцев, и у индийцев. Вторым чтимым праздником был день осеннего равноденствия — Михра- ган, названный по имени индоиранского солнечного бога Митры.
Должно быть, и другие скопления петроглифов были связаны с местами совершения древних культов. Урочище Там-алы расположено не в столь недоступном месте, но это тоже уединенное глухое ущелье. Из скал здесь бьет чистый ключ, и его прозрачная вода заполняет круглую чашу, как будто обложенную камнями, а рядом — петроглифы.
Где же черпал художник вдохновение, нанося свои рисунки? Что это — поток вольной фантазии мастера, работающего ради самовыражения, или воплощение строго канонизированного круга образов в целях благополучия всей общины? Последнее предположение более вероятно. Древнее искусство не знает индивидуального творчества свободного художника, это запечатление суммы познаний народа о природе и обществе в строго отобранных образах, каждый из которых несет определенный смысл, хорошо известный и понятный всем членам общины. Как мы бы теперь сказали, это особая знаковая система бесписьменного народа, кодирующего свои представления в знаках-символах в виде отдельных животных и сцен.
Но где найти ключ к дешифровке этой системы?
В предыдущем изложении мы пытались доказать, что создатели рисунков Саймалы-Таша, Тамгалы и других петроглифов — андроновцы — были индоиранцами. Если считать эту гипотезу доказанной, то в этом (и только в этом!) случае мы вправе использовать при прочтении наскальных рисунков индоиранские мифы.
Ведь мы уже говорили, что духовная культура народа, его этнопсихология, глубоко индивидуальны И за одним и тем же образом люди разных этнических групп часто видят совсем иное содержание, соответствующее их собственным мифам и преданиям. Даже если они заимствуют персонаж в определенной стилистической трактовке у другого народа, они приспосабливают его для выражения своих представлений; происходит как бы перевод на родной язык, перекодировка семантики. Поэтому при прочтении содержания (семантики) памятников древнего искусства необходимо сначала знать, предания какого народа вдохновляли мастера, создававшего эти своеобразные комиксы — картинки, воплощавшие всем известный текст мифа.
С другой стороны, если рисунки на скалах Киргизии и Казахстана удастся объяснить на основании древнеиранских и древнеиндийских текстов, то это послужит еще одним существенным доказательством в пользу признания андроновцев индоиранцами.
Конечно, мы не вправе предполагать, что гравировки Казахстана и Средней Азии служат прямой иллюстрацией мифов Авесты и Рпгвс : или сюжетов Махабхараты. Эти произведения записаны гораздо позже, чем выбиты петроглифы, и отражают представления иранцев и индийцев того периода, когда они уже ушли со своей прародины, и культура их существенно изменилась под влиянием иной ; шю географической среды, под воздействием идеологии местных народов в результате социального развития.
К тому же, надо помнить, что между представлениями иранцев, запечатленными Авестой, и индоариев, отраженными в Ригведе, несмотря на сходство, прослеживаются и существенные различия. Так что речь может идти только о раскрытии основных общих индоиранских образов и понятий Следует учитывать и то, что датировка петроглифов весьма условна и далеко не обо всех рисунках первой группы можно уверенно сказать, что они сделаны андроновцами. Теперь попытаемся перейти к анализу семантики.
Прежде всего, встает вопрос, почему на петроглифах господствуют образы животных? Ученые давали различные объяснения этому факту. Одни полагали, что петроглифы запечатлевают жанровые сценки из жизни древних и воспроизводят зверей, на которых те охотились. Это объяснение неверно, потому что, как мы уже говорили, сознание создателей петроглифов было мифологическим, их не интересовали конкретные происшествия из жизни отдельных индивидов, они запечатлевали лишь обобщенные понятия.
Другие ученые полагали, что в древнем искусстве отражены представления о родоплеменной структуре общества. В образах зверей они видели воплощения тотемов — легендарных предков отдельных племен, а в картинах сражений и колесниц — изображения межплеменных войн, высекавшихся на скалах, чтобы сохранить в веках память о героических деяниях предков. Эта трактовка, хотя и не исключена, но представляется неполной и неточной. Песни и сказания о победах героев — это эпос, отражающий мировоззрение более развитого общества, чем андроновское.
Скорее всего, на петроглифах представлены образы древних индоиранских мифов. По словам выдающегося исследователя мифологии Е. М. Мелетинского, мифология — «это тотально господствующий способ глобального концоптпрова кия», она «скрепляет еще слабо дифференцированное синкретическое единство бессознательно-поэтического творчества, первобытной религии и зачаточных донаучных представлений об окружающем мире».
В мифологии самых различных народов божество первоначально мыслилось в зооморфном облике, в виде определенго животного, и лишь позднее совершился переход к представлению божества в антропоморфном (человекоподобном) обличье, а соответствующее животное стало служить его временным воплощением (инкарнацией), спутником и главной приносимой ему жертвой. Пережитки подобных представлений сохранились даже в развитых религиях. Помните, у греков близнецы Диоскуры — белый и черный кони, они спутники богини земного плодородия Деметры, представлявшейся в облике кобылицы, имя которой значит «мать». Богиню охоты Диану сопровождает лань, мудрую Афину — сова, а небесный бог Зевс способен воплощаться даже в разных зверей и птиц: быка, орла, лебедя.
Еще отчетливее этот архаичный зооморфизм прослеживается у индоиранцев. В знаменитых культовых центрах Индии в Каджурахо, Элоре, Санчи, Махабалипураме, Шринагаре стены храмов на высоту десятков метров сплошь испещрены сотнями изображений, среди которых множество различных животных, и каждый персонаж имеет свое имя и фигурирует в определенных сюжетах мифов, хорошо известных пришедшим на поклонение паломникам.
Однако для древнего искусства конкретные отождествления представляют большие трудности, т. к. в разных мифах в образе одного и того же зверя предстают разные персонаи. Это заставляет относиться к предлагаемым отождествлениям с крайней осторожностью и отнюдь не считать их строго доказанными.
Предположение о связи отдельных животных с конкретными мифами надежно подтверждается тем, что на петроглифах так же, как и в пластике, из всего богатства и разнообразия фауны степей и гор Тянь-Шаня, Памира и Алтая отобрано всего несколько видов: бык, конь, олень, верблюд, баран и козел (рис. 35). Но ведь именно эти виды животных почитались андроновцами и приносились ими в жертву и на праздничных церемониях и на похоронах, о чем мы хорошо знаем по материалам могильников.
Хотя подсчета сюжетов ни на Саймалы-Таше, ни на Тамгалы не производилось, создается впечатление, что одним из наиболее популярных образов был бык. Кого же видели древние в этом персонаже?
В космогоническом мифе, т. е. главном мифе о сотворении вселенной ,— мир создан из частей тела первородного быка, принесенного в жертву солнечным богом. Митрой. В Ригведе (V, 69; VII, 61) Митра постоянно то сравнивается, то отождествляется с быком. Митра — древнейший общеиндоиранский бог, которому поклонялись и индопри в Передней Азии, и индийцы, и иранцы, распевавшие в его честь гимны. Главная функция - наблюдать за поддержанием мировой гармонии и соблюдением договора. Он неусыпно следит с неба за сохранением порядка тысячью глаз, а по другим текстам — одним глазом — солнцем. В Михряште Авесты о Митре говорится «десятитысячеглазый», «не знающий сна», «бодрствующий», и с этим текстом перекликается гимн Риг- веды (VII, 61) «Восходит ваш глаз... прекрасный на вид, — это Сурья, распространяющий свет. Он разглядел намерение смертных». Древнейшей, исконной, была, конечно, солнечная (солярная) сущность бога. К имени Митры восходит название солнца в парфянском языке. Он — главный герой торжеств на новогоднем празднике в день солнечного равноденствия. Митра ли представлен на петроглифах в святилище Саймалы-Таша в виде антропоморфного существа, голова которого окружена лучами, а на круглом лице в центре изображен один глаз (рис. 36). Иногда сделана попытка точно проиллюстрировать текст, показав на солнечном лике Митры множество глаз, взирающих на мир. Совершенно аналогичные фигуры есть и на петроглифах в святилище Тамгалы, причем на личине двенадцать лучей по числу месяцев солярного года. В ряде случаев в Саймалы-Таше число лучей и глаз кратно трем или семи — сакральным числам, имевшим важное значение в календаре индоиранцев.
В античную эпоху, после включения Александром Македонским восточных областей в его огромную державу, культ Митры широко распространился по всему тогдашнему миру (ойкумене), и храмы в честь восточного солнечного бога — митрейоны — стали возводить и на Ближнем Востоке, и в Причерноморье, и даже в Риме. На стенах храмов неизменно представлялась сцена заклания быка Митрой, голова которого была окружена нимбом из солнечных лучей.
А в современной Индии отчетливо сохранились воспоминания о связи древнего солнечного бога с быком. Однажды накануне широко празднуемого в Индии солярного Нового Года на пути в Джайпур мы встретили необычную процессию. Сотни людей гнали со всей округи своих быков на ярмарку. Каждое животное было богато разубрано, рога позолочены, перевязаны красными лентами, украшены круглыми медными бубенцами.
Думается, что эти факты дают основание связать образ быка на петроглифах с первородным быком космогонического мифа. Подтверждением этой трактовки служит и еще один образ наскальных изображений Тамгалы: бык, на спине которого стоит Митра с лучистым многоглазым круглым ликом.
В Саймалы-Таше и Тамгалы есть несколько сцен поклонения солнцеглавому Митре, ниже которого в меньшем масштабе помещены звери и фигуры человечков или в позе одорации (поклонения) или в ритуальном танце. Одни участники праздника пляшут поодиночке, уперев руки в бока, другие танцуют парами, друг против друга, третьи взялись за руки, образовав хоровод. Хороводы изображены и в чулакских юрах Казахстана. Такие хороводы играли большую роль на календарных праздниках у всех индоевропейских народов, ведь круг хоровода — это символ колеса солнца, а движение его участников — это имитация вращения светила на небе и само древнее славянское название хоровода — «коло» значит «колесо».
Другим вариантом воплощения того же Митры можно признать странные знаки, многочисленные на Саймалы-Таше: изображения круглого солнца с лучами, как его рисуют дети (иногда с точкой-глазом в центре) в соединении с дышлом с раздвоенным концом (рис. 37). Точно так же нарисованы дышла на петроглифах Саймалы-Таша в изображениях повозок и колесниц. Но ведь в посвященном Митре гимне Авесты Михр яште (X) говорится, что Митра — это колесница с одним колесом — солнцем. Совпадение текстов и изображений поистине удивительны!
В Михр яште Авесты Митру называют «владыкой обширных пастбищ», «щедрым», «благосклонным к людям». А в Ригведе к нему обращен гимн.
Митра, (другом) называемый, объединяет людей,
Митра удерживает землю и небо.
Митра, не смыкая очей, озирает людей...
Этот Митра, достойный поклонения,
очень благосклонный,
Рожден, (как) царь с доброй властью, (как)
устроитель,
Да будем мы в милости у этого бога,
Достойного жертвоприношения.
Ригведа, гимн Митре, III, 59, 1, 4
Итак, главный герой мистерий, справлявшихся в святилищах Саймалы-Таша и Тамгалы - солнечный бог Митра.
Какие еще аргументы можно привести в пользу этой гипотезы?
На петроглифах большая часть животных представлена в койтусной позе, в сцене весеннего гона зверей, символизирующей связь праздника с идеей плодородия, размножения. Есть и фигуры людей в откровенно эротических сценах. Они нисколько не смущали и не шокировали древних зрителей, потому что по их представлениям, плодородие было главным залогом процветания, и в обращенных к богам молитвах и в заклинаниях они настойчиво молили даровать им мощную мужскую силу, умножить потомство и скот.
Очень ярко подобные верования прослеживаются в греческой мифологии. Мы уже говорили, что в идеологии греков было много черт, близких индоариям. В день весеннего равноденствия в Элладе справлялся большой праздник весенние Дионисии. В античную эпоху он был посвящен не столько солнечному богу Аполлону, сколько богу весеннего возрождения природы Дионису. Но по некоторым своим функциям Дионис был близок иранскому Митре, и в более поздних текстах их даже иногда отождествляли. На праздновании Дионисий в Афинах и других древнегреческих городах огромные толпы народа собирались в театрах и начиналось пышное празднество. На сцене представлялись сцены из жизни Диониса, и актеры, игравшие роль спутников Диониса — сатиров, выступали в костюмах с хвостом и кожаным фаллом. А вечером после карнавального шествия начинались вакханалии, где участники выступали в звериных масках, где свобода любви выражала отнюдь не падение эллинских нравов, а древний магический обряд, призванный способствовать пробуждению земного плодородия. Те же представления были в древности у всех индоевропейцев. О. М. Фрейденберг видит в этих обрядах плодородного культа символическое и магическое отражение встречи жениха (солнца) с невестой (землей).
В свете этих данных, возможно, получает объяснение еще один персонаж петроглифов Саймалы-Таша. В сценах поклонения Митре и других композициях присутствуют антропоморфные существа в койтусном состоянии с длинным хвостом сзади. Уж не аналогии ли это хвостатым актерам на греческом весеннем фестивале?
На основании собственно индоиранских текстов может быть раскрыто содержание образов барана и козла. Уточнению даты этих персонажей на петроглифах способствует находка в Киргизии II Каракольского клада, включающего несколько великолепных бронзовых кинжалов позднеандроновского времени, на рукоятках которых помещены фигуры животных. Их экстерьер, статичная поза, трактовка рогов подобны изображениям на скалах. Академик АН Тадж. ССР Б. А. Литвниский собрал обширные литературные свидетельства о культе козла и барана. В этом необычайно популярном на петроглифах сюжете Б. А. Литвинский видит символ иранского Фарна — персонификации Удачи, Счастья, а в более позднюю эпоху — воинской и царской Славы. Культ горного барана Бурха дожил на Памире вплоть до современности, и рассказываемые о нем волшебные сказки довелось записывать мне самой. Видимо, представлением о связи образа барана со счастьем, удачей вызвано то, что именно это животное приносили индоиранцы в жертву при закладке дома, а его рогами украшали опорный «царский» столб в жилище, почему в ведических текстах он иносказательно называется «рогатый».
Легенды же о том, что баран помогает переправиться в царство мертвах по мосту Чинват, перекликаются с андроновским обычаем приносить барана в жертву на похоронах.
В ведической мифологии баран был почитаемым животным: он воплощение бога Пушапа покровителя дорог и скота. В сложенном в его честь гимне Ригведы (I, 42) его просят:
По кочевьям плодородным,
Где не бродят лихорадки,
Проведи нас, мудрый Пуша к,
И столкни с дороги волка...
Пусть обходит Пушан стадо,
Пусть табун постережет нам,
Даст отраду и питанье,
Чтоб скотина не пропала,
Чтоб, в ущелье не сорвалась,
Приведи нам целым стадо».
Другой популярный персонаж петроглифов Киргизии и Казахстана - двугорбый верблюд (рис. 38). Описание самца Каранара в «Буранном полустанке» у Ч. Айтматова чуть не текстуально совпадает с характеристикой верблюда в Авесте. Двугорбый верблюд — воплощение бога грома иранцев Веретрагны, точной параллели индийского громовержца Индры Вртрагана. Культ этого бога существовал также у пастушеских племен евразийских степей раннежелезного века и от них перешел к их потомкам осетинам. Имя героя нартов Батраза восходит к Веретрагне, и Батраз, как и его древний эпоним, способен к сверхестественным перевоплощениям. В гимне Авесты, воспевающем мощного, грозного бога, говорится о Веретрагне, представшем
В образе верблюда, ищущего самку,
Яростного, на самку бросающегося...
Который из оплодотворяющп:. Самцов Наибольшей силой обладает,
Наибольшей мощью.
Бехрам Яшт, 3
В Киргизии и Казахстане и картины битв людей,
вооруженных боевыми топорами и палицами с круглыми набалдашниками — булавами.
Подобные каменные и бронзовые топоры и булавы многочисленны на памятниках андроновской культуры. Глядя на эти сцены, хочется сравнить их с эпизодами Махабхараты, где красочно описано побоище палицами (т. е. булавами) Бхимасены с Дурьодханой:
Бхима вращал своей палицей над головой,
Была эта палица грозным орудьем,
Жезлом бога смерти казалась всем людям.
А палица, словно из злата, блистая,
Была тяжела, как скала вековая.
Но это сравнение поверхностно, потому что Махабхарата — это героический эпос, повествующий о реальной битве ариев, уже расселившихся в Индии. Петроглифы же отражают более ранний — мифологический — пласт.
Гораздо надежнее можно трактовать сцены пахоты, представленные на Саймалы-Таше (рис. 37). Я. А. Шер полагает, что здесь изображены не плуги (точнее - рало), а повозки. Но его скептицизм кажется излишним. По нашему мнению, этот сюжет связан с весенним плодородием и Ноурузом. Красочные описания празднования Ноуруза в Иране дошли до нас в раннесредневековых сочинениях сасанидской эпохи и в путевых заметках европейских путешественников, побывавших в XVIII—XIX вв. при дворе персидских шахов. Почти все детали ритуала на протяжении полутора тысячелетий оставались неизменными. Одним из важных моментов праздника был выезд в поле всей общины и проведение шахом первой борозды. Этот акт должен был гарантировать удачный урожай в конце года, гак как шах считался носителем земного плодородия. Это архаичное представление известно у многих народов, в том числе индоевропейцев, у которых проведение первой борозды было обязанностью и привилегией царя. Так, известно, что на первую пахоту выезжал великий князь Иван Васильевич — будущий царь Иван Грозный.
Хорошо зафиксирован этот ритуал и древними индоиранскими источниками. В знаменитой эпической поэме Рамаяна жена царя Рамы носит символическое имя Сита — «Борозда». В Атхарваведе (III, 17, 2, 48) есть специальное заклинание на удачу в пахоте:
Запрягите пахотных быков! Наденьте
хомуты! *.
Септе здесь зерно в готовое лоно!...
Пусть потянутся серпы еще ближе к зрелому (зерну)!...
Индра пусть оттиснет борозду!
Да охранит ге Пушан!..
О борозда, мы поклоняемся гебе, ..
Чтобы стала ты плодоносящей для нас
В Авесте (Видевдат, II, 16, 18) говорится, что Ахура Мазда вручил золотой плуг первому царю иранцев Пимс, «блистающему богатыми стадами», чтобы он распахал обширную землю. И с тех пор золотое рало — священная собственность иранцев. Этот миф был известен и пастушеским ираноязычным племенам в сакскую эпоху от Северного Причерноморья до глубин Центральной Азии. В сочинении римского историка Квинта Курция Руфа (История Александра, VII, 8, 18—18) говорится, что саки получили с неба волшебные дары: «для земледельцев—плуг и ярмо быка, для воинов — копье и стрела, для жрецов — чаша». А по легенде, пересказанной скифами греческому историку Геродоту (История, IV, 5—7) в Северном Причерноморье плуг и ярмо, секира и чаша упали с неба в огненном сиянии и с тех пор это священное золото хранит скифский царь, а весной он выезжает на земледельческий праздник и его заместитель пашет поле.
Итак, представление о священном золотом плуге относится к поре индоиранского единства, а обряд проведения первой борозды еще древнее и восходит к общеиндоевропейской эпохе.
На петроглифах Средней Азии и, Казахстана (Саймалы-Таш, Тамгалы, Ксан, Койбагар, Арпаузен, Зайсан, Акджилга, Текке-Таш и др.) особый интерес представляют изображения повозок с бычьей запряжкой и особенно конных колесниц (рис. 38). Они надежно датируются эпохой бронзы потому что, во-первых, в сакское время колесницы выходят из употребления и пастушеские народы начинают ездить верхом; во-вторых, изображения колесниц, совершенно аналогичные представленным на скалах, есть на горшках андроновской культуры алакульского типа из могильника Спасское I на Урале и из могильника срубной культуры Сухая Саратовка; колеса же - на срубных горшках из Полян, Политотдельского, Ждановского музея и других; наконец, сами колесницы найдены в андроновских погребениях петровского и раннеалакульского типов на Урале, в Северном и Центральном Казахстане в могильниках Синташта I и II, Берлин, Улюбай. Сатан, относящихся к XVII XVI вв. до н. э. Это самые древние колесницы, известные в мире. В этих же и синхронных им памятниках обнаружены костяные и роговые псалии — приспособления, при помощи которых возница управлял конями в колесничной запряжке, а сами кони, иногда взнузданные, покоятся при раннеандроновских и раннесрубных захоронениях.
С конем и колесницей у всех индоевропейских, а особенно индоиранских народов был связан сложный комплекс мифологических представлений. Считалось, что на конных колесницах разъезжали по небу все высшие боги. В Ригведе (X, 43, 8) о боге грома и победы Индре говорится, что он пролетает на своей запряженной скакунами колеснице огромные пространства и «заполняет вселенную солнценосной ступицей колеса». Постоянно упоминаются колесницы Агни, богини зари Ушас, скорая, как ветер, влекомая «великолепными летающими конями» трехместная, быстроходная, солнцеподобная колесница близнецов Ашвинов, на которой вместе с ними восседает дочь Солнца (Гимн Ашвинам, I, 118). Чаще же всего воспевается колесница бога солнца Сурьи. В обращенном к нему гимне (I, 50, 8) говорится: «Семь кобылиц везут Пламенновласого, на колеснице, тебя». И песнопениям Ригведы вторит Авеста. Там тоже колесница атрибут различных божеств, в том числе — богини Анахиты, но и особенно Митры, чьи «кони грозные, стремительные в беге, мчат быструю колесницу, натягивая сыромятные поводья» В Рамаяне и Махаб- харате упоминается волшебная колесница, многократно описываются колесничные бои, решающие исход битвы. Искусству езды на колеснице бог победы Индра обучил своего сына героя Арджуну. Эти тексты свидетельствуют о том, какую огромную роль играли колесницы в обществе древних индоиранцев. Как уже говорилось, у них выделилось особое сословие колесничих, к которому принадлежал и сам царь.
Эти данные позволяют полагать, что изображения колесниц на петроглифах, видимо, трактовались их создателями как особый символ двух солнечных богов — верховного владыки света Митры и божества солнечного диска Сурьи.
Итак, мы провели сопоставление самых разнородных данных о культуре индоариев, реконструируемой на основе сочиненных ими песнопений и заговоров и археологических материалов двух хозяйственных зон Старого Света — зоны переднеазиатских земледельцев и степных пастухов. На каждом этапе нашего исследования мы констатировали, что культура древних индоариев могла сложиться только в свра шпскои степной зоне. Более того, рассматривая самые разнородные источники, мы увидели, что из всех археологических культур степного пояса наибольшее сходство с индоиранской имеет именно андроновская археологическая общность. Чем еще подтвердить этот вывод? Петроглифы с изображением колесниц в горах Тянь-Шаня и Памира тянутся вдоль древних караванных дорог и подходят к перевалам, ведущим в долины Инда, как бы отмечая путь постепенного продвижения индоиранцев на юг. Но и в самой Индии открыты изображения, совершенно аналогичные центральноазиатским.
В Старом Свете было две манеры представлять повозки и колесницы на рисунках: профильная, при которой колесница изображалась сбоку, и влекущие ее кони заслоняли друг друга — так представляли колесницы на своих рисунках и печатях народы Передней Азии и Ирана, и плановая, когда колесницу рисовали как бы глядя на нее сверху вниз, в плане, а влекущих ее коней помещали боком друг над другом или спинами или ногами друг к другу,- эта трактовка характерна для петроглифов широкой центральноевразийской зоны.
Именно в этой манере трактованы колесницы и повозки на петроглифах и сосудах Индостана. Уже давно высказано мнение, что этот стилистический прием связан с расположением колесниц и коней на дне или перекрытии могильной ямы. Недавние раскопки памятников петровского типа подтверждают правильность этого предположения. Видимо, с севера, из казахстанских и среднеазиатских степей и гор занесен в Индостан первыми индоиранцами культ коня. Хотя жители Хараппы и знали это животное, но не применяли его для запряжки и никогда не приносили в жертву. Вместе с индоария- ми появился в Индии и двугорбый верблюд. Глиняные фигурки верблюдов, подобные среднеазиатским, и неизвестные в хараппской культуре, найдены на поселении Мергар в Пакистане и связываются его исследователем Ж. К. Жаррижем с северными областями. Оттуда же, вероятно, приходит в Индостан и обряд подкурганного захоронения, и ритуальные захоронения коней, выявленные пакистанским археологом X. Дани и итальянскими исследователями в культуре Свата, в Северо-Западном Пакистане, где немецким ученым К. Йеттмаром открыты и первые петроглифы среднеазиатского типа. В тех же самых глухих районах, как мы уже видели, до сих пор бытует и архаичный тип жилища, и лепная керамика, истоки которых мы нашли в степях. Все это позволяет присоединиться к гипотезе о степном северном происхождении индоиранских народов и предполагать, что этнические и культурные связи между населением Индостана и древними народами Средней Азии и Казахстана возникли уже три с половиной тысячелетия назад.
Конечно, чтобы доказать эту гипотезу, понадобятся еще усилия многих и многих поколений археологов, этнографов, лингвистов. Их труд увенчается успехом, только если они будут работать сообща. Поэтому закончить свою работу мне хочется словами древнейшего призыва в «Гимне единения» Ригведы (X, 191):
Вместе собирайтесь! Вместе договаривайтесь!
Вместе настраивайтесь в ваших помыслах!
Единой да будет ваша мысль,
Чтобы было у вас доброе согласие!
Знание глубокого прошлого наших народов будет способствовать н нашему взаимопониманию.
