ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Традиционное собаководство нанайцев
Традиционное собаководство нанайцев
  • Автор: admin |
  • Дата: 25-11-2013 19:08 |
  • Просмотров: 4240

Вернуться к оглавлению

2. Роль собаки в промысловых ритуалах, культе природных объектов и священных животных

Собака как помощник человека в основных сферах его дея­тельности занимает значительное место в культовой прак­тике. У нанайцев в ритуалах почитания хозяев тайги, гор, во­ды, отдельных местностей, хозяев животных широко исполь­зовалась собака как посредник во всякого рода взаимоотно­шениях между человеком и разнообразными духами.

К комплексу промысловой обрядности следует отнести по­читание домашних святынь, его отправление являлось одной из важнейших церемоний. Утром, в день ухода охотника, его же­на варила кашу из чумизы и совершала ритуал угощения охра­нителей жилища. Для этого она заполняла рыбьим жиром два углубления «лала насални - глаза каши» на поверхности каши в миске и ставила пищу перед столбами гуси тора и домашни­ми сэвэнами дюли мафа и дюли мама. Охотник завтракал вме­сте со всеми, после чего ещё раз осматривал нарту. Затем совер­шалось ритуальное кормление собак юколой в жилище. Обыч­но нанайцы кормили собак на улице, лишь отправляясь на охо­ту, совершали кормление в доме [87. Д. 68. Л. 254].

Нанайские охотники совершали соответствующие обряды перед выходом на охоту и на месте промысла. Считалось обяза­тельным делать обряд-соглашение с хозяином нарты. Нанаец Б. Онинко перед отправлением на охоту внимательно осматри­вал нарту и обращался с хвалебной речью к её духу-хозяину [87. Д. 68. Л. 251-256]. От прочности нарты зависело многое, и на­найские охотники совершали умилостивительные обряды пе­ред самым отбытием на промысел. Восхваляя «хозяина» нарты, можно было рассчитывать на его поддержку и помощь. Однако, несмотря на ритуал, охотник обязательно брал на время пути и промысла запасные части нарты и плотницкие инструменты.

Прослеживается трансформация и особенности промысло­вого ритуального комплекса у разных территориальных групп этноса. Так, верховские нанайцы в большей степени, чем дру­гие территориальные группы, подверглись влиянию духовной культуры маньчжуров. В связи с обозначившимися переменами произошла и смена жертвенного животного. В этой роли стала выступать домашняя чёрная свинья [ПМА. 2001]. До начала XX в. у низовских нанайцев также отмечается использование сви­ньи чёрной масти в качестве жертвенного животного. Нанайцы для отправления жертвенных ритуалов специально выращива­ли свиней чёрной породы. Со временем местные свиньи выро­дились, а с приходом русских появились породы свиней со свет­лым окрасом и традиция убивать в жертву черных свиней утра­тилась. В связи со сложившейся традицией для отправления жертвенных ритуалов выбирали петуха чёрного цвета. По дан­ным А.В. Смоляк, нанайцы низовской группы в прошлом при­носили в жертву рябчика, чтобы получить расположение хозя­ина неба [66, с. 141]. К комплексу промысловых ритуалов от­носится и ритуал кэси гэлугури, который проводили при расту­щей Луне. Приносили в жертву домашнюю свинью, умерщвля­ли её ножом (стрелять из огнестрельного оружия по традиции запрещалось), таким же образом убивали и жертвенных пету­хов. Кровь свиньи разливали в отдельные чашки трём изобра­жениям Эндури, голову отрезали, отделяли от шеи дискообраз­ный кусок мяса, отрезанный кусок кожи надевали на голову свиньи. Голову устанавливали на поднос вверх, рядом ставили отваренные внутренности и водку. Подпоясавшись, кланялись три раза каждому из трех изображений Эндури. На следующее утро жертвенное мясо давали попробовать каждому участнику обряда [85. Д. 526. Л. 11-12].

Таким образом, нанайских жертвенных животных следует классифицировать как заимствованных и автохтонных. К чис­лу привнесённых из других культур животных относятся сви­нья и петух, использование собаки считается сугубо амурским проявлением. Можно классифицировать жертвенных живот­ных нанайцев и по отношению к определённым культам. На­пример, культ тайги, воды, медведя и тигра следует отнести к аборигенному пласту культуры. Культ неба Эндури отличает­ся довольно сложным происхождением, в нём много иноэтни- ческих включений - тунгусских и маньчжурских.

При переезде на новое место охоты нанайцы совершали ма­гический ритуал почитания хозяина соболей. Уложив нарты и надев ошейники на собак, старейшина брал голову соболя, ко­торая висела несколько дней у огня, привязывал под задком нарт и говорил: «Ты будешь внутри норхон!» (соединительные поперечные валики на концах нарт) [87. Д. 68. Л. 294]. Эти дей­ствия символизировали перенос фарта, удачи в промысле собо­ля с одного участка на другой посредством «перемещения» со­боля в поперечную планку нарты.

Подобные промысловые ритуалы существовали и у дру­гих коренных народов региона. Например, айны перед лов­лей соболей совершали жертвоприношение собаки духу Бо- чу (рис. 120). На голову жертвенной собаке клали петли для ловли соболя, затем приготовленное собачье мясо расклады­вали кусочками на доске [86. Д. 4. Л. 3]. Орочи приносили со­баку в жертву духам перед соболиным промыслом и съедали часть туши собаки. Кровью смазывали деревянные палочки и стружки, обращались к небу и к духам за помощью [82. с. 439- 440]. Негидальцы приносили собаку в жертву Небу, Солнцу, Луне, прося удачи на промысле [82, с. 534].

Важное место в духовной культуре занимали отправления ритуалов культа воды, например сохранившиеся представле­ния нанайцев, связанные с рыболовным промыслом. У нерген- ских нанайцев виновниками неудачи на рыбалке считались ду­ши утонувших собак. Чтобы задобрить их, бросали в воду риту­альную пищу (черемшу, корни амурского дудника, листья таба­ка). Кондонские нанайцы причину невезения в подобных слу­чаях устраняли, делали соломенное изображение собаки Ку- де, подвешивая его над очагом, в пасть вставляли кусок высу­шенного хвоста или голову рыбы и били палкой. Этими дей­ствиями отгоняли образ виновной собаки, заставляя её не ме­шать промыслу [12, с. 36]. Одним из проявлений культа воды у уссурийских нанайцев были представления о пятнистой нер­пе, считавшейся собакой хозяина моря Ламу индани [64, с. 169].

С приходом на промысел современные охотники во время обеда или ужина совершают жертвоприношение в честь хозя­ина реки, места. Слова обращения к духам просты, они отра­жают просьбы поделиться с ними дарами реки, леса. Угостив хозяина водкой, охотник говорит: «Я приехал к тебе не один, дома остались дети. Помоги! Не дай, чтобы я с пустыми рука­ми вернулся домой» (ПМА. 2001). Пришедшие на промысло­вый участок охотники сначала обустраивали свой быт, после чего переходили к обрядовой деятельности. Делали три сэвэ- на бучуэн. Выносили водку, настораживали капканы и раскла­дывали пищу перед изображениями духов. Затем становились на колени перед восходом солнца, просили счастья, кормили тайгу, хозяина воды, горы [ПМА. 2001].

К промысловой обрядности относится и ритуал, который проводили в честь первой добычи нанайского мальчика. Да- динского нанайца К.М. Бельды впервые взяли на охоту в воз­расте четырёх лет, с помощью отца он впервые насторожил капканы. Попавший в капкан зверь считался законной добы­чей мальчика, знаком состоявшегося охотника. О первой уда­че сообщали сородичам, варили кашу из проса, убитую дичь и звали всю деревню на угощение от имени нового охотника. Гости дарили орудия труда и желали промысловой удачи мо­лодому охотнику [ПМА. 2001].

В комплексе промысловой обрядности следует выделить представления, в которых проявляется отрицательное влия­ние женской крови, а также крови ощенившихся собак или ко­шек, попавшей на промысловый инвентарь [85. Д. 526. Л. 14]. Нанайцы верили, что в этом случае появляются вредоносные силы, способные помешать охоте, в частности промыслу со­боля, особенно в случае открытых дверей амбаров с промыс­ловыми принадлежностями. Поэтому при очевидном прибли­жении момента рождения, смерти человека или собаки один из сородичей предупреждал криками о случившемся. Если момент перехода умершего в иной мир заставал охотника за укладкой нарты, он немедленно перетаскивал её подальше от дороги, по которой могут ходить родственники покойно­го. Чаще всего нанайцы перемещали нарты в сторону от ре­ки, к амбарам, ставили их на открытую площадку амбара или под нее, покрывали парусом, подкладывая края под полозья. Обязательно дежурили около нарты и не подпускали челове­ка или собаку из жилища с умершим. Кроме того, проезжав­ших мимо охотников предупреждали об опасности, и им при­ходилось искать ночлег в другом месте [87. Д. 68. Л. 252-253]. Никаких очистительных обрядов не требовалось, так как счи­талось, что вредоносное действие проходит само через трое суток. Таким образом, факт рождения и смерти становился не­преодолимым препятствием для промысловиков, заставлял их тщательно охранять снаряжение, что со временем перерос­ло в своеобразный промысловый культ.

Одним из символов тайги дуэнтэ у нанайцев является хозя­ин медведей - огромный медведь с девятью горбами. Ему под­чинялись остальные таёжные медведи, считавшиеся его соба­ками. Используемое в обрядовой практике нанайцев культовое название медведя Тэхи соответствует названию мифического медведя Тэхи - собаки Эндури. Подобные представления зафик­сированы и у удэгейцев [84. Д. 39. Л. 27]. К универсальным воз­зрениям относятся представления о собаке с жёлтыми мушка­ми над глазами, у удэгейцев она называлась тэхи [85. Д.446. Л.

124]. Наделение одним ритуальным именем медведя и собаки говорило об исполнении ими схожих обрядовых функций, воз­можно, поэтому традиция допускала в некоторых случаях за­мену одного животного другим. Это подтверждается функцио­нированием в нивхской ритуальной практике представлений, где собака нередко заменяла медведя во время проведения по­минального ритуала. Конечно же, медведь в верованиях и ри­туалах является более значимой фигурой, однако собака, тем не менее, часто играет основную роль, являлясь проводником, важным связующим звеном с миром духов. Родство образов со­баки и медведя прослеживается не только в духовной культуре, этот аспект отчётливо виден и в материальном плане (напри­мер медвежья упряжь) лишь с той разницей, что хомуты и це­пи изготовляли из металла, толстой кожи и др. (рис. 114,115).

На ритуале почитания медведя у нанайцев старейший из го­стей, получивший голову медведя, соблюдая древнюю тради­цию обязательного возвращения дара, отдавал хозяину медве­дя собаку [82, с. 499]. Соблюдение этого ритуала зафиксирова­но практически у всех групп нанайцев. Особым смыслом наде­лялся этот ритуальный подарок, учитывалась символика окра­са щенка-дарить именно чёрного. После отправления ритуа­ла щенок получал имя Селъпё, нанайцы были убеждены, что он впоследствии непременно станет медвежатником [ПМА. 2001].

У сахалинских айнов были зафиксированы аналогичные обычаи. Например, охотник, поймавший медвежонка в тай­ге, отдавал его в дом уважаемого сородича и получал взамен кроме обычной платы собаку, чаще всего суку [45, с. 52]. По­сле пиршества старики следили, чтобы собаки не грызли ко­сти медведя. Нарушившую табу собаку убивали.

В современных отправлениях медвежьего культа у нанай­цев традиция убивать жертвенных собак ушла в прошлое, ре­альное убиение заменили символическим. Жертвоприно­шение редуцировалось в урезанную форму, заключавшую­ся в действиях - делали небольшие надрезы на ушах избран­ных собак, выступившую кровь собирали на стружку. Низов- ские нанайцы селений Верхняя Эконь, Хумми, Кондон храни­ли снятую с головы медведя шкуру, его лапы и кости в специ­альных ритуальных амбарах, находящихся в тайге. Сверток со священными частями медвежьей туши подвешивали под кры­шей амбара, в котором хранили и другие атрибуты медвежье­го праздника. В определённое время к амбару приводили со­бак чёрной масти (три или девять), надрезали им уши, кро­вью мазали сверток. Этот ритуал осмысливался как жертво­приношение хозяину тайги [66, с. 149]. Полевые сборы автора также позволили зафиксировать у современных нанайцев сел Н. Халбы, Кондон, Дада использование крови чёрной собаки на отправлении ритуала почитания медведя пурэсиури. Кро­вью собаки пропитывали немного тальниковых стружек или кусочек мха и затыкали им отверстие в черепе [85. Д. 526. Л. 5]. Орочи, нивхи и ульчи жертвенных собак, проводников души священного медведя, душили в петле. Хунгарийские орочи сразу же после умерщвления медведя на празднике убивали собаку ударом палки по голове, а самаргинские орочи жерт- ву удушали в петле; негидальцы к 1930-х гг. уже иммитирова- ли ритуальное убиение собаки [6, с. 89-90; 8, с. 237]. Подобное описание нивхского ритуала принесения в жертву собак есть у Л.Я. Штернберга [88. Д. 4. Л. 87].

Таким образом, к концу XIX в. в духовной культуре на­найцев произошли значительные перемены. Существенной трансформации подверглись погребальный комплекс, культ почитания медведя, в том и другом случае традиция убивать жертвенных собак перестала быть жизнеспособной. Её пере­житком стало символическое пролитие крови из уха, в неко­торых случаях традиция позволяла замену медведя жертвен­ной собакой. Ритуальная практика, связанная с жертвоприно­шениями, нашла отражение в мифологии нанайцев, текст, за­писанный Е.А. Гаер, является подтверждением этого.

Ворона-мать и мать сохатого жили. Со своими детьми, сыновьями. Жили, жили. Сохатая со своими детьми пошли на охоту. Нашли берлогу. Вернулись. Приглашают сына g вороны: «Пойдём, мы нашли берлогу». «Ладно, ладно, идти можно, можно, можно!» Собрались, пошли. Сын сохатого говорит: «Ты сын чужого не из их рода, иди, перед входом в берлогу сядь». «Хорошо!» Пошёл садиться. Сел. Сохатый сел: «Дедушка, с хорошими g мыслями выходи!» Медведь: «Хо, Хо!» Сохатый на спину медведя g прыгнул. Убил. Сын ворона за сучкой сбегал. Запряг в нарту, по- g грузили медведя. «Ворон ты толкай». Ворон сзади подталкивает,  а сам клюёт мясо медведя. «Это, что такое?» Сохатый его прогнал,  Сохатый один притащил. А ворона, кружа над другим местом, возвращается. Стыдно. Това к своему дому пришел, притащил медвежьего мяса, притащил много. Варят медвежье мясо, сало и всё другое. А вороний сын убил свою сучку. Кричит: «Мама, гак, гак! Большого медведя я убил, гак, гак! Заноси, гак»! Мать смотрит, их собака. «Э, да это голова нашей суки!» «Ма, гак, стыдись! Медведя го- х лова скажи! Медведя голова скажи, гак!» Потом: «Энэнэ! Суки ла- g пы, гак»! «Мам, так стыдно! Медведя лапы, скажи, гак!» g Что делать, одно дитя, стыдно! Мать това пошла, пригласи- g ла ворону-мать. Пришла ворона. «Ой - ёй!», мать това не успева- X ет Ворона ворует мясо, клюёт. «Отстань!» взяла ворону волосами привязала к её сыну. «Конг, пэтэнг, тэктэс!» Ворона-мать раз- х вязала. «Мам, гак, гак! Давай солнце и луну возьмём и, обидясь,  уйдем!» Сын-ворон луну взвалить на спину не смог, ворона-мать g солнце взвалить не смогла. Так обидясь, они ушли ни с чем» [90. S Гаер. 1975. Л. 74-75].

В тексте приводится пример отступления в отправлении ритуального этикета героями сказки. В сюжете вместо медве­дя используется сучка, таким образом ставится проблема ис­пользования собаки, заменяющей медведя. Среди нарушений традиционных норм поведения, преступлений героев мифа одним из осуждаемых в нанайском обществе поступков явля­лось убиение собаки, часто эта утрата расценивалась как по­теря близкого родственника. Кроме того, героями сказки бы­ла предпринята попытка украсть светила, как известно, такая роль была отведена мифологической собаке.

У нивхов, ульчей, негидальцев в культах погребального комплекса, в том числе и в культе почитания медведя, в неко­торых случаях также предусматривается использование соба­ки как вместилища души умершего.

В области ритуальных запретов в обрядности нанайцев, ульчей и нивхов прослеживается ряд этнокультурных парал­лелей, что свидетельствует о высокой степени близости этих культур. У нивхов за нарушение табу на месте проведения мед­вежьего праздника виновник должен был уплатить штраф в виде лохматой собаки лук. Такую же собаку нивхи убивали как «заместителя» медведя при возведении ритуальных медве­жьих построек [82, с. 313-314]. Лохматая собака луку занима­ет одно из значимых мест в мифологии и обрядовой практике нанайцев, нивхов, ульчей и удэгейцев.

О популярности образа лохматой собаки в традиционной культуре нанайцев говорят некоторые мифологические при­меры. В нанайской мифологии сохранились представления о водном драконе, в числе помощников которого есть собака Лу­ку [69, с. 79]. Лохматая собака с длинной шерстью имеет сход­ство с медведем, кроме того, часто она крупного телосложе­ния. Эти признаки являлись главными причинами её значи­мости в ритуалах, связанных с образом медведя (рис. 18, 19).

Исследователи отмечали развитый культ медведя у нив­хов, в котором собака использовалась не только в качестве жертвенного животного - в этой культуре образ собаки широ­ко применялся во многих сферах обрядовой практики. Наблю­дались попытки реконструкции менее сохранившегося куль­та медведя и у нанайцев. А.В. Смоляк на материалах собствен­ных полевых исследований выдвигает гипотезу о заимствова­нии нивхами собаководства у тунгусоязычных этносов Амура. Опираясь на некоторые аспекты нивхской модели медвежьего культа, следует отметить, что при привнесении того или ино­го заимствованного элемента культуры и его адаптации вну­три этноса появляется особый вид обрядности, представляю­щий собой комплекс основанных на местных и заимствован­ных традициях. Известно, что заимствованный пласт культу­ры может сохраняться и в первоначальном виде.

Параллели в культах медведя у нанайцев и нивхов про­слеживаются и в традиции смолить череп и кости медведя, придавая им «первоначальный вид», т.е. естественный чёр­ный цвет [88. Д. 4. Л. 134]. Отправляя ритуал пурэсиури, на­найцы чернили череп медведя в дыму кедровых стружек, че­редуя светлые и темные полосы, придавая ему цвет шерсти. Сбоку в черепе пробивали отверстие, откуда палочками доста­вали мозг и угощали всех присутствующих. Маленьким маль­чикам смазывали медвежьим жиром темя, чтобы они стали охотниками-медвежатниками, наделяясь промысловыми спо­собностями медведя [85. Д. 526. Л. 5]. У нанайцев и нивхов со­хранился одного семантического значения ритуал -отдарива- ния собакой за медвежье мясо с костью. Гость праздника, съев мясо медведя, должен был отослать кость обратно вместе с собакой. Подобный обмен происходил и в случае осквернения медвежьего черепа «...если сучка соседа грызла голову медве­дя» [88. Д. 4. Л. 123-124].

В обширном комплексе медвежьего культа большое зна­чение имели состязания на собачьих упряжках. Являясь не­отъемлемой частью амурской модели медвежьего праздника, наряду с захватывающим зрелищем состязания были своего рода своеобразным рынком элитных собак. Амурские каюры задолго до состязаний начинали к ним щательно готовиться: отбирали лучших собак, подготавливали нарты, упряжь, ме­сто для предстоящих бегов.

Собачьи бега на медвежьем празднике состояли из не­скольких видов состязаний. Наиболее зрелищными и захва­тывающими были соревнования на больших собачьих упряж­ках. Не менее популярны и индивидуальные состязания на са­мую быструю и выносливую собаку, часто взрослые соревно­вания чередовались с детскими и юношескими [82, с. 536].

В нивхском культе медведя среди многочисленных ритуаль­ных отправлений отличался своим многообразием комплекс спортивных состязаний. К числу наиболее интересных следу­ет отнести забеги собак с целью выявления лучшей из них. Со­бак впрягали в общий потяг амурского типа. Этот вид состяза­ний назывался канлекрд, что в переводе означало «играть в со­бак», его проводили на льду залива, невдалеке от дома хозяи­на медвежьего праздника. Старт и финиш обозначали, ставя в этих местах по ёлочке, очищенной от нижних веток и украшен­ной стружками инау. Причём начало и окончание забега всегда располагалось таким образом - собаки бегут по направлению к дому хозяина праздника. Перед стартом нивхи вводили собак в дом, усаживали на кан и окуривали их дымом брошенных в очаг зелёных веток ели. Считалось, что перед состязанием собакам полезно дышать смолистым запахом ели. После этого их выво­дили из дома, впрягали в длинный потяг и подводили к старту. К концу потяга привязывали маленькую нарту. Упряжку привя­зывали к стартовой елочке по направлению к финишу, в нарту садился каюр, который воткнув между колышками нарты тор­моз, подавал команду собакам «Та, та». Услышав команду, соба­ки сильно натягивали потяг. Вторичная команда приводила со­бак в возбуждение, и они начинали ещё сильнее тянуть нарту. Удерживаемая тормозом каюра и зафиксированная к еловому стволу нарта оставалась на месте. Обслуживающие соревнова­ние люди выпускали на площадку собаку которую до этого вре­мени удерживали за ремень. К ошейнику завязывали длинную верёвку к одному концу которой прикрепляли чёрную рукави­цу. Собаку спускали с поводка, и она устремлялялась к фини­шу волоча рукавицу по снегу. Такое начало являлось стартом для упряжки. Каюр, отвязав от ёлочки потяг и вытянув тормоз, отправлял вслед за убежавшей собакой ках упряжку. Растянув­шись цепью вдоль всего маршрута, наблюдатели внимательно следили за бегом собачьей упряжки. Своеобразным индикато­ром скорости собак служил поводок, сила натяжения которого означала - собака тянет нарту хорошо или отстает от других. Если ремешок ослабел, значит, собака отстаёт от лучших собак упряжки. По окончании забега такую собаку выпрягали и уже не допускали к состязанию.

Следующий день начинался подобным образом. После от­сеивания в упряжке собак становилось меньше. Упряжку вновь привязывали к стартовой ёлочке, в нарту усаживали мальчи­ка лет шести, который проезжал на ней по всему маршруту. Следующим этапом был бег без нарты, вместо нее к концу по­тяга привязывали шкуру с медвежьей головы. Внутри шкуры помещали стружки инау. Впереди запускали уже двух собак ках. По-прежнему судьи отбраковывали худших и выделяли лучших собак. На третий день устраивался последний забег, в котором соревновались лучшие собаки [22, с.38]. Таким обра­зом в рамках медвежьего праздника у нивхов осуществлялся отбор и чествование лучших собак. Подобные состязания бы­ли одним из проявлений древнего обрядового комплекса, свя­занного с культом медведя. Забеги с участием собак радовали и волновали людей, были приятны духам. По некоторым дан­ным, в последний раз состязания на собачьих упряжках про­водились в 1959 г. в с. Богородском Ульчского района Хабаров­ского края [85. Д. 446. Л. 115]. Эти гонки не были связаны с культом почитания медведя.

Умилостивительные обряды, посвящённые хозяину тай­ги, возвращались человеку промысловой удачей. Роль собаки в культе медведя особо значима во взаимоотношениях с обра­зом хозяина тайги - мифическим медведем, является связую­щим звеном между мирами духов и людей.

Одно из главных мест в комплексе верований и ритуалов нанайцев занимает культ тигра амбан. Согласно мифологии верховное божество низовских нанайцев Найму Эндур создало людей, зверей и насекомых, запретило людям трогать тигра [69, с. 16]. В иерархии нанайского пантеона божеств и духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эндури, у кото­рого тигры являлись его собаками. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкасаемость крайне редко нарушалась нанайцами. Почитая эту традицию, перед промыслом нанай­цы приносили тигру в жертву собаку [82, с. 429].

Похожие представления бытовали в прошлом у удэгейцев. Ими почитался Сан-Син-и - бог сопки, его собакой считался тигр Лао-Ху. Вход в жилище бога сопки охраняют тигры. У дру­гого божества удэгейского пантеона Дян-Чжен-бао (барс) по­добной функцией наделены собаки, которые сидят около его трона [84. Д. 106. Л. 1]. В удэгейских представлениях об этом бо­жестве и его окружении прослеживается маньчжуро-китайское влияние, тем не менее, они основаны на автохтонных воззре­ниях, связанных с образом тигра. Такие представления, свя­занные с образом тигра, широко распространены в мифологии нанайцев. К примеру, у нанайцев рода Пассар А.Н. Липским в 1936 г. в с. Дзярмя был зафиксирован миф о происхождении ро­да. В контексте мифа есть мотивы обрядовой практики, связан­ные с принесением в качестве жертвы железной суки тигру с целью сохранения жизни основоположнице рода.

Когда образовалось небо, когда застыла земля из шишки (шишки малины?) двое, одна женщина, один мужчин развились. От них люди Фусхар пло- х дились. Было это на Мари (деревня напротив Уксуми), там $ живя, в дереревне 70 домов потом было. От оспы умира- | ли. Только один старик остался, одна маленькая девочка X в люльке, одна собака-сучка, железная сучка, в тайге ходя- X щая сучка осталась. Однажды этот старик в тайгу пошёл. В X тот день пришёл. Девочки нет. Потом ищет. Увидал - вбли- х зи дома ильм (дерево). Под ним прадедушка - старик (тигр) х грудью кормит. Старик не взял. Сам (тигр) грудью кормит. | Так один год грудью кормил, один год почти прошёл. Один | год кормил. Силы свои не нашедший, старик собаку схва- S тил «прадедушка - старик» потом той силой таежного зве- X ря хватает. Прадедушка старик тому старику сон дал: Ты х не сердись за убийство твоей собаки. Потом тому старику х сон даёт: (конда) Эта девочка большая 17 лет станет, люди | с мужем просить придут - отдай, ничего не проси. К людям | пойдёт - ребёнок родится. Сначала девочка родится. Затем $ через два года, ещё один, мальчик, найдётся. Ты того себе X проси - корми» [87. Д. 32. Л. 65].

Образ «железной суки» в родовом предании Пассар наде­лён ролью жертвенного животного для основателя рода ти­гра, что говорит о её высоком статусе как посредника меж­ду людьми и Эндури. Мифологический сюжет, где тигр «пра- дедушка-старик» в течение одного года кормил ребёнка, дав ему путь в дальнейшую жизнь, находит отзвуки в реальной жизни нанайцев. Довольно часто тигр приходил к человече­скому жилью за собаками. Как правило, в мифологии взаимо­отношения тигра и человека происходят во сне.

Нанайцы Бельды и Одзял сохранили родовые предания, связанные с тигриным происхождением. Подразделение ро­да Бельды - Актанко считают себя прямыми родственника­ми тигра [39, с. 403, 407]. У орочей лишь представители ро­да Еминка претендуют на особое родство с тигром, хотя отно­сятся к нему как к сородичу [6, с. 96-98]. Когда низовские на­найцы случайно или преднамеренно убивали тигра, они обра­щались за помощью к нанайцам рода Актанко, которых счита­ли непосредственными потомками тигра амбан хала. Актан­ко направляли старого человека, который по приезде совер­шал погребальный обряд, являвшийся одновременно ритуа­лом примирения [ПМА. 2001]. В качестве жертвенного живот­ного использовалась собака.

В культе тигра у нанайцев, негидальцев и орочей есть не­которые непринципиальные разночтения, но в целом ри­туальный комплекс этих этносов имеет один исходный ба­зис. Например, негидальцы после убиения тигра в результа­те кровной мести или по роковой случайности хоронили его как человека. В аналогичном обряде представители рода Са­мар строили погребальный домик, но не укладывали тигра по горизонтали, а ставили на лапы, поддерживая подпорками [74, с. 121]. В отправлении погребального ритуала тигра у на­найцев было принято убивать собаку, душа которой служила и помогала божественному зверю, сопровождала его на лун­ную землю к духу-хозяину тигров.

У негидальцев считалось недопустимым забирать добычу тигра, за что тот жестоко наказывал. Однажды негидальцами были найдены и съедены олени, которых добыл тигр, после че­го тигр наказал людей задавив четырех собак, лишь после пя­той съеденной традиция позволяла им убить зверя [74, с.121].

В конце XIX в. культ тигра сохранялся у нанайцев и эвен­ков бассейнов рек Тунгуски и Урми. К тигру они обращались с просьбами о сохранении жизни, о даровании добычи. Нанай­цы считали - кто поднимет оружие на тигра, обречён на боль­шие несчастья. В случае, когда тигра находили мёртвым от стрелы самострела, его останки помещали в специально соо­руженный высокий деревянный домик, чтобы в ответ на их молитвы тигр никогда не нападёт на людей. Нанайцы верили, что тигр может наказывать людей за грехи, давя их собак [86. Д. 104. Л. 16-17]. В духовной культуре ульчей сохранились ве­рования о водном тигре, который мог утопить человека, но он же давал рыбу, поэтому его почитали и делали всё, чтобы уми­лостивить. Ритуал отправляли таким образом: сначала в воду бросали хвосты кеты для его собаки Луку и лишь после этого предлагали пищу самому тигру [69, с. 79].

Народы Амура крайне редко входили в конфликт с тигром. Например, в культуре орочей в прошлом сохранялись пред­ставления о тигре хунгузе (пуосты), которого считали отбив­шимся от своего хозяина, как бывает иногда с собакой, она ди­чает. Тигра, убившего человека, орочи называют хунгузе (пуо­сты) [14, с.155].

Таким образом, роль собаки в культе тигра отчётливо про­является у нанайцев. Часто встречавшиеся случаи похищения тигром собак нанайцы воспринимали как его законную добы­чу. В случае жертвоприношения собака считалась посвящен­ным жертвенным животным, например при захоронении ти­гра или жертвоприношении собаки для получения промысло­вой удачи, и т.д.

Значение, которое придавали нанайцы культу огня, нашло отражение в их фольклоре, где широко распространены сю­жеты, связанные с ритуалом кормления хозяина огня. Эта ри­туальная практика, вероятно, несёт в себе отголоски древней охотничей промысловой обрядности, у многих народов рас­пространены верования, связанные с поклонением огню.

Как и в прошлом, нанайские охотники по приезду на ме­сто охоты совершают умилостивительный обряд, посвящён­ный хозяину огня Подя. При этом они считали, что Подя при­ходит вечером и ему нужно зажечь огонь, угостить и попро­сить удачи [85. Д. 526. Л. 12-14] (рис. 121). В мифологии оро­чей сохранился сюжет, где неудачный промысел для охотника стал поводом для ссоры с Пудзя. Устраивая угощение для хо­зяина огня, он внезапно начал ножом наносить удары по ко­стру и поранил бросившихся на угощение детей Пудзя, за что тот наказал охотника болезнью. В орочском тексте говорит­ся о том, что для спасения охотника шаман предложил ему со­вершить умилостивительный ритуал, для чего ему необходи­мо изготовить ритуальные фигурки в образе собаки. Лишь по­сле отправления необходимого ритуала охотник излечился [7, с. 82]. Нужно отметить, что в обрядовой практике орочей со­хранился архаичный пласт культовых отправлений, прежде всего, связанный с жертвенным убиением собаки.

Традиционная промысловая обрядность нанайцев оказа­ла влияние и на русских охотников, промышлявших зверя. Та­кие случаи были нередки и часто связаны с представлениями о хозяине огня, его возможностями наделения человека про­мысловой удачей.

Один раз на Хосо, по дороге от трассы был такой случай. Приехали двое русских охотников, одного звали Данильчук. Так он повторил вслед за нанайскими охотниками л обряд жертвоприношения, а второй отказался и ещё посмеялся, х На следующий день первый охотник хорошо охотился, а второ- $ го постигла неудача. Он стал спрашивать у первого, тот ответил, g что ему дал удачу Подя. После чего второй охотник совершил об- g ряд жертвоприношения, и на следующий день удача к нему вернулась» (ПМА. 1997).

Общение между охотником и Подя происходило во сне. По­добный случай освещен в фольклорном тексте, записанном автором у Гейкера Н. В.

Однажды у Н.В. Гейкера произошёл такой случай «...очень  быстро собирался на охоту и не взял с собой водки, а когда приехал на место промысла, ночью увидел сон - много народу в избушке - все угрожают, недовольны, что не привёз водки и не угостил Подя. Пришлось быстро возвращаться домой за водкой. Когда угостил хозяина - всё сразу нормализовалось, перестали сниться дурные сны, и добыча не заставила себя ждать».  В другой раз случилась подобная история с этим же охотником,  «...Снится плохой сон: идёт такой старичок как Иван Торакович,встал возле двери и говорит: Си пиктэ хон тай се, если захочу я, и убить тебя могу! Я проснулся и поспешил домой. Когда пришёл домой, рассказал матери, она дала мне маленький серебряный сэвэн эдехэ и велела носить на охоте. Когда пришёл на промысловый участок, то никто уже не снился и больше не мешал. Теперь после этого случая до сего дня всякий раз отправляю этот о обряд» [85. Д. 526. Л. 12-14].

Охотничий амулет эдехэ связан с образом собаки - стороже­вой, поисковой, её функцией в фольклорном произведении, в наиболее напряженных эпизодах эдехэ превращался в собаку.

Сохранившиеся в культуре нанайцев остатки некогда раз­витого культа Подя не донесли обряда с участием собаки, не­сомненно, присутствовавшей в древнем изначальном вариан­те. Налицо трансформация жертвенной обрядности нанайцев, связанной с культом хозяина огня. Бесспорно, как и другие таежные духи, Подя имел в своём подчинении духов-собак. Культ огня у тунгусо-маньчжуров широко распространён, при этом у всех этносов Приамурья он сохраняет терминологиче­ское и ритуальное родство.

Наиболее сохранившийся культ огня зафиксирован у удэ­гейцев. Охотясь, удэгейцы не позволяют себе ругаться на каба­нов. Они боятся Пудза, который может услышать и передать ка­банам, которые будут искать случая, чтобы отомстить. Подоб­ные запреты объясняются близостью этого животного с хозя­ином промыслового участка. «Пудзя адзани имеет вид челове­ка, и собака у него кабан» [84. Д. 28. Л. 75]. В представлениях удэгейцев дух Пудза многообразен, велико число территорий, которыми он владеет. При этом он часто предстает в виде со­вершенно неожиданных существ. Например, удэгейцы счита­ли земляную жабу Пудза инаини, т.е. собакой Пудза. В связи с этим трогать её было запрещено, ослушавшему запрет грози­ла болезнь [84. Д.27. Л.254]. К другой категории таёжных духов относится пантеон удэгейских духов, где главенствующее ме­сто занимает дух OijKy. В представлениях удэгейцев он в виде человека, живущего в лесу на высокой горе, средних лет, име­ет одну руку и одну ногу, в руке держит копьё и стрелы, пеш­ню, на нём шапка из живого зайца - это его собака. На шапке снежный ком. Лицо красное, покрыто шерстью. Следующий по значимости дух Уоуке, предстаёт в виде карлика с чёрным ли­цом. Одежду носит из шкуры кабарги. На привязи у него кабар­га, которая является его собакой. Дальше следует БагдиИе. При нём стрелы и лук, палка для лыж тыне. Люди часто видят его [84. Д. 27. Л. 248]. Представленные духи имеют в качестве со­бак разнообразных животных, вероятно, статус «собаки» играл роль как показатель значимости и идентификации в их иерар­хии. В культовой скульптуре удэгейцев одно из важных мест за­нимает изображение духа-хозяина местности Пудза, собакой у него служит леопард ярга (рис. 119).

К промысловой обрядности нанайцев относится и культ почитания хозяев гор, скал и других природных объектов. Своими корнями эти ритуалы уходят далеко в прошлое. В представлениях нанайцев было принято считать, что от них во многом зависела промысловая удача охотников, а подчас - жизнь и смерть. Так, при следовании упряжек на дальние про­мысловые участки нанайцы угощали священные скалы для получения удачи и счастья. Некоторые из этих скал, напри­мер г. Пиухэ на р. Уссури, обладала такой магической силой, что могла остановить собачью упряжку на бегу, если охот­ник не совершил должного ритуала [32, с. 45-50]. В предани­ях нанайцев сохранилась вера в сверхъестественные свой­ства г. Нэвэн, что находится в бассейне р. Копи. Считалось, ес­ли собака долго лает, очутившись на этой горе, то неминуемо околеет [2, с. 247]. Традиционной культурой в подобных си­туациях смерть собаки воспринималась как приношение её в жертву хозяину горы.

Кондонские нанайцы особо почитали хозяев скал Када- Хачан, Мория, Кайласон, могущих наделить их промысловой удачей, и отдавали им при следовании на промысел должные почести: охотники угощали табаком и водкой старую женщи­ну, хозяйку сопки Када-Хачан (оз. Эворон), и просили у нее благоприятной погоды на воде «...угощали медвежьим жи­ром, чтобы вода была гладкой как жир». Нередко после риту­ала озеро успокаивалось [85. Д. 526. Л. 34-35]. Такие обряды охотники отправляли всякий раз, находясь в непосредствен­ной близости от объекта поклонения.

Верховские нанайцы при переходах на нартах обязательно останавливались около святых мест, совершали обряд жерт­воприношения, наливали водку, завязывая на деревья тря­почки в качестве подарка сверхъестественным силам и объек­там [85. Д. 526. Л. 12-14]. В культе природных объектов отме­чается близость подобных отправлений у всех территориаль­ных групп нанайцев, в целом у этносов, населяющих Амуро- Сахалинскую историко-этнографическую область.

В жертвенной обрядности, связанной с культом медведя у нанайцев, собака выполняет роль проводника души медве­дя, где отмечена сложная система ритуальных отправлений. В нивхском культе медведя зафиксировано многообразие спор­тивных состязаний собак разных хозяев с целью выявления лучшей из них. Подобные состязания при забеге собак явля­лись одним из проявлений древнего обрядового комплекса.

В иерархии нанайского пантеона божеств и разнообраз­ных духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эн- дури. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкаса­емость крайне редко нарушалась нанайцами. В знак почита­ния тигра перед промыслом нанайцы приносили ему в жертву собаку. В нанайской генеалогии роды Актанко, Бельды и Од- зял ведут своё происхождение от тигра, об этом они сохрани­ли родовые предания. Жертвенная роль собаки в культе ти­гра отчётливо проявляется у нанайцев. Собаку умерщвляли, отправляя обряды при захоронении тигра, с целью получения промысловой удачи и т.д.

Культ огня, представленный у тунгусо-маньчжуров хозяи­ном огня Подя (нанайцы, ульчи), Пудзя (удэгейцы, орочи) име­ет давнее происхождение и представляет собой древний куль­турный пласт. Таким образом, в поклонениях огню, культе жи­вотных, ритуалах почитания природных объектов образ соба­ки благодаря её особому чутью становился своеобразным ин­дикатором отношений хозяев с людьми.

Вернуться к оглавлению

Читайте также: