Показать все теги
2. Роль собаки в промысловых ритуалах, культе природных объектов и священных животных
Собака как помощник человека в основных сферах его деятельности занимает значительное место в культовой практике. У нанайцев в ритуалах почитания хозяев тайги, гор, воды, отдельных местностей, хозяев животных широко использовалась собака как посредник во всякого рода взаимоотношениях между человеком и разнообразными духами.
К комплексу промысловой обрядности следует отнести почитание домашних святынь, его отправление являлось одной из важнейших церемоний. Утром, в день ухода охотника, его жена варила кашу из чумизы и совершала ритуал угощения охранителей жилища. Для этого она заполняла рыбьим жиром два углубления «лала насални - глаза каши» на поверхности каши в миске и ставила пищу перед столбами гуси тора и домашними сэвэнами дюли мафа и дюли мама. Охотник завтракал вместе со всеми, после чего ещё раз осматривал нарту. Затем совершалось ритуальное кормление собак юколой в жилище. Обычно нанайцы кормили собак на улице, лишь отправляясь на охоту, совершали кормление в доме [87. Д. 68. Л. 254].
Нанайские охотники совершали соответствующие обряды перед выходом на охоту и на месте промысла. Считалось обязательным делать обряд-соглашение с хозяином нарты. Нанаец Б. Онинко перед отправлением на охоту внимательно осматривал нарту и обращался с хвалебной речью к её духу-хозяину [87. Д. 68. Л. 251-256]. От прочности нарты зависело многое, и нанайские охотники совершали умилостивительные обряды перед самым отбытием на промысел. Восхваляя «хозяина» нарты, можно было рассчитывать на его поддержку и помощь. Однако, несмотря на ритуал, охотник обязательно брал на время пути и промысла запасные части нарты и плотницкие инструменты.
Прослеживается трансформация и особенности промыслового ритуального комплекса у разных территориальных групп этноса. Так, верховские нанайцы в большей степени, чем другие территориальные группы, подверглись влиянию духовной культуры маньчжуров. В связи с обозначившимися переменами произошла и смена жертвенного животного. В этой роли стала выступать домашняя чёрная свинья [ПМА. 2001]. До начала XX в. у низовских нанайцев также отмечается использование свиньи чёрной масти в качестве жертвенного животного. Нанайцы для отправления жертвенных ритуалов специально выращивали свиней чёрной породы. Со временем местные свиньи выродились, а с приходом русских появились породы свиней со светлым окрасом и традиция убивать в жертву черных свиней утратилась. В связи со сложившейся традицией для отправления жертвенных ритуалов выбирали петуха чёрного цвета. По данным А.В. Смоляк, нанайцы низовской группы в прошлом приносили в жертву рябчика, чтобы получить расположение хозяина неба [66, с. 141]. К комплексу промысловых ритуалов относится и ритуал кэси гэлугури, который проводили при растущей Луне. Приносили в жертву домашнюю свинью, умерщвляли её ножом (стрелять из огнестрельного оружия по традиции запрещалось), таким же образом убивали и жертвенных петухов. Кровь свиньи разливали в отдельные чашки трём изображениям Эндури, голову отрезали, отделяли от шеи дискообразный кусок мяса, отрезанный кусок кожи надевали на голову свиньи. Голову устанавливали на поднос вверх, рядом ставили отваренные внутренности и водку. Подпоясавшись, кланялись три раза каждому из трех изображений Эндури. На следующее утро жертвенное мясо давали попробовать каждому участнику обряда [85. Д. 526. Л. 11-12].
Таким образом, нанайских жертвенных животных следует классифицировать как заимствованных и автохтонных. К числу привнесённых из других культур животных относятся свинья и петух, использование собаки считается сугубо амурским проявлением. Можно классифицировать жертвенных животных нанайцев и по отношению к определённым культам. Например, культ тайги, воды, медведя и тигра следует отнести к аборигенному пласту культуры. Культ неба Эндури отличается довольно сложным происхождением, в нём много иноэтни- ческих включений - тунгусских и маньчжурских.
При переезде на новое место охоты нанайцы совершали магический ритуал почитания хозяина соболей. Уложив нарты и надев ошейники на собак, старейшина брал голову соболя, которая висела несколько дней у огня, привязывал под задком нарт и говорил: «Ты будешь внутри норхон!» (соединительные поперечные валики на концах нарт) [87. Д. 68. Л. 294]. Эти действия символизировали перенос фарта, удачи в промысле соболя с одного участка на другой посредством «перемещения» соболя в поперечную планку нарты.
Подобные промысловые ритуалы существовали и у других коренных народов региона. Например, айны перед ловлей соболей совершали жертвоприношение собаки духу Бо- чу (рис. 120). На голову жертвенной собаке клали петли для ловли соболя, затем приготовленное собачье мясо раскладывали кусочками на доске [86. Д. 4. Л. 3]. Орочи приносили собаку в жертву духам перед соболиным промыслом и съедали часть туши собаки. Кровью смазывали деревянные палочки и стружки, обращались к небу и к духам за помощью [82. с. 439- 440]. Негидальцы приносили собаку в жертву Небу, Солнцу, Луне, прося удачи на промысле [82, с. 534].
Важное место в духовной культуре занимали отправления ритуалов культа воды, например сохранившиеся представления нанайцев, связанные с рыболовным промыслом. У нерген- ских нанайцев виновниками неудачи на рыбалке считались души утонувших собак. Чтобы задобрить их, бросали в воду ритуальную пищу (черемшу, корни амурского дудника, листья табака). Кондонские нанайцы причину невезения в подобных случаях устраняли, делали соломенное изображение собаки Ку- де, подвешивая его над очагом, в пасть вставляли кусок высушенного хвоста или голову рыбы и били палкой. Этими действиями отгоняли образ виновной собаки, заставляя её не мешать промыслу [12, с. 36]. Одним из проявлений культа воды у уссурийских нанайцев были представления о пятнистой нерпе, считавшейся собакой хозяина моря Ламу индани [64, с. 169].
С приходом на промысел современные охотники во время обеда или ужина совершают жертвоприношение в честь хозяина реки, места. Слова обращения к духам просты, они отражают просьбы поделиться с ними дарами реки, леса. Угостив хозяина водкой, охотник говорит: «Я приехал к тебе не один, дома остались дети. Помоги! Не дай, чтобы я с пустыми руками вернулся домой» (ПМА. 2001). Пришедшие на промысловый участок охотники сначала обустраивали свой быт, после чего переходили к обрядовой деятельности. Делали три сэвэ- на бучуэн. Выносили водку, настораживали капканы и раскладывали пищу перед изображениями духов. Затем становились на колени перед восходом солнца, просили счастья, кормили тайгу, хозяина воды, горы [ПМА. 2001].
К промысловой обрядности относится и ритуал, который проводили в честь первой добычи нанайского мальчика. Да- динского нанайца К.М. Бельды впервые взяли на охоту в возрасте четырёх лет, с помощью отца он впервые насторожил капканы. Попавший в капкан зверь считался законной добычей мальчика, знаком состоявшегося охотника. О первой удаче сообщали сородичам, варили кашу из проса, убитую дичь и звали всю деревню на угощение от имени нового охотника. Гости дарили орудия труда и желали промысловой удачи молодому охотнику [ПМА. 2001].
В комплексе промысловой обрядности следует выделить представления, в которых проявляется отрицательное влияние женской крови, а также крови ощенившихся собак или кошек, попавшей на промысловый инвентарь [85. Д. 526. Л. 14]. Нанайцы верили, что в этом случае появляются вредоносные силы, способные помешать охоте, в частности промыслу соболя, особенно в случае открытых дверей амбаров с промысловыми принадлежностями. Поэтому при очевидном приближении момента рождения, смерти человека или собаки один из сородичей предупреждал криками о случившемся. Если момент перехода умершего в иной мир заставал охотника за укладкой нарты, он немедленно перетаскивал её подальше от дороги, по которой могут ходить родственники покойного. Чаще всего нанайцы перемещали нарты в сторону от реки, к амбарам, ставили их на открытую площадку амбара или под нее, покрывали парусом, подкладывая края под полозья. Обязательно дежурили около нарты и не подпускали человека или собаку из жилища с умершим. Кроме того, проезжавших мимо охотников предупреждали об опасности, и им приходилось искать ночлег в другом месте [87. Д. 68. Л. 252-253]. Никаких очистительных обрядов не требовалось, так как считалось, что вредоносное действие проходит само через трое суток. Таким образом, факт рождения и смерти становился непреодолимым препятствием для промысловиков, заставлял их тщательно охранять снаряжение, что со временем переросло в своеобразный промысловый культ.
Одним из символов тайги дуэнтэ у нанайцев является хозяин медведей - огромный медведь с девятью горбами. Ему подчинялись остальные таёжные медведи, считавшиеся его собаками. Используемое в обрядовой практике нанайцев культовое название медведя Тэхи соответствует названию мифического медведя Тэхи - собаки Эндури. Подобные представления зафиксированы и у удэгейцев [84. Д. 39. Л. 27]. К универсальным воззрениям относятся представления о собаке с жёлтыми мушками над глазами, у удэгейцев она называлась тэхи [85. Д.446. Л.
124]. Наделение одним ритуальным именем медведя и собаки говорило об исполнении ими схожих обрядовых функций, возможно, поэтому традиция допускала в некоторых случаях замену одного животного другим. Это подтверждается функционированием в нивхской ритуальной практике представлений, где собака нередко заменяла медведя во время проведения поминального ритуала. Конечно же, медведь в верованиях и ритуалах является более значимой фигурой, однако собака, тем не менее, часто играет основную роль, являлясь проводником, важным связующим звеном с миром духов. Родство образов собаки и медведя прослеживается не только в духовной культуре, этот аспект отчётливо виден и в материальном плане (например медвежья упряжь) лишь с той разницей, что хомуты и цепи изготовляли из металла, толстой кожи и др. (рис. 114,115).
На ритуале почитания медведя у нанайцев старейший из гостей, получивший голову медведя, соблюдая древнюю традицию обязательного возвращения дара, отдавал хозяину медведя собаку [82, с. 499]. Соблюдение этого ритуала зафиксировано практически у всех групп нанайцев. Особым смыслом наделялся этот ритуальный подарок, учитывалась символика окраса щенка-дарить именно чёрного. После отправления ритуала щенок получал имя Селъпё, нанайцы были убеждены, что он впоследствии непременно станет медвежатником [ПМА. 2001].
У сахалинских айнов были зафиксированы аналогичные обычаи. Например, охотник, поймавший медвежонка в тайге, отдавал его в дом уважаемого сородича и получал взамен кроме обычной платы собаку, чаще всего суку [45, с. 52]. После пиршества старики следили, чтобы собаки не грызли кости медведя. Нарушившую табу собаку убивали.
В современных отправлениях медвежьего культа у нанайцев традиция убивать жертвенных собак ушла в прошлое, реальное убиение заменили символическим. Жертвоприношение редуцировалось в урезанную форму, заключавшуюся в действиях - делали небольшие надрезы на ушах избранных собак, выступившую кровь собирали на стружку. Низов- ские нанайцы селений Верхняя Эконь, Хумми, Кондон хранили снятую с головы медведя шкуру, его лапы и кости в специальных ритуальных амбарах, находящихся в тайге. Сверток со священными частями медвежьей туши подвешивали под крышей амбара, в котором хранили и другие атрибуты медвежьего праздника. В определённое время к амбару приводили собак чёрной масти (три или девять), надрезали им уши, кровью мазали сверток. Этот ритуал осмысливался как жертвоприношение хозяину тайги [66, с. 149]. Полевые сборы автора также позволили зафиксировать у современных нанайцев сел Н. Халбы, Кондон, Дада использование крови чёрной собаки на отправлении ритуала почитания медведя пурэсиури. Кровью собаки пропитывали немного тальниковых стружек или кусочек мха и затыкали им отверстие в черепе [85. Д. 526. Л. 5]. Орочи, нивхи и ульчи жертвенных собак, проводников души священного медведя, душили в петле. Хунгарийские орочи сразу же после умерщвления медведя на празднике убивали собаку ударом палки по голове, а самаргинские орочи жерт- ву удушали в петле; негидальцы к 1930-х гг. уже иммитирова- ли ритуальное убиение собаки [6, с. 89-90; 8, с. 237]. Подобное описание нивхского ритуала принесения в жертву собак есть у Л.Я. Штернберга [88. Д. 4. Л. 87].
Таким образом, к концу XIX в. в духовной культуре нанайцев произошли значительные перемены. Существенной трансформации подверглись погребальный комплекс, культ почитания медведя, в том и другом случае традиция убивать жертвенных собак перестала быть жизнеспособной. Её пережитком стало символическое пролитие крови из уха, в некоторых случаях традиция позволяла замену медведя жертвенной собакой. Ритуальная практика, связанная с жертвоприношениями, нашла отражение в мифологии нанайцев, текст, записанный Е.А. Гаер, является подтверждением этого.
Ворона-мать и мать сохатого жили. Со своими детьми, сыновьями. Жили, жили. Сохатая со своими детьми пошли на охоту. Нашли берлогу. Вернулись. Приглашают сына g вороны: «Пойдём, мы нашли берлогу». «Ладно, ладно, идти можно, можно, можно!» Собрались, пошли. Сын сохатого говорит: «Ты сын чужого не из их рода, иди, перед входом в берлогу сядь». «Хорошо!» Пошёл садиться. Сел. Сохатый сел: «Дедушка, с хорошими g мыслями выходи!» Медведь: «Хо, Хо!» Сохатый на спину медведя g прыгнул. Убил. Сын ворона за сучкой сбегал. Запряг в нарту, по- g грузили медведя. «Ворон ты толкай». Ворон сзади подталкивает, а сам клюёт мясо медведя. «Это, что такое?» Сохатый его прогнал, Сохатый один притащил. А ворона, кружа над другим местом, возвращается. Стыдно. Това к своему дому пришел, притащил медвежьего мяса, притащил много. Варят медвежье мясо, сало и всё другое. А вороний сын убил свою сучку. Кричит: «Мама, гак, гак! Большого медведя я убил, гак, гак! Заноси, гак»! Мать смотрит, их собака. «Э, да это голова нашей суки!» «Ма, гак, стыдись! Медведя го- х лова скажи! Медведя голова скажи, гак!» Потом: «Энэнэ! Суки ла- g пы, гак»! «Мам, так стыдно! Медведя лапы, скажи, гак!» g Что делать, одно дитя, стыдно! Мать това пошла, пригласи- g ла ворону-мать. Пришла ворона. «Ой - ёй!», мать това не успева- X ет Ворона ворует мясо, клюёт. «Отстань!» взяла ворону волосами привязала к её сыну. «Конг, пэтэнг, тэктэс!» Ворона-мать раз- х вязала. «Мам, гак, гак! Давай солнце и луну возьмём и, обидясь, уйдем!» Сын-ворон луну взвалить на спину не смог, ворона-мать g солнце взвалить не смогла. Так обидясь, они ушли ни с чем» [90. S Гаер. 1975. Л. 74-75].
В тексте приводится пример отступления в отправлении ритуального этикета героями сказки. В сюжете вместо медведя используется сучка, таким образом ставится проблема использования собаки, заменяющей медведя. Среди нарушений традиционных норм поведения, преступлений героев мифа одним из осуждаемых в нанайском обществе поступков являлось убиение собаки, часто эта утрата расценивалась как потеря близкого родственника. Кроме того, героями сказки была предпринята попытка украсть светила, как известно, такая роль была отведена мифологической собаке.
У нивхов, ульчей, негидальцев в культах погребального комплекса, в том числе и в культе почитания медведя, в некоторых случаях также предусматривается использование собаки как вместилища души умершего.
В области ритуальных запретов в обрядности нанайцев, ульчей и нивхов прослеживается ряд этнокультурных параллелей, что свидетельствует о высокой степени близости этих культур. У нивхов за нарушение табу на месте проведения медвежьего праздника виновник должен был уплатить штраф в виде лохматой собаки лук. Такую же собаку нивхи убивали как «заместителя» медведя при возведении ритуальных медвежьих построек [82, с. 313-314]. Лохматая собака луку занимает одно из значимых мест в мифологии и обрядовой практике нанайцев, нивхов, ульчей и удэгейцев.
О популярности образа лохматой собаки в традиционной культуре нанайцев говорят некоторые мифологические примеры. В нанайской мифологии сохранились представления о водном драконе, в числе помощников которого есть собака Луку [69, с. 79]. Лохматая собака с длинной шерстью имеет сходство с медведем, кроме того, часто она крупного телосложения. Эти признаки являлись главными причинами её значимости в ритуалах, связанных с образом медведя (рис. 18, 19).
Исследователи отмечали развитый культ медведя у нивхов, в котором собака использовалась не только в качестве жертвенного животного - в этой культуре образ собаки широко применялся во многих сферах обрядовой практики. Наблюдались попытки реконструкции менее сохранившегося культа медведя и у нанайцев. А.В. Смоляк на материалах собственных полевых исследований выдвигает гипотезу о заимствовании нивхами собаководства у тунгусоязычных этносов Амура. Опираясь на некоторые аспекты нивхской модели медвежьего культа, следует отметить, что при привнесении того или иного заимствованного элемента культуры и его адаптации внутри этноса появляется особый вид обрядности, представляющий собой комплекс основанных на местных и заимствованных традициях. Известно, что заимствованный пласт культуры может сохраняться и в первоначальном виде.
Параллели в культах медведя у нанайцев и нивхов прослеживаются и в традиции смолить череп и кости медведя, придавая им «первоначальный вид», т.е. естественный чёрный цвет [88. Д. 4. Л. 134]. Отправляя ритуал пурэсиури, нанайцы чернили череп медведя в дыму кедровых стружек, чередуя светлые и темные полосы, придавая ему цвет шерсти. Сбоку в черепе пробивали отверстие, откуда палочками доставали мозг и угощали всех присутствующих. Маленьким мальчикам смазывали медвежьим жиром темя, чтобы они стали охотниками-медвежатниками, наделяясь промысловыми способностями медведя [85. Д. 526. Л. 5]. У нанайцев и нивхов сохранился одного семантического значения ритуал -отдарива- ния собакой за медвежье мясо с костью. Гость праздника, съев мясо медведя, должен был отослать кость обратно вместе с собакой. Подобный обмен происходил и в случае осквернения медвежьего черепа «...если сучка соседа грызла голову медведя» [88. Д. 4. Л. 123-124].
В обширном комплексе медвежьего культа большое значение имели состязания на собачьих упряжках. Являясь неотъемлемой частью амурской модели медвежьего праздника, наряду с захватывающим зрелищем состязания были своего рода своеобразным рынком элитных собак. Амурские каюры задолго до состязаний начинали к ним щательно готовиться: отбирали лучших собак, подготавливали нарты, упряжь, место для предстоящих бегов.
Собачьи бега на медвежьем празднике состояли из нескольких видов состязаний. Наиболее зрелищными и захватывающими были соревнования на больших собачьих упряжках. Не менее популярны и индивидуальные состязания на самую быструю и выносливую собаку, часто взрослые соревнования чередовались с детскими и юношескими [82, с. 536].
В нивхском культе медведя среди многочисленных ритуальных отправлений отличался своим многообразием комплекс спортивных состязаний. К числу наиболее интересных следует отнести забеги собак с целью выявления лучшей из них. Собак впрягали в общий потяг амурского типа. Этот вид состязаний назывался канлекрд, что в переводе означало «играть в собак», его проводили на льду залива, невдалеке от дома хозяина медвежьего праздника. Старт и финиш обозначали, ставя в этих местах по ёлочке, очищенной от нижних веток и украшенной стружками инау. Причём начало и окончание забега всегда располагалось таким образом - собаки бегут по направлению к дому хозяина праздника. Перед стартом нивхи вводили собак в дом, усаживали на кан и окуривали их дымом брошенных в очаг зелёных веток ели. Считалось, что перед состязанием собакам полезно дышать смолистым запахом ели. После этого их выводили из дома, впрягали в длинный потяг и подводили к старту. К концу потяга привязывали маленькую нарту. Упряжку привязывали к стартовой елочке по направлению к финишу, в нарту садился каюр, который воткнув между колышками нарты тормоз, подавал команду собакам «Та, та». Услышав команду, собаки сильно натягивали потяг. Вторичная команда приводила собак в возбуждение, и они начинали ещё сильнее тянуть нарту. Удерживаемая тормозом каюра и зафиксированная к еловому стволу нарта оставалась на месте. Обслуживающие соревнование люди выпускали на площадку собаку которую до этого времени удерживали за ремень. К ошейнику завязывали длинную верёвку к одному концу которой прикрепляли чёрную рукавицу. Собаку спускали с поводка, и она устремлялялась к финишу волоча рукавицу по снегу. Такое начало являлось стартом для упряжки. Каюр, отвязав от ёлочки потяг и вытянув тормоз, отправлял вслед за убежавшей собакой ках упряжку. Растянувшись цепью вдоль всего маршрута, наблюдатели внимательно следили за бегом собачьей упряжки. Своеобразным индикатором скорости собак служил поводок, сила натяжения которого означала - собака тянет нарту хорошо или отстает от других. Если ремешок ослабел, значит, собака отстаёт от лучших собак упряжки. По окончании забега такую собаку выпрягали и уже не допускали к состязанию.
Следующий день начинался подобным образом. После отсеивания в упряжке собак становилось меньше. Упряжку вновь привязывали к стартовой ёлочке, в нарту усаживали мальчика лет шести, который проезжал на ней по всему маршруту. Следующим этапом был бег без нарты, вместо нее к концу потяга привязывали шкуру с медвежьей головы. Внутри шкуры помещали стружки инау. Впереди запускали уже двух собак ках. По-прежнему судьи отбраковывали худших и выделяли лучших собак. На третий день устраивался последний забег, в котором соревновались лучшие собаки [22, с.38]. Таким образом в рамках медвежьего праздника у нивхов осуществлялся отбор и чествование лучших собак. Подобные состязания были одним из проявлений древнего обрядового комплекса, связанного с культом медведя. Забеги с участием собак радовали и волновали людей, были приятны духам. По некоторым данным, в последний раз состязания на собачьих упряжках проводились в 1959 г. в с. Богородском Ульчского района Хабаровского края [85. Д. 446. Л. 115]. Эти гонки не были связаны с культом почитания медведя.
Умилостивительные обряды, посвящённые хозяину тайги, возвращались человеку промысловой удачей. Роль собаки в культе медведя особо значима во взаимоотношениях с образом хозяина тайги - мифическим медведем, является связующим звеном между мирами духов и людей.
Одно из главных мест в комплексе верований и ритуалов нанайцев занимает культ тигра амбан. Согласно мифологии верховное божество низовских нанайцев Найму Эндур создало людей, зверей и насекомых, запретило людям трогать тигра [69, с. 16]. В иерархии нанайского пантеона божеств и духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эндури, у которого тигры являлись его собаками. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкасаемость крайне редко нарушалась нанайцами. Почитая эту традицию, перед промыслом нанайцы приносили тигру в жертву собаку [82, с. 429].
Похожие представления бытовали в прошлом у удэгейцев. Ими почитался Сан-Син-и - бог сопки, его собакой считался тигр Лао-Ху. Вход в жилище бога сопки охраняют тигры. У другого божества удэгейского пантеона Дян-Чжен-бао (барс) подобной функцией наделены собаки, которые сидят около его трона [84. Д. 106. Л. 1]. В удэгейских представлениях об этом божестве и его окружении прослеживается маньчжуро-китайское влияние, тем не менее, они основаны на автохтонных воззрениях, связанных с образом тигра. Такие представления, связанные с образом тигра, широко распространены в мифологии нанайцев. К примеру, у нанайцев рода Пассар А.Н. Липским в 1936 г. в с. Дзярмя был зафиксирован миф о происхождении рода. В контексте мифа есть мотивы обрядовой практики, связанные с принесением в качестве жертвы железной суки тигру с целью сохранения жизни основоположнице рода.
Когда образовалось небо, когда застыла земля из шишки (шишки малины?) двое, одна женщина, один мужчин развились. От них люди Фусхар пло- х дились. Было это на Мари (деревня напротив Уксуми), там $ живя, в дереревне 70 домов потом было. От оспы умира- | ли. Только один старик остался, одна маленькая девочка X в люльке, одна собака-сучка, железная сучка, в тайге ходя- X щая сучка осталась. Однажды этот старик в тайгу пошёл. В X тот день пришёл. Девочки нет. Потом ищет. Увидал - вбли- х зи дома ильм (дерево). Под ним прадедушка - старик (тигр) х грудью кормит. Старик не взял. Сам (тигр) грудью кормит. | Так один год грудью кормил, один год почти прошёл. Один | год кормил. Силы свои не нашедший, старик собаку схва- S тил «прадедушка - старик» потом той силой таежного зве- X ря хватает. Прадедушка старик тому старику сон дал: Ты х не сердись за убийство твоей собаки. Потом тому старику х сон даёт: (конда) Эта девочка большая 17 лет станет, люди | с мужем просить придут - отдай, ничего не проси. К людям | пойдёт - ребёнок родится. Сначала девочка родится. Затем $ через два года, ещё один, мальчик, найдётся. Ты того себе X проси - корми» [87. Д. 32. Л. 65].
Образ «железной суки» в родовом предании Пассар наделён ролью жертвенного животного для основателя рода тигра, что говорит о её высоком статусе как посредника между людьми и Эндури. Мифологический сюжет, где тигр «пра- дедушка-старик» в течение одного года кормил ребёнка, дав ему путь в дальнейшую жизнь, находит отзвуки в реальной жизни нанайцев. Довольно часто тигр приходил к человеческому жилью за собаками. Как правило, в мифологии взаимоотношения тигра и человека происходят во сне.
Нанайцы Бельды и Одзял сохранили родовые предания, связанные с тигриным происхождением. Подразделение рода Бельды - Актанко считают себя прямыми родственниками тигра [39, с. 403, 407]. У орочей лишь представители рода Еминка претендуют на особое родство с тигром, хотя относятся к нему как к сородичу [6, с. 96-98]. Когда низовские нанайцы случайно или преднамеренно убивали тигра, они обращались за помощью к нанайцам рода Актанко, которых считали непосредственными потомками тигра амбан хала. Актанко направляли старого человека, который по приезде совершал погребальный обряд, являвшийся одновременно ритуалом примирения [ПМА. 2001]. В качестве жертвенного животного использовалась собака.
В культе тигра у нанайцев, негидальцев и орочей есть некоторые непринципиальные разночтения, но в целом ритуальный комплекс этих этносов имеет один исходный базис. Например, негидальцы после убиения тигра в результате кровной мести или по роковой случайности хоронили его как человека. В аналогичном обряде представители рода Самар строили погребальный домик, но не укладывали тигра по горизонтали, а ставили на лапы, поддерживая подпорками [74, с. 121]. В отправлении погребального ритуала тигра у нанайцев было принято убивать собаку, душа которой служила и помогала божественному зверю, сопровождала его на лунную землю к духу-хозяину тигров.
У негидальцев считалось недопустимым забирать добычу тигра, за что тот жестоко наказывал. Однажды негидальцами были найдены и съедены олени, которых добыл тигр, после чего тигр наказал людей задавив четырех собак, лишь после пятой съеденной традиция позволяла им убить зверя [74, с.121].
В конце XIX в. культ тигра сохранялся у нанайцев и эвенков бассейнов рек Тунгуски и Урми. К тигру они обращались с просьбами о сохранении жизни, о даровании добычи. Нанайцы считали - кто поднимет оружие на тигра, обречён на большие несчастья. В случае, когда тигра находили мёртвым от стрелы самострела, его останки помещали в специально сооруженный высокий деревянный домик, чтобы в ответ на их молитвы тигр никогда не нападёт на людей. Нанайцы верили, что тигр может наказывать людей за грехи, давя их собак [86. Д. 104. Л. 16-17]. В духовной культуре ульчей сохранились верования о водном тигре, который мог утопить человека, но он же давал рыбу, поэтому его почитали и делали всё, чтобы умилостивить. Ритуал отправляли таким образом: сначала в воду бросали хвосты кеты для его собаки Луку и лишь после этого предлагали пищу самому тигру [69, с. 79].
Народы Амура крайне редко входили в конфликт с тигром. Например, в культуре орочей в прошлом сохранялись представления о тигре хунгузе (пуосты), которого считали отбившимся от своего хозяина, как бывает иногда с собакой, она дичает. Тигра, убившего человека, орочи называют хунгузе (пуосты) [14, с.155].
Таким образом, роль собаки в культе тигра отчётливо проявляется у нанайцев. Часто встречавшиеся случаи похищения тигром собак нанайцы воспринимали как его законную добычу. В случае жертвоприношения собака считалась посвященным жертвенным животным, например при захоронении тигра или жертвоприношении собаки для получения промысловой удачи, и т.д.
Значение, которое придавали нанайцы культу огня, нашло отражение в их фольклоре, где широко распространены сюжеты, связанные с ритуалом кормления хозяина огня. Эта ритуальная практика, вероятно, несёт в себе отголоски древней охотничей промысловой обрядности, у многих народов распространены верования, связанные с поклонением огню.
Как и в прошлом, нанайские охотники по приезду на место охоты совершают умилостивительный обряд, посвящённый хозяину огня Подя. При этом они считали, что Подя приходит вечером и ему нужно зажечь огонь, угостить и попросить удачи [85. Д. 526. Л. 12-14] (рис. 121). В мифологии орочей сохранился сюжет, где неудачный промысел для охотника стал поводом для ссоры с Пудзя. Устраивая угощение для хозяина огня, он внезапно начал ножом наносить удары по костру и поранил бросившихся на угощение детей Пудзя, за что тот наказал охотника болезнью. В орочском тексте говорится о том, что для спасения охотника шаман предложил ему совершить умилостивительный ритуал, для чего ему необходимо изготовить ритуальные фигурки в образе собаки. Лишь после отправления необходимого ритуала охотник излечился [7, с. 82]. Нужно отметить, что в обрядовой практике орочей сохранился архаичный пласт культовых отправлений, прежде всего, связанный с жертвенным убиением собаки.
Традиционная промысловая обрядность нанайцев оказала влияние и на русских охотников, промышлявших зверя. Такие случаи были нередки и часто связаны с представлениями о хозяине огня, его возможностями наделения человека промысловой удачей.
Один раз на Хосо, по дороге от трассы был такой случай. Приехали двое русских охотников, одного звали Данильчук. Так он повторил вслед за нанайскими охотниками л обряд жертвоприношения, а второй отказался и ещё посмеялся, х На следующий день первый охотник хорошо охотился, а второ- $ го постигла неудача. Он стал спрашивать у первого, тот ответил, g что ему дал удачу Подя. После чего второй охотник совершил об- g ряд жертвоприношения, и на следующий день удача к нему вернулась» (ПМА. 1997).
Общение между охотником и Подя происходило во сне. Подобный случай освещен в фольклорном тексте, записанном автором у Гейкера Н. В.
Однажды у Н.В. Гейкера произошёл такой случай «...очень быстро собирался на охоту и не взял с собой водки, а когда приехал на место промысла, ночью увидел сон - много народу в избушке - все угрожают, недовольны, что не привёз водки и не угостил Подя. Пришлось быстро возвращаться домой за водкой. Когда угостил хозяина - всё сразу нормализовалось, перестали сниться дурные сны, и добыча не заставила себя ждать». В другой раз случилась подобная история с этим же охотником, «...Снится плохой сон: идёт такой старичок как Иван Торакович,встал возле двери и говорит: Си пиктэ хон тай се, если захочу я, и убить тебя могу! Я проснулся и поспешил домой. Когда пришёл домой, рассказал матери, она дала мне маленький серебряный сэвэн эдехэ и велела носить на охоте. Когда пришёл на промысловый участок, то никто уже не снился и больше не мешал. Теперь после этого случая до сего дня всякий раз отправляю этот о обряд» [85. Д. 526. Л. 12-14].
Охотничий амулет эдехэ связан с образом собаки - сторожевой, поисковой, её функцией в фольклорном произведении, в наиболее напряженных эпизодах эдехэ превращался в собаку.
Сохранившиеся в культуре нанайцев остатки некогда развитого культа Подя не донесли обряда с участием собаки, несомненно, присутствовавшей в древнем изначальном варианте. Налицо трансформация жертвенной обрядности нанайцев, связанной с культом хозяина огня. Бесспорно, как и другие таежные духи, Подя имел в своём подчинении духов-собак. Культ огня у тунгусо-маньчжуров широко распространён, при этом у всех этносов Приамурья он сохраняет терминологическое и ритуальное родство.
Наиболее сохранившийся культ огня зафиксирован у удэгейцев. Охотясь, удэгейцы не позволяют себе ругаться на кабанов. Они боятся Пудза, который может услышать и передать кабанам, которые будут искать случая, чтобы отомстить. Подобные запреты объясняются близостью этого животного с хозяином промыслового участка. «Пудзя адзани имеет вид человека, и собака у него кабан» [84. Д. 28. Л. 75]. В представлениях удэгейцев дух Пудза многообразен, велико число территорий, которыми он владеет. При этом он часто предстает в виде совершенно неожиданных существ. Например, удэгейцы считали земляную жабу Пудза инаини, т.е. собакой Пудза. В связи с этим трогать её было запрещено, ослушавшему запрет грозила болезнь [84. Д.27. Л.254]. К другой категории таёжных духов относится пантеон удэгейских духов, где главенствующее место занимает дух OijKy. В представлениях удэгейцев он в виде человека, живущего в лесу на высокой горе, средних лет, имеет одну руку и одну ногу, в руке держит копьё и стрелы, пешню, на нём шапка из живого зайца - это его собака. На шапке снежный ком. Лицо красное, покрыто шерстью. Следующий по значимости дух Уоуке, предстаёт в виде карлика с чёрным лицом. Одежду носит из шкуры кабарги. На привязи у него кабарга, которая является его собакой. Дальше следует БагдиИе. При нём стрелы и лук, палка для лыж тыне. Люди часто видят его [84. Д. 27. Л. 248]. Представленные духи имеют в качестве собак разнообразных животных, вероятно, статус «собаки» играл роль как показатель значимости и идентификации в их иерархии. В культовой скульптуре удэгейцев одно из важных мест занимает изображение духа-хозяина местности Пудза, собакой у него служит леопард ярга (рис. 119).
К промысловой обрядности нанайцев относится и культ почитания хозяев гор, скал и других природных объектов. Своими корнями эти ритуалы уходят далеко в прошлое. В представлениях нанайцев было принято считать, что от них во многом зависела промысловая удача охотников, а подчас - жизнь и смерть. Так, при следовании упряжек на дальние промысловые участки нанайцы угощали священные скалы для получения удачи и счастья. Некоторые из этих скал, например г. Пиухэ на р. Уссури, обладала такой магической силой, что могла остановить собачью упряжку на бегу, если охотник не совершил должного ритуала [32, с. 45-50]. В преданиях нанайцев сохранилась вера в сверхъестественные свойства г. Нэвэн, что находится в бассейне р. Копи. Считалось, если собака долго лает, очутившись на этой горе, то неминуемо околеет [2, с. 247]. Традиционной культурой в подобных ситуациях смерть собаки воспринималась как приношение её в жертву хозяину горы.
Кондонские нанайцы особо почитали хозяев скал Када- Хачан, Мория, Кайласон, могущих наделить их промысловой удачей, и отдавали им при следовании на промысел должные почести: охотники угощали табаком и водкой старую женщину, хозяйку сопки Када-Хачан (оз. Эворон), и просили у нее благоприятной погоды на воде «...угощали медвежьим жиром, чтобы вода была гладкой как жир». Нередко после ритуала озеро успокаивалось [85. Д. 526. Л. 34-35]. Такие обряды охотники отправляли всякий раз, находясь в непосредственной близости от объекта поклонения.
Верховские нанайцы при переходах на нартах обязательно останавливались около святых мест, совершали обряд жертвоприношения, наливали водку, завязывая на деревья тряпочки в качестве подарка сверхъестественным силам и объектам [85. Д. 526. Л. 12-14]. В культе природных объектов отмечается близость подобных отправлений у всех территориальных групп нанайцев, в целом у этносов, населяющих Амуро- Сахалинскую историко-этнографическую область.
В жертвенной обрядности, связанной с культом медведя у нанайцев, собака выполняет роль проводника души медведя, где отмечена сложная система ритуальных отправлений. В нивхском культе медведя зафиксировано многообразие спортивных состязаний собак разных хозяев с целью выявления лучшей из них. Подобные состязания при забеге собак являлись одним из проявлений древнего обрядового комплекса.
В иерархии нанайского пантеона божеств и разнообразных духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эн- дури. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкасаемость крайне редко нарушалась нанайцами. В знак почитания тигра перед промыслом нанайцы приносили ему в жертву собаку. В нанайской генеалогии роды Актанко, Бельды и Од- зял ведут своё происхождение от тигра, об этом они сохранили родовые предания. Жертвенная роль собаки в культе тигра отчётливо проявляется у нанайцев. Собаку умерщвляли, отправляя обряды при захоронении тигра, с целью получения промысловой удачи и т.д.
Культ огня, представленный у тунгусо-маньчжуров хозяином огня Подя (нанайцы, ульчи), Пудзя (удэгейцы, орочи) имеет давнее происхождение и представляет собой древний культурный пласт. Таким образом, в поклонениях огню, культе животных, ритуалах почитания природных объектов образ собаки благодаря её особому чутью становился своеобразным индикатором отношений хозяев с людьми.
