Показать все теги
2. Использование собаки на охоте и приёмы селекции
Охотничий промысел для всех групп нанайцев имел важное хозяйственное значение. Известно, что мясная охота имеет более древнее происхождение, промысел пушного зверя до появления устойчивого потребительского спроса носил чисто утилитарный характер. Добыча крупного зверя велась в течение всего года, тем самым охотники восполняли потребности семей в пище. Пушная охота начиналась в октябре - ноябре и длилась три-четыре месяца. Во всех видах традиционной охоты использовались собаки.
Охотничье собаководство нанайцев особо не отличалась от традиционного типа других народов региона - примерно одинаковый состав промысловых животных (сохатый, изюбрь, северный олень, косуля, дикий кабан, бурый и гималайский медведь, соболь, белка и др), сходные географические условия и хозяйственно-культурный тип охотников, рыболовов и собирателей Нижнего Амура и Сахалина.
Охота нанайцев в основном была ориентирована на промысел крупного мясного зверя - сохатого, изюбря, медведя и кабана, добыча которых надолго обеспечивала охотников и их семьи мясной пищей. Поэтому требования к собакам были направлены в основном на добычу именно этих животных. С собакой на крупных промысловых животных охотились весной и осенью по чернотропу. Этот способ имел свои преимущества и недостатки - собака и зверь не утопали в снегу, но часто гон зверя растягивался на многие километры. Поэтому такое качество, как «вязкость», т.е. способность остановить и удерживать зверя, являлось важным в зверовой собаке. Во время охоты на крупных животных у собак закреплялись умение скрадывать зверя, останавливать и удерживать его на месте до прихода охотника. Охотники ценили выносливость, силу и ловкость, хорошее чутьё и слух у зверовых собак.
Охота на крупного зверя была основной специальностью нанайских собак и второстепенной - работа в нарте. Довольно часто встречались собаки с узко специализированным профилем промысла определённого животного, например, высоко ценились собаки-соболятницы. Их специализация определялась требованиями, которые предъявлял к ней хозяин. Путём тщательного отбора в породе закреплялись нужные рабочие качества.
Известный специалист по амурскому собаководству К.Г. Абрамов в середине XX в. провел кинологическое исследование в бассейнах рек Горин и Анюй, где осмотрел 57 амурских лаек: 28 из них работали только по крупному зверю, 12 - по пушному, 10 - по крупному и пушному. Анализ показал, что в породе использовались как узко специализированные, так и универсальные собаки. В нартах и на промысле одновременно работало 35 лаек и исключительно в нартах - 14. Исходя из этого, К.Г. Абрамов пришел к выводу, что амурская лайка является универсальной собакой, т.е. зверовой, нартовой и умеющей добывать пушного зверя [1, с. 16].
Охота на медведя, кабана и сохатого с собакой отличалась своими особенностями. Зная безудержную страсть амурской лайки к преследованию зверя и азартность, её вели на поводке, привязывая к поясу, лишь при непосредственной близости к зверю спускали с поводка. Непосредственно во время охоты с нее снимали ошейник, опасаясь, что во время схватки ошейник мог стать своеобразной удавкой, поэтому собак вели, набросив им на шею верёвку.
Охота на лося приносила большое количество мяса, которого хватало надолго. Уходящий на большой скорости преследуемый собакой зверь часто оставлял охотника далеко позади, поэтому помощь собаки в этом виде охоты, безусловно, была незаменимой для человека. Задача лайки-лосятницы заключалась том, чтобы найти зверя, задержать до подхода охотника «поставить». Если лось тронулся и стал уходить, лайка должна молча преследовать его стороной, стремясь забежать вперёд и вновь остановить. Хорошая лайка-лосятница, найдя зверя, должна спокойно появиться перед ним в 20 - 25 метрах и вначале негромко облаять. При спокойной манере облаива- ния издали лось перестаёт кормиться. Он внимательно следит за собакой и время от времени со злобой бросается на нее, стремясь затоптать или ударить копытами. Лайке необходимо быть вёрткой и осмотрительной, чтобы вовремя увернуться от ударов копытами. По рассказам охотников, очень редко встречаются лайки, которые могут «мёртво» ставить любого ходового лося. Обычно это довольно крупные, сильные, прыгучие собаки с мощной хваткой. Преследуя уходящего лося сбоку, лосятница время от времени прыгает и делает сильную болевую хватку за морду зверя. После нескольких таких хваток лось останавливается, и ему остаётся только обороняться. Зверь боится тронуться с места, понимая, что тут же подвергнется атаке со стороны собаки [11, с. 235-236]. Опытная собака неизменно выбирает направление атаки с головы животного, сзади нападают молодые, неопытные лайки и часто расплачиваются за это увечьями от ударов копыт. На лосей с лайкой охотятся круглый год по чернотропу и мелкому снегу. Этот способ охоты прекращается, когда углублённый снежный покров начинает ограничивать передвижение и маневр собаки. В таких условиях лось может её затоптать и убить копытами. Похожа, хотя и не во всех деталях, работа лайки и по другим копытным: маралу, изюбрю, кабарге, горным козлам [11, с. 237].
Кроме охоты на лося с собакой нанайцы использовали способ подманивания сохатого, косуль и изюбря с помощью берестяной трубы бунику (ам. д-кт, нан.яз.), энтэку (конд. д-кт, нан.
яз.) [85. Д. 526. Л.52], (рис. 22). Простота в изготовлении и наличие сырья под рукой делали этот инструмент очень доступным, часто такие манки становились постоянными. Полосу бересты подогревали на огне, при этом она начинала скручиваться, вытягивая, ей придавали коническую форму. Для жесткости конструкции по длине трубы закрепляли несколько деревянных реек. Извлекая звуки на такой трубе, охотники довольно точно воспроизводили голос самца, самки вне гарема, детёныша. Слыша эти звуки, животные не могли отличить реальный голос от искусственного. При отсутствии такого традиционного приспособления многие современные нанайские охотники используют ствол ружья: звук довольно близко повторяет голос зверя, но имеет несколько грубоватый оттенок.
Высокой результативностью отличался один из древнейших весенних способов охоты. В марте, когда снег в тайге покрывается плотным настом, начинается охота гоном на копытных зверей: сохатого, изюбря, косулю. Весенний наст довольно плотный, чего вполне достаточно для того, чтобы удерживать собаку, но на нём проваливается убегающий зверь, при этом острые края наста ранят его ноги, замедляя бег. Собака легко догоняет и задерживает зверя, а охотник убивает копытных копьём, дротиком, топором или ножом [87. Д.17. Л. 403, 459]. Этот способ имеет преимущества перед другими возможностью легко добыть зверя, без долгих затрат времени, сил и боеприпасов. По материалам полевых исследований 2004 г., на такой охоте курурмийские нанайцы использовали малорослых собак кабара. Они отличались малым весом, что позволяло им развивать достаточную скорость и без труда настигать тонувшего в снегу зверя и останавливать его до прихода охотника [85. Д. 599, Л.53].
Опытные зверовые собаки использовали особенности местности в преследовании зверя. Так, собака Туман курур- мийского охотника Геннадия Удинкан, гоня козу вдоль протоки, не стала её преследовать по заснеженному бугру сократила свой путь, перебежав протоку по наледи, и на другой стороне догнала и зарезала козу [85. Д. 599. Л.52].
Для охоты на кабана лайке необязательно иметь хорошее чутьё, но она должна быть сильной, злобной к зверю и вёрткой. Использование её в охоте на кабанов может быть различным. Чаще всего собаку ведут на поводке до места, где кормятся звери, слышимые издалека. Спущенная с поводка собака быстро находит стадо, начинает преследовать и, облаивая, стремится хватками задержать одного из них до подхода охотника. Поросят-годовиков и некрупных маток сильные собаки держат на месте, иногда даже давят. Что касается старых секачей, то для успешной работы на них нужна не только смелая и злобная, но и осторожная собака. Остановленный секач вертится на месте, прижимается задом к толстому дереву, вывороту или большому камню и внимательно следит за собакой. Его частые атаки стремительны и опасны, клыки старого кабана иногда достают даже опытных собак [11. с. 237-238].
Охота с собакой на кабана и медведя отличается от промысла крупных копытных - тактика собаки меняется, и на этих животных она нападает сзади, стремясь посадить зверя «на зад». Зверовая собака делает болевые хватки зубами за мышцы и сухожилия задних ног, тем самым заставляя зверя садиться и обороняться. Когда зверь «садился», подоспевшему охотнику оставалось только произвести выстрел. Известно, что дикий кабан всегда оберегает свой зад, который прижимает к пню или к бурелому. Кабан всегда поворачивается к собакам головой. Если собак много и они окружают его, то кабан садится на задние ноги. Кабан оберегает свой пах, как самое уязвимое место [84. Д. 27. Л. 45] (рис. 11). Часто по окончании охоты, свежуя зверя, охотники обнаруживали, что сухожилия задних ног оказывались порванными.
Этнограф А.Ф. Старцев в 1975 г. участвовал в удэгейской охоте на кабана и рассказал: «... в бассейне р. Тахоло (бассейн р. Бикин) я увидел, как три собаки взяли подсвинка (весом 70-80 кг) и стали его кружить. Поросёнок вжался в землю задом. Затем собаки одновременно бросились на него, один пёс ухватил за левое ухо, другой за правое и таким образом удерживали кабанчика. В это время молодая собака хватала его за нос. Когда я подбежал к ним, поросёнок сидел на заду, два пса держали его за уши, а кабанчик визжал. Молодой пёс, увидев, что я подбегаю, ухватил его за нос и тоже стал держать. Я хотел стрелять, но Толя Маленький (Анатолий Канчуга) не дал мне выстрелить: «Я сам» - сказал он. Удэгеец выхватил нож, прыгнул на спину кабанчику и ножом полоснул зверя по горлу, затем перехватил нож и провёл лезвием по загривку. Таким образом двумя ударами была отрезана голова кабана. Несколько дней спустя молодой пёс был смертельно ранен кабаном и хозяин вынужден был его пристрелить. Около трупа он установил капканы, в результате были пойманы несколько колонков и соболь» [Информация этнографа А.Ф. Старцева]. Этот случай на охоте продемонстрировал опытность зрелых собак и недостатки молодой, которые стали причиной её гибели. Также оправданы действия охотника по отношению к трупу умершей собаки по принципу - хороший хозяин не допустит, чтобы добро пропадало зря.
Джаринский нанаец Н.П. Бельды рассказал об исходе одной охоты, когда развязка могла закончиться драматично - в ходе единоборства собаки и дикого животного секач клыками распорол ей брюхо. Рану пришлось зашивать хлопчатобумажной нитью и заливать шов пихтовой смолой нутэ. Несколько недель спустя, собака выздоровела [85. Д. 446. Л.140]. Нанайцам были известны целебные свойства пихтовой смолы, ею лечили не только домашних животных, но и людей. Случаи «полевой хирургии» довольно часты в промысловой деятельности нанайцев, и каждый охотник использует наряду с современными и традиционные способы лечения.
Полевые исследования автора подтверждают материалы
В.К. Арсеньева о способе охоты на кабанов, к которому нанайцы прибегали в самых крайних случаях, часто такой причиной становилась угроза голода. Для этого на кабанью тропу клали бревно, в него вбивали остро заточенное копьё или нож. Преодолевая препятствие, во время прыжка кабаны вспарывали себе брюхо. Иногда, погибало все стадо [84. Д. 27. Л. 46; 85. Д. 446. Л. 149]. Чаще с собакой на медведя и кабана охотились по «чернотропу» до выпадения глубокого снега. В глубоком снегу собака теряла маневренность и могла стать жертвой разъярённого зверя. Охота на кабана была опасной не только для собаки, но и для человека. Обычно подранок ложится на свой след и поджидает охотника, поэтому выслеживать его без собаки очень опасно [84. Д. 27. Л. 46].
Образ медведя у нанайцев имеет культовое значение и является олицетворением тайги. Поэтому охота на медведя имела особую значимость и сопровождалась соответствующими ритуальными действиями. Неслучайно к собаке, охотящейся на медведя, охотник испытывал уважение, как если бы она была человеком-напарником. Подтверждением этого аспекта, становятся материалы нанайского языка: термин вайчи ин- да - «убивающая собака» [85. Д. 526. Л.9], слова ва - «убивать, добывать» и вайчамди «охотник» - одного семантического ряда [43, с. 87], происходит нивелирование человека и собаки. Негидальцы собаку для охоты на медведя называют амахаман (ниж. амг. д-кт). Возможно, негидальский термин имеет более древнее происхождение, корень ама-амаха, означает «старик, отец», т. е. иносказательное имя медведя.
У верховских нанайцев охота на медведя начинается с поиска его следов, все промысловые действия имеют иносказательный и скрытый характер, поэтому эта часть охоты называется инкоцэри, что означает «рулить». Инкоцамди - рулевой, направляющий, знающий следы медведя, идёт впереди, следом за ним - несколько охотников [85. Д. 526. Л.9]. Горин- ские нанайцы каждое действие в коллективной охоте на медведя подчиняли традициям древних ритуалов. Охотники распределяли между собой функции каждого из членов артели, согласно этому порядку осуществлялось движение к берлоге. Вначале шла группа молодежи, которая прокладывала дорогу для идущих следом пожилых охотников, которые берегли силы для единоборства с медведем. По мере приближения к берлоге охотники менялись местами и вперед выходили старики. Молодые охотники вели собак, несли оружие, поклажу, т.е. выполняли функции обслуживания и безопасности [49. Л. 70].
Следует отметить некоторые разночтения в использовании собаки на берложного медведя. Это можно объяснить рядом причин, например желанием охотников провести поединок без собак или отсутствием под рукой опытной медве- жатницы. В таких случаях нанайцы старались собак не брать, оставляя их для промысла ходового медведя. Обычно это достаточно рослые, но не слишком крупные крепкие собаки с хорошо развитой мускулатурой. Немаловажным качеством считался звучный, далеко слышный голос. На ходового медведя с лайкой охотятся обычно осенью по чернотропу, до залегания зверя в берлогу и ранней весной. Медведя ищут на ягодниках, в дубняке и кедровниках, куда он ходит кормиться. Найдя и догнав медведя, медвежатница яростно нападает на него, делает сильные хватки (за зад и гачи), увертываясь от когтей и зубов зверя [11, с. 241].
Неопытные собаки, нападая на медведя спереди, часто гибли от ударов лап и клыков, поэтому охотники старались брать двух собак. Работа собаки в одиночку считалась редкостью [85. Д. 446. Л. 109]. В разное время участники охоты на медведя с амурской лайкой отмечали её злобность, силу хваток, результатом которых стновились многочисленные разрывы сухожилий задних лап медведя. Выражение «посадить зверя», используемое охотниками, очень подходит к амурской лайке, которая в буквальном смысле «садила» медведя на зад. После схватки с собакой он действительно не имел возможности двигаться.
У горинских нанайцев к 1930-м гг. резко уменьшилось количество добываемого медведя. Большие затраты на проведение обряда почитания медведя стали одной из причин сокращения добываемого зверя. Сохранились сведения, в которых указывалось, что самагиры продавали медвежат ульчам и нивхам. Рыболовство занимало большую часть времени у этих народов, поэтому было проще купить зверя, хотя иногда им случалось охотиться на медведя. «...Нивхи медвежонка ловить отправляются с собакой. Собака загоняют детёныша на дерево, отгоняет мать. Охотник влезает на дерево, связывает за шею, внизу связывают его уже основательно» [88. Д. 4. Л. 46.].
Обучение производственной деятельности подрастающего поколения у нанайцев происходило на промысле и посредством игр. Например, игра нанайских подростков мафа качу- ри имитировала охоту на медведя. Участники игры делились на охотников, собак и медведя, инвентарём для игры служили длинные палки-копья, рогатина на спине «медведя». Итогом игры было «убиение» медведя. Охотники хватали его за ноги и волокли «свежевать». Иногда игра заканчивалась на моменте убиения, но часто бывало так, что, когда играли мальчики, они изображали полностью всю охоту на медведя вплоть до «угощения» его мясом [35, с. 183].
Во многих этнографических трудах сложилось мнение о сравнительно недавнем происхождении промысла пушного зверя у нанайцев, что, на наш взгляд, не соответствует действительности. Охота на пушного зверя - один из древних и прибыльных промыслов у охотничьих народов Нижнего Амура. Это связано с высокой стоимостью шкур соболя и другого пушного зверя. Нанайцы знали о высокой цене на качественного соболя на ярмарках в Приамурье и Маньчжурии. Так, за шкурку одного баргузинского или якутского соболя можно было купить целую лодку товаров [ПМА. 2001]. Поэтому собаки, работавшие по соболю, особенно ценились нанайскими охотниками. Некоторые охотники при длительных и сложных переходах в буквальном смысле несли таких собак- соболятниц на руках. У удэгейцев также статус собак биака, работающих по соболю, был очень высок. Негидальцы такую собаку называлась элэхи бэчэн [85. Д. 446. Л. 124, 109].
В прошлом промысел пушного зверя у нанайцев имел два основных способа: с помощью ловушек и охота с собакой. Наличие целого ряда орудий для промысла пушного зверя, специальной терминологии, в том числе специальных собак, говорит о его существовании с древних времен. Возможно, будет неверным предположение о существовании пушного промысла с товарным его значением в эпоху каменного века, но также неверно, на наш взгляд, и мнение о начале широкого использования этого вида промысла лишь с приходом русских, т.е. с XVII-XIX вв.
В промысле соболя с помощью самострелов дэнгурэ, сэрми, давящих ловушек и петель исключались собаки. При проверке самострелов и капканов охотники привязывали её к поясу или вовсе не брали с собой. Соболь, колонок и белка очень ловкие зверьки как на земле, так и на деревьях, поэтому от собаки требуется хорошее зрение, обоняние и ловкость, чтобы поймать их. Охотники старались брать на белку собак среднего и ниже среднего роста, которые по сравнению с крупными лайками более верткие и подвижные, что позволяет им лучше преследовать и не терять зверьков, уходящих верхом. По мнению охотников, есть собаки со следовым, верховым или верхним чутьём. При следовой работе у собак отмечается хорошее обоняние и относительно слабый слух. Собаки с верхним чутьём пользуются преимущественно слухом [11, с. 215-216].
Для собаки-соболятницы большое значение имеет рост. Рослая собака быстрее догоняет уходящего от погони зверька и дольше используется на соболином промысле в период углублённого снежного покрова. «Опытная собака, найдя свежий след зверька, начинает его преследовать. Соболь, услышав преследующую его собаку, не затаивается, а стремится уйти от погони. Опытная лайка никогда не гонит соболя прямо по следу, а всегда идёт несколько в стороне от следа или даже по прямой и время о времени «режет» след, т.е. срезает петли и углы на ходу гонного зверя. Преследуемые соболь, особенно куница, иногда проходят часть пути верхом, по кронам деревьев. В таком случае опытная собака либо разыскивает хищника по следам, оставшимся после кормежки (посорка), либо делает проверочные круги и, вновь найдя след соскочившего на землю зверька, продолжает преследование. Настигаемый зверёк, стремясь спастись, чаще всего укрывается в дупле или густой кроне дерева. Загнав соболя в убежище, собака начинает облаивание лишь после того, как сделает несколько проверочных кругов и убедится, что зверёк никуда не ушел» [11, с. 223-224].
У кур-урмийских нанайцев и тунгусов охота на соболя начинается с первым снегом, когда отчётливо виден всякий след. Легче всего его обнаружить в ельниках, где он питается молодыми побегами. Обнаруженный собакой соболь начинает активно двигаться, перемежая свой бег по деревьям с бегом по земле с необыкновенным проворством. Задача собаки заключается в том, чтобы не терять его из виду и постоянно облаивать. Промысловик идёт пешком или едет на олене, отслеживая погоню по лаю собаки до тех пор, пока преследуемый зверёк не начинает выбиваться из сил. Следующие действия соболя заключаются в утаивании в дупле дерева или в каменной расщелине, откуда его и берут живым или убивают из малокалиберного ружья, но так как соболь проворен и вынослив, гнаться за ним надо долго. Поэтому соболиный промысел чрезвычайно затруднён и почти не возможен пешком. Такой способ охоты продолжается до декабрьских морозов, так как с наступлением сильных холодов у собаки притупляется чутьё и она становится неспособной выслеживать зверя. Охота на соболя без собаки невозможна. Расставив во многих местах лучки (в декабре), охотники переходят на промысел других зверей, например на медведя в берлогах [86. Д. 104. Л. 10]. Существенных отличий и специфических этнических приёмов у пеших тунгусов, кур-урмийских нанайцев и оленных тунгусов не выявлено, за исключением способа передвижения нанайцев и тунгусов во время охоты.
К древним и трудоёмким видам охоты на пушного зверя относится охота гоном. С появлением огнестрельного оружия роль собаки в пушном промысле стала более эффективной. Она быстро обнаруживает белку или соболя, загоняет их на дерево и подаёт голос. По характеру лая охотник мог определить, какое животное облаивает собака. Большую помощь оказывала собака и в таком способе охоты, где использовали сеточку-рукавчик адолика. Лайка загоняла зверька в дупло или нору, охотник ставил у выхода рукавчик, дымом или ударами палки выгонял соболя из убежища в расставленную сеть. Этот способ считался одним из наиболее приемлемых, как правило не оставлял подранков и не портил шкурку, как с использованием самострелов. В конце XIX в. в целях сохранения поголовья соболя на Камчатке были приняты правила, в которых промысел соболя разрешался в течение 4-5 месяцев (с 15 октября по 1 марта) при помощи ружья, зверовых собак и сеток [86. Д. 276. Л. 12].
Нанайцы считали, что при вдумчивой охоте зверь сам научит и откроет многие промысловые секреты: необходимо закрывать след зверька, потому что соболь при всем своём любопытстве очень осторожен и всегда возвращается посмотреть на свой след [85. Д. 526. Л. 12-14]. Здесь налицо совершение охранительного ритуала, имеющего функцию дезориентации соболя.
У тунгусо-маньчжурских этносов накопился своеобразный опыт общения с различными животными. Практически у всех представителей этой группы прослеживается острое чувство неприязни к росомахе, как правило, выступающей в образе шкодливого, никчемного зверя. Например, тунгусы, охотясь с собакой на росомаху, подметили, что она защищается от собак при помощи мускусного запаха. Поражённая сильным запахом собака примерно на месяц частично теряет обоняние и отказывается преследовать росомаху [84. Д. 28. Л. 63]. У горинских самагиров сложился образ росомахи как никчемного зверя, поэтому при всякой возможности стараются избавиться от него.
Промысел норных животных - барсука, енота, лисы - имел важное значение из-за ценных шкур, жира и мяса. У верхов- ских нанайцев (Улика-Национальное, Дада) для промысла этих животных использовалась специальная норная собака - маленькая, с короткими лапами и вислыми ушами кабара, еру инда [85. Д. 599. Л.53]. Нанайцы на р. Тунгуске использовали её для летней и зимней охоты на енота, мясо которого употребляли в пищу, а жир - в лечебных целях [84. Д.28. Л. 67]. У амурских нанайцев охота на енота также была популярна, в основном его добывали ночью с помощью специально обученной собаки. Любопытным является один из широко упоминаемых в научной литературе способов охоты на енота с подвешенным на ошейник собаки колокольчиком. Этот метод применялся, по-видимому, в ночное время, когда звук колокольчика ориентировал охотника на место нахождения собаки и енота. Хотя, нужно признаться, что ни один из современных нанайских охотников не мог вспомнить о подобном методе и воспринимался ими с иронией.
Таким образом, пушная охота у нанайцев и соседних народов Приамурья имела ориентацию на широкое использование собак в промысле практически всех видов пушных зверей. Это наиболее характерные рослые зверовики, легкие промысловые лайки и коротконогие таксообразные собаки.
В традиционной культуре нанайцев племенная работа с собаками, основанная на взаимодействии с природой, существенно отличалась от требований современной кинологии, параметры которой исключают наличие собак малорослых, с укороченными ногами и удлинённым корпусом. Полевые материалы автора показывают другую ситуацию в функционировании собаководства нанайцев. Это наличие нескольких типов собак с разнообразным экстерьером: крупная, зверовая, с растянутым корпусом; лёгкая, небольшая по пушному зверю и малорослая с укороченными ногами, функция которой - работа по норным животным и на весенней охоте по насту.
В традиционной культуре нанайцев была велика роль торговых отношений, с частыми миграциями, связанными с промысловой деятельностью, контактами с другими этносами. Амурская лайка, спутник человека на промыслах, также не была изолирована от контактов с собаками других пород. Нужно отметить, что собака нанайцев мало чем отличалась от собак других этносов тунгусо-маньчжурской группы. Исключение составляли лишь собаки нивхов, которые относились к ездовому типу амурской лайки и не имели ярко выраженной охотничьей страсти.
С одной стороны, можно отметить вероятность смешивания крови собак Приамурья, что становилось причиной однотипности охотничьих собак региона; с другой - были случаи, когда в кровь собак нанайцев время от времени вливалась кровь волков. Такие факты были обычным явлением, потому что собаки обладали свободой перемещения как внутри стойбища, так и в тайге, где они самостоятельно охотились и добывали пищу. Безусловно, примесь волчьей крови привносила особенности волчьего экстерьера в популяцию амурских лаек. В прошлом многие собаки на Нижнем Амуре отличались присущим волчьим серым окрасом, ношением хвоста «поленом», не были редкостью жёлтые волчьи глаза.
В каждой большой популяции охотничьих собак встречаются особи, пристрастия которых в большей или меньшей мере направлены на промысел строго определённых животных. Эти природные наклонности развивались умело, с учётом особенностей и повадок промысловых животных. При определении рабочего типа собаки внутри породы заранее учитывалось, по какому зверю она будет работать. Именно по такому принципу нанайцы отбирали для себя щенков. Для охоты на пушного зверя были предпочтительны небольшие, легкие, быстрые лайки со звучными, звонкими голосами, но нередко собаки-соболятницы отличались большими размерами. Для охоты на крупных животных отбирались рослые, злобные и сильные собаки-зверовики. В расчёт брались ландшафтные особенности мест промысла: сопки, сильно пересечённая местность, крутые склоны, глубокий снег, реки и др.
Вопреки стандарту и допустимому экстерьеру амурской лайки, составленному К.Г. Абрамовым, у нанайцев не считались бракованными собаки с длинной, лохматой шерстью. Наоборот, длинношёрстные собаки луку считались неутомимыми в пути и охоте и потому очень ценились нанайскими охотниками. Как говорят старики, вспоминая прошлое: «Такая амурская лайка две недели охотилась без устали, а современная собака два дня поработает и уже начинает быстро уставать» [85. Д.526. Л.10]. Также нужно отметить, что эти собаки имели большое значение в различных ритуальных отправлениях, в частности в культе медведя. С точки зрения современной экспертизы экстерьера лаек, считается, что в непроходимой, заваленной буреломом тайге собаке с длинной и густой шерстью трудно работать, поэтому в отборе породных лаек они недопустимы. Но как бы ни утверждала современная кинология, лохматая собака луку является одним из ярких представителей породы амурской лайки и её высокий статус в материальной и духовной культуре нанайцев является тому подтверждением (рис. 18-21).
Прошедшие отбор по экстерьерным и рабочим качествам современные породы лаек идеально подходят к использованию в различных условиях. Поэтому, когда ведётся речь об аборигенных породах лаек, не всегда оказываются приемлемыми кинологические выводы. Амурская лайка в своём большинстве представляла собой мощную собаку высокого роста с плотным шерстным покровом и хорошо выраженной агрессивностью. Такая зверовая лайка прекрасно подходила для охоты на крупного зверя даже в условиях глубокого снега. Легкие, небольшие лайки - непревзойденные помощники в охоте по мелкому пушному зверю (рис. 13-16). Приамурские промысловики вопреки сложившемуся мнению об однотипности их собак использовали разнообразных специализированных лаек, обращая внимание в первую очередь на их рабочие качества и лишь после этого на особенности экстерьера. Хотя нельзя сбрасывать со счетов однотипность собак этого региона и устойчивость породы.
У верховских нанайцев не было принято заводить белых собак. Троицкий нанаец К.М. Бельды рассказал, что охотники умерщвляли родившихся щенков белой масти [ПМА, 2001]. Хотя название собаки белого окраса имеет место в нанайской лексике, но она, по всей видимости, была в ходу лишь у некоторых территориальных групп этого этноса. Например, сун- гарийские нанайцы старались выдерживать стандарт собак белого окраса [5, с. 22] (рис. 14). Амурские нанайцы предпочитали собаку с чёрным окрасом, так как считалось, что она ближе к медведю, олицетворяющему образ тайги. Согласно традиционным нанайским представлениям белый цвет - это цвет воды, траура, поэтому представители амурской территориальной группы имели несколько другие убеждения, нежели их ближайшие соседи. Как известно, у ульчей, негидальцев и нивхов собаку белого окраса чаще всего приносили в жертву духам воды.
Таким образом, у разных территориальных групп нанайцев отличался не только хозяйственный уклад, но и предпочтения экстерьера собак. Такие существенные различия в рамках одного этноса позволяют предположить разные генетические корни сунгарийских и амурских нанайцев. Как известно, нанайцы на Амуре предпочитали жертвенных животных только чёрного цвета, будь это собака, свинья или петух.
Сложившаяся веками традиция собаководства имеет свои устоявшиеся каноны, несомненно, к ним относятся и правила сохранения генофонда породистых охотничьих собак. Суровые климатические условия Приамурья вносили свои коррективы в сохранение лучших образцов охотничьих собак нанайцев. Природа сама помогала людям отбирать собак, способных жить с ней и человеческим коллективом в полном согласии. Для нанайских охотников было особенно важно, в какое время года родился щенок. В период зимних морозов из только что появившегося помёта выживали самые сильные особи, обладатели «железного» здоровья и высокой выносливости. Потомство, появившееся в теплое время года, не обладало такими свойствами (рис. 24).
Охотники проверяли щенков на слух, обоняние, силу, гибкость, злобность и смышлёность. Эти приёмы отбора выработались на протяжении многих веков и, как правило, обладали стабильными показателями качества. Например, у тунгусо- маньчжуров распространён тест на смышлёность щенка. Щенка помещают на чурку: если он быстро определяет её края и не падает - в будущем станет хорошим передовиком или зверовой собакой. Сходным образом отыскивали передовика упряжки и чукчи: в тундре выкапывали яму и помещали в нее выводок щенков. Первый щенок, выбравшийся из ямы, считался потенциальным лидером упряжки [Устная инфомация чукчи О.Н. Ныпевги].
Бикинские удэгейцы соблюдали приметы: если молодая собака играет с ужом, хватает его за хвост и отпускает, играет с ежом и разрывает ему брюхо, она будет работать по медведю, так как трусливая собака никогда не охотится на этих животных. Если поднятый за хвост щенок изогнётся, выгнет спину и вытянет лапы, считали его хорошей собакой, которая станет медвежатницей (рис. 106, 107). Если же щенок запищит - это верный признак, что из него не выйдет хорошей охотничьей собаки (дяный - плохой). Наличие у щенка розового носа и подушечек лап означало, что он станет хорошим охотничьим псом. Отобранному щенку на лапу привязывали красную тряпочку и отделяли от остального помёта [85. Д. 446. Л. 123, 124] (рис. 27, 28).
У нанайцев всех групп подобные тесты выглядели несколько иначе. Для обладателя выдающихся промысловых качеств необходимы такие признаки: чёрное нёбо, определённое количество на нём перпендикулярных волнообразных наплывов, присутствие волчьего трехгранного клыка, чёрные подушечки лап, минимальное количество длинных шерстинок на нижней челюсти, число которых не должно превышать трёх. Такие прогнозы часто оправдывались, так как были результатом опыта многих поколений нанайских охотников.
Курс обучения охотничьей собаки начинали с полугодовалыми или годовалыми подростками, их постепенно знакомили с охотой, давая возможность овладевать навыками промысла. При натаске щенка использовали тушки животного, на добычу которого осуществляли обучение молодой собаки. Неободранную тушку подвязывали к верёвке, переброшенной через ветку дерева, подзывали щенка и дразнили, подергивая в момент прыжка, тем самым злобили, заставляя прыгать вновь и вновь.
Свежий след зверя использовали для притравливания по нему щенка. Важно было, чтобы он запомнил запах. Следующие проверки устраивали несколько месяцев спустя, когда собака подрастала и крепла. Как правило, молодую собаку брали на промысел после года, часто бывало так, что собака не «шла»; если хозяин имел терпение, то он брал её на следующий промысел. Были случаи, когда собака начинала работать лишь через два-три года, и нередко она становилась непревзойденной помощницей.
В последующем обучение молодых собак осуществлялось в паре или тройке с опытными взрослыми собаками: глядя на такого зверовика и повторяя его действия, молодой щенок быстрее набирался опыта и уже не отставал от своих умелых напарников (рис. 26).
П.П. Шимкевич писал, что нанайцы, чтобы воспитать злую собаку, кормили её солёной рыбой [78, с. 138]. Возможно, он был свидетелем одного из способов воспитания сторожевой собаки. Известно, что охотничьи собаки у нанайцев отличались злобностью лишь по зверю. Также не было принято кормить собак солёной пищей - это отрицательно сказывалось на чутьё охотничьих собак.
У кондонских нанайцев не менее результативным считался такой способ. Один конец верёвки привязывали за шею убитого соболя, а другой перекидывали через ветку дерева и акцентировали внимание щенка на тушке резкими рывками вверх и вниз. Этот приём был хорош тем, что молодую собаку не нужно было заставлять прыгать и лаять на тушку она сама живо включалась в процесс. Кроме того, щенку давали попробовать на вкус кровь соболя или съесть его голову, чтобы неуклюжему подростку почувствовать и запомнить запах зверя, навсегда привить страсть к его преследованию и добыче. Этим же способом охотники притравливали щенков и к другим промысловым животным [ПМА. 2001].
Лексика нанайцев, связанная с архаичными формами промысловой деятельности, обладает высокой степенью жизнестойкости. Видовым наименованием собаки в тунгусо- маньчжурских языках является термин нина-инда. В нанайском языке - инда, эвенкийском - ина, в орочском - инаки, у солонов - нинахи-инаха, негидальском - нинахин. Все рассмотренные формы сходны с японским термином ину (собака). Возможно, в далеком прошлом был этнический субстрат, на основе которого начали своё существование предки японцев и тунгусо-маньчжуров [41, с.185]. У нанайцев и ульчей сука называется вэчэ, щенок - кэчикэн. У горинских нанайцев термин мукэти используется для определения самца соболя и колонка, буквальный перевод означает «вонючий», поскольку самцы этих животных издают специфический запах (рис. 34). Когда говорят о кобеле с характерным для него запахом псины, используют термин мукэти. Близки с нанайскими терминами половозрастные названия собак у негидальцев. Так, например, сукаукэчэн (верх, д-кт негид. яз.) илиухэчэн (низ. д-кт); щенок качикан (верх.) или качихан (низ.), кобель мукэти, му- хэти (верх, и низ.) [74, с. 283, 230, 243] (рис. 29, 30). Удэгейцы своих помощников называли такими терминами: инай - собака, мугэты - кобель, гваса - сука, касандига - щенок, дзёбула - охотничья собака. Заметно, что удэгейская лексика не намного отличается от общей тунгусоязычной лексики
В тунгусо-маньчжурской охотничьей лексике есть специализированные названия охотничьих собак. У эвенков бэйу- ман - собака, хорошо охотящаяся на оленя и лося, торокиман - собака для охоты на кабана, улукимэн - собака-бельчатница (рис. 31, 32). У эвенов собака, охотящаяся на медведя накиман, собака-волкодав нончакаман [41, с. 178]. У негидальцев существовала терминология с узкой специализацией: собаку, с которой охотились на дикого оленя, называли хираман, лосятни- цу - бэйуман, соболятницу- сэйэпман [Цинциус, 1982], бель- чатницу - элэхибэчэн, медвежатницу - амахаман [85. Д. 446. Л. 106].
Удэгейцы давали имена своим охотничьим собакам по названию промыслового животного, на которое осуществляла охоту собака. Так, например, биака - собака, охотящаяся на соболя и других зверей (нёора - соболь, олохива - белка, дзёто- во - выдра, соллёво - колонок), нэлэнку инай, боящаяся медвежьего запаха.
К специфическому разделу промысловой лексики следует отнести большой блок кличек и названий собак. В традиционном укладе нанайцев многообразие окрасов собак давало волю фантазии хозяев в определении довольно тонких различий. Известны клички по цветовому окрасу собаки: с белой шеей у бикинских нанайцев мэлкэ, у негидальцев - мокал [55, С. 55]. Безусловное родство терминов говорит об этнокультурных связях в прошлом и подтверждает местное амурское происхождение нанайского собаководства.
Схожесть некоторых терминов нанайцев и нивхов можно выявить в области собаководства - от терминологии названий нарт, упряжи до кличек собак. У нанайцев собака чернобелого окраса алхан, у нивхов - алх, в нанайском языке лохматая собака обозначается термином луку, нивхи используют термин лук. А.В. Смоляк отметила это сходство и сделала вывод, что нивхами были заимствованы многие элементы материальной и духовной культуры тунгусо-маньчжуров, что подтверждается материалами языка [68, с. 227]. Известна и противоположная точка зрения, утверждающая обратный процесс передачи - от нивхов к тунгусо-маньчжурам. А.В. Смоляк выявила наиболее яркий блок заимствований в терминологии нивхов, связанной с собаководством, чем определила приоритетные тенденции своей гипотезы и её состоятельность.
Сравнительный этнографический материал даёт возможность проследить этнические процессы, сопоставление терминологии нанайцев и других тунгусо-маньчжуров позволяет предположить существование единого тунгусо- маньчжурского народа-предка. Наибольшее количество аналогий прослеживается в лексике нанайцев, негидальцев, удэгейцев и ульчей. Часто встречающиеся названия собак у тунгусо-маньчжуров куриен (нан.), курлэ (ульч.) - серый, ал- хан (нан.), алх (нивх.) - бело-чёрный, чагдян (нан.), чагзямпа (уд.) - белый, к'ила - белый (бик. д-кт), сахари (нан., ульч.) - чёрный, биакта (нан., ульч.) биака (уд.) - пёстрый, тэхи - название собаки, предназначенной для медведя (нан., уд.). Термин алхан (нан.), алх (нивх.) - бело-чёрный использовался только у нанайцев и нивхов, представителей разных языковых семей. Тесное взаимодействие в одной географической зоне в течение длительного времени, этнокультурные процессы и ряд других факторов стали причиной таких совпадений. Культура нанайцев и нивхов при кажущейся разобщённости имеет ряд общих признаков.
Удэгейские охотники традиционно давали клички своим собакам, соблюдая общеамурскую тенденцию отличать их по окрасу: так, например, рябого (белый с чёрным) у них звали Кэды, собаку с белой посредине полосой на голове, с ногами и грудью разного цвета называли Дзё. Чёрную с белыми лапами (на соболя и медведя) называли Кэньчан, белую - Чагзямпа, рыжую - Сулай (лиса); с таким же окрасом щенка нарекали именем Соло, Фуннала - называли собаку с серым окрасом, Сааты (сапту) - у которой над глазами жёлтые мушки, корпус чёрный с жёлтыми ногами, Пала - чёрный, Киакта (тэ- хи) - с жёлтыми мушками над глазами (при выборе выгибается в спине). Домбеленги - собака с висячими ушами (кончики ушей висят), термином манга инай называли старую собаку [ПМА. 1997]
В больших семьях негидальцев, где нередко насчитывалось три - четыре поколения родственников, с началом зимнего сезона использование собак возрастало. Стало возможным рассматривать уровень её использования в основных видах промыслов (охотничий и рыболовецкий), а также в ведении домашнего хозяйства. Большие семьи часто содержали такое количество собак, из числа которых можно было поставить в нарты три-четыре собачьих упряжки. Своих многочисленных питомцев хозяева различали по кличкам, которые обычно давались по масти: Хэлдэмгу - чёрно-белый, Хан- наин - чёрный, Кури - серый, Багдайин - белый, Сеннаин - рыжий, Этан - чёрный с белыми бровями, Мохаилбун - серый с белой шеей, Чемкалан - белоногий, Хуптейин -с продольной белой полосой на голове, Кокчанду - собака с белыми лапами, Анчайин - белощекий (низ. д-кт) (ПМА. 1995). По такому же принципу давали клички собакам верховские негидальцы: Кэлътэй - белый, с чёрным глазом, Мойго - хорошо бегающий по снегу, Багдаин - белый, чёрного называли Коунэин (ПМА. 2005). Звучные клички давали своим питомцам негидальцы, например Коннорин (низ. д-кт), Мокал - белошейка, Хелахи - куропатка, кличка собаки (верх.д-кт) (74, 310 с.)
Многообразие кличек собак у тунгусо-маньчжурских народов, в том числе у нанайцев, является одним из показателей высокой значимости собаководства для этносов Нижнего Амура. Идентичность терминов говорит не только о родственной языковой и культурной среде, но и наличии такого сугубо автохтонного института, как собаководство тунгусо- маньчжуров Приамурья. Материалы языка этих этносов позволяют утверждать, что специфическая лексика, связанная с кличками собак, являлась не только отражением их принадлежности к той или иной масти, но и несла культовое значение. Племенная работа, способы специфической дрессуры собак на определённое промысловое животное, воспитание у них особых промысловых качеств говорят о присутствии развитой культуры охотничьего собаководства. Знания особых способов, переданные от предков, обогащались личным опытом каждого охотника, который приобретал характерные общеэтнические черты, передаваемые из поколения в поколение.
В целом этнокультурной особенностью амурского собаководства следует считать факт, что на всей территории Приамурья и Сахалина амурская лайка обладала устойчивым экс- терьерным качеством. Она была крупной, несколько «растянутой», имела массивную голову, напоминающую медвежью. Эти и другие признаки отличали её от лайки, населявшей Западную и Восточную Сибирь, с характерными чертами: квадратный корпус, голова с ровными и гладкими обводами. Универсальность амурской лайки (использовали как ездовую и охотничью) также является особым отличием, например от эвенкийской лайки, которую применяли лишь на охоте (рис. 16,17).
