Показать все теги
Глава I
Собаки в хозяйственной деятельности нанайцев
1. Возникновение видов ездового и тяглового собаководства
Одним из древнейших центров доместикации и разведения собак принято считать обширный регион Восточной Сибири и Дальнего Востока. Собаководство коренных народов региона своими корнями уходит в каменный век [40, с. 50]. Для человека той эпохи предок собаки был одним из промысловых животных. В последующем собака прошла длительный процесс доместикации, в ходе которого она стала помощником на охоте. Следующей стадией вовлечения собаки в различные сферы деятельности человека- её использование в качестве транспортного животного.
Транспортное собаководство нанайцев делится на два самостоятельных вида - ездовое и тягловое. У них одно происхождение, хотя тягловое первично, ездовое собаководство со временем переросло в самостоятельный вид, сменилось и его функциональное применение. Упряжное собаководство предполагает наличие ездовых собак, которых специально тренируют и используют только для определенных типов нарт и упряжи [3, с. 55]. Однако необходимо обозначить наличие условий для развития и становления ездового собаководства. Его основные очаги в Сибири - это бассейны крупных нерестовых рек, моря Ледовитого и Тихого океанов, богатые рыбой и морским зверем. Нерестовые реки неразрывно связаны с собаководством, так как огромные запасы рыбы обеспечивали коренное население достаточным количеством собачьего корма. Упряжное собаководство сопутствует таким хозяйственно-культурным типам, как охотники на морского зверя и пешие охотники, рыболовы и собиратели таежной зоны. Большое значение для нанайцев имеет рыболовство в бассейне р. Амура, где в летний и осенний периоды начинается нерестовый ход лосося, позволяющий иметь обилие пищи для людей и корма для разведения собак. Кроме того, в летнее и зимнее время русло реки являлось важной транспортной магистралью.
Упряжное собаководство у народов Амура и Сахалина имело общие типологические черты и поэтому было объединено в единый амуро-сахалинский тип [3, с. 61-62], который отличался в первую очередь конструкцией нарт: амурская нарта имела загнутые с двух сторон полозья, прямые копылья и была довольно узкой, что давало возможность каюрам размещаться в нартах верхом (рис. 65, 104). К числу наиболее значимых признаков этого типа относится конструкция амурского хомута, который сделан из кожаной петли. Считается, что упряжная собака тянет в таком хомуте шеей (рис. 92).
Параллельно с амурским упряжным собаководством в регионе довольно широко использовался восточносибирский тип нарты, которая в отличие от амурской имеет загнутые полозья с одной стороны, обладает более широким и вместительным кузовом. Крепление полозьев с копыльями осуществлялось с помощью кожаных ремней. Наличие вертикальной дуги принципиально отличает её от амурской нарты (рис. 83). Наибольшее распространение она получила в начале XX в. в связи с появлением приработков по перевозке грузов [68, с. 110]. В нарту впрягали попарно «цугом» до пятнадцати упряжных собак, изредка впереди выставлялся передовик (рис. 60, 86). В литературе устоялось мнение о появлении восточносибирской нарты у нанайцев лишь в конце XIX - начале XX в. А.В. Смоляк считает, что нанайцы заимствовали этот тип нарт у нивхов и ульчей, и в качестве доказательства приводит термин хэдиэн токини, используемый нанайцами применительно к восточносибирской нарте [68, с. 110]. Однако в переводе с нанайского языка этот термин означает «низовская нарта». Кроме того, у нанайцев имеется более распространённое название именно этой нарты пара (рис. 84). По мнению
А.В. Смоляк, этот термин в одном случае является диалектным названием амурской нарты, в другом - конных саней. Небольшие по размеру санки для хозяйственных целей и детских игр также имели название парака, перенесенное с больших нарт на маленькие (рис. 96, 97). Возможно, распространение восточносибирского упряжного собаководства на Амуре было связано с очередной волной мигрировавших в эти места эвенков-оленеводов. Входившие в разное время в состав нанайцев, ульчей, орочей и других тунгусо-маньчжурских этносов эвенки утратили оленеводство и приспособили оленью нарту под собачью.
Собака в качестве рабочего животного в транспортировании волокуши стала использоваться гораздо раньше появления института упряжного собаководства [3, с. 60]. Функционирование различных волокуш у нанайцев остаётся актуальным и в настоящее время. Обращаясь к истокам возникновения примитивных транспортных средств, следует обратить внимание на исследования А.В. Смоляк. Она пришла к выводу, что прообразом современной амурской нарты была волокуша, которая в традиционном хозяйстве нанайцев применялась для перевозки тяжестей и имела несколько разновидностей [68, с. 105]. Их использование сопутствовало занятию охотничьим промыслом. Это волокуши из шкуры зверя хорсо, долблённые из ствола дерева, и другие средства, изготовленные из подручных материалов.
Использование охотниками волокуш из шкуры зверя хор- со обусловлено отсутствием под рукой постоянного транспорта и относительной близостью жилья или зимовья. Волокуша из шкуры не использовалась как постоянное транспортное средство, а имела разовое назначение. Горинские нанайцы и сегодня пользуются этим древним способом транспортирования мяса промысловых животных - медведя, косули, сохатого. Охотник укладывал мясо в шкуру убитого животного, сшивал стороны шкуры лыком, из этого же материала делал потяг с лямкой [85. Д. 446. Л. 116]. Подобным образом применяли шкуру сохатого для перетаскивания грузов эвенки сел Карги и Кульчи на Амуре. Шкурой убитого зверя для транспортирования мяса пользовались и амурские нанайцы (Найхин, Да- да, Верхняя Эконь).
В охотничьем промысле нанайцев имеется немало примеров подобного использования подручных средств. Так, этнограф Е.А. Гаер записала в 1975 г. у низовских нанайцев (с. Верхняя Эконь) текст о древнем способе перевозки грузов, добытых туш животных и др.
£ гТ',о, что человек волоком тащит. Человек тянет толстый (ремень). Вот это (ремень) надевает через пле- д чо, так-то тянет (мехом наружу) конечно, скользит хорошо. Ну, X это люди называют кутулэн. Это так называется. Это кутулэн $ же скажешь, все обвяжешь. Чтобы не было отверстия, и только g после этого, сделаешь посредине разрез. Через этот разрез тол- S стым кожаным ремнем сделаешь лямку. И эту лямку надевают X через плечо, и вместе с лыжами (на лыжах) так тянешь. И вот х этот кутулэн. А вот то, что люди говорят дивон, так-то знаешь: £ это снег выроешь, стелешь шкуру снизу и кладешь мясо в сере- <> дину. И это в середину. И это мясо второй половиной шкуры на-
X кроешь. Так сделав, это снегом засыпаешь. Словно могилу зака- $ пываешь, зароешь. Словно покойника хоронишь. Вот это дивон. £ А то, что кутулэн: мясо в шкуру заворачиваешь и потом в шкуре g по краям со всех сторон сделаешь надрезы, отверстия. Побольше S надрезаешь и через эти надрезы кожаными ремнями, словно за- X шиваешь, вдевая ремень через эти надрезы, всю шкуру стягива- л ешь, чтобы образовалось вроде мешка, и к этому подобию меш- х ка привязываешь лямку. Где-то в середине делают большой над- 9, рез, через него привязывают лямку. Вот лямку привяжут, и это, <г таща, возвращаются. Вот это - кутулэн. А то, что зарыто - дивон. о Вот это так» [90. Гаер. 1975. Л. 36-40].
Принципиальных различий в конструкции волокуш из шкуры добытого зверя не было, но диалектное своеобразие разных территориальных групп имеет место: кутулэн (низ. д-кт), хорсо (верх. д-кт). Использование этого способа на обширной территории у ряда групп нанайцев и пограничных этносов имеет универсальное значение. В качестве дополнительной тягловой силы охотники нередко применяли собак.
Несколько отличались аналогичные волокуши на морском зверобойном промысле у нивхов. Они придавали мокрой шкуре нерпы форму корытца, замораживали и в получившееся таким образом транспортное средство укладывали мясо. В глазные отверстия шкуры продевали ремень-постромку и тащили волоком [68, с. 106].
У северо-восточных зверобоев (азиатские эскимосы, чукчи) получило широкое распространение специальное приспособление, состоявшее из костяного вертлюга с идущими от него лямками для человека и поводка, к которому крепилась туша зверя. В этом случае конструктивные принципы, лямки с вертлюгом те же, что и у собачьей упряжи (рис. 85, 91]. Возможно, лямка как часть приспособления для транспортировки тяжестей изначально была опробована человеком на себе, лишь после применили к собаке. Таким образом, конвергент- но возникший на северо-востоке способ транспортирования морского зверя стал развиваться по собственному пути, существенно отличаясь от аналогичного у таёжных охотников, которые вертлюг использовали только в собачьей упряжи. К подобным подручным средствам следует отнести и волокуши из еловых лап и бересты, что обусловлено сравнительно легким способом изготовления в условиях промысла.
Этнокультурные особенности нанайцев находят отражение в большей степени в промысловой терминологии, что говорит о разнообразном происхождении не только отдельных групп, но и внутри территориальных и диалектных объединений. Например, близкие в территориальном отношении горинский и низовской диалекты нанайского языка имели свои особенности, связанные с термином волокуши из шкуры убитого зверя хорсо (конд. д-кт) и кутулэн (верхнеэконь- ский д-кт). Кроме кондонских нанайцев термин хорсо используют найхинские нанайцы, что, возможно является, результатом этнокультурных контактов представителей этих групп.
Волокуши являются одной из ранних переходных форм в развитии древнего транспорта у предков нанайцев. Их использование было обусловлено сравнительно легким процессом изготовления из подручного материала. Функция долбленой волокуши не ограничивалась разовым применением, прочность этой конструкции позволяла использовать её долгое время. В прошлом охотники, населявшие обширный сибирский регион, использовали долбленные из цельного ствола дерева волокуши. Например, негидальцы и эвенки транспортировали тушу лося на волокуше кэлчи из двух половинок бревна, соединённых перемычками. Название охотничьей ручной нарты нанайцев ондехо, онгосо, по мнению А.В. Смоляк, происходит от слова онголо (дупло, углубление) [68, с. 105— 107]. Она отождествляет ручную нарту нанайцев с древней долбленой волокушей, хотя в случае с кэлчи более правильным было бы использование жерди, а не бревна.
Близкие нанайцам эвенки во время пешей охоты применяли низкую и узкую (по ширине лыжни) ручную нарту- волокушу ирувун - иривун. Верхнеленские и забайкальские эвенки к боку волокуши привязывали жердь, которую удерживали в руках, не давая ей скользить в стороны. Енисейские эвенки изготавливали ручные нарты из двух тонких полозьев. К их передним концам прикрепляли дугу из черемухи, к ней привязывали лямку, за которую охотник тянул нарту. Эвенки Нижней и Подкаменной Тунгуски в качестве ручной нарты использовали широкую лыжу [10, с. 67-68]. Типологическое разнообразие таких транспортных средств, как волокуши у эвенков, говорит об охотничьем промысле как преобладающем виде деятельности.
Таким образом, в применении волокуш тунгусоязычными этносами региона, кроме амурского, присутствует значительный тунгусский пласт. Следует отметить, что многие элементы традиционного хозяйства нанайцев в той или иной мере являются заимствованием или типологически близкими функционально аналогичным у эвенков. А.В. Смоляк отмечает, что терминология средств передвижения, распространённых на Нижнем Амуре, в значительной мере связана с тунгусским компонентом [68, с.131], хотя такой тип нарт с их характерными признаками является амурским по происхождению. Территория расселения дальневосточных эвенков, нивхов и айнов находилась в ближайшем соседстве с тунгусо- маньчжурами, поэтому наличие амурского типа нарт в хозяйстве у этих народов можно необходимо считать результатом культурного обмена.
При полевых сборах в 2004 г. удалось зафиксировать наличие у верховской группы нанайцев (с. Дада) вьючного способа транспортирования грузов. Вьюк приторачивали к спине собаки с помощью ремней, в связи с этим следует отметить, что охотничьи собаки обладали незаурядной понятливостью: «...У известного дадинского охотника Макто Бельды были большие охотничьи собаки, когда он выезжал на охоту, на спину его собакам привязывали груз (вьюк). Однажды во время одного из таких выходов охотники обнаружили, что одна собака отстала, вернувшись, они обнаружили, что вьюк съехал со спины собаки и упал, а собака стояла и терпеливо ждала хозяев» (ПМА, 2004 г.). Использование собак под вьюк характерно для западносибирского собаководства, у нанайцев до последнего времени этого обнаружено не было. Но необходимо отметить, что институт собаководства у нанайцев исследован недостаточно, возможно, использование собак под вьюк исследователи не зафиксировали. У кур-урмийских и горинских нанайцев отмечено более интенсивное использование тяглового собаководства. Охота в традиционном хозяйстве жителей горных рек приносила гораздо больший доход, чем рыбная ловля, поэтому здесь широко был распространён тягловый вид собаководства как неизменный спутник охотничьего промысла. Тем не менее особенности ведения хозяйства у этих групп нанайцев нивелировались одним объединяющим амурским типом собаководства. Можно в качестве примера отметить обычай впрягать в охотничью нарту не более 2-3-х собак, что характерно для всех территориальных групп нанайцев (рис. 1, 2, 5, 6, 7).
Ручные охотничьи нарты нанайцы обозначали терминами ондехо, онгсо, толки [68, с. 110] (рис. 73, 74). Диалектные и территориальные особенности имели незначительные расхождения, например, у нанайцев из рода Киле этот тип нарт имел название толки, у уссурийских - токи [84. Д. 27. Л. 16]. Наличие в нанайской лексике диалектных расхождений не отражалось на принципиальных конструктивных и функциональных особенностях того или иного элемента собаководства. Сходство во многих аспектах культуры у тунгусо-маньчжуров находило отражение и в промысловой лексике. Например, амурский тип нарт у низовских негидальцев назывался келчи, у орочей - онгсо, у ороков - оксо [68, с. 110], восточносибирский тип нарту нанайцев - тукки. Ульчи термин тучи использовали применительно к восточносибирскому типу нарт, что имеет безусловное родство с нанайским названием грузовой нарты.
В тягловом виде собаководства количество собак в упряжке нанайского охотника не превышало трех, причем каждая из них была и охотничьей, и ездовой. Узко специализированных ездовых собак на охотничий промысел охотники не брали. Запрягая собак в нарты, охотник и сам впрягался в лямку иропон, надевая её через плечо (рис. 104, 105). Управление тяжело груженной нарты осуществлялось с помощью специальной оглобли янапо, янопу (верх. ам. д-кт нан.яз.) [85. Д. 446. Л. 117, 163], куню, янъфо (уссур. д-кт нан.яз.) [84. Д. 27. Л.16]. Оглобля привязывалась с левой стороны к первому копылу и под углом крепилась к концу нащепа хулиэн [85. Д. 446. Л. 163] (рис. 1, 5, 6). Торможение и баланс нарт осуществлялся с помощью двух остолов каурипо; их привязывали ремнями к копыльям и в нужный момент упирали в землю (рис. 89, 90).
Управление упряжкой каюр осуществлял посредством команд, общих для всех тунгусо-маньчжуров Приамурья. Наиболее распространённые их них: тах-тах-тах- вперёд, прямо; кай-кай - направо; тэх-тэх-тэх - налево; тэи дуйлэ - подальше от берега; торо - стой; мочогуй - назад.
Одной из разновидностей ездового собаководства является буксирование лодок, типичный вид транспортного собаководства для всех приамурских народов. Буксировка собаками могла применяться на относительно ровном побережье с песчаными и галечными берегами, без выступающих из воды скал и глубоких заливов. Нанайцы для буксировки груженых лодок против течения использовали 3-5 собак в нартовой упряжи. Постромки ошейников привязывали к одному концу потяга, а другой его конец прикрепляли к средней перекладине на лодке. Таким же способом перевозили грузы сахалинские нивхи и айны. Айны привязывали к лодке потяг из тюленьей кожи 4-7 собак друг за другом. Такая лодочная упряжка за день могла пройти до 30 км. Особенность айнского способа буксирования заключалась в том, что лидирующая собака не привязывалась к общему потягу, а бежала впереди всех, откликаясь на команды человека, находящегося в лодке, и увлекала за собой упряжных собак. Передовой собакой дорожили и содержали в жилом помещении отдельно от других [76, с. 203].
К тягловому собаководству относится своеобразный способ передвижения, носящий название элгэпу (нан.яз.), что означает «везти на поводке», когда лыжника буксировали две - три собаки. Концы поводков нанайские охотники привязывали к поясу, размещая собак веером, при передвижении на небольшие расстояния (рис. 2). Веерный тип собачьей упряжки был распространён на Северо-Востоке у эскимосов и чукчей, которые запрягали ездовых собак в большие собачьи нарты [3, с. 61]. Этнокультурные контакты палеоазиатов и тунгусо-маньчжуров осуществлялись на протяжении длительного времени, и, возможно, использование нанайцами этого способа является результатом взаимного влияния, хотя более вероятно, что он мог возникнуть конвергентно, независимо от иноэтнических включений.
Одним из важных признаков отдельно взятого типа собаководства наряду с нартами является собачья упряжь. Нанайцы использовали упряжь, которая состояла из хомута хала, дямбо с подвязками, охватывающими собаку с боков. От вертлюга макчихин шёл закреплённый к потягу поводок (рис. 96, 97]. Вся собачья упряжь - потяг, поводки, ошейники, ремни, подвязки и т.п. - изготовлялась из кожи лося или изюбря (рис. 99-101). Хорошие длинные ремни получались из шейной части, а для этого их старались заготовлять весной во время брачного периода, когда у самцов шея набухала от прилива крови и соответственно увеличивалась в размерах. Вначале отделяли голову животного, затем у холки делали разрез вокруг шеи, снимали шкуру чулком и несколько дней держали в воде. После этого с неё легко можно было удалить шерсть. Затем шкуру нарезали по спирали, ремень туго натягивали между деревьями и оставляли в таком положении на несколько дней. После просушки ремень опускали в жирный мясной бульон для смягчения.
Негидальцы нередко изготавливали упряжь из кожи дельфина и нерпы, что говорит о функционировании морского зверобойного промысла в их хозяйственной деятельности. Но нельзя отрицать, что такие изделия могли быть результатом обмена или торговли. Например, сопредельные с негидальца- ми нивхи продавали эвенкам арканы маут из кожи морских животных. Чтобы избежать частых сочленений по всей длине, они при изготовлении ремня также нарезали кожу по спирали [85. Д. 446. Л. 107].
У нанайцев названия собачьей упряжи и её составных частей для амурского и восточносибирского типа отличаются лишь наименованиями хомутов: амурский дямбо (рис. 103), восточносибирский хала. В остальном названия частей упряжи одинаковые: подвязки хомута - селоптон, поводок - яки, вертлюг - макчихин (рис. 93), потяг луксур, нуксур. При терминологическом единообразии упряжи двух типов они конструктивно отличались друг от друга. Амурский хомут представлял собой кожаную петлю, надеваемую собаке на шею, ближе к соединяемым концам петли хомут имел два поводка, которые фиксировали его на собаке (рис. 103). Хомут восточносибирской упряжи более удобен в практическом применении, так как собака тянула потяг грудью, а не шеей, как в амурском типе. Хомут оснащался дополнительными лямками, которые крепились сверху и ложились собаке на спину, кроме того, он имел дополнительные поводки, фиксировавшие хомут на собаке снизу (рис. 100). При устойчивости терминологии в упряжи у нанайцев ошейник для молодой собаки имел специальное название гелди. Такой хомут старались делать более мягким, для чего с тыльной стороны нашивали тканевую основу, чтобы щенок не натирал шею.
Вся собачья упряжь называлась луксур индани. К передней горизонтальной планке нарты крепился потяг нуксур, луксур, который фиксировался с помощью двух дополнительных ремешков к середине поперечной планки. На равном расстоянии друг от друга, чередуясь, от потяга отделялись поводки уси, к концам которых крепились ошейники хала [85. Д.446. Л. 142] (рис. 63). Кроме хомута вертлюг использовался и для потяга, он отличался большими размерами от вертлюга для хомута. Функция большого вертлюга была предназначена для избавления потяга от перекручивания (рис. 97, 111).
У негидальцев в терминах упряжи прослеживается эвенкийская терминология. Как известно, верховские негидаль- цы находились в тесном территориальном и культурном контакте с амгуньскими эвенками, поэтому прослеживается такая тенденция. Так, например, потяг у них назывался нусху, собачья упряжь - инахин алан, хомут - алан, ошейник - сэлэми дюльдихан, вертлюг - макчихин, подвязки хомута - селапун; верхний вертикальный ремень хомута, ложившийся сверху, поперек спины собаки - инахин алан опла; поводок, ведущий от ошейника к потягу, назывался инахин аланусин [85. Д. 446. Л. 107]. Собаку они называли нинахин.
Негидальское транспортное собаководство имеет специальную терминологию: передовик - няамни, оглобля - толго- химон, копыл - багды илканэн, ездовые нарты стремя парами копыльев багды - толгохи; большие грузовые нарты с шестью парами копыльев - огдына толгохи, полоз - пата, нащеп - ил- кан, полог для нарт - халдани сэктэн, настил нарт - халдами хатари, остол - хаурихи (длина до 1,5 м.), металлический наконечник остола - сэлэмэ модалкан, вязка копыльев - илкан, передняя дуга - уипла, спинка нарт - амадан черахапун [85. Д. 446. Л. 107]. В целом эта терминология, связанная с собаководством, не отличается от общетунгусо-маньчжурской лексики, что свидетельствует о родстве и едином происхождении собаководства у народов Амура.
Мифологические сюжеты в фольклоре нанайцев насыщены архаичными словами того или иного вида традиционной деятельности, что, безусловно, представляет несомненный интерес. Собаководство нанайцев - древнейший вид деятельности, поэтому термины, касающиеся собачьей упряжи, часто встречаются в мифологических сюжетах, например распространённый сюжет о ссоре охотника с хозяином охотничьего участка подя, где есть упоминания специфической терминологии: «...только дай волю, развяжи дока(н) (конец потяга нук- сур, к которому припрягают собак)» [32, с. 74-75]. Более развернутое понятие термина дэкэн, дэкэн инда - «собака, которая запряжена ближе остальных к нартам» [43, с. 167]. Собаки в амурской упряжке располагались «цугом» или попеременно «ёлочкой». На Амуре в упряжку впрягали нечётное количество собак (от 3 до 11). Первая пара собак от нарты называлась дэкэн, последняя пара - хаморой инда, передовик - мио- риамди. В эвенкийском языке подобный термин используется для провожатого упряжки нерамнгу, который за повод вёл головного оленя [84. Д. 27. Л. 51]. Собака-передовик - самое умное и опытное животное в упряжке, она знала все команды каюра и обладала отличной ориентацией в пути. Именно к ней обращался каюр во время движения, и передовик, выполняя команду, увлекал за собой всю упряжку. Передовик
высоко ценился, и его вместе с охотничьими собаками содержали отдельно от нартовых собак в специально отведённом месте. Особая значимость статуса передовика нашла отражение в фольклоре у тунгусо-маньчжуров. Сахалинские уйльта (кроме оленеводства) в традиционном хозяйстве широко использовали упряжное собаководство. Об этом можно судить по содержанию фольклорного текста, записанного Е.А. Гаер в 1974 г.
Про то проложу (расскажу). Один человек переходил море. Сильная пурга была. Раньше было много сел. В одном стойбище, где все вымерли, осталось одно жилище. Человек еле-еле добрался. Вошел в дверь. Собак во дворе оставил. Смотрит - четыре огня, по углам. В каждом углу. В углу сидит один старик. Старый, большой старик. Громадный старик, длинная борода. Это село Чагдон, т.е. «нечистое место». Все люди умерли. Наш человек вошел. Что он делает, то и повторяет старик, поднимет руку, поднимает руку, движется туда, и он тоже. Все повторяет. Чуть шевельнется, то же шевелится. Эхэ! Эхэ! - кашлянет, и он кашляет. Тот старик вынул кинжал. Так делая, так делая, дверь того дома (гнилая дверь) развалилась. Вожак большими прыжками влетел в дом. Собака вошла, наш человек выскочил на улицу. Только двумя собаками продолжает свой путь. Так едет, так едет. Так уходит, так уходит от того места. Ой- ей! Передняя часть его собаки «трах» упала на нарты. Тот старик швырнул. Затем той собаки задняя часть упала. Так, собака- вожак свою жизнь отдала черту. Жизнь своего хозяина спасла своей смертью». [90. Гаер. 1975. Л. 52-54].
Особой значимостью наделяли образ передовика упряжки все дальневосточные этносы, в хозяйственной деятельности которых доминировало упряжное собаководство. Как считали сами каюры, хороший передовик обладал особым чутьём не только в области своих прямых функций, например правильный выбор направления движения в условиях непогоды, но и распознавал присутствие недоброжелательных духов и, как в указанном выше тексте, вступал в борьбу за спасение хозяина.
У нанайцев широко бытуют рассказы о собаках. Сюжетной линией подобных повествований могли быть упоминания об их сообразительности, самоотверженности или хитрости. Так, джаринский нанаец Н.П. Бельды рассказывал о своём передовике, который даже в преклонном возрасте возглавлял упряжку. Упряжка долго везла тяжело гружённую нарту по дороге, и вскоре собаки устали. Бельды обнаружил, что слегка провисает поводок передовика, остановил упряжку и подошёл к вожаку. Только что спокойно стоявшая собака вдруг стала тяжело дышать, вывалив язык, всем видом показывая хозяину, как она устала («...аж язык вываливается»). Слегка пожурив собаку и посмеявшись, каюр вновь отправил упряжку вперёд [ПМА, 1998 г.].
В памяти нанайцев старшего поколения уже не сохранились названия остальных пар собак. Вероятно, это связано с тем, что количество упряжных собак на Амуре к середине XX в. значительно сократилось и обычно не превышало пять упряжных животных. Десять собак могли везти человека и 100 кг груза со скоростью около 10 км в час. Одним из главных неудобств путешествия в нартах являлась необходимость брать с собой большой запас корма для собак [86. Д.104. Л. 29].
Для гонок на собаках использовались специально приспособленные для быстрой езды гоночные нарты пара, пукчилэ- су (рис. 98). Напомним, что общее название амурских нарт- токи. Ездовые нарты отличались от охотничьих более лёгкой конструкцией, полозья крепились тремя-пятью парами копыльев бэгдилкэн, к первой паре копыльев крепилась вертикальная дуга тонгман, за которую держался каюр при движении.
Многовековая практика собаководства выработала у охотников Амура опыт управления собачьей упряжкой на крутых поворотах, в случае выбывания нарты из колеи и т.п. Из поколения в поколение передавались приёмы правильной укладки охотничьей нарты, расположение первой пары собак (не дальше длины лыжи от нарты), действия ездока в экстремальных ситуациях. О своих познаниях в технике управления упряжкой писал В.К. Арсеньев: «...При повороте никогда не следует держать круто. При повороте направо надо давить правилом левой рукой направо вниз, при повороте налево - наоборот. Тоже самое делается в том случае, если правый полоз нарты соскочил с примятой колеи и провалился в глубокий снег - надо надавливать на правило. Собак не следует привязывать далеко от нарт, не более как на расстояние лыж, от человека тянущего нарту. Груз в нарте располагают равномерно. Наиболее тяжёлые вещи кладут вперёд, а лёгкие назад. Груз должен укладываться плотно и притягиваться верёвками. Чем плотнее уложен и крепче увязан груз, тем легче идут нарты. Особенно важно, чтобы груз лежал ровно посредине нарты. Если он сдвинут в сторону, то нарты будут опрокидываться. В этом случае груз прижимали руками и коленями и вторично притягивали верёвками и лишь после этого окончательно завязывали узлы» [84. Д. 27. Л. 39] (рис. 52, 53).
Способ традиционной укладки груза в нарту был единым для всех территориальных групп нанайцев, укладка каждого предмета отличалась особой тщательностью и последовательностью [87. Д. 68. Л. 251; 63, с. 170].
Перед отправлением на промысел нанайцы заготавливали около 80 тонких тальниковых прутьев, втаскивали нарту в дом вместе с полотнищем из рыбьей кожи. Сначала на настил нарты укладывали железные полозья и сверху расстилали полотнище. В первый слой помещали тяжелые вещи: посуду с приготовленным впрок рыбным паштетом, ящик с мелкими инструментами и запасными деталями, сумку из рыбьей кожи с промысловой и запасной одеждой, а также сумку с табаком;
вслед за посудой - мешки из рыбьей кожи до 16 кг каждый с крупой и бобовыми, а также небольшие мешочки с крупой и мукой. За мешками ставили китайский керамический кувшин с рыбьим жиром, для безопасности его обкладывали рыбой. В задней части нарт размещали связки запасных частей к самострелам дэнгурэ и сверху - основной запас рыбьих костяков кесоакта для собак. Своеобразной арматурой служили проложенные между полотнищем и нащепом нарты тонкие тальниковые прутья. Сверху уложенного груза в средней и задней части нарты укладывали используемый в пути корм для собак, а юколу для себя клали впереди. Сзади, поверх груза, размещали посуду с водкой. Все уложенные продукты и орудия промысла покрывали полотнищем, заворачивали конвертом и увязывали ремнём. Поверх полотнища - от середины нарты и назад - укладывали юколу для собак, в конце нарты - сушёные пупки, поверх них - лыжи и лыжную палку тунепун. В передней части нарты размещали сушёную полынь соакта, мешочки с дорожным запасом чумизы и питьевыми принадлежностями. Поверх продовольствия в начале нарты стелили парус, на него одеяло и меховой матрас. Затем вся нарта увязывалась таким образом, чтобы, открыв при необходимости определённую часть, не нужно было развязывать остальную. В левой части нарты под ремень размещали копьё и ружьё, а с правой стороны - пальму; в задней поверх груза укладывали котел, в матрас засовывали топор, сверху ставили расходуемый в пути запас табака и спичек в деревянной коробке [87. Д. 68. Л. 251].
В комплект охотничьего снаряжения и продовольствия торгонского нанайца Богдано Онинка входили вещи и продовольствие: нарта с тремя собаками, 260 штук рыбьих костяков для кормления собак на промысле и 40 штук сверху - в дороге. В число продуктов для охотника входило 200 половинок юколы, по 16 кг рыбьего жира, чумизы и ячменя, 0,5 кг рыбьего паштета, 4 юколы из верхнего слоя кеты с кожей, 10 штук свежей рыбы, берестяное ведро, связка брюшков сушеной рыбы, 6 кг сушеной полыни для супа, 0,5 кг соли, фасоль, кукуруза. Эту часть груза укладывали вниз нарты. В дорожный комплект входил ящик, где хранились спички, самострелы, конский волос, полбутылки водки, лепешки из черёмухи, 4 кг муки, продукты на дорогу, 4 кг листового табака, 70 самострелов сэрми, 20 самострелов дэнгурэ, копьё, пальма, ружьё системы «Бердан», топор, два ножа с чехлами и два поделочных ножа. Комплект одежды: два халата, три пары чулок из шкуры козули и одна из кожи изюбря, восемь пар обуви из рыбьей кожи, три пары рукавиц, два полотенца, две шапочки, две накидки, два передника - парадный и охотничий. В число боезапасов и промыслового инвентаря - 20 штук патронов для ружья «Бердан», матрас из шкуры медведя, одеяло из шкуры изюбря, рыбье кожаное полотенце, ремень, очки, сеточка для ловли соболя, 20 петель из конопляной бечевы, 15 коробок спичек, семь связок подстилочной травы в обувь, зимний халат, принадлежности для починки одежды, пара лыж с камусом, лыжная палка с кольцом, два настовых железных полоза мутаси, хуем мутаси. Общий вес нарты составлял 250-290 кг [87. Д. 68. Л. 219]. Эти многочисленные и разнообразные запасы продуктов и снаряжения компактно размещались на одной промысловой нарте (рис. 68, 73, 76). Такое количество специального снаряжения и продовольствия отличалось строго регламентированной функциональностью и продуманностью комплектации, отточенной многими поколениями промысловиков. После подготовки нарты к отъезду нанайцы совершали ритуал в честь хозяина нарты.
Полевые исследования 1993-2004 гг. позволили отметить сохранившуюся традицию использования охотничьих нарт в Нанайском районе до 1970-х гг. За три дня до выхода на промысел охотники приступали к укладке нарты, для чего заносили её в дом.
В прошлом, охотник, первым закончивший укладку нарты, должен был построить открытый лабаз токи эурини, на который устанавливали укомплектованные нарты. Таких лабазов в зависимости от числа хозяйств было от одного до трёх. Конструкция лабаза представляла собой вбитые в землю три пары кольев, на которые сверху клали пару жердей, где и размещали нарты. Лабаз считался общественной собственностью, так как строили его сообща. Даже если сосед не помогал строить лабаз, он всегда мог им воспользоваться. Спрашивать разрешения приходилось лишь тогда, когда лабаз был уже основательно загружен [87. Д. 68. Л. 252] (рис. 54, 55).
С собой брали рыбьи костяки из расчёта один костяк собаке в день. В нарту запрягали две-три собаки. С левой стороны нарты находилась оглобля янапон, лямка иропон крепилась рядом с собачьим потягом. В комплект охотника входили меховой спальник и камин. Из продуктов - рыбный паштет (сухой, с жиром), соленая юкола со шкурой и без шкуры, 5-10 кг крупы. Если места промыслов находились рядом с икромётом кеты, охотник брал корма для собак немного, рассчитывая на отметавшую икру рыбу. У нанайцев было и остаётся правилом брать с собой лишь необходимое количество поклажи. Все территориальные группы этноса активно использовали транспортное собаководство, в 1970-х гг. отдельные охотники по-прежнему выходили на промысел, вывозя продовольствие и снаряжение на собачьей нарте [ПМА, 2001]. Транспортное собаководство было незаменимым в хозяйстве нанайцев и в сфере рыболовства (кетовой путины и подлёдного лова). На собачьих упряжках завозили снасти, орудия труда, продукты, вывозили пойманную рыбу. Следует отметить, что зимняя рыбная ловля имела второстепенное значение после охоты (рис. 45).
Сложившееся в этнографической науке мнение об использовании нанайцами только транспортного собаководства для заброски на охоту снаряжения лишь частично соответствует действительности. Нанайцы пользовались кроме двух-трёх собак, запряжённых в традиционные охотничьи нарты, полными упряжками. Ездовое собаководство в охотничьем промысле как явление встречалось крайне редко. Были случаи, когда нанайские охотники, среди которых преобладали представители верховских групп, перемещались на собачьих упряжках в районы, богатые зверем, находившиеся в низовьях Амура и на его притоках. Это явление можно объяснить случаями, когда охотники опаздывали на промысел, и, чтобы в максимально короткие сроки преодолеть значительные расстояния, использовали полные собачьи упряжки. Ещё одна причина применения упряжного собаководства в охотничьем промысле - продвижение в богатые рыбой промысловые участки, где можно было прокормить многочисленных ездовых собак. Наличие этих двух факторов могло заставить охотников выходить на промысел во главе большой собачьей упряжки.
Особое значение нанайцы придавали изготовлению нарт. Конструкция амурской нарты токи представляет собой прямоугольную раму. В зависимости от хозяйственного назначения её делали с двумя, тремя, четырьмя парами копыльев. Материал (древесину) заготовляли осенью или зимой, когда заканчивался вегетационный период, выбирали особые породы деревьев (рис. 79, 80).
Во время движения нарты основная нагрузка приходится на конструкцию рамы, поэтому для копыльев бэгдилкэн использовали комель тальника понгдо из-за прочной, витой структуры древесины. Пара копыльев соединяется между собой планкой палторхин, служащей жёсткой основой для настила дакчича, изготовленного из длинных тальниковых жердей (рис. 112).
Полоз пата представляет собой изогнутый с двух сторон длинный брусок из ясеня или березы. Верховские нанайцы для изготовления подполозка использовали чёрную акацию, т.е. плотную и прочную древесину, которая медленно стиралась под воздействием льда и снега. Ульчи и нивхи в качестве подполозка использовали китовый ус, который нанайцы приобретали у соседей для этих же целей. В XIX - начале XX в. у нанайцев были зафиксированы металлические подполозки, существенно облегчавшие скольжение нарт и служившие дольше традиционных (рис. 77, 78).
Настил дакчича набирали из длинных тальниковых стволов, скрепляли между собой лыком или кожаными ремнями, их количество было произвольным. Концы настила крепились между двумя деревянными планками, которые в свою очередь обматывались лыком. Все сочленения в амурской нарте фиксировали рыбьим клеем и деревянными гвоздями (рис. 65).
Хозяйственные функции влияли на конструкцию амурских нарт, отличавшихся друг от друга количеством копыльев, наличием или отсутствием оглобли и горизонтальных дуг. Например, в малой охотничьей и женской нарте моолъчой было от двух до трех пар копыльев, в ездовой нарте - от трёх до пяти. Исходя из количества копыльев, можно было судить о размере и функции нарты (рис. 58). Женская нарта отличалась небольшими размерами.
Копылья крепились в полозе с помощью шипа, вмонтированного в основание копыла, и прямоугольного паза в полозе. В нащепе хулиен проделывалось сквозное прямоугольное отверстие, куда входила верхняя часть копыла, эти соединения дополнительно фиксировались с помощью деревянного клина и рыбьего клея. Нащеп хулиен в работе Ю.А. Сема ошибочно назван поперечной планкой, соединяющей копылья [63, с. 170], в действительности поперечная планка по-нанайски называлась палторхин.
Негидальцы заготавливали древесину для нарт в апреле, гнули и фиксировали нужные части и осенью собирали конструкцию нарты. Рама для гнутья полоза называлась патау ихами. Дуги гнули, как лук, и чтобы зафиксировать в этом положении, закрепляли их ремнями [85. Д. 446. Л. 107].
Принадлежность собаководства удэгейцев к амуросахалинскому типу прослеживается в специфической терминологии, которая отличается лишь некоторым этническим своеобразием. К примеру, амурская нарта удэгейцев называется тухи, полоз - тухи хэдэни (хэды), нащеп - илигэнъ, копыл - бэгдэни, настил - сиктэнъ, руль (оглобля) - тухи тэуни, передняя поперечная планка - ямтунъ, нижняя планка - пактянъ, расстояние между копыльями - анатэнъ, отверстия - саннань, сгиб полозьев - вайсанъ, упряжь - алуни, лямка - вэйгэ.
Для полоза удэгейцы выбирали древесину из белого ясеня или клёна. Из сучков ели изготовляли копылья бэгдэни, которые представляли собой две одинаковые по величине заготовки, их направляли навстречу друг другу и закрепляли в пазу сбоку каждого. Высота копыла соответствовала расстоянию между двумя пальцами, большим и указательным дю щё.
Части нарты делали из сырого материала (древесину заготавливали в марте), поперечные планки - из черёмухи. Для обвязки планок использовали лык ильма. Подполозок тухи мутакты из клёна закрепляли тремя гвоздями тикпэ на сгибе, ещё восемь шпонок крепили по всей длине полоза на клей. Потяг нуки, лямкууигэ шириной в три пальца изготовляли из шкуры изюбря. Вертлюгмактыгенъ [инэймактыгенъ] бикин- ские удэгейцы делали из комеля клена моно тэгэнъ (диаметр 2 см), при этом выбирали корневище с двумя отростками. Петля вертлюга, соединяющая поводок, называлась тоно. Этническим своеобразием удэгейцев являлось наличие одной горизонтальной дуги хукпу тухи, которую крепили только спереди, копыл в полозе крепили двумя клиньями. Тормозом кау- ли удэгейский каюр притормаживал движение упряжки.
Важным при изготовлении нарты у удэгейцев являлся инструментарий: кривой нож афили, рубанок туйбо, сверло сигу, (длина 15 см, ручка сверла 5 см), стамеской чугу проделывали отверстия саннани. Гвозди тикпэ изготавливали из расщеплённых сучков ели.
Расстояние между кончиком полоза и передним копылом, а также копыльями нюнну щё соответствует 6 пальцам; расстояние между двумя отверстиями под двумя передними планками - одному пальцу омо то. Длина планки дю то - три пальца илани уня. Полоз изготовляли из клёна моно, а из клёна- трескуна сэгдэ только лыжи и весла. Для полоза нарт использовали древесину ясеня (настил сакта, передняя планка ям- тунъ, изгиб полоза вэйсэнъ). Обвязку настила делали из лыка вяза, ильма илакя, зимой нагревали над костром, после чего придавали ей нужную форму [85. Д. 446. Л. 122]. Как показывают материалы по удэгейскому собаководству, названия частей нарты особо принципиально не отличались от общей тунгусо-маньчжурской лексики, проявляясь лишь своеобразием языка и некоторыми конструктивными особенностями поперечных планок и вертлюгов.
Происхождение нарты амурского типа связано с природно- климатическими условиями Приамурья, адаптационными способностями коренного населения, занятого преимущественно охотничьим промыслом. Горная тайга с пересеченной местностью, обилие буреломов и другие обстоятельства стали основной причиной эволюции оригинальной конструкции амурской нарты. Наличие двух носовых частей позволяло изменять направление движения (для этого необходимо было лишь перевязать потяг с одного конца на другой), а лёгкость и прочность конструкции - передвигаться на значительные расстояния. Особенность такой нарты в том, что посадка на неё осуществлялась «верхом», т.е. ноги седока ставились на оба полоза, поэтому высота копыла соответствовала длине голени мужчины, что и отражалась в её названии бэгдилкэн «ножка». Во время движения гружёной нарты охотник впрягался с собаками в дополнительную лямку. Наличие оглобли, дополнительного потяга и лямки позволяло охотнику управлять и тянуть нарту, помогая 2-3 ездовым собакам (рис. 5, 6).
У истоков конструкции амурской охотничьей нарты находится шкура зверя, а промежуточным звеном послужила долбленая волокуша. Эта трансформация продолжалась на протяжении длительного времени - от подручного материала из шкуры и грубо обработанной долбленой волокуши до сложного по конструкции транспортного средства - нарты, максимально приспособленной к условиям зимнего ландшафта Приамурья.
Нарты с загнутыми сзади и спереди полозьями распространены в Забайкалье, Приморье, Приамурье и на Сахалине. Можно предположить, что местом первоначального возникновения этого типа нарт стал регион с преобладающим ландшафтом горной тайги. Часто случалось, что движение нужно было осуществлять в противоположную сторону, отсутствие места для манёвра довольно длинной нарты становилось непреодолимым препятствием. Лишь нарта, имеющая загнутые полозья с двух сторон может двигаться в противоположную сторону. На Амуре выработался единый стандарт ширины полозьев и расстояния между ними. Это значительно облегчало передвижение в тайге, и по глубокому снегу можно было пользоваться старым нартовиком, следуя по проложенной колее [68, с. 107] (рис. 3, 4).
Использование амурской нарты было характерно не только для коренного населения Амуро-Сахалинского региона. Эвенки к востоку от рек Биры и Нимана применяли нарты с сильно загнутыми полозьями с обеих сторон и с пазовым креплением [10, с. 67]. Можно предположить влияние южных тунгусо-маньчжуров на северных тунгусов (эвенков), что объясняется близостью территорий расселения отдельных групп эвенков к амуро-сахалинскому региону (рис. 9). Амурская охотничья нарта не имела принципиальных этнических отличий, её использовали тунгусо-маньчжурские народы и нивхи. Ручные грузовые нарты на Нижнем Амуре имели длину от 3,5 до 5 м (рис. 68).
Обширная терминология названий частей нарты может свидетельствовать о важной роли упряжного собаководства в жизни нанайцев. Полевые исследования 1994 г. в с. Найхин Нанайского района Хабаровского края позволили дополнить уже зафиксированные названия составных частей нарты. Полоз чангса (патан по А. В. Смоляк), подполозок дакчица, на- щеп хулиэн, настил дэрси, копыл бэгдилкэн, отверстия на на- щепе для обвязки настила сангарни, обвязка настила дэрси уй- цэни, вязка копыльев палторхин, хуэтучин, планка, соединяющая концы полозьев норхо, кончик полоза индюкэн, горизонтальная рейка, соединяющая концы настила элэнгэ [85. Д. 446. Л. 142] (рис. 79).
Типологическое сходство с нанайской нартой обнаруживается у орочей, которые, как и другие народы Амура, использовали амурскую ездовую (низкую) прямокопыльную нарту тукки и охотничью онгчоко, а при перевозке тяжестей в тайге - нарту бэчимэгда. Охотничью нарту тащили одна-две собаки, им помогал человек. Такая упряжка называлась хукту еома [28, с. 43]. Нарта онгчоко имеет две пары копыльев, полозья загнуты с одной стороны, применялась только в хозяйственных целях. На ней перевозили грузы в непосредственной близости от поселений. Широко распространённые среди народов Дальнего Востока ездовые нарты восточносибирского типа у орочей назывались пара. Это большая нарта с четырьмя парами вертикальных копыльев. Полозья загнуты только с одной стороны, спереди имеется горизонтальная дуга, настил делается из прочных прутьев [36, с. 14-15] (рис. 83, 86, 87). Таким образом, ареал распространения прямокопыль- ной нарты с загнутыми с двух сторон полозьями охватывал не только обширный регион Амуро-Сахалинской этнографической области, но и включал территории расселения эвенков бассейнов рек Нимана и Биры. В целом эта конструкция наиболее приспособлена для ландшафта большей части Восточной Сибири.
Частые сезонные передвижения нанайцев, полукочевой уклад традиционных промыслов отличает их от оседлых этносов. С незапамятных времён формировались маршруты следования к промысловым участкам, из поколения в поколение передавались знания о близких и далеких районах, богатых промысловым зверем. У горинских нанайцев география промыслов пушного зверя охватывала обширные территории не только Приамурья. Кроме охоты в ближайшей тайге они промышляли зверя на побережье Охотского моря, Татарского пролива, на севере Приморского края [63, с. 146]. Основными магистралями следования на промысел служили русла рек.
В.К. Арсеньев отмечал значительные территории, освоенные нанайскими охотниками. Даттинские орочи ещё в 1920-х гг. помнили о нанайских промысловиках, приходящих на Тум- нин [84. Д. 10. Л. 5]. В топонимике бикинских удэгейцев сохранилось название протоки Манми биаса, на которой нанайские охотники с Амура соболевали в начале XX в. [85. Д.446. Л. 125].
В традиционной культуре нанайцев перед промыслом существовал обычай у охотников договариваться (необязательно с сородичами) о совместной охоте. Охотничий коллектив камур пулсиури, или ободи пулсиури, не превышал десяти человек. Участниками такой артели заранее оговаривался район промысла, выбирался старший артели сагдимди, которому надлежало беспрекословно подчиняться. На общем совете назначали повара хачкурамди, распределялись обязанности для остальных членов.
Попрощавшись с родственниками и односельчанами, артель уходила на промысел. Собак к нарте из дома выводили чужеродцы. Охотники надевали на себя лямки иропон и разбирали собак. Старшина артели со своими нартами шёл последним или предпоследним. По ходу движения в голове колонны происходило чередование после первого привала, вперёд выходил один из идущих вслед за головным, как правило, более молодой. Иногда бывало и так, что обнаруживалось двое желающих идти впереди. В этом случае впереди шёл более молодой охотник и прокладывал путь по нетронутому снегу. В течение дневного перехода помысловики отдыхали около шести раз, не считая во время обеда и ужина. Останавливались на первый привал, пройдя расстояние от селения в один тэ (примерно 2-2,5 км). Расстояние от одного до другого пункта исчислялось количеством привалов. Обед обычно готовили в полдень: варили жидкую кашу из крупы, ели юколу и паштет. Собаки на обед получали по половине костяка кесоакта.
Очерёдность в колонне соответствовала распределению обязанностей на привале. Охотники (первый и второй по счёту) заготавливали подстилку для постели из хвои или травы. Один из них выполнял обязанности повара на время всего промыслового сезона. Третий и четвертый - заготавливали дрова на ночь, пятый рубил тальник для построек, а шестой, старший, очищал снег для их установки [87. Д. 68, Л. 255-256]. Останавливаясь на ночь, когда солнце повисало над прибрежными тальниками, нарты оставляли около реки, неподалеку от жилища аунга, на ночь собак привязывали, чтобы они не растаскали содержимое нарт. Охотники кормили собак не обильной, но калорийной пищей. Стандартный рацион для нанайской собаки - рыбий костяк кесоакта в день во время работы (в нарте или на охоте). На промысле животных старались не перекармливать, так как считалось, что сытая собака не так злобна на зверя, тяжела и невынослива. После окончания промысла, перед отправлением домой, собак начинали усиленно кормить. В рацион включался медвежий жир, что позволяло им набирать вес в течение нескольких дней. Такой режим питания был необходим (собака набирала достаточно сил), чтобы тащить гружёную нарту на протяжении длительного времени [ПМА. 2001] (рис. 49, 50). Нанайские собаки отдавали предпочтение пище из рыбы, мясо оставалось на втором месте. Охотники для своих собак отваривали мясо, внутренности и кости крупных животных. П.П. Шимкевич заметил «...даже голодная собака не ест мясо соболя» [78, с. 138]. Хотя надо признаться, что сведения П.П. Шимкевича носят слишком категоричный характер. По нашим наблюдениям, в качестве разнообразия пищевого рациона собак охотники варили для них внутренности промысловых животных. Неги- дальцы кормили собак костяками горбуши, летней и осенней кеты [85, Д. 446, Л. 107]. Во время зимнего промысла нанайские собаки получали полноценное сбалансированное питание, но с приходом лета их рацион становился минимальным, что побуждало их самим добывать пищу. Найхинский нанаец Н. П. Бельды, рассказал как однажды летом его собаки в течение трёх дней отсутствовали, как оказалось, они совершили длительный переход вверх по р. Анюй, добыли изюбря и питались его мясом. Когда мясо изюбря съели, собаки вернулись к хозяину, имея при этом виноватый вид. После получения прощения они опять исчезли и через некоторое время вернулись с загнанным зайцем, подгоняя его лёгкими покусываниями и держа между собой. Собаки подогнали зайца прямо к ногам хозяина, которому осталось лишь ударом палки умертвить «подарок» [ПМА. 1995]. Такие случаи не единичны, практически каждый нанайский охотник мог рассказать о них. Так, курский нанаец Игнат Андреевич Удинкан (с. Улика- Национальное) в 2004 г. рассказал о своей собаке по кличке «Туман», которая часто самостоятельно охотилась на зайцев: давила зверька, половину съедала, а другую часть приносила хозяину. Когда И.А. Удинкан завёл второго чёрного кобеля, собаки стали приносить только головы зайцев (ПМА. 2004). Примером смышлённости амурской лайки могут послужить такие сведения: во время хода кеты собаки негидальцев собирали рыбу, отметавшую икру на побережьях маленьких нерестовых рек [88. Д.4. Л. 3].
Заготовке пищи длительного хранения нанайцы придавали большое значение. Для этих целей в каждом хозяйстве имелись специальные сооружения, к числу наиболее важных относились вешала пуэлэн, которые были предназначны для консервирования рыбы (рис. 46). После просушки юколу размещали в свайных амбарах такто (рис. 44).
Обустройство лагеря является важным аспектом охотничьего промысла. По приходу на места промысла первым делом охотники начинают строительство временного жилья для людей и собак, устанавливают вспомогательные постройки: различные лабазы, навесы для снаряжения, привязи для собак и т.д. Устраиваясь на ночлег, первоначально нанайские охотники устанавливали нарты у реки, неподалеку от охотничьего шалаша. Для лыж и палок тунепун строили лабаз дэсю (рис. 54): выбирали дерево с несколькими массивными сучьями, на одни подвешивали снаряжение, на другие устанавливали несколько поперечных жердин, для которых с другой стороны служили две вертикальные опоры. Позади шалаша сооружали лабаз для мяса. Для складирования корма собакам охотники строили шалаш конического типа надоби кори. Разгруженные нарты устанавливали на жерди или для них строили специальный лабаз дуриу [87. Д.68. Л. 256; Д. 17. Л. 403]. Ночлегом для собак служили небольшие конические шалаши, сооружённые из тонких стволов и лап хвойных деревьев. Когда ночь заставала охотников в пути, они не забывали устроить ночлег для собак. Для этого срубали пихтовые лапки, рвали сухую траву для лежбища, ставили специальные настилы [87. Д. 68. Л. 256]. У негидальцев обустройство лагеря происходило подобным образом. С приходом на промысел они строили собачьи будки инахин денын, привязи инахин хэйкэчи- ян, для всей упряжки устанавливали один столб [85. Д. 446. Л. 107]. На разбивку охотничьего лагеря уходило два дня, в строгой последовательности исходя из обязанностей каждого члена коллектива.
Комплекс нанайского транспортного собаководства имел глубокие исторические корни, особенно это прослеживается в использовании наиболее древних транспортных средств - волокуш. Эти признаки в той или иной степени коснулись и долбленой люльки тунгусского типа у низовских нанайцев, которая внешне больше напоминала небольшую лодочку с характерными обводами и приподнятым заострённым носом. Конструкция колыбели имела свои функциональные особенности: когда возникала необходимость, мать волокла люльку с ребёнком по земле или снегу (рис. 130, 131). С детства нанайские мальчики приобщались к промысловой деятельности, как правило, этот процесс происходил посредством игрушек: зооморфных фигурок собачек вэчэкэн, которые сопровождали антропоморфных бучуэкэн и мэргэн, различных моделей нарт, лодок (рис. 132, 133). У нанайцев сложился устоявшийся комплекс хозяйственных построек охотничьего лагеря, используемых для хранения пищи, пушнины, промыслового инвентаря и размещения собак. Чтобы избежать угрозы голода, они придавали большое значение заготовке пищи длительного хранения: для этих целей был создан комплекс вспомогательных сооружений, амбары, вешала и т.п. для консервации и хранения рыбы, приготовления собачьего корма.
Необходимо отметить любовь и уважение нанайских охотников к своим собакам: сметливость и решительность амурской лайки в решении сложных ситуаций на охоте вызывали особое одобрение. О наиболее выдающихся представителях породы, приключениях, занимательных случаях промысловики охотно рассказывали друг другу на привалах, готовясь ко сну.
Следует особо отметить наличие в традиционной культуре нанайцев такого важного компонента охотничьего промысла, как охотничья команда, артель. Временные коллективы образовывались в случае необходимости совершить охотничью экспедицию в отдалённые промысловые районы. Жесткие регламентирующие правила и специфические названия каждого из членов артели показывают её особое значение в структуре охотничьего промысла.
К числу консолидирующих факторов для всех территориальных групп нанайцев следует отнести способ традиционной укладки нарты. Можно предположить, что характерные приемы укладки нарты стали формироваться у древнего населения Амура вместе со складывающимся амуро-сахалинским типом собаководства.
Анализ архивных, опубликованных и полевых материалов по традиционному собаководству нанайцев показал, что терминология, сложившийся тип тяглового и ездового собаководства имеют тунгусо-маньчжурское происхождение. Исходные транспортные средства прошли длительную эволюцию, трансформировались и видоизменялись, но все-таки прослеживается определённая связь волокуши с современной амурской нартой. В результате сложнейшей эволюции на территории Амуро-Сахалинского региона сложился уникальный по своим конструктивным особенностям тип нарт, способный кардинально изменять направление движения и перемещать в пространстве значительные по весу грузы.
