Показать все теги
Лекция VII. Поворот к борьбе в массах
Как я уже отмечал, для любой политической партии или группы, после того, как она разработала свою программу, важнее всего дать правильный ответ на вопрос: что делать дальше? Ответ на этот вопрос не определяется и не может определяться просто по желанию или по прихоти партии или партийного руководства. Он определяется объективными обстоятельствами и возможностями, которые существуют при данных обстоятельствах.
Мы с вами уже обсудили первые пять лет нашего существования как троцкистской организации в Соединенных Штатах. В те времена наша ограниченная численность,
общий застой в рабочем движении и полное преобладание Коммунистической партии среди всех радикальных элементов ставили нас в положение одной из фракции коммунистической партии. Аналогичным образом эти обстоятельства предопределяли, что нашей изначальной работой должна быть пропаганда, а не массовая агитация. Как уже указывалось, в терминологии марксизма существует довольно четкое разграничение между агитацией и пропагандой, разграничение, которое не замечается в повседневной речи. Люди обычно считают пропагандой любую форму публичных выступлений, агитации, разъяснения и популяризации принципов и т.д. В терминологии марксистского движения, что было наиболее удачно определено Плехановым, агитация и пропаганда - это две разные формы деятельности. Пропаганду он определяет как распространение множества фундаментальных идей среди небольшого круга людей; возможно, это именно то, что мы в Америке привыкли называть обучением. Агитацию он определяет как распространение небольшого числа идей, или одной идеи, среди множества людей. Пропаганда направлена на авангард; агитация направлена на массы.
В конце предыдущей лекции мы подошли к моменту резкого изменения объективной ситуации, в которой приходилось работать нашей партии. Позиции Коминтерна были подорваны из-за катастрофы в Германии, он терял свой авторитет среди отрядов коммунистического движения. Многие люди, ранее остававшиеся глухими ко всему, что мы говорили, теперь начинали проявлять интерес к нашим идеям и нашей критике. С другой стороны, массы, остававшиеся инертными и пассивными на протяжении первых четырех лет разрушительного экономического кризиса вновь приходили в движение. У власти была администрация Рузвельта. Наблюдалось небольшое оживление в промышленности. Рабочие устремились обратно на заводы, вновь обретая веру в себя, которую они в значительной мере потеряли во времена ужасной массовой безработицы. Был мощный приток в профсоюзные организации; опять начинались забастовки. Эти большие перемены, происходившие в объективной ситуации, ставили совершенно новые задачи перед троцкистским движением, Коммунистической Лигой Америки - Левой оппозицией, как мы называли себя к этому времени. Германская катастрофа подтвердила банкротство Коминтерна и положила начало уходу от него самых передовых и критически мыслящих рабочих. Наоборот, умирающая социал-демократия стала показывать признаки жизни в своем левом крыле благодаря революционной тенденции в молодежной и пролетарской секциях. Росли независимые движения со склонностью к радикализации, состоявшие из рабочих и некоторых интеллектуалов, которые были отсечены от Коммунистической партии ее бюрократической жизнью и не были привлечены социал- демократией. Американское рабочее движение пробуждалось от своего долгого сна, застой уступал дорогу новой жизни и новому движению. Троцкистское движение в нашей стране стояло перед возможностью и потребностями, вытекавшими из объективной ситуации, внести радикальные перемены в ориентацию и тактику. Эта возможность, как я уже сказал, застала нас полностью собранными и мобилизованными.
Мы не тратили время на то, чтобы приспособиться к новой ситуации. Мы изменили весь характер нашей работы и наших позиций. Мы до основания потрясли всех наших людей дискуссией по предложению руководства изменить наш курс и вырваться из пятилетней изоляции. При наших ограниченных силах и ресурсах мы старались использовать любую возможность для работы на более широком пространстве. С этого момента мы в своей деятельности руководствовались одной генеральной концепцией, которая конкретизировалась в лозунге: "Перейти от этапа пропаганды к работе в массах" - и сделать это в обеих сферах, и в политической, и в экономической.
Одним из важнейших доказательств жизнеспособности нашего движения и прочности его принципиальных оснований было именно то, что мы осуществили однородную и симметричную трансформацию нашей работы в этих двух сферах. При любой возможности мы бросались в массовое движение, но без того, чтобы увязнуть в трясине профсоюзного фетишизма. Мы проявляли интерес к любому признаку и любой тенденции поворота влево в других политических движениях, но без того, чтобы отвергать при этом работу в профсоюзах. В политической сфере нашим ведущим лозунгом был призыв к созданию новой партии и нового Интернационала. Мы искали подходы к другим группам, которые раньше воспринимали нас лишь как соперников и с которыми у нас раньше не было тесных контактов. Мы начали более внимательно изучать эти группы, читать их прессу, наши люди стали устанавливать личные контакты с их рядовыми членами, чтобы узнать, что они думают. Мы старались узнавать о любых нюансах мыслей и настроений в этих политических движениях. Мы стремились к более тесным контактам и сотрудничеству с ними в различных совместных акциях и говорили об объединениях и слиянии, ведущих к консолидации новой революционной партии рабочих. В экономической сфере мы собирали первые плоды нашей правильной профсоюзной политики, которую мы упорно отстаивали на протяжении пяти лет. Эту политику мы противопоставляли двойственной профсоюзной политике, осуществлявшейся Коммунистической партией во время ее несчастного "третьего периода", периода ее ультралевого уклона. Подобным же образом в противовес оппортунистической политике социал-демократов, политике подчинения принципов приобретению должностей и фиктивного, а не настоящего влияния, мы открывали ясную линию для всех боевых элементов в профсоюзном движении, ориентировавшихся на нашу прессу. Мы обладали значительным влиянием, чтобы направлять их к главному профсоюзному потоку, который в то время был представлен Американской Федерацией Труда.
Мы все время настаивали на том, что вопреки ужасному консерватизму, цеховой ограниченности и продажности руководства АФТ, милитантовцы не должны отделять себя от этого главного потока в американском профсоюзном движении и не должны создавать собственные искусственные и идеальные профсоюзы, которые были бы изолированы от масс. Задача революционных милитантовцев, как мы ее определяли, состоит в том, чтобы проникать в такое рабочее движение, какое уже существует, и пытаться влиять на него изнутри. В октябре 1933 года Американская Федерация труда провела свой конвент. Этот конвент впервые за многие годы отметил стремительный рост своих рядов, происходивший в результате пробуждения рабочих, в результате стачечных и организационных кампаний, которые в девяти случаях из десяти проходили по инициативе снизу. Рабочие устремились в различные профсоюзы АФТ без особых призывов и указаний со стороны консервативной бюрократии.
Готовя заметки для этой лекции, я просмотрел некоторые статьи и редакционные комментарии, написанные нами в это время. Мы не занимались одной лишь критикой. Мы не могли просто стоять в стороне и объяснять, какими обманщиками и предателями были лидеры Американской Федерации Труда, хотя, без сомнения, ими они и были. В редакционном комментарии, написанном в связи с конвентом Американской Федерации Труда в октябре 1933 года, мы говорили, что на великое движение масс к профсоюзам можно серьезно повлиять только изнутри. "Из этого следует: вступайте в профсоюзы, оставайтесь в них, работайте в них изнутри". Эта ключевая мысль преобладала во всех наших комментариях.
Мы расширяли нашу деятельность в политической сфере. Милитант в этот период, в октябре-ноябре 1933 года, сообщал о поездке товарища Уэбстера (Webster), который в это время был национальным секретарем нашей организации. Он вернулся из Европы, где встречался с товарищем Троцким и посещал Международную конференцию Левой оппозиции, происходившую после германской катастрофы. В ходе своей поездки на запад он добрался до Канзас-Сити и Миннеаполиса, рассказывая о Международной конференции, распространяя обращение новой партии и нового Интернационала, выступая перед самыми большими аудиториями, которые у нас когда-либо были, устанавливая новые связи, расширяя известность оживающего троцкистского движения.
В ноябре, согласно Милитант, мы устроили банкет в Стайвесант Касино (Stuyvesant Casino) в честь пятой годовщины американского троцкизма. В качестве специально приглашенного оратора на этот банкет пришел один из бывших лидеров Коммунистической партии, который пятью годами ранее сыграл важную роль в изгнании нас из партии. Это был хорошо известный Бен Гитлоу (Gitlow), который, сделав практику исключений весьма популярной, сам стал ее жертвой. Он был изгнан вместе с другими лавстоуновцами. Через четыре с половиной года он пришел к разрыву с лавстоуновцами и действовал как независимы коммунист. В данном качестве он и посетил наш банкет в Стайвесант Касино 4 ноября 1933 года.
В октябре того же года, когда происходили все эти события на политическом фронте, началась всеобщая забастовка рабочих на шелкопрядильных предприятиях Патерсона. Наша маленькая организация окунулась в эту забастовку, попыталась оказать на нее влияние, установила в ходе ее несколько новых контактов. Мы посвятили патерсоновской стачке целый выпуск Милитант, специальный выпуск. Я упоминаю об этом как об одном из симптоматичных примеров нашей ориентации в тот период. Мы искали просветы и хватались за любую возможность вывести доктрину троцкизма за пределы ограниченного круга пропаганды среди авангарда и донести ее в форме агитации до массы американских рабочих.
На политическом фронте в ноябре Милитант опубликовал редакционную статью, обращенную к Конференции за прогрессивное рабочее действие (КПРД). Организация Маете (Muste) собиралась провести конвент, на котором, как предполагалось, КПРД должна будет превратиться из сети профсоюзных комитетов в политическую организацию. Мы были очень рады этому новому повороту. Мы написали редакционную статью в самом дружеском тоне, рекомендуя им обратить во время их конвента внимание на наше приглашение всем независимым радикальным политическим группам обсудить вопрос формирования объединенной партии, и особенно настаивали, что им надо проявить интерес к вопросам интернационализма. КПРД была не только чисто профсоюзной группой, но также и ориентированной чисто на внутреннюю политику группой, не имевшей международных связей и особого интереса к международным делам. В этой редакционной статье мы указывали им на то, что любая группа, стремящаяся создать независимую политическую партию, обязательно должна проявлять интерес к международным проблемам и занимать определенную позицию в решающих международных вопросах.
Отмечу также, что в ноябре мы опубликовали редакционный комментарий, озаглавленный "Объединенный фронт против хулиганства". Он был написан в связи с собранием, состоявшимся в Чикаго, где товарищ Уэбстер выступал в ходе своей поездки. Коммунистическая партия возродила свою хулиганскую тактику прежних лет; банда сталинистов попыталась сорвать собрание. К счастью, наша партия была готова и ответила им сполна. Самое большее, чего они смогли добиться - это прервать собрание, пока наши товарищи из охраны не вытолкнули их.
В связи с этим событием мы опубликовали редакционную статью, в которой призывали все рабочие организации сотрудничать с нами с целью создания единого фронта рабочей охраны, чтобы, как говорилось в статье, защищать свободу слова в рабочем движении и
преподносить уроки тем, кто нарушает ее. Время от времени на протяжении всех тринадцати, уже почти четырнадцати лет нашего существования, сталинисты возобновляли свои хулиганские попытки заставить нас замолчать. Каждый раз мы не только отражали удар, но и стремились получить содействие других групп в совместной защите. Хотя нам так и не удалось создать постоянно действующий объединенный фронт защиты движения, у нас был частичный успех в каждом случае. Это было эффективно для защиты наших прав, и поэтому мы смогли их обеспечить. Это очень важно помнить в свете новой попытки сталинистов в одной из частей страны заставить нас замолчать. В настоящее время Милитант сообщает из Калифорнии о такой попытке, и вы видите, как наша партия возвращается на привычную дорогу, формирует единые фронты, ищет поддержку по всем направлениям, возмущенно кричит о них по всему городу и заставляет сталинистскую банду отступить. Наши люди по-прежнему распространяют газету в запрещенных местах Калифорнии.
В номере Милитант от 16 декабря 1933 года я прочитал обращение группы товарищей из Бруклина к Коммунистической партии, в котором они заявляют о разрыве с Коммунистической партией, осуждают хулиганскую тактику сталинистов и их лживую политику и заявляют о своем присоединении к Коммунистической Лиге Америки. В данном заявлении наиболее примечательным был тот факт, что лидер этой группы являлся предводителем шайки хулиганов из Коммунистической партии в Бруклине. Его вместе с другими направили, чтобы срывать уличные митинги Левой оппозиции. В ходе борьбы он увидел, что наши товарищи не только сохраняют свои позиции и отвечают ударом на удар, но также раздают невежественным, дезориентированным молодым громилам пропагандистские речи и брошюры, полезные для их душ. Он оказался обращенным прямо на линии огня. Такое происходило неоднократно.
Многие люди, ставшие самыми активными милитантовцами, в прежние дни начинали как молодые невежественные сталинисты. Они начинали с борьбы против нас, а потом, подобно Савлу на пути в Дамаск, были поражены слепящим светом, обращены и превратились в хороших коммунистов, то есть в троцкистов. Об этом важно помнить и теперь, когда сталинисты нападают на вас возле профсоюзных помещений: многие из этих непросвещенных молодых сталинистов, которых посылают против нас, просто не ведают, что творят. С течением времени мы сможем обратить некоторых из них, если будем сочетать две формы обучения. Вы знаете, что в каждом хорошо организованном профсоюзе есть просветительские комитеты и "просветительские" комитеты; и те, и другие служат своим целям очень хорошо. Одни устраивают лекции для просвещения своих людей, а другие занимаются просвещением штрейкбрехеров, не желающих слушать никакие лекции.
Существует легендарная история о дебатах по поводу просветительской деятельности, проходивших несколько лет назад в профсоюзе парикмахеров в Чикаго. В этом профсоюзе был "просветительский" комитет, и частью обязанностей его членов была забота об больших стеклянных витринах в парикмахерских у штрейкбрехеров. Эти люди ездили повсюду на автомобилях. Через профсоюз тогда одновременно прокатились волны экономии и радикализма, и один непрактичный радикал выдвинул предложение забрать у "просветительского" комитета автомобили, чтобы сберечь деньги. "Пусть они ездят на велосипедах", - сказал он. Но старый хронометрист возмущенно спросил его: "Где же, черт возьми, они будут возить камни на этих велосипедах?" Поэтому они оставили за "просветительским" комитетом автомобили, а просветительский комитет разработал хорошую программу лекций для профсоюзных собраний, и все получилось прекрасно.
На исходе этого богатого событиями 1933 года зародилось организованное движение среди подвергшихся жестокому давлению гостиничных служащих города Нью-Йорка, которые на протяжении многих лет были лишены профсоюзной защиты. После серии неудачных забастовок и разрушительной работы сталинистов профсоюзная организация резко сократилась. Она сократилась до маленького независимого союза, реликта старых времен, контролировавшего лишь несколько производственных единиц, и до особого "красного" профсоюза сталинистов. Теперь возрождающееся организованное движение предоставило нам первый большой шанс в массовом движении с 1928 года. У нас появилась возможность проникнуть в это движение с самого начала, повлиять на его формирование и в конечном итоге возглавить мощную всеобщую забастовку гостиничных служащих Нью-Йорка. Это дело закончилось жестоким поражением из-за некомпетентности и предательства отдельных людей из нашего движения, которые были поставлены на ключевые позиции. Но опыт и уроки этой первой попытки, завершившейся столь неудачно, обернулись богатыми всходами и позднее обеспечили нам успех в профсоюзной сфере. И по сей день в профсоюзных вопросах мы используем капитал этого первого опыта.
Когда началось организованное движение гостиничных служащих, большую роль, как это часто бывает в профсоюзных делах, сыграла удача. К счастью, некоторые члены нашей партии состояли в этом независимом профсоюзе, который стал посредническим звеном в организационной кампании. Когда гостиничные служащие стали широким фронтом разворачиваться к профсоюзной борьбе, эта горстка троцкистов оказалась в самом центре водоворота массового движения. У нас был один товарищ, испытанный боец в своем роде, который после долгих лет изоляции внезапно оказался влиятельной фигурой. В это время у нас в партии был интеллектуал по имени Б.Дж. Филд (Field). Он никогда не занимался профсоюзной работой. Но он был человеком широких интеллектуальных способностей, и входе нашего общего устремления к массовой работе, наших усилий установить связь с массовым движением, Филду было поручено разобраться в ситуации с работниками гостиниц, помочь нашим людям и принести пользу профсоюзу своими знаниями специалиста по статистике, экономиста и лингвиста.
Так случилось, что самым стратегически важным сектором в гостиничной ситуации была группа французских поваров. Благодаря и стратегическому положению в данной производственной сфере, и их престижу как самых квалифицированных специалистов, они, как это повсеместно бывает с самыми лучшими мастеровыми, играли доминирующую роль. Многие из этих французских поваров не могли говорить и обсуждать вопросы по-английски. А наш интеллектуал мог разговаривать с ними по- французски хоть целую вечность. Это придавало ему огромный авторитет в их глазах. Старый секретарь ушел со своего поста, и прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, французские повара настояли, что секретарем этого многообещающего профсоюза должен быть Филд, и он был должным образом избран; естественно, для нас это означало не только новые возможности, но и налагало ответственность. После этого организационная кампания развернулась полным ходом. Наша Лига уже сначала стала оказывать самую энергичную помощь. Я и сам участвовал в этом весьма активно и несколько раз выступал на массовых организационных собраниях. После пяти лет изоляции на Десятой и Шестнадцатой стрит, произнесения бесчисленных речей на маленьких форумах и внутренних собраниях - когда мы не только выступали с речами, но и бесконечно слушали чужих ораторов - я был счастлив получить возможность выступать перед многими сотнями рабочих по основным вопросам профсоюзного движения.
Хьюго Элер (Ochler), который позднее стал весьма знаменитым сектантом, но который странным образом был великолепным профсоюзным деятелем - и более того, входил в этот цех - был направлен на помощь этому профсоюзу. В дополнение группе других товарищей было поручено помогать в организационной кампании. Мы освещали эту кампанию в Милитант и оказывали любую возможную помощь, включая советы и рекомендации для наших товарищей, пока это движение не увенчалось всеобщей забастовкой гостиничных служащих Нью-Йорка 24 января 1934 года. По приглашению профсоюзного комитета я выступил с основным докладом на массовом митинге служащих гостиниц в тот самый вечер, когда было объявлено о начале всеобщей забастовки. После этого Национальный комитет нашей Лиги поручил мне посвятить все свое время помощи и сотрудничеству с Филдом и с нашими людьми в профсоюзе гостиничных служащих. Многим другим - дюжине или больше - было поручено оказывать помощь во всех делах от пикетирования до посыльных заданий, от составления объявлений до распространения листовок и уборки в штаб-квартире, в любом деле, которое может потребоваться от них в такой ситуации.
Наша Лига во время этой забастовки также решительно ринулась в бой, как это было во время германского кризиса в начале 1933 года. Когда германские события достигли переломной точки, мы выпускали Милитант три раза в неделю с тем, чтобы привлечь внимание к драматическим событиям и усилить нашу ударную мощь. То же самое мы сделали во время забастовки гостиничных работников в Нью-Йорке. Наши товарищи доставляли Милитант на все митинги и в линии пикетов. Поэтому каждый рабочий в охваченной забастовкой отрасли мог ежедневно читать Милитант, рассказывавшую о забастовке, отстаивавшую сторону бастующих, разоблачавшую ложь боссов, высказывавшую некоторые идеи насчет того, как сделать забастовку успешной. Вся наша организация по всей стране была мобилизована на помощь нью-йоркской забастовке и помощь нашим товарищам укрепить влияние и престиж троцкизма в ходе этой борьбы. Такова одна из характерных черт троцкизма. Троцкизм ничего не делает наполовину. Троцкизм действует в соответствии со старым девизом: то, что должно делаться, должно делаться хорошо. Именно так мы действовали в ходе гостиничной забастовки. Мы посвятили все, что у нас было, задаче доведения ее до победы. Была мобилизована вся нью-йоркская организация; они до основания, до последнего гроша прочистили все наши карманы, чтобы оплачивать огромные расходы за выпуск Милитант три раза в неделю. Подобным же образом поступали наши товарищи по всей стране. Наша организация работала почти до изнеможения, чтобы помочь этой забастовке.
Однако мы не были склонны к профсоюзному фетишизму. Сосредоточившись на гостиничной забастовке, мы в то же самое время сделали решительный шаг на политическом фронте. В номере от 27 января, в том самом номере газеты, в котором было помещено первое сообщение о всеобщей забастовке, Милитант опубликовал также Открытое письмо, адресованное Временному организационному комитету Американской Рабочей партии (American Workers Party), который был образован Конференцией за прогрессивное рабочее действие на ее съезде в Питтсбурге в предыдущем месяце. В этом Открытом письме мы отметили решение их Конвента продвигаться к созданию политической партии; мы предложили начать дискуссию с целью достичь соглашения по вопросам программы так, чтобы можно было создать общую политическую партию, соединив их силы с нашими силами в одной организации. Важным и симптоматичным представляется то, что инициатива исходила с нашей стороны. В любых отношениях, когда-либо устанавливавшихся между троцкистами и другими политическими группировками, инициатива всегда исходила от троцкистов. Это объяснялось не нашим личным превосходством или тем, что мы были менее скромными, чем другие люди - мы всегда были весьма скромными - но потому, что мы все время знали, чего мы хотим. Мы всегда имели более четко определенную программу и всегда были уверены в том, что мы
делаем, или по крайней мере, думали так. Это обеспечивало нам доверие и давало инициативу.
Забастовка гостиничных служащих начиналась очень многообещающе. Прошла серия мощных массовых митингов, увенчавшаяся массовым митингом близ Мэдисон-сквер- гарден, на котором присутствовало не менее 10 ООО человек. Там я имел честь выступить как один из знаменитых ораторов из забастовочного комитета, наряду с Филдом и другими людьми. Уже в начале наши товарищи в профсоюзе имели возможность влиять на забастовочную политику самым решительным образом, хотя мы никогда не проводили политику монополизации руководства забастовкой. Наша политика всегда была направлена на то, чтобы сотрудничать с ведущими милитантовцами и делить с ними ответственность так, чтобы забастовочное руководство действительно представляло всех наших людей и точно чувствовало их настроения.
Естественно, забастовка начала сталкиваться со многими трудностями, которые так часто мешали забастовкам того периода, особенно в связи с махинациями федерального Министерства труда. Нужно было проявлять политическую бдительность, чтобы показная "помощь" правительственных агентств не превратилась в петлю для забастовки. У нас имелся достаточный политический опыт и мы достаточно много знали о роли правительственных посредников, чтобы иметь представление о том, как надо себя с ними вести - не отворачиваться от них, как сделали бы сектанты, но использовать любую возможность, которую они могут предоставить, чтобы посадить боссов за стол переговоров; причем делать это надо без того, чтобы испытывать к этим людям хотя бы малейшее доверие и отдавать им инициативу.
Все это мы пытались внушать нашему великолепному молодому дарованию, Б.Дж.
Филду. Однако за это время с ним уже произошла определенная трансформация: из ничего он вдруг стал всем. Его фотографии были во всех газетах Нью-Йорка. Он был лидером мощного массового движения. И каким бы странным это ни казалось, иногда вещи, носящие чисто внешний характер, не имеющие ничего общего с тем, что человек представляет собой внутри, оказывают глубокое воздействие на его собственное самовосприятие. Так, к сожалению, произошло и в случае с Филдом. По своей природе он был довольно консервативным, и вовсе не свободным от мелкобуржуазных чувств, от того, чтобы на него произвели впечатление представители правительства, политики и продажные профсоюзные бюрократы, в компании которых он внезапно оказался. Он вступил с этими людьми в переговоры и вел себя, по его собственному мнению, как Наполеон, а на самом деле, как школьник. Он не считался с людьми из собственной партии, входившими в этот профсоюз - а это всегда свидетельствует о том, что человек потерял голову. Но это часто происходим с теми членами партии, которые выдвигаются на важные стратегические позиции в профсоюзах. Они оказываются в плену совершенно иррациональной идеи, что они теперь больше, чем партия, что партия им больше не нужна. Филд переставал считаться с милитантовцами, выходцами из его собственной партии, которые были рядом с ним и могли бы стать тем механизмом, через который он бы сумел действовать в любых вопросах. Более того, он переставал считаться с Национальным комитетом нашей Лиги. Мы могли бы ему существенно помочь, поскольку наш комитет обладал опытом не одной, а многих стачек, не говоря уже о политическом опыте, который был бы таким полезным при контактах с акулами из Министерства труда. Мы хотели помочь ему, поскольку были вовлечены в ситуацию в той же мере, в какой он сам. По всему городу, фактически даже по всей стране, все говорили о троцкистской забастовке. На наше движение пристально смотрело все рабочее движение страны. Все наши враги надеялись на неудачу; никто не хотел нам помогать. Мы очень хорошо знали, что, если забастовка завершится неудачно, это обернется ударом по репутации
троцкистской организации. Не важно, как далеко Филд может уйти от политики партии, - в связи с неудачей будут помнить и обвинять не Филда, а троцкистское движение, троцкистскую организацию.
С каждым днем наш беспечный интеллектуал уходил от нас все дальше. Мы изо всех сил пытались самым товарищеским и самым вежливым образом убедить этого самоуверенного глупца в том, что он приведет к катастрофе не только себя, но и саму забастовку, и что это угрожает подрывом доверия ко всему нашему движению. Мы уговаривали его посоветоваться с нами, прийти в Национальный комитет и поговорить о тактике в этой забастовке, которая стала терять ход из-за неправильного руководства. Вместо того, чтобы придавать организованность боевым настроениям в нижних рядах и таким образом выходить на переговоры, имея за собой силу, - а только она имеет реальную ценность на переговорах, когда дело подходит к развязке - он пытался ослабить боевые настроения масс и все время ездил с одной конференции на другую, где встречался с этими правительственными акулами, политиками и профсоюзными дельцами, у которых не было иной цели, кроме как нанести предательский удар по забастовке.
Филд становился все более и более надменным. Как может он, у которого нет времени, прийти к нам и побеседовать с нами? Ладно, говорили мы, зато у нас есть время; мы встретимся с вами во время обеда в ресторане за один квартал от штаб-квартиры профсоюза. У него не было времени даже на это. Он начал переходить к пренебрежительным замечаниям. Существует маленькая политическая группа на Шестнадцатой стрит, и все, что у нее есть - это программа и горстка людей; под его же влиянием находятся 10 ООО участников забастовки. Почему он должен отвлекаться на нас? Он сказал: "Я не могу вступать с вами в контакт, даже если бы я этого захотел; у вас в офисе нет даже телефона". Это была правда, и мы даже поморщились от такого обвинения
- телефона у нас не было. Этот недостаток был наследием нашей изоляции, пережитков прошлого, когда нам не нужен был телефон, поскольку никто не собирался нам звонить, и мы не могли звонить никому. Кроме того, мы и в это время не могли себе позволить иметь телефон.
В конечном итоге забастовка гостиничных служащих захлебнулась из-за недостатка боевой политики, благодаря низкопоклонническому доверию Министерству труда, которое стремилось потопить забастовку. Целые дни были потрачены на бесплодные переговоры с мэром Ла Гуардиа (La Guardia), тогда как забастовка, сражаясь, погибала из- за отсутствия должного руководства. Тем временем наши враги дожидались случая, чтобы сказать: "Об этом мы вам и говорили. Троцкисты собой не представляют ничего, кроме сектантов и мелочных фракционеров. Они не могут заниматься работой в массах. Они не могут руководить забастовками". Для нас это был тяжелый удар. Считалось, что мы руководим забастовкой, но из-за предательства Филда мы не могли влиять на формирование ее политики. Над нами висела угроза скомпрометировать наше движение. Если бы мы простили то, что сделали Филд и его группа, мы бы только внесли смятение в собственные ряды. Мы превратили бы нашу молодую революционную группу в карикатурное подобие Социалистической партии, у которой повсюду имелись люди в профсоюзном движении, но которая не обладала серьезным партийным влиянием, поскольку профсоюзные деятели из Социалистической партии не считали себя связанными с партией.
Перед нами стояла фундаментальная проблема, которая является решающей для каждой революционной политической партии: должны ли профсоюзные функционеры определять линию партии и устанавливать для нее законы, или же партия должна определять линию и
устанавливать законы для профсоюзных функционеров? Эта проблема обозначилась очень резко в разгар забастовки. Мы не уходили от этого вопроса. Решительная акция, которую мы предприняли в это время, наложила отпечаток на всю последующую эволюцию партии в профсоюзной сфере и в огромной степени повлияла на формирование характера нашей партии.
В самый разгар забастовки мы приступили к рассмотрению дела мистера Филда. При всем его большом влиянии мы перед лицом нью-йоркской организации предъявили ему обвинения в нарушении партийной политики и партийной дисциплины. Мы провели исчерпывающую дискуссию - помнится, она продолжалась два воскресных дня, - чтобы у каждого в нашей Лиге была возможность выступить. Большой человек Филд отказался прийти. Поэтому дело рассматривалось в его отсутствие. К этому времени он организовал собственную небольшую фракцию из членов Лиги, которых он ввел в заблуждение, и которые растерялись при виде контраста между величием массового движения и скромными размерами маленькой политической группы с Шестнадцатой стрит. Они приходили на собрания Лиги как представители Филда, преисполненные дерзости и высокомерия, и говорили: "Вы не можете изгнать нас. Вы лишь изгоните себя из массового профсоюзного движения".
Как и многие профсоюзные деятели до них, они считали себя более значительными, чем партия. Они считали, что могут безнаказанно нарушать партийную политику и партийную дисциплину, поскольку партия не посмеет заставлять их подчиниться дисциплине.
Именно так и произошло в случае с Социалистической партией, и в этом заключается одна из важнейших причин того, что Социалистическая партия потерпела столь жалкую неудачу в профсоюзном вопросе. Все ее великие профсоюзные лидеры, достигшие своих постов с помощью партии, на этих постах по-прежнему остаются, однако, достигнув их, они уже никогда не обращали внимание на партию и ее политику. Рабочие лидеры были выше дисциплины в Социалистической партии. Партия никогда не имела достаточной смелости, чтобы исключить кого-нибудь из них, поскольку в этом случае, как считалось, она потеряет свой "контакт" с массовым движением. Мы считали иначе. Мы действовали решительно, исключив Филда и тех, кто солидаризировался с ним в этой ситуации. В самый разгар забастовки мы прогнали их из нашей организации. Тем членам фракции Филда, которые не хотели разрывать с партией и которые согласились подчиниться партийной дисциплине, была предоставлена возможность так поступить, и они по сей день остаются членами нашей партии. Некоторые из тех, кого мы исключили, оставались в политической изоляции многие годы. В конечном итоге они извлекли уроки из этого опыта и вернулись к нам.
Это был очень решительный шаг, учитывая условия продолжающейся забастовки, и этим шагом мы изумили все радикальное рабочее движение. Никто за пределами нашей организации и подумать не мог, что маленькая политическая группа, вроде нашей, вступившая в конфликт со своим человеком, возглавлявшим движение 10 ООО рабочих, осмелится исключить его, когда он находится на вершине своей славы, когда его фотографии появляются во всех газетах и он кажется в тысячу раз более значительным, чем наша партия. Реакция поначалу была двойственной.
Один вариант реакции был представлен теми людьми, которые говорили: "Это означает конец троцкистов; они лишились своих профсоюзных контактов и сил". Они ошибались. Другой, и очень важный, вариант реакции был представлен теми, кто говорил:
"Троцкисты знают свое дело". Мнение тех, кто предсказывал фатальные последствия этого позора и поражения гостиничной забастовки, вскоре было опровергнуто дальнейшими событиями. Многие из тех, кто видел, как эта маленькая политическая
группа противостояла "неприкосновенному" профсоюзному лидеру, возглавлявшему крупную забастовку, прониклись подлинным уважением к троцкистам.
Лига притягивала к себе серьезных людей, и всех наших членов сплачивало новое чувство дисциплины и ответственности по отношению к организации. Тогда, сразу же после неудачи с гостиницами, началась забастовка на угольных хранилищах Миннеаполиса.
Еще до того, как угасла забастовка гостиничных служащих, произошла вспышка в Миннеаполисе и началась забастовка рабочих угольных хранилищ. Ею руководила группа троцкистов города Миннеаполиса, которые всем вам известны и которые действовали как образец организованности и боевитости. В ходе этого события партийная дисциплина наших товарищей - эффективная на 100 % - в немалой степени вдохновлялась и укреплялась тем негативным опытом, который был у нас в Нью-Йорке. Тогда как среди профсоюзных лидеров в Нью-Йорке наблюдалась тенденция к удалению от партии, лидеры в Миннеаполисе становились к партии ближе и руководили забастовкой в самом тесном контакте с партией на местном и общенациональном уровне.
Забастовка на угольных хранилищах завершилась сокрушительной победой. Профсоюзная политика троцкистов, проводившаяся способными и преданными людьми, великолепным образом оправдала себя в ходе этой битвы на угольных хранилищах и в большой степени способствовала тому, чтобы уравновесить тяжелые впечатления от забастовки в гостиницах Нью-Йорка.
После этих событий мы послали новое письмо Американской Рабочей партии, предлагая направить от нас комиссию, чтобы обсудить с ними вопрос о слиянии. В их рядах были элементы, которые не хотели говорить с нами ни в коем случае. С нами они хотели объединяться меньше, чем с кем-либо еще, но в АРП были и другие люди, проявлявшие серьезный интерес к объединению с нами для создания более крупной партии. И поскольку мы не делали из наших инициатив секрета, но постоянно сообщали о них в газете, которую могли читать члены Американской Рабочей партии, лидеры посчитали благоразумным согласиться на встречу в нами. Официальные переговоры о слиянии Американской Рабочей партии с Коммунистической Лигой начались весной 1934 года.
Как вы знаете, и об этом еще пойдет речь в последующих лекциях, эти инициативы и эти переговоры завершились в конечном итоге слиянием АРП с Коммунистической Лигой и созданием объединенной политической партии. Это было сделано не без политических усилий и не без требующих преодоления трудностей и препятствий. Если вы вспомните, что в те времена среди руководителей Американской Рабочей партии были такие люди, как Людвиг Лоур (Lore), который сегодня является одним из главных джингоистов демократического фронта, и что другим лидером был такой человек, как Дж.Б. Салуцки- Хардмен (J.B. Salutsky-Hardman), тогда вы действительно сможете понять, что наша задача была непростой. Салуцки, литературный лакей Сиднея Хлимена (Hillman) и редактор официального органа Объединенного союза ткачей, хорошо знал, кто такие троцкисты и не хотел иметь с ними никакого дела. Его роль в Американской Рабочей партии именно в том и заключалась, чтобы не допускать превращения ее в нечто большее, чем простую игрушку; чтобы не допускать ее развития в революционном направлении; и самое главное, чтобы не допускать никаких ее контактов с троцкистами, которые знали, о чем говорили, когда говорили о революционной программе. Однако, несмотря на них, переговоры начались.
Мы были активны и на других участках политического фронта. 5 марта 1934 года в Ирвинг Плаза (Irving Plasa) состоялись исторические дебаты между Лавстоуном и мной. По прошествии пяти лет представители двух соперничающих тенденций в коммунистическом движении вновь встретились и скрестили мечи. Счет сравнялся. Они начали с изгнания нас из Коммунистической партии как троцкистов, как "контрреволюционеров". Затем, после нашего исключения, они заклеймили нас как маленькую секту, не имеющую ни людей, ни влияния, тогда как они начинали, имея сравнительно крупное движение. Однако в течение этих пяти лет мы постепенно уменьшали их до нашего размера. Мы росли, становились сильнее; они же приходили в упадок. Наше предложение о создании новой партии вызывало довольно широкий интерес, и организацию Лавстоуна он тоже не обошел стороной.
В результате лавстоуновцы сочли необходимым принять наше приглашение на дебаты по этому вопросу. "Борьба за новую партию и новый Интернационал" - такой была моя программа в ходе этих дебатов. У Лавстоуна программа была такая: "реформа и объединение Коммунистического Интернационала". Это было примерно через год после германской катастрофы. Лавстоун все еще хотел реформировать Коммунистический Интернационал, и не только реформировать, но и объединить его. Каким образом? Во- первых, пустив лавстоуновцев обратно. Потом и нас, троцкистов, которые были вытолкнуты столь бесцеремонно, нужно снова пустить. То же самое должно произойти и в международном масштабе. Но к этому времени мы уже отвернулись от обанкротившегося Коминтерна. Слишком много воды утекло, слишком много было совершено ошибок, слишком много было совершено измен и преступлений, слишком много крови было пролито сталинистским Интернационалом. Мы призывали к созданию нового Интернационала под чистым знаменем. Эту точку зрения я и отстаивал в ходе дебатов. Эти дебаты стали нашим огромным успехом.
Интерес был повсеместным, и мы собрали большую аудиторию. Милитант сообщает, что пришло 1500 человек, и я думаю, что на самом деле было что-то очень близкое к этому большому числу. Со времени нашего исключения это была самая большая аудитория, перед которой мы выступали по политическим вопросам. Это было похоже на старые времена борьбы на глазах настоящей аудитории со старым противником, только теперь борьба велась на совершенно ином, более высоком уровне. Среди аудитории, помимо членов и приверженцев двух организаций, представленных участниками дебатов, присутствовали многие левые социалисты, несколько сталинистов и множество независимых радикалов и членов Американской Рабочей партии. Это был критический момент. Многие люди, порвавшие со сталинистами, в это время колебались между лавстоуновцами и троцкистами. Наш лозунг новой партии и нового Интернационала в большей степени был в согласии с реальностью и необходимостью, и он вызывал симпатию огромного большинства тех, кто уходил от сталинизма. Наша программа настолько была более убедительной, настолько более реалистичной, что мы перетянули практически все колеблющиеся элементы на свою сторону. Лавстоуновцы не смогли добиться большого прогресса с их устаревшей программой "объединения" обанкротившегося Интернационала после германского предательства.
Успех этих дебатов открыл дорогу для серии лекций по программе Четвертого Интернационала. Показательным в плане подъема нашего движения был тот факт, что для этих лекций нам пришлось выбрать более крупный зал, чем тот, который мы использовали раньше. Мы должны были переехать на Ирвинг Плаза. Аудитория на этих лекциях была раза в три или четыре больше, чем та, к которой мы привыкли за пять лет нашей тяжелейшей изоляции.
Троцкизм в те дни заявил о себе на политической арене, действовал решительно и вызывал к себе доверие. В марте и апреле 1934 года Милитант сообщал о поездке Шахтмана по стране, впервые охватившей пространство вплоть до западного побережья.
Тема его выступлений была такой: "Новая партия и новый Интернационал". 31 марта 1934 года вся первая полоса Милитант была посвящена Манифесту Международной Коммунистической Лиги (всемирной троцкистской организации), который был обращен к революционным социалистическим партиям и группам обоих полушарий и призывал их откликнуться на призыв к созданию нового Интернационала в противовес обанкротившимся Второму и Третьему Интернационалу.
Троцкизм во всем мире был на марше. Мы в Соединенных Штатах тоже шагали в ногу. По правде говоря, мы были даже во главе этого шествия нашей международной организации, извлекая максимум из каждой возможности и уверенно продвигаясь вперед на всех фронтах. И когда перед нами открылась по-настоящему большая возможность в профсоюзном движении, во время великих забастовок в Миннеаполисе в мае и июле- августе 1934 года, мы были в полной мере готовы показать, на что мы способны, и мы сделали это.
