Показать все теги
Лекция XI. ’’Французский поворот” в Америке
Политика vs. организация. - Раскол в Социалистической партии. - Переговоры с "милитантовцами". - Условия вхождения. - Конференция марта 1936 г. - Сталинистские агенты в Аллентауне. - Вхождение в Социалистическую партию.
Предыдущая лекция привела нас к моменту завершения внутрипартийной борьбы против сектантов-ойлеровцев на октябрьском Пленуме 1935 г. Соотношение сил, характерное для июльского Пленума, радикально изменилось после четырех месяцев дискуссии и фракционной борьбы. Те, кто на июльском Пленуме оставались в меньшинстве, обладали теперь большинством в рядах партии. Кроме этого, неофициально существовавший блок ультралевых ойлеровцев с мастовскими силами, которые противостояли нам на июньском Пленуме, был разрушен ко времени следующего Пленума в октябре. На нем и сам Маете счел необходимым внести резолюцию, совместно подготовленную фракцией Маете и фракцией Кэннона-Шахтмана, определявшую условия, при которых ойлеровцы могут оставаться в партии. В свете выбранного ими нелояльного поведения становилось ясно, что это будет означать их уход из партии. Так и получилось. Их отказ придерживаться дисциплинарных постановлений октябрьского Пленума повлек за собой их исключение из партии.
Каждый может извлечь определенный политический урок из опыта Маете и его злосчастного блока с Ойлером. Те комбинации, которые идут наперерез принципиальным линиям, в конечном итоге, оборачиваются бедствием для подобной политической группы. Такие блоки невозможно сохранять. Ошибка Маете, заключавшаяся в заигрывании с ойлеровцами на июньском Пленуме и после него, в огромной степени ослабила его партийную репутацию в глазах тех, кто серьезно относится к политическим программам. Но надо сказать, что он вывел себя из этой несостоятельной позиции намного более достойным образом, чем впоследствии это сделал Шахтман во времена его беспринципного блока с Бернамом. Как только Маете стало ясно, что фракция Ойлера нелояльна по отношению к партии и ведет дело к разрыву с ней, он сам безоговорочно прекратил отношения с ними. После этого он объединил усилия с нами, чтобы оттеснить их на обочину, а, в конечном итоге, исключить их из партии. Зато Шахтман держался за фалды бернамовского фрака до последнего - пока Бернам его не сбросил.
После ухода сектантов в партии установилось неспокойное затишье между двумя фракциями: фракцией Маете, которую поддерживали эберновцы и фракцией Кэннона- Шахтмана, к которой к этому времени принадлежало большинство и в Национальном комитете, и в рядах партии. Это было неспокойное затишье, державшееся на некотором псевдосогласии относительно того, какими должны быть практические задачи партии. Тень левого крыла Социалистической партии (СП) все еще нависала над Рабочей партией. Проблема по-прежнему существовала, но условия для ее решения еще не созрели. Даже после октябрьского Пленума 1935 г. мы не выдвигали предложений о вступлении в СП. Это происходило - вопреки часто звучавшим обвинениям, в которые все еще были склонны верить некоторые товарищи - не потому, что мы будто бы скрывали свои подлинные намерения и стремились хитрыми маневрами затащить нашу партию в СП без ведома и согласия одиоиартийцев. Это происходило, потому что положение, сложившееся тогда в Социалистической партии, не позволяло нашей группе вступить в нее. Пока "старая гвардия" из правого крыла контролировала организационные структуры в Нью- Йорке, вступление троцкистов было автоматически исключено. "Старая гвардия" никогда бы этого не позволила. Следовательно, мы не выступали с подобным предложением.
Примерно в это же время состоялось заседание Национального комитета Социалистической партии, на котором "миллитанты" полностью капитулировали перед правым крылом. Против этого поднялось движение рядовых активистов, и под их давлением руководство вновь стало смещаться влево. Невозможно было с уверенностью сказать, каким окажется исход борьбы в Социалистической партии. Мы могли только ждать и смотреть. Фундаментальная проблема отношения к Социалистической партии все еще оставалась с нашей стороны нерешенной, поскольку ситуация в Социалистической партии еще не определилась.
На протяжении всего это времени внимание передовых рабочих - неорганизованных, но более или менее радикальных и классово сознательных рабочих - было сконцентрировано на Социалистической партии, так как она была крупнее. Они говорили: "Давайте подождем и посмотрим, кто окажется настоящим наследником радикального движения в Соединенных Штатах: Социалистическая партия или Рабочая партия. Давайте посмотрим, сможет ли Социалистическая партия действительно сместиться влево. В этом случае мы сможем вступить в более крупную революционную партию, чем Рабочая партия". При таких обстоятельствах привлекать новобранцев в Рабочую партию было исключительно трудно.
Внутри Рабочей партии постоянно существовали трения из-за вопроса о Социалистической партии, даже притом, что ни одна фракция не выдвигала предложений, направленных против другой. Все мы продолжали идти по пути строительства РП, разворачивания своей независимой агитации и т.д. Мы говорили, что у нас нет предложений на счет вступления в Социалистическую партию. Они не могли выступать против такого предложения с принципиальных позиций, поскольку сами согласились с "французским поворотом". Тем не менее существовали различия в том, как смотрели на эту проблему две фракции. Наши оппоненты смотрели на брожение, происходившее в Социалистической партии, как на надоедливый вопрос, от которого лучше было бы уйти. Каждый раз, когда какие-нибудь интересные события вновь привлекали внимание к фракционной борьбе внутри СП, им это не нравилось, поскольку отвлекало внимание от нашей собственной организации. Они относились к Социалистической партии только как к соперничающей организации и не замечали противоборствовавших в ней течений и тенденций, при том, что от некоторых из них можно было ожидать совместных действий с нами. Это был организационный подход. Думаю, что именно так правильно было бы охарактеризовать позицию Маете в это время: "Не надо смотреть на СП; это соперничающая с нами организация". Формально так это и было. Но Социалистическая партия представляла собой неоднородную структуру. Некоторые ее элементы были непримиримыми врагами социалистической революции; другие же были способны превратиться в большевиков. Организационная преданность и чувство самоуважения - это необходимые для революционного движения качества. Но организационный фетишизм, особенно со стороны маленькой организации, которая пока еще не подтвердила свое право на лидерство, может оказаться дезориентирующей тенденцией. Так это и было в данном случае.
Мы подходили к этой проблеме с иной точки зрения, не столько с организационной, сколько с политической стороны. Мы не видели в этом интересе к брожению в
Социалистической партии ненужное отклонение от работы по строительству собственной партии. Мы скорее видели в этом возможность содействовать развитию нашего движения независимо от того, какую организационную форму оно примет в конечном итоге. Мы склонялись к повороту в эту сторону, к тому, чтобы попытаться каким то образом повлиять на данный процесс. Как я уже говорил, практические предложения двух фракций в этот момент различались не очень сильно, однако различие в подходах к проблеме Социалистической партии носило фундаментальный характер и должно было рано или поздно привести нас к столкновению. Организационный вопрос важен, но решающей является политическая линия. Не сможет добиться успеха в создании революционной организации тот, кто не понимает, что политика превыше организационных вопросов. Организационные вопросы важны лишь постольку, поскольку они служат политической линии, политической цели. Они не имеют никакого самостоятельного значения. На протяжении всего этого периода, когда вопрос о Социалистической партии оставался нерешенным, позиция Маете выглядела более ясной и четкой, чем наша. Некоторым товарищам нравились простые определения Маете. "Держаться в стороне от Социалистической партии, строить собственную партию", - ясно и четко. Но преимуществом формула Маете обладала только при поверхностном взгляде на вещи. В ту минуту, когда случалось что-нибудь новое в СП - а это всегда сбивало мастовцев с толку; ведь что-то всегда происходило в этом кипящем котле - нам следовало уделять этому внимание и открыто писать об этом в нашей прессе.
И действительно, на этот раз что-то произошло. Новый поворот событий разрешил все сомнения с нашей стороны и совершенно определенно поставил вопрос о вступлении или не вступлении в СП. Раздиравшаяся фракциями Социалистическая партия стала открыто раскалываться в декабре 1935 г. Правое крыло, контролировавшее аппарат в Нью-Йорке, вступило в конфронтацию с центральным городским комитетом, - собранием представителей различных отделений - в котором левое крыло составляло большинство и постоянно усиливалось. Правое крыло вместо того, чтобы признать это большинство и позволить развиваться демократическому процессу, показало свои зубы, как это всегда делают в подобных ситуациях профессиональные "социалистические" демократы. Наоборот, они выгнали и реорганизовали несколько "милитантских" отделений, что ускорило раскол. В этом случае, как и в примерах из прошлого, мы ясно видим подлинную сущность так называемой демократии Социалистической партии и всех мелкобуржуазных групп, которые до небес поднимают крик о диктаторских методах и жестокости большевизма. Все их разговоры о демократии оборачиваются пустыми претензиями и позором в минуту испытания. Они выступают против большевизма с позиций демократии, однако когда на карту поставлены их интересы и их влияние они никогда не уступают демократическому большинству рядовых сторонников. Такие организации отличаются псевдодемократией, которая позволяет им много говорить и критиковать, покуда разговоры и критика никоим образом не угрожает контролю над организацией. Но когда их правление оказывается под угрозой, они каждый раз обрушивают против большинства самые жестокие бюрократические репрессии. Это относится ко всем из них, к тем, кто при любых своих цветах и разновидностях выступает против большевизма в организационной сфере. Исключением не был даже такой святоша как, Норман Томас, что я покажу в дальнейшем. Это, между прочим, относится и ко всем без исключения сектантским группам, ушедшим из Четвертого Интернационала, которые подняли невообразимый крик о недостатке демократии в троцкистском движении. В этот момент, когда они создали собственные организации, они установили там настоящий деспотизм. К примеру, не успела группа Ойлера утвердиться в качестве независимой организации, как люди, которые были привлечены его выступлениями против ужасного бюрократизма троцкистской организации, пережили тяжелый удар. Они увидели самую жесткую и деспотическую карикатуру на бюрократизм.
Раскол, затеянный в Нью-Йорке правый крылом Социалистической партии, возвещал о расколе в масштабе всей страны - это было для нас ясно. Правое крыло Социалистической партии по собственным мотивам решило отделиться от рядовых активистов и молодых элементов в СП, которые говорили о революции. Они считали это несовременным. Они жили ожиданиями общенациональных выборов 1936 г. и в своем сознании уже безусловно пришли к позиции поддержки Рузвельта. Они искали только предлог порвать отношения с рядовыми активистами и молодым поколением, которые по-прежнему серьезно относились к социализму. Раскол в Нью-Йорке показал нам, что пришло время безотлагательных действий. Случилось так, что я находился в Миннеаполисе, когда произошел этот взрыв в нью-йоркской организации СП. Повторялась история 1934 г. Толчком к тому, чтобы ускорить объединение с Американской Рабочей партией, были дискуссии, происходившие там во время забастовки. Теперь же во второй раз инициатива резкого политического поворота исходила от неформальных конференций, которые мы вместе с местными лидерами из числа наших товарищей проводили в Миннеаполисе.
Мы пришли к выводу, что нам следует без ненужных промедлений, даже на один день, входить в Социалистическую партию, пока она остается в состоянии непрерывных изменений, пока у новой бюрократии не было времени утвердиться, и, пока еще влияние сталинистов не успело стать целенаправленным. С этой линией согласилось все руководство нашей фракции, фракции Шахтмана-Кэннона. Рядовые сторонники нашей фракции были подготовлены и обучены долгой внутрипартийной борьбой и полностью приняли политическую линию руководства. Они единодушно поддержали этот план. Они преодолели все предрассудки по поводу "французского поворота", принципа "независимости" и всех прочих отличительных черт сектантских фразеров. Когда появилась возможность совершить поворот, который открывал перспективу политических приобретений, они были к этому готовы. Наступило время действовать.
Тогда все зависело от того, чтобы действовать без большого промедления, без долгой ходьбы вокруг проблемы без нерешительности и колебаний. Рутинной пропаганды, которая ведется во все времена, самой по себе никак не достаточно для строительства партии и обеспечения ее быстрого роста. Рутинного изложения принципов недостаточно. Политическая партия должна знать, что ей делать дальше, и должна, пока не поздно, делать это. В данном случае, если мы хотели получить преимущества от этой меняющейся ситуации в авангарде рабочего движения, следующей шаг должен был заключаться в том, чтобы проникать в СП, использовать свой шанс прежде, чем он исчезнет, сделать шаг к эффективному сплочению рабочих-троцкистов с молодежью и рядовыми активистами в Социалистической партии, у которых имелось, по крайней мере, субъективное желание стать революционерами и двигаться в нашем направлении. Существует такое выражение, хорошая американская поговорка насчет того, что надо ковать железо, пока горячо. Я не знаю, многие ли из вас понимают, насколько живым это выражение может выглядеть для того, кто воспринимает его буквальное значение. Оно всегда было моим любимым девизом в политике, и оно всегда воскрешает в моей памяти картину кузницы недалеко от дома, в которой мы, дети, часто собирались и с восхищением смотрели на кузнеца, выглядевшего в наших глазах героической фигурой. Он не спешил, медленно закуривал свою трубку, разговаривал с людьми о погоде и местной политике. Когда приводили лошадь, которую надо было подковать, кузнец медленно раздувал мехи под своим горном, все еще продолжая непринужденный разговор, пока пламя не становилось белым, а подкова не раскалялась до красна. И тогда, в решающий момент, кузнец преображался.
Вся его неторопливость исчезала, он подхватывал подкову большими щипцами, клал ее на наковальню и принимался бить ее молотом, пока она оставалась раскаленной. В противном случае подкова потеряла бы свою ковкость, и ей нельзя было бы придать нужную форму. Если бы мы позволили ситуации в СП остыть, мы упустили бы свой шанс.
Мы должны были ковать железо пока горячо. Существовала опасность того, что сталинисты, оказывающие на СП сильное давление, смогут обойти нас и повторить то, что они сделали в Испании. Была опасность того, что лавстоуновцы, которые, конечно, находились в большей политической близости к американским социалистам, чем мы, поскольку сами являлись центристами, увидят, каким должен быть их следующий шаг и вступят раньше нас в Социалистическую партию.
Прежде чем пойти на подобное вступление, мы должны были перешагнуть через два небольших препятствия. Во-первых, необходимо было, чтобы подобное решение санкционировал партийный съезд. Во-вторых, нам еще нужно было предварительно получить согласие руководителей Социалистической партии. Перед съездом нам предстояло еще пережить ожесточенную фракционную борьбу с мастовцами, которые сомкнули свои ряды для последнего боя в защиту "независимости" и "чистоты" Рабочей партии. Они со священной самоотверженностью боролись против наших предложений распустить Господню церковь и присоединиться к еретикам-социалистам. Они защищали "независимость" Рабочей партии, словно бы это был ковчег завета, к которому мы, язычники, тянулись своими руками. Естественно, это была жаркая борьба с элементами полурелигиозного фанатизма. Но это ничего им не дало. Значительное большинство членов партии несомненно находилось на нашей стороне с самого начала.
Мы начали переговоры с лидерами "милитантов" насчет условий нашего вступления в Социалистическую партию. Переговоры с этими людьми из папье-маше оказались настоящим зрелищем для богов и людей. Я никогда этого не забуду. Уверен, что при всем моем долгом и довольно противоречивом опыте, который охватывает диапазон от великого до смешного и обратно, я никогда не видел ничего столь же странного и фантастического, как переговоры с вождями "милитантских" структур в Социалистической партии. Все они были переходными фигурами, имевшими значения лишь в течение одного дня. Но они сами не знали об этом. Они видели себя кривом зеркале и на протяжении короткого периода воображали себя революционными лидерами. Помимо их воображения, едва ли существовала хоть какая-то основа, чтобы они могли считать себя способными возглавить кого-нибудь или что-нибудь, а тем более революционную партию, которая требует иных черт и особенности их характера, чем те, которые нужны для руководства другими движениями. Они не имели опыта и не прошли через испытания. Они были невежественными, бездарными, мелочными в своем мышлении, слабыми, трусливыми, суетливыми и склонными к предательству. У них были и другие пороки. Наше намерения войти в их партию поставило их в затруднительное положение. Большинство из них хотели видеть нас в этой партии, чтобы создать противовес правому крылу и более успешно защищаться от сталинистов, которых они, с одной стороны, смертельно боялись, а с другой - становились на них похожими. Они хотели видеть нас в партии, но тревожились насчет того, что мы сможем сделать после вступления. С самого начала и до конца они и сами в точности не знали, чего хотят. Помимо всего остального, мы должны были помочь им определиться с этим.
Среди них был Зэм (Zam), бывший лавстоуновец и ренегат коммунистического движения, который возвращался тогда к социал-демократам. На своем пути вправо он однажды встретился с молодыми социалистами, которые двигались влево, и какое-то время казалось, что между ними установилось согласие, но на самом деле это было не так. Они просто встретились на перекрестке.
Среди них был Гэс Тайлер (Tyler), очень образованный молодой человек, единственная проблема которого заключалась в том, что у него не было характера. Он мог встать и вести дискуссию со сталинскими лидерами по вопросу о войне с ленинских позиций, - и
излагать ленинскую позицию достаточно точно, - и после этого начать работать на факиров из швейной отрасли, занимаясь "просветительской работой" на основе их программ, включая военную программу, да при этом еще искренне удивлялся, когда кто- нибудь изумлялся или возмущался таким поворотом событий. Люди, лишенные характера, - это люди, лишенные понимать. Они не понимают, когда кто-нибудь находит это странным.
Среди них был Мерри Бэрон (Marry Baron), блестящий молодой студент, который тоже получил работу профсоюзного лидера с благословения Дубински (Dubinsky). Он жил хорошо и считал для себя важным продолжать в том же духе. Вместе с тем он, как человек, искавший хобби на стороне, хотел развлечься задачей возглавить революционное движение.
Среди них был Баймиллер (Biemiller) и Портер (Porter), молодые люди из Висконсина, которые в свои тридцать лет приобрели все старческие черты европейской социал- демократии. Утратив пламя идеализма, если оно вообще когда-либо их касалось, они уже осваивали ремесло профсоюзных трюков по рабочим дням, но старались выглядеть радикалами по воскресеньям. Почти все они принадлежали к одному и тому же типу, и это был очень жалкий тип. Однако все они были лидерами левого крыла Социалистической партии, и мы должны были вести переговоры с ними, включая Нормана Томаса, который номинально являлся главой партии и - как удачно разъяснил это Троцкий - лишь по недоразумению называл себя социалистом.
Наша задача состояла в том, чтобы с такой вот компанией добиться соглашения о нашем вхождении в Социалистическую партию. Чтобы сделать это, мы должны были вести переговоры. Это была очень трудная, неприятная и раздражающая работа. Но это не останавливало нас. Троцкист должен делать все для своей партии, даже если ради этого приходится ползать брюхом в грязи. Мы вступили с ними в переговоры и, в конечном итоге, с помощью всевозможных средств и высокой ценой добились возможности вступления. Нам нельзя было просто позвонить по телефону и сказать: "Давайте встретимся во вторник в два часа и обсудим все вопросы". Это был долгий, изнурительный и мучительный процесс. Одновременно с ведением официальных коллективных переговоров, своей работой занимались отдельные благодетели. Одним из них был Зэм, ренегат коммунистического движения, который, глядя на наше стремление вступить в Социалистическую партию, думал, что мы тоже понемногу склоняемся к ренегатству. У него были личные мотивы для того, чтобы видеть нас в СП, и он помогал нашему вступлению. Он смертельно боялся сталинистов и думал, что мы можем оказаться в отношении них противовесом и противоядием. Частые дискуссии с ним всегда предшествовали официальным дискуссиям с лидерами СП. Мы всегда узнавали заранее, что они собираются делать.
Помимо всего остального, в их кругу не было внутренней солидарности и уважения друг к другу, чем мы, естественно, воспользовались. Другая самостоятельная операция на фланге, предшествовавшая нашему вступлению, была связана с самим Томасом. Договоренность о встрече между Томасом и троцкистами была последним прогрессивным поступком в жизни и карьере Сиднея Хука (Hook). Возможно, он чувствовал себя обязанным оказать нам еще одну услугу. Возможно, им двигали сентиментальные воспоминания молодости, когда он считал, что революция - это хорошо. Как бы то ни было, он договорился о встрече с Томасом, который усилил давление на "милитантскую" группу. В конечном итоге они согласились нас принять, но при этом заставили платить.
Они поставили очень тяжелые условия. Мы должны были отказаться от нашей прессы, вопреки сложившейся в Социалистической партии традиции разрешать каждой фракции иметь собственную прессу, вопреки тому факту, что социалистическая газета Са11( Призыв) создавалась как фракционное издание "милитантов". Любая секция, структура или местная организация в СП, которая хотела издавать собственную прессу, имела на это право. Нам же ставили особое условие - не иметь собственной прессы. Они заставили нас отказаться от Militant и от нашего журнала New International. Они не хотели предоставить нам честь и достоинство вступления в их партию в качестве самостоятельной структуры и не относились к нам как к подобной структуре. Нет, мы должны были вступать индивидуально, оставляя за каждым местным отделением Социалистической партии право принимать или не принимать нас. Мы должны были вступать индивидуально, потому что они хотели унизить нас, сделать так, чтобы все выглядело, как простой роспуск нашей партии, смиренный разрыв с нашим прошлым и новое начало в качестве учеников "милитантской" группировки в СП. Это вызывало у нас раздражение, но мы не позволяли личным чувствам сбить нас с нашего пути. Мы достаточно долго учились в ленинской школе, чтобы избежать этого. Мы должны были служить своим политическим целям. Вот почему, несмотря на эти тяжелейшие условия, мы никогда не прерывали переговоры и не давали повода прервать переговоры с их стороны. Если они позволяли проявлять признаки безразличия или уклончивости, мы все равно держались и поддерживали продолжение переговоров.
Тем временем наша партия приближалась к своему собственному съезду. Вскоре стало ясно, что решающее большинство партии поддерживает предложения группы Кэннона- Шахтмана о вступлении в Социалистическую партию. Наше предложение было также поддержано Троцким. Это был существенный фактор в деле убеждения рядовых партийцев в том, что мы совершаем верный тактический ход, а не замышляем отступление от принципов, как пытались представить картину ойлеровцы. Состоявшийся в марте 1936 г. съезд, который должен был поставить печать на готовом решении, оказался формальностью. За предложение о вступлении в Социалистическую партию высказалось подавляющее большинство. Оппозиция сократилась до такой маленькой группы, что у них по сути не было иного выбора, кроме как согласиться с решением, подчиниться партийной дисциплине и пойти вместе с нами в Социалистическую партию.
На этом съезде мы вынуждены были пережить ответный удар за ту отчасти беспринципную политику, которая проводилась нами предыдущим летом; имело место суровое наказание за беспринципные комбинации. Это были последствия аллентаунского (Allentown) инцидента, который весьма знаменит в истории нашей партии и по сей день живет в памяти тех, кто прошел через борьбу этих дней. Аллентаун был одним из главных центров Американской Рабочей партии. Вся местная организация, которая была довольно большой и которая возглавляла очень сильное движение безработных, собранных в Национальных лигах безработных, вся эта организация состояла из бывших мастовцев.
Большинство аллентаунских партийцев находилось в нашем движении лишь недолгое время. Они пришли в Американскую Рабочую партию через активность в среде безработных и нуждались в марксистском политическом образовании, чтобы плоды их массовой работы, в конечном итоге, могли трансформироваться в политические приобретения и чтобы там могло возникнуть сильное ядро политической партии. Мы направили несколько товарищей, чтобы помочь им в этом плане. Для работы с их молодежью был послан молодой товарищ по фамилии Стайлер (Stiler). Для работы со старшими возрастами был направлен Сэм Гордон (Gordon). Их функция, наряду с участием в массовой работе, заключалась в содействии марксистскому просвещению тех аллентаунских товарищей, которые проявляли сильное стремление к объединению с нами
в идеологическом и в организационном плане. Фракционная борьба помешала этим планам, и Аллентаун оставался центром эпидемии на протяжении всего данного периода.
Одно из самых значительных осложнений было результатом предательства со стороны Стайлера. Он был направлен туда при полном доверии партии, но он не устоял перед воздействием местного окружения. Он стал орудием и щитом самых худших элементов в Американской Рабочей партии, центром которых оказался Аллентаун. Человек по фамилии Райх (Reich), и другой по фамилии Хэллет (Hallett), были тесно связаны с одним из мастовских лидеров общенационального масштаба, Арнольдом Джонсоном (Johnson). Они использовали Аллентаун как оплот для противостояния любым прогрессивным тенденциям в партии. Вновь и вновь аллентаунская организация в своей массовой работе отклонялась от партийной линии в сторону сталинизма. Сэм Гордон должен был вмешаться, после чего началась большая борьба в местном масштабе. Тогда для обсуждения вопроса в Аллентаун должны были поехать представители Национального комитета, или же делегация оттуда должна была приехать в Нью-Йорк. Мы должны были говорить и рассуждать на протяжении многих часов в попытке прояснить вопрос и просветить аллентаунских товарищей. Сначала мы ничего не подозревали, но один инцидент следовал за другим, и мы не могли не заметить, что каждая подобная вспышка имеет одни и те же специфические характеристики.
Не важно, как начинался каждый из этих скандалов, не важно, из-за чего непосредственно шел спор, но всегда в позиции аллентаунских товарищей присутствовал налет сталинистской идеологии. Поначалу мы думали, что эти отклонения, быть может, являются лишь слабой тенденцией, отражением того давления, которое оказывает на них движение сталинистов, но никак не результатом продуманной работы сталинистских агентов в наших рядах. Мы продолжали оставлять им пространство для сомнений, даже когда они стали демонстрировать организованную нелояльность, нарушая дисциплину и единство действий Рабочей партии и работая в унисон со сталинистскими структурами, даже против собственных товарищей в Лигах безработных. Мы продолжали вести с ними борьбу, но наша цель была чисто просветительской.
Политика нашего движения всегда состояла в том, чтобы использовать подобные инциденты, ошибки и отклонения от партийных принципов не для объявления охоты на людей, а как удобный случай для конкретного и детального разъяснения доктрины марксизма, а значит и для просвещения товарищей. Многие товарищи в нашей партии получили настоящее понимание сущности большевизма благодаря этим просветительским дискуссиям, которые велись на основе того или иного конкретного инцидента. Мы использовали этот метод и в данном случае.
Мы старались просветить не только товарищей, вовлеченных в аллентаунские события, но и всю партию насчет того, что с революционной точки зрения означает примирение со сталинизмом. Но эта работа затруднялась тем обстоятельством, что все эти люди были личными друзьями Маете, и Маете защищал их. По фракционным соображениям он защищал своих друзей от тех, кто, как он и сам признавал, отстаивали верную политическую линию. Вместо того, чтобы, присоединившись к нам, занять ясную позицию и оказывать давление на людей в Аллентауне, он вставал между нами и ними, затуманивал вопрос и предотвращал дисциплинарные акции даже в самых вопиющих случаях. Ослепленный напряженностью фракционной борьбы, Маете рассматривал ситуацию с фракционных позиций, защищая своих друзей. Это одно из самых серьезных посягательств на революционную партию. То, что в партии надо защищать прежде всего - это принципы большевизма. Если у кого-то есть друзья, то лучшее, что он может для них сделать, это научить их принципам большевизма, а не защищать их в их ошибках. В
противном случае к чертям отправятся не только ваши друзья, но и вы вместе с ними. Дружеские сделки подходят для Таммани-холла, который держится на обмене личными услугами. Однако дружба, которая представляет собой очень хорошую вещь в частной жизни, всегда должна быть подчинена принципам и интересам движения. Я сказал Маете после одного из этих выступлений: "Однажды утром вы будете ужасно потрясены, когда проснетесь и увидите, как сталинистское ядро в Аллентауне стремится предать партию".
Он не хотел слушать и продолжал свою фатальную линию. И в этом преступлении ему помогли те, кто лучше разбирался в происходящем. Маете был человеком, который не имел большого опыта в сфере традиций и учения большевизма. Это можно сказать в его оправдание. Однако в этом выгораживании, по фракционным мотивам, сталинистских тенденций и элементов Маете поддерживал и направлял Эберн вместе со своей маленькой кликой. И мне больше нечего сказать об этих людях, поскольку все, что необходимо, я уже сказал о них в своей книге Борьба за пролетарскую партию( The Struggle for а Proletarian Party).
Эти затеи Маете и Эберна откликнулись сильнейшим ударом на съезде в марте 1936 г. Тогда за все свои попытки выгородить, покрыть и защитить сталинистские тенденции в Аллентауне, Маете был вознагражден сообщением, появившемся на страницах Daily Worker в день открытия нашего съезда о том, что Райх, Хэллет и Джонсон вступили в Коммунистическую партию! На следующий день после открытия нашего съезда "друзья" Маете опубликовали заявление, в котором осуждали "контрреволюционных троцкистов". Это было последним сокрушительным ударом по фракции Масте-Эберна, которая и так уже была достаточно дискредитирована. Им предстояло пережить последнее жестокое испытание и увидеть, как группа людей, которых они защищали по фракционным мотивам, открыто проявляет себя в качестве сталинистских агентов, которые пытаются деморализовать и расколоть наш съезд непосредственно в день открытия. К счастью, предатели были полностью изолированы, их акция осталась только частным эпизодом и уже никаким образом не помешала ни съезду, ни самой партии. Она лишь дискредитировала фракцию, которая защищала их столь слепо на протяжении предшествующих месяцев. К тому же подобный исход укрепил позиции фракции большинства, которая следовала четкой принципиальной линии и никак не была втянута в скандал.
На съезде мы имели подавляющее большинство. Меньшинство, которое к этому времени стало весьма незначительным меньшинством, согласилось с нашим решением. Они не смогли сделать ничего иного. Через несколько недель на съезде Социалистической партии в Кливленде размежевание с правым крылом было завершено в общенациональном масштабе, и наши люди по всей стране стали вступать в Социалистическую партию на индивидуальной основе, в соответствии с указаниями нашего центрального руководства. Даже в этот момент мы все еще опасались каких-нибудь уловок. Повсюду мы давали нашим товарищам такой совет: "Торопитесь, не опаздывайте. Не переживайте об условиях, а вступайте в Социалистическую партию сейчас, пока есть время. Не создавайте формальных оснований, которые дали бы им повод вновь поднять вопрос и изменить свое решение".
Мы не получили в прессе Социалистической партии никаких доброжелательных приглашений, никаких дружеских приветствий, никакого внимания. Нам ничего не предлагали. Эти дельцы не предложили ни одному из лидеров нашей партии даже поста организатора в отделении. Сталинисты во весь голос кричали: "Вы никогда не сможете переварить этих троцкистов!" Они пугали их тем, что произойдет, когда в их ряды вольются троцкисты. И это действительно пугало "милитантов". Это было очень
недостойно - то, как они встретили нас. Будь мы субъективно настроенными людьми, думающими о своей чести, мы могли бы сказать: "К черту это все!", а потом уйти прочь. Но мы этого не сделали, потому что служили определенным политическим целям.
Мы не обращали внимания на все эти унизительные обстоятельства, к которым приходилось приспосабливаться ради примирения с центристами. Мы просто говорили себе: "Это вынужденная плата, которую мы отдаем за привилегию выполнять исторически важную политическую задачу".
Мы вступили в Социалистическую партию с уверенностью в своих силах, поскольку знали, что у нас есть дисциплинированная группа, а также программа, которая, в конечном итоге, должна взять верх. Когда чуть позже лидеры Социалистической партии стали раскаиваться во всем произошедшем, желая никогда больше не слышать имени троцкизма, желая пересмотреть свое решение о принятии нас, было уже слишком поздно. Наши люди уже действовали внутри Социалистической партии и разворачивали свою работу по проникновению в местные организации. В последнем номере Militant, который вышел в июне 1936 г, мы опубликовали декларацию, где сообщалось, что мы вступаем в Социалистическую партию и приостанавливаем издание Militant. Мы определили свою позицию очень четко, чтобы никто не мог нас неправильно понять; ни у кого не должно было остаться оснований считать нас капитулянтами и изменниками делу коммунизма.
Мы говорили: "Мы вступаем в Социалистическую партию такими, какие мы есть, со всеми своими идеями". Эти всемирно побеждающие идеи снова были на марше. Впереди нас ждал год плодотворной работы в Социалистической партии.
