Показать все теги
Лекция X. Борьба против сектантства
Социалистическая партия "милитантовцев". - Давление сталинистов. - Испанский опыт. - Ойлеровцы. - "Криминально-синдикалистский" процесс в Сакраменто. - Конференция рабочих активистов. - Джозеф Зак. - Финансовая ошибка. - Июньский Пленум 1935 г. - Клика Эберна. - Фракция Ойлера-Масте-Эберна. - Октябрьский Пленум. - Исключение ойлеристов.
Официальное объединение Коммунистической Лиги с американской Рабочей партией (сторонниками Маете) было первым случаем объединения сил в нашем американском движении за период в более чем десятилетие.
Революционное рабочее движение развивается не по прямой линии и не по ровному пути. Оно растет в ходе непрерывного процесса внутренней борьбы. И расколы, и слияния - это пути развития революционной партии. Каждый из них, в зависимости от конкретных обстоятельств, может быть по своим последствиями или прогрессивным, или реакционным. Широко распространенная общая склонность к постоянным объединениям имеет не больше политической ценности, чем склонность к непрерывному процессу расколов, которые, как вы знаете, регулярно происходят в чисто сектантских группах. Моралистические взгляды на вопросы расколов и тому подобного просто глупы. Расколы иногда являются абсолютно необходимым средством для достижения ясности в программных идеях и отбора тех сил, с которыми можно предпринять новое начало на более ясной основе. С другой стороны, при определенных обстоятельствах объединения двух или более групп, достигших соглашения по программным вопросам, являются абсолютно необходимыми для перегруппировки и консолидации сил рабочего авангарда.
Объединение троцкистской организации - Коммунистической Лиги Америки - с организацией Маете было, безусловно, прогрессивным событием. Оно позволило двум группам с различным происхождением и опытом достичь, по крайней мере, в формальном значении этого слова, соглашения по программным вопросам. Единственный способ проверить, является ли это соглашение реальным, перспективным или только формальным, единственный способ узнать, какие элементы в каждой группе могут внести вклад в дальнейшее прогрессивное развитие всего движения, - единственный способ этого заключается в самом объединении, в сплочении двух групп и в выяснении всех этих вопросов по мере накопления совместного опыта.
Как и по всему миру, начиная с 1928 года, в американском движении была длительная и непрерывная серия расколов. Основной причиной этого было, конечно, перерождение Коммунистического Интернационала под давлением всемирного окружения русской революции и вследствие попыток сталинской бюрократии подстроиться под это окружение ценой отказа от программы интернационализма. Перерождение Коммунистического Интернационала не могло не привести к размежеваниям и расколам. Во всех партиях те, кто защищал неискаженный марксизм, находясь внутри этих перерождающихся организаций, были источником неприятностей и конфликтов, а бюрократия не могла найти иного способа борьбы с этим источником, кроме бюрократических изгнаний. Нас исключили из американской Коммунистической партии в октябре 1928 года. Еще через шесть месяцев, весной 1929 года, были изгнаны лавстоуновцы, создавшие третью по счету коммунистическую организацию в нашей стране. Общей приметой этих времен были маленькие секты и группы отдельных ярких личностей с их друзьями, отражавшие широкий набор всевозможных странностей и причуд. Наше движение переживало период распыления и размежевания, пока новый подъем классовой борьбы и новая проверка программных установок всем мировым опытом не создали почву для возобновившейся интеграции.
Была наша фракция и фракция Лавстоуна. Была маленькая группа Вайсборда (Weisbord), общая численность которой одно время достигала 12 или 13 человек, но которая производила достаточно шума, чтобы о ней думали, будто она представляет собой великую историческую тенденцию. Более того, вайсбордовцы, неудовлетворенные созданием независимой организации, добились - и в этом можно видеть всеобщий естественный закон для таких случайно созданных групп - пары дальнейших расколов внутри собственных рядов. Филдовцы, - то есть Филд и его немногочисленные сподвижники, родственники и друзья, которых мы изгнали из нашего движение за предательство в дни гостиничной забастовки, - естественно, создали собственную организацию, издавали газету и говорили от имени всего рабочего класса.
Лавстоуновцы пережили раскол из-за людей Гитлоу (Gitlow), а еще через несколько месяцев - из-за маленькой группы, представленной Зэмом (Zam) Кроме этого, с 1919 года в нашей стране существовала еще одна коммунистическая группа, называвшаяся Пролетарской партией (Proletarian Party), которая существовала в изоляции и также периодически переживала расколы.
Деморализация нашего движения, характерная для данного периода, отразилась в этой тенденции к распылению, в этой нескончаемой череде расколов. Эта болезнь должна была развиваться по своим законам. На протяжении всего этого периода мы, троцкисты, никогда не кричали о единстве, особенно в первые пять лет нашего раздельного существования. Мы сосредоточились на работе по прояснению программы и отвергали любые разговоры об импровизированных объединениях с группами, которые не были к нам достаточно близки в том, что мы считали тогда и считаем сейчас вопросом всех вопросов - то есть в вопросе программы. Слияние, которое мы осуществили в декабре 1934 года, было первым случаем объединения за весь этот период. Точно так же, как настоящие троцкисты были первыми, кого изгнали из Коммунистической партии, когда сталинисты приступили к полной бюрократизации Третьего Интернационала и подавлению революционной и критической мысли, точно так же троцкистская группа была первой, кто выдвинул инициативу развития нового процесса перегруппировки и объединения, когда для подобных шагов появились политические предпосылки. Это был первый положительный знак начинающегося контрпроцесса, противоположного тенденции распадов, распылений и расколов.
Объединение троцкистов с мастовцами, образование Рабочей партии, несомненно, представляло собой огромный шаг вперед, но только один шаг. Вскоре всем нам - по крайней мере, наиболее влиятельным лидерам бывшей Коммунистической Лиги - стало ясно, что перегруппировка революционных сил еще только начинается. Мы были обязаны придерживаться этого реалистического подхода, поскольку, как уже упоминалось в предыдущих лекциях, одновременно с радикальными переменами у мастовцев, важные изменения наблюдались также в Социалистической партии Соединенных Штатов, да и во всем социал-демократическом движении по всему миру.
Новые и молодые элементы в рабочем движении, не несшие ответственность за предательства, совершенные в прошлом, были потрясены и разбужены сильнейшим воздействием мировых событий, особенно крушением германского рабочего движения и приходом фашизма к власти. Над старой и одряхлевшей организацией социал-демократов дули новые ветры. Там формировалось новое крыло, отражавшее стремление огромного числа людей к поиску революционной программы. Мы полагали, что все это нельзя недооценивать, поскольку это было очевидным фактом, элементом американской политической реальности. Даже после образования новой партии и провозглашения ее объединением авангарда, мы понимали, что не можем отгораживаться и отмахиваться от участия в этом новом движении, от взаимодействия с этими новыми элементами, проявлявшими силу, здоровье и революционную жизнеспособность. Наоборот, мы были обязаны помочь этому нарождающемуся течению в Социалистической партии выйти на верную дорогу. Мы были убеждены, что они не смогут сделать это без нашей помощи, поскольку у них нет марксистских лидеров и нет традиции, поскольку на каждом шагу всевозможные силы, влияния и обстоятельства преграждают им путь к ясному видению революционной программы. Их решающий шанс, их возможность развиваться по революционному пути были связаны с более опытными и проверенными марксистскими кадрами, представленными в только что образованной Рабочей партии. Лидеры расплывчатого левого крыла в Социалистической партии называли себя "милитантовцами". Почему - этого мы никогда не могли понять. Militant - так с самого начала называлось официальное издание американских троцкистов, и все признавали, что это было оправданное название для нашей газеты. Слово "милитант" означало партийного работника, партийного активиста, партийного борца. Но почему тогдашние лидеры левого крыла Социалистической партии, которые были филистерами до мозга костей, которые не имели ни традиций, ни серьезных знаний, которые не имели ничего, могли называть себя "милитантовцами" - это остается проблемой, которую предстоит решить тем любителям исторических изысканий, которые еще появляются в нашем движении. Эту причину еще предстоит открыть. По крайней мере, мне она не известна.
Все это жалкое руководство, все эти случайные фигуры, притворщики и болтуны, не способные на настоящие жертвы и серьезную борьбу за идеи, не отличающиеся настоящей преданностью движению, - а большинство из них теперь работает в пользу правительства, занимаясь различными связанными с войной делами - все эти "халифы на час" мало нас интересуют. Интересует же нас тот факт, что ниже, под этой пеной, в Социалистической партии находилось живое и молодое движение, значительное число активных рабочих элементов, профсоюзные деятели и борцы за права безработных, представлявшие собой хороший сырьевой материал для революционной партии. В данном случае наблюдаются огромные различия. Сложно иметь дело с лидерами такого типа, который характерен для Социалистической партии и для любого из ее крыльев - как тогда, так и в нынешние времена. Но из серьезных рядовых борцов, профсоюзных активистов и радикальной молодежи вы можете создать партию, которая способна встать во главе революции. Мы хотели найти к ним дорогу. В то время еще никто не знал, и тем более не знали сами молодые социалисты, по какому пути предстоит развиваться их движению. Их подавляла консервативная бюрократия Социалистической партии, и время от времени их бездарные лидеры - так называемые "милитантовцы" - проявляли склонность к капитуляции перед бюрократией правого крыла.
С другой стороны, давление на них оказывали сталинисты, у которых имелась влиятельная пресса, аппарат и очень много денег, предназначенных для подкупа, причем они без колебаний использовали деньги на подобные цели. В то время сталинисты оказывали необычайное давление на социалистов с тем, чтобы взять под контроль прогрессивное левое течение и повернуть его с реформистского направления к сталинизму. Они добились успехов на этом пути в Испании и во многих других европейских странах. Молодое социалистическое движение в Испании, которое по собственной инициативе заявило о своей поддержке идеи Четвертого Интернационала, было отвергнуто испанскими троцкистами, которые, бесплодные в своей сектантской чистоте, избегали какого-либо маневрирования в сторону молодых социалистов. Они были довольны, повторив ритуал разрыва между социал-демократией и Коминтерном в 1914-19 гг., в результате чего сталинисты смогли их обойти, повести за собой эту многообещающую организацию молодых социалистов и сделать из нее приложение к сталинизму. Это был один из решающих факторов крушения Испанской революции. Мы не хотели, чтобы подобное случилось и у нас. Изначально сталинисты имели преимущество перед нами. Среди левого крыла социалистов уже существовали сильные настроения в пользу примирения со сталинизмом, а сталинисты вовсю работали с демагогическим лозунгом "единства". Мы видели существование проблемы и понимали, что если мы не возьмемся энергично за дело, то произошедшее в Испании повторится и у нас.
Мы еще только начинали свою деятельность под независимым знаменем Рабочей партии, но эта новая проблема не могла ждать. Мы стали добиваться того, чтобы все больше и больше внимания уделялось Социалистической партии и ее развивающемуся левому крылу. Мы аргументировали это следующим образом: мы должны мешать сталинистам. Мы должны вклиниться между сталинистами и этим развивающимся движением левого социализма, а затем повернуть его в сторону подлинного марксизма. А чтобы осуществить это, мы должны отложить в сторону любой организационный фетишизм. Мы не можем довольствоваться словами: "Вот Рабочая партия. У нее есть верная программа. Приходите и вступайте в нее!" Это подход сектантов. Это левое крыло представляет собой свободную группу из нескольких тысяч людей внутри Социалистической партии, довольно неопределенную по своим концепциям, дезориентированную и находящуюся под плохим руководством, но очень полезную для будущих времен, если она будет должным образом обогащена идеями марксизма.
Наша позиция была сформулирована в резолюции Кэннона-Шахтмана. В своей партии мы встретили решительное сопротивление со стороны Ойлера, а также Маете. Ойлеровцы строили свою позицию на сектантской и догматической основе. Они не только не хотели
иметь ничего общего с нынешней ориентацией на Социалистическую партию, но настаивали также как на принципиальном вопросе, что мы должны категорически отказаться от рассмотрения подобной темы и в будущем. Мы создали партию, говорили ойлеровцы. Она существует. Пусть левые социалисты присоединяются к нам, если разделяют нашу программу. Мы - это Магомед, а они - это гора, и гора должна идти к нам. В этом и заключались все их предписания для растерянных молодых социалистов, которые никогда не проявляли даже малейшей склонности к вступлению в нашу партию. Мы сказали: "Нет, это слишком просто. Большевики должны проявлять достаточную политическую инициативу, чтобы помочь левым социалистам найти свой путь к верной программе. Если мы сделаем это, тогда задача объединения с ними в общую организацию может быть легко решена".
Маете возражал против этого - не с принципиальных позиций, а с позиций организационного фетишизма, и еще больше - из собственной гордости. Подобные чувства играют в политике фатальную роль. Гордость, злость, враждебность, - любые подобные чувства, влияя на политический курс, ведут только к поражению и крушению тех, кто открывает им дорогу. Вы знаете, что в одной связанной с борьбой за награды профессии, в этом "мужественном искусстве самообороны", среди первых уроков, которые молодой боксер получает от опытного тренера, всегда бывает наставление сохранять спокойствие, когда встречаешься с противником на ринге. "Никогда не теряй на ринге рассудок. Никогда не теряй голову, иначе очнешься потом на ковре". Боксеры должны вести бой расчетливо, но не эмоционально. К политике это правило приложимо вдвойне. Маете не мог смириться с мыслью, что после того, как мы создали партию и провозгласили ее единственной, мы должны еще уделять внимание какой-то другой партии. Мы должны идти собственным путем, высоко держать головы и смотреть, что из этого получится. Если они не смогут присоединиться к нам - что ж, это будет их вина. Позиция Маете не была должным образом продуманной, не отвечала объективной необходимости. Она не подходила для такой ситуации. Если бы мы остались в стороне, сталинисты смогли бы поглотить социалистическое левое крыло и использовать его в качестве еще одной дубины против нас, как это произошло в Испании.
Прежде чем вопрос о Социалистической партии мог быть решен, и тем самым было бы устранено еще одно препятствие на пути развития американской парии рабочего авангарда, нам предстояло выдержать борьбу по этому вопросу внутри рядов Рабочей партии. Мы должны были вести борьбу по этому принципиальному вопросу с сектантами, а когда они проявили упрямство и отсутствие дисциплины, нам пришлось прогнать их из партии. Я сказал об этом довольно жестко, потому что именно так нам пришлось действовать против ойлеровцев - с жестокостью Если бы мы не смогли сделать это в 193 5 году, если бы мы проявили какую-либо сентиментальность к людям, разрушавшим наши политические перспективы своим глупым формализмом, тогда наше движение разрушилось бы в том же 1935 году. Мы были бы лишены возможности дальнейшего развития. Произошел бы неизбежный распад. Движение закончило бы свой путь в тупике сектантской бесполезности.
Сектантство - это не просто любопытная особенность. Сектантство - это политическая болезнь, которая разрушает любую организацию, где она укрепляется и не искореняется вовремя. Наша партия сегодня продолжает жить и оставаться вполне здоровой благодаря тому, что мы боролись против сектантства терапевтическими и хирургическими методами в 1935 году. Терапевтическое лечение представляется более подходящим и всегда должно применяться в первую очередь. Наши методы заключались в открытом и точном определении марксистских принципов и сектантских карикатур на них; с помощью дискуссии, терпеливого разъяснения. Этими методами мы очистили атмосферу от ядовитых испарений и, хотя поначалу были в меньшинстве, в конечном итоге завоевали большинство и изолировали ойлеровцев. Это было сделано не за один день. На это ушло много месяцев. Хирургическое вмешательство потребовалось только тогда, когда побежденные ойлеровцы стали систематически нарушать партийную дисциплину и готовить раскол. С помощью дискуссий и разъяснений мы смогли просветить подавляющее большинство партийцев. Партийный организм вылечился, и его здоровье поправилось. Лишь на кончик мизинца была занесена инфекция, и уже начиналась гангрена, поэтому нам пришлось просто его ампутировать. Вот почему партия сегодня продолжает жить и остается способной говорить о тех временах.
После того, как удалось разобраться с ойлеровцами, нам предстояло пережить довольно долгую фракционную борьбу с мастовцами. Два внутренних конфликта отмечали первый год существования Рабочей партии, прежде чем был расчищен путь для решения проблемы левого крыла Социалистической партии. Эти внутренние столкновения, которые поглощали энергию новой партии почти с самого начала ее существования, были, конечно, очень утомительны. Нам нужно было иметь год или два для созидательной работы, не прерываемой этими трудностями, конфликтами и внутренней борьбой. Однако история развивалась по иному пути. Мы еще не успели начать работу в новой партии, как уже столкнулись с проблемой левого крыла Социалистической партии. Мы не пришли к согласию насчет того, что следует делать, и поэтому должны были потратить целый год на борьбу вокруг этого вопроса.
Конечно, эти конфликты начались не сразу. Новая партия, организованная в начале декабря 1934 года, начала свою деятельность вполне успешно. Одним из первых проявлений политической активности нашей партии, которое также должно было символизировать объединение двух потоков, стала совместная поездка с выступлениями по всей стране, предпринятая Маете и мной. Везде нас встречали с энтузиазмом. В радикальном рабочем движении легко было заметить общее воодушевление, связанное с тем фактом, что после долгого периода разобщения и расколов теперь начинался процесс объединения. В большинстве мест у нас были очень удачные митинги, а своей высшей точки наше турне достигло в Миннеаполисе. Это было примерно через шесть месяцев после победы великих забастовок; нас встречали там очень хорошо. Товарищи в Миннеаполисе были весьма довольны тем, что мы не позволили себе полностью раствориться в экономических забастовках и не упустили возможность для развития чисто политической партийной деятельности. Товарищи в Миннеаполисе тепло приветствовали наше объединение с другой группой, активисты которой имели очень высокую репутацию, благодаря работе, проделанной ими в движении безработных, во время забастовки в Толидо и т.д. Нам оказали хороший прием и по собственной инициативе провели хорошо спланированную серию собраний и конференций, увенчавшуюся банкетом в честь Национального секретаря партии и редактора той газеты, которая была столь дорога их сердцам - газеты Militant. Они всегда действовали правильно у себя в Миннеаполисе. Во время нашего пребывания там они решили приодеть нас таким образом, который соответствовал бы нашему положению. Их руководящие товарищи пришли из профсоюзной штаб-квартиры, взяли с собой Маете и меня - которые, надо признать, имели в это время довольно потрепанный вид, - и устроили нам целое турне по магазинам мануфактуры и галантереям. Они одели нас в новые наряды с ног до головы. Это был прекрасный жест. Я отлично помнил эти костюмы еще долго после того, как перестал их носить. Летом 1936 года Маете, дезориентированный всеми проблемами и трудностями, а также находясь под тяжелым впечатлением от крови и насилия гражданской войны в Испании и Московских процессов, вернулся, как вы знаете, к своей изначальной деятельности религиозного проповедника и возвратился в церковь. Винсент Данн узнал эту новость из одного частного письма и отправился с этим сообщением к
Биллу Брауну. "Билл, - сказал он, - что ты об этом думаешь? Маете вернулся в церковь". Билла это потрясло. "Будь я проклят!" - сказал он. А через минуту добавил: "Послушай, Винсент, мы должны забрать у него тот костюм!" Однако ему следовало бы знать, что проповедники никогда и ничего не возвращают.
В Миннеаполисе мы расстались. Маете отправился затем на Юг, чтобы охватить и другие регионы страны. Я в завершение поездки отправился в Калифорнию. Это было то время, когда в Сакраменто проходил суд над членами Коммунистической партии по делу "криминал-синдикализма". Среди обвиняемых был один из наших товарищей, Норман Мини (Mini), и поскольку он стал троцкистом, сталинисты не только отказались защищать его, но даже назвали его в своей прессе "провокатором", когда он находился под судом. Внепартийная Рабочая защита (Non-Partisan Labor Defens), не связанный со сталинистами защитный комитет, проделала выдающуюся работу, обеспечивая защиту товарищу Мини. Мы в полной мере использовали все политические аспекты этой ситуации.
Еще во время нашей поездки, продолжавшейся пару месяцев, до нас стали доходить первые отзвуки очередных неприятностей с сектантскими болтунами, начинавшихся в Нью-Йорке. Такое всегда начиналось в Нью-Йорке. Они не хотели дать партии покоя, они не хотели, чтобы партия успешно начала свою деятельность. Посмотрите, какая была ситуация. Существовала только что созданная организация, представлявшая собой объединения людей с совершенно различным опытом и различными истоками. Этой партии требовалось немного времени, чтобы сработаться, чтобы установить мир в ходе совместной работы. Это была самая разумная, самая реалистическая программа для первого этапа. Но нельзя ожидать разума и реализма от сектантов. Они ворвались в эту объединенную организацию в Нью-Йорке с планами "большевизации" программы. Они собирались превратить в большевиков этих центристов-мастовцев, независимо от того, хотели этого они сами или нет. И очень быстро. Дискуссии! Они просто перепугали этих мастовцев своими дискуссиями, заявлениями, разъяснениями, которые нередко продолжались целую ночь. Они занимались выискиванием "вопросов", подвергая травле всех, кто мог бы отклониться от прямой и узкой тропинки доктрины. Никакого мира, никакой братской совместной работы, никаких разъяснений в спокойной атмосфере; нельзя позволять молодой партии развиваться естественным и органическим путем. Безответственная фракционная борьба была тем вкладом, который сектанты стали вносить в нашу работу почти с самого начала.
Эти ссоры в Нью-Йорке готовили условия для последующего взрыва на знаменитой Конференции рабочих активистов (Active Workers Conference), созванной нашей партией в Питтсбурге в марте 1935 года. Конференция рабочих активистов была великолепным форумом, который стал возможным благодаря опыту американской Рабочей партии. Идея заключалась в том, чтобы пригласить всех партийных активистов из конкретного региона или со всей страны, собрать всех в одном центре, чтобы обсудить практическую работу, рассказать о накопленном опыте, познакомиться друг с другом и т.д. Это - чудесный форум, как показал позднее наш дальнейший опыт в Чикаго в 1940 году, а потом еще раз в 1941 году. Это прекрасно срабатывает, когда в партии существует гармония и когда вы можете вместе работать над общим делом. Но когда в партии существуют серьезные конфликты, которые не могут быть разрешены иначе, как на официальном съезде, особенно же если безответственная фракция ведет себя вызывающе, тогда лучше избегать неформальных конференций рабочих активистов, которые по уставу не имеют права решать споры. В подобной ситуации неофициальные собрания только поддерживают пламя фракционной борьбы. Мы поняли это в Питтсбурге.
Конференция рабочих активистов, которую мы попытались провести в Питтсбурге, потерпела ужасную неудачу, потому что с самого ее открытия ойлеровцы использовали ее как арену для прямого выступления в ходе их фракционной борьбы против "оппортунизма" руководства. Товарищи из числа мастовцев, не имевшие опыта партийной политической жизни, пришли со своим наивным представлением, что им нужно выслушивать каждый доклад о массовой партийной работе и обсуждать, как они могут ее понемногу развивать. Вместо этого они с самого начала столкнулись с ничем не ограниченной фракционной борьбой. Ойлеровцы начали борьбу с выборов председателя, а затем фанатично, не на жизнь, а на смерть продолжали вести ее по каждому вопросу.
Это была такая фракционная бойня, какую я никогда не видел прежде в подобной обстановке. Сорок или пятьдесят ни в чем не повинных рабочих, почти или совсем не имевших опыта в сфере партийной политики и организации, пришедшие туда в надежде получить воодушевление от этой новой партии, а также получить полезные рекомендации касательно их практической работы, были вынуждены день и ночь напролет слушать партийные дискуссии, споры и фракционные обвинения. Я представляю, как многие из них с беспокойством говорили друг другу: "Куда мы попали? Нам всегда говорили, что троцкисты - это сумасшедшие акулы в борьбе за формальные тезисы и профессиональные фракционеры. Похоже, что в этих словах есть доля правды". Они увидели там фракционную борьбу в ее наихудшем варианте.
Работающий с массами активист, как правило, предпочитает вести как можно меньше дискуссий, обсуждать лишь самые необходимые детали, а затем переходить к действию В Питтсбурге они, как и мы, хотели сразу заняться делом и обменяться опытом практической партийной работы: деятельности в профсоюзах, лигах безработных, функционировании партийных отделений, затронуть финансовые вопросы и т.д. Сектанты не интересовались такими скучными делами. Они настаивали на том, чтобы обсудить положение в Эфиопии, Китае, "французский поворот" и другие "принципиальные вопросы", которые, конечно, были очень важными, но не входили в повестку дня конференции.
Тремя их лидерами были Ойлер, Стэмм (Stamm) и Зак (Zack). Я не знаю, много ли вам известно про знаменитого Джозефа Зака. Он незадолго до этого перешел к нам из лагеря сталинизма, но сделал лишь краткую остановку в нашем лагере на пути к другим ориентирам. Он был одним из бюрократов внутри сталинистской партии и внес полноценный вклад в разложение и бюрократическое перерождение этой партии. Потом он на несколько недель стал троцкистом - или, максимум, на несколько месяцев. Он еще не успел замочить свои ботинки в нашей организации, как уже совершил новый поворот и стал нападать на нас "слева". Некоторое время мы его терпели, но когда он стал подрывать партийную дисциплину, мы прогнали его. Он долго летал в пространстве и в конечном итоге приземлился в антикоммунистическом "демократическом" лагере в качестве сотрудника газеты New Leader - вы знаете эту социал-демократическую газету с Пятнадцатой стрит, этот Дом Старых Ренегатов, где обитают все политические калеки и прокаженные.
В Питтсбурге Маете объединился с Шахтманом и Кэнноном, чтобы отбить эту атаку сектантов. Он был способен понять разрушительность их поведения. Маете всегда был в высшей степени ответственным и конструктивным в своем подходе к нашей организации. Он был очень рад сотрудничать с нами и помочь в усмирении этих диких людей, нанося по ним удары и лишая их возможности разрушать партийную работу. И ему, конечно, тоже нужна была наша помощь. Маете был в слишком высокой степени джентльменом, чтобы вести себя с ними так, как они заслуживали. Мы немного отбросили их в Питтсбурге, но ничего не решили. Мы понимали, что решающая борьба еще впереди и что
вопрос надо решить как в теоретическом, так и в практическом плане. Все наши надежды на то, что партия какое-то время сможет свободно дышать, наши надежды на сохранение гармонии ради развития массовой партийной работы, подрывались безответственными сектантами.
Мы вернулись в Нью-Йорк, полные решимости сбросить пиджаки и довести эту борьбу до конца. То, что мы сделали, было для партии благом. Партия в некоторой степени обязана нам за это - за то, что мы не церемонились с сектантством, когда оно стало заразным. Мы разработали целую кампанию наступательных действий против ойлеровцев. Они хотели дискуссии? Мы предложили им - и всей партии - провести всестороннюю дискуссию, которая не оставила бы невыясненным хотя бы один стоящий на обсуждении вопрос. Наша цель заключалась в том, чтобы вновь просветить членов партии, которые были заражены сектантской болезнью, а если окажется, что лидеров переделать уже невозможно, тогда изолировать их в партии настолько, чтобы они не могли мешать ее развитию и подрывать ее работу. Высокие надежды, появившиеся у нас на объединительном съезде, стали, естественно, понемногу угасать, когда мы столкнулись со всеми этими трудностями.
Но в политике никогда не бывает прямых дорог. Людям, которых легко можно выбить из колеи, чьи сердца замирают во времена конфликтов и отступлений, не стоит идти в революционную политику. Последняя всегда представляет собой тяжелую борьбу и не дает никаких гарантий спокойного плавания. Да и как его можно ожидать? На несколько сотен или тысяч людей давит вся тяжесть буржуазного общества. Если эти люди не едины в своих взглядах, если они скатываются до ссор между собой, то это тоже проявление того ужасного давления, которое буржуазный мир оказывает на авангард пролетариата, а еще больше на авангард авангарда. В этом заключается подлинный источник серьезной фракционной борьбы. Каждый, кто приходит в политику, должен стремиться к пониманию этих вещей; стремиться к тому, чтобы ясно видеть их с политической точки зрения и находить для них политическое решение. Так мы и поступили в отношении ойлеровцев. Мы не были выбиты из колеи и сердца у нас не замирали. Мы проанализировали вопрос с политической точки зрения и решили разобраться с ним в политическом плане.
Внутренняя борьба угрожала парализовать новую партию Объективные факторы, действовавшие в массовом рабочем движении, не способствовали тому, чтобы мы могли перекрыть внутренние фракционные конфликты мощным притоком новобранцев. Подъем левого крыла Социалистической партии мог бы оказаться фатальным для нашего дальнейшего развития по пути совершенно независимого движения, игнорирующего Социалистическую партию. Уже тот факт, что в Социалистической партии усиливается левое крыло, делал ее более привлекательной для радикально настроенных рабочих, чем когда-либо за многие годы. Социалистическая партия была гораздо более крупной организацией, чем наша партия. А мы, наблюдая за каждым знаком и симптомом, стали замечать, что рабочие, поворачивающиеся к радикальным идеям, а также и рабочие, ушедшие ранее из политического движения и желавшие с ним воссоединиться, шли теперь в Социалистическую партию, а не в нашу. Они полагали, что благодаря развитию левого крыла, Социалистическая партия в конечном итоге должна стать подлинно революционной партией. Это препятствовало притоку новобранцев в Рабочую партию. Для нас это было тревожным предупреждением, что мы не должны оставаться изолированными от левого крыла Социалистической партии.
В разгар этих трудностей и конфликтов мы были связаны трудностями финансового характера. Одним из важнейших факторов развития американской Рабочей партии, а до
того Конференции за прогрессивное рабочее действие, были личные связи и знакомства Маете, а также связанный с этим приток финансовых ресурсов. После своего прихода в рабочее движение в 1917 году - во время Лоуренсовской забастовки (Lawrence Strike) - Маете вступил в профсоюз текстильщиков и стал одним из его выдающихся лидеров. Затем он основал Бруквудский Рабочий колледж (Brookwood Labor College) в Катоне (Katonah), штат Нью-Йорк, и поддрживал его несколько лет, затрачивая много денег. Еще находясь в Бруквуде, он основал Конференцию за прогрессивное рабочее действие (в 1929 году). Позднее он оставил Бруквудский Рабочий колледж и полностью посвятил себя политике. Все это время ему удавалось собирать значительные денежные суммы от разных состоятельных людей, которые испытывали к нему личное доверие и хотели поддержать его работу. Он мог обеспечивать такую поддержку благодаря своей разнообразной деятельности. Это был основной способ финансирования Конференции за прогрессивное рабочее действие и американской Рабочей партии. Но когда Маете объединился с троцкистами, чтобы создать Рабочую партию, эти жертвователи стали понемногу от него отходить. Многие из его друзей, сторонников и знакомых были церковными людьми, христианскими социальными работниками и просто благотворителями - людьми с того теологического "дна", с которого пришел и сам Маете. Они хотели поддерживать профсоюзы, давать деньги безработным, финансировать Рабочий колледж, где бедные рабочие могли бы получить образование, помогать Конференции делать что-нибудь "прогрессивное" - что бы под этим ни подразумевалось. Но давать деньги - пусть даже Маете - на троцкизм? Нет, это уже слишком. Троцкизм - это слишком серьезно; троцкизм означает действие. Самые преданные благотворители Маете, на финансовую помощь которых он рассчитывал в целях расширения активности объединенной партии, стали уходить в сторону один за другим.
Мы начинали с весьма амбициозной программы партийной деятельности. Энтузиазм объединительного съезда обеспечил нам приток вкладов из различных источников, и в нашем распоряжении поначалу имелись кое-какие деньги. Пока мы с Маете находились в дороге, парни в Нью-Йорке решили, что нам, по крайней мере, нужно иметь представительную штаб-квартиру. Они стали большое помещение на углу Пятнадцатой стрит и Пятой авеню. Полагаю, что аренда обходилась в 150 или 175 долларов в месяц.
Там имелись всевозможные офисы для различных официальных и должностных лиц. Они установили коммутатор - не просто телефон, а именно коммутатор, за которым работала телефонистка, а различные официальные лица, редакторы и функционеры поднимали телефонные трубки - с кем они разговаривали, я не знаю. Все это выглядело неплохо, пока продолжалось. Но это было уже не лето, а золотая осень. Летом 1935 года нас выгнали за невнесение арендной платы. Нам пришлось ограничиться тем, что было в пределах наших возможностей, и стать малопривлекательный старый чердак на Одиннадцатой стрит. Мы отказались от коммутатора и решили ограничиться одним телефоном - да и тот через несколько месяцев был отключен из-за неоплаченных счетов. Однако мы смогли выжить.
В этот период мы, не жалея сил, старались развивать массовую партийную работу. Национальная Лига безработных (National Unemployed League), созданная еще старой организацией Маете, имела процветающие отделения во многих частях страны, особенно в Огайо, Пенсильвании и некоторых районах Западной Вирджинии. Полагаю, что мы смогли оказать действенную помощь рядовым работникам, которые занимались этим великим начинанием. Через эти организации безработных мы смогли выйти на тысячи рабочих. Но наш дальнейший опыт послужил для нас и полезным уроком в сфере массовой работы. Организации безработных могут создаваться и быстро расти во времена экономических кризисов, благодаря чему могут возникнуть иллюзорные представления об их стабильности и революционном потенциале. Но даже в самом лучшем случае они являются неустойчивыми и легко распадающимися структурами; они утекают между пальцев, словно песок. В ту самую минуту, когда типичный безработный получает работу, он предпочитает забыть об организации безработных. Он не хочет, чтобы ему напоминали о бедствиях прошлых времен. Кроме этого, люди, постоянно не имеющие работы, очень часто поддаются деморализации и отчаянию. Я не знаю в революционном движении ни одной более обескураживающей и приводящей в уныние задачи, чем задача сохранения подобной организации. Это тяжелая работа - собирать ее месяц за месяцем, год за годом, в надежде создать для революционного движения нечто прочное и стабильное.
Я думаю, один надежный урок, который мы получили из опыта этих времен, состоит в том, что настоящей базой для революционной партии являются рабочие, постоянно занятые на своих заводах. Вот где заключена сила, жизнеспособность и уверенность в будущем. Безработные массы и организации безработных никогда не смогут заменить в качестве подобной базы заводских рабочих.
В этот же период ходили разговоры о приближающейся забастовке на резиновых фабриках в Экроне (Akron). Некоторые из нас отправились туда, пытаясь с помощью различных контактов найти путь к участию в забастовке. Из этого ничего не получилось. Забастовка была отложена. Я упоминаю об этом случае только с тем, чтобы показать, как мы всегда ориентировались на активность масс и старались не упускать ни одной возможности. В то лето началась забастовка рабочих "Шевроле" в Толидо. Наши товарищи проявляли в этой забастовке высочайшую активность. Туда отправился Маете, оказавший огромное влияние на рядовых активистов забастовки. Благодаря его деятельности мы много выиграли в плане репутации, но не получили ничего осязаемого в организационном отношении. Я увидел в этом одну из слабых сторон методов Маете, когда смог наблюдать его личные качества на протяжении некоторого отрезка времени.
Он был хорошим администратором, хорошим организатором масс, он очень быстро завоевывал доверие рабочих. Однако он в большей степени проявлял склонность приспосабливаться к массам, чем это может позволить себе настоящий политический лидер; в результате ему нечасто удавалось создавать сильное организационное ядро, базирующееся на программе и способное к постоянной деятельности. В почти каждом случае Маете хорошо выполнял массовую работу, но потом какое-то другое движение, менее жертвенное и благодушное, чем Маете, в итоге выигрывало.
В этот период партийной депрессии и внутренних трудностей начал проявлять себя Буденц (Budenz). Буденц, как один из лидеров американской Рабочей партии, автоматически вошел в новую партию - но без какого-либо энтузиазма. Он выступал против слияния. В то время он болел и не принимал никакого участия в нашей работе. После нескольких месяцев ворчания, он перешел в открытую оппозицию своему новому окружению. Он обвинял нас в том, что мы не придерживаемся "американского подхода". Это была одна из любимых идей американской Рабочей партии: то, что мы должны идти к американским рабочим с понятными словами, говорить их языком и подчеркивать те события американской истории, которые можно трактовать в революционном смысле и т.д. Мы, троцкисты, в своей борьбе против националистического перерождения сталинизма всегда делали акцент на принципы интернационализма. Когда мастовцы впервые стали обсуждать с нами этот вопрос, они были сильно удивлены тем, что мы полностью согласились поддержать "американский подход". Много лет назад наша фракция в Коммунистической партии уже, по сути дела, вела борьбу за эту линию. Мы добивались того, чтобы Коммунистическая партия, которая воодушевлялась русской революцией и всегда смотрела на Россию, больше обращала внимания и на особенности своей страны. Мы говорили, что партия должна американизироваться, всеми возможными способами адаптироваться к психологии, обычаям и традициям американских рабочих, иллюстрировать свою пропаганду, когда это возможно, примерами из американской
истории. Мы были полностью согласны с этим. Я не знаю, заметил ли кто-нибудь из вас, что мы немного попытались использовать этот прием во время недавнего процесса в Миннеаполисе. В ходе перекрестного допроса мистер Швейнаут (Schweinaut) пытался заставить меня сказать, что бы мы делали, если бы армия и флот выступили против рабоче-крестьянского правительства. Я привел ему пример того, что делал Линкольн во время Гражданской войны в Америке.
Мы все выступали за американизацию подобного рода, то есть за адаптацию нашей пропагандистской техники к условиям страны. Это тоже верная ленинская линия. Однако Буденц очень скоро показал, что под американизмом он имеет ввиду грубую версию джингоизма. Он пришел в Национальный комитет нашей партии с предложением о том, что вся наша программа должна быть оформлена как поправка к Конституции, что вся наша революционная программа должна быть сведена к единственному парламентскому проекту. Это была бы совершенно капитулянтская, филистерская программа худшего образца. Буденц попытался внести некоторую смуту в наши ряды, надеясь сыграть на предубеждениях и неосведомленности. В данном случае нам следовало опасаться определенного отклика, ведь его хорошо знали простые рабочие, и он сам был простым рабочим. Существовало широко распространенное мнение, что троцкисты - это бумажные акулы и любители мелочных споров, которые не понимают ничего в реалиях массового движения и с которыми никакой организатор масс не может иметь дела. Нам нужно было все время помнить об этом предубеждении, направленном против нас. Нам не было особого дела до Буденца. С ним все было ясно. Но нас очень интересовали его друзья среди простых рабочих, пришедшие из американской Рабочей партии. Против Буденца мы действовали очень осторожно. Мы не исключали его и не угрожали ему. Мы просто начали очень обстоятельную дискуссию. Мы стали очень терпеливо все разъяснять, вести политическую дискуссию, заниматься политическим просвещением.
Я думаю, что политическое просвещение, к которому мы тогда обратились в связи с вопросом о Буденце, послужило образцом для нашего движения. Результаты этого стали видны позднее, когда Буденц с его обывательской "американизацией" программы дошел до логического завершения и продался сталинистам, которые в то время двумя руками размахивали звездно-полосатым флагом. Он рассчитывал, что сможет расколоть партию и увести с собой всех наших опытных и нужных рядовых активистов. Он крупно просчитался. Он недооценил все то, что было достигнуто найм благодаря предшествующей терпеливой дискуссии и сотрудничеству в ходе совместной работы. В конечном итоге Буденц оказался в изоляции и отправился к сталинистам совершенно один. Простые рабочие сохранили верность партии и стали постепенно превращаться из связанных с массами активистов в настоящих большевиков. Это требует времени. Никто не рождается большевиком. Им нужно стать. И им нельзя стать, просто занимаясь чтением книг. Большевиком можно стать за долгое время, сочетая работу в массах, борьбу, личные жертвоприношения, испытания, обучение и дискуссии. Формирование большевика - это длительный процесс. Но зато, когда вы уже становитесь большевиком, вы обретаете очень много. Когда вы в достаточной мере станете большевиком, вы сможете сделать все, что захотите сделать, в том числе и революцию.
У нас было много различных трудностей и внутренних конфликтов, но все они были лишь отблесками главной борьбы, которая велась вокруг вопроса о левом крыле Социалистической партии. Это была центральная точка всех интересов. В июне 1935 года у нас развернулась большая битва вокруг этого вопроса на Пленуме Национального комитета. Этот "июньский Пленум" был выдающимся событием в истории нашей партии. Это была уже не хаотичная свалка, в отличие от того, что произошло в марте в Питтсбурге. На этот июньский Пленум мы пришли готовыми к борьбе. Мы пришли
организованными и решительными, у нас имелись заранее подготовленные резолюции, все, чтобы превратить дискуссии на Пленуме в площадку для открытой борьбы, которая сможет прояснить вопрос и просветить партийцев.
Мы потребовали уделять больше внимания Социалистической партии. Перед нашими глазами появлялось все больше свидетельств того, что наша партия не привлекает к себе неорганизованных радикальных рабочих, а ведь мы на это так надеялись. К нам приходили очень немногие, а основная их часть вступала в Социалистическую партию, полагая, что из ее левого крыла сможет сформироваться будущая революционная партия. Рабочие не хотят присоединяться к маленькой партии, если они могут вступить в более крупную. Их нельзя за это осуждать; в самих по себе малых размерах партии нет никакой добродетели. Мы видели, что Социалистическая партия притягивает таких рабочих и закрывает дверь для притока новобранцев в Рабочую партию. Даже притом, что левое крыло Социалистической партии не ведет против нас намеренную борьбу, оно уже благодаря своему большому численному перевесу притягивает к себе перспективных новобранцев и уводит их от нас. Социалистическая партия перекрывает наш путь. Мы должны убрать это препятствие с нашей дороги.
На июньском Пленуме распались старые связи. Бернам присоединился к нам, поддержав резолюция Кэннона-Шахтмана по вопросу о Социалистической партии. Маете и Ойлер оказались вместе на противоположной стороне. На мартовской Конференции рабочих активистов Маете был в одном блоке с нами, однако там политические вопросы не были ясно определены. Ко времени июньского Пленума у Маете появлялось все больше и больше подозрений, что у нас, возможно, есть какие-то идеи насчет Социалистической партии, которые могут повредить сплоченности Рабочей партии как организации. Он был категорически против этого и вступил в реально существовавший, хотя и не официальный, блок с ойлеровцами. Отчасти к этой порочной комбинации его подталкивал Эберн со своей маленькой кликой; они не заслуживали того, чтобы называться фракцией, поскольку не имели принципов. Эта клика беспринципных внутрипартийных спорщиков воспользовалась ситуацией, и такое сочетание - мастовцы, ойлеровцы и аберновцы - составило большинство на июньском Пленуме.
Великую борьбу против сектантства мы начали, находясь в меньшинстве - и в руководстве, и во всей партии. Наша программа в кратком изложении была такой: больше внимания левому крылу и всему, что происходит в Социалистической партии. В чем может выражаться это усиленное внимание? (1) В многочисленных статьях в нашей прессе, которые содержали бы анализ всего происходящего в Социалистической партии, были бы адресованы рабочим из левого крыла, доносили бы до них дружескую критику и советы. Это могло бы облегчить наше сближение с ними. (2) В наделении наших людей инструкциями устанавливать личные контакты среди левых социалистов и пытаться вызвать у них интерес к политическим дискуссиям, обсуждению принципиальных вопросов, совместным митингам и т.д. (3) В создании троцкистских фракций внутри Социалистической партии. Надо направить группу - человек 30 или 40 для вступления в Социалистическую партию, которая будет действовать внутри этой партии в интересах большевистского просвещения ее левого крыла. Эти три пункта составляли первую половину нашей программы. Вторая половина была направлена на то, чтобы сохранить открытыми любые организационные перспективы. Очевидно, что это ставило нас на своего рода оборонительные позиции. Мы не говорили: "Давайте вступим в Социалистическую партию". С другой стороны, мы не говорили, что никогда и ни при каких обстоятельствах не вступим в Социалистическую партию. Мы говорили: "Давайте в данном случае оставим дверь открытой. Давайте укреплять Рабочую партию, стремиться развивать ее на основе независимой деятельности. Но давайте также будем устанавливать
тесные связи с левым крылом Социалистической партии, стремиться к объединению с ними и посмотрим, к чему приведут дальнейшие события в плане организационной стороны вопроса".
По сути, мы не могли тогда вступить в Социалистическую партию, даже если бы вся наша партия этого захотела. Этого не допустило бы ее правое крыло, державшее под контролем Нью-Йорк. Мы понимали, что в Социалистической партии происходит большое брожение и что ситуация может вскоре радикально измениться. Мы хотели быть готовыми к любым переменам, которые могут произойти. Мы говорили: "Возможно, что левое крыло будет изгнано из Социалистической партии и присоединится к нам, или же создаст вместе с нами новую партию. А может быть уйдет правое крыло, тем самым Социалистическая партия станет для нас открытой и мы сможем вступить в нее, чтобы помешать сталинистам прибрать все движение к рукам. Давайте оставим вопрос открытым и подождем дальнейших событий".
Это не устраивало наших оппонентов. Ойлеровцы, как всегда поступают сектанты, выдвинули абсолютно четкую и категоричную программу. Они говорили: "Не надо вступать в Социалистическую партию, ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем; это вопрос принципа". Почему мы должны предопределять все наше будущее в июне 1935 года? Почему? Потому что Социалистическая партия относится ко Второму Интернационалу, который обанкротился в 1914 году и был осужден Розой Люксембург и Лениным. Вследствие банкротства Второго Интернационала был создан Коммунистический Интернационал. Если мы вступим в Социалистическую партию, - сейчас или в будущем - то окажем услугу социал-демократии и дадим новый кредит доверия всем этим шейдеманам и носке, которые убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург". В этом и проявилась вся сущность ойлеризма. Объяснять им, что с той поры произошли огромные перемены, появились новые люди, новые факторы, новые политические ориентиры? Сектантам очень трудно что-либо объяснить. Ойлеровцы требовали, чтобы наша партия в принципе отвергла "французский поворот", как именовалось решение французских троцкистов вступить в Социалистическую партию Франции. Ойлеровцы отвергали такую политику для любой страны мира. Мы боролись против них с принципиальных позиций. Мы защищали "французский поворот". Мы говорили, что при аналогичных обстоятельствах мы должны будем сделать нечто подобное и в Америке.
Они обвиняли нас в том, что мы осознанно стремимся вступить в Социалистическую партию, что мы скрываем свои истинные цели и используем ради этих целей своих однопартийцев. Многие члены партии некоторое время верили в такие обвинения, но в этом не было правды. Наблюдая ситуацию в Социалистической партии, мы понимали, что в то время невозможно было занять более определенную позицию. Мы не хотели вступать в Социалистическую партию в данный момент, но мы и не хотели закрывать дорогу для подобного решения в будущем с помощью некой декларации принципов. Партию не надо переигрывать путем маневров, ее надо просвещать - если вы намереваетесь построить революционную партию Я должен сказать, что руководство, которое ведет такие игры, не заслуживает какого-либо доверия. Я никогда не связывал себя с подобным политическим курсом. Если вы верите во что-то, тогда необходимо сразу начать пропагандировать это, чтобы просвещение распространялось как можно быстрее. Но немного стоит та партия, которая не ведет осознанной работы, которая не имеет полного представления о том, что она делает и зачем. Сохранять спокойствие и надеяться, что программу как-нибудь удастся понемногу осуществить - это не марксистская, а мелкобуржуазная политика, несколько образцов которой дал нам впоследствии морализаторствующий профессор Бернам. Цель любой фракционной борьбы, с точки зрения троцкистов, состоит не просто в
том, чтобы добиться преимущества и завоевать большинство на сегодняшний день. Это порочная концепция; она принадлежит другому миру, но никак не нашему.
Этот июньский Пленум открыто происходил перед глазами наших партийцев. Дискуссия стала такой горячей, что мы не могли удержать ее в четырех стенах. Все члены нашей партии с интересом наблюдали за происходящим. Они все так или иначе стояли у дверей. Мы продолжали Пленум, ведя споры днем и ночью. У троцкистов есть физическая особенность - я не знаю, как это объяснить. Обычно их физическое состояние не лучше, чем у других людей, а иногда и похуже. Но я неоднократно замечал, что в ходе политических столкновений, когда борьба ведется вокруг той или иной политической идеи, троцкисты могут держаться дольше, выступать больше и чаще, чем люди каких- либо иных политических убеждений. Отчасти наше преимущество на Пленуме было именно таким физическим преимуществом. Мы просто измотали их. В конце концов, около четырех часов ночи, на третьи сутки дискуссии, измученные представители большинства прекратили дебаты. В три часа они выступили за прекращение дискуссии, после чего мы говорили еще целый час, сославшись на то, что иначе были бы нарушены принципы демократии. К этому времени они настолько устали, что уже не разбирались, в чем здесь демократия, а в чем ее нарушение; зато мы все еще были полны бодрости. Они закрыли Пленум, когда мы оставались в меньшинстве, но до последнего момента мы находились в атаке.
После Пленума дискуссия перешла в партийные ряды. Мы были полны решимости нанести поражение сектантской политике и изолировать сектантскую фракцию. После четырех месяцев внутрипартийных споров стало ясно, что мы добились успеха. Мощнейшие удары дискуссии разбили блок Масте-Ойлера, и ойлеровцы оказались в изоляции. В дальнейшем нелояльность левых сектантов стала совершенно очевидной. Они стали нарушать партийную дисциплину; вопреки партийному запрету начали распространять на митингах собственные публикации. Они начали отстаивать право иметь собственную прессу в качестве независимой фракции. На октябрьском Пленуме мы приняли резолюцию, в которой разъяснялось, что их требования не могут быть выполнены с практической точки зрения, а кроме того, в принципе являются ошибочными с точки зрения большинства. Эту резолюцию написал Шахтман, объяснивший, почему их требования являются ошибочными и не могут быть выполнены. Позднее, в ходе борьбы с мелкобуржуазной оппозицией, Шахтман написал другую резолюцию, в которой показал, насколько его фракции необходимо и допустимо с точки зрения принципов иметь независимый печатный орган. В таком противоречии для нас не было ничего нового и странного. Шахтман всегда отличался не только выдающимися литературными способностями, но и не менее выдающейся литературной переменчивостью, что позволяло ему одинаково хорошо отстаивать противоположные позиции в споре. Я думаю, что за каждым человеком надо признавать его подлинные заслуги, а Шахтман вполне достоин такого комплимента.
На октябрьском Пленуме требования ойлеровцев были отклонены, и по инициативе Маете им было вынесено строгое предупреждение прекратить и не допускать в дальнейшем нарушения партийной дисциплины. Они не откликнулись на это предупреждение и продолжали систематически нарушать партийную дисциплину. На этом основании они были исключены из партии вскоре после октябрьского Пленума.
В то самое время, когда описанные события происходили в наших рядах, быстро изменялась ситуация в руководстве Социалистической партии. Правое крыло, которое концентрировалось в Нью-Йорке вокруг Рэнд-скул (Rand School), газеты Daily Forward и профсоюзной бюрократии, становилось в ходе борьбы все более и более агрессивным; оно оказалось в меньшинстве и по собственной инициативе ушло в декабре 1935 года. Это создало в Социалистической партии совершенно новую ситуацию. Уход правого крыла открыл нам столь необходимую возможность устанавливать прямой контакт с развивающимся левым крылом. Благодаря окончательному решению вопроса с сектантами, наши руки к этому времени были развязаны, и мы оказались готовы воспользоваться этой возможностью.
