Показать все теги
Часть четвертая
БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ
Глава 19
ВОССТАНОВЛЕНИЕ СИЛ
После Третьего крестового похода на Западе стали появляться вопросы относительно значения и эффективности христианской священной войны. «Ужасы» 1187 года — поражение франков при Хаттине и захват мусульманами Иерусалима — подтолкнули Европу к отправке на Восток самой крупной и хорошо организованной экспедиции. Величайшие короли латинского христианского мира повели в бой десятки тысяч крестоносцев. И все же Святой город остался в руках ислама, так же как и одна из самых почитаемых христианских реликвий — Истинный крест. Учитывая физические, эмоциональные и финансовые жертвы, принесенные в 1188–1192 годах, и последовавший за ними шокирующий провал, латинское христианство рано или поздно должно было снова задуматься об очередном Крестовом походе, пересмотрев и придав новую форму идее священной войны во имя Бога.
ИЗМЕНЕНИЯ НА ЛАТИНСКОМ ЗАПАДЕ
Фундаментальные сдвиги, происшедшие в латинской Европе, также помогли разжечь пламя «преобразования» христианской священной войны. Движение крестоносцев зародилось и оформилось в XI веке и начале XII. Но к 1200 году многие существенные черты западного общества изменились и продолжали трансформироваться: ускорение урбанизации меняло структуру населения, стимулировало социальную мобильность и усиление класса купцов. В таких странах, как Франция, усилилась централизация королевской власти. Более важными были связанные с этим перемены в интеллектуальной и духовной жизни Европы. С самого начала крестоносный энтузиазм подстегивался тем фактом, что почти все латиняне чувствовали огромную потребность получить отпущение грехов. Но в ходе XII века отношение к искупительной и благочестивой практике претерпело развитие, и на Запад просочились новые идеи относительно того, что есть «хорошая христианская жизнь».
Постепенно внутренние формы духовности стали преобладать над внешним проявлением благочестия. Впервые в Средние века то, что человек думает и чувствует, во что верит, стало таким же, или даже более важным, чем то, что он говорит и делает. В связи с этим человеческие отношения с Богом и Христом стали считаться более личными и прямыми. Эти идеи имели большой потенциал и могли разрушить установившиеся рамки средневековой религии. Ритуал, ведущий к спасению, такой как физическое паломничество, — одна из основ крестоносного движения, — к примеру, лишался смысла, если значение имело лишь внутреннее раскаяние. И если, как начали предполагать теологи, милосердие Господа вездесуще и присутствует во всех и во всем, тогда зачем отправляться в путешествие на другой край земли, чтобы пытаться найти Его прощение в таком месте, как Иерусалим? Полная преобразующая сила этой идеологической революции проявилась намного позже, но первые признаки ее влияния в XIII веке уже ощущались.
В начале XIII века латинское христианство также столкнулось с более прямыми и безотлагательными проблемами. Первой была ересь. Европа некогда была оплотом религиозной ортодоксальности и подчинения догматам, но в течение последнего столетия на Западе наблюдалась вспышка (почти эпидемических масштабов) всевозможных «еретических» верований и движений. Они колебались от сравнительно безобидного подстрекательского бреда не имевших духовного сана демагогов до сложных и довольно-таки замысловатых альтернативных религий. Среди последних можно назвать дуалистов катаров, веривших в двух богов, доброго и злого, и отрицавших то, что Христос когда-то жил на земле в человеческом облике (а значит, они отрицали первичные латинские христианские доктрины — распятия, искупления и воскрешения). Помимо осужденных Римско-католической церковью как еретики, были и другие течения, также отличные от традиционных, но тем не менее сумевшие заручиться папским одобрением. Это монахи нищенствующих орденов — францисканцы и доминиканцы, — которые выступали за бедность, посвящали себя донесению слова Божьего до людей с большим пылом и рвением. Церковь вскоре захотела использовать ораторский динамизм монахов для проповедования нового Крестового похода. Однако евангелический энтузиазм нищенствующих монахов также имел силу оказывать воздействие на цели священной войны; он вплетал нить изменений в знакомый фон завоеваний и обороны.[1]
Мир XIII века был миром новых идей и иных проблем, в котором крестоносному движению предстояло сыграть другую роль и принять новые формы. Главный вопрос, вскоре ставший ясным современникам: что все это будет означать для войны на Святой земле?
ПАПА ИННОКЕНТИЙ III
Этот вопрос занимал папу Иннокентия III — вероятно, самого могущественного и влиятельного римского понтифика в средневековой истории и определенно самого активного и увлеченного покровителя Крестовых походов. Иннокентий был избран папой 8 января 1198 года и сразу взялся за дело живо и энергично. На протяжении предшествующих семнадцати лет пять весьма престарелых пап умерли вскоре после воцарения на троне понтифика. Иннокентий же был молод — ему только что исполнилось тридцать семь лет, он был полон энергии и больших амбиций. Он по всем параметрам идеально подходил для новой роли. Происходя из римского аристократического рода, он имел превосходные политические и церковные связи в Центральной Италии. Также он получил хорошее образование, изучив церковное право в Болонье, а теологию в Париже.
Более того, время прихода к власти Иннокентия было фантастически благоприятным. После папы Григория VII и реформ XI века папская власть упорно сдерживалась агрессивными нападками Германской империи Гогенштауфенов. Затруднительное положение Рима еще более ухудшилось в 1194 году, когда император Генрих IV (сын и наследник Фридриха Барбароссы) благодаря браку стал также королем Сицилии — папское государство оказалось окруженным с севера и юга. Но в сентябре 1197 года Генрих IV неожиданно умер от малярии, оставив наследником трехлетнего сына Фридриха. Мир Гогенштауфенов неожиданно погрузился в глубокий династический кризис, растянувшийся на десятилетия. В результате папа получил великолепную возможность действовать на европейской сцене относительно свободно.[2]
Представления Иннокентия о папской власти
Папа Иннокентий был абсолютно уверен в важнейшей — и, по его представлению, данной свыше — власти римского понтифика. Иннокентий считал себя земным представителем Христа. Ранние понтифики могли мечтать о достижении значимого, а не просто теоретического господства над латинской церковью, однако стремления Иннокентия простирались далеко за пределы церковной или духовной сферы. По его убеждению, папа должен быть господином всего западного христианского мира, возможно, даже всех христиан на земле, проводником воли Божьей, чья власть превосходит власть мирских правителей. Иными словами, папа должен создавать и смещать королей и императоров.
Иннокентий также обладал четким представлением о том, чего хотел достичь, имея абсолютную власть, — вернуть Иерусалим. Он, судя по всему, обладал искренней и неподдельной привязанностью к Святому городу; большая часть срока его пребывания у власти впоследствии была так или иначе посвящена обеспечению захвата Иерусалима. Но, как и многие жители Запада, новый папа был подавлен ограниченными достижениями Третьего крестового похода. По его убеждению, экспедиция не сумела вернуть Иерусалим по двум веским причинам, и у него имелось четкое представление, как исправить обе.
Очевидно, Бог позволил франкам потерпеть поражение в Леванте в наказание за очевидные грехи всего латинского христианства. Поэтому следует удвоить усилия в деле осуществления реформ и очищения Запада. Европу следует привести — если понадобится, силой — в новое состояние: ее необходимо объединить духовно и политически под благочестивой властью Рима, очистив от страшной, разъедающей ее заразы ереси. А верующих людей необходимо направлять к добродетельной жизни, им надо давать возможность искупить свои грехи, так чтобы они нашли пути к спасению. Такими средствами латинский мир будет очищен, и тогда Господь, возможно, позволит христианству одержать победу на Святой земле.
Папа Иннокентий также свято верил, что сама практика Крестового похода тоже нуждается в изменении, и сделал вывод, что функциональные меры приведут к духовному обновлению. И он приступил к усовершенствованию управления священной войной, с тем чтобы дать возможность ее участникам действовать с большей чистотой намерений. Оглядываясь назад, папа выделил три фундаментальные проблемы: слишком много неподходящих людей (в первую очередь не участвующих в боевых действиях) принимали крест; экспедиции плохо финансировались; и они имели неэффективное командование. Неудивительно, что Иннокентий был твердо уверен в своей способности справиться с этими трудностями. Латинская церковь выступит вперед и подтвердит свое право направлять крестоносное движение, возьмет на себя контроль за набором рекрутов, финансированием и лидерством. Красота этого плана, с точки зрения папы, заключалась в том, что крестоносцы, участвующие в «усовершенствованной» священной войне, не только имеют больше шансов вытеснить из Иерусалима ислам; само участие латинян в такой покаянной экспедиции будет одновременно служить искуплению их грехов, таким образом помогая всему западному христианскому миру идти по пути добродетели.
Имея в виду все сказанное, Иннокентий задумал, как только станет папой, начать подготовку к новому Крестовому походу и озвучил призыв к оружию 15 августа 1198 года. Он отчетливо представлял себе это славное предприятие, проповедование, организация и исполнение которого будут идти под его личным контролем, уверенный, что столь упорядоченная и святая экспедиция непременно будет удостоена Божественного одобрения.
Подготовка Крестового похода
В первые годы своего пребывания на престоле понтифика Иннокентий занимался концентрацией всех механизмов управления Крестовым походом в Риме, рассчитывая наделить священную войну статусом предприятия, руководимого папством. В 1198 и 1199 годах он ввел целый ряд инновационных реформ, которые сформировали хребет крестоносной политики. При Иннокентии духовное вознаграждение (индульгенция), предлагавшееся крестоносцам, было реконфигурировано и усилено. Тем, кто принял крест, давалось твердое обещание «полного прощения их грехов» и заверение, что военная служба избавит их от всех наказаний — и на земле, и на небесах. Однако требовалось, чтобы крестоносцы выказывали «покаяние вслух и в сердце» за прегрешения, то есть раскаяние должно было быть внешним и внутренним. Индульгенция Иннокентия также тщательно отделяла очистительную силу священной войны от физического труда человека: больше не считалось, что страдания и трудности, перенесенные в кампании, служат спасению души; вместо этого духовные преимущества, полученные благодаря индульгенции, предоставлялись даром, милосердно данным Богом в награду за заслуги. Это был тонкий сдвиг, однако похоронивший некоторые теологические трудности, возникшие в связи с крестоносным движением (такие, как отношение Бога к человеку). Эта формулировка индульгенции превратилась в установленный «золотой стандарт» в латинской церкви, оставшись практически неизменной на всем протяжении Средневековья и после него.
Иннокентий также пытался создать новую финансовую систему, согласно которой бремя финансирования Крестового похода возлагалось на церковь. Система включала налог размером в одну сороковую часть на все доходы церкви на год и десятипроцентный налог на доходы папства. Новый папа поставил сундуки для пожертвований в церквах по всей Европе. В них прихожане должны были складывать подаяние в поддержку механизма священной войны. Папа также объявил, что эти монетарные дары сами по себе принесут дарителям индульгенцию, такую же, как те, что получают крестоносцы. Со временем эта идея изменила идеологию движения и имела далеко идущие последствия для всей истории римской церкви.
Иннокентий открыто признал, что бремя многочисленных обязанностей в Риме не позволяет ему возглавить Крестовый поход лично, но в 1198 и 1199 годах он назначил целый ряд папских легатов представлять его интересы и следить за ходом священной войны. Он также установил точные границы, обозначив тех, кто имел право проповедовать Крестовый поход, и мобилизовал для этой цели известного французского проповедника Фулька из Нейи. В то же самое время папа стремился установить для будущих крестоносцев строгий минимум службы, объявив, что, только проведя определенный период времени в Крестовом походе, человек сможет получить индульгенцию (сначала это было два года, потом срок был снижен до года).
Все это казалось удивительно эффективным, и все же, несмотря на энергию и уверенность Иннокентия, все его усилия привели к весьма скромным результатам: ожидаемых толп исполненных восторженного энтузиазма воинов не было (хотя крест приняли многие бедняки); сундуки для подаяния стояли пустыми. Первая энциклика Иннокентия призвала начать Крестовый поход в марте 1199 года, но эта дата наступила и прошла, а никаких признаков активной деятельности так и не было. Наконец в декабре 1199 года появился второй призыв. К этому времени контроль над тем, что могло стать Четвертым крестовым походом, постепенно ускользал из рук папы.
В действительности концепция крестоносного движения папы Иннокентия была некорректна в своей основе. Абсолютистская по тону, она не обеспечивала интерактивного сотрудничества между церковью и лидерами из числа мирян. Папа воображал, что короли и аристократия латинского христианского мира легко склонятся перед его волей, поскольку это якобы угодно Богу. Но это оказалось совсем не так. Начиная с Первого крестового похода европейская мирская знать была чрезвычайно важна для крестоносного движения. Именно ее лихорадочный энтузиазм мог вызвать увеличение набора рекрутов благодаря социальным сетям родства и вассальной зависимости, а их военное лидерство могло стать решающим в священной войне. Иннокентий определенно надеялся привлечь для участия в Крестовом походе рыцарей, феодалов и даже королей, но только в качестве послушных пешек, а не как равных или союзников.
Историки обычно предполагали, что Иннокентий намеренно ограничивал степень королевского участия в Крестовом походе, однако это не совсем так. Для начала, по крайней мере, он намеревался договориться о мире между анжуйской Англией и капетингской Францией и даже сделал попытку убедить короля Ричарда I принять крест. Но когда Львиное Сердце в 1199 году умер, несбыточные планы как-то включить Анжуйскую монархию в «папский Крестовый поход» испарились. После смерти Ричарда его брат Джон был слишком занят борьбой за власть в Англии и в анжуйских владениях, чтобы думать о Крестовом походе. Французский король Филипп-Август также дал понять, что не намерен покидать Европу до тех пор, пока не будут решены все вопросы с анжуйцами. А непрекращающаяся борьба за власть в Германии не позволила участвовать в Крестовом походе Гогенштауфенам. Но даже когда стало очевидно, что коронованные особы этих трех государств не будут участвовать, Иннокентий не попытался обратиться к высшей аристократии. Возможно, он думал, что представители этого класса соберутся на его призыв по доброй воле, обрадовавшись возможности быть у него на побегушках. В этом папа ошибся, и эта ошибка имела самые трагические последствия для всего христианского мира.[3]
ЧЕТВЕРТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Вопреки надеждам и ожиданиям папы Иннокентия III в Четвертом крестовом походе участвовали в основном светские люди, он подчинялся нецерковным лидерам и находился под влиянием мирских проблем. Настоящий энтузиазм и активный набор в экспедицию европейской элиты начался только после того, как приняли крест два известных аристократа из Северной Франции — граф Тибо Шампанский и его кузен Людовик, граф де Блуа. Это произошло на рыцарском турнире в Экри (к северу от Реймса) в конце ноября 1199 года. В феврале 1200 года к ним присоединился граф Бодуэн Фландрский. Все они были представителями высшей латинской знати, имели обширные связи при дворах Англии и Франции. Каждый обладал бесценной «крестоносной родословной», поскольку уже несколько поколений их семейства сражались на Святой земле. И все же, хотя все они, безусловно, знали о проповедях Фулька из Нейи, нет никаких свидетельств, позволяющих предположить, что с ними входил в непосредственный контакт тот или иной представитель папства. Конечно, как и ранние крестоносцы, они считали, что откликнулись на призыв к оружию, санкционированный папой, но, судя по всему, они не ощущали потребности во взаимодействии с Римом в вопросах планирования и осуществления экспедиции. В результате возникло тревожное разобщение между их видами на будущее и идеализированными представлениями Иннокентия III.
Отклонения, ведущие к катастрофе
В апреле 1201 года группа послов крестоносцев — представлявших Тибо, Людовика и Бодуэна — заключила злополучное соглашение с венецианскими моряками. Согласно договоренности необходимо было построить флот для перевозки 33 500 крестоносцев и 4500 лошадей через Средиземное море в обмен на выплату 85 тысяч марок серебром. Масштабная задача потребовала от венецианцев временного приостановления торговли и использования всей своей энергии и возможностей для постройки необходимого количества судов в ограниченные сроки.
План был ненадежным с самого начала. Использование морского транспорта для достижения Святой земли стало популярным во время Третьего крестового похода, когда и англичане, и французы следовали на войну по морю. Проблема заключалась в том, что морское путешествие было дорогостоящим и, в сравнении с сухопутным маршем, требовало больших начальных денежных вложений. Флоты, используемые участниками Третьего крестового похода, оплачивались королевскими домами, но и тогда собрать требуемые суммы было не так легко. При отсутствии участия и поддержки короны Четвертый крестовый поход неизбежно столкнулся с большими трудностями при оплате долгов венецианцам. Договор 1201 года также основывался на заведомо нереальной предпосылке, что каждый латинянин, принявший крест, согласится отправиться из одного и того же порта в указанную дату, даже несмотря на то, что пока не было прецедентов систематических отправок такого типа, и в клятве крестоносцев ничего не говорилось об обязательстве отплыть непременно из Венеции. План мог сработать, если бы светские лидеры скоординировали свои действия с папством, чтобы устроить общий сбор. На деле Иннокентий, похоже, даже не знал о договоре с Венецией. Осознав, что он быстро теряет даже видимость контроля над экспедицией, папа неохотно подтвердил договор. После этого Иннокентий постепенно оказывался между двух огней: желанием заставить Крестовый поход повиноваться, отозвав свою поддержку, и надеждой, что кампания все же как-то найдет способ сделать то, что угодно Богу.
Перспективам Четвертого крестового похода был нанесен тяжелый удар в мае 1201 года, когда Тибо Шампанский, которому было двадцать с небольшим лет, заболел и умер. Общее лидерство перешло к аристократу из Северной Италии Бонифацию Монферратскому, братья которого Вильгельм и Конрад имели внушительную «крестоносную родословную». Когда крестоносцы начали собираться в Венеции, сразу стала очевидной проблема. К середине лета 1202 года прибыло только 13 тысяч воинов. Крест приняло намного меньше франков, чем предполагалось, а из тех, кто все же вступил в ряды крестоносцев, многие предпочли отправиться на Восток из других портов — например, из Марселя.
Даже собрав все доступные средства, лидеры крестоносцев не смогли наскрести нужную сумму. Венецианцы выполнили свою часть сделки — флот был построен, однако им все еще не было выплачено 34 тысячи марок. От неминуемого краха экспедицию спасло вмешательство венецианского дожа Энрико Дандоло. Иссохший, наполовину слепой восьмидесятилетний старик, неуемная энергия и живой характер которого опровергали его возраст, превосходно разбирался в войне и политике. Он всегда стоял на страже интересов венецианцев. Дож предложил компенсировать долги крестоносцев и отправить собственные войска в Левант, если только крестоносцы сначала помогут Венеции победить ее врагов. Согласившись на эту сделку, Четвертый крестовый поход свернул с пути, ведущего на Святую землю.
Довольно скоро экспедиция разграбила город Зара, расположенный на побережье Далмации, — это был давний политический и экономический соперник Венеции. Иннокентий был крайне раздосадован, услышав об этом нападении, и его реакцией стало отлучение от церкви всего Крестового похода. Сначала этот акт неодобрения — крайняя духовная санкция из всех, имевшихся в распоряжении папы, — казалось, остановил кампанию. Но Иннокентий весьма неразумно принял раскаяние французских крестоносцев и позднее отменил их наказание (хотя венецианцы, не пытавшиеся получить прощение, остались отлученными от церкви). К этому времени среди крестоносцев стали раздаваться голоса несогласных, подвергавших сомнению направление, которое приняла экспедиция. Некоторые франки даже нашли возможность отбыть на Святую землю. Но большинство, однако, осталось с Бонифацием Монферратским и дожем Дандоло.
Когда добычи, полученной при захвате города Зара, оказалось недостаточно, Крестовый поход повернул к Константинополю и Византийской империи. Оправданием для столь необычного решения стал план крестоносцев восстановить права «законного» наследника Византии принца Алексея Ангела (сына свергнутого императора Исаака II Ангела), который затем расплатится с Венецией и финансирует поход на мусульманский Ближний Восток. Но на деле все обстояло не совсем так. Греки уже давно сдерживали амбиции венецианцев, желавших занять господствующее положение в средиземноморской торговле. Дандоло рассчитывал, по крайней мере, посадить на трон «ручного» императора, но, возможно, он имел в виду и другие, более обширные планы. Определенно дож не стал бы возражать, если бы Крестовый поход направился на Константинополь.
В общем, экспедиция позабыла о своей «священной» цели — возвращении Иерусалима. После короткого наступления существующий императорский режим в июле 1203 года был сброшен, причем ценой малой крови для греков, и Алексей был объявлен императором. Но когда выяснилось, что он не может выполнить свое обещание оказать щедрую финансовую помощь латинянам, отношения быстро испортились. В январе 1204 года Алексей был свергнут (и впоследствии задушен) членом соперничающего семейства Дука, получившим прозвище Мурзурфл, или Насупленные Брови (из-за его выдающихся бровей). Несмотря на собственную отчужденность в отношениях с последним императором, крестоносцы восприняли его свержение как переворот и назвали Мурзурфла тираном-узурпатором, которого следует убрать. Обеспечив себя, таким образом, веской причиной для военных действий, латиняне приготовились к полномасштабной осаде византийской столицы.
12 апреля 1204 года тысячи западных рыцарей ворвались в город и, несмотря на клятву крестоносцев, подвергли христианское население насилию, а город — разграблению. Великолепие Константинополя было уничтожено, город лишился своих величайших сокровищ, среди которых были такие священные реликвии, как Терновый венец и голова Иоанна Крестителя. Дож Дандоло захватил впечатляющую бронзовую статую четырех лошадей и отправил ее в Венецию, где она была позолочена и установлена над входом в базилику Святого Марка — как знак триумфа Венеции. Она по сей день остается в церкви.
Участники Четвертого крестового похода так и не отплыли в Палестину. Вместо этого они остались в Константинополе, основав новую латинскую империю, которую назвали Романия. Подражая византийской практике, ее первый суверен Бодуэн Фландрский 16 мая 1204 года надел украшенное драгоценными камнями облачение императора и был помазан на правление в монументальной базилике Святой Софии — духовном центре греческого православного христианства. А по другую сторону Босфора — в Малой Азии — уцелевшая греческая аристократия создала собственную империю — в Никее — и стала ждать возможности отмщения.
Причины и следствия
И современники, и ученые нашего времени задавались вопросом, что подвигло участников Четвертого крестового похода направиться к древней столице Византийской империи. Было выдвинуто предположение, что отклонение от маршрута было выражением растущего недоверия и антипатии, свойственных отношениям между крестоносцами и Византией в XII веке. Все же некоторые участники Второго крестового похода обдумывали возможность нападения на греческую столицу, а во время Третьего крестового похода был насильственно захвачен Кипр, византийский протекторат. Некоторые авторы даже намекали, что экспедиция в действительности была частью сложного антигреческого заговора, и захват Константинополя с самого начала был тщательно спланированной намеченной целью. Это представляется маловероятным, поскольку все предприятие с самого начала характеризовалось явным отсутствием эффективной организации.
На самом деле Крестовый поход был пущен по этому курсу плохо подготовленным договором с Венецией и почти наверняка дошел до стен Константинополя благодаря череде незапланированных прагматических решений и общих отклонений. Возможно, речь не шла о претворении грандиозного плана, но вместе с тем нельзя утверждать, что кровавый захват Константинополя латинянами не устраивал венецианцев и не содействовал амбициозным желаниям некоторых лидеров крестоносцев.
Экспедиция также подтвердила полный провал проекта «папского Крестового похода», так долго вынашиваемого Иннокентием III. События показали, что Иннокентий был не в состоянии навязать свою волю из Рима. В июне 1203 года, узнав об изменении маршрута Крестового похода и его движении к Константинополю, Иннокентий написал его лидерам и строго запретил нападать на христианскую столицу, однако на его запрет не обратили внимания. Затем в какой-то из периодов до ноября 1204 года Иннокентий получил письмо от нового латинского императора Бодуэна, возвещающее о захвате византийской столицы. Послание Бодуэна, очевидно, содержало изрядно облагороженную версию событий и представляло захват как величайший триумф христианства. Несмотря на прежние опасения, папа сначала возликовал. Создавалось впечатление, что по воле всемогущего Господа восточная и западная церкви теперь объединились под римским правлением и что с основанием новой латинской империи левантийские крестоносные государства теперь получат свежую помощь и активную поддержку. Только позднее он узнал подробности о кровожадной алчности, проявленной крестоносцами при захвате Константинополя, и его радость сменилась отвращением и презрением. Он отозвал свое первоначальное одобрение и назвал исход экспедиции позорной карикатурой.[4]
КОНТРОЛИРОВАТЬ ОГОНЬ
Иннокентий был потрясен тем, что Четвертый крестовый поход вышел из-под контроля, но довольно скоро его внутренний прагматизм и природный оптимизм вернули ему интерес к использованию могучей силы священной войны. В ходе следующего десятилетия он систематически делал попытки использовать и контролировать крестоносное движение. Однако в этот период он перенаправил оружие папской политики на новые театры военных действий против других врагов. Частично это было ответом на возникающие угрозы; таким образом, были направлены экспедиции против ливов, живших в Прибалтике, и против альмохадов — мавров Испании. Несмотря на неприятие обстоятельств формирования новой латинской империи, Иннокентий не мог не признать, что ей необходима защита, чтобы она смогла сыграть сколь бы то ни было значимую роль в борьбе за возвращение Святой земли. Таким образом, он поддержал намерение других крестоносцев укрепить Константинополь. Папа также сделал вывод, что Крестовые походы могут сыграть прямую и важную роль в его стремлении очистить Западную Европу. В 1209 году он организовал так называемый Альбигойский Крестовый поход против еретиков-катаров, живших в Юго-Восточной Франции, однако последовавшая кампания оказалась шокирующе жестокой и по большей части неэффективной, поскольку была подчинена своекорыстному стяжательству участников из Северной Франции.
Взрыв набожности наблюдался в 1212 году, когда по неустановленным причинам (возможно, это было как-то связано с проповедями Альбигойского Крестового похода) большие группы детей и подростков на севере Франции и в Германии неожиданно стали заявлять о своей преданности крестоносному движению. В последовавшем детском Крестовом походе два мальчика — юный французский пастух из Вандома по имени Этьен из Клуа и некто Николас из Кёльна — подняли толпы юных последователей, пообещав, что Бог будет следить за их путешествием в Левант и даст им чудесную силу, которая позволит свергнуть ислам, вернуть Иерусалим и вновь обрести Истинный крест. Они утверждали, что невинные дети смогут исполнить волю Господа так, как это недоступно взрослым, уже запятнанным грехом. До нас дошло немного надежных свидетельств о судьбе этих так называемых крестоносцев, но для современников, тогда живших во Франции, Германии и Италии — включая Иннокентия III, — их движение послужило благотворным напоминанием о том, что зов креста все еще может тронуть умы и сердца широких масс.[5]
К 1213 году Иннокентий понял, что расширение фокуса священной войны, по сути, привело к ослаблению латинского Востока, отвлекло внимание Запада от положения Святой земли, и он приступил к переосмыслению политики. Он лишил конфликты в Испании, на Балтике и в Южной Франции статуса крестоносных, таким образом перенаправив всю силу крестоносного энтузиазма на возвращение Иерусалима. Была объявлена новая грандиозная кампания — Пятый крестовый поход. В то же самое время он возобновил попытки установить полный папский контроль над организацией и ведением освященного насилия.
Начал он с еще более энергичных усилий, направленных на упорядочивание проповедей Пятого крестового похода. Иннокентий назначил специально отобранных священнослужителей, которые должны были нести в массы призыв к оружию, и региональных администраторов для надзора за вербовкой. Он также одобрил выпуск специальных наставлений, в которых содержались образцы проповедей и давались общие указания проповедникам. Хотя Крестовый поход привлек не много добровольцев из Франции — традиционного центра крестоносного энтузиазма, — в других регионах отклик был, и немалый. Восхищенные умелыми ораторами, среди которых были такие известные личности, как Жак де Витри и немецкий проповедник Оливер Падерборнский, на проповедях которого часто происходили «чудеса» вроде появления в небе сияющих крестов, тысячи опытных рыцарей из Венгрии, Германии, Италии и Нидерландов приняли крест.
Папские инициативы в сфере финансирования Крестового похода имели более проблематичные последствия. До этого времени он упорно настаивал, чтобы только опытным, хорошо обученным воинам разрешалось принимать крест, считая, что таким образом будет создана компактная и эффективная армия. В 1213 году он совершил крутой поворот, объявив, что в армию должно привлекаться как можно больше людей, независимо от их пригодности к участию в военных действиях. Это открытие шлюзов могло быть, по крайней мере частично, инициировано детским Крестовым походом, который со всей очевидностью продемонстрировал ширину и глубину крестоносного энтузиазма Запада. Однако планы Иннокентия оказались еще более замысловатыми. Раньше, когда готовился Четвертый крестовый поход, папа предложил, чтобы финансовые пожертвования в помощь священной войне вознаграждались индульгенцией. Теперь он усовершенствовал и развил эту идею. Иннокентий надеялся, что много тысяч людей будут участвовать в его новой кампании, но объявил, что любой, кто принял крест, но не имеет возможности сражаться лично, может вместо этого выплатить определенную сумму и все равно получит религиозную награду. Эта необычная реформа, возможно, была проведена с благими намерениями — обеспечить Крестовый поход и финансовыми, и военными ресурсами и распространить искупительную силу священной войны на более широкую аудиторию, однако она создала крайне опасный прецедент. Идея, что духовные заслуги можно купить за деньги, породила развитие сложной системы индульгенций, которая явилась самой широко критикуемой чертой латинского католицизма позднего Средневековья и ключевым фактором появления Реформации. Эти маячившие далеко впереди последствия еще не были очевидными в 1213 году, но даже тогда инновации Иннокентия вызвали резкую критику некоторых современников и в ходе XIII века привели к серьезным ошибкам крестоносного движения.
Тем не менее папа не изменил своей позиции. Призыв к новому Крестовому походу на Святую землю прозвучал снова в 1215 году на Четвертом латеранском соборе, созванном Иннокентием III, чтобы обсудить состояние христианства. Это зрелищное собрание — тогда крупнейшее в своем роде — подтвердило увеличение папской власти, достигнутое во время нахождения у власти Иннокентия. Одержимый мыслью о возможности сбора средств для священной войны, он возобновил крайне непопулярный церковный сбор, на этот раз в размере одной двадцатой доходов, на три года и назначил специальных должностных лиц для этого.
Меньше чем через год — 16 июля 1216 года — папа Иннокентий III умер от сильнейшей лихорадки — возможно, подхваченной во время проповеди Крестового похода в дождь возле Перуджи (центральная часть Италии). Это случилось до начала Пятого крестового похода.[6] Все время своего нахождения на посту понтифика он проповедовал священную войну, и, хотя кампании, которые велись по его повелению, достигли лишь ограниченного успеха, готовность папы поддержать и усовершенствовать крестоносное движение помогла вселить в него новую энергию. Во многих отношениях Иннокентий III сформировал движение в том виде, в каком оно существовало в будущих веках. Однако также правда и то, что монументальные амбиции Иннокентия намного превосходили реальные возможности папской власти, и его попытки установить прямой церковный контроль над Крестовыми походами были непродуманными и нереальными.
УТРЕМЕР В XIII ВЕКЕ
В начале XIII века, пока папство старалось оформить и использовать должным образом мощь Крестовых походов, баланс сил на Ближнем Востоке претерпел ряд судорожных изменений. После Третьего крестового похода и смерти Саладина и франки, и мусульмане были ослаблены и приведены в смятение серией кризисов в Палестине, Сирии и Египте. Латинским христианам, старавшимся выжить в Леванте и вынашивающим надежды на восстановление своих владений и экспансию, пришлось искать новые подходы к обороне Утремера и взаимодействию с исламом.
Летом 1216 года французский священнослужитель Жак де Витри имел срочное дело в Центральной Италии. Достигнув пятидесятилетнего возраста, Жак был образованным церковником, ярым реформатором и талантливым оратором. Он уже заслужил известность своими проповедями альбигойских кампаний и Пятого крестового похода. Возможно, именно его проповеди пробудили к жизни так называемый детский Крестовый поход. Впоследствии Жак создал очень ценное собрание материалов, относящихся к Крестовым походам, начиная от писем и исторических повествований и кончая «моделями» проповедей. Но в 1216 году он был избран новым епископом Акры, и, прежде чем отправиться в Левант, ему нужно было папское утверждение и благословение. Жак собирался встретиться с Иннокентием III, но прибыл в Перуджу 17 июля, на следующий день после смерти понтифика. Войдя в церковь, где ожидало погребения тело понтифика, Жак обнаружил, что ночью мародеры лишили тело папы богатых одежд. Остался только полуобнаженный, уже начавший разлагаться на летней жаре труп. «Как коротка и тщетна обманчивая слава этого мира», — заметил Жак, описывая происшедшее.
На следующий день преемником Иннокентия был избран папа Гонорий III, и Жак получил его благословение. Той осенью епископ отбыл на корабле из Генуи на Восток. Он совершил опасное пятинедельное путешествие, во время которого корабль неоднократно попадал в жестокие осенние шторм, во время которых «пассажиры на борту не могли ни есть, ни пить под страхом смерти». В Акру он прибыл в начале ноября 1216 года и в последующие месяцы совершил большое путешествие по Утремеру с проповедями, рассчитывая укрепить моральный дух христиан в преддверии Пятого крестового похода. Ближневосточный мир встретил его хронической политической нестабильностью, но кроме уже привычных старых соперников на сцене появились новые силы.[7]
Баланс сил на франкском Востоке
Если говорить о территории, государства крестоносцев были только слабой тенью себя прежних. Иерусалим и внутренние территории Палестины были в руках мусульман, и латинское Иерусалимское королевство теперь было бы правильнее называть Акрским королевством. Во владении франков осталась только узкая прибрежная полоса, от Яффы на юге до Бейрута на севере — последний был взят с помощью группы немецких крестоносцев в 1197 году. К моменту прибытия Жака де Витри на Восток иерусалимская монархия выбрала своей новой столицей Акру. Графство Триполи сохранило плацдарм в Ливане, и ряд крепостей тамплиеров и госпитальеров продлевали франкскую территорию на север. Поскольку мусульмане продолжали контролировать регион вокруг Латакии, не было сухопутной связи с княжеством Антиохия, да и это некогда могущественное княжество теперь было всего лишь небольшим участком земли вокруг самой Антиохии.
Уязвимость каждого из уцелевших франкских государств усугублялась ожесточенной борьбой за власть. Генрих Шампанский, правитель франкской Палестины, назначенный в конце Третьего крестового похода, дожил до 1197 года и погиб в результате несчастного случая — выпал из окна дворца в Акре. Единственный остававшийся в живых член королевской династии — Изабелла (вдова Генриха) — вышла замуж за Амори из рода Лузиньянов[8], который правил до 1205 года и тоже умер, переев рыбы. Вскоре после этого Изабелла последовала за ним. Затем королевский титул перешел к дочери Изабеллы от брака с Конрадом Монферратским, и наследование иерусалимской короны постепенно пошло через крайне запутанную сеть браков, несовершеннолетних правителей и регентств, и такое положение сохранялось на протяжении почти всего XIII века. В этой ситуации довольно много могущества и власти получили франкские бароны. В первые десятилетия из всеобщей неразберихи на политической сцене возникли две крупные фигуры.
Жан Ибелин (сын Балиана Ибелина) был регентом при королевской наследнице Марии в 1205–1210 годах[9] и стал самым важным латинским бароном в Палестине. Несмотря на то что на землях его предков в Ибелине и Рамле теперь властвовали мусульмане, династия Ибелинов в этот период процветала. Жану было дано лордство в Бейруте, и, кроме того, его семья имела прочную связь с франкским Кипром.
Соперником Ибелина был Жан де Бриенн, французский рыцарь из Шампани, происходивший из второстепенной знати. Жан женился на Марии в 1210 году, а когда она в 1212 году умерла, стал регентом и весьма эффективным правителем при их малолетней дочери Изабелле II. Вероятно, ему было около тридцати лет. Жан был опытным военным, имел в роду крестоносцев, однако ему не хватало богатства и связей на Западе. Большую часть своей карьеры он посвятил утверждению прав на иерусалимскую корону, называя себя королем, несмотря на возражения местной знати. Еще один шаг к известности Жан сделал в 1214 году, женившись на принцессе Стефании, наследнице армянского христианского королевства Киликия.
Под мудрым правлением последнего правителя из Рубенидов короля Левона I (правившего как принц Леон II в 1187–1198 годах и как король в 1198–1218 годах) восточное христианское королевство Киликия в XIII веке стало доминирующей силой в политике Северной Сирии и Малой Азии. Благодаря комбинации военных противостояний и смешанных браков династия Рубенидов тесно вплелась в историю латинской Антиохии и Триполи. После смерти графа Раймунда III Триполийского в 1187 году линии наследования в графстве и княжестве переплелись, и началась борьба за власть между франкскими и армянскими претендентами, даже более запутанная, чем в Палестине. Она продолжалась до 1219 года, когда Боэмунд IV взял власть над Антиохией и Триполи.[10]
Затянувшиеся междоусобные конфликты ослабляли и отвлекали внимание христиан Утремера в начале нового века, резко ограничивая их стремление к возврату прежних владений (на самом деле похожие проблемы периодически возникали до конца века). Но ущерб от этих мелких склок в какой-то мере компенсировался разногласиями, существовавшими и у мусульман.
Судьба империи Айюбидов
После смерти Саладина в 1193 году империя Айюбидов, кропотливо создаваемая в течение двух десятилетий, рухнула в одночасье. Султан намеревался разделить основную часть территории между тремя своими сыновьями в форме конфедерации, причем старший сын, аль-Афдаль, будет удерживать Дамаск и общую власть над землями Айюбидов. Аль-Захиру предстояло управлять Алеппо, а Утману — Египтом из Каира. На деле баланс сил вскоре сместился в пользу хитроумного брата Саладина аль-Адиля. Он контролировал Джазиру (северо-западная часть Месопотамии), но дипломатическое чутье и опыт политического и военного стратега позволили ему обойти племянников. Возвышению аль-Адиля в немалой степени способствовала некомпетентность аль-Афдаля в Дамаске. Там отпрыск Саладина быстро восстановил против себя самых доверенных советников своего отца и к 1196 году уже не мог править Сирией. Действуя, по крайней мере официально, как представитель Утмана, аль-Адиль в том же году захватил власть в Дамаске, а аль-Афдаль отправился в ссылку в Джазиру. Когда в 1198 году Утман умер, аль-Адиль взял на себя контроль над Египтом, и к 1202 году аль-Захир признал верховенство своего дяди.
В первой половине XIII века львиная доля империи Айюбидов находилась в руках аль-Адиля и его прямых потомков, а аль-Захир сохранил контроль над Алеппо. Аль-Адиль правил как султан и назначил трех своих сыновей эмирами в регионах: аль-Камиля в Египте, аль-Муаззама в Дамаске и аль-Ашрафа в Джазире. Иерусалим играл второстепенную роль в делах Айюбидов и совершенно определенно не был столицей. Несмотря на его духовную важность, изолированное положение города в Иудейских холмах означало, что его политическое, экономическое и стратегическое значение было ограниченным. Хотя аль-Адиль и его преемники постоянно предпринимали попытки поддерживать в порядке и украшать святые места, город в целом был заброшен. Да и джихад против франков как-то сам по себе приостановился, хотя Айюбиды, как и раньше, не брезговали пылкими речами о священной войне.
По сути, аль-Адиль принял в высшей степени прагматичный подход к взаимоотношениям с Утремером. Частично это произошло потому, что существовала более серьезная угроза со стороны других врагов: Зангидов Месопотамии и сельджуков Анатолии, а также восточных христиан Армении и Грузии. Придя к власти, аль-Адиль согласился на ряд перемирий с франками, которые действовали в первые годы XIII века (1198–1204, 1204–1210, 1211–1217) и широко поддерживались. Став султаном, аль-Адиль поддерживал и торговые связи с Венецией и Пизой.
Несмотря на относительно сдержаный характер отношений между мусульманами и латинянами, Айюбиды, вероятно, не отказались бы от дальнейших территориальных приобретений за счет Утремера, если бы не отдельные дополнительные моменты в истории крестоносных государств и всего Ближнего Востока.[11]
Военные ордены
В ходе XIII века религиозные организации, сочетавшие рыцарство и монашество, — военные ордены — стали играть более важную роль в истории Утремера. Проблемы, с самого начала тревожившие государства крестоносцев, — изоляция от Запада и нехватка людских и материальных ресурсов — только усилились после Третьего крестового похода. Распространение крестоносного движения на Иберийский полуостров и Прибалтику, ведение священной войны против папских врагов и еретиков, направление средств на защиту нового государства — латинской Романии — все это усилило затруднения франкского Леванта. Такое же влияние оказывала эндемическая политическая раздробленность в государствах крестоносцев.
На этом фоне тамплиеры и госпитальеры заняли подобающее им место, и к этим двум хорошо организованным орденам присоединился третий — Тевтонский. Этот орден был основан во время Третьего крестового похода, когда германские крестоносцы около 1190 года создали в районе Акры полевой госпиталь. В 1199 году папа Иннокентий III подтвердил их статус нового рыцарского ордена, который был самым тесным образом связан с династией Гогенштауфенов и Германией. В последующие годы тевтонские рыцари, как тамплиеры и госпитальеры до них, постепенно военизировались. К этому времени тамплиеры обычно носили белые накидки с красным крестом, госпитальеры — черные накидки с белым крестом, а тевтонцы выбрали для себя белые накидки с черным крестом.
В результате роста своего военного, политического и экономического могущества эти три ордена стали опорой латинского Востока, и их бесценный вклад в выживание Утремера был очевидным, когда в Акру прибыл Жак де Витри. Влияние каждого из орденов было тесно связано с папской поддержкой, поскольку таким образом они сохраняли независимость от местной церковной и политической юрисдикции, а также освобождение от налогов. Ордены получали щедрые благотворительные дары от европейской знати и имели крупные наделы земли на Западе. Кроме того, у каждого из орденов была земля на Кипре.
Их высокая популярность и наднациональный статус позволили орденам активно привлекать новых членов (и таким образом снабжать Утремер людской силой) и направлять богатства с Запада на войну за Святую землю. Треть своего дохода они отправляли на Восток. К концу XII века ордены создали такую сложную и надежную международную систему управления финансами, что, по сути, стали банкирами Европы и крестоносного движения. Именно тогда появились прародители современных чеков — стало возможным вложить деньги на Западе, получить кредитное письмо и потом обналичить его на Святой земле.
Военная роль орденов также еще более усилилась. Тамплиеры и госпитальеры могли при необходимости направить для участия в военных действиях по 300 рыцарей и 2 тысячи сержантов. Иными словами, в случае войны их вклад зачастую составлял половину или даже больше франкской боевой мощи. Их хорошо обученные и прекрасно оснащенные воины хотели и могли служить весь год, а не только ограниченный период времени, как обычная феодальная армия. Сохранившиеся экземпляры «Правил» (письменного устава), которые регулировали жизнь членов орденов, показывают, как много внимания уделялось строгой и абсолютной дисциплине в поле. Правила тамплиеров, к примеру, обеспечивали подробные указания относительно всего, от марша до разбивки лагеря и обеспечения продовольствием, причем основной акцент делался на строгом подчинении приказам и согласованности действий. Последнее являлось главной предпосылкой успеха и выживания тяжеловооруженных рыцарских армий. Прегрешения сурово карались. Провинившиеся могли быть временно лишены своего облачения и закованы в кандалы или даже исключены из ордена.
В общем, могущество трех главных военных орденов было большим и несомненным. Но в XIII веке существовал также ряд трудностей и опасностей. С ослаблением королевской и княжеской власти в Акре и Антиохии у военных орденов возросла возможность преследовать собственные цели, равно как и потенциал для пагубного соперничества между ними. Тамплиеры и госпитальеры, к примеру, поддерживали разные стороны во время спора о наследовании антиохийского престола. Более широкая роль орденов на других театрах военных действий, в том числе активное участие тевтонских рыцарей в событиях на балтийской границе, также влияла на функционирование левантийской военной машины.
Со временем поток всевозможных даров и пожертвований латинских покровителей орденам уменьшился. Частично это было связано с переменой отношения к религиозной жизни, но также со спадом общего интереса на Западе к судьбе Утремера. Поскольку военные ордены находились на передовой священной войны и десятилетиями являлись получателями щедрых даров латинского христианского населения, им также адресовалась суровая критика, когда в борьбе против ислама христиане терпели неудачи. В целом эти последние соображения стали играть важную роль только после 1250 года, но даже тогда тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы все еще сохранили доступ к большим резервам людской силы и богатств.[12]
Замки крестоносцев
В XII и XIII веках военные ордены стали тесно ассоциироваться с великими ближневосточными замками, поскольку к 1200 году они были единственными силами в Леванте, которые могли позволить себе непомерные расходы на строительство и содержание замков и которые имели людей для обеспечения крепостей гарнизонами. В результате больших территориальных потерь, понесенных после 1187 года, замки стали играть еще более важную роль в защите раздробленных и уязвимых остатков государств крестоносцев. А сократившееся число франкских поселенцев в Леванте также увеличило их зависимость от физической защиты, предлагаемой фортификационными сооружениями.
Ни один средневековый замок не был полностью неприступным, да и крепость не могла остановить армию вторжения. Но замки помогали военным орденам доминировать на отдельных участках территории и защищать границы; они также служили относительно безопасными аванпостами, откуда можно было устраивать набеги и начинать наступления, и функционировали как административные центры. В XIII веке, однако, под их контролем оказалось намного меньше земли, чем раньше, и христианам приходилась рассчитывать на меньшее число крепостей, которые или располагались у моря (чтобы облегчить снабжение), или имели высокоразвитую систему защиты. При таких условиях только военные ордены могли развивать и удерживать замки достаточных размеров и силы.
В первой половине XIII века все три главных ордена тратили много средств и энергии или на модификацию и расширение существующих замков, или, как в случае с могучей тевтонской крепостью Монфор (расположенной в глубине материка относительно Акры), на постройку новых крепостей. Начиная с 1160 года франки начали строить крепости с более чем одной линией укреплений — так называемые «концентрические замки», — но этот подход достиг новых высот после 1200 года. Большие сдвиги произошли и в камнерезной технике. Появилась возможность возводить более прочные (но в архитектурном отношении более сложные) круглые оборонительные башни и скошенные стены, чтобы предотвратить подкопы. Кроме того, усовершенствования в дизайне сводчатых потолков позволили латинянам сооружать массивные складские помещения и конюшни, необходимые для снабжения крупных гарнизонов. Во время золотого века строительства замков военные ордены соорудили самые передовые укрепления Средневековья.[13]
После прибытия в Левант Жак де Витри, новый епископ Акры, в начале 1217 года объехал множество крепостей и описал свои впечатления в письме. Самой впечатляющей, по мнению де Витри, оказалась крепость Крак-де-Шевалье, расположенная на южном краю гор Ансария. Во владении госпитальеров она находилась с 1144 года. Крепость считалась грозным бастионом, во многом благодаря своему географическому положению на краю крутого горного склона. Саладин не делал попыток осадить крепость после победы при Хаттине. В начале XIII века госпитальеры провели масштабную перестройку (возможно, она шла и во время визита де Витри), и, когда все изменения и усовершенствования были завершены, Крак стал почти совершенной крепостью, вмещающей гарнизон из 2 тысяч человек.
Замок, сохранившийся до сегодняшнего дня, — возможно, самый зрелищный памятник эры Крестовых походов. Он построен из известняка и поражает элегантной красотой пропорций. Великолепное мастерство строителей говорит о той же приверженности безупречной точности и совершенству архитектурных деталей, которые мы видим в массивных готических соборах, построенных в Западной Европе примерно в это же время. Его сложная оборонительная система включает две линии стен с внутренним рвом и внешней цепью круглых башен и коробчатых навесных бойниц (выступающих вперед конструкций, которые облегчают лучникам и другим защитникам ведение огня). Вход в замок через тесный, идущий вверх наклонный туннель с многочисленными воротами и ловушками. Качество каменной кладки представляется исключительным — известняковые блоки вырезаны с такой точностью, что не видно строительного раствора.[14]
Торговля и экономика Утремера
Военные ордены и замки, такие как Крак-де-Шевалье, конечно, помогали поддерживать оборонительную целостность Утремера, однако продолжительное выживание государств крестоносцев в действительности напрямую связано с другим фактором, лежащим отнюдь не в военной сфере, — с торговлей. Франки, осевшие на Востоке, поддерживали торговые связи с другими государствами Леванта на протяжении всего XII века, но после Третьего крестового похода масштаб, размах и важность этих связей возросли. Со временем соседствующие латинские и исламские государства Ближнего Востока установили настолько тесные связи коммерческой взаимозависимости, что мусульмане Сирии и Египта предпочли позволить им сохранить свой небольшой плацдарм на побережье, чтобы не рисковать разрывом торговых отношений и снижением дохода.
Франкский контроль над сирийскими и палестинскими портами — воротами к средиземноморской торговле — оказался жизненно важным в этом отношении. Другие более широкие силы тоже работали на благо Утремера. До XIII века египетский порт Александрия функционировал как экономический центр торговли между Востоком и Западом. После 1200 года, однако, структура и поток коммерческого транспорта постепенно изменились. Завоевание латинянами Константинополя в 1204 году повлияло на распределение рынков, и, что еще важнее, пришествие монголов возродило сухопутные маршруты из Азии. Латинский Восток был получателем чистого дохода от этого процесса, в то время как Египет постепенно утратил свое господствующее положение. Александрия продолжала вести оживленную торговлю ценными грузами из Индии, в том числе специями, такими как перец, корица и мускатный орех, а также лекарствами и такими снадобьями, как имбирь, алоэ и листья сенны. Египет также оставался главным поставщиком в Европу квасцов (необходимый компонент для дубления кожи). Но в остальных отношениях Утремер стал главным центром торговли Леванта.
Латиняне жили на Востоке уже больше века, и у них было время, чтобы создать и укрепить сложные и разветвленные транспортные сети и связи, необходимые, чтобы развить эту возможность. А экономическая живучесть государств крестоносцев в этот же период получила серьезное подспорье в виде создания и усовершенствования высокодоходного промышленного производства таких товаров, как сахарный тростник, шелк, хлопок, сырье для которых выращивалось также на латинских восточных территориях. Товары отправлялись на Запад и там продавались. Также производилась стеклянная посуда.
Все это означало, что в ходе XIII века такие франкские города, как Антиохия, Бейрут, Триполи и Тир, процветали. Хотя, несомненно, главным торговым центром Утремера была Акра. После Третьего крестового похода Акра стала новой столицей франкской Палестины и королевской резиденцией. В «старом» городе XII века собственную часть имели все ведущие силы королевства — от тамплиеров, госпитальеров и тевтонских рыцарей до итальянских купцов Пизы, Венеции и Генуи, причем многие из них стали окруженными стенами анклавами, в которых были многоэтажные здания. В городе также было много рынков, в том числе крытых — для защиты от летнего зноя, и других строений промышленного назначения. Сахарный завод Акры был разрушен Айюбидами в 1187 году, но стекольное и металлургическое производства остались, равно как и улица кожевенников, а в генуэзском квартале располагался завод по производству высококачественного мыла.
До 1193 года в черте города, то есть в окружении городских укреплений, были большие открытые пространства, особенно с сухопутной стороны города на севере и востоке, вдали от напряженной морской стороны и доков. Акра стала плотно населенным урбанизированным центром, что со временем привело к продлению главных стен в северном направлении, чтобы защитить ими пригород, известный как Монмусар. И, несмотря на то что многие части города имели удивительно хорошо развитую систему сбора сточных вод, интенсивное развитие означало, что плотно заселенная метрополия стала сильно загрязняться, а значит, появилась опасность инфекционных болезней и эпидемий. Значительная часть отходов Акры, в том числе с королевской бойни и рыбного рынка, сливалась в гавань, которая со временем получила название «Лордемер» — грязное море. К середине XIII века ситуация настолько усугубилась, что в церкви, расположенной в венецианском квартале, пришлось наглухо закрыть главные окна, выходящие в порт, чтобы на алтарь не дул зловонный ветер.
В Акре поселился Жак де Витри, новый латинский епископ. Он нашел Акру погрязшей в безнравственности и беззаконии, назвал ее «вторым Вавилоном», «ужасным городом, полным бесчисленных позорных сцен и дурных дел». А людей он посчитал «интересующимися только услаждениями плоти». Жака привел в замешательство космополитический характер порта. Старофранцузский язык все еще был главным языком общения в торговле, но кроме него купцы в Акре говорили на множестве других западных языков — португальском, английском, итальянском и немецком, которые смешивались с языками Леванта, образуя неповторимые сочетания.
В XIII веке Акра стала местом встречи Востока и Запада. Таков был один из аспектов новой роли Акры — ведущего города-пакгауза Средиземноморья, склада, куда стекались грузы со всего Ближнего Востока до отправки на Запад. Акра также стала воротами для постепенно увеличивающегося объема торговых грузов из Европы на Восток.
Через город проходил довольно большой ассортимент грузов. Сырье — шелк, хлопок, льняные волокна — поступало в кипах из местных центров производства в Палестине и в других городах, например занятом мусульманами Алеппо. Шла торговля и готовыми продуктами, к примеру шелковой одеждой, изготовленной в Антиохии. Многие товары использовались в самой Акре и отправлялись на более удаленные рынки: например, сахарный тростник с палестинских плантаций, вино из Галилеи, Латакии и Антиохии; фиги из долины Иордана. Кальцинированная сода, производимая в районах большой концентрации солончаков (например, на побережье), чтобы обеспечить щелочную золу, использовалась при окраске текстиля и производстве мыла. Она также необходима при производстве стекла, причем в стекольном производстве мог также использоваться великолепного качества песок из реки Белус.
Характерной чертой для XIII века стал рост количества товаров, отправляемых с Запада на Восток. Латинские купцы все чаще отправлялись на мусульманские территории, чтобы торговать шерстяными вещами (в первую очередь из Фландрии) и шафраном (это единственная западная специя, нашедшая рынок на Востоке), к примеру, в Дамаске, прежде чем вернуться в Акру с грузом шелка, драгоценных и полудрагоценных камней.
Обычно за год в Акре имело место два периода напряженной активности — перед Пасхой и в конце зимы, когда основная масса судов приходит с Запада, привозя массу торговцев и путешественников. В это время в порту полно менял, обменивавших деньги, и зазывал, предлагающих приезжим жилье или экскурсии по городу. В этот порт уже давно прибывали христианские паломники, следовавшие на Святую землю, но, поскольку Иерусалим и многие другие святые места после Третьего крестового похода оказались недоступными, Акра стала местом паломничества сама по себе. В городе было около 70 церквей, святилищ и госпиталей для нужд паломников, и в лавках велась оживленная торговля предметами культа местного производства — рисованными иконами и т. д. Акра также стала главным центром книгоиздания на латинском Востоке, где в помещении для переписки работали лучшие мастера той эпохи, копировавшие труды по истории и литературе для богатых клиентов.[15]
Благодаря широкой коммерческой деятельности Акра была одним из самых оживленных городов на латинском Востоке. История города также является подтверждением того факта, что международная торговля — основная деятельность, помогшая Утремеру выжить в XIII веке.
[1] Morris. Papal Monarchy. P. 358–386, 452–462, 478–489; Kedar B.Z. Crusade and Mission. European Approaches towards the Muslims. Princeton, 1984; Moore R.I. The Formation of a Persecuting Society. Power and Deviance in Western Europe, 950—1250. 2nd edn. Oxford, 2007; Lambert M.D. Medieval Heresy: Popular Movements from the Gregorian Reform to the Reformation. 3rd edn. Oxford, 2002; Lawrence C H. The Friars: The Impact of the Early Mendicant Movement on Western Society. London, 1994.
[2] Roscher H. Innocenz III und die Kreuzzüge. Göttingen, 1969; Tillman H. Pope Innocent III. Amsterdam, 1980; Sayers J. Innocent III: Leader of Europe. London, 1994; Bolton B. Innocent III: Studies on Papal Authority and Pastoral Care. Aldershot, 1995; Moore J.C. Pope Innocent III: To Root Up and to Plant. Leiden, 2003; Pope Innocent III: Vicar of Christ or Lord of the World? / Ed. J.M. Powell. Washington, DC, 1994; Morris. Papal Monarchy. P. 417–451. Генрих VI умер раньше, чем смог участвовать в запланированном Крестовом походе на Святую землю. Тем не менее некоторое количество немецких крестоносцев воевали в 1197–1198 годах на Ближнем Востоке. Naumann С. Die Kreuzzug Kaiser Heinrichs VI. Frankfurt, 1994.
[3] Innocent III. Die Register Innocenz III / Ed. O. Hageneder and A. Haidaicher. Vol. 1. Graz, 1964. P. 503.
[4] Angold M. The road to 1204: the Byzantine background to the Fourth Crusade / Journal of Medieval History. Vol. 25. 1999. P. 257–268; Angold M. The Fourth Crusade: Event and Context. Harlow, 2003; Brand C.M. The Fourth Crusade: Some recent interpretations / Mediaevalia et Humanistica. Vol. 12. 1984. P. 33–45. Harris J. Byzantium and the Crusades. P. 145–162; Pryor J. The Venetian fleet for the Fourth Crusade and the diversion of the crusade to Constantinople / The Experience of Crusading: Western Approaches. Ed. M. Bull, N. Housley. Cambridge, 2003. P. 103–123; Queller D., Madden T.F. The Fourth Crusade: The Conquest of Constantinople, 1201–1204. 2nd edn. Philadelphia, 1997.
[5] Strayer J.R. The Albigensian Crusades. Ann Arbor, 1992; Costen M.D. The Cathars and the Albigensian Crusade. Manchester, 1997; Barber M. The Cathars: Dualist Heretics in Languedoc in the High Middle Ages. London, 2000; Dickson G. The Children’s Crusade: Medieval History, Modern Mythistory. Basingstoke, 2008.
[6] Powell J.M. Anatomy of a Crusade 1213–1221. Philadelphia, 1986. P. 1—50.
[7] James of Vitry. Lettres / Ed. R.B.C. Huygens. Leiden 1960. P. 73–74, 82; James of Vitry. Historia Orientalis / Libri duo quorum prior Orientalis… inscribitur. Ed. F. Moschus. Farnborough, 1971. P. 1—258; James of Vitry. Historia Occidentalis / Ed. J. Hinnebusch. Freiburg, 1972; Maier C. Crusade Propaganda and Ideology: Model Sermons for the Preaching of the Cross. Cambridge, 2000.
[8] Брат бывшего иерусалимского короля Ги. (Примеч. ред.)
[9] Матерью Жана Ибелина была Мария Комнина (мать Изабеллы), которая, овдовев, вторым браком вышла за Балиана Ибелина. Таким образом Жан Ибелин доводился новой королеве Марии дядей. (Примеч. ред.)
[10] О государствах крестоносцев первой половины XIII века см.: Mayer H.E. The Crusades. P. 239–259; Riley-Smith J.S.C. The Feudal Nobility and the Kingdom of Jerusalem, 1174–1277. London, 1973; Edbury P.W. John of Ibelin and the Kingdom of Jerusalem. Woodbridge, 1997; Cahen C. La Syrie du Nord. P. 579–652.
[11] О мире Айюбидов после Саладина см.: Holt P.M. The Age of the Crusades. P. 60–66; Hillenbrand C. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 195–225; Humphreys R.S. From Saladin to the Mongols: The Ayyubids of Damascus 1193–1260. Albany, 1977; Humphreys R.S. Ayyubids, Mamluks and the Latin East in the thirteenth century / Mamluk Studies Review. Vol. 2. 1998. P. 1—18; Sivan E. Notes sur la situation des Chrétiens à l’époque Ayyubide / Revue de l’Histoire des Religions. Vol. 172. 1967. P. 117–130; Edde A.-M. La principauté ayyoubide d’Alep (579/1183—658/1260). Stuttgart, 1999.
[12] В общих чертах, во всех трех орденах существовало разделение на рыцарей, которые должны были иметь трех или даже четырех коней, сержантов, починенных рыцарям и имеющим не столь хорошую экипировку, и священнослужителей, которые заботились о духовном благосостоянии рыцарей и в боевых действиях не участвовали. В орден также можно было вступить на определенный срок, например на год. Forey A. The Military Orders, 1120–1312 / The Oxford Illustrated History of the Crusades. Ed. J.S.C. Riley-Smith. Oxford, 1995. P. 184–216; The Rule of the Templars / Trans J. Upton-Ward. Woodbridge, 1992.
[13] Главная крепость тамплиеров замок Пилигримов (Атлит) была построена в 1218 году с помощью и по инициативе латинских паломников. Говорят, что она вмещала 4 тысячи человек. Сейчас она в разрушенном состоянии, однако служит израильской военной базой и потому закрыта для посещения. В начале XIII века орден также перестроил главную внутреннюю крепость Сафед в северной части Галилеи.
[14] Deschamps P. Le Crac des Chevaliers / Les Châteaux des Croisés en Terre Sainte. Vol. 1. Paris, 1934; Kennedy H. Crusader Castles. P. 98—179; Marshall C. Warfare in the Latin East, 1192–1291. Cambridge, 1992.
[15] James of Vitry. Lettres. P. 87–88; Jacoby D. Aspects of everyday life in Frankish Acre / Crusades. Vol. 4. 2005. P. 73—105; Abulafia D. The role of trade in Muslim-Christian contact during the Middle Ages / Arab Influence in Medieval Europe. Ed. D.A. Agius, R. Hitchcock. Reading, 1994. P. 1—24; Abulafia D. Trade and crusade, 1050–1250 / Cross-cultural Convergences in the Crusader Period. Ed. M. Goodich, S. Menache, S. Schein. New York, 1995. P. 1–20.
