Показать все теги
Глава 8
СВЕТОЧ ВЕРЫ
После Второго крестового похода Нур ад-Дин стал самым выдающимся мусульманским лидером. В ходе своей карьеры Нур ад-Дин объединил Сирию, распространил власть Зангидов до Египта и одержал ряд убедительных побед против франков. Он стал одним из светочей средневекового ислама, оплотом суннитской ортодоксальности и грозным воином джихада против латинского Утремера, иными словами, заслужил свое имя: «Нур ад-дин» в буквальном переводе означает «светоч веры».
Мусульманские хронисты XII века обычно представляли Нур ад-Дина образцом совершенного исламского правителя — глубоко набожным, милосердным и справедливым, скромным и аскетичным и одновременно культурным, храбрым, умелым в бою, преданным борьбе за Святую землю. Этот взгляд нашел самое яркое выражение у великого арабского историка Ибн аль-Асира (ум. 1233), который работал в Мосуле в самом начале XIII века, когда городом все еще управляли представители династии Зангидов. Ибн аль-Асир создал объемный труд по истории человечества, начав с Сотворения мира, и даже в этой масштабной летописи Нур ад-Дин является главным героем. Сказано, что слава о его правлении и справедливости обошла весь свет, а его хороших качеств и добродетелей было так много, что их не могла вместить одна книга.[1]
Современные историки стремились, с разной степенью успеха, на основании этого панегирика реконструировать истинный образ Нур ад-Дина. Получались совершенно разные люди. Центральной чертой этого процесса являлась попытка выделить момент трансформации или духовного прозрения в жизни эмира, после которого он стал истинным воином джихада — моджахедом.[2] В контексте Крестовых походов крайне важны два взаимосвязанных момента. Нур ад-Дин провел немалую часть жизни, сражаясь против своих собратьев по вере — мусульман, но действовал ли он во имя высшего блага, объединяя ислам в подготовке к джихаду, или священная война была для него просто удобным прикрытием для построения мощной империи Зангидов? И начал ли Нур ад-Дин свою карьеру как обычный амбициозный и своекорыстный турецкий военачальник, лишь в какой-то момент почувствовавший углубление религиозных убеждений и усиление желания вести священную войну? Частично ответы на эти вопросы могут быть получены, если проанализировать ход карьеры Нур ад-Дина — рассмотреть, когда и почему он сражался против латинян, и оценить его договоренности с суннитскими мусульманами Сирии, шиитскими Фатимидами Египта и византийскими греками.
БИТВА ПРИ ИНАБЕ
Летом 1149 года Нур ад-Дин начал наступление на христианское княжество Антиохия, желая укрепить свою растущую власть в Северной Сирии. С конца 1148 года его войска сталкивались с силами антиохийцев в ряде небольших схваток, но результаты нельзя было назвать решающими. В июне 1149 года Нур ад-Дин использовал для собственной выгоды восстановление дружественных отношений с Унуром Дамасским, призвал подкрепление, созвал грозную армию вторжения, главной ударной силой которой был шеститысячный отряд конных воинов. Историки почти не пытались понять мотивацию правителя Алеппо, предполагая, что он просто желал спровоцировать конфронтацию с Раймундом Антиохийским. Но так же как его предшественник Иль-гази, Нур ад-Дин, возможно, имел более определенную стратегическую цель.
В 1149 году Нур ад-Дин намеревался захватить два латинских аванпоста — Харим и Апамею. Город-крепость Харим стоял на западном краю гор Белус, занимая господствующее положение над антиохийскими равнинами. Располагавшийся в двадцати милях (32 км) от Антиохии Харим находился в руках латинян со времен Первого крестового похода. Горы Белус издавна играли немалую роль в противостоянии между Алеппо и княжеством. В начале XII века, когда Антиохия находилась в процессе возвышения, франки заняли территорию к востоку от этих крутых скалистых гор, являя прямую угрозу безопасности Алеппо. Их отбрасывал назад сначала Иль-гази, потом Занги, восстановив границу вдоль естественного барьера — гор Белус. Но только Нур ад-Дин не был удовлетворен таким положением равновесия. Он желал захватить Харим и получить плацдарм за горами, тем самым подорвав оборонную целостность восточной границы Антиохии.
Нур ад-Дин также нацелился на Апамею — город, расположенный на южном краю плато Суммак. В прошлом антиохийское господство на плато угрожало путям, связывающим Алеппо с Дамаском, но Занги в конце 1130-х годов сумел захватить значительную часть плато. К 1149 году франки сохранили только небольшой коридор вдоль долины Оронта на юг к одинокому аванпосту Апамеи. Первой целью Нур ад-Дина в 1149 году стал захват этого укрепленного франкского поселения, каковым он устранял навязчивое франкское присутствие в регионе Суммак. Недавние попытки прямого штурма Апамеи, стоящей на обрывистом земляном холме, оказались неудачными. Теперь Нур ад-Дин решил изолировать город, перерезав линии связи с Антиохией, для чего захватить мост Эш-Шогур через Оронт.
В июне он перешел в наступление и начал операции с осады небольшого форта Инаб. Когда об этом узнали в Антиохии, князь Раймунд отреагировал очень быстро. Позднее утверждали, что он отправился освобождать Инаб немедленно, даже не дождавшись кавалерии, но это, вероятно, было преувеличением, поскольку мусульманский современник из Дамаска отметил, что франки прибыли с 4 тысячами рыцарей и тысячей пехоты. У Раймунда также был отряд ассасинов, возглавляемый курдским союзником Антиохии Али ибн Вафа. Нур ад-Дин ответил на приближение антиохийцев 28 июня осторожным отступлением от Инаба, чтобы оценить силы противника, но он постоянно был настороже, выжидая удобного шанса для контрудара, и такой шанс не замедлил представиться.
Прибыв в окрестности Инаба, Раймунд оптимистично и самоуверенно предположил, что испугал Нур ад-Дина, и успешно занял район. Для лагеря он выбрал место на открытой равнине, не пожелав добраться до безопасного убежища. Это оказалось роковой ошибкой. Удалившись на небольшое расстояние, Нур ад-Дин собрал сведения о численности франков, оценил уязвимость их позиции и немедленно под покровом ночи повел свои войска обратно. На рассвете 29 июня 1149 года латиняне, проснувшись, обнаружили, что окружены. Чувствуя, что он почти добился победы, правитель Алеппо, не теряя времени, развил успех, организовав штурм лагеря, как штурм города. По версии хрониста из Дамаска, князь Раймунд тщетно старался собрать людей и организовать оборону, но мусульмане разбились на отряды, атаковавшие с разных направлений. Началось ожесточенное сражение. В довершение всего поднялся сильный ветер и поднял клубы пыли, что добавило неразберихи. Находясь в меньшинстве и в окружении, латиняне вскоре отступили, но, даже когда остатки его войск бежали, Раймунд остался на поле боя, решив стоять до конца. В арабском тексте сказано, что «мечи ислама сказали свое последнее слово, и, когда дымка рассеялась, христиане лежали на земле мертвые и грязные».
Мусульмане одержали победу, причем весь масштаб их триумфа стал очевиден, когда люди Нур ад-Дина начали прочесывать поле боя. Там был найден антиохийский правитель Раймунд, «простертый на земле среди своей стражи и рыцарей; его узнали, после чего князю отрубили голову и отнесли ее Нур ад-Дину, который вознаградил гонца дорогим подарком». Ходили слухи, что князя сразил удар меча курда Ширкуха. Нур ад-Дин велел упаковать голову франка в серебряную шкатулку и отправил ее в Багдад, чтобы отпраздновать победу над врагом, который, как утверждали мусульмане, «приобрел особую репутацию благодаря ужасу, который он вселял своей суровостью и излишней жестокостью». Латинские источники подтверждают, что труп Раймунда был обезглавлен, добавляя неприятное, но вполне практичное соображение: когда антиохийцы наконец вернулись за своим князем, его тело сумели опознать только по шрамам и прочим отметинам.[3]
Сражение 1149 года при Инабе представляется ничуть не менее важным, чем сражение на Кровавом поле тридцатью годами ранее. Франкское княжество лишилось сильного правителя, и, при отсутствии у него очевидного взрослого наследника мужского пола, оказалось в уязвимом положении. Нур ад-Дин теперь занял господствующую позицию, и его действия после Инаба весьма показательны. Он не сделал ни одной решительной попытки подчинить себе Антиохию, а вместо этого отправил большую часть армии на юг к Апамее. Оставшуюся часть войска Нур ад-Дин повел к столице княжества, но после короткой осады согласился оставить город в покое в обмен на дань. Следуя по берегу, он сделал символический шаг — искупался в Средиземном море, — тем самым заявив, что власть ислама теперь дошла до моря.
Настоящие завоевания начались в середине июля штурмом Харима. Его латинский гарнизон был ослаблен после Инаба, город быстро пал, и немедленно были предприняты шаги к укреплению его обороноспособности. К концу месяца Нур ад-Дин выступил на юг непосредственно к Апамее. Отрезанные от Антиохии, не имея никаких надежд на спасение, франки сдались в обмен на обещание пощадить их жизни.
Как и Иль-гази в 1119 году, Нур ад-Дин использовал поражение антиохийцев для достижения своих стратегических целей. В этом случае он стремился нейтрализовать Антиохию и утвердить господство Алеппо на всей территории восточнее Оронта. Он также отказался от потенциальной возможности захватить Антиохию, вероятно, частично потому, что ему не хватало людской силы и материальных ресурсов для разрушения грозных фортификационных сооружений города. Кроме того, он не сомневался, что из Палестины вскоре прибудет франкское подкрепление. Словом, определенно и в 1119 году, и в 1149 году захват Антиохии не являлся приоритетной целью мусульман.
Несмотря на явное сходство, сражение при Инабе не было простым повторением битвы на Кровавом поле. В 1119 году иерусалимский король Бодуэн II поспешил на помощь Антиохии и в последующие годы возместил ее территориальные потери. Его внук король Бодуэн III также направился летом 1149 года в Сирию, но не смог ничего изменить. Апамея так никогда и не вернулась к христианам, да и короткая попытка взять Харим оказалась неудачной. Когда солдаты Нур ад-Дина находились в пределах досягаемости столицы Антиохии, ее способность угрожать Алеппо существенно уменьшилась. Позднее латиняне были вынуждены пойти на унизительный договор с Нур ад-Дином, который, подтвердив права Алеппо на плато Суммак и территорию к востоку от гор Белус, фактически признавал бессилие Антиохии.
Мотивация и намерения Нур ад-Дина в 1149 году также коренным образом отличались от тех, которыми руководствовался Иль-гази тридцатью годами раньше, и это само по себе раскрывает правду о смещении баланса сил в Сирии. Кровавое поле было выражением соперничества Антиохии и Алеппо, последней попыткой остановить территориальную экспансию франков на Восток. В противоположность этому, несмотря на первоначальное сходство, движущей силой кампании, кульминацией которой стало сражение при Инабе, было соперничество между мусульманами. Нур ад-Дин решил оккупировать Апамею не для того, чтобы остановить франкскую агрессию, а, скорее, чтобы открыть свободный и безопасный путь на юг к своей истинной цели, занятому Буридами Дамаску. Оттесненные за Оронт антиохийцы не могли помешать его большой игре.
Поколения современных историков неправильно истолковывали причины и значение Инаба, некоторые даже утверждали, что победа была важнейшим моментом превращения Нур ад-Дина в истинного воина джихада. Один мусульманский хронист заметил, что «поэты восхваляли Нур ад-Дина, поздравляя его с великой победой, поскольку убийство князя Антиохии Раймунда имело большое влияние на обе стороны», и привел стихи Ибн аль-Кайсарани:
Твой меч заставил содрогнуться франков,
А сердца Рима забились быстрее.
Ты нанес их вождю сокрушительный удар,
Уничтожив его хребет и заставив опустить кресты.
Ты очистил землю врагов от их крови,
И в очищении был загрязнен каждый меч.
Но принять эту пропаганду «по номинальной цене» значит игнорировать тот факт, что главной стратегической целью Нур ад-Дина в 1149 году был Дамаск. Последующие события показали, что он был вполне готов оставить Антиохию в слабеющих руках франков, поскольку латинское княжество больше не являлось угрозой в левантийском конфликте, а, наоборот, было полезным буфером между Алеппо и греческой Византией. В первые годы своего правления Нур ад-Дин стремился покорить Дамаск.
События августа 1149 года предоставили Нур ад-Дину превосходную возможность увеличить свое влияние в мусульманской Сирии. После участия в дружеском обеде его иногда — союзник, иногда — противник занемог. Кишечная болезнь перешла в острую дизентерию, и к концу месяца Унур умер, а Дамаск погрузился в хаос, вызванный борьбой за власть. Но все мечты использовать это несчастье в своих целях исчезли, когда пришло сообщение о еще одной неожиданной смерти. 6 сентября умер старший брат Нур ад-Дина Саиф ад-Дин. Устремившись в Ирак, Нур ад-Дин сначала подумывал заявить права на Мосул, но со временем неохотно смирился с тем, что правителем там стал его младший брат Кутб ад-Дин Маудуд, заранее назначенный наследником. Теперь шанс захватить власть в Дамаске был упущен. Буриды остались в городе, но прошло совсем немного времени, прежде чем Нур ад-Дин снова обратил свой взор в южную сторону.[4]
ПУТЬ В ДАМАСК
В 1150 году латинский Утремер преследовали несчастья. Вероятно, еще никогда не складывалась более благоприятная ситуация для правителей Ближнего Востока — и в первую очередь для Нур ад-Дина — нанести удар в сердце государств крестоносцев и сбросить франков в море. Христиане потерпели сначала неудачу Второго крестового похода, потом поражение при Инабе и распад Эдессы. После 1149 года их трудности только усилились. Панические призывы к новому Крестовому походу оставались тщетными, поскольку еще была слишком свежа память о недавнем унижении. В Антиохии неожиданная гибель князя Раймунда положила начало новому кризису, поскольку его сыну и наследнику Боэмунду III было всего пять лет от роду, а его вдова Констанция наотрез отвергала планы ее кузена иерусалимского короля Бодуэна III выдать ее замуж по своему усмотрению. Как и ее мать Алиса, Констанция желала сама управлять своей судьбой. Но это оставляло княжество без командующего войсками и заставляло Бодуэна III не упускать Антиохию из виду. Обязанности юного короля еще более умножились, когда в 1152 году ассасины убили Раймунда II, графа Триполи. Сын, наследник и тезка своего отца Раймунд III едва достиг возраста двенадцати лет, и Бодуэн снова был вынужден взять на себя роль опекуна.
Бодуэн III Иерусалимский, которому едва перевалило за двадцать, теперь отвечал за все три уцелевших латинских государства. В это же время резко испортились его отношения с матерью, что отнюдь не облегчало положение. Они осуществляли совместное правление Иерусалимом начиная с 1145 года (когда юный король был объявлен совершеннолетним в возрасте пятнадцати лет), и вначале мудрость и опыт королевы были желанным источником безопасности и преемственности. Но по мере того как король становился старше, присутствие матери стало скорее стеснять, а не помогать. Мелисенда, со своей стороны, не имела намерения отказываться от власти и все еще пользовалась широкой поддержкой в королевстве. С 1149 года отношения между соправителями начали ухудшаться, и к 1152 году латинская Палестина оказалась на грани гражданской войны. В конце концов Бодуэн был вынужден вытеснить Мелисенду с ее земель в Наблусе, а потом осадить королеву в самом Святом городе, заставить отречься и, наконец, утвердить свои права независимого правителя.
Несмотря на слабость своего предполагаемого противника, Нур ад-Дин почти ничего не предпринимал для ведения джихада против христиан. Вместо этого он продолжал уделять все свое внимание захвату Дамаска. Желающие объявить Нур ад-Дина героем исламской священной войны — от средневековых мусульманских хронистов до современных историков — утверждают, что это упорное стремление подчинить Сирию было всего лишь средством для достижения священной цели. Ведь только не допустив попадания Дамаска в руки христиан и объединив ислам, правитель Алеппо мог надеяться добиться победы в великой борьбе против франков.[5] Занги тоже желал получить этот вожделенный приз, но его отвлекали дела в Месопотамии. В течение следующих пяти лет Нур ад-Дин стремился к этой цели с большим упорством, используя самые разные тактические приемы. Главным оружием его отца всегда было запугивание. Он вырезал население Баальбека после того, как обещал пощадить жизни людей в случае капитуляции, в тщетной попытке устрашить население Дамаска. Возможно, Нур ад-Дин усвоил урок. Он решил применить новый подход, используя не только силу оружия, но и завоевывая умы и сердца людей.
Власть в Дамаске принадлежала другому члену слабой династии Буридов — Абаку и его советникам, но их положение в городе было далеко не прочным. В апреле 1150 года Нур ад-Дин откликнулся на известие о вторжениях франков в Хауран, пограничную зону между Иерусалимом и Дамаском, призвав Абака присоединиться к нему и организовать совместный отпор франкам. После этого Нур ад-Дин выступил в Южную Сирию мимо Баальбека. Как он и ожидал, Абак постарался уклониться, приведя множество лицемерных аргументов, и одновременно отправил послов к королю Бодуэну III с предложением заключить новый договор.
Разбив лагерь к северу от Дамаска, Нур ад-Дин тщательно поддерживал дисциплину в войсках, не давая им грабить окрестные деревни, а сам постепенно усиливал дипломатическое давление на Абака. В Дамаск стали прибывать послания, упрекающие правителя из династии Буридов за его обращение к франкам и оплату им средствами, украденными у бедных и слабых жителей города. Нур ад-Дин заверял Абака, что не имеет намерения штурмовать город, но Аллах наделил его властью и ресурсами, «чтобы принести помощь мусульманам и вести священную войну против многобожников». На это Абак прямо ответил, что «между нами нет ничего, кроме меча». Твердый, но сдержанный подход Нур ад-Дина тем не менее принес нужные плоды — общественное мнение в Дамаске стало меняться в его пользу. Один житель даже отметил, что «жители Дамаска постоянно возносят за него молитвы».
Нур ад-Дин не торопился. Несмотря на браваду, Абак в конце концов согласился на перемирие с Алеппо, официально признал Нур ад-Дина своим сюзереном и велел, чтобы его имя произносилось во время пятничной молитвы и было помещено на монеты, чеканенные в Дамаске. Эти жесты, конечно, являются символичными, но так началась работа по медленному подчинению Дамаска с минимальным кровопролитием. В течение следующих лет Нур ад-Дин поддерживал дипломатическое и военное давление на Буридов, все еще надеясь избежать прямого штурма города. Его нежелание убивать мусульман было замечено жителями, и в 1151 году многие уже отклоняли призыв Абака собраться против Алеппо.
Примерно в это время брат Ширкуха ибн Шади Айюб начал играть роль агента Нур ад-Дина в этом городе. Айюб стал союзником династии Буридов в 1146 году, но теперь решил, с обычной политической гибкостью, вернуться к Зангидам и стал поддерживать их при дворе Дамаска, одновременно перетянув на свою сторону народное ополчение. Медленно, но верно Нур ад-Дин превращал Дамаск в зависимое государство. В октябре 1151 года Абак отправился в Алеппо, чтобы заявить о своей лояльности, молча признав подчиненное положение в надежде избежать завоевания. Нур ад-Дин использовал этот визит как повод для применения еще более хитрой, сеющей рознь пропаганды. Прикрываясь маской озабоченного господина, он постоянно предостерегал Абака о том, что некоторые его придворные предлагают свои услуги Алеппо, чтобы сдать город.
Зимой 1153/54 года Нур ад-Дин наконец усилил давление, перерезав путь, по которому в Дамаск подвозилось зерно. Вскоре в городе начал ощущаться недостаток продовольствия. Весной, когда недовольство в городе усилилось, он выслал передовой отряд под командованием Ширкуха на юг, а в конце апреля пожаловал к городу собственной персоной. В штурме не было необходимости. Утверждают, что одна еврейка спустила канат, позволив воинам из Алеппо забраться на восточную стену и поднять флаг Нур ад-Дина. Абак в ужасе бежал в цитадель, а жители Дамаска распахнули городские ворота как знак безоговорочной капитуляции.
Терпение и сдержанность позволили Нур ад-Дину овладеть историческим центром мусульманской власти. Он всячески старался и далее сохранять эти принципы. Абак, несмотря на свои страхи, встретил спокойное к себе отношение и вместо Дамаска получил в качестве фьефа Хомс, позднее он перебрался в Ирак. В город начало поступать продовольствие, и щедрость Нур ад-Дина дошла до того, что «были упразднены пошлины на овощи и дыни».
Покорение Нур ад-Дином в 1154 году Дамаска было замечательным достижением. Теперь, совершив то, что никак не удавалось его отцу, он наконец вышел из его тени. Теперь Нур ад-Дин был повелителем практически всей мусульманской Сирии; впервые после начала Крестовых походов Алеппо и Дамаск объединились. И все это было достигнуто, не проливая крови мусульман.
Покорение Дамаска часто изображают как венец карьеры Нур ад-Дина. Понимая важность этого, он стал часто использовать титул аль-Малик аль-Адиль (Справедливый король). Распространилась идея о том, что его свержение другого мусульманского властителя было необходимой предпосылкой для ведения священной войны против франков. Один хронист из Алеппо позднее написал, что «отныне и впредь Нур ад-Дин полностью посвятил себя джихаду».
Такой взгляд на события не выдерживает внимательного исследования. Возможно, Нур ад-Дин действительно не желал убивать своих собратьев по вере, но он четко понимал значимость его милосердия для практических и пропагандистских целей. Еще важнее то, что, несмотря на привлечение антилатинских настроений для оправдания и поддержки своей кампании против Буридов Дамаска, Нур ад-Дин не вел новых кампаний джихада после 1154 года. Логично было предположить, что, если бы перед ним было Иерусалимское королевство, эмир развязал бы яростную агрессию против франков. А в действительности, если верить арабскому свидетельству, сразу вслед за оккупацией Дамаска новый эмир согласился на заключение новых мирных договоров с латинской Палестиной. 28 мая 1155 года «были согласованы условия мира» с Иерусалимом на один год. В ноябре 1156 года договор был продлен еще на год, на этот раз с условием, то «дань, уплачиваемая франкам из Дамаска, будет 8000 тирских динаров». Нур ад-Дин был весьма далек от ведения священной войны после 1154 года, вместо этого уделяя основную часть своего времени приобретению других мусульманских территорий. Он подчинил себе Баальбек и, воспользовавшись смертью сельджукского султана Масуда, захватил и земли на севере. Договоры и дань христианам, столь опороченные в прошедшие годы, теперь служили делу безопасности Дамаска.[6]
Дамаск — «рай Востока»
Захват Нур ад-Дином Дамаска, может быть, и не возвещал о немедленном возрождении джихада, но он на самом деле стал переломным моментом в истории Зангидов. Теперь династия правила величайшим городом Сирии, который один из мусульманских паломников XII века назвал «раем Востока… печатью земель ислама». Дамаск — одно из старейших постоянно населенных мест на земле, его история восходит к девятому тысячелетию до н. э.
В центре города находилась Большая мечеть Дамаска — она же мечеть Омейядов, вероятно самое впечатляющее мусульманское строение XII века. Построенная на месте римской христианской церкви Иоанна Крестителя (которая, в свою очередь, сменила массивный храм Юпитера), Большая мечеть была построена по приказу халифа Аль-Валида в начале VIII века, и на ее строительство была затрачена астрономическая сумма из казны Дамаска, равная семилетнему доходу. В расположенный на огороженной массивными прямоугольными стенами территории размером примерно 320 на 525 футов (98 х 160 м) великолепно украшенный молельный зал можно было пройти через просторный двор, стены которого были украшены изумительными мозаиками, выполненными с непревзойденным мастерством и роскошью. На их создание пошло сорок тонн стекла. Большая мечеть за прошедшие века неоднократно повреждалась и перестраивалась (особенно сильно она пострадала во время пожара 1893 года), но и сегодня она привлекает верующих и туристов. Иберийский мусульманский паломник XII века Ибн Джубайр писал о «совершенном сооружении и его чудесных украшениях», а михраб (ниша в стене для молитвы), по его словам, великолепнее всего, что есть в исламском искусстве.
Поскольку эта мечеть находилась в Дамаске, город считался имевшим особенное религиозное значение в рамках ислама. Святость города еще более усиливалась нахождением в непосредственной близости святых пещер, в том числе той, которая считается местом рождения Авраама, и еще одной, которую посещали Моисей, Иисус, Лот и Иов (все они признаются пророками в исламе). Члены семьи Мухаммеда и его приближенные также похоронены в Дамаске, и, кроме того, многие верили, что сам Мессия спустится на землю в Судный день у «белого минарета» на восточных воротах города.
Древний, проникнутой глубокой религиозностью город Дамаск, покоренный Нур ад-Дином, нуждался в омоложении. Эмир приступил к работе, укрепив цитадель сельджуков (датированную XI веком), возвышающуюся к западу от Большой мечети, а также отремонтировал и частично перестроил городские стены. С началом стабильного правления Зангидов население Дамаска, уменьшившееся до 40 тысяч человек, вскоре начало увеличиваться. Всемерно стимулировалось развитие торговли. Араб аль-Идриси, посетивший город, отметил: «В Дамаске есть всякого рода хорошие вещи, и улицы разных ремесленников с купцами, продающими всевозможные шелка и парчу, ткани редкие и чудесной работы… То, что делают здесь, везут во все города и отправляют на судах во все части света и во все столицы, далекие и близкие… Сам город самый привлекательный во всей Сирии, красивый совершенной красотой».[7]
Неудивительно, что со временем Нур ад-Дин перевел свою резиденцию из Алеппо в Дамаск. Таким образом, хотя Ширкух первоначально был назначен правителем этого города, после 1157 года Дамаск стал новой столицей расширившихся владений Нур ад-Дина и фокусной точкой суннитской ортодоксальности Аббасидов.
СЛОЖНЫЕ ЗАДАЧИ
1150-е годы не были отмечены успехами джихада против франков. А когда Нур ад-Дин делал все от него зависящее, чтобы подчинить Дамаск, к франкам даже вроде бы вернулась удача. Став единоличным правителем, король Бодуэн III добился очень важной для Иерусалима победы. Последние полвека порт Аскалон оставался в руках Фатимидов, давая мусульманским правителям Египта стратегический и экономический плацдарм в Южной Палестине. В 1150 году Бодуэн завершил строительство крепости к югу от Аскалона на месте развалин древнего поселения Газа, тем самым прервав наземную связь мусульманского порта с Каиром. В январе 1153 года юный король собрал сильную армию и двинул ее на Аскалон, который после тяжелой восьмимесячной осады был взят. То, что когда-то было воротами Фатимидов на Святую землю, теперь стало важным трамплином для латинской экспансии в южном направлении — к Египту. Последствия этой победы в последующие годы ощущались довольно сильно.
Княжество Антиохия также возрождалось. После четырех лет правления княгиня Констанция Антиохийская наконец выбрала себе супруга, который, правда, не имел ни богатства, ни влияния. Весной 1153 года она вышла замуж за Рено де Шатийона (Шатильона), красивого молодого французского рыцаря-крестоносца, знатного происхождения[8], но не слишком богатого. Сражаясь вместе с Бодуэном III на первых этапах осады Аскалона, он получил позволение короля, как его повелителя и опекуна Констанции, на этот союз. Новый князь Антиохии довольно скоро проявил непостоянство своего характера. Сначала он отстаивал интересы Византии, выступая против быстро возвышающегося в Киликии армянского военачальника из Рубенидов Тороса (сына Левона I), но вскоре переметнулся к Торосу, стал его союзником, и они вместе устроили нападение на удерживаемый греками остров Кипр. Современники, равно как и историки нашего времени, критиковали Рено за непомерное честолюбие, отсутствие дипломатии, грубость и жестокость, однако он тем не менее был грозным воином, которому позднее предстояло дать решительный отпор исламу.
Возрождение Иерусалима и Антиохии означало, что Нур ад-Дин стал испытывать давление на двух ключевых границах. На севере события сосредоточились вокруг Харима. Нур ад-Дин контролировал этот аванпост, расположенный в дне пути от Антиохии, с 1149 года, что практически нейтрализовало угрозу Алеппо со стороны франкского княжества. В 1156 году латиняне начали набеги на окрестности Харима, которые успешно отбивались. Нур ад-Дин даже получил возможность с триумфом пронести головы христиан, убитых в этих стычках, по улицам Дамаска. Тем временем на юге Бодуэн III в 1157 году нарушил перемирие с Нур ад-Дином, рассчитывая расширить власть Иерусалима на Черные земли. Последовал ряд сражений, не принесших решающей победы ни одной стороне, в том числе в районе занятого франками Банияса, хотя латинский король, попав в засаду, лишь чудом избежал плена.
Примерно в это же время события сложились таким образом, что возможности Нур ад-Дина оказались существенно ограниченными. В Сирии землетрясения никогда не были редкостью, и теперь, в конце 1150-х годов, в регионе произошло несколько сильных толчков, разрушивших мусульманские поселения между Алеппо и Хомсом. Хронист из Дамаска писал, как «постоянные землетрясения и отдельные толчки разрушали мусульманские замки, крепости и жилища». В это время Нур ад-Дин был вынужден направить все свои ресурсы на работы по восстановлению сооружений, которые снова разрушались во время очередного всплеска сейсмической активности.
В октябре 1157 года, находясь на плато Суммак, Нур ад-Дин серьезно заболел. Точная природа его заболевания осталась неизвестной, но эмиру было так плохо, что он стал опасаться за свою жизнь. Его доставили в Алеппо на носилках, где он выразил свою волю, назначив одного из своих братьев, Нусрата ад-Дина, наследником и правителем Алеппо. Ширкух должен был управлять Дамаском как его подданный. Несмотря на отданные распоряжения, в мусульманской Сирии начались гражданские беспорядки. Всю осень состояние Нур ад-Дина ухудшалось. Хотя он пережил первый приступ неизвестной болезни, его здоровье осталось слабым, и в конце 1158 года он снова слег на долгие месяцы, теперь в Дамаске. К сожалению, мы не располагаем свидетельствами того, как болезнь повлияла на рассудок Нур ад-Дина. Утверждают, что он испытал духовное пробуждение в эти годы, стал вести аскетичную жизнь, носить простую одежду. Правда то, что, несмотря на напряженную обстановку в Леванте, он нашел время в конце 1161 года совершить хадж — паломничество в Мекку.[9]
Внешние угрозы
Лазутчики донесли до врага сведения о немощи Нур ад-Дина — даже прошел слух, что он уже умер, и франки решили использовать неразбериху, воцарившуюся на землях эмира. Их силы были подкреплены присутствием графа Тьерри Фландрского, могущественного западного аристократа, ветерана Второго крестового похода, который снова принял крест и отправился на Восток. Осенью 1157 года его войско присоединилось к объединенной армии христиан — в ней были части из Антиохии, Триполи, Иерусалима, а также армянские отряды под предводительством Тороса — в марше на Шайзар. После короткой осады нижний город пал, и союзники уже были близки к взятию крепости, когда разгорелся нешуточный спор. Рассчитывая использовать богатство и ресурсы Тьерри для обороны Утремера, Бодуэн III обещал графу наследственные права на Шайзар, но Рено де Шатийон оспорил законность этого плана, утверждая, что город принадлежит Антиохии. Поскольку ни одна из спорящих сторон не желала уступать, наступление христиан остановилось, а потом союзники и вовсе сняли осаду, упустив редкую возможность восстановить влияние франков над южным Оронтом. Несмотря на эту неудачу, латиняне в начале 1158 года перегруппировали свои силы. Собравшись в Антиохии, они избрали своей целью Харим и после энергичной осады заставили защитников крепости сдаться. На этот раз никаких споров относительно прав не было, и город был возвращен княжеству, чем была восстановлена безопасность восточных границ.
В этот период на Ближнем Востоке снова объявилась Византия. Греческое влияние в регионе несколько ослабело после смерти в 1143 году императора Иоанна Комнина. Власть перешла к его сыну Мануилу, который после неудачи Второго крестового похода был занят кампаниями в Италии и на Балканах. В конце 1150-х годов Мануил решил восстановить отношения с франками, вновь подтвердить права империи на Антиохию и Киликию и наладить отношения с франкской Палестиной. Брачные союзы были основой этого процесса. В сентябре 1158 года король Бодуэн III женился на представительнице династии Комнинов — племяннице Мануила Теодоре. Она принесла ему богатое приданое золотом. Затем император сделал следующий шаг, женившись на сестре Боэмунда III Марии Антиохийской. Это произошло в декабре 1161 года.
Нур ад-Дину сразу стало ясно, что означают эти союзы. Они не могли не тревожить: исконный противник ислама из восточных христиан — Византия — снова направит свою ставшую легендарной мощь в Левант. И если к латинянам повелитель Алеппо и Дамаска относился с раздражением, в греках он видел более живучую и труднопреодолимую угрозу. Страх, понимание угрозы и решимость определили ответ Нур ад-Дина, когда Мануил Комнин возглавил огромную армию и в октябре 1158 года повел ее в Северную Сирию.
Той осенью император принял вассальную присягу от Рено де Шатийона, раскаявшегося после недавнего нападения на Кипр, и заставил повиноваться все чаще проявлявших независимость Рубенидов. В апреле 1159 года, устрашив своих строптивых подданных, Мануил въехал во всем своем величии в ворота Антиохии в сопровождении своей блестящей варяжской стражи и своего слуги князя Рено. Даже король Бодуэн униженно следовал в некотором отдалении, на коне, но без каких-либо регалий. Идея была очевидна: являясь правителем восточносредиземноморской христианской супердержавы, Мануил не имел себе равных. Захоти он, мог бы двигаться дальше в Сирию.
Нур ад-Дин, только весной 1159 года оправившийся после второго приступа болезни, принял угрозу близко к сердцу. Он собрал войска с большой территории — вплоть до Мосула, чтобы воевать под знаменами джихада, и укрепил оборонительные сооружения Алеппо. Но даже при этом, когда в мае христианские армии собрались в Антиохии, готовясь отправиться под командованием Мануила на штурм Алеппо, мусульмане оказались в меньшинстве. Окажись в такой ситуации другой, более прямой и безрассудный правитель из рода Зангидов, он, скорее всего, с гордым высокомерием принял бы бой и, судя по всему, был бы уничтожен. Но в своих отношениях с Дамаском Нур ад-Дин проявил склонность к дипломатии. И теперь решил проверить решимость Мануила провести дорогостоящую кампанию на восточных границах Византийской империи. Отправив послов, Нур ад-Дин предложил заключить перемирие, за что он обязывался освободить 6 тысяч латинских пленных, захваченных во время Второго крестового похода, и обеспечить поддержку грекам против сельджуков Анатолии. К изрядному разочарованию своих франкских союзников, император быстро принял предложение и приказал немедленно завершить кампанию.
Такой удивительный поворот событий является в высшей степени поучительным. Вероятно, поведение Мануила вполне предсказуемо — как и следовало ожидать, интересы империи он поставил выше интересов Утремера. Но поведение Нур ад-Дина ясно показывает, что он вовсе не был непримиримым воином джихада, не думающим ни о чем, кроме борьбы с христианством. Наоборот, он проявил прагматизм, чтобы нейтрализовать конфликт с одним из действительно глобальных врагов ислама. Во взаимоотношениях между Мануилом и Нур ад-Дином дела государств крестоносцев представляются мелкими и незначительными.
Действия Нур ад-Дина на протяжении всех этих лет предполагают, что, несмотря на духовное пробуждение и разговоры о джихаде, он продолжал рассматривать латинский Утремер как одного из многих противников в сложной и запутанной матрице ближне- и средневосточной силовой политики. В начале 1160-х годов он не делал согласованных попыток оказать прямое военное или дипломатическое давление на франков — эмир даже упустил две исключительно благоприятные возможности для таких действий. В 1160 году Рено де Шатийон был захвачен одним из людей Нур ад-Дина и брошен в тюрьму в Алеппо (где провел пятнадцать лет), но вместо того, чтобы воспользоваться периодом ослабления Антиохии, когда к власти пришел юный Боэмунд III, Нур ад-Дин предпочел согласиться на новое двухгодичное перемирие с Иерусалимом. Затем в начале 1163 года, когда в возрасте тридцати трех лет умер от болезни король Бодуэн III, со стороны Нур ад-Дина снова не последовало никакой реакции. Латинский хронист приписал это соображениям чести эмира: «Когда ему предложили, чтобы, пока мы заняты похоронами, он вторгся и опустошил земли своих врагов, он ответил: „Мы должны посочувствовать их горю и потому пощадить их, ведь они потеряли короля, равного которому мир не знает“».
Цитата из трудов Вильгельма Тирского отражает восхищение архиепископа Бодуэном III, но в арабских источниках нет никаких сведений о том, что на решение Нур ад-Дина в тот момент повлияло сострадание. Частично его бездействие объясняется тем, что он, как мы видели, обратил свое внимание на юг — на Египет. Но оно также было вызвано занятостью в Малой Азии и Месопотамии и нежеланием уделять главное внимание джихаду против франков.[10]
ИСПЫТАНИЕ И ТРИУМФ
Однако начиная с весны 1163 года восприятие Нур ад-Дином его роли в войне за Святую землю, судя по всему, изменилось, побудив его к большей преданности делу. В мае эмир возглавил набег на северные подходы к графству Триполи, разбив лагерь в долине Бекаа — плоской равнине между горами Ансария на севере и Ливан на юге. Новости о его местонахождении распространились быстро, и франки Антиохии, усиленные отрядом паломников из Аквитании и греческими солдатами, решили атаковать. Ими командовал тамплиер Жильбер де Ласси.
Не ведая об этой угрозе, передовой отряд войска Зангидов был шокирован, увидев большую христианскую армию у подножия хребта Ансария. После короткой схватки мусульмане обратились в бегство и, преследуемые христианами, устремились к расположению основных сил Нур ад-Дина. Мусульманский хронист описал, что обе силы «прибыли вместе», так что, застигнутые врасплох, «мусульмане не успели сесть на коней и взять оружие — франки уже были среди них, убивали и уводили в плен». Латинский хронист писал, что «армия Нур ад-Дина была почти уничтожена, а сам эмир, опасаясь за свою жизнь, в панике бежал. Все пожитки и даже его меч оказались брошенными. Босой, верхом на вьючном животном, он едва избежал плена». Мусульманские источники подтверждают масштаб разгрома и позорное бегство Нур ад-Дина, добавляя, что, пребывая в полном отчаянии, эмир вскочил на коня, который был стреножен, и спасся только благодаря храбрости одного из курдов, который перерезал привязь, поплатившись за это жизнью.
До крайности униженный Нур ад-Дин вернулся в Хомс в сопровождении горстки уцелевших мусульман. Ужас этой неожиданной катастрофы, казалось, сказался на его психике, о чем свидетельствует характер его реакции в течение последующих месяцев. Говорят, что эмир, разъяренный и исполненный решимости, поклялся, что не найдет убежища ни под одной крышей, пока не отомстит за себя и за ислам. Можно предположить, что это было всего лишь проявление эмоциональной несдержанности, но за этим высказыванием последовали практические действия. Заплатив нешуточную сумму из собственного кошелька, Нур ад-Дин возместил утраченное оружие, оборудование и лошадей — ничего подобного мусульманские военачальники обычно не делали. Так что в армии снова было все, как будто и не было никакого поражения. Он также приказал, чтобы земли убитых воинов перешли к их семьям, а не вернулись под его контроль. А когда франки в том же году предложили перемирие, эмир наотрез отказался.[11]
Теперь Нур ад-Дин стремился создать коалицию с мусульманами Ирака и Джазиры, собрать могучую армию и немедленно начать ответную атаку на латинян. Рассказы о том, как он ревностно «постится и молится», распространились по всему Ближнему Востоку. Он также начал активно привлекать на свою сторону аскетов, отшельников и святых людей в Сирии и Месопотамии, требуя, чтобы они повсеместно распространяли сведения о многочисленных преступлениях латинян против ислама. Джихад набирал обороты.
К следующему лету Нур ад-Дин уже был готов нанести удар, и его стратегические цели были весьма дерзкими. Сведения о численности его армии не сохранились, но мы знаем, что за ним шли войска с его собственных сирийских территорий, а также из Мосула, Дийяр-Бакра, Хисн-Кифра и Мардина. Он, должно быть, был уверен в силе своей армии, поскольку нацелился и на территориальные завоевания, и на то, что сможет втянуть латинян в решающее сражение. Нур ад-Дин начал наступление на Харим, который был в руках антиохийцев с 1158 года, осадил крепость и начал обстрел с помощью осадных машин. Как он, вероятно, и ожидал, франки вскоре решили контратаковать. В начале августа 1164 года армия численностью около 10 тысяч человек, в том числе не менее 600 рыцарей, вышла из Антиохии под командованием князя Боэмунда III, графа Раймунда III Триполийского и Жослена III де Куртене. С ними был Торос Армянский и греческий губернатор Киликии.
Получив сообщение о приближении неприятеля, Нур ад-Дин отвел свою армию к ближайшему занятому латинянами поселению Арта, расположенному на Антиохийской равнине. Так он рассчитывал оттянуть врага подальше от надежно укрепленной Антиохии. Затем, 11 августа, когда христиане двигались к Хариму, он подошел, чтобы начать бой на открытой местности. Когда сражение началось, правый фланг армии Нур ад-Дина предпринял обманное отступление, чтобы побудить франкских рыцарей к поспешному преследованию. Оставшаяся без прикрытия, уязвимая пехота христиан подверглась сокрушительному удару и очень скоро была разбита. Когда стало ясно, что мусульмане уже близки к победе, конная элита франков прекратила преследование и повернула обратно, но сразу обнаружила, что окружена неприятелем, потому что якобы спасавшееся бегством правое крыло войск Нур ад-Дина сразу остановилось и бросилось в погоню, а центр развернулся, чтобы навязать франкам ближний бой. Арабский хронист описывает, как «христиане упали духом, увидев, что все потеряно и они со всех сторон окружены мусульманами». Ошеломленный увиденным латинский современник признается, что «разбитые мечами противника франки приняли позорную смерть, как жертвы перед алтарем. Все, невзирая на высокие титулы, поспешно бросили оружие и стали униженно молить о пощаде». Торос бежал с поля боя, но, «чтобы спасти свои жизни даже ценой позора», Боэмунд, Раймунд и Жослен сдались. Их «заковали в цепи, словно рабов, и с позором привели в Алеппо, где бросили в тюрьму, сделав игрушками неверных».
Победа Нур ад-Дина была абсолютной. Ему удалось в полной мере отомстить за свой позор в долине Бекаа и собрать беспрецедентный урожай высокопоставленных пленных. Через несколько дней он вернулся к Хариму, который быстро сдался, не имея ни малейшей надежды получить подкрепление. С этого времени город постоянно находился в руках мусульман, а княжество Антиохия оказалось «сжатым» за восточной границей, которая отодвинулась к реке Оронт. Как и в 1149 году после триумфа при Инабе, Нур ад-Дин не пытался взять Антиохию. Хронист Ибн аль-Асир позднее объяснил, что эмира остановила неприступность цитадели, а также нежелание спровоцировать контратаку верховного сюзерена Антиохии — императора Мануила. По его утверждению, Нур ад-Дин якобы заявил: «Лучше иметь соседом Боэмунда, чем константинопольского правителя». Имея это в виду, он вскоре согласился освободить юного антиохийского князя в обмен на немалый выкуп, однако он отказался вернуть свободу графу Раймунду Триполийскому, Жослену де Куртене и Рено де Шатийону.[12]
В октябре 1164 года Нур ад-Дин обратил свой взор на южную границу с Иерусалимом. Располагавшийся там город Банияс был уязвимым, поскольку его правитель, коннетабль Онфруа Торонский, был в Египте вместе с королем Иерусалима. Эмир выступил к городу, имея тяжелые осадные орудия, и сразу начал осаду, ведя одновременно постоянные обстрелы и подкопы, чтобы ослабить крепость и сломить волю небольшого гарнизона. Возможно, он также подкупил командира гарнизона. Через несколько дней крепость капитулировала, выдвинув одно условие — сохранение жизни находившимся в ней людям и их свободный уход из Банияса, и Нур ад-Дин ввел туда свой хорошо оснащенный гарнизон. Как и Харим, Банияс навсегда остался в руках приверженцев ислама. Важность этого поворотного момента в региональном балансе сил отразилась в штрафных мерах, примененных Нур ад-Дином к франкам Галилеи, — доля доходов Тивериады и ежегодная дань. Тремя годами позже эмир повторил успех, уничтожив латинскую крепость Шатонеф. Тем самым он открыл новый коридор к франкской Палестине через Мардж-Аюн — территорию между долиной Литани и верховьями Иордана. Теперь не подлежал сомнению факт, что Нур ад-Дин являет собой реальную угрозу Утремеру.
МЕЧТА ОБ ИЕРУСАЛИМЕ
Действия Нур ад-Дина в 1160-х годах показывают, что он занял более уверенную и агрессивную позицию по отношению к франкам. Теперь он активно вел священную войну — джихад. С 1154 года, когда он оккупировал Дамаск, Нур ад-Дин спонсировал обширную строительную программу в черте города, желая подтвердить его статус одного из величайших очагов власти и цивилизации на Ближнем Востоке. Программа началась с постройки новой больницы — Бимаристан вскоре стал одним из ведущих центров медицинской науки, и роскошных бань — Хаммам Нур ад-Дин , которые можно посетить и сегодня.
Однако с конца 1150-х годов эти общественные работы приобрели в основном религиозный характер, что должно было выразить и показать миру глубокую набожность Нур ад-Дина и его приверженность суннитскому исламу. В 1163 году он финансировал строительство нового Дома правосудия, где позднее проводил два дня каждую неделю, выслушивая жалобы своих подданных. Следующим было строительство нового учебного центра для изучения жизни и преданий, связанных с Мухаммедом. Центр возглавил близкий друг Нур ад-Дина, известный ученый Ибн Асакир.
Чтобы сделать Дамаск центром суннитского ислама, Нур ад-Дин построил новый район к западу от города, чтобы дать приют паломникам по пути в Мекку, и в 1159 году, в одной миле к северу, основал город Аль-Салихийя для беженцев из Палестины. Дамасский двор вскоре привлек экспертов в области управления, закона и военного дела со всего мусульманского мира. Среди них был персидский интеллектуал Имад аль-Дин аль-Исфахани, который впоследствии написал ряд просветительских и лирических произведений. Получив образование в Багдаде, он стал катибом (секретарем/ученым) эмира в 1167 году и впоследствии назвал своего патрона «самым целомудренным, набожным, благочестивым, чистым и благодетельным из монархов».
В этот период Нур ад-Дин всячески создавал свой образ — набожного мусульманина, почитателя суннитских законов и веры. Самым мощным и к тому же портативным пропагандистским инструментом, доступным Нур ад-Дину, были монеты. На них он приказал чеканить надпись — «Справедливый король». Но с начала 1160-х годов он стал подчеркивать главенствующую роль джихада в его правлении, заявляя о своих добродетелях героического моджахеда в надписях на памятниках. В это же время он задумался о главенствующем положении Иерусалима в рамках идеологии джихада. Ибн Асакир помог эмиру возродить традицию написания текстов, восхваляющих достоинства Святого города, и прочтения их на публичных мероприятиях в Дамаске. Придворные поэты Нур ад-Дина писали и широко распространяли стихи, подчеркивающие необходимость не только нападения на латинян, но и завоевания третьего по святости города для ислама. Один из них в своих сочинениях побуждал своего покровителя вести войну с франками, «пока не увидишь Иисуса, убегающего из Иерусалима». Ибн аль-Кайсарани, служивший еще Занги, объявил о своем желании, чтобы «город Иерусалим был очищен кровопролитием», и заявил, что «Нур ад-Дин силен как всегда, и острие его копья направлено на Аль-Аксу». Сам эмир писал халифу Багдада о своей мечте изгнать поклонников креста из мечети Аль-Акса.
Еще одно свидетельство подтверждает увеличение роли Иерусалима и в идеологии, распространяемой Нур ад-Дином, и в его личных честолюбивых планах. В 1168–1169 годах он нанял мастера-плотника аль-Ахарани, чтобы вырезать изумительно украшенный минбар (деревянную кафедру), который эмир рассчитывал поставить в мечети Аль-Акса, когда Святой город снова окажется в руках мусульман. Через несколько лет путешественник из Иберии Ибн Джубайр, проезжая через Левант, описал необычайную красоту этого творения мастера, утверждая, что ничего подобного средневековый мир не видел. Несомненно, минбар должен был показать эмира пламенным воином джихада, защищающим границы от врагов его религии, оплотом ислама и всех мусульман, вершителем правосудия. С другой стороны, его можно рассматривать как очень личное приношение Богу, поскольку на нем была сделана простая эмоциональная надпись: «Пусть Он даст [Нур ад-Дину] победу из своих рук». После завершения работы над минбаром эмир установил его в мечети Алеппо, где, согласно Имад аль-Дину, он лежит «как меч в ножнах», ожидая дня победы, когда Нур ад-Дин исполнит свою мечту и завоюет Иерусалим.[13]
Так кем же все-таки следует считать Нур ад-Дина? Доказывают ли его нападения на франков после поражения в долине Бекаа и распространение идеологии джихада, что он был одержим священной войной? Могут ли его собственные слова, записанные в летописи Дамаска, быть приняты на веру? Утверждают, что он сказал: «Мне не нужно ничего, кроме блага мусульман и войны против франков… Если мы поможем друг другу в ведении священной войны и все сложится удачно с единой целью к благу, мои желания и мои цели будут достигнуты».[14]
Существовала большая и явно выраженная разница между подходом и стремлениями Нур ад-Дина в 1140-х годах и его деятельностью в 1160-х. Сравнение с методами и достижениями его отца Занги весьма показательно. Но вопрос поставлен, и разъяснение необходимо. Учитывая контекст и сложности человеческого характера, ждать однозначного ответа, в котором Нур ад-Дин будет или пламенным воином джихада, или всего лишь обычным своекорыстным человеком, вряд ли стоит. Точно так же, как первыми крестоносцами двигала смесь набожности и элементарной алчности, Нур ад-Дин вполне мог понимать и использовать политическое и военное значение поддержки религии, одновременно являясь набожным человеком. Являясь быстро возвысившимися турецкими военачальниками в ближне- и средневосточном мире, все еще поддерживаемом арабской и персидской элитой, Зангиды, должно быть, испытывали острую нужду в социальной, религиозной и политической легализации.
В XII веке идея возрождения исламского джихада охватила Левант, и этот процесс многократно ускорился при Нур ад-Дине. В 1105 году, когда проповедник из Дамаска аль-Сулами восхвалял достоинства священной войны, отреагировали немногие. В конце 1160-х годов атмосфера в Дамаске и Алеппо изменилась — Нур ад-Дин вполне мог взрастить и вдохновить религиозное рвение. По крайней мере, он понимал, что теперь идея, подчеркивающая духовную важность борьбы против врагов суннитского ислама, найдет восприимчивую аудиторию.
[1] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 1–4, 222–223. Чуть более сдержанным был другой автор — Ибн аль-Каланиси (ум. 1160), который написал хронику Дамаска, живя в этом городе в середине XII века. Ибн аль-Каланиси дважды занимал должность раиса — лидера городского населения и главы ополчения (Ibn al-Qalanisi. P. 7—14). Арабские источники, описывающие этот период: Gabrieli F. The Arabic historiography of the crusades / Historians of the Middle East. Ed. B. Lewis, P.M. Holt. London, 1962. P. 98—107; Richards D.S. Ibn al-Athir and the later parts of the Kamil / Medieval Historical Writing in the Christian and Islamic Worlds. Ed. D.O. Morgan. London, 1982. P. 76—108; Eddé A.M. Claude Cahen et les sources arabes des Croisades / Arabica. Vol. 43. 1996. P. 89–97.
[2] По сэру Гамильтону Гиббу, известному британскому исследователю арабской истории, перемена наступила в 1149 году. Гибб заявил, что это был поворотный момент в понимании Нур ад-Дином своей миссии и в истории мусульманской Сирии. В глазах ислама он стал истинным борцом за веру, и теперь он сам намеревался выполнять обязанности, связанные с этой ролью (Gibb H.A.R. The career of Nur ad-Din. P. 515). Десятью годами позже, в 1967 году, Никита Елисеев опубликовал трехтомную биографию великого мусульманского правителя Сирии, где уточнил этот взгляд. По утверждению этого автора, только после 1154 года Нур ад-Дин проникся преданностью джихаду и стал одержим желанием покорить Иерусалим. Но только после 1157 года использовал пропаганду джихада для продвижения своих политических целей (Köhler. Allianzen und Verträge. P. 239, 277). По этому вопросу см.: Hillenbrand С. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 132–141.
[3] О сражении при Инабе см.: Ibn al-Qalanisi. P. 288–294; Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 31–32; William of Tyre. P. 770–774; Kinnamos J. P. 97; Matthew of Edessa. Continuation. P. 257; Michael the Syrian. Vol. 3. P. 288–289; Shama A. Le Livre des Deux Jardins / RHC Or. IV–V. P. 61–64.
[4] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 31–32, 36; Ibn al-Qalanisi. P. 295; Gibb H.A.R. The career of Nur ad-Din. P. 515–516; Holt P.M. The Age of the Crusades. P. 44; Mayer H.E. The Crusades. P. 107–108; Richard J. The Crusades. P. 171; Jotischky A. Crusading and the Crusader States. P. 111.
[5] Поддерживавший Зангидов Ибн аль-Асир позднее утверждал, что в начале 1150-х годов «Нур ад-Дин не имел средств помешать франкам, потому что Дамаск был препятствием между ними». По утверждению летописца, существовало опасение, что франки скоро оккупируют древнюю метрополию, потому что они выкачивали ее богатство ежегодной данью, которую «собирали у населения приходящие в город агенты» (Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 71). Нур ад-Дин понимал силу этих аргументов и принял активное участие в пропаганде войны против Дамаска, спонсировав создание поэтических произведений, которые осуждали городскую политику союза с франками. Об Иерусалимском королевстве того периода см.: Mayer Н.Е. Studies in Queen Melisende. P. 95—183; Baldwin M.W. The Latin states under Baldwin III and Amalric I 1143–1174 / History of the Crusades. Vol. 1. Ed. K.M. Setton, M.W. Baldwin. Philadelphia, 1958. P. 528–552.
[6] Ibn al-Qalanisi. P. 296–327. Елисеев тоже считал, что Hyp ад-Дин сделал своим приоритетом священную войну после оккупации Дамаска. По его мнению, после 1154 года эмир действовал только «во имя джихада против крестоносцев и ради возрождения суннитского ислама» (Elisséeff N. Nur al-Din, II. P. 426). Hillenbrand С. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 134.
[7] Ibn Jubayr. P. 271–272, 279; Burns R. Damascus. London, 2004. P. 169. Дамаск развился вокруг оазиса, образованного в дельте реки Барада, текущей с ливанских гор. Мусульмане завоевали город в VII веке н. э. во время быстрой арабо-исламской экспансии, и он оставался столицей империи Омейядов и резиденцией халифа вплоть до 750 года.
[8] Рено происходил из того же рода, что и папа Урбан II, чье мирское имя Эд де Шатийон. (Примеч. ред.)
[9] Ibn al-Qalanisi. Р. 340; Hamilton В. The Elephant of Christ: Reynald of Chatillon / Studies in Church History. Vol. 15. 1978. P. 97–108.
[10] William of Tyre. P. 860–861; Phillips J.P. Defenders of the Holy Land. P. 100–139; Lilie R.-J. Byzantium and the Crusader States. P. 163–187.
[11] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 141–142; William of Tyre. P. 873–874.
[12] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 146–150; William of Tyre. P. 874–877; Cahen C. La Syrie du Nord. P. 408–409.
[13] В других частях своего королевства Нур ад-Дин продвигал аналогичную строительную программу: в 1159 году он спонсировал сооружение в Алеппо медресе al-Shu‘aybiyya, одной из сорока двух исламских школ, построенных в городе за время его правления, причем за постройкой половины из них он надзирал лично. Кафедра Нур ад-Дина простояла невредимой восемь столетий. Но в 1969 году ее сжег австралийский фанатик. Hillenbrand С. The Crusades: Islamic Perspectives. P. 118–167; Richards D.S. A text of Imad al-Din on twelfth-century Frankish-Muslim relations / Arabica. Vol. 25. 1978. P. 202–204; Richards D.S. Imad al-Din al-Isfahani: Administrator, litterateur and historian / Crusaders and Muslims in Twelfth-Century Syria. Ed. M. Shatzmiller. Leiden, 1993. P. 133–146; Sivan E. The beginnings of the Fada’il al-Quds literature / Israel Oriental Studies. Vol. 1. 1971. P. 263–272; Sivan E. Le caractère sacré de Jérusalem dans l’Islam aux XII–XIII siècles / Studia Islamica. Vol. 27. 1967. P. 149–182; Elisséeff N. Les monuments de Nur al-Din / Bulletin des Études Orientales. Vol. 12. 1949–1951. P. 5—43; Elisséeff N. La titulaire de Nur al-Din d’après ses inscriptions / Bulletin des Études Orientales. Vol. 14. 1952–1954. P. 155–196; Hasson I. Muslim literature in praise of Jerusalem: Fada’il Bayt al-Maqdis / The Jerusalem Cathedra. Jerusalem, 1981. P. 168–184; Tabbaa Y. Monuments with a message: propagation of jihad under Nur al-Din / The Meeting of Two Worlds. Ed. V.P. Goss. Kalamazoo, 1986. P. 223–240.
[14] Ibn al-Qalanisi. P. 303.
Глава 9
БОГАТСТВА ЕГИПТА
Значительную часть 1160-х годов конфликт между зангидским исламом и левантийскими франками велся вокруг Египта, поскольку обе силы стремились установить свой контроль над Нильским регионом. Используя стратегические термины, можно сказать, что господство над Египтом могло позволить Нур ад-Дину эффективно окружить Утремер: контроль над Алеппо и Дамаском уже был обеспечен, и добавление Каира могло сместить баланс власти на Ближнем Востоке в пользу эмира. Разделение между суннитской Сирией и шиитским Египтом давно подрывало любую надежду на организацию совместной попытки нанести решающий удар латинянам. Если преодолеть этот раскол, ислам впервые после начала Крестовых походов оказался бы объединенным.
Сказочное богатство Нила не могло не привлекать. Ежегодные разливы великой реки давали непревзойденное плодородие пахотным землям в дельте. Если выдавался хороший год, в Египте появлялись внушительные излишки сельскохозяйственной продукции и богатые доходы. Регион получал выгоду и от торговли между Индийским океаном и Средиземным морем, поскольку главный сухопутный маршрут, их соединявший, проходил через Египет. Популярный у итальянских и византийских купцов Нильский регион стал одним из крупнейших мировых торговых центров.
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ЕГИПЕТ
О Египте в эпоху Крестовых походов часто пишут как о мусульманской территории, но это не совсем так. Регион действительно был завоеван в 641 году во время первой волны арабской исламской экспансии, но арабская правящая элита по большей части была сосредоточена в двух крупных центрах: портовом городе Александрии, основанном Александром Великим 1500 лет назад, и новом поселении Фустат, созданном арабами в дельте Нила. В других местах преобладало местное коптское христианское население. За века копты подверглись арабизации в части культуры — например, приняли арабский язык, но принятие ими исламской веры шло намного медленнее. Даже в XII веке существовал немаленький коптский класс крестьян-христиан.
Начиная с 969 года Египтом правила шиитская династия Фатимидов, которая отделилась от суннитских правителей Багдада — Аббасидов. Фатимиды построили грозный флот, с помощью которого смогли занять главенствующее положение в средиземноморском судоходстве. Они также основали столицу к северу от Фустата, которую назвали Каиром. В ней правил шиитский халиф («преемник» пророка Мухаммеда). Он бросал вызов суннитскому халифу Багдада. К XII веку окруженный высокой стеной Каир стал политическим сердцем Египта. Здесь свидетельством колоссального богатства Фатимидов стали два роскошных дворца халифа — в них были экзотические зверинцы и толпы придворных евнухов. В городе также имелась мечеть X века Аль-Ажар, известная как центр мусульманской схоластики и теологии, а в конце канала, идущего к Нилу, на маленьком острове Рода располагался нилометр — тщательно градуированная конструкция, которая позволяла точно измерять разливы великой реки и предсказывать урожай.
Каир стал резиденцией Фатимидов, но древняя Александрия сохранила статус центра египетской экономики до эпохи Крестовых походов. Расположенный на побережье Средиземного моря, к западу от дельты Нила портовый город — обладатель одного из чудес света Фаросского маяка — был очень удобен для развития торговли предметами роскоши, такими как специи и шелка из Азии, которые везли по Красному морю и далее в Европу. Один латинянин, живший тогда в Палестине, заметил, что «люди с Востока и Запада стекались в Александрию, ставшую общественным рынком для обоих миров».
К началу эпохи Крестовых походов власть Фатимидов над Нильским регионом заметно ослабла. В основном страной управлял главный администратор халифа — визирь. После смерти визиря аль-Афдаля в 1121 году и эта политическая система оказалась существенно поколебленной, и вскоре Каир охватили интриги. Череда заговоров и жестоких убийств в конце концов поставила Египет Фатимидов на колени. Как заметил мусульманский хронист, «в Египте должность визиря стала призом для сильнейшего. Калифы были скрыты, и визири стали фактическими правителями. Мало кто получал эту должность без интриг, борьбы и подобных средств». Из-за политической нестабильности в Нильском регионе начался упадок, некогда грозный флот Фатимидов гнил у берега. Неудивительно, что правители Сирии и Палестины начали считать Египет заманчивой целью.[1]
НОВЫЙ ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
В начале 1160-х годов Египет все глубже погружался в хаос. К 1163 году формально власть принадлежала одиннадцатилетнему мальчику — халифу аль-Адиду (1160–1171), а визирем был прежний правитель Верхнего Египта Шавар. Он пришел к власти в начале 1163 года, но уже через восемь месяцев был свергнут своим арабским управляющим Дирхамом. Шавар сбежал в Сирию и, как многие узурпаторы до и после него, Дирхам «предал смерти многих египетских эмиров, чтобы очистить земли от врагов». После десятилетий распрей страна практически лишилась правящей элиты. В таком ослабленном состоянии Египет был в высшей степени уязвимым перед хищническими аппетитами своих мусульманских и христианских соседей.
Королевство Иерусалим уже не один год проявляло повышенный интерес к ситуации в регионе. Захват Аскалона в 1153 году открыл прибрежный маршрут на юг из Палестины, известный как Via Maris , и в 1160 году король Бодуэн III планировал вторжение в Египет, но оставил эти замыслы, получив обещание уплаты ежегодной дани размером 160 тысяч золотых динаров. Затем, после его внезапной смерти в 1163 году, на смену Бодуэну (у которого не было детей) пришел его младший брат Амори. Великий латинский историк Утремера Вильгельм Тирский, ставший известным как раз при Амори, удивительно откровенно описал нового монарха. Было сказано, что двадцатисемилетний Амори серьезен и неразговорчив, «человек благоразумный и осмотрительный», которому не хватало шарма и красноречия своего предшественника — дело в том, что он слегка заикался. Амори имел хороший рост, блестящие глаза, густую бороду и слегка редеющие светлые волосы. Вильгельм восхвалял королевскую осанку, но признавал, что, несмотря на весьма умеренное потребление еды и вина, король был очень толст, имел груди, как у женщины, которые свисали до пояса.[2]
Одной из первых целей Амори-монарха стало установление господства Иерусалима над Египтом. Латинянами был даже осажден город Бильбейс, расположенный на берегу одного из притоков Нила. Несмотря на то что латиняне были вынуждены отступить, в последующие годы франкский король уделял много времени и энергии достижению вожделенной цели.
Египетская кампания Ширкуха ибн Шади
Внимание Нур ад-Дина тоже было приковано к югу. В конце 1163 года свергнутый визирь Шавар прибыл в Дамаск, надеясь заручиться политической и военной поддержкой для нанесения ответного удара. Историки иногда называют решение эмира поддержать опального визиря пророческим, утверждая, что он предвидел возможность ведения новой войны против франков на египетской земле, все время мечтая о будущем, когда в его руках окажется правление в Алеппо, Дамаске и Каире и франкская Палестина попадет в окружение.
В действительности Нур ад-Дин вначале проявил сдержанность. Он понимал, что длительная кампания в Северной Африке поглотит ресурсы, которые он хотел использовать в Сирии, и сомневался в надежности такого союзника, как Шавар (хотя тот обещал вознаградить Нур ад-Дина одной третью выручки Египта от продажи зерна). Но через несколько месяцев эмир все же решил действовать. Его выбор частично был продиктован стратегической необходимостью, поскольку, если не сдержать иерусалимских франков, они могут захватить неприступный плацдарм на Ниле, что будет иметь катастрофические последствия для общего баланса сил в Леванте. Он также решил удовлетворить честолюбивые планы своего многолетнего помощника Ширкуха, заслуженного ветерана, который присоединился еще к Занги в 1130-х годах и остался верен Нур ад-Дину. Даже латинский современник признает, что, несмотря на то что Ширкух был слеп на один глаз из-за катаракты, невзрачен, толст и стар, его боялись и уважали как способного и энергичного воина, очень опытного и жаждущего славы. Этот старый вояка занимал высокое положение при дворе Нур ад-Дина, но в Египте он видел больше возможностей для себя. Мусульманские хронисты писали, что он рвался повести войска в Северную Африку и играл центральную роль в оформлении участия Зангидов в региональной кампании.[3]
В апреле 1164 года Нур ад-Дин поручил Ширкуху командование большой, хорошо снаряженной армией, поставив перед ним задачу восстановить Шавара в должности. Сначала кампания шла хорошо. Союзники ворвались в Египет, захватили контроль над городом Фустат. В конце мая Дирхам был убит стрелой из засады, и халиф восстановил Шавара в должности визиря. Но после этого начального успеха отношения между союзниками разладились. Шавар попытался подкупить Ширкуха, пообещав ему 30 тысяч золотых динаров, если тот уйдет из Египта, но курд отказался.
Вновь назначенный визирь продемонстрировал именно такую «политическую гибкость», какой и опасался Нур ад-Дин, — позвал Амори Иерусалимского в Египет на помощь, пообещав большую награду. Франкский король охотно согласился и в середине лета 1164 года выступил на соединение с Шаваром, чтобы осадить Ширкуха, укрывшегося в Бильбейсе. Город был слабо укреплен, имел низкую стену, и его даже не окружал ров. Но Ширкух хорошо организовал оборону и держался в течение трех месяцев. В октябре до Амори дошли сведения о победах Нур ад-Дина в Хариме и Баниясе. Он поспешно договорился о прекращении противостояния в Египте, так что и латиняне, и сирийцы получили возможность вернуться домой, а Шавар остался контролировать Каир.
Говорят, что в последующие годы Ширкух продолжал строить планы вторжения в Египет. К 1167 году курд собрал армию для свержения Шавара. Теперь он действовал независимо, и, хотя Нур ад-Дин отправил вместе с ним нескольких военачальников, эмиру явно план не нравился. В походе принял участие быстро возвышающийся при дворе Дамаска племянник Ширкуха Юсуф ибн Айюб, которому в ту пору исполнился двадцать один год. Известно, что юноша был любимым партнером Нур ад-Дина при игре в поло. Вероятно, он участвовал в сражении при Хариме в 1164 году, и в следующем году был назначен шихне (shihna) , что соответствует современному начальнику полиции. На этом посту он приобрел репутацию строгого приверженца законов и, возможно (в этом вопросе свидетельства менее надежные), вымогателя денег у проституток.
В январе 1167 года Ширкух повел свое войско через Синайский полуостров. Оказавшись перед лицом столь серьезной угрозы, Шавар снова обратился за помощью к христианской Палестине, в отчаянии пообещав франкам астрономическую сумму — 400 тысяч золотых динаров. Амори в феврале отправился в Египет, который опять стал полем боя между мусульманской Сирией и Утремером. Две стороны сошлись в марте в ничего не решившем сражении в районе Аль-Бабайн — в пустыне к югу от Каира, а Юсуф позже проявил способности командира во время осады Александрии, но ни франки, ни сирийцы так и не смогли одержать решающую победу.
Ширкух вернулся в Сирию, ничего не добившись. Шавар остался у власти, и происшедшие события лишь укрепили франкское влияние в регионе, так как Амори согласовал с визирем новый договор, по которому франки получали ежегодную дань в размере 100 тысяч динаров, а в Каир назначался латинский префект и вводился латинский гарнизон. Так Египет попал в зависимость от Иерусалима. Только Нур ад-Дин и не думал наказывать верного курда за эту неудачу. Он поручил Ширкуху командование гарнизоном Хомса, а Юсуфу ибн Айюбу даровал земли вокруг Алеппо. Тем самым эмир Дамаска явно желал перенаправить энергию этих курдских командиров на сирийские дела, держа их рядом, чтобы вовремя пресечь слишком сильное стремление к независимости.
Эта ситуация вполне могла закончиться полным крахом египетских амбиций Ширкуха, если бы Амори не переоценил свои возможности. В течение нескольких лет король пытался установить более тесные контакты с Византией и обеспечить участие греков в совместном вторжении в Северную Африку. Первые плоды его дипломатических усилий стали видны в конце августа 1167 года, когда он женился на племяннице императора Мануила Марии. Были составлены подробные планы совместного похода, и Вильгельм Тирский был отправлен королевским посланником в Константинополь, чтобы окончательно обговорить условия. Но к моменту его возвращения осенью 1168 года Амори уже начал действовать. Король решил, что справится и без греков, и, значит, не надо будет делить египетские богатства с Мануилом. Не удовлетворенный положением дел, Амори захотел завоевать Нил. При устном одобрении госпитальеров он в конце октября вышел из Аскалона, чтобы внезапно атаковать Бильбейс. Город пал 4 ноября, и франки устроили жестокое разграбление города, убивая жителей, почти никого не щадя.
Но после этой первой победы латинское наступление потеряло темп. Возможно, Амори надеялся, что внезапное жестокое нападение сломит египетское сопротивление, но на деле предательство франков — они нарушили перемирие с Каиром — и шок из-за их ничем не сдерживаемой, необоснованной жестокости в Бильбейсе усилили сопротивление мусульман, живших в долине Нила. Что еще хуже, король замедлил темп наступления, возможно не сомневаясь в готовности Шавара сдаться. Поэтому Амори позволил себе задержаться, рассматривая предложения переговоров и обещания новой дани. На деле вся стратегия иерусалимского короля в конце 1168 года была основана на неверном расчете. Уверовав, что события 1167 года вбили клин между Каиром и Дамаском, он подумал, что Шавар, лишенный союзников, окажется уязвимым. Амори недооценил дипломатическую гибкость визиря и амбиции Зангидов.
Возвращение на Нил
Когда франки атаковали Египет, Шавар принялся отправлять одно за другим послания к Нур ад-Дину с мольбами о помощи, и, несмотря на свои прежние опасения относительно вовлечения в североафриканские дела, эмир откликнулся быстрым и уверенным решением. К началу декабря 1168 года сирийский экспедиционный корпус в полном составе — 7 тысяч всадников и много тысяч пехотинцев — собрался к югу от Дамаска. Ширкух получил общее командование, денежные средства в размере 200 тысяч динаров и полное финансирование казной снаряжения армии. Но чтобы ограничить возможности курда, склонного к независимым действиям для собственной выгоды, Нур ад-Дин также отправил ряд других доверенных военачальников, в том числе турка Айн ад-Даула. Несмотря на родственные узы, Нур ад-Дин, судя по всему, очень доверял племяннику Ширкуха Юсуфу ибн Айюбу, которого, очевидно, пришлось убеждать в необходимости вернуться на Нил — его преследовали неприятные воспоминания об осаде Александрии. Когда до Амори дошла информация о том, что Ширкух идет через Синай во главе огромной силы, латинянин пришел в ужас. Поспешно собрав свои войска в Бильбейсе, Амори в конце декабря выступил в пустыню, надеясь перехватить сирийцев раньше, чем они успеют соединиться с Шаваром. Но он опоздал. Разведчики донесли, что Ширкух уже переправился через Нил, и, рассудив, что он окажется перед многократно численно превосходящим его противником, Амори принял трудное и унизительное решение вернуться в Палестину с пустыми руками.[4]
Наконец Египет находился перед Ширкухом, и он, не теряя времени, постарался развить свой успех. В первые дни января 1169 года Шавар отчаянно пытался вступить в конструктивные переговоры, но фундамент его политической и военной поддержки оказался непрочным. Политика союза с франками, которая включала совершенно непопулярный, даже скандальный шаг — открытие Каира для латинских солдат, — потерпела полный крах. Ширкух представлял суннитскую Сирию, традиционного врага шиитов-Фатимидов, но для многих в египетской столице он тем не менее был предпочтительнее, чем христиане Иерусалима, и 10 января халиф аль-Адид явился лично, чтобы выразить свою поддержку курду. Спустя восемь дней ничего не подозревающий Шавар выехал на переговоры в лагерь Ширкуха, но по пути подвергся нападению Юсуфа ибн Айюба и еще одного сирийца — Юрдика. Через несколько часов визирь был убит и его голова отдана халифу. Однако даже теперь успех сирийцев не был окончательным. Въехав в Каир, где его ожидало назначение новым министром Аль-Адида, Ширкух был встречен разъяренной толпой. Оказавшись в лабиринте узких улочек старого города, он, как утверждают современники, испытал страх за свою жизнь. Но Ширкух соображал быстро и сумел перенаправить неуправляемую толпу на разграбление дворца Шавара, в результате чего добрался до дворца халифа в целости и сохранности.
Теоретически возвышение Ширкуха до поста визиря Фатимидов утвердило власть Зангидов в Нильском регионе и возвестило новую эру мусульманского единства, в которой Алеппо, Дамаск и Каир могли объединить усилия для ведения джихада против франков. Современные мусульманские источники указывают, что, по крайней мере, публично Нур ад-Дин восславил достижение Ширкуха, приказав, чтобы о его «завоевании Египта» объявили по всей Сирии, хотя, вероятно, эмир и испытывал сомнения в будущей лояльности своего человека. На самом деле истинные намерения Ширкуха так никогда и не стали явными, поскольку спустя два месяца он умер.
Записи о появлении преемника Ширкуха на обоих постах — командующего сирийской экспедиционной армией и визиря — беспорядочны и противоречивы. Он оставил после себя племянника Юсуфа ибн Айюба, ветерана Аль-Бабайна и Александрии, который мог рассчитывать на поддержку личной военной свиты своего дяди (аскар ), состоявшей из 500 мамлюков. Но были и другие, вероятно более могущественные претенденты, включая сторонника Зангидов турка ад-Даулу и еще одного заместителя Ширкуха, талантливого курдского воина аль-Маштуба. После долгих споров и интриг победителем оказался Юсуф. Продемонстрировав удивительный талант к хитростям и коварству дворцовой политики, племянник Ширкуха натравил других сирийских кандидатов друг на друга — использовал завуалированные предположения и тонкие намеки. Его ярым сторонником в этом процессе был Иса — сладкоречивый курдский законник и имам. Только Айн ад-Даул остался непримиримым и вернулся в Дамаск, пообещав, что никогда не станет служить такому выскочке. В то же самое время Юсуф показал халифу и своим египетским советникам иное лицо — заставив их поверить, что в роли главного министра он будет уступчивым и неэффективным, плохим профессионалом, которого позднее легко можно будет свергнуть. В конце марта 1169 года его назначение командиром сирийских войск и визирем Аль-Адида было должным образом подтверждено.[5]
Каковы бы ни были ожидания египетского халифа, Юсуф ибн Айюб, заняв новую должность, довольно скоро проявил свои истинные качества — подавил попытку дворцового переворота и жестоко разгромил бунт военных. В последующие годы стало очевидно, что его амбиции заходят намного дальше, чем честолюбивые планы его дяди Ширкуха. Способный проявлять и жестокую безжалостность, и великодушие, одаренный политическими и военными талантами, Юсуф со временем затмил даже своего господина — Нур ад-Дина. Ему было присвоено имя, под которым он приобрел широкую известность в истории, — Салах ад-Дин, или, на западный манер, — Саладин.
САЛАДИН, ВЛАСТЕЛИН ЕГИПТА (1169–1174)
Несмотря на подобное землетрясению влияние, оказанное им на историю вообще и войну за Святую землю в частности, до нас не дошло описание внешности Саладина. В 1169 году немногие могли предположить, что этот курдский воин, только что достигший возраста тридцати одного года, создаст новую, быстро возвышающуюся силу в исламском мире — династию Айюбидов. Некоторые средневековые хронисты и многие современные историки предполагали, что отношения Саладина с его сирийским господином Нур ад-Дином испортились, когда молодой курд стал египетским визирем, и сразу появилась тень неминуемого конфликта между Каиром и Дамаском. В действительности есть множество свидетельств, позволяющих предположить, что, несмотря на наличие в начальный период некоторых трений, сотрудничество между ними продолжалось, и ничто не указывало на попытку Саладина обрести независимость. Баланс сил и взаимодействие между двумя властелинами — представителями династий Зангидов и Айюбидов — со временем станет насущной проблемой, но в 1169 году у Саладина были более срочные заботы.[6]
Проблемы
Став преемником своего дяди на посту визиря фатимидского халифа аль-Адида, Саладин имел весьма безрадостные перспективы. За предыдущие пятнадцать лет должность визиря переходила из рук в руки не менее восьми раз. Неотъемлемыми чертами каирской политики были разобщенность, предательство, измена и убийство. Саладин вошел в это изменчивое опасное окружение, как изолированный аутсайдер — как еще можно назвать суннитского курда, имеющего только ограниченную военную и финансовую поддержку в шиитском мире. Мало кто ожидал от него победы.
Весной 1169 года Саладин прежде всего начал собирать вокруг себя преданных и влиятельных сторонников. На протяжении всей своей карьеры он, судя по всему, больше всего доверял узам крови. Будучи в Египте почти в полном одиночестве, он обратился к своей семье, попросил Нур ад-Дина, чтобы тот позволил Айюбидам покинуть Сирию и перебраться на Нил. Через несколько месяцев к Саладину присоединился его старший брат Туран-Шах и племянник Таки аль-Дин. Позднее за ними последовали и другие, включая отца Саладина Айюба и младшего брата, которому впоследствии предстояло возвыситься, — аль-Адиля. Став визирем, Саладин доверил ключевые властные посты своим родственникам, но ему также удалось привлечь на свою сторону некоторых членов свиты своего покойного дяди Ширкуха, аскара , который был известен как Асадия — от его полного имени Асад ад-Дин Ширкух ибн Шади.
Среди последних были: курд аль-Маштуб, который и сам претендовал на пост визиря, влиятельный и сильный мамлюк Абул Хайджа Жирный, который позднее достиг такой стадии тучности, что даже с трудом стоял; и хитроумный и жестокий кавказский евнух Карагуш. В последующие годы эти люди оказались самыми преданными помощниками Саладина. Он также начал собирать собственную свиту аскара — салахию. Саладин нашел союзников даже в разделенном на враждующие группировки дворе Фатимидов. Писец, поэт и управляющий аль-Фадиль, уроженец Аскалона, служивший многим визирям, теперь поступил на службу Саладину — стал его секретарем и доверенным лицом. Аль-Фадиль вел обширную переписку, и копии его писем сегодня являются важным источником исторических знаний.
Уже через несколько месяцев после вступления в должность визиря Саладину потребовалась поддержка верных союзников, потому что на его должность было немало претендентов, желавших освободить ее любым путем. В борьбе с противниками он также научился вести тонкую политическую игру, ставшую характерной чертой его карьеры. При необходимости Саладин мог действовать с безжалостной напористостью, но он также мог использовать осторожность и дипломатические методы. В начале лета 1169 года главный евнух Мутамин попытался сместить Саладина, начав переговоры с Иерусалимским королевством в надежде вызвать еще один франкский поход на Египет для свержения Айюбидов. Из Каира под видом нищего был тайно отправлен посланник. Но в районе Бильбейса сирийский турок заметил, что на мнимом нищем новые сандалии, отличное качество которых не соответствует лохмотьям, которые были на нем. Подозрительный нищий был арестован, и при нем были найдены письма к франкам, зашитые под стельками сандалий. Так был раскрыт заговор. Саладин урезал независимость фатимидского двора, в августе казнив Мутамина и заменив его Карагушем, который впредь решал все дворцовые дела.[7]
Суровое вмешательство Саладина вызвало беспорядки в каирском гарнизоне. В городе было около 50 тысяч черных суданских солдат, чья преданность халифу делала их серьезной угрозой власти Айюбидов. В течение двух дней они бунтовали на улицах, наступая на дворец визиря, где находился Саладин. Абул Хайджа Жирный был отправлен остановить их наступление, но Саладин знал, что ему не хватит живой силы, чтобы одержать победу в открытом сражении, и прибег к более гибкой тактике. Большинство суданцев жили с семьями в районе Каира, который назывался Аль-Мансура. Саладин отдал приказ поджечь его, чтобы в огне погибли все пожитки мятежных войск, дети и женщины. Боевой дух суданцев был подорван этой страшной жестокостью, и войска согласились на перемирие, условия которого якобы предусматривали их безопасный переход вверх по Нилу. Но после того как солдаты покинули город небольшими дезорганизованными группами, многие из них пали жертвой предательских нападений Туран-Шаха.
Саладин продолжал хладнокровно использовать репрессии, когда считал, что того требует ситуация, но часто применял более мягкие, щадящие методы в обращении со своими противниками. Будучи визирем Фатимидов, Саладин периодически испытывал давление со стороны халифа из Багдада и Нур ад-Дина из Дамаска, которые желали свергнуть шиитского халифа Египта, бывшего в глазах суннитских ортодоксов еретиком. Но Саладин сопротивлялся, не пытался низложить аль-Адида, а, наоборот, создал взаимовыгодный союз с молодым правителем, в котором присутствовали даже зародыши настоящей дружбы. Положение Саладина на Ниле являлось слишком опасным, чтобы идти на риск и пытаться напрямую свергнуть династию. Чтобы удержаться на посту визиря, он признавал, что, по крайней мере, для начала ему необходима некоторая стабильность и, что еще важнее, щедрые финансовые вливания, что можно было получить при поддержке халифа.
Такая политика доказала свою разумность в конце лета 1169 года. Все еще страдая от унижения, вызванного бегством из Египта предшествующей зимой, иерусалимский король Амори выбрал это время для нового нападения. На этот раз его целью стал порт Дамьетта, расположенный с востока от дельты Нила. Ему помогал многочисленный византийский флот. Нападение являлось серьезнейшей угрозой для Саладина, однако он сумел достойно встретить брошенный вызов. Он собрал и снарядил крупную армию, получив для этого воистину колоссальную сумму в миллион динаров из казны аль-Адида. Вместо того чтобы лично возглавить освобождение Дамьетты, покинув Каир, где могло вспыхнуть восстание, Саладин проявил мудрую прозорливость и отправил с армией своего племянника Таки аль-Дина, а сам остался в столице. Когда эта армия соединилась с силами, отправленными Нур ад-Дином, Амори обнаружил, что снова оказался в меньшинстве и не может должным образом скоординировать греко-латинские операции. В результате его наступление потерпело неудачу. Эта мусульманская победа весьма эффективно положила конец борьбе с латинянами за контроль над Египтом, которая велась в 1160-х годах. Франки продолжали мечтать о покорении Нила, но теперь этот регион находился в крепких руках ислама и Саладина.[8]
Справившись с проблемами первого года своего пребывания на посту визиря, Саладин — применив подход Нур ад-Дина к осуществлению власти — начал программы гражданского и религиозного строительства. В Александрии были существенно укреплены и перестроены фортификационные сооружения, а в Каире и на южной окраине Фустата были созданы новые центры суннитского ислама. Саладин позже упразднил некораническое налогообложение торговли в Египте (хотя применял другие сборы, чтобы восполнить дефицит государственного бюджета). В ноябре 1170 года он решил «надеть мантию» моджахеда и возглавил первое вторжение на территорию франкской Палестины. Во главе крупной армии Саладин легко сломил сопротивление гарнизона маленькой крепости Дарум, расположенной к югу от Газы, и провел серию мелких боев с поспешно собранными силами короля Амори, после чего направился к побережью Красного моря и оккупировал порт Акаба. Хотя во время этой военной кампании Саладин, безусловно, нанес ряд чувствительных ударов по христианам, представляется, что главной целью Саладина было укрепление сухопутного маршрута между Нилом и Дамаском, так что, вполне возможно, считать это предприятие началом его священной войны не вполне правильно.
ПОМОЩНИК ИЛИ КОМАНДИР
По мере того как контроль Саладина над Египтом укреплялся, на первый план постепенно выдвинулась проблема отсутствия у него независимости. Он являлся суннитским военачальником, обладал немалой властью и ресурсами, но был лишь вторым после шиитского халифа и оставался подчиненным Нур ад-Дина. До сих пор осторожность не подводила Саладина, но к концу лета 1171 года, когда его контроль над Египтом стал практически полным, он уже был готов к устранению Фатимидов. Даже теперь, однако, он действовал сдержанно, по большей части стараясь избегать традиционных заблуждений египетской политики — кровавых переворотов и массовых убийств. Такой подход стал возможным частично благодаря плохому здоровью молодого халифа аль-Адида. В конце августа он тяжело заболел и, хотя ему едва исполнилось двадцать лет, вскоре оказался на пороге смерти.[9]
В пятницу 10 сентября 1171 года Саладин сделал первый осторожный шаг к автономии. Веками в египетских мечетях во время пятничной молитвы звучало имя шиитского халифа — тем самым прославлялась власть Фатимидов. В этот день, однако, в Фустате имя аль-Адида было заменено на имя суннитского халифа Багдада из Аббасидов. Саладин прощупывал почву, стараясь узнать, последует ли открытый мятеж. Ничего не произошло, и уже на следующий день он возглавил впечатляющий военный парад в столице — почти всю ночь по улицам города шли войска. Его секретарь аль-Фадиль записал, что «ни один исламский монарх никогда не обладал армией, равной этой». Для египетских подданных, так же как и для латинских и греческих посольств, в то время находившихся в Каире, послание было недвусмысленным: теперь правителем Египта является Саладин. Новость об этом событии дошла до умирающего аль-Адида, и тот призвал Саладина, все еще остававшегося его визирем, к своему смертному одру, желая молить его о жизнях членов своей семьи. Опасаясь заговора, Саладин отказался, хотя, говорят, позднее сожалел об этом жестоком решении. Калиф умер 13 сентября, и Саладин устроил настоящее шоу, сопроводив покойного к месту захоронения, а также не предпринял никаких шагов к ликвидации его отпрысков. Напротив, все они жили с удобствами во дворце халифа, но им было запрещено иметь детей, чтобы династия угасла сама по себе. Несмотря на мирный характер революции, ее последствия были воистину драматичными. Дни Фатимидов подошли к концу; религиозная и политическая схизма, которая отделяла Египет от остального мусульманского мира Ближнего Востока, после X века отступила, поставив Саладина на место поборника суннитской ортодоксальности.
Учитывая слухи о сказочном богатстве халифа, одним из непосредственных результатов смерти аль-Адида для Саладина должен был стать приток «твердой валюты». Но, заняв дворец Фатимидов, Саладин обнаружил, что денег в казне на удивление мало. Большие средства ушли на финансирование заоблачных выплат покойного визиря Шавара Иерусалиму и Дамаску, а также на защиту Саладином Дамьетты в 1169 году. Поэтому оставшиеся сокровища — «гора» рубинов, огромный изумруд и гигантские жемчужины — были поспешно проданы.
Ликвидация Саладином халифата Фатимидов и подчинение Египта в 1171 году, по крайней мере теоретически, оказались не только его личными победами, но и триумфом его господина — Нур ад-Дина, владения которого теперь простирались от Египта до Сирии и далее. Понятно, что халиф Багдада торжественно поздравил обоих. Но за фасадом суннитского единства и влияния стали заметны признаки напряжения между господином и его более могущественным подчиненным. С объединением Алеппо, Дамаска и Каира, результатом которого стало окружение франкского Иерусалимского королевства, Нур ад-Дин мог рассчитывать на богатства Нила, а также на военную поддержку, чтобы начать всеобщее наступление на Палестину. Однако с осени 1171 года Саладин начал выступать в роли суверенного правителя, действующего в своих собственных интересах. После дней североафриканских приключений Ширкуха вовлеченность Айюбидов в дела региона всегда была окрашена своекорыстным налетом, и в конечном счете покорение Египта зависело прежде всего от личных качеств Саладина: его политической и военной прозорливости, его терпения, хитрости и безжалостности. Теперь он мог, вероятно, считать себя равным Нур ад-Дину и скорее его союзником, чем слугой.
Открытый конфликт был, по крайней мере частично, предотвращен занятостью Нур ад-Дина в других регионах его владений. В начале 1170 года Сирия и Палестина снова подверглись серии разрушительных землетрясений, которые потребовали привлечения ресурсов к масштабным восстановительным программам. В Ираке смерть его брата, последовавшая за кончиной аббасидского халифа, подсказала Нур ад-Дину, что необходимо срочно заняться делами Месопотамии, а в Джазире и Анатолии также возникли возможности новой территориальной экспансии. В 1172 году спор с франками относительно торговых прав на сирийском побережье вызвал несколько карательных рейдов против Антиохии и графства Триполи.
Несмотря на эти отвлекающие моменты, Нур ад-Дин искал поддержки Саладина на решающем театре военных действий — занятом латинянами пустынном районе к востоку от реки Иордан, известном под названием Трансиордания. Этот регион, безусловно, являлся ценным призом: аннексированный в начале XII века строительством франкских замков Монреаль и Керак, он дал латинянам, по крайней мере, частичный контроль над сухопутным путем из Дамаска или в Египет, или в Мекку и Медину, священные города Аравийского полуострова. Некоторые современные авторы, а также средневековые хронисты обвиняли Саладина в том, что он не приложил должных усилий для поддержки Нур ад-Дина в двух попытках захватить эту зону в начале 1170-х годов. Это «предательство» якобы сделало очевидным факт, что Саладином руководили исключительно своекорыстные амбиции, а не желание продвигать интересы ислама. Но действительно ли он повернулся к Нур ад-Дину спиной, что не позволило достичь блистательного триумфа в войне за Святую землю?
В конце сентября 1171 года, вскоре после ликвидации халифата Фатимидов, Саладин вошел в Трансиорданию с очевидным намерением провести совместную операцию с Нур ад-Дином. Когда последний пришел на юг из Дамаска, Саладин осадил Монреаль, но через короткое время неожиданно решил вернуться в Египет, и две мусульманские армии так и не начали совместных действий. Историк из Мосула Ибн аль-Асир, поддерживавший династию Зангидов, увидел в этих событиях определенный момент разделения между Саладином и его бывшим господином, утверждая, что между ними появились глубокие различия. Он настаивал, что, достигнув Монреаля, Саладин был предупрежден своими советниками относительно реальных стратегических и политических последствий завоевания Трансиордании. Сообразив, что открытие безопасного пути из Дамаска в Египет приведет к захвату Нур ад-Дином Нильского региона, а также получив предостережение, что «если Нур ад-Дин придет к тебе сюда, тебе придется с ним встретиться, и тогда он сможет осуществить власть над тобой, как захочет», Саладин бежал.
Проблема с рассказом Ибн аль-Асира заключается в том, что он основывается на представлении о Саладине как о наивном командире, лишенном проницательности и дара предвидения. А учитывая его поразительные успехи в Египте, Саладин был вовсе не наивным, а, напротив, дальновидным и хитроумным деятелем. Он, несомненно, заблаговременно понял широкие последствия Трансиорданской кампании, задолго до прибытия в Монреаль. К сожалению, другие уцелевшие источники проливают мало света на события. Согласно одному повествованию, Саладин утверждал, что в Египте назревает восстание, а другой современный арабский писатель туманно заметил, что произошло какое-то событие, вызвавшее его поспешное возвращение в Египет.
Далее Ибн аль-Асир обвинил Саладина в отказе от второго совместного предприятия еще до подхода Нур ад-Дина — от осады крепости Керак в начале лета 1173 года. В то время как Саладин определенно осадил в это время крепость, он, вероятно, действовал независимо от Дамаска, поскольку Нур ад-Дин был занят в Северной Сирии и не мог ввести войска в Трансиорданию.[10]
Свидетельства против Саладина в период между 1171 и 1173 годами, с учетом всего вышесказанного, представляются неубедительными. Нельзя со всей категоричностью утверждать, что он предал Нур ад-Дина, так же как он не был единолично ответственным за то, что не была одержана победа в джихаде. По крайней мере, публично Саладин утверждал, что остается подданным династии Зангидов после окончания правления Фатимидов в 1171 году — Нур ад-Дин был включен в пятничную молитву, на египетских монетах его имя чеканилось вместе с именем аббасидского халифа.
В действительности любая враждебность между Дамаском и Каиром в начале 1170-х годов, вероятнее всего, не относилась в первую очередь к совместным военным действиям, а скорее была связана с вопросом звонкой монеты. Больше всего Нур ад-Дин желал добраться до богатств Египта, и потому начал требовать выплаты ежегодной дани. Поэтому в конце 1173 года он направил своих представителей в Египет для проведения полного аудита доходов страны. По мере проведения финансового расследования в первые месяцы 1174 года напряженность усилилась. И Нур ад-Дин, и Саладин мобилизовали войска, хотя не вполне ясно, сделали они это, готовясь к прямой конфронтации, или же это была новая попытка сотрудничества. Представляется вероятным, что оба правителя демонстрировали силу в преддверии интенсивных дипломатических переговоров, понимая, что все это со временем может перерасти в открытый военный конфликт. В воздухе, безусловно, витала вражда, и даже Саладин позднее признался своему биографу: «Мы слышали, что Нур ад-Дин, возможно, нападет на нас в Египте. Некоторые наши командиры советовали оказать ему открытое сопротивление и отвергнуть его власть, а также встретить его армию боем, если враждебные действия станут реальностью». Далее он заметил с меньшей убежденностью: «Только я не согласился с ними, настаивая, что неправильно говорить вещи подобного рода».[11]
Вмешательство судьбы предотвратило то, что могло стать разрушительной суннитской гражданской войной. Ожидая сообщений своих аудиторов из Каира, Нур ад-Дин в конце весны 1174 года заболел. Во время игры в поло за пределами Дамаска 6 мая у него начался приступ, и к моменту возвращения в цитадель уже не приходилось сомневаться, что правитель болен. Возможно, у него была ангина. Сначала он упрямо отказывался обращаться к врачам. Прибывший в конце концов придворный доктор аль-Раби нашел Нур ад-Дина в крошечной комнатке для молитв в очень плохом состоянии — «его голос был едва слышен». Когда правителю было предложено сделать кровопускание, тот наотрез отказался, заявив, что кровопускание не делают человеку шестидесяти лет. Никто не спорил.
15 мая 1174 года Нур ад-Дин умер. Его тело было предано земле в одной из религиозных школ, которые он построил в Дамаске. Даже враги — франки — уважали Нур ад-Дина, считая его «могущественным преследователем христианской веры, справедливым и отважным принцем». Это был первый мусульманский правитель после начала Крестовых походов, объединивший Алеппо и Дамаск. Его дальновидность и набожность положили начало новой эры религиозного обновления внутри суннитского мира, воскресив понятие джихада против врагов ислама как символического и обязательного действа. И все же после его смерти франки остались непокоренными, а святой город Иерусалим все еще был в руках христиан.[12]
[1] William of Tyre. P. 903; Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 62; Cambridge History of Egypt: Islamic Egypt, 640—1517 / Ed. C.F. Petry. Cambridge, 1998; Lev Y. State and Society in Fatimid Egypt. Leiden, 1991; Lev Y. Regime, army and society in medieval Egypt, 9th-12th centuries / War and Society in the Eastern Mediterranean, 7th—15th Centuries. Ed. Y. Lev. Leiden, 1997. P. 115–152.
[2] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 138; William of Tyre. P. 864–868. О латинской точке зрения на египетскую кампанию 1160-х гг. см.: Mayer Н.Е. The Crusades. P. 117–122; Phillips J.P. Defenders of the Holy Land. P. 140–167.
[3] William of Tyre. P. 871; Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 144; Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. The Politics of the Holy War. Cambridge, 1979 P. 6–9.
[4] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 144, 163; William of Tyre. P. 922; Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 9—25; Smail R.C. Crusading Warfare. P. 183–185.
[5] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 175, 177; Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 25–29.
[6] Holt P.M. The Age of the Crusades. P. 48–52; Mayer H.E. The Crusades. P. 122; Jotischky A. Crusading and the Crusader States. P. 115–116; Madden. The New Concise History of the Crusades. P. 68. О правлении Саладина в Египте см.: Lev Y. Saladin in Egypt. Leiden, 1999; Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 31–69.
[7] Эта история забавна и, хотя вполне может быть правдивой, записана только в источниках Айюбидов и потому остается неподтвержденной. Может статься, что некоторые ее детали были сфабрикованы, чтобы оправдать притеснение двора Фатимидов. Lyons М.С., Jackson D.E.P. Saladin. P. 33–34.
[8] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 180. О взаимоотношениях Утремера, Византии и Запада в этот период см.: La Monte J.L. То What Extent was the Byzantine Emperor the Suzerain of the Latin Crusading States? / Byzantion. Vol. 7. 1932. P. 253–264; Smail R.C. Relations between Latin Syria and the West, 1149–1187 / Transactions of the Royal Historical Society. 5th series. Vol. 19. 1969. P. 1—20; Lilie R.-J. Byzantium and the Crusader States. P. 198–209; Phillips J.P. Defenders of the Holy Land. P. 168–224.
[9] Один арабский хронист выдвинул предположение, что аль-Адид был отравлен. Но даже если Саладин был причастен к весьма своевременной смерти халифа, все же он выбрал более утонченную форму убийства, чем традиционные египетские кровавые бани. Lyons М.С., Jackson D.E.P. Saladin. P. 44–48.
[10] Lyons M.C., Jackson D.E.P. Saladin. P. 46–49, 61–65; Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 197–200, 213–214.
[11] Al-Din Ibn Shaddad B. The Rare and Excellent History of Saladin / Trans. D.S. Richards. Aldershot, 2001. P. 49.
[12] Ibn al-Athir. Vol. 2. P. 221–222; William of Tyre. P. 956.
