Показать все теги
Воспоминания И.Ф. Жигачёва дополняет рассказ М.Н. Садовникова
День начался с артиллерийского обстрела. Однако ни один снаряд вблизи дзота не разорвался: огневая точка была хорошо замаскирована.
Когда обстрел затих, бойцы увидели, как из пелены тумана, что тянулся по оврагу, поднимаются цепи вражеских автоматчиков – не менее роты. Они шли, не спеша, в полный рост, треща автоматами.
− Стрелять только по моей команде, − предупредил командир взвода старшина 2-ой статьи Сергей Раенко.
Рядом с ним, подготовив пулемётные ленты, затих Алексей Калюжный. Остальные моряки – Григорий Доля, Дмитрий Погорелов, Владимир Радченко, Василий Мудрик и Иван Четвертков – встали с винтовками у амбразур, расположились у окопчиков, примыкавших к дзоту.
Когда до передней цепи гитлеровцев осталось несколько десятков метров, Раенко нажал на гашетку пулемёта. И в тот же миг открыли огонь из винтовок моряки. Первые пулемётные очереди срезали впереди идущих, остальные залегли, а потом, оставляя убитых и раненых, откатились назад в селение. В следующую атаку фашисты уже не шли в полный рост, а перебегали, припадая к земле. Моряки встретили их огнём и гранатами из окопов.
Гитлеровцы отступили и тут же открыли яростный огонь из тяжёлых миномётов. Мины рвали землю вокруг дзота. Одна из них разорвалась прямо у амбразуры. Трое – Раенко, Калюжный и Мудрик – были ранены.
А вокруг продолжали рваться мины. Когда осела поднятая взрывами пыль, моряки снова увидели приближающиеся штурмовые группы врага. И вновь заговорил пулемёт, полетели гранаты. Умер смертельно раненый Мудрик.
В дзоте появился дым: фашистам удалось поджечь маскировку дзота. Схватив лопаты и шинели, моряки бросились гасить пожар. Потушили удачно и быстро, в дзот вернулись невредимыми.
И снова атака, опять безуспешная.
Атаками начался и новый день – гитлеровцы, во что бы то ни стало, стремились уничтожить дзот, так мешавший им выйти кратчайшим путём к полустанку Мекензиевы Горы. Но моряки держались. Поняв, что в лоб упрямую огневую точку не взять, гитлеровцы попытались обойти дзот. Моряки разгадали манёвр врага.
Доля и Погорелов, выкатив пулемёт в траншею, ударили во фланг. Огонь оказался неожиданным и разительным. Фашисты вновь откатились в селение.
Наконец врагу удалось обойти дзот с другой стороны. Положение осложнилось – пал сосед справа, дзот №12.
– Товарищ командир! Одиннадцатый вызывает огонь на себя! – взволнованно доложил телефонист на КП.
– Уточните! – приказываю телефонисту.
– Вокруг дзота немцы. Раенко просит открыть артогонь. Ориентир – дзот.
Да, видно обстановка на 11-0м скверная, если командир просит огонь на себя. Вызываю стоящую за нами батарею капитана Бундича. Прошу открыть огонь по противнику.
– Только осторожно, в дзоте наши люди, – прошу по телефону артиллеристов, понимая, что моя просьба невыполнима.
Через несколько минут вокруг дзота заплясали всплески взрывов. Фашисты откатились, оставив много убитых. К счастью, из дзота никто не пострадал.
Атаки фашистов временно прекратились. Но отдельные головорезы, пользуясь рельефом местности, близко подбирались к дзоту и бросали в амбразуру гранаты. Матросы хорошо знали, что немецкая граната взрывается только через несколько секунд. Поэтому быстро подхватывали их и выбрасывали обратно через амбразуры. Больше всех этим пришлось заниматься Доле. Но вот где-то замешкался, и очередная немецкая граната взорвалась в его руке. Рука повисла, как плеть.
Ночью в дзот прорвалось небольшое подкрепление. Вышло семь, пробилось трое: заместитель политрука Макар Потапенко, главные старшины Пётр Корж и Константин Король. Все трое – коммунисты. С ними пришли три санитара за ранеными. Но они отказались покинуть дзот.
Третий день на пути гитлеровцев стоял 11-й дзот. Он оказался для фашистов непреодолимой крепостью.
Небольшая группа израненных, оглохших, изнывающих от жажды черноморских моряков продолжала сдерживать натиск в десятки раз превосходящих сил врага.
Фашисты бросали на дзот бомбардировщики. С нашего КП было видно, как девять пикировщиков один за другим устремлялись вниз, и холм, на котором стоял 11-й, тонул в тяжёлой туче взрывов. Но дзот снова ожил.
– Убит Король, – докладывал 11-й, – вторично ранен Раенко, остальные контужены, дзот повреждён.
Прямого попадания нет. И снова атака.
Умер командир дзота старшина 2 статьи Сергей Раенко. Его предсмертными словами были: «Ни шагу назад! Помните нашу клятву…» Потом связь с 11-м прекратилась. Послать для связи, тем более в помощь, было некого: везде было тяжело, а в строю оставалось всё меньше и меньше бойцов.
О последних часах 11-го дзота мы узнали позднее.
После гибели командира к пулемёту встал Алексей Калюжный. Бинт на его голове пропитался кровью, пылью, пороховой гарью и был почти чёрным. Потом Алексей упал – вторично ранило смертельно. Погиб Четвертков. Всё меньше и меньше оставалось патронов. Не было связи.
Оставшийся за командира Дмитрий Погорелов приказал Григорию Доле:
– Любым путём доберись до КП, доложи обстановку, если могут, пусть пришлют подкрепление и
боезапас.
– Я останусь со всеми.
– Приказываю! – рассердился Погорелов и добавил: – С перебитой рукой, Гриша, ты пользы принесёшь мало – ни стрелять, ни бросать гранаты не можешь. Иди.
Молча кивнул головой Потапенко, подтверждая слова командира. Добраться до КП сам Доля не смог: через несколько часов его в бессознательном состоянии подобрали санитары. К исходу 20-го декабря дзот №11, до конца выполнив свою задачу, перестал существовать. Смертью героев погибли все его защитники.
ДЗОТ №12
Дзот 12-й находился в 600 метрах от 11-го дзота. Он начал боевые действия 18-го декабря. А 19-го декабря, потеряв большую часть личного состава убитыми и ранеными (дзот был разрушен, пулемёт вышел из строя, не смог дальше оказывать сопротивление врагу), оставшиеся в живых раненые командир дзота старший краснофлотец А. Е. Беленко и краснофлотец И.А. Еремко покинули дзот. Еремко пробрался в 11-й дзот и последние мгновения до своего ранения помогал товарищам из 11-го дзота. Нашли его в бессознательном состоянии рядом с погибшим Радченко, санитары приняли за убитого. Но позже поняли, Еремко жив, отправили в госпиталь. Еремко остался жив, до конца своей жизни жил в Верхнесадовом.
ДЗОТ №25
Противник, захватив 12-й дзот, продолжал прорываться на Мекензиевы Горы. Расчётом дзота №25 командовал старшина 2-ой статьи Р. Ф. Пух, располагался он на склоне небольшой лощины, представляющей как бы ветвь Камышловской долины. Моряки ещё накануне, 19-го декабря, вступили в бой, поддерживая своим огнём действия расположенных впереди и с боков стрелковых подразделений. Противник не остался к этому безучастным. Он постоянно обстреливал дзот из орудий и миномётов. От прямого попадания снаряда дзот был частично разрушен, большая часть расчёта убита или ранена. К утру 20 декабря дзот снова восстановил свою боеспособность. Его личный состав пополнился за счёт моряков других дзотов, отошедших на КП роты.
В ночь на 21-ое декабря, когда левый фланг роты по существу перестал существовать, связь с дзотами была нарушена, a КП роты разбит в результате артналёта, лейтенант Садовников, командир роты, и политрук Гусев с остатками управления роты перенесли свой КП на дзот 25-й.
К исходу 21 декабря командир роты и политрук были вызваны на КП батальона, там обстоятельно доложили о действиях каждого дзота, о состоянии дел на участке обороны роты. После этого им поручили возглавить группу моряков подразделений батальона, вышедших из боя, и к утру 22-го декабря организовать оборону подступов к КП батальона с востока и северовостока, прикрыть перевод управления на новое место.
В распоряжении Садовникова оказалось около сорока моряков и старшин, занимавших резервные стрелковые окопы.
С рассветом 22-го декабря завязалась ожесточённая перестрелка в районе 25-го и 26-го дзотов. Она продолжалась до полудня. «По перестрелке я мог судить, что расчёты дзотов №25 и №26 продолжают героически сражаться, – писал в своих воспоминаниях М.Н.Садовников. – К полудню бои в районе дзота №25 затихли, и там показались немецкие танки и пехота. Через некоторое время они появились перед нашими окопами. Мелкий дубняк и кустарник маскировали нас. Несколько добровольцев со связками гранат поползли навстречу и подожгли два танка, оставшихся гореть перед нашими окопами, остальные танки повернули и пошли в обход. Пехота немцев, попав под дружный огонь моряков, тоже отошла и вслед за танками двинулась в обход наших позиций.
Движение противника на наши фланги, особенно на левый, обеспокоило меня, т.к. создавало впечатление окружения. Приказав продолжать наблюдение за движением врага, я с несколькими моряками поднялся на высотку бывшего КП батальона, чтобы выяснить обстановку. Действительно, противник двигался по железнодорожному пути в направлении 30-й батареи. Я решил держаться до темноты, а затем начать отход к железнодорожному полустанку Мекензиевы Горы. Немцы, очевидно, заметили нас и открыли миномётный огонь по высоте. Взрывом мины меня ранило в обе ноги. Кое-как меня перевязали, и мы добрались до своих позиций. С наступлением темноты начали отход, а меня на какой-то случайной автомашине отправили в
медсанбат в Инкерман.
Из воспоминаний Жигачёва И.Ф.
После потери 11-го дзота в бой вступил 25-й дзот. Впереди КП батальона никого не осталось. Богданов перешёл на запасной КП. Получаю распоряжение посыльным т. Богданова краснофлотцем Дадыхановым перейти и мне на КП Богданова. Это одним километром южнее железнодорожной станции Мекензиевы Горы, вернее, между симферопольским шоссе и железной дорогой на Севастополь.
При выходе из КП батальона – очередной налёт трёх юнкерсов. Он прижал нас к земле, смешал на КП батальона всё с землёй, но мы успели выйти. От сильного взрыва бомб полопались все камеры на автомобиле.
Мы уцелели, вскочив в окоп рядом с КП. Ехали на новый КП к Богданову на полуторке с лопнувшими камерами.
* * *
Начальник санитарной службы товарищ Бляхман где-то достал или нашёл маленького ослика и двухколяску и на этом «транспорте» возил тяжелораненых в медсанбат батальона в бухту Голландия. И вот, везя три-четыре человека тяжелораненых краснофлотцев, маленькое животное выполняло боевую службу, отвлекая авиацию противника: за «скорой помощью», вернее, за автомашинами гонялись мессершмитты.
Назавтра, рано утром, в пять часов, прибыл генерал Петров И.Е., который сообщил, что тов. Октябрьский
Ф.С. вышел от берегов Кавказа с большим подкреплением. Это нас обрадовало. Вечером я получил приказ командира СОРа, который гласил: «Командиру батальона Жигачёву встретить завтра рано утром командира бригады Потапова и показать ему место расположения и наступления его бригады (согласно приказу)».
Рано утром я встретил Потапова Алексея Степановича и показал ему приказ. Товарища Потапова я знал ещё до войны по совместной службе в Учебном отряде ЧФ. Весь этот день я находился вместе с Потаповым, вечером меня навестили Октябрьский Ф.С. и Кулаков Н.М., т.е. Военный Совет СОРа. Прибытие бригады морской пехоты полковника Потапова, посещение батальона членами СОРа восстановили наши силы и дали уверенность в полной победе над врагом.
Батареи ЧФ под командованием генерала Моргунова П.А., часто появлявшийся с очередным налётом бронепоезд «Железняков» и третий дивизион полка Богданова продолжали сопровождать бригаду морской пехоты Потапова и гнать немцев на старые позиции.
Этот период времени, т.е. до прихода подкрепления бригады Потапова, наша оборона в районе 4-го сектора была на волоске, так охарактеризовал её адмирал Октябрьский. После долгих пятнадцатидневных боёв враг был отброшен.
* * *
Надо сказать о том, что не все бойцы батальона сражались в дзотах. Были ещё и окопы. И в них находились моряки, которые так же беззаветно защищали родную землю.
Из воспоминаний М.М. Кунатенко
Перед началом нового наступления гитлеровцев поздним вечером 16-го декабря к нам пришёл с командного пункта матрос Климинчук с пакетом. Главстаршина Синицын быстро пробежал глазами по скупым строчкам распоряжения командира батальона, его лицо сразу стало суровым.
Синицын тревожно посмотрел на стоявших пред ним матросов и сказал:
– Товарищи, настал и наш черёд. Всем быть в боевой готовности.
В одну минуту землянка опустела. Все встали на боевую вахту. На левом фланге длинной траншеи в одной из ячеек расположился старшина Синицын, а на правом фланге –старшина 2-ой статьи Григорьев. Между ними разместились остальные. Целую ночь мы не смыкали глаз. Наконец настал долгожданный рассвет. 17-го декабря 1941 года над Камышловской долиной, над соседними высотами царила утренняя тишина.
Казалось, нет войны. Но вдруг, словно от вулканического удара, вздрогнула, загудела, застонала крымская земля. Сотни вражеских снарядов и мин рвались не только возле нас, в долине, на высотах, но и по всему севастопольскому фронту: от Качи до Балаклавы.
Наше маленькое противотанковое укрепление в этот день подверглось в основном бомбардировке с самолётов. Но, несмотря на то, что на него было сброшено много бомб, окоп остался целым, и мы были готовы вступить в бой с врагом…
…Вторая бессонная ночь подходила к концу. Стало заметно светать. Над долиной плыл густой серый туман, в котором еле виднелись белые домики деревни Камышлы. Вокруг стояла тишина.
Вдруг в траншее послышался приглушённый говор. Вскоре показался Синицын, который проверял ячейки, готовность каждого матроса к бою. Он подошёл ко мне и проговорил:
– Что-то мне эта утренняя тишина кажется подозрительной. Не правда ли?
– Да, это верно,– подтвердили мы.
– Так вот, товарищ Кунатенко, вы останетесь здесь, а вы, товарищ Григорьев, с матросом Александровым, пока ещё не совсем рассвело, спуститесь к деревне Камышлы, – сказал Синицын, –и узнайте, каково там положение.
На бруствер поднялись Григорьев и Александров, которые, рискуя жизнью во имя общего дела, пошли в разведку. Они спустились в долину. Я напряжённо следил за ними. Но вдруг около самого поворота в деревню, из-за большого камня перед товарищами выросли две незнакомые фигуры и перегородили дорогу. В ту же минуту я услышал голос Синицына и почувствовал на плече его крепкую руку.
– Кто это может быть?
– Враг!
И сразу около камня сверкнул огонь, почти одновременно грохнули два гранатных взрыва, нарушив тишину спящей Камышловской долины. Мы только успели заметить, что Григорьев и Александров, уничтожив гранатами врага, успели скрыться на окраине деревни за каменной оградой.
Примерно в двухстах метрах от нашего окопа за небольшими кустиками и камнями залегли немцы.
Рассеивался утренний туман. Тянулись напряжённые минуты. Вскоре воздух наполнился резким воем и свистом вражеских снарядов и мин. Они падали вокруг нашего окопа, опаляя огнём, оглушая взрывами, вздымая в небо тонны земли и камня. Всё бурлило, как в вулкане.
Во время обстрела был убит матрос из Донбасса Мустафа Борис Родионович. За него потом мы отплатили врагу.
Лишь только закончился артналёт – ветер разорвал в клочья тучу порохового дыма, и сразу стало видно: немцы поднимались с земли, их становилось всё больше и больше. Целый батальон гитлеровцев, поливая землю свинцом из автоматов, ринулся к нашему окопу. С каждой секундой всё ближе и ближе…
– Крепкие нервы у Синицына, – сказал Иван Баталов, – пора открывать огонь.
– Ничего, чем ближе, тем вернее будем бить, – сказал вполголоса Григорий Горшков и со словами: «Сейчас будет жатва!» прижался к винтовке, взял на мушку переднего фашиста.
Рядом застучал пулемёт Синицына, поливая свинцом цепи гитлеровцев.
– Гады, не видать вам Севастополя, как своих ушей! – крикнул я, стреляя по врагу из самозарядной винтовки.
От дружного огня советских матросов фашисты падали, как подкошенные. Эта перестрелка длилась около часа. Поняв своё бессилие, враг снова открыл артиллерийский огонь по нашему окопу. Со страшным грохотом и треском рвались снаряды и мины. Три метра нашей траншеи было разрушено, однако все мы остались живы.
– Огонь! – подал команду Синицын. И мы прижали фашистов к земле.
Вражеских трупов всё больше и больше становилось в долине, а бой не утихал. С горы стрелял вражеский ручной пулемёт. Свой огонь он направлял больше на левый фланг нашей траншеи, откуда Синицын бил по фашистам. Я пробрался на край разрушенной траншеи и открыл огонь по пулемётному гнезду врага.
Гитлеровец заметил это и перевёл огонь на меня. Теперь я решил поохотиться за ним и перебежал снова в
ячейку. Этот поединок продолжался недолго. Наверное, вражеский пулемётчик тоже ловил меня, т.к. показался с другой стороны камня – тут-то я и успел срезать его.
Осипов вёл из винтовки прицельный огонь по фашистам, которые пытались скрыться за каменной оградой на окраине деревни. Ему помогал матрос Сиренко. Синицын короткими и длинными очередями из пулемёта поливал гитлеровцев, не давая им подняться. Иван Батага бил врагов и приговаривал:
– Вот вам, сволочи! Получите гостинцы. Но вдруг сильно застонал, схватился за голову обеими руками и свалился на дно тесной траншеи. Только успел крикнуть:
– Бейте гадов! Не пропустите их в Севастополь!
Я подхватил его на руки и перенёс в уцелевшую землянку, положил на нары. Постепенно немцы в долине начали стрелять всё реже и реже, а к 13-ти часам стрельба вообще затихла.
Синицын собрал всех матросов. На дне тесной траншеи сидели измазанные грязью, закопченные дымом уставшие люди.
– Как там, на вашем фланге? – спрашивал то одного, то другого Синицын.
– Держимся, товарищ главстаршина.
– Молодцы, черноморцы! Объявляю благодарность всему личному составу гарнизона.
– Служим Советскому Союзу! – дружно ответили мы ему. Синицын хотел ещё что-то сказать, но вдруг поднял голову и прислушался к нарастающему гулу немецких бомбардировщиков.
– По местам! – скомандовал Синицын.
Зловещий стонущий звук приближался. А через несколько минут над окопом повисли стервятники, от них стали отделяться бомбы. Раздались страшные взрывы, снова мы оказались в пекле ада. А после того пехота врага опять начала атаку на нас. Фашисты думали, наверное, что бомбы уничтожили окоп. Но «шестой» жил и снова вступил в неравный бой.
– Огонь по врагу! Смерть фашистам! – крикнул командир. Дружный ответ советских матросов сразу же осадил фашистов. Однако они продолжали лезть. К счастью, ударила наша тяжёлая артиллерия. Враги в панике бросились бежать в деревню Камышлы, но туда не давал им прорваться пулемёт из соседнего дзота №12. Из него стрелял мой товарищ юности, односельчанин Пётр Дмитриевич Ручка и его помощник Арустамян.
Вокруг нашего противотанкового окопа была глубоко вспахана земля. Но воинов маленького гарнизона
как будто сама судьба берегла. Гитлеровцы обессилили. Бой затих.
Жигачёвцы клятву сдержали.
Из записок А.А. Прохорского
17-го декабря 1941 года в пять часов утра меня разбудила служба и разрывы снарядов. Как только я выскочил из землянки и вбежал в блиндаж, то увидел страшную картину. Вся долина Бельбек охвачена огнём и дымом, сплошной гул от взрывов снарядов, мин и т.д. Кроме того, мы местами заминировали Бельбекскую долину, а немцы для её разминирования применили бочки с водой. Они сбрасывали их с гор. Сколько их было сброшено – сказать трудно, но от села Дуванкой до станции Бельбек они летели с гор на долину. Кроме того, вся долина подверглась артиллерийскому и миномётному огню. Это продолжалось около часа, а затем огонь был перенесён на вторую линию обороны, т.е. на нас. Временно пришлось приказать личному составу прикрыться.
Часам к девяти-десяти утра немцы стали группироваться с двух сторон: у деревни Бельбек и у высоты около деревни Камышлы. Видимо, они хотели броском сбить нашу линию обороны. Но тут у них ничего не вышло. Мы их хорошо встретили, а из Бельбекской долины заговорил дзот № 13. Чуть выше, к Камышловскому мосту заговорил пулемёт отделения старшины 1-ой статьи Коломийца, это окоп №10, позже туда прибыл Булашевич. Мой взвод открыл огонь из ручных пулемётов, миномётов и винтовок по долине Камышлы.
Отпор мы дали хороший!
Во время первого боя моего взвода ко мне прибыл командир роты лейтенант Сафронов. Он наблюдал за боем, а когда от нашего огня немцы стали разбегаться и ползти обратно, Сафронов мне сказал: «Это они так шли напролом, пока не встретили сопротивления, а вон как они бегут от твоего огня».
После первой атаки командир роты от нас ушёл, а через некоторое время немцы вновь обрушили на нас шквал огня, миномётного и артиллерийского. В первый день, т.е. 17-го декабря, мы отбили две атаки немцев.
С 17-го по 21-ое декабря мы отбили много немецких атак и всё же не пропустили на своём участке врага.
19-го декабря немцы взяли деревню Камышлы, а 20-го декабря они решили взять нас на хитрость.
Выставили впереди себя женщин и детей, а сами сзади пошли по просёлочной дороге мне в правый фланг, а слева –дзоту №12. Но они встретили от нас хороший пулемётный огонь и вернулись.
19-го или 20-го декабря вечером ко мне на сопку прибыло пополнение из Горной стрелковой Кавказской дивизии. Один батальон – три роты. Свои землянки я оставил командованию прибывшего батальона для их командного пункта, надеясь, что немцы у нас не пройдут. Как только после артподготовки немцы нажали на долину, рота, занявшая оборону по траншее, отошла без сопротивления, часть сдалась в плен фашистам. 21-го декабря немцы не пошли на нас в лобовую, а к концу дня у нас в тылу появились их автоматчики. Это нас удивило. Я направил двух своих краснофлотцев в свои землянки, где разместился штаб прибывшего батальона, чтобы выяснить обстановку.
Как только краснофлотцы стали подходить к землянкам, по ним открыли огонь из автоматов немцы.
Ребята вернулись и доложили мне об этом. Я решил сделать ещё одну попытку – связаться со штабом роты, с «Харьковом», послал товарищей туда, но тоже ничего не вышло: по дороге их встретили немцы и обстреляли. Что мне оставалось делать? Немцы обошли нас подковой, это грозило нам полным окружением и гибелью. Я принял решение: с правого фланга у меня была размещена ещё одна рота прибывшего батальона, я решил сам связаться с её командиром и действовать по обстановке. Но, к моему огорчению, всё вышло по-другому.
