ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » По следам Добрыни
По следам Добрыни
  • Автор: Prokhorova |
  • Дата: 24-01-2014 22:21 |
  • Просмотров: 3875

Глава 3. Коростень

Коростеньский гранит. Он стоит на красном граните, древний Коростень (сегодня оживленный районный город). Я гляжу на него из Шатрища — оттуда же, откуда глядел на него некогда противник Мала, которого древляне называли князем-волком.

Два гигантских холма из красного гранита встают как неприступные бастионы по обе стороны реки Уж. Высотой они метров по шестьдесят. Тысячу лет назад вершины этих гранитных бастионов были увенчаны деревянными крепостями. Подступы к обоим берегам были на крепком замке.

Название села Шатрища, как говорят, идет от тех самых времен. По местным преданиям, здесь были разбиты шатры войска Игоря Рюриковича. В 945 году (еще до Древлянского восстания) Игорь, по летописным данным, пришел под самый Коростень, чтобы взять с древлян непомерную дань. Этими-то притязаниями он, по летописи, и спровоцировал древлян на восстание.

Когда смотришь из Шатрища на Коростень, то понимаешь, какой сильной крепостью он был и почему войска Игоря разбили лагерь не под самыми стенами Коростеня (который он пришел осаждать, чтобы принудить Мала к выплате вторичной дани), а на почтительном расстоянии от города. Подступить к стенам Коростеня поближе осаждавшие не осмелились — видно, боялись метких древлянских стрел.

О силе Коростеня как крепости свидетельствует и летопись. В статье 946 года говорится о том, как город осаждала вдова Игоря. Ее требование о сдаче жители отклонили. Более того, коростеньцы не отсиживались за городскими стенами, а частыми вылазками тревожили осаждавших. «И стояла Ольга все лето и не могла взять город», — констатирует летописец. (Между прочим, «все лето» может означать и «целый год», что более вероятно, ведь «летопись» — это «запись событий по годам».) Так или иначе, а армия державы и сама правительница оказались на долгий срок прикованными к стенам мятежного Коростеня... Когда глядишь из Шатрища, этому не удивляешься.

О силе крепости говорит и местное предание, согласно которому стены города в те времена были дубовые, длиной ни много ни мало в 10 верст... Разумеется, предание сильно преувеличивает. Но ведь речь идет о русском городе X века!

Вместе с тем местные предания — тоже ценнейший исторический источник, хотя и подлежит проверке и осмыслению, как и летопись, былина, мемуары. Так что, может быть, все-таки нет дыма без огня? Судить о длине и характере стен древнего Коростеня, в конечном счете, археологам. Но то, что стены Коростеня X века были крепкими и длинными (то есть город тогда был большим), само по себе достаточно правдоподобно. Иначе как бы мог он сковать на столь долгий срок войско Ольги? Пусть даже не на год, а на один летний сезон. Десятиверстовые стены для этого не обязательны, трехверстовые тоже. Но большая и сильная крепость — обязательна.

Судя по всему, в IX и середине X века Коростень был неприступным.

Гранитные холмы дала ему природа, а деревянные стены и башни выстроили сами древляне. А что у крепости были отважные защитники, не скрывает и летопись. О силе ее говорят и косвенные данные: в летописях есть сведения о том, как варяги в IX веке брали Смоленск, Любеч, Киев, Пересечен (столицу Уличской земли), но о Коростене такие сведения отсутствуют. Взять его варягам тогда так и не удалось (потому-то у Коростеня в серемине X века и оказался свой князь, да еще со славянским именем).

Местные краеведы производят название города от древнего слова «корста», среди значений которого были «камень», «гранит». В переводе на современный язык «Коростень» звучит примерно как «Гранитоград». Гордое имя! И дано оно не случайно — крепче и лучше гранита не было тогда во всей Русской державе. Коростеньцы гордятся своим гранитом и сегодня — ведь им облицован Мавзолей В. И. Ленина в Москве.

Можно видеть гранит и в самом центре Коростеня, где колоссальные гранитные глыбы, как застывший водопад, низвергаются в Уж. А, напротив, за рекой, высится гранитная гора. На одной из таких гор Коростеня возвышался когда-то княжеский замок Мала. На какой именно?

Точные сведения отсутствуют, а археологи работали о Коростене мало.

Но ясно, что княжеский замок высился на одной из высот Коростеня. Еще в языческие времена восточные славяне были людьми практичными и имели обыкновение ставить замки на командных высотах. Где-то здесь родился Добрыня...

Временщик ли Добрыня в Новгороде? Уже первое впечатление от Коростеня, родного города Добрыни, подтверждает летописные сведения о силе крепости. Подтверждает оно и аналогичные данные местных преданий. Но эти же первые впечатления о твердыне Мала, служат новым подтверждением открытия Прозоровского, добавочным свидетельством того, что Добрыня родился княжичем, а вовсе не был безродным выскочкой.

Между тем летописная версия намекает именно на это (хотя скрытая информация той же летописи и опровергает такую версию). Кому-то из позднейших князей было, как видно, важно, пусть ценой самых несуразных натяжек, доказывать, будто ни Добрыня, ни Малуша не имели княжеских прав.

Допустим на мгновение вещи невероятные: Добрыня сделал карьеру именно тем способом, на который намекает летопись, и, пользуясь слабостью Святослава, стал временщиком в Новгороде безо всякого на то права. Что же должно было случиться с таким безродным временщиком после смерти государя, чьим покровительством он держался.

Будь Добрыня таким, его явно ждало бы немедленное и такое же головокружительное падение. Да еще вместе с сестрой, никому теперь не нужной, и с племянником, незаконно занявшим княжеский стол. Подобных карьеристов-фаворитов окружает обычно зависть соперников и ненависть народа. Стоит им остаться без защиты с высоты трона, как их падение неминуемо встречается всеобщим ликованием.

Положение же Добрыни и после 972 года (смерть Святослава) остается незыблемым. Он продолжает править княжеством, а Владимир княжить. Между тем двенадцатилетний мальчик не мог быть ни прочной опорой временщику, ни даже надежной оградой. А если этот мальчик еще и незаконный сын князя, то его собственное положение чрезвычайно шатко. Если Добрыня — брат наложницы, то назавтра после смерти Святослава он никто. Одного гонца из Киева от нового государя, Ярополка, достаточно, чтобы сместить его (да и Владимира заодно).

А если Добрыня брат жены Святослава? Разница огромная! (Как и в случае назначения, его регентом княжества.) В этом случае права, которыми обладает Добрыня и после смерти Святослава, поддаются точному расчету. Добрыня тогда - шурин покойного государя. Брат великой княгини (безразлично, вдовствующей или покойной). Опекун малолетнего владетельного князя, законно занимающего новгородский стол по праву принца крови. И Добрыня — неоспоримый член коронного совета державы. Все его привилегии прочно узаконены. То, что Добры­ня не был смещен Ярополком ни сразу после гибели Святослава, ни позже, показывает, что положение Добрыни было именно таково. И ему нельзя было отказать в голосе в решении дел всей державы, нельзя было даже сместить его из Новгорода — в частности, потому, что Добрыня был полным хозяином оружия Новгорода.

Можно ли поверить, что хозяином оружия целого княжества мог тогда стать человек, не знакомый совершенно с военным делом? (Что Добрыня стал дружинником, знают только былины, но не летопись). А вот для сына хозяина коростеньской твердыни такое положение естественно! Ведь Коростень, как в этом убеждаешься здесь воочию, был одной из самых могучих крепостей во всей Русской державе тех времен. Сын Мала Древлянского обладал необходимым престижем, чтобы новгородское боярство и горожане вверили ему свою судьбу.

Сын владельца Коростеня — это было само по себе (не считая прав, вытекавших из древлянского брака Святослава) достаточной рекомендацией и на государственный и на военный посты, связанные с огромной властью.

И стоя здесь, в Коростене, я размышляю о том, что победа 980 года была одержана Добрыней под Древлянским знаменем, но новгородским оружием. И хозяином этого оружия Добрыня стал потому, что родился в Коростене сыном Мала.

Это означает, что Прозоровский в 1864 году не просто предложил остроумное решение головоломной летописной загадки, но убедительно доказал его. Я уже приводил ряд дополнительных аргументов, подтверждающих открытие Прозоровского. В путешествии по следам Добрыни нам будут попадаться все новые и новые факты, подтверждающие верность этого замечательного открытия.

Древляне. Кто же населял Коростень и все княжество Древлянское? Кто они, собственно, такие — древляне? Кто они — народ, подаривший Руси Мала, Добрыню и Владимира Красно Солнышко?

В более ранней части летописи, в недатированной ее части, где нет еще счета по годам, есть крайне враждебные отзывы о древлянах — и в описании событий Древлянского восстания выпадов в их адрес также хватает.

Но, цитируя эти враждебные отзывы, писатель В. А. Чивилихин пишет: «Пресловутая летописная фраза, написанная подцензурным полянином, призвана была подчеркнуть политическое и нравственное превосходство великокняжеской метрополии».

А вот и сама эта пресловутая фраза: «А древляне живяху звериньским образом, живущие скотьски: убиваху друг друга, ядеху все нечисто, и брака у них не бываши, но умыкиваху у воды девиця»[1].

Фраза, несомненно, подцензурна и пристрастна — и, конечно, призвана создать у читателя определенное впечатление. О превосходстве Киева? Не совсем так: впечатление, будто державу создала одна Полянская земля, а древляне (и жители всех прочих княжеств, о которых также есть соответствующие фразы, с возмущением отметаемые Чивилихиным как поклеп) были будто бы полуди­карями, если не просто дикарями.

Но как же тогда эти мнимые дикари или полудикари оказались способными построить свой Коростень, одну из самых могучих крепостей в Русской державе?! Как из их «звериньской» и «скотьской» среды могла выйти целая когорта богатырей, воспетых общерусским эпосом? Почему же былина славит княжеский дом не полян, а именно этих «скотоподобных» полудикарей?

В Коростене не верить своим глазам нельзя. Ведь такой природный бастион надо было уметь выбрать, отстоять, укрепить! Нет, конечно, никакими дикарями или полудикарями древляне не были. И клевета в их адрес вписана в летопись, разумеется, не по приказу Владимира Красно Солнышко.

Если у древлян были какие-то отличия в одежде, обуви, еде, так это на научном языке этнографии именуется не «скотьством», а местными обычаями. Что до умыкания невест на игрищах, то это не отсутствие брака, а другой брачный обычай (если не обряд). Словом, древляне не жили ни зверинским, ни скотским образом, и княжество их было не из отсталых, а, напротив, из передовых в Русской державе. Все же летописные ядовитые стрелы в их адрес — просто сознательная антидревлянская клевета. Которой, увы, кое-кто склонен верить и поныне.

Воробьи и басни. В летописи древляне изображены не только «скотско-зверинскими» лесовиками, но еще и полными дуралеями, которых мудрая Ольга всякий раз обводит вокруг пальца, как малых детей. Таков летописный рассказ о падении Коростеня.

Как же Ольге удалось, в конце концов, овладеть этой могучей крепостью? По летописи, хитростью. Она-де посулила ограничиться легкой данью — по три голубя да по три воробья с каждого коростеньского двора. А древляне и обрадовались, что так дешево отделались. Но Ольга приказала своим воинам привязать к каждой птице горящий трут и выпустить птиц под вечер. Воробьи и голуби полетели по домам, и скоро Коростень запылал. Пользуясь возникшей паникой, Ольга будто бы взяла город и сожгла его дотла...

Сценка, бесспорно, картинная. Но вот что говорил о ней еще Н. М. Карамзин:

«Так рассказывает Летописец... Но вероятна ли оплошность Древлян? Вероятно ли, чтобы Ольга взяла Коростень посредством воробьев и голубей, хотя сия выдумка могла делать честь народному остроумию Русских в X веке? Истинное происшествие, отделенное от баснословных обстоятельств, состоит, кажется, единственно в том, что Ольга... оружием своим снова покорила сей народ». Одним словом, вся эта эффектная история всего лишь басня, верить которой Карамзин отказывался.

Действительно, крепости брать подобным способом нельзя было и в X веке. А такую крепость, как древний Коростень, и подавно. Еще Прозоровский подметил, что, по той же летописи, в «сожженном» Ольгой Коростене каким-то образом преспокойно остались жители. А былина упоминает «исчезнувший» (по летописи) Коростень среди городов, которыми владеет внук Ольги, Олег Древлянский. Как видно, Ольга и не думала жечь Коростень... А то, что при взятии города уцелела и была взята в плен и вся знать, и все княжеское семейство, и все городские старейшины, говорит, что не было и штурма Коростеня, не было случайностей боя и резни.

Итак, историки издавна отмечали в летописном рассказе о Древлянском восстании множество противоречий, а то и просто басен, верить которым нельзя. Например, в статье 945 года есть пространный рассказ о серии других хитростей Ольги. Древлянских послов, приехавших в Киев сватать ее за Мала, она истребляла будто бы пачками, а те даже не замечали, как их обманывают. Затем она будто бы истребила пять тысяч древлян (так и не заметивших убийства своих послов в Киеве) уже под Коростенем, споив их на тризне по Игорю. Замечания Карамзина о «баснословных обстоятельствах» и о том, вероятна ли оплошность древлян, относятся и к этим эпизодам. Карамзин отказывался верить им — и многие другие историки тоже. В этой связи любопытно и наблюдение Рыбакова: «В былинном эпосе нет... знаменитой серии мстительных действий Ольги»[2].

Видимо, в описание реальных событий летописец по княжескому приказу вставлял эпизоды заведомо ложные и неправдоподобные, изображающие древлян жалкими дуралеями. Это, безусловно, рука не Ольги, а кого-то из последующих князей. Целью таких вставок было просто максимальное очернение и посрамление древлян (и конечно, искажение характера событий). Кто из князей велел делать эти вставки, чернящие древлян, в данной связи несущественно. Ибо меня сейчас интересует вопрос:

Как же был взят Коростень? Да, как же он был взят на самом-то деле? Иными словами, при каких обстоятельствах попал в плен Добрыня? Ведь Коростень был практически неприступен, а Ольга его вообще не жгла!

Перед эпизодом с воробьями летопись упоминает о переговорах, которые велись между осажденным Коростенем и Ольгой. И притом о переговорах длительных. То есть стороны не только воевали, но и торговались об условиях прекращения войны. И о том, что Ольга при этом просила «мало». Каламбур прозрачен: Ольга требовала выдачи Мала! Как главного зачинщика и виновника всего. А древляне отказывались! И Ольга тогда, очевидно, стала что-то обещать Малу за его капитуляцию. Что это могло быть? Явно — относительно выгодные условия капитуляции.

Должно быть, обстановка сложилась трудная не только для Мала, но и для Ольги, что и побудило к компромиссу. Мало того что осада Коростеня и гражданская война в державе и без того затягивались. Следует учесть и то, что об обстановке в других землях в это время мы не знаем ничего, ибо летопись старательно фиксирует внимание на делах князей дома Рюрика, столь же старательно замалчивая дела и даже существование их противников.

А Ольге, вероятно, было, отчего стремиться поскорее закончить войну. Замолчать восстание Мала в летописи оказалось невозможным из-за его размаха и гибели Игоря. Но замолчать брожение в других землях было вполне возможно. Ручаться, что в поддержку Мала не было менее крупных восстаний, допустим в Ростовской или Смоленской землях, нельзя.

Мы даже не знаем, в каких землях сидели в тот момент князья-варяги, в каких сохранились славянские княжеские династии, а в каких правили наместники-бояре. Во всяком случае, брожение и угроза новых восстаний в землях в 945—946 годах чрезвычайно вероятны. И это толкало Ольгу на компромисс.

Напрашивается вывод, что Коростень был сдан Малом на капитуляцию. Но не безоговорочную, а на заранее выговоренных условиях. И многие из этих условий поддаются расчету. Так, рабство, а не смерть — для Мала и его семьи, но также и для всей древлянской знати — явно входило в эти условия. И серьезные льготы для горожан Коростеня тоже. И для прочих древлян тоже.

Ход переговоров можно себе представить довольно живо. Ольге надо возвращаться в Киев, и притом с войском (а не продолжать править державой из- под стен Коростеня). А сделать это не удается. Коростень страдает от блокады, но сдаваться не спешит. Ольга поневоле предлагает переговоры. Вначале, видимо, на жестких условиях. Затем она вынуждена ставить условия более мягкие.

Начинается торг, переговоры превращаются в систематические. Словом, сходятся на компромиссе.

Расчету поддается и еще ряд условий Коростеньского соглашения. Так, Мал добивается, чтобы Древлянская земля не была упразднена. Ольга согласна, но ставит ответное условие: Коростень за убийство Игоря должен быть развенчан, лишен ранга земельной столицы. Это в логике вещей. И это подтверждается тем, что столицей Олега Древлянского станет не Коростень, а другой древлянский город — Овруч.

Но я не стану рассчитывать всех условий капитуляции. Итог ясен: Мал пожертвовал свободой и короной (не только личной, но и детей) и таким способом добился наивозможно выгодных условий капитуляции для своих подданных. В общем, капитуляции почетной. Казней практически не было. Ольга проявила себя при этом правительницей редкостной умеренности, гуманности и государственной мудрости. Такую фигуру трудно сыскать во всем мировом средневековье. Мал, в свою очередь, проявил себя правителем высоко принципиальным, ставящим в беде интересы своих подданных выше самых кровных собственных интересов. Вот тебе и «темная» (ибо языческая) эпоха! Вот тебе и мнимо отсталая языческая Русь!

Как мы уже видели, Ольга считала данное ею под стенами Коростеня слово чести не хитрой уловкой, нужной лишь для того, чтобы потом убить обманутого Мала и его детей и растоптать мятежную землю. Напротив, она придавала серьезное значение соблюдению слова. По всей вероятности, именно Коростеньское соглашение она сделала исходной точкой поразительного поворота политики, приведшего, в конце концов, к древлянскому браку Святослава.

Штурма Коростеня так и не было. Пожара, даже случайного, в Коростене тоже не было. Но настал день, когда ворота древлянской твердыни открылись и Мал с семьей вышел из них сдаваться в плен. С ним шел и Добрыня. Ему с сестрой предстоял путь в Киев или Вышгород, отцу — в Любечский замок. Что его ждет для начала рабская служба конюха, Добрыня, очевидно, в этот момент уже знал.

Он простился с отцом и матерью, с древлянами и отправился навстречу своей судьбе. С горечью всердце, но и с надеждой, что когда-нибудь настанет и на его улице праздник.

Простился с отцом и матерью... А кто же была мать Добрыни?

Мать Добрыни. Летописи о ней, естественно, молчат. Былина знает эту фигуру (обычно «честной вдовы»), но с множеством разных имен и с различным социальным положением. Активной роли в былинах мать Добрыни не играет, нередко не узнает его, когда он является инкогнито. Словом, серьезной помощи в расшифровке исторического прообраза фигура эта, к огорчению, оказать не может. И, тем не менее, есть основания высказать серьезную гипотезу о том, кто же была мать Добрыни. Начнем с ономастики. Мы знаем для середины X века имени Древлянского дома с основами «Мал» и «Добр».

Есть ли в это время где-нибудь еще имена с теми же основами? Да, есть — в Чешском королевском доме: знаменитая чешская принцесса. Добрава, жена Мешко IПольского (с ее браком связано крещение Польши), и Малфреда Чешская, вторая чешская жена Владимира I.

Следующий вопрос, естественно, гласит: заметны ли русско-чешские связи в княжение Владимира, то есть в правление Добрыни? Да, они есть, и притом самые тесные. И именно в это время. Малфреда — вторая «чехиня» из жен Владимира. Первая (имени ее мы не знаем) была первой из летописных жен Владимира по времени, женой еще Владимира Новгородского. Из далекого Новгорода Владимир послал за женой именно в Чехию, лежавшую близко от Древлянской земли. От этой «чехини» родился первенец Владимира — Вышеслав. Он умер в детстве, и историки не уделяют внимания его фигуре. Между тем Вышеслав был фигурой первостепенного значения в ходе борьбы Владимира за престол. В случае убийства или случайной смерти Владимира в это время Добрыня мог продолжить борьбу в качестве регента при младенце Вышеславе (вспомним регентство Ольги при Святославе).

Обратимся теперь к фигуре Малфреды. Многое указывает на то, что старшей по рангу из жен Владимира была именно она (хотя летопись и уверяет, будто главной его женой была Анна Византийская).

И ко всему этому Чехия была главной союзницей Владимира на Западе. Короче говоря, чешский союз и чешские браки играли при Владимире I и при Добрыне из ряда вон выходящую роль. И это означает, что перед нами яркая страница русско-чешских связей и дружбы. Они уходят, оказывается, корнями в тысячелетнюю даль.

Но начались ли эти связи, браки и союз только во время Владимира? Вряд ли, они должны были начаться еще раньше — на древлянско-чешском уровне, так как совпадение в Чешском и Древлянском домах основ имен наводит на мысль, что имена эти при династических чешско-древлянских браках были заимствованы (безразлично в какую сторону). Явление заимствования династических имен широко распространено при браках.

В свете всего этого есть серьезные основания полагать, что матерью Добрыни и Малуши была чешская принцесса и что Добрыня был, стало быть, прирожденным принцем крови Чешского королевского дома (и Владимир тоже), что и сказалось в их политике.

Таким образом, чешский брак Мала предшествовал двум чешским бракам Владимира и был их образцом, равно как и чешский союз Мала (очевидно, закрепленный этим династическим браком) был унаследован Владимиром, еще, когда он был князем Новгородским, и затем в полной мере; когда стал государем державы. Добрыне же его права принца Чешского королевского дома должны были помогать в период его боярства (и гражданской войны, в которой он одержал победу). Благодаря этому он, будучи боярином, имел, тем не менее, во время регентства Новгородской земли право на титул типа «Его Королевское Высочество». В X веке (да и много позже) такие титулы имели политический вес и были серьезным оружием. Мы уже убедились, сколь серьезны были права Владимира по матери. Похоже, не менее серьезны были и права Добрыни по матери.

Как видим, при знании древлянского происхождения Добрыни поддается расчету и это.

Даждьбог. Эпопея Древлянского восстания, трагедия Мала, его детей и их последующего блистательного реванша разыгрывалась еще до крещения Руси. Поэтому имеете с людьми должны были, сообразно понятиям эпохи, сражаться и их боги (это правило известно с древнейших времен: вспомните «Илиаду», «Рамаяну» или восстания разных народов против Римской империи).

Был ли у древлян бог-покровитель? И если да, то кто именно? Еще до приезда я специально исследовал этот вопрос, но, честно говоря, не рассчитывал найти здесь подтверждение своим догадкам: слишком много времени прошло со дней крещения Руси, и живая память о языческом пантеоне стала достаточно смутной.

Однако против ожиданий в Коростене дело оборачивается иначе. Местный краевед Сергей Иванович Иванов собрал много здешних преданий. Среди прочих он рассказывал мне коростеньскую легенду о «Святище» (так именуется район гранитного водопада). Легенда такова.

Ольга (как известно, крестившаяся в Царьграде в 950-х годах) на старости лет решила кончить дни в Коростене, где на горе построила на месте языческого храма первую и здешних краях христианскую церковь. Это возмутило древлянских языческих богов. Перун, Даждьбог, другие боги начали швырять с противоположной стороны Ужа огромные камни, пока не свалили церковь в реку. С тех пор место Святищем и зовется. Людям богомольным иногда удавалось видеть на дне реки огни утопленной церкви и слышать ее тихий звон. А камни, которые швырял Даждьбог, так и остались лежать в русле, образовав знакомый нам гранитный водопад.

Уже название «Святище» заставило меня насторожиться, а упоминание имени Даждьбога вызвало еще больший интерес.

«Именно Даждьбог?» — переспросил я.

«Да, — последовал ответ, — а почему вас это удивляет? Ведь в здешних краях, по всему украинскому Полесью, вообще ходит полным-полно легенд о Даждьбоге. К сожалению, они еще не собраны толком и не изданы. Они рисуют Даждьбога хозяином нашего края и народным героем, карающим зло».

Нет, я совсем не удивлен тем, что встречаю здесь имя Даждьбога. Более того, я ожидал, что если встречу его, то именно в такой роли. Но я поражен самим фактом встречи с Даждьбогом Древлянским, ибо не смел надеяться, что память о нем сохранилась тут до наших дней. И я вдвойне рад неожиданности потому, что Сергей Иванович не знал, как выяснилось, забытой статьи Прозоровского: стало быть, это никак не могло повлиять на собранные им на месте сведения о Даждьбоге.

Полесские легенды о Даждьбоге практически не выходили за пределы поля зрения краеведов. Зато память о политической роли Даждьбога сохранилась в памятнике совсем иного рода — в знаменитом «Слове о полку Игореве», посвященном более поздним драматическим событиям 1185 года. И сохранилась в довольно загадочном контексте: в термине «Даждьбожий внук», на который наука давно обратила внимание. Его пытались толковать по-разному.

Академик Рыбаков пишет об этом вот что: «Под «Даждьбожим внуком» в «Слове о полку Игореве» мы должны понимать не русских людей вообще... а одного человека во всей Руси. Оба упоминания Даждьбожа внука ставят его в единственном числе; от усобиц распадается на части его владение («жизнь»), его домен. Обида — богиня смерти и несчастий — появилась среди его войск... «Даждьбожий внук» — очевидно, властитель Руси, князь»[3].

Итак, еще на рубеже XII и XIII веков на Руси великолепно помнили, что языческая титулатура государя всея Руси, великого князя Киевского, гласила — «Даждьбожий внук». Что государь считается и титулуется потомком бога (сыном, внуком или иным потомком), удивить не может — это обычнейшее дело во множестве религий (вспомните титул китайских императоров «Сын Неба», имя фараона Рамсеса — «Сын бога Ра» и т. п.). Что титулатура великого князя Киевского не составляет в этом отношении исключения, вполне естественно.

Но почему же он именно Даждьбожий внук? Ведь главным богом державы, по летописным сведениям, был Перун! Государю следовало бы, по всем правилам, быть Перуновым внуком! То, что он не Перунов, а Даждьбожий внук — совершенно поразительно. И несомненно, означает, что Даждьбог сумел каким-то образом одержать верх над Перуном.

Когда же? На первый взгляд это представляется загадочным, ибо летопись такой победы не упоминает. Но на деле победа Даждьбога над Перуном поддается точной датировке. В 945 году, накануне Древлянского восстания, ратификация мирного договора Руси с Византией происходит в Киеве перед статуей Перуна. В ней участвует лично Игорь Рюрикович (и стало быть, он — Перунов внук), ратифицируя мирный договор с императором Романом. Но вступает договор в полную и законную силу лишь после того, как сам Перун Киевский заключает мир с равным себе по рангу — небесным хозяином Византии, Христом Царьградским!

Значит, в 945 году Перун — неоспоримый небесный хозяин Русской державы. И Игорь идет на Коростень и гибнет там также в качестве Перунова внука. А в 971 году вновом мирном договоре с Византией в качестве главного русского бога упоминается опять-таки Перун. На сей раз договор заключает с императором Цимисхием Святослав. Стало быть, и Святослав все еще Перунов внук.

А статья 988 года сообщает уже о крещении Руси. Чтобы отразиться на уровне трона державы, победа Даждьбога над Перуном должна была произойти между этими двумя датами.

На международной арене Перун был хозяином Русской державы. Но внутри державы он был хозяином Полянской земли. Точно так же, как Перун «воевал» и «заключал мир» с Византией, он, в представлении современников, «воевал» в любой гражданской войне внутри державы. И на протяжении всего этого периода Перун мог потерпеть поражение в самом Киеве только один раз — в 980 году. А этот год, как мы теперь знаем, был годом блистательной победы Добрыни и всего Древлянского дома.

События подтверждают, что Владимир действительно был в острой вражде с Перуном. Не прошло и десяти лет с победы Владимира, как Перун был им низложен. Более того, изо всех богов одного Перуна при этом били железом, одного Перуна выпроводили вниз по Днепру за пороги, то есть за рубеж, в Печенегию.

Но ведь в 980 году Владимир Перуна не низложил, а оставил главным богом державы? Да, оставил. Но если приглядеться, то видно, что острая вражда их проступает и здесь. Сразу же после победы Владимир погасил огни киевского жертвенника Перуну и поставил на другом месте статуи шести богов. И хотя Перун в этом Шестибожии место сохранил, но мог отныне принимать жертвы и моления уже не один, а лишь в обществе других богов. Попросту говоря, Владимир в 980 году временно оставил Перуна царствовать, но — не править! Владимир отнял у Перуна реальную власть, учредив соправительство шести богов (сразу низложить Перуна Владимиру мешала, между прочим, угроза печенежской интервенции).

Покровителем Игоря Рюриковича в борьбе с Малом, несомненно, был Перун. Покровителем Ярополка в борьбе с Владимиром также, несомненно, был Перун (иначе он не остался бы на первом месте в Шестибожии и не подвергся бы вскоре после этого суровой каре Владимира). Все беды Древлянской земли и Древлянского дома (вспомним хотя бы десятилетнее рабство Добрыни и Малуши) считались в те времена проявлением воли Перуна. «Его могущества и справедливого гнева», — открыто говорил Варяжский дом и его сторонники. «Его злой воли» — в глазах древлян, в глазах всего русского народа.

А все свои удачи и победы древляне столь же естественно приписывали покровительству собственного, древлянского, бога, и небесный хозяин Древлянской земли, покровитель Древлянского дома непременно должен был находиться в 980 году в стане победителей — и в составе Шестибожия Владимира. Даждьбог в этом Шестибожии фигурирует — и титул Даждьбожьего внука в этой связи весьма красноречив.

Даждьбожьим внуком, несомненно, титуловался Мал — в качестве князя Древлянского. Этот титул должен был после него унаследовать Добрыня. Но унаследовал Владимир — и на сей раз в качестве государя всея Руси. И наличие этого титула у государя в Киеве (запомнившегося надолго как последний его языческий титул) может означать только одно: Владимир своей властью сменил свою династию, в 980 году или несколько позже (по мои расчетам, в 985 году) он провозгласил в своем манифесте с высоты трона, что отныне царствует как князь не Варяжского, а Древлянского дома. Вот сколь серьезны были открытые Прозоровским для науки (но великолепно известные современникам Добрыни) права Владимира по матери.

Красно Солнышко. Но мой вывод, что Даждьбог был Даждьбогом Древлянским, опирался не только на загадку «Даждьбожьего внука». В нем играл крупную роль и стабильный былинный эпитет Владимира — «Красно Солнышко».

Никакими чертами «солнцеподобного» недоступного величия Владимир в былине не наделен: он пирует с богатырями, радушно беседует и шутит, обладает человеческими слабостями. Один из стабильных эпитетов его — «ласковый князь Владимир». Да и эпитет «Красно Солнышко» звучит тепло, любовно, а вовсе не грозно-величественно.

Итак, дело на сей раз вовсе не в обожествлении деспотической власти монарха (образ былинного Владимира диаметрально противоположен этому; там же, где его именем прикрыты другие князья, деспотизм не прославляется, а обличается). Почему же у этого идеального, патриархального князя русской былины стабильный «солнечный» эпитет?

Ответ на это дан наукой. Говоря о Даждьбожьем внуке, Рыбаков пишет также: «С этой солнечной символикой связан и былинный эпитет Владимира — «Красно Солнышко» . То есть эпитет сопоставлен непосредственно с миром богов.

Дело в том, что Даждьбог — именно солнечный бог. И если он был покровителем Древлянской земли, то Владимир был внуком Даждьбога-Солнца по праву князя Древлянского дома. Во времена, когда о нем слагались былины, это на Руси знал каждый. Эпитет «Красно Солнышко» был столь же естествен, как титул Даждьбожьего внука. И ласковое «Солнышко» (как и весь колорит образа Владимира) ясно говорит, что Даждьбог был тогда в глазах народа добрым божеством.

Победа 980 года (как и победа 945-го) была одержана под Древлянским знаменем. И хотя описания его не сохранились, но можно ручаться, что на нем сиял солнечный лик небесного хозяина княжества, Даждьбога Древлянского (вероятно, в сочетании с какими-то другими геральдическими изображениями, например, с княжеской булавой Древлянского дома). В победном 980 году всюду, где армия Добрыни водружала Древлянское знамя, восходило после черной ночи деспотизма Варяжского дома Красно Солнышко русской свободы! И это Красно Солнышко было практически княжеским гербом Владимира. А свободолюбивая репутация Даждьбога была к тому времени освящена в глазах всего русского народа столетней героической борьбой Древлянского дома против варяжских угнетателей.

Солнечный лик Даждьбога в качестве родового герба Владимира должен был широко встречаться в его быту — на знаменах, в гридницах, где пировали с ним богатыри, на фасаде дворца, на утвари князя. Красно Солнышко могло быть вышито и на груди княжеской одежды, и притом не только парадной, но и походной, в которой князь объезжал знаменитые богатырские заставы — крепости против печенегов. Это Красно Солнышко само просилось в поэтический образ — и вместе с тем поэтическое «Владимир Красно Солнышко» было практически равнозначным титулу «Владимир Древлянский».

Добавочную роль в сложении и закреплении этого эпитета Владимира сыграло еще одно важное обстоятельство. В Шестибожии Владимира места богов (кроме оставленного поневоле на первом месте Перуна Полянского) оказались — как выяснилось при политическом анализе Шестибожия в свете древлянской теории — распределены в строгом соответствии с заслугами их земель в победе 980 года. Соправительство богов означало соправительство земель, было его проекцией на небо и фиксацией на земле. Оно означало ни много ни мало наличие федерального парламента державы и власть победоносной свободолюбивой коалиции земель (я не стану касаться здесь расшифровки ее младших участников).

Даждьбог в Шестибожии стоит на третьем месте (означавшем фактически второе). Но перед ним было одно место, еще более почетное. И настоящим хозяином положения в державе стал в 980 году именно этот бог, стоящий в перечне Шестибожия сразу вслед за Перуном и перед Даждьбогом. Имя этого «бога № 2» (фактически «бога № 1») — Хоре. И о нем известно, что он также был солнечным богом.

Какой землей Руси владел Хоре-Солнце? Это не может быть загадкой, ибо победа 980 года, как я уже говорил, была одержана под Древлянским знаменем, но прежде

всего новгородским оружием! По праву это место в Пантеоне Победы (а Шестибожие, учрежденное Владимиром, несомненно, было им) принадлежало небесному хозяину Новгородской земли. То есть Хорсу Новгородскому.

В теории эпохи именно Хоре Новгородский был главным победителем 980 года (протянувшим руку помощи своему союзнику Даждьбогу Древлянскому). И Шестибожие не просто Пантеон Победы персонально Владимира. Или даже персонально Владимира и Добрыни. Или даже всего Древлянского дома. Нет, у него есть и другие функции, и другой важный смысл. Шестибожие также — фиксация победы новгородско-древлянской земельной коалиции, установления новгородско-древлянской гегемонии в державе.

Стало быть, на общепринятом языке русской языческой геральдики (а он оставался общепонятен еще долго после крещения Руси) «Владимир Красно Солнышко» немедленно расшифровывалось каждым как титулатура «Владимир Новгородский и Древлянский» (или «Древлянский и Новгородский»).

Вот почему Владимир стал навеки для былины Владимиром Красно Солнышко!

Кстати, это означает, что победители 980 года, Хоре Новгородский и Даждьбог Древлянский, равно как и их противник, Перун Полянский, были не менее серьезными политическими фигурами, чем, к примеру, Мардук Вавилонский, Афина Афинская и Юпитер Капитолийский.

Это означает и то, что русский языческий пантеон ничуть не был примитивным и недоразвитым, а, напротив, стоял на той же высоте, что пантеоны Древнего Востока, Греции и Рима! В этой непривычной для представления о Руси системе великие боги были территориальными владыками и, подобно князьям, имели территориальные титулы.

Далее, это означает, что владыками княжеств Руси великие боги стали задолго до событий X века, в глубокой древности по отношению к X веку. И еще это означает, что языческая Русь обладала высокоразвитыми политическими и конституционными теориями, построенными не на влиянии мусульманского или христианского мира, а на осмыслении собственной русской практики.

Святище. Но ведь я нахожусь сейчас не только в столице Мала Древлянского, но и в столице Даждьбога Древлянского, под чьим знаменем одержал победу в 980 году Добрыня. Где-то здесь должен был быть не только княжеский дворец, в котором родились Добрыня и Малуша, но и главный храм Даждьбога. Г де же? Не с ним ли связано название загадочного Святища? Ведь место, именуемое так издревле, имеется в Коростене и сегодня и по легенде оно связано с Даждьбогом и событиями X века.

Как я уже говорил, местные предания — драгоценный исторический источник, но нуждающийся в проверке и осмыслении. Вот хороший пример тому: в конце XIX века фольклорист И. И. Коробка записал в этих местах предание, которое гласило, что Игоря убила под Коростенем... рассорившаяся с ним Ольга! Можно ли этому верить? Конечно, нет. Но вместе с тем в предании, несомненно, отразились противоположность политики Ольги и Игоря и позднейший союз Ольги с Древлянским домом.

Что же надо отвести как заведомо недостоверное в предании о Святище?

Прежде всего, церковь. И притом по многим причинам. Из разговора с Ивановым выясняется, что на самом деле церкви на горе никогда не было (там стояло лишь несколько старинных крестов). Да и строить в Коростене церковь на месте языческого храма Ольга не могла уже по одному тому, что не обладала для этого достаточной властью. Она крестилась сама, но Русь не крестила. Она не смогла крестить даже своего сына, Святослава, а государем был он. О преследовании языческих культов в такой обстановке не могло быть и речи. Но была и другая причина, по которой Ольга ни в коем случае не стала бы ломать коростеньское святилище Даждьбога: ведь этот бог благодаря древлянскому браку стал политическим союзником Ольги как раз в период ее крещения.

Легенда (с дополнительными стандартными мотивами звона потонувшей церкви и т. п.) перерабатывалась в течение столетий под воздействием совсем иной перспективы: антитезы христианства вообще с язычеством вообще. Картина союза Христа с Даждьбогом была для последующих столетий не только необычной, но и совершенно невероятной. Разумеется, она должна была замениться в легенде иной картиной. Так и произошло. А само мнимое желание Ольги поселиться под старость в Коростене? Это, видимо, отражение, хотя и превратное, ее союза с Древлянским домом.

Нет, Святище названо так вовсе не по утонувшей церкви Ольги. Напротив, церковь придумана для объяснения названия из христианской перспективы. Само же по себе слово ни в коем случае не может означать «место, где утонула церковь». Такое место именуется совсем иначе — «церковищем». Для «святища» же гораздо естественнее другое значение — «святилище» (древнее). То есть открытый или закрытый языческий храм.

Если так, то, что за святыню могли здесь сбросить в X веке на дно Ужа? Видимо, статую того же Даждьбога. Только делала это, конечно, не Ольга.

Ищу следы святилища Даждьбога у подножия той горы, на которой будто бы стояла церковь, и не нахожу. Но ведь, по преданию, Даждьбог, когда стал швырять камни через реку, стоял не под горой, а на противоположном берегу. И я начинаю искать следы святилища на западном берегу Ужа.

Действительно, вниз по течению от каменного водопада (но все еще напротив горы; река здесь делает петлю) у берега находится большой природный амфитеатр из гранитных глыб. Валуны циклопические, иногда голые, иногда поросшие мохом и травой. В центре амфитеатра обращенная в сторону Ужа и горы (и похоже, на юг к полуденному солнцу) большая изолированная глыба с нишей под ней. Ниже ее - площадка, обрывающаяся прямо в воду.

Уж не алтарь ли это с жертвенником перед ним? Не здесь ли высилась когда-то статуя Даждьбога? Вдруг это и вправду чудом уцелевшее древлянское святилище? Ведь такие природные глыбищи не выкорчуешь, даже если хочешь разрушить храм враждебного божества.

Воображение рисует жрецов Даждьбога, совершающих перед его статуей обряд в открытом храме, созданном в природном амфитеатре. Древлян, толпящихся выше на его уступах. Кто знает, вдруг древняя статуя и сейчас лежит где-то на дне реки?..

Это лишь догадка, не более. Впечатление от амфитеатра гранитных глыб может быть и обманчивым. Возможно, святилище находилось где-либо поблизости. Возможно, оно теперь погребено под землей. Возможно, храм был закрытый... Словом, здесь судить археологам. А систематического археологического обследования Коростеня и его окрестностей еще не производилось. И не приходится сомневаться, что Коростень заслуживает пристального внимания археологов, да и краеведам здесь еще хватит работы на годы.

Продолжаю размышлять над Святищем и легендой о нем. Что еще надо в этой легенде отвести как недостоверное? Конечно, союз Даждьбога с Перуном против Ольги и Христа. Такого союза в X веке быть не могло. Как мы уже знаем, в 945— 946 годах Даждьбог и Перун были не союзниками, а врагами. В политической теории эпохи восстание Мала, означало, что Даждьбог Древлянский восстал против своего сюзерена Перуна Полянского и отказал ему в сюзеренитете. А при капитуляции Мала Даждьбог снова признал себя вассалом Перуна.

Мала можно было сослать в Любеч, но Даждьбог был бессмертен, ни выслать, ни даже развенчать его было нельзя: он вечно обитал в Коростене. А оскорблять древлянского бога и делать его своим вечным врагом в расчеты Ольги не входило. Стало быть, мотив единого фронта Перуна и Даждьбога против Ольги — такое же позднее наслоение, уже из христианской перспективы, как мнимая утонувшая церковь Ольги.

Но название Святища на христианское наслоение не похоже, церкви и места их расположения так не называли. Мне такое название больше не встречалось нигде, похоже, что оно уникально. И специфично для Коростеня. Оно явно может означать только место древнего языческого святилища. И ведь, в общем-то, название относится к тому самому месту, в пределах которого оказался гранитный амфитеатр.

Нет, я не спешу с выводами насчет Святища. Но решаю еще расспросить об этом Иванова.

Площадка казней. Оказывается, про гранитный амфитеатр тоже есть местная легенда, не связанная на сей раз с X веком. Но очень подходящая к тому, что показалось мне «жертвенной площадкой». Отсюда, гласит легенда, в глубокой древности, при злом царе Аттиле, сбрасывали людей в Уж.

Царь гуннов Аттила действительно оставил по себе в истории страшную память. Его прозвали «бичом божьим», а сам он похвалялся тем, что, где ступали копыта его коней, не растет больше трава. Своей колоссальной империей Аттила правил из нынешней Венгрии, опустошительные походы совершал по Западной Европе, немного не дошел до Сены, грозил и самому Риму. Словом, фигура для преданий о лютом деспоте очень подходящая.

Но Аттила — в Коростене?! Ведь он жил в V веке, за полтысячелетия до Добрыни. Может быть, к его громкому имени предание пристало значительно позже, просто по ошибке? Решаю отвести Аттилу как анахронизм, обычный для местных преданий, и задаюсь вопросом: нет ли в легенде о «площадке казней» смешения разновременных событий?

Ведь одно предание гласит: отсюда давным-давно, в лихую годину, людей сбрасывали в реку. А в другом предании эти же места связаны не только с именем Даждьбога, но еще и с X веком. Случайно ли это? Какие драматические события X века могли быть притянуты преданием гораздо позже к временам злого царя Аттилы? Короче говоря, кого могли сбрасывать здесь в Уж в X веке?

Площадка, которая в предании оборачивается нежданно для меня площадкой казней, показалась мне при осмотре сразу жертвенной площадкой. Заметны даже природные желобки между глыбами, по которым в реку стекала кровь жертвенных животных. Но я не отнес эту площадку к войне, бою Даждьбога и Перуна против Христа. И вообще ни к какому бою. Я счел это нормальным (правда, величественным) местом жертвоприношений божеству, обитавшему здесь несколько веков. Но когда я осматривал жертвенную площадку в амфитеатре, который счел храмом Даждьбога, мысль о человеческих жертвах даже не пришла мне в голову, тем более что я уже знал, что Даждьбог был Солнцем благодетельным, подателем жизни и хранителем древлянской и общерусской свободы.

Однако в час войны перед лицом Даждьбога вполне могли и предавать ритуальной казни пленных врагов. Тех, кто посягнул на свободу Древлянской земли, охраняемой Даждьбогом.

Так могло ли это быть в X веке? В 945 году вряд ли — победа над Игорем была быстрой, и Игорь был немедленно казнен, но не в самом Коростене (об этом речь еще впереди). А война с Ольгой была упорной, но не кровавой (что нам уже известно), обе стороны щадили друг друга.

Однако в том же X веке была другая древлянская эпопея, когда вся Древлянская земля после нескольких лет гражданской войны оказалась, захвачена знакомым нам уже Ярополком и его варяжским фаворитом Свенельдом — в 977 году. И эта гражданская война была ожесточенной и кровавой. В ходе ее с площадки казней вполне могли сбрасывать в Уж попавших в плен воинов Ярополка, вторгшихся в Древлянскую землю.

Но также вполне возможно и другое: что варяжские опричники Ярополка (или их союзники печенеги) расправлялись здесь с древлянами и бросали их в Уж специально отсюда, ради осквернения их храма, в отместку свободолюбивому богу. И кстати, не «швырял ли Даждьбог камни» в первоначальных вариантах легенды о Святище вовсе не в церковь, а во врагов, захвативших командную высоту напротив его святилища?

Ведь в ту эпоху каждая меткая стрела, пущенная через реку (особенно в этом священном месте!), каждый камень, метко брошенный древлянскими защитниками через реку, естественно понимались как направляемые самим Даждьбогом. Если так, то исходной точкой легенд о Святище было не крещение и не отношения древлян с Ольгой, а героическая оборона Коростеня и, в частности, самого храма Даждьбога в 977 году...

Как бы то ни было, а Святище в Коростене есть. И для археологов комплекс его загадок может оказаться интереснейшим объектом.

Но если я прав, заземляя легенды о Святище не на времени Ольги и не на временах Аттилы, а на 977 году, то Даждьбог тогда швырял камни не во Христа, а в войско Перуна, и в тот черный год Перун торжествовал.

Неудавшаяся столица Руси. Но я нахожусь не только в гордом «Гранитограде» Лесного края. Я нахожусь также в кратковременной столице Руси.

Коростень — столица Русской державы?! Да, именно столица державы.

Провозглашенная Малом в 945 году. Но — так и не утвердившаяся в этой роли.

На основании чего же можно делать такой вывод? Во-первых, на основании отчетливых следов в самой летописной версии. Правда, она тщится представить Мала незадачливым князьком (за которого его принимали вследствие этого многие историки), полезшим в женихи к великой княгине. Словом, фигурой с Ольгой абсолютно несоизмеримой. Мотивом сватовства Мала к Ольге подсовывалась, таким образом, попытка Мала, переселиться из дыры в стольный Киев.

Однако, странное дело, если вчитаться в текст статьи 945 года, то выясняется, что в нем идет речь вовсе не о переезде Мала в Киев к Ольге, а о переезде Ольги в Коростень!

Сначала Ольга требует максимально представительного и почетного посольства древлян, «чтобы с великой честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди» (курсив мой. — А. Ч.). Речь идет отнюдь не о том, чтобы Мал, стал при Ольге принцем-супругом в Киеве и даже не о вокняжении его в Киеве с переходом власти от Ольги в его руки. А о том, что киевляне не слишком охотно отпустят Ольгу жить в Коростень.

И дальше Ольга действительно едет в Коростень. Едет, положим, с намерением обмануть и истребить тысячи древлян, но ведь для виду-то едет, и древляне верят ей, что она едет к ним. Ольга едет, словно не она великая княгиня, а Мал — государь Руси.

Нужды нет, что вся поездка эта есть вообще выдумка летописца. В статье 945 года фактически дважды недвусмысленно зафиксировано, что Мал тогда требовал Ольгу к себе в Коростень.

По какому же праву? По праву победы! Потому, что он после победы над Игорем немедленно объявил Коростень новой столицей Русской державы вместо Киева. И это подтверждается анализом действий Мала сразу после победы.

Что до мнимых действий Ольги, то еще Карамзин писал: «Здесь Летописец сообщает нам многие подробности, отчасти несогласные ни с вероятностями рассудка, ни с важностью Истории, и взятые, без всякого сомнения, из народной сказки». Шахматов считал их источником народные песни. Я полагаю, что это продиктовано князьями, враждебными Древлянскому дому. Но в данной связи это не важно. Действия-то Мала, не выдуманы, и они поддаются расчету.

В логике положения (если Малу для законности власти над всей страной был непременно нужен захват Киева) была не отправка в Киев парламентеров, а немедленное развитие боевого успеха, форсированный марш на Киев! Во всех последующих усобицах в течение нескольких веков мы видим эту картину: одержав решающий военный успех на подступах к Киеву, очередной претендент на «царский» трон сразу же устремляется прямо на столицу. Надо ковать железо пока горячо, и претендент бросает войска на главную цель — Киев, стремясь взять его врасплох или с бою.

Между тем следов такого стремительного броска Мала на Киев летописный рассказ (в котором сквозь увертки ложной версии явственно проступают черты хода военных действий) не обнаруживает. (Вместо этого будет потом поход Ольги на Коростень и его осада.) Мал не делал броска на Киев, не шел на него победным маршем — потому что Киев не был его главной целью. Он считал свою власть законной и без того, рожденной победой над Игорем, а вовсе не обладанием разжалованной столицей.

Мал объявил себя государем всея Руси прямо в Коростене, и в его глазах Киев после поражения и казни Игоря автоматически перестал быть центром политической власти страны. Там, с точки зрения Мала-победителя, имелись теперь лишь «местные власти», в покорности которых он был заранее уверен (как оказалось, ошибочно). Мал вообще не добывал Киева, он подбирал его между делом.

Зачем же тогда он слал посольство к Ольге, да еще со сватовством? Он вообще не посылал посольства к Ольге. Он посылал посольство к боярству Полянской земли с требованием выдать ему, прислать в Коростенъ, Ольгу вместе со Святославом как трофей победы. Посольство было, таким образом, через голову Ольги, ее он просто не принимал в расчет.

Картина вырисовывается следующая: немедленно после казни Игоря Мал, отправил послов в Киев к Полянскому боярству с известием, что Игорь пленен, низложен и казнен, династия Рюрика также низложена, а он, Мал, отныне новый государь державы, а столицей ее стал Коростень. Мал требовал немедленного принесения ему вассальной присяги и, как уже сказано, выдачи Ольги и Святослава.

Но, чтобы решиться на такие претензии, мало обладать твердым сознанием своего права. Надо еще обладать реальной силой. Такие условия диктуют только с позиции силы, не опасаясь ответных ударов. Надо быть в состоянии сделать это. (Проиграл кампанию Мал только через год). Для этого надо явно не уложить князя в случайной стычке (как обманно пытается представить дело летопись), а одержать полную победу на поле боя.

То есть надо уничтожить не только лично Игоря, но и главную реальную опору его власти, уничтожить его решающую боевую силу.

Сделал это отец Добрыни? Очевидно, сделал. Иначе армия державы, остававшаяся в распоряжении Ольги, немедленно раздавила бы его стремительным броском на Коростень. Ольга бы в таком случае не стала (как в летописных баснях) хитрить и не стала бы (как вынуждена признать нехотя летописная версия) терять даром целый год до того, как осадить Коростень. Вполне очевидно, что в 945 году сильной армии у Ольги не было и ей пришлось ее фактически создавать с большим трудом и большой потерей времени.

Точнее, в 945 году в руках Ольги не оказалось армии, способной к наступательным действиям против древлян. А была только армия, способная оборонять сам Киев. То есть у нее сохранилось земельное ополчение Полянской земли, чье боярство, не пожелавшее лишаться в пользу Древлянской земли привилегий первой коронной земли державы, решило отклонить все требования Мала.

Но если Мал, одержал под Коростенем такую громкую победу над Игорем, то, как же развивались военные действия?

Спешу на поле боя. Оно известно? Историкам — нет. Ни один историк не удостаивал его до меня своим посещением, ибо, доверяя лживой летописной версии и не зная открытия Прозоровского, не придавал фигуре Мала никакого серьезного значения. Но в Коростене место победы отца Добрыни над сыном Рюрика прекрасно известно всем. И меня везут прямо туда.


[1]   В. А. Чивилихин. Память. М., 1982, с. 389.

[2]   Б. А. Рыбаков. Древняя Русь, с. 50.

[3]   Б. А. Рыбаков. Древняя Русь, с. 13.

Читайте также: