Показать все теги
Глава 1. Антропологические свидетельства контактов на территории Восточной и Центральной Азии
Вопросы этногенеза и этнической истории любого региона или любого народа могут решаться только в процессе согласованного труда ученых различных специальностей. Антропологам принадлежит в этом содружестве не решающая, но заметная роль, особенно в освещении таких проблем, как преемственность населения на той или иной территории, направление (отчасти и время) миграций, характер взаимодействия между соседними этносами, соседними народами. Антропология - наука биологическая, но антропологические типы отдельных популяций формируются на основе тех же самых групп людей, что и народы - этносы[1]. События, связанные с начальной стадией освоения человеком территории Китая и Центральной Азии, а также особенности последующего развития в пределах ранних культур каменного века можно понять лишь при комплексном решении проблемы, т.е. с привлечением данных геологии и палеонтологии, позволяющих воссоздать природное окружение, в котором оказались здесь первые представители гоминид[2].
Использование антропологических материалов в качестве исторических источников для освещения основных проблем этногенеза народов дает возможность разобраться в таких важных и сложных проблемах, как роль монгольских, китайских, тюркских, тунгусо-маньчжурских, тибето-бирманских, иранских и других народов в формировании этнического состава населения Восточной и Центральной Азии, пути проникновения различных расовых компонентов - монголоидных, австра- лоидных и европеоидных, характер их смешения, дробления и взаимовлияния в разные исторические периоды[3].
Хотя расовые признаки опираются на биологическую характеристику, но, поскольку они существуют в человеческом обществе, конкретная история их сочетаний внутри различных человеческих популяций определяется социально-историческими, а не естественногеографическими факторами[4]. Во многих случаях биологически нейтральные и всегда социально безразличные расовые особенности хотя и изменяются с течением времени, но гораздо медленнее, чем хозяйство, культура, быт и язык. Поэтому, изучая антропологический облик какой-либо конкретной этнической группы, выделяя внутри нее наиболее часто встречающиеся сочетания признаков (расовые типы), можно сделать заключение о давно закончившихся исторических процессах, в свое время вызвавших образование этих типов. Вопросы о территориях формирования древних этносов, причинах и путях их смешений и переселений часто могут быть решены только при привлечении антропологических материалов[5]. Этнос выполняет функции популяции лишь благодаря своей эндогамности, которая зависит от многих факторов, обычно в первую очередь социального[6].
Большинство населения восточной и северной части Центральной Азии относится к монголоидной расе. Однако монголоидные расы так неоднородны и разнообразны, что на данный момент в антропологической науке предпочитают отказаться от старого термина «монголоидная большая раса» и пользоваться термином «монголоидные расы».
На основе исследования краниологических материалов из регионов Восточной и Центральной Азии можно выделить два основных направления дифференциации монголоидов, две группы азиатских форм, которые хотя и отличаются некоторыми общими особенностями высокой таксономической ценности, но разнятся между собой настолько сильно, что принадлежность к той или иной из них может быть без особого труда определена не только на целых краниологических сериях, но и на отдельных черепах[7]. Внутри монголоидов Восточной и Центральной Азии намечается несколько групп серий, ясно локализованных географически и обособленных морфологически. Наиболее резок контраст между сериями Центральной Азии и Сибири, с одной стороны, Индокитая и Индонезии - с другой. В работе «Основные принципы антропологических классификаций» Н.Н. Чебоксаров[8] предложил северных монголоидов назвать континентальными (они представлены, например, сибирскими народами), а южных и восточных - тихоокеанскими (они представлены, например, малайцами) [9].
Различия между обеими ветвями азиатского ствола по некоторым признакам идут по линии приближения континентальных монголоидов к европеоидам, а тихоокеанских монголоидов - к негро-австралоидам. Можно предположить, что в самом формировании континентальных монголоидов участвовали европеоиды, а в формировании тихоокеанских монголоидов - негроавстралоиды[10]. Допустимо считать, что эти вариации возникли в поздние исторические периоды в процессе смешения уже сложившихся больших рас. В пользу это гипотезы говорит очень частое в Центральной и Восточной Азии несовпадение межгруп- повых вариаций отдельных разграничительных признаков[11].
В пределах Центральной и Восточной Азии к континентальным монголоидам относятся преимущественно народы Монголии и отчасти Северного Китая, говорящие на алтайских языках, - монголы, тунгусские группы, в значительной степени тюркоязычные тувинцы, киргизы и казахи. Почти все остальные народы этой части ойкумены, говорящие на китайско-тибетских, мон-кхмерских и малайско-полинезийских языках, а также большинство корейцев и японцев принадлежат антропологически к тихоокеанским монголоидам. К тихоокеанским монголоидам относится восточноазиатская (дальневосточная) раса, представленная на севере Восточной и Центральной Азии двумя основными типами: северокитайским и корейско-маньчжурским. К первому из них принадлежат китайцы (хань), близкие к ним по языку и культуре хуэй, расселенные главным образом в Нинся-Хуэйском автономном районе. Кроме того, северокитайский тип распространен, по-видимому, среди некоторых других народов Маньчжурии и Внутренней Монголии, испытавших сильное ханьское влияние (например, у тунгусоязычных солонов, монголоязычных дахуров и чахаров). Очень вероятно присутствие дальневосточных монголоидных компонентов, близких к северокитайскому типу, также среди уйгуров районов Лобнора и Чарклыка[12]. Второй тип дальневосточной расы - корейско-маньчжурский характерен для большинства китайцев Маньчжурии, самих маньчжуров и этнически близких к ним сибо, монголов Барги и корейцев Яньбаня[13].
Отчетливой границей между ареалами преобладания обеих ветвей азиатского расового ствола служат Хинган и юго-восточный край Монгольского плато. Население, живущее к северу и западу от этой границы в Маньчжурии, во Внутренней Монголии, Синьцзяне и МНР, обнаруживает расовую (так же как языковую и культурноисторическую) близость к соседним народам Центральной Азии, резко отличаясь в то же время от китайцев и других народов более восточных и южных районов Китая. Переходными между континентальными и тихоокеанскими монголоидами являются некоторые группы восточных тибетцев (округ Чамдо), дауров, маньчжуров, нанайцев.
В районах соприкосновения тихоокеанских и континентальных монголоидов издавна происходило их смешение, обусловленное взаимодействием китайцев, продвигавшихся на север и запад, с тунгусо-маньчжурскими, монгольскими и тюркскими народами. Среди народов Северо-Западного Китая, особенно в Нинся-Хуэйском и Синьцзян- Уйгурском районах, тихоокеанские и континентальные монголоиды смешиваются не только между собой, но и с различными европеоидными популяциями, известными в разных районах Центральной Азии начиная с неолита и бронзового века. В настоящее время тихоокеанские монголоидные типы, сильно смешанные с различными европеоидными компонентами, преобладают в составе всех групп хуэй Ганьсу и Синьцзяна, тогда как континентальные монголоиды (кроме казахов и киргизов) присутствуют в виде примесей у уйгуров, которые в массе характеризуются европеоидными чертами[14].
Краниологические материалы о некитайских народах Северного Китая обладают всеми характерными признаками континентальных (северных) монголоидов и очень напоминают группу черепов монголоидных народов МНР и России - монголов-халха из района Улан- Батора, бурят и калмыков.
Палеоантропологические данные свидетельствуют, что в период позднего палеолита на территории Северного Китая обитали преимущественно различные популяции тихоокеанских монголоидов. Но они не могут рассматриваться в качестве предков только древнекитайского этноса, так как древнейшие этнолингвистические общности, находившиеся у истоков современных языковых семей Восточной и Центральной Азии, складывались лишь в эпоху мезолита (10-7 тыс. до н.э.). Что же касается дробления этих общностей и формирования этнических предков древних китайцев, то эти процессы относятся уже к неолитическому времени.
Длительный период от конца палеолита и мезолита до развитого неолита в Китае и на территории Центральной Азии почти не представлен антропологическими материалами. Только к концу неолита картина начинает меняться. В 5-3 тыс. до н.э. на территории Китая сложился ряд неолитических культур. В среднем течении Хуанхэ развилась одна из самых ярких культур «крашеной керамики» - культура Яншао (по названию стоянки в провинции Хэнань), которую большинство специалистов связывают с оседло-земледельческими протоки- тайскими племенами. Большинство черепов из указанных местонахождений обнаруживает все характерные особенности восточноазиатской расы тихоокеанских монголоидов.
Носители неолитических культур северной части Восточной и Центральной Азии также не были вполне однородными в расовом отношении, и данные говорят о том, что в это время идет активное межэтническое общение. В эпоху неолита на территории современного Китая и соседних с ним стран сложилось несколько ясно выраженных очагов расообразования и этногенеза. В бассейне Хуанхэ жили популяции, принадлежавшие к восточноазиатской расе тихоокеанских монголоидов. Население в пределах современной провинции Ганьсу сохраняло протоморфные «американоидные» черты, обнаруживая связи с континентальными монголоидами Центральной Азии и ЮгоВосточной Сибири.
Сравнение серий черепов из бассейна Вэйхэ с локализованными к северо-западу от них (в Ганьсу) несколько более поздними группами позволяет поставить вопрос о проникновении на северо-запад Китая европеоидных расовых компонентов, которые в 3 тыс. до н.э. были широко распространены в Центральной Азии. Не исключена возможность, что речь может идти о каких-то древних индоевропейских (иранских или тохарских) племенах[15]. Антропологические признаки носителей всех вариантов культуры Яншао (включая Баньшань) указывают, что северные связи с континентальными монголоидами и западные с европеоидами - если и имели место в Северном Китае, то носили в неолите (как и позднее) несущественный характер. В то же время выделяются промежуточные группы центральноазиатских и сибирских краниологических серий, занимающих по многим расовым признакам переходное положение между монголоидами и европеоидами. Некоторые сдвиги в монголоидном направлении заметны уже у узбеков. Еще резче монголоидные черты выражены у казахов и особенно у киргизов. Расовый облик киргизов и казахов сложился в результате метисации континентальных монголоидов и европеоидов. В формировании расового состава киргизов роль монголоидных компонентов была выше, чем в аналогичном процессе у казахов. Однако такое смешение происходило неодинаково в разные исторические эпохи. На севере оно началось значительно раньше, чем на юге, очевидно, еще в процессе первоначального заселения территории человеком. На юге же оно достигло своего максимального напряжения в первые века нашей эры и продолжается до нашего времени.
Одной из наиболее изученных в антропологическом отношении областей Восточной Азии является Северный Китай. Краниологические материалы о некитайских народах Северного Китая обладают всеми характерными признаками континентальных (северных) монголоидов и очень напоминают группу черепов монголоидных народов МНР и России - монголов-халха из района Улан-Батора, бурят и калмыков.
Исследователи обращают внимание, что в антропологическом типе северных китайцев в некоторых районах этого региона (Шаньси) наблюдаются довольно значительные отклонения от среднестатистических параметров облика северокитайского типа монголоидов. Для выяснения причин этого явления антропологические характеристики северных китайцев были сопоставлены с данными кемчикских тувинцев - представителей центральноазиатского расового типа. Такое сопоставление вполне оправдано историко-географическими соображениями, так как центральноазиатский (монгольский) тип широко распространен среди тех народностей Монголии, с которыми северные китайцы с древних времен находились в тесном взаимодействии и территориальном соседстве. В итоге сравнения выяснилось, что почти по всем решающим расодиагностическим признакам шаньсийцы занимают промежуточное положение между среднестатистическим типом северных китайцев и кемчикскими тувинцами. Антропологи допускают, что за пределами Шаньси центральноазиатские элементы среди северных китайцев хотя бы в небольшом количестве распространены во всех провинциях, примыкающих к Внутренней Монголии, т.е. в Хэбэе, Шаньси, Шэньси и Ганьсу. Расовые варианты, по многим признакам напоминающие центральноазиатский тип, широко распространены на всех северных рубежах Китая - у монгольских, тюркских и тунгусских народов Сибири[16].
Однако среди населения Северного Китая провинций Ганьсу и Синьцзян встречается и примесь немонгольской расы. По данным краниологии выяснилось, что по некоторым важным расодиагностическим признакам краниологические параметры населения этой территории варьирует в сторону приближения к европеоидным памиро- ферганским типам Центральной Азии[17].
Данные антропологии свидетельствуют, что северные китайцы - расово неоднородная популяция, ядро которой составляет своеобразный северокитайский тип, сосредоточенный преимущественно в бассейне Хуанхэ и на западных берегах Желтого моря. Все остальные антропологические компоненты северных китайцев играют меньшую роль в их этнорасовой истории, так как очаги преимущественной концентрации этих компонентов расположены вне собственно Китая. Однако наличие их среди современного северокитайского населения указывает на его древние и тесные paco- и этногенетические связи с народами соседних стран. Центральноазиатский расовый тип связывает северных китайцев с монголами и с другими народами Центральной Азии; европеоидные элементы на северо-западе - с иранцами и тюрками Центральной Азии[18].
Что касается расово-антропологической характеристики других этносов Восточной и Центральной Азии, являющихся малыми народами, целесообразно начать такую характеристику с тех этнических общностей, которые соседствуют и взаимодействуют с северными китайцами. Из этих народов только один - дунгане (хуэй) - пользуется языком той же семьи и группы, что и китайцы. Все остальные - некитайские этносы Северного Китая, расселенные на обширной территории - от Синьцзяна на западе до Маньчжурии на востоке, - говорят на иранских или алтайских языках - тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских. Дунганская экспедиция Института этнографии Академии наук СССР в 1945 г. провела антропологическое обследование трех групп дунган - потомков хуэйских переселенцев 70-80-х годов XIX в. из Шэньси, Ганьсу и Северного Синьцзяна (Джунгарии) в Семиречье[19]. Исторические данные заставляют предполагать, что в формировании северных хуэй принимали участие разнообразные этнические общности, говорившие на тибето-китайских, алтайских и индоевропейских языках[20].
А.М. Решетов считал, что формирование этого народа шло на основе китайского языка и культуры при сильном влиянии мусульманской религии. Процесс этот протекал где-то в пределах VII-XIII вв.[21] Хуэй Восточной и Центральной Азии являются особой этнической общностью, которая хотя и пользуется различными диалектами китайского языка, но заметно отличается от китайцев (хань) по особенностям культуры и быта, а также по своему расовому составу. Антропологически дунгане (хуэй) отличаются от северных китайцев более сложным расовым составом, в формировании которого наряду с тихоокеанскими монголоидами значительную роль сыграли континентальные монголоиды и южные европеоиды. Внедрение черт континентальных монголоидов в хуэйскую этническую среду связано преимущественно с тюркоязычными народами (в первую очередь с уйгурами, в меньшей степени с узбеками, казахами и киргизами. Проникновение черт южных европеоидов связано с народами, говорившими на индоевропейских языках, особенно с ираноязычными таджиками, а в более ранние исторические эпохи с согдийцами и, возможно, тохарами.
Население Синьцзян-Уйгурского автономного района, который на большом протяжении граничит с Таджикистаном, Киргизией и Казахстаном, представлено антропологически разными народами. Монголоидные признаки в Синьцзяне с максимальной отчетливостью выражены у китайских переселенцев из Ганьсу. Антропологически для них характерен северокитайский расовый тип (ганьсуйский вариант). Северокитайские инфильтрации также присутствуют у тюркоязычных (уйгурских) обитателей районов Лобнора и Чарклыка. В состав населения Северного Синьцзяна входят различные европеоидные и монголоидные компоненты. Среди них основную роль играет памиро-ферганский тип, наиболее широко распространенный (в пределах Джунгарии) у кашгарцев, городских уйгуров и турфанских калмыков, но встречающийся и у других популяций на той же территории. У афганцев Кульджинского района выявляется восточносредиземноморский европеоидный компонент. Аналогичный компонент выделяется в Кашгарии (Южном Синьцзяне), а также среди туркмен, сихков и народностей Северной Индии. Некоторая «европеоидность» ганьсуйских и кульджин- ских китайцев зависит от присутствия восточносредиземноморских (индо-афганских) включений. Переходные монголоидно-европеоидные формы в Джунгарии представлены, прежде всего, южносибирским (туркоидным) типом. В смешении с памиро-ферганскими элементами он составляет основное ядро казахов и деревенских (кишлачных) уйгуров. Не исключена возможность его присутствия и среди монгольских народностей Синьцзяна, в частности среди торгоутов. Наиболее западное положение торгоутов среди монгольских этнических общностей (кроме калмыков) также хорошо согласуется с гипотезой о наличии здесь южносибирских компонентов, характерных для многих тюркских народов Юго-Западной Сибири и Центральной Азии[22]. Среди монголов Синьцзяна встречается и центральноазиатский (собственно монгольский) тип. Из восточноазиатских монголоидов в Джунгарии распространен северокитайский тип, преобладающий среди кульджинских китайцев и хуэй.
В целом Синьцзян представляет собой типичную контактную зону, в которой смешиваются и взаимодействуют между собой разнообразные группы популяций - монголоидные и европеоидные. С востока Синьцзян непосредственно примыкает к ареалу преобладания восточноазиатских монголоидов, связывающих северные и южные монголоидные расы. С юга за пустыней Такла-Макан лежит Тибет с его антропологически разнообразным населением, в состав которого входят южномонголоидные компоненты. С запада сразу же за синьцзянскими рубежами начинается обширная область распространения европеоидных индо-афганских и памиро-ферганских популяций. С севера с Джунгарией граничит Монголия, население которой в антропологическом отношении состоит главным образом из северных монголоидов.
Расовый состав населения автономного района Внутренняя Монголия изучен далеко не достаточно[23]. В расовой классификации В.П. Алексеева большинство монголоязычных этнических общностей включено в центральноазиатскую группу популяций сибирской локальной расы[24]. Исследователи антропологи установили, что население преобладающее в западных и центральных районах Внутренней Монголии, соответствует центральноазиатскому и южносибирскому типам, в то время как элементы, распространенные преимущественно на востоке (особенно в Барге), отвечают маньчжуро-корейскому типу. Для нас особый интерес представляет вопрос о возможном присутствии среди монголов северокитайского типа. Сопоставление друг с другом антропологических данных по чахарам Внутренней Монголии показывает, что они занимают промежуточное положение между центральноазиатскими и северокитайскими популяциями. Такой вывод хорошо согласуется с характером этнической истории чахаров, которые давно живут в ближайшем соседстве с северными китанцами и хуэй, находясь с ними в активном хозяйственно-культурном и биологическом взаимодействии. В пользу присутствия в составе монголоязычных народов северокитайских расовых компонентов говорят данные о даху- рах, живущих у северо-восточных рубежей Внутренней Монголии почти на самой границе с маньчжурской провинцией Хэйлунцзян. Среди всех монголоязычных народов дахуры стоят наиболее близко к северным китайцам и отчасти к маньчжурам, с которыми они издавна были связаны географически, хозяйственно и культурно.
Смешение между континентальными и тихоокеанскими монголоидами происходит не только в китайской, но и в монгольской этнической среде, особенно на ее южной и восточной периферии. В то же время на западных рубежах расселения монголоязычных народов, где издавна происходило их взаимодействие с различными тюркскими этносами (например, у упомянутых выше торгоутов Тарбагатая и у сарт- калмыков Киргизии, этнически близких к торгоутам), вероятно присутствие гиперморфного южносибирского типа, который, по мнению многих антропологов, сформировался в зоне древних контактов между европеоидами и континентальными монголоидами[25]. Здесь сложились две группы антропологических типов, которые по самой своей истории переходны и не могут быть строго отнесены ни к монголоидам, ни к европеоидам. Северную группу этих переходных типов можно назвать уральской, южную - южносибирской. Характерные черты центральноазиатской группы южносибирского типа свойственны большинству монголов Автономного района Внутренняя Монголия. Центральноазиатский компонент принимал участие в сложении расового состава некоторых групп китайцев (хань), особенно уроженцев провинций, непосредственно примыкающих к Внутренней Монголии. Другой южносибирский тип, имеющий метисное монголоидно-европеоидное происхождение, широко распространен, вероятно, среди казахов и киргизов Северо-Западного Китая (как и у близких к ним народов Центральной Азии). Ярко выраженными особенностями контактного южносибирского типа обладают также многие популяции уйгуров Синьцзяна, в формировании которых большую роль играло смешение континентальных монголоидов с южными европеоидами, близкими к памиро-ферганцам и индо-афганцам. К ним относятся различные европеоидные популяции, принимавшие участие в формировании расового состава населения Северного Китая (преимущественно в северо-западных его районах). В процессе их смешения с тихоокеанскими монголоидами сложился «европеизированный» ганьсуйский вариант. Тот же европеоидный компонент прослеживается и среди дунган Южного Казахстана - потомков хуэйских выходцев из Шаньси. Аналог индо-афганского компонента - памиро-ферганский тип, входящий в ту же индо-памирскую расу южных европеоидов, наиболее характерен для ираноязычных сарыколов и памирцев Юго-Западного Синьцзяна, но широко распространен во многих группах уйгуров и хуэй (а также и у их дунганских потомков в Киргизии). Однако вопрос о контактах неолитических племен Ганьсу с европеоидными популяциями Центральной Азии остается открытым.
Заселение степной зоны Южной Сибири населением современного антропологического вида наиболее активно началось с конца бронзового века и особенно активно продолжалось в железном веке, в скифское время[26]. В бронзовом и раннежелезном веках 3-1 тыс. до н.э. большинство населения Южной Сибири принадлежало к различным группам европеоидной расы. К европеоидному расовому типу принадлежит население афанасьевской, андроновской и тагарской культур[27]. Расовая принадлежность населения карасукской культуры 2-1 тыс. до н.э. была предметом научных дискуссий в середине XX в.[28]. Г.Ф. Дебецем была высказана мысль о широком распространении среди карасукцев дальневосточных узколицых монголоидов, близких к антропологическим типам древних северных китайцев. Хотя в более поздних работах он уточнял, что носители монголоидных признаков с юго-востока могут составлять лишь небольшое количество переселенцев. Смешиваясь в местной среде, они могли дать разрозненные черты или же комбинации признаков, сближавшие их с афанасьевскими и андроновскими антропологическими признаками. С.В. Киселев поддержал построения Г.Ф. Дебеца. Он дал полную и содержательную аргументацию по проблеме аналогий между памятниками карасука и синхронными памятниками иньского Китая. Однако на основе данных исследований краниологической карасукской серии В.П. Алексеев доказал, что вывод о наличии монголоидных черт у ка- расукцев несостоятелен, поскольку черепа этой серии имеют выраженные европеоидные черты. В конечном счете он делает вывод, что «наличие демонстративных археологических параллелей археологическим памятникам в одновременных памятниках Северного Китая и Монголии должно рассматриваться в свете палеоантропологических данных как результат культурного взаимодействия, а не миграции населения юго-востока в Минусинскую котловину» [29].
Нет палеоантропологических материалов, которые позволили бы сделать вывод о широком распространении восточных монголоидов на запад и северо-запад в сторону современного Синьцзяна и земледельческих оазисов Центральной Азии. Население этого региона в эпоху неолита и бронзы принадлежало к различным европеоидным расам. Монголоидные популяции в составе этого населения, по-видимому, отсутствовали[30].
В античный период (VII-VI вв. до н.э. - IV-V вв. н.э.) в земледельческих оазисах Центральной Азии взаимодействовали те же европеоидные расы, что в неолите и бронзовом веке. Наряду с ними в некоторых районах (например, в Семиречье и Приаралье) присутствовали монголоидные популяции континентального облика[31]. Для Синьцзяна в нашем распоряжении почти нет никаких антропологических данных по эпохам бронзы и раннего железа. Однако черепа из Лобнора, предположительно датируемые серединой 1 тыс. до н.э. принадлежали европеоидам, которые и во все последующие периоды истории играли главную роль в расовой структуре коренного населения Восточного Туркестана[32].
На территории, простирающейся от Желтого моря до Тянь-Шаня и от Амура и пустыни Гоби до Циньлина и Тибета, в настоящее время взаимодействуют этнически и антропологически разнородные популяции, которые принадлежат к трем большим группам рас: тихоокеанским монголоидам, континентальным монголоидам и южным европеоидам. Все эти группы связаны друг с другом промежуточными формами, среди которых могут быть как типы, свидетельствующие о генетическом родстве разных рас, так и типы, сложившиеся в процессе их метисации.
Таким образом, все крупные народы Северных районов Восточной и Центральной Азии оказываются в расовом отношении неоднородными. Китайцы (хань) при преобладании восточномонголоидных компонентов обнаруживают на северных рубежах своего ареала смешение с центральноазиатскими популяциями, а на западных границах - с различными формами южных европеоидов. Этнически близкие к китайцам хуэй включают главным образом те же расовые типы; однако удельный вес европеоидов в их составе гораздо выше. Маньчжуры и близкие к ним этносы Северо-Восточного Китая принадлежат к вариантам дальневосточной расы, но на окраинах своего расселения взаимодействуют с континентальными монголоидами. Монголоязычные народы Северного Китая принадлежат большей частью к континентальным монголоидам центральноазиатской группы, но на востоке включают восточномонголоидные элементы, а на западе - метисные формы южносибирского типа. Тюркоязычные этносы рассматриваемой территории в расовом отношении еще более смешаны. Казахи и частично киргизы относятся к южносибирской расе; уйгуры же наряду с южносибирскими компонентами включают и европеоидные (памиро- ферганские) типы, которые во многих уйгурских популяциях даже преобладают. Этнически очень своеобразные уйгуры района Лобнора по многим признакам обнаруживают сходство с формами дальневосточной расы (возможно, в этом отношении сказывается влияние тибетцев)[33].
В современных работах по этнической антропологии все больше внимания уделяется другой группе разграничительных расовых признаков - особенностям с дискретным характером изменчивости. Для объективности научных выводов важно, чтобы любая изучаемая группа популяций, расселенная на определенной территории, была охарактеризована по наибольшему количеству морфологических и физиологических признаков с четко выраженной межгрупповой ареальной изменчивостью. Среди разграничительных признаков должны быть как особенности с непрерывной (трансгрессивной) вариабельностью, так и признаки, изменчивость которых имеет прерывистый (дискретный) характер.
Среди одонтологических дискретных признаков с ясно выраженными групповыми ареальными вариациями лучше всего изучена лопатообразная форма резцов. У народов соседних с Китаем стран Восточной, Центральной и Северной Азии лопатообразная форма резцов встречается почти столь же часто, как и в китайских популяциях. Максимальная концентрация этой особенности (90%) отмечена у монголов и у некоторых групп японцев, а также у корейцев и якутов (60-90%). Очень высока доля лопатообразной формы резцов во всех эскимосских, алеутских и индейских популяциях (80-100%). Таким образом, несомненно, что для всех без исключения популяций восточных, северных, северо-восточных (арктических) и американских монголоидов характерна высокая концентрация лопатообразной формы резцов, не встречающаяся больше нигде на нашей планете за пределами основного ареала расселения различных вариантов монголоидных рас[34]. Кроме лопатообразной формы резцов А.А. Зубов, опираясь на собственные материалы и данные специальной литературы, проследил этногеографические групповые вариации других одонтологических признаков[35]. Наибольшее одонтологическое сходство народы Китая обнаруживают с монголоидными популяциями Центральной, Северной и Северо-Восточной Азии[36].
В настоящее время в этнической антропологии все большее значение приобретают данные дерматоглифики. Для сравнения различных популяций по основному типу узоров на подушечках пальцев рук обычно вычисляется так называемый дельтовый индекс, т.е. среднее количество дельт на одного обследованного субъекта в каждой группе. Чем выше этот индекс, тем сложнее дерматоглифический рисунок, более высокие дельтовые указатели отражают большую частоту петлевых и особенно круговых узоров в сопоставляемых популяциях. О наличии в Центральной Азии и Восточной Сибири обширного ареала высокой концентрации круговых узоров на подушечках пальцев и соответственно больших средних величин дельтового индекса говорят дерматоглифические материалы Г.Л. Хить по монголам МНР[37], М.В. Волоцкого[38] и Т.Д. Гладковой[39] по бурятам, Т.Д. Гладковой и Г.Л. Хить по якутам[40], Т.Д. Гладковой и М.Г. Левина по чукчам[41]. У континентальных монголоидов Северной Азии концентрация круговых узоров выше, чем у монголоидов тихоокеанских (восточных и южных).
Для этнической антропологии Восточной и Центральной Азии важную информацию может предоставить исследование групп популяционных маркеров: групп крови, генов, антигенов, белков, ферментов и т.д. Библиография по этим вопросам для населения Восточной и Центральной Азии приведена в комплексном исследовании Н.Н. Чебоксарова[42]. Просмотр некоторых специальных работ показывает, что к северным китайцам по частоте генов системы ABO близки корейцы[43], монголы МНР[44], народы Дальнего Востока России - нанайцы, ульчи, нивхи[45], буряты, якуты, долганы, некоторые популяции алтайцев, хакасов и других народов Южной и Западной Сибири[46]. Для всех этих популяций характерен особый внутрисибир- ский серологический тип с преобладанием формулы r>q>p, высокой частоты гена q (до 0,3) и с большой долей группы генных частот крови О по сравнению с А[47]. Тип этот можно назвать также центральноазиатским, поскольку Южная Сибирь и Монголия историкогеографически относятся к Центральной Азии; он оказывается очень сходным с восточноазиатским типом северных китайцев и корей- цев[48]. Аналогичные процессы постепенного выклинивания гена q, а вслед за ним и р (при сохранении «локальных пиков» его концентрации) и вместе с тем возрастание частоты рецессивного гена r наблюдаются также в Сибири, к востоку от Енисея, где выделяется арктический серологический тип с частотой r, доходящей местами до 0,9[49]. Процессы эти стимулировались миграциями с последующей изоляцией и вызванным ею дрейфом генов. Закономерности пространственного распределения групп крови, установленные Я.Я. Рогинским, подтверждаются серологическими материалами по окраинным популяциям всего бассейна Тихого океана[50].
Антропологические исследования позволяют предполагать, что возрастание частоты фактора q в популяциях Китая и других стран Восточной, Центральной и Южной Азии, принадлежащих к различным расам, по крайней мере частично может быть объяснено иммунологическим преимуществом в случае заражения и заболевания оспой или чумой людей с группами крови В и О перед людьми с группами А или АВ338.
Вероятно, что в конце каменного века, когда происходило расселение людей из восточной половины Азиатского материка, «исходные» восточноазиатские популяции имели совсем иное распределение групп крови системы ABO, чем их современные потомки. Это распределение было сравнительно близко к генным концентрациям, наблюдаемым в настоящее время в популяциях Северо-Восточной Сибири, где роль эпидемий оспы и других инфекционных болезней до начала европейской колонизации была, вероятно, небольшой. Восточноазиатский и центральноазиатский типы распределения групп крови ABO начали складываться гораздо позднее, скорее всего в период неолита, когда в связи с развитием земледелия и скотоводства стала увеличиваться численность и подвижность населения, что в условиях низкого санитарно-гигиенического уровня тех времен должно было вызвать распространение эпидемий. Процессы эти протекали, вероятно, одинаково во всех популяциях Восточной и Центральной Азии (включая Китай и Индию), независимо от их принадлежности к монголоидным, австралоидным или европеоидным расам[51].
Группы крови системы MN изучены у китайцев гораздо хуже, чем системы ABO. По распределению фенотипов и генотипов системы MN с китайцами сходны их северные соседи - народы Центральной Азии и Южной Сибири (монголы МНР, буряты, тофалары, тоджинцы и тувинцы Восточных Саян)[52]. Таким образом, континентальные (северные) монголоиды Южной Сибири и Центральной Азии по параметрам системы MN должны быть отнесены к тому же серологическому типу, что и популяции Восточной и Юго-Восточной Азии, входящие в состав тихоокеанских (восточных и южных) монголоидов[53].
Исследования, проведенные антропологами по изучению групп крови «резус»[54], имеющие большое значение для этнической антропологии Центральной и Восточной Азии, выявили, что между народами Китая, принадлежащими к тихоокеанским монголоидам, и их северными континентально-монголоидными соседями проходят не только расово-морфологическая, но и серологическая границы (по системе резус), так как средняя частота многих факторов этой системы (D, с, е) в Сибири (к востоку от Обь-Енисейского водораздела) промежуточна между частотами соответствующих факторов в Восточной Азии[55].
Таким образом, по всем перечисленным особенностям северные китайцы обнаруживают большое сходство с тибетцами, маньчжурами, корейцами, несколько менее - с японцами, а по некоторым маркерам с континентально-монголоидными популяциями Центральной Азии и Южной Сибири.
Таким образом, на северных и отчасти на западных рубежах своего ареала тихоокеанские монголоиды, как мы уже знаем, с глубокой древности соприкасались с монголоидами континентальными. В настоящее время различные типы этой последней группы рас преобладают среди некоторых народов Маньчжурии (хэчжэ, орочонов, эвенков), монголов Внутренней Монголии и Синьцзяна, а также среди многих тюркоязычных этносов - киргизов, казахов и др. Среди народов Северо-Западного Китая, особенно в Нинся-Хуэйском и Синьцзян- Уйгурском автономных районах, тихоокеанские и континентальные монголоиды смешиваются не только между собой, но и с различными европеоидными популяциями, известными в Центральной Азии начиная с неолита и бронзового века. В настоящее время тихоокеанские монголоидные типы, сильно смешанные с различными европеоидными компонентами, преобладают в составе всех групп хуэй, тогда как континентальные монголоиды (кроме казахов и киргизов) присутствуют в виде примесей у уйгуров, которые в массе, несомненно, характеризуются европеоидными чертами. Неизвестно, где в пределах современной Восточной и Центральной Азии проходила граница между ареалами расселения монголоидных и европеоидных популяций. На севере ареала тихоокеанские монголоидные группы взаимодействуют с континентальными вариантами этой же группы. На западной границе ареала с неолита и бронзового века проходит межрасовая метисация между монголоидами и различными европеоидными популяциями, жившими в то время в Центральной Азии.
Глава 2. Этнокультурные контакты в период палеолита и неолита
В основе современного подхода к проблемам культурной дифференциации палеолита лежат представления о многофакторном характере изменчивости набора каменного инвентаря. На состав и соотношение элементов индустрии влияют принадлежность обитателей стоянки (культурный фактор) и хозяйственная специфика памятника (функциональный фактор). Множество вариантов в сочетаниях артефактов, включая в том числе типологические и статистические, может наблюдаться в пределах единого культурного слоя.
Для палеолитических памятников, где не прослеживаются четко выделенные локальные культуры, характерно понятие культурного ареала. В пределах ареала выделяются зоны локальных вариантов индустрии с нечеткими, расплывчатыми границами. Они обусловлены, вероятно, диффузией - медленным распространением на больших территориях элементов культуры благодаря контактам, обмену, небольшим ненаправленным передвижениям групп людей. Археологическим признаком диффузии может быть проникновение отдельных типов вещей в непохожие по общему облику культуры.
«Интернациональность» исследования свойственна палеолитове- дению в гораздо большей степени, чем остальным разделам археологии, поскольку каменные индустрии обнаруживают сходство на широчайших территориях.
Первоначальное заселение территории Центральной и Восточной Азии связано, скорее всего, с северной миграционной волной африканских Homo erectus[56]. Согласно биостратиграфическим данным из отложений раннепалеолитической стоянки Карама, проникновение человека на северо-запад Алтая происходило 600-800 тыс. лет назад[57]. В настоящее время это наиболее древние культуросодержащие слои с надежным литологическим и биостратиграфическим обоснованием, выявленные в Северной и Центральной Азии. Относительно ранняя хронологическая позиция алтайских комплексов начальной поры верхнего палеолита позволяет предположить, что выделенные на Алтае технологические тенденции во многом предопределили основные пути развития палеолитических традиций в Северной и Восточной Азии[58].
Считается, что появление в Центральной Азии людей современного вида связано с расселением генетически единой волны кавказо- идной популяции, продвигавшейся 50-40 тыс. лет назад первоначально в широтном[59], а впоследствии и в меридиональном направлении.
Археологических свидетельств, датируемых этим временем, известно очень немного. В особенности это относится к надежно документированным памятникам каргинского времени (30-22 тыс. лет назад), общее число которых не превышает двух десятков объектов[60].
К древнейшим каменным изделиям, датированным самыми ранними из выявленных пока этапов нижнего палеолита Центральной и Восточной Азии, относятся большинство местонахождений, открытых в районе Кэхэ[61]. Наличие одинаковых с Западом чрезвычайно специфических черт в культуре Китая может быть объяснено единством их базовых отделов, сходными тенденциями в развитии на последующих этапах и, очевидно, непрекращающимися контактами с соседними регионами расселения нижне- и среднепалеолитических гоминид[62].
Вариабельность среднепалеолитических индустрий на территории Северной, Центральной и Восточной Азии связана с процессами адаптации местного населения к различным палеогеографическим условиям и особенностям сырьевой базы. Горный Алтай является единственным регионом, где прослеживается непосредственная смена мустьерских (в классическом, выработанном на материалах Западной Евразии понимании) комплексов верхнепалеолитическими. Таким образом, материалы палеолитических комплексов Горного Алтая являются очень важным объектом для осмысления эволюционных процессов развития среднепалеолитических и верхнепалеолитических индустрий Северной и Центральной Азии[63].
В целом на этой территории в период верхнего палеолита сохранялись относительно стабильные и многокомпонентные природные условия, которые оставили свой отпечаток на истории становления и развития палеолитических культурных традиций. Памятники раннего верхнего палеолита Центральной Азии немногочисленны и разнообразны технико-типологически, что, видимо, исключает возможность их объединения в единую археологическую культуру, однако развивались они на основе культурных традиций, ранее всего фиксирующихся в памятниках Алтая[64]. Ранние этапы этого процесса отмечены по немногочисленным памятникам Забайкалья, где исследователями по признакам технологии первичного расщепления выделены так называемые пластинчатая и отщеповая линии развития[65]. В приенисей- ской области к ранним памятникам отщеповой традиции могут быть отнесены Куртак-4[66] и в какой-то степени нижний комплекс Усть- Ковы[67]. Материалы из этих стоянок, так же как и из некоторых других, могут являться тем субстратом, на основе которого возникают впоследствии различные культуры заключительного этапа верхнего палеолита.
В инвентаре этих памятников есть различные формы, находящие точные аналогии в хронологически различных материалах стоянок Приангарья и Енисея - например, пикообразные орудия, подобные изделию из пластинчатой Мальты[68], где представлены также и дисковидные ядрища, или унифасиальные двуконечные острия, подобные находкам из Игетейского Лога I[69]. Можно указать и другие черты сходства, например, в категории скребел - обушковые и с вентральной подтеской[70], которые широко представлены в различных памятниках палеолита Сибири. Эти разновременные аналогии оказываются закономерным отражением как сходства трудовых процессов и внешних условий (т.е. обуслвлены адаптацией материальной культуры человека верхнего палеолита Сибири к природной ситуации этого времени), так и свидетельством определенного культурного единства этих территорий. Эту мысль подкрепляет определенное сходство в весьма консервативной категории инвентаря (украшениях), являющихся средством самоидентификации[71].
Древнейший из открытых на севере Китая памятников лёссовой эпохи Шуйдунгоу (Ордос) с его очевидными чертами наследия в индустрии традиций предшествующего этапа каменного века дает возможность не только с достаточной полнотой характеризовать начальную стадию верхнего палеолита бассейна Хуанхэ, но и ретроспективно реконструировать особенности базовой культуры, из которой он вы- рос[72]. Находки из Шуйдунгоу обладают специфическими особенностями как в типологии орудий, так и в технике их изготовления[73]. Отдельные элементы в индустрии Шуйдунгоу (ориньякские ножи и другие элементы ориньяка и солютре) свидетельствуют о том, что верхнепалеолитическая культура этого региона, очевидно, поддерживала контакты с Евразией[74].
Связь нижне- и среднепалеолитических культур востока Азии с западными территориями продолжала, по-видимому, сохраняться и на позднем этапе этого периода, хотя теперь в большей чем когда-либо степени в культуре бассейна Хуанхэ начали проявляться черты своеобразия.
Классическим памятником микролитической по стилю верхнепалеолитической культуры Северного Китая считается Шарооссогол[75].
Культура, обнаруженная на этом памятнике, очевидно, формировалась прежде всего в полупустынной и степной зоне Центральной Азии[76]. В пределы этой культуры входили также окраинный области лёссового плато, а влияние ее распространялось еще далее на восток и юго-восток, что подтверждают открытия в Сяонаньхае[77].
В целом верхнепалеолитический комплекс центральных районов Внутренней Монголии находит аналогии в североазиатских материалах соответствующего времени. Двусторонняя техника обработки орудий, отчетливо проявляющаяся на примерах ряда изделий Внутренней Монголии, характерна, как теперь выясняется, и для палеолита Енисея. Близкие аналогии с Сибирью устанавливаются, кроме того, при сравнениях проколковидных изделий подпризматических леваллуа- ских по типу нуклеусов, концевых скребков и скребков из отщепов, топоровидных орудий, микронуклеусов[78]. Таким образом, можно достаточно точно установить наличие контактов населения территории Внутренней Монголии и Маньчжурии с севером, прямых миграций населения из тех районов на юг. Несомненно, они имели общую подоснову в культуре раннего этапа верхнего палеолита, когда население степей севера и центра Азии формировало базу новой, микролитической в основе, технической традиции, что ярко раскрывают коллекции из Шарооссогола, Чжиюя и Линцзи.
Примерно в VI-V тыс. до н.э. на территории Центральной и Восточной Азии происходил сложный процесс, именуемый иногда «неолитической революцией», суть которого сводится к тому, что на смену экономике присваивающего типа, определявшей содержание культур древнекаменного века, пришло основанное на земледелии и скотоводстве производящее хозяйство. Прогрессивные изменения в экономике дали мощный толчок развитию региона: эпоха неолита и следующего за ним бронзового века - время интенсивного формирования этнических и культурных общностей.
На данный момент в Китае и Центральной Азии открыто и в той или иной мере изучено значительное число неолитических культур и их локальных вариантов[79]. Анализ археологических свидетельств дает возможность исследовать не только материальный быт носителей этих культур, но и их мировоззрение.
Период неолита начинается со значительных внешних воздействий на китайскую экономику и социальную жизнь популяций, связанных с искусственной земледельческой экологией[80]. Любая аграрная среда распространяется путем медленного расширения своего ареала за счет освоения новых земель, необходимого по мере оскудения первоначально использовавшихся почвенных ресурсов. Культура, передвигавшаяся из ближневосточных аграрных районов, в частности из выявленного Г. Чайльдом «полумесяца плодородных земель»[81] на территорию северокитайской равнины, диагностируется благодаря специфике организации земледельческих поселений, характерных для Ближнего Востока, где их появление обусловлено неоднократным повторным заселением поселков. В результате на местах постоянных поселений, занимавших оптимальное положение в местном рельефе и имевших надежные источники воды и топлива, возникали «жилые холмы» - телли, а во вновь освоенных местностях для новых земледельческих поселков сооружались специальные глинобитные платформы, на которых строились дома[82]. Также общей особенностью для всей полосы этого расселения было использование в качестве домашней бытовой и ритуальной посуды глиняных сосудов в виде глубоких мисок и кувшинов с различного рода геометрическими росписями[83].
Источники, позволяющие реконструировать духовную культуру той эпохи, можно разделить на две большие группы: вещественные материалы (захоронения, культовые места, планировка и устройство жилищ и поселений), с одной стороны, и предметы искусства - с другой. Наиболее массовым видом последних для ряда неолитических культур Центральной Азии и Китая являются керамические сосуды, украшенные сложной по своей семантике полихромной росписью, смысловое прочтение которой может служить одним из способов проникновения в духовный мир предков древних народов.
Научные археологические исследования в Китае фактически начинаются в 1920-х годах, когда раскопки неолитических памятников были предприняты в провинции Ганьсу. Тогда исследователи обратили внимание на сходство яншаоской росписи с орнаментацией керамики из Анау, Суз и Триполья[84]. Более того, выдвигалась теория о том, что «протокитайцы» - создатели культуры крашеной керамики - были мигрантами с запада. Первоначально они, продвигаясь в восточном направлении, достигли Ганьсу, а затем проникли на территорию Хэна- ни[85]. Однако новые археологические данные позволили предполагать, что крашеная керамика в Китае автохтонна. А вместо предполагавшегося ранее импорта с запада имело место взаимовлияние ближне- и дальневосточного региональных комплексов крашеной керамики. Были обоснованы допущения, что в ряде случаев, напротив, именно запад был подвержен влиянию востока[86]. Существовала также точка зрения, что «протокитайцы» обитали в бассейне Хуайхэ еще в донеолитиче- ское время, а впоследствии туда переселились и смешались с ними другие племена, принесшие с собой культуру крашеной керамики. Одна из теорий была основана на тезисе, что на рубеже IV-III тыс. до н.э. из Ирана в Центральную Азию шла интенсивная инфильтрация земледельцев, в результате чего на этих территориях возникли перемещения масс земледельческого населения. В итоге перемещений носителей культуры расписной керамики Центральной Азии одна из племенных групп где-то в районе современного Синьцзяна вступила в контакт с местными доземледельческими монголоидными племенами, населявшими тогда Северный Китай, Монголию и ряд смежных районов Азии.
Открытия, сделанные в последние десятилетия в результате археологических исследований древних памятников неолитического и бронзового периодов на территории Китая и Центральной Азии, фактически отвечают на вопросы о существовании этнокультурных взаимодействий между этими регионами, их масштабах, интенсивности и периодичности. На данный момент установлено, что на севере, в пределах древней Маньчжурии, степных и пустынных районов Внутренней Монголии и Восточного Туркестана (Синьцзян), а также частично на территориях провинций, расположенных в зоне лёссового плато бассейна Хуанхэ получили распространение разного рода локальные варианты микролитического неолита. При изучении материальной культуры народов Китая и народов севера Центральной Азии эпохи неолита создается устойчивое впечатление об их контактах, поскольку существует определенная схожесть в сюжетах и оформлении предметов. Отчетливо вырисовываются несколько ареалов, отличающихся по облику распространенных там неолитических культур. В хозяйственнокультурной специфике двух основных зон на территории Китая в неолитическое время прослеживается граница, в целом совпадающая с границей двух лингвистических ареалов. Разумеется, наличие экологической, хозяйственно-культурной и лингвистической границы не означало полной изолированности двух зон друг от друга. И в этом отношении данные археологии обнаруживают совпадение с лингвистическими фактами[87]. Различия приемов выполнения художественных образов, а также смена набора этих образов и связанных с ними систем абстрактно-геометрических орнаментов позволяют говорить о значительных процессах этнокультурных изменений в Центральной Азии и Северном Китае в период, разделяющий неолитическую и бронзовую эпохи.
Е.Б. Баринова
Из книги «Этнокультурные контакты Китая с народами Центральной Азии в древности и средневековье»
[1] Чебоксарова И.А., Чебоксаров Н.Н. Формирование антропологического состава населения Китая // Этническая история народов Восточной и ЮгоВосточной Азии в древности и средние века. Вып. 2. М.: Наука, 1981. С. 16; Dennell R. Hominid Dispersals and Asian Biogeography during the Lower and Early Middle Pleistocene // AsP. 2004. Vol. 43. № 2. P. 206-226.
[2] Barbour G£. Pleistocene History of the Huangho [China] // Society of America Bulletin. December 1. 1933. V. 44, № 6. P. 1143-1160; Wen-Chung Pei. The Recent Progress of a Quaternary Study in China // Quartur. 1939. Vol. 2. P. 120-132; Teilhard de Chardin P. Early Man in China. Peking: Institut de Geo- Bioloie, 1941; Terra H. de Pleistocene Formations and Stone Age Man in China // Institut de Geo-Biologie Publication. Peking: Institut de Geo-Biologie, 1941. № 6. P. 1-54; Movius H.L. Early Man and pleistocene Stratigraphy in Southern and Eastern Asia // Papers of the Peabody Museum of American Archaeology and Ethnology of Harvard University. 1944. Vol. 19. № 3; Wen-Chung Pei. The
Zoographical Divisions of Quaternary Mammalian Fauna in China // Vertebrata palasiatica. 1957. Vol. 1. № 1. P. 9-24; Gao Xing. New Light on the Earliest Hominid Occupation in East Asia // Current Anthropology. 2005. Vol. 45. S. 115-120.
[3] Sagart L. Chinese and Austronesian: Evidence for a Genetic Relationship // JCL. 1993. Vol. 21. № 1. P. 1-63; Ibid. Chinese, Austronesian, Indo-European // IRCL. 1996. Vol. 1. № 1. P. 41-44; Ibid. Proto-Austronesian and Old Chinese Evidence for Sino-Austronesian // Oceanic Linguistics. 1994. Vol. 33. № 2. P. 271-308; Ibid. Questions of Method in Chinese-Tibeto-Burman Comparison // CLAO. 1995. Vol. 24. № 2. P. 245-255; Ibid. The Roots of Old Chinese. Amsterdam Studies in Theory and History of Linguistic Science: Series 4, Current Issues in Linguistic Theory. Amsterdam: John Benjamins, 1999; Sagart L. Reply to Ting's Review of The Roots of Old Chinese // JCL. 2002. Vol. 30. № 2. P. 392-403; Ibid. The Chinese Names of the Four Directions // JAOS. 2004. Vol. 24. № 1. P. 69-76;
[4] Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Китая. М.: Наука. 1982. С. 3; Keates S.G. Home Range Size in Middle Pleistocene China and Human Dispersal Patterns in Eastern and Central Asia // AsP. 2004. Vol. 43. № 2. P. 227-247; Mair V.H. Prehistoric European and East Asian Flutes // Studies in Chinese Language and Culture: Festschrift in Honour of Christoph Harbsmeier on the Occasion of His 60th Birthday / eds. C. Anderl, H. Eifring. Oslo: Hermes, 2006. P. 209-216.
[5] Дебец Г.Ф., Левин М.Г., Трофимова Т.А. Антропологический материал как источник изучения вопросов этногенеза // СЭ. 1952. № 1. С. 22-35; Гинзбург В.В. Некоторые проблемы изучения взаимосвязи расогенеза и этногенеза // СЭ. 1968. № 4. С. 43-51; Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 114-124; Чебоксаров Н.Н. Данные антропологии в разработке проблем происхождения и этнической истории тюркских народов // Тез. докл. Всесоюз. тюркологической конф.). Алма-Ата, 1976. С. 4-39; Он же. Южноазиатская историко-этнографическая провинция // Этнические процессы в Южной Азии. М., 1976. С. 109-111; Чебоксаров Н.Н, Чебоксарова И.А. Народы, расы, культуры. М.: Наука, 1971. С. 108-112; Cheboksarov N.N. Human Races and Populations // Races and Peoples. Contemporary Ethnic and Racial Problems. M., 1974. P. 45-62; Аксянова Г.А., Дубова Н.А., Евтеев А.А., Рыкушина Г.В. Анализ последствий адаптации у некоторых евразийских групп (по данным краниологии, соматологии и одонтологии) // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям / Отв. ред. А.П. Деревянко, А.Б. Куделин, В.А. Тишков. М.: РОсСпЭН, 2010. С. 186-195.
[6] Бромлей Ю.В. Этнос и эндогамия // СЭ. 1969. № 6. С. 89; Он же. Этнос и этносоциальный организм // Вестник академии наук. 1970. № 8. С. 48-54; Он же. Этнос и этнография ... С. 114-124; Bromley Yu.V. Soviet Ethnography: Main Trends. M.: Academy of Sciences, 1976. Р. 24-39, 247-301.
[7] Балуева Т.С., Дерябин В.Е. Изучение расовой и половой специфики внутригрупповых корреляций размеров лица, используемых при антропологической реконструкции // Вестник антропологии. Вып. 5. М., 1998. С. 59-69.
[8] Чебоксаров Н.Н. Основные принципы антропологических классификаций // ТИЭ. Нов. сер. М., 1951. Т. XVI. С. 312-319.
[9] Чебоксаров Н.Н. Основные этапы формирования антропологического состава населения Восточной Азии / VII МКАЭН (Москва, август 1964 г.). М., 1964 (отд. отт.). С. 1-3.
[10] Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Китая ... С. 52-53.
[11] Чебоксаров Н.Н. Основные этапы формирования ... С. 1-3; Cheboksarov N.N. The Ethnic Anthropology of the Eastern Asia. M.: Nauka, 1966; Ibid. The Processes of National Consolidation in the Countries of Southern and South-Eastern Asia // VI WCS (Evian), 1966; Tcheboksarov N.N. Problemes essentiels d'anthropologie ethnique de l'Asie du Sud-Est // XXIX ICO. P., 1973;
Балуева Т.С., Веселовская Е.В., Григорьева О.М., Пестряков А.П. Становление и динамика облика населения Сибири и Казахстана // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям / отв. ред. А.П. Деревянко, А.Б. Куделин, В.А. Тишков. М.: РОС- СПЭН, 2010. С. 182-186.
[12] Северокитайский тип, наиболее многочисленный среди населения бассейна Хуанхэ. В Ганьсу этот тип представлен особым северо-западным вариантом, несущим следы смешения с европеоидами. Joyce T.A. Notes of the Physical Anthropology of Chinese Turkestan and the Pamirs // Journal of Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1912. № 62. Р. 450-484. Ганьсуйский вариант образовался в результате примеси к северокитайскому типу европеоидных элементов, связанных с расселенными на севере-западе Китая уйгурами, а может быть, и еще более древними популяциями вплоть до скифов и тохаров I тыс. до н.э.
[13] Этот вариант сформировался, вероятно, в процессе брахицефализации северокитайского типа и его взаимодействия с континентальными монголоидами соседних территорий.
[14] Чебоксаров Н.Н. Дунганская экспедиция // КСИЭ. Вып. 3, 1947. С. 24-34; Он же. Антропологический состав населения современного Китая в палеолите, мезолите и неолите // Ранняя история народов Восточной Азии. М.: Наука, 1977. С. 86-88; Гинзбург В.В., Дебец Г.Ф., Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н. Очерки по антропологии Казахстана // КСИЭ. Вып. 16. 1954. С. 42-68; Сушан- ло М.Я. Дунгане (историко-этнографический очерк). Фрунзе: Илим, 1971. С. 16-17; Joyce T.A. Notes of the Physical Anthropology of Chinese Turkestan and the Pamirs . С. 470-484.
[15] Решетов А.М., Чебоксаров Н.Н. Антропология и этнография о происхождении китайцев // РН. 1973. № 3. С. 92-93.
[16] Левин М.Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока // ТИЭ. Новая серия. Т. XXXVI. М.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 304; Золотарева И.М. О некоторых проблемах этнической антропологии Северной Азии (в связи с работами Г.Ф. Дебеца) // СЭ. 1971. № 1. С. 36-44.
[17] Чебоксаров Н.Н. Основные направления расовой дифференциации в Восточной Азии // ТИЭ. Новая серия. Т. II. 1947. С. 28-29.
[18] Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Китая .... С. 116-117.
[19] Чебоксаров Н.Н. Дунганская экспедиция ...
[20] Сушанло М.Я. Дунгане (историко-этнографический очерк) ... С. 41-79; Решетов А.М. Об этническом своеобразии хуэй и уровне их этнической консолидации // Этническая история народов Азии. М., 1972. С. 137-149.
[21] Решетов А.М. Об этническом своеобразии хуэй ... С. 140.
[22] Чебоксаров Н.Н. Калмыки Западного Улуса // АЖ. 1935, № 1. С. 58.
[23] Чебоксаров Н.Н. Основные принципы антропологических классификаций ... С. 317-320; Левин М.Г. Этническая антропология ... С. 49-58.
[24] Алексеев В.П. Генетические аспекты антропологии // РН. Вып. I. 1971. С. 52-76.
[25] Чебоксаров Н.Н. Основные принципы антропологических классификаций ... С. 317; Алексеев В.П. Генетические аспекты антропологии ... С. 46.
[26] Зайцева Г.И., Семенцов А.А., Бурова Н.Д., Лебедева Л.М, Дергачев В.А., Дирксен В.Г., Лохов К.И., Капитонов И.Н. Заселение степной зоны северной Евразии в Эпохи бронзового - железного веков (2-е тысячелетие до н.э. - 1-е тысячелетие н. э.): проблемы хронологии, изменения окружающей среды и миграции // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям / Отв. ред. А.П. Деревянко,
А.Б. Куделин, В.А. Тишков; Отд-ние ист.-филол. наук РАН. М.: РОССПЭН, 2010. С. 83.
[27] Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР // ТИЭ. Новая серия. Т. IV. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. С. 61-83; Левин М.Г. Этническая антропология ... С. 155-177; Алексеев В.П. Происхождение хакасского народа в свете данных антропологии // Материалы и исследования по археологии, этнографии и истории Красноярского края. Красноярск, 1963. С. 135-164.
[28] Дебец Г.Ф. Расовые типы населения Минусинского края в эпоху родового строя // АЖ. 1932. № 2. С. 26-48; Он же. Палеоантропология СССР ... С. 82; Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 106-183.
[29] Алексеев В.П. Происхождение хакасского народа в свете данных антропологии ... С. 159.
[30] Гинзбург В.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии. М.: Наука, 1972. С. 48-89.
[31] Там же. С. 99-189.
[32] Юзефович А.Н. Древние черепа из окрестностей озера Лоб-Нор // Сборник музея антропологии и этнографии. Т. X. Л., 1949; Тенишев Э.Р. Еще раз о происхождении лобнорцев / VII МКАЭН. М.: Наука, 1964. С. 7-8.
[33] Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Китая ... С. 131-133.
[34] Зубов А.А. Этническая одонтология. М.: Наука, 1973. С. 101-104.
[35] Зубов А.А. Одонтология. Методика антропологических исследований. М.: Наука, 1968; Зубов А.А. Этническая одонтология ...
[36] Халдеева Н.И. Буряты, хакасы, Дальний Восток // Этническая одонтология СССР. М.: Наука, 1979. С. 187-211.
[37] Хить Г.Л. Расовая дифференциация населения СССР (соматологический и дерматоглифический аспекты) // РН. Вып. 5. 1975. С. 76.
[38] Волоцкой М.В. Географическая изменчивость пальцевых узоров // Краткие сообщения о науч. работах НИИ и Музея антропологии МГУ за 1938-1939 гг. М., 1941. С. 18-22.
[39] Гладкова Т.Д. Особенности дерматоглифики некоторых народностей СССР // Сов. антропология. 1957. № 1. С. 83-90.
[40] Гпадкова Т.Д., Хить Г.Л. Материалы по дерматоглифике некоторых народов Сибири // Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. М.: Наука, 1968. С. 127-147.
[41] Гладкова Т.Д., Левин М.Г. Дерматоглифика чукчей // ВА. Вып. 3. 1960.
[42] Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Китая ... С. 215-248.
[43] Lee S.Y. Further Analysis of Korean Blood Types // Yonsei Medical Journal. Vol. 6. 1965. Desemder 3. Seul. P. 16-25; Ibid. Further Analysis of Korean Blood Types // Hanzaigaku zasshi («Acta criminalistica et medicina legalis Japonica»). 1967. Vol. 33. № 3.
[44] Шарав Чимиддуламын. Групповые свойства крови у монголов. Автореф. дис. ... канд. биол. наук. М., 1970. 23 с.; Золотарева И.М. О некоторых проблемах этнической антропологии ... С. 36-45.
[45] Рычков Ю.Г. Некоторые аспекты серологических исследований в антропологии // ВА. Вып. 19. 1965. С. 95-105.; Рычков Ю.Г., Перевозчиков И.В., Шереметьева В.А., Волкова Т.В., Башлай А.Г. К популяционной генетике коренного населения Сибири. Восточные Саяны (материалы Сибирской антропологической экспедиции) // ВА. Вып. 31. 1969. С. 3-32.
[46] Золотарева И.М. Распределение групп крови у народов Северной Сибири / VII МКАЭН. М., 1964; Рычков Ю.Г., Перевозчиков И.В., Шереметьева В.А., Волкова Т.В., Башлай А.Г. К популяционной генетике ...; Золотарева И.М, Башлай А.Г. Серологические исследования в Якутии // СЭ. 1968. № 1. С. 46-55; Бунак В.В., Беневоленская Ю.Д., Давыдова Т.Д., Жомова В.К. Корреляция частот наследственных факторов крови в популяциях Сибири // Тезисы докладов XIII Международного конгресса по переливанию крови. М., 1969; Алексеев В.П., Беневоленская Ю.Д, Гохман И.И. Давыдова Г.М., Жомова В.К. Антропологические исследования на Лене // СЭ. 1968. № 5. С. 40-52.
[47] Золотарева И.М. О некоторых проблемах этнической антропологии ... С. 40.
[48] Чебоксарова И.А., Чебоксаров Н.Н. Формирование антропологического состава населения Китая . С. 179.
[49] Золотарева И.М. О некоторых проблемах этнической антропологии ...С. 40.
[50] Рогинский Я.Я. Закономерности пространственного распределения групп крови у человека (к проблеме антропологии «окраинных народов») // тИэ. Новая серия. Т. 1. М.; Л., 1947. С. 216-234.
[51] Чебоксарова И.А., Чебоксаров Н.Н. Формирование антропологического состава населения Китая ... С. 179-180.
[52] Шарав Чимиддуламын. Групповые свойства крови у монголов .С. 4; Рычков Ю.Г., Перевозчиков И.В., Шереметьева В.А., Волкова Т.В., Башлай А.Г. К популяционной генетике .
[53] Чебоксарова И.А., Чебоксаров Н.Н. Формирование антропологического состава населения Китая . С. 181.
[54] По гипотезе Фишера, эта система обусловлена тремя сцепленными ал
лельными парами, состоящими из доминантных генов D, C, E и рецессивов d, c, е; эти гены в различных комбинациях друг с другом, а также с более редкими аллелями той же системы образуют 8 основных сочетаний, называемых иногда «хромосомами». Четыре хромосомы относятся к резус-положительным реакциям (Rh+), а четыре - к резус-отрицательным (Rh-). Таким образом, главными факторами, определяющими резус-положительность или резус-отрицательность, являются аллели Dd. См.: Бар- никот Н. Биологическая изменчивость в современных популяциях // Харрисон Дж., Уайнер Дж., Таннер Дж., Барникот Н. Биология человека / пер. с англ. М.: Мир, 1968. С. 223-224.
[55] Рычков Ю.Г. Некоторые аспекты серологических исследований ... С. 99.
[56] Barham L., Robson-Brown K. Human Roots: Africa and Asia in the Middle Pleistocene. Bristol, U.K.: Western Academic & Specialist Press, 2001; Деревянко А.П. Переход от среднего к позднему палеолиту на Алтае // Археология, этнография и антропология Евразии. 2001. № 3. С. 70-103; Он же. Древнейшие миграции человека в Евразии и проблема формирования верхнего палеолита // Археология, этнография и антропология Евразии. 2005. № 2.
С. 22-36.
[57] Деревянко А.П., Шуньков М.В. Раннепалеолитическая стоянка Карама на Алтае: первые результаты исследований // Археология, этнография и антропология Евразии. 2005. № 3. С. 52-69; Blyakharchuk T.A., Wright H.E., Borodavko P.S., van der Knaap W., Ammann B. Late Glacial and Holocene vegetational changes on the Ulagan high-mountain plateau, Altai Mountains, southern Siberia // Palaeoclimatology, Palaeoecology. 2004. № 209. P. 259-279.
[58] Деревянко А.П., Шуньков М.В, Агаджанян А.К. Адаптационные возможности древнейшего населения Алтая: развитие палеолитических традиций и динамика окружающей среды // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям / отв. ред. А.П. Деревянко, А.Б. Куделин, В.А. Тишков. М.: РОССпЭн, 2010. С. 55.
[59] Oppenheimer S. Out of Eden. The peopling of the World. L.: Robinson. 2004.
[60] Питулько В.В. Расселение и адаптация древнего человека на северо- востоке Азии в позднем неоплейстоцене // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям ... С. 38
[61] Кэхэ - группа палеолитических памятников в Северном Китае, на берегу р. Хуанхэ. (на юго-западе провинции Шаньси). Исследовалась в 1960 г. под руководством Цзя Лань-по.
[62] Ларичев В.Е. Палеолит Китая // Этническая история народов Восточной и Юго-Восточной Азии в древности и средние века. М.: Наука, 1981. С. 31.
[63] Кузьмин Я.В., Зольников И.Д., Зенин А.Н, Рыбин Е.П., Дементьев В.Н. Вариабельность палеолитических индустрий и природная среда позднего неоплейстоцена (Западно-Сибирская равнина и горный Алай) // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям ... С. 47.
[64] Деревянко А.П., Волков П.В. Эволюция расщепления камня в переходный период от среднего к верхнему палеолиту на горном Алтае // Переход от среднего к позднему палеолиту в Евразии. Гипотезы и факты. Новосибирск, 2005. С. 217-231.
[65] Константинов М.В. Каменный век восточного региона Байкальской Азии. Улан-Удэ; Чита: Изд-во БНЦ СО РАН, Изд-во ЧГПИ, 1994. С. 158; Лбова Л.В. Палеолит северной зоны Западного Забайкалья. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. С. 5.
[66] Лисицын Н. Ф. Поздний палеолит Чулымо-Енисейского междуречья. СПб.: Петербургское востоковедение, 2000.
[67] Васильевский Р.С., Бурилов В.В., Дроздов Н.И. Археологические памятники Северного Приангарья. Новосибирск: Наука, 1988.
[68] Sitlivy V., Medvedev G.I., Lipnina E.A. Le Paleolithique de la Rive Occidentale du Lac Baikal // Les Civilisations Prehistoriques D'Asie Centrale. Bruxelles: Musees Royaux d'Art et d'Histoire, 1997. Fig. 36: 6.
[69] Ibid. Fig. 59: 10.
[70] Питулько В.В. Расселение и адаптация древнего человека на северо- востоке Азии в позднем неоплейстоцене . Рис. 24, 25.
[71] Там же. С. 46.
[72] Black D., Teilhard de Chardin P., Yang Z., Pei W. Fossil man in China // Memoirs of Geological Survey of China. Ser. A. 1933. P. 1-158.; Teilhard de Chardin P., Licent E. On the Discovery of a Paleolithic Industry in Northern China // Bulletin of Geological Society of China. 1924. Vol. 3. № 3. P. 45-50.
[73] Ларичев В.Е. Палеолит Китая ... С. 33.
[74] На это обратил внимание А. Брейль, изучая коллекции, собранные на территории Ордоса, П. Тейяр де Шарден и Э. Лисан. См.: Teilhard P., Boule M., Breuil H., Licent E. Le Paleolithique de la Chine. P.: Masson, 1928; Teilhard de Chardin P. Fossil Man in China and Mongolia // Natural History. N.Y.: American Museum of Natural History. 1926. Vol. 26. №. 3. P. 238-245; Teilhard de Chardin P., Licent E. On the Discovery of Paleolithic Industry in Northern China // Bulletin of the Geological Society of China. 1924. Vol. 3. № 1. P. 45-50; Teilhard de Chardin P., Licent E. On the Discovery of a Paleolithic Industry in Northern China ... Vol. 3. № 3. P. 45-50.
[75] Шарооссогол - местонахождение Сяоцяопань, Внутренняя Монголия.
[76] Teilhard P., Boule M., Breuil H., Licent E. Le Paleolithique de la Chine ... ; Teilhard de Chardin P. Fossil Man in China and Mongolia ...; Teilhard de Chardin P., Licent E. On the Discovery of Paleolithic Industry in Northern China ... Vol. 3. № 1. P. 45-50; Teilhard de Chardin P., Licent E. On the Discovery of a Paleolithic Industry in Northern China ... Vol. 3. № 3. P. 45-50.
[77] Ларичев В.Е. Палеолит Китая ... С. 37.
[78] Там же. С. 39-40.
[79] Crawford G.W. Late Neolithic Plant Remains from Northern China: Preliminary Results from Liangchengzhen, Shandong // Current Anthropology. 2005. Vol. 46. № 2. P. 309-317; Liu Li. Ancestor Worship: An Archaeological Investigation of Ritual Activities in Neolithic North China // JEAA. 2000. Vol. 2. № 1-2. 129-164.
[80] Кларк Г. Доисторическая Европа. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. С. 103-107; Кожин П.М. О фазах и специфике формировании этнокультурной общности в бассейне Хуанхэ // XVII науч. конф. «Общество и государство в Китае». М.: Наука, 1986. С. 5; Он же. Становление древнекитайской государственности // XXIX науч. конф. «Общество и государство в Китае». М.: Наука, 1999. С. 32.
[81] Чайлд Г. Древнейший Восток в свете новых раскопок. М.: Изд-во иностранной литературы, 1956. С. 313-367.
[82] Кожин П.М. Китай и Центральная Азия ... С. 188.
[83] Народы Восточной Азии / Сер. Народы мира: Этнографические очерки / ред. Н.Н. Чебоксаров, С.И. Брук,. Р.Ф. Итс, Г.Г. Стратанович. М.; Л.: Наука,
- С. 351. Здесь как допущение указывается, «что кисть была известна иньцам». М.В. Крюков, М.В. Сафронов, Н.Н. Чебоксаров считают, что письменность в Китае произошла от орнамента, который наносился с помощью острого предмета. См.: Крюков М.В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза ... С. 216-217. П.М. Кожин основывает теорию на том, что китайский древнейший орнамент (во всяком случае ныне известный) выполнен кистью на поверхности сосудов «культуры крашеной керамики». - яншао. См.: Кожин П.М. О древних орнаментальных системах Евразии // Этнознаковые функции культуры. М.: Наука, 1991. С. 134-135.
[84] Andersson J.G. An Early Chinese Culture // Bulletin of the Geological Survey of China. 1923. Vol. 5. № 1. P. 1-68; Andersson J.G. Preliminary Report on Archaeological Research in Kansu ... P. 35-45.
[85] Andersson J.G. Preliminary Report on Archaeological Research in Kansu // Memoires of the Geological Society of China. Ser. A. 1925. № 51. P. 35-45.
[86] Andersson J.G. Children of the Yellow Earth ... P. 287. Ibid. On Symbolism in the Prehistoric Painted Ceramics of China // BMFEA. 1929. № 1. P. 66.
[87] Крюков М.В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза ... С. 84.
