Показать все теги
Полицейские и воры
Соперники в искусстве брани,
Не знайте мира меж собой:
Несите мрачной славе дани
И упивайтеся враждой.
А. С. Пушкин
Как ни странно, но у меня остались самые приятные впечатления от моего естественного противника в Дании — датских полицейских. Возможно, я сейчас идеализирую их — противник — он и есть противник, — но в те канувшие в Лету 70-е годы наше противостояние, ей-богу, больше походило на партнерство в игре с неписаными правилами. Игре, правда, опасной и рискованной, в которой на карту поставлены государственные интересы, служебная карьера, безопасность людей и многое другое.
Задача полиции — поддерживать порядок и закон в стране и следить, чтобы никто не нарушал его, не обходил и не подкладывал фугасы под фундамент безопасности. Наша задача — противоположная: обхитрить полицию, найти лазейки и дырки в системе превентивных мер и взять то, что плохо лежит, то есть, грубо говоря, украсть.
Сама суть игры — государственный интерес, понимаемый каждой стороной по-своему. Все остальное вокруг нее — чистый антураж, идеологическая, политическая, историческая и прочая мишура. Пока существует государство, будет жить и разведка. Разведка — это глаза и уши государства (правда, не единственные), без которых оно не может сделать ни одного шага на международной или внутренней арене без риска наломать дров.
Датчане по своему складу — достаточно беспечный и доверчивый народ. Они считают, что Дания — маленькая страна и большими секретами не обладает, а те тайны, которые все-таки попадают на ее территорию, все равно рано или поздно становятся достоянием широкой общественности. Поэтому охрана секретов никогда не являлась для датской полиции и контрразведки сверхзадачей. В значительной степени на охранительный менталитет датчан оказало влияние членство в НАТО. Приобщившись к большим тайнам, они, конечно, вынуждены соответствовать уровню атлантических требований.
При мне контрразведывательный режим стал заметно ужесточаться, но и в этом случае оперативная обстановка в стране была достаточно благоприятной по сравнению с другими странами блока. В конце 60-х годов шеф ПЭТ Арне Нильсен был вызван на ковер в Брюссель, где ему высказали «фэ» и устроили форменную головомойку за попустительство по отношению к шпионам Варшавского блока и «непринятие мер». Нильсен вернулся домой и слег в больницу с инфарктом. Поправиться ему так и не удалось, и скоро он умер.
Информация базируется преимущественно на эмоциях отдельных представителей правящих кругов страны пребывания.
Как бы то ни было, но старшие братья Дании по НАТО всегда проявляли недовольство «либерализмом» датчан и использовали каждый повод для того, чтобы оказать на них нажим и испортить жизнь советской разведке. Американские и английские спецслужбы действовали в Дании как у себя дома, и датские официальные лица смотрели на это сквозь пальцы.
Слежка, признаться, довольно часто баловала меня своим вниманием. Отчасти это, вероятно, объяснялось моей активностью в городе, а в основном тем, что я занял должность Гордиевского. В контрразведке с самого первого часа моего пребывания в стране знали, чье ведомство я представляю и чем намерен заниматься.
Но возможности у ПЭТ были не беспредельны, и у нее не хватало ни людских, ни материальных ресурсов, достаточных для того, чтобы приставить наблюдение к каждому разведчику из социалистических стран. Поэтому они работали по определенному графику и брали меня под наблюдение через определенные промежутки времени — где-то один раз в два месяца сроком до недели, если, конечно, у них не появлялись веские основания предположить, что я планирую предпринять что-то экстраординарное. Тогда они могли бросить на меня бригаду «наружников» и в нарушение очередности. Это случалось, например, если я выезжал в другой город. В таких случаях слежка была практически обязательной.
Сотрудники бригад наружного наблюдения — такие же люди, как и все мы, со своими слабостями и предрассудками. Никому не понравится, если игрок начинает нарушать правила игры, передергивать карту, шельмовать. Не нравится это и «наружникам». Запрещенным приемом является грубая проверка разведчика, например откровенное рассматривание окружающих его людей, резкие развороты по ходу движения, нарушение правил уличного движения. Это провоцирует и слежку на нахальные действия, что не в интересах самого проверяющегося. Лучше всего, если ты видишь «наружку и делаешь вид, что не замечаешь ее присутствия, а „наружка“ делает вид, что так оно и есть на самом деле.
Пребывание в баре оперработник легендировал перед окружением желанием отвлечься от трудовых будней. Обнаружив за собой «НН», он решил не отворачиваться и пошел дальше спиной вперед.
Вообще же я чувствовал себя спокойней под слежкой Когда ее не было, я начинал волноваться: а вдруг я ее не вижу? Ведь стопроцентной уверенности в том, что ты «чистый» выходишь на операцию, никогда не может быть. Противник может всегда перехитрить тебя на проверочном маршруте и зафиксировать твою встречу с агентом или связью. Естественно, такой груз сомнений, присутствующий, я думаю, у каждого разведчика с нормальной психикой и совестью, негативно сказывается на его нервной системе, создает благоприятные условия для накопления стрессов.
К концу командировки я настолько «подружился» с «наружкой», что часто отвечал на их улыбки, когда нельзя было избежать столкновения с ними лоб в лоб.
— Извини, старик, мы не специально подставились тебе, — улыбался наружник, проезжая или проходя мимо меня.
— Ничего, я понимаю, — улыбался я ему в ответ. Когда я был отведен от работы с подставой ЦРУ (описанный выше Манфред, партнер по покерному клубу), то «наружка» стала ходить за мной буквально по пятам: бампер в бампер — на машинах и дыхание в затылок — в пешем порядке. Это не всегда приятно, потому что такие маргинальные ситуации очень близки к провокациям типа захвата или задержания под благовидным предлогом. Откуда тебе знать, что у «них» при этом на уме: демонстративная слежка, чтобы поиграть на твоих нервах, или нечто более серьезное?
Дело дошло до того, что «наружники» заходили за мной в сауну, раздевались вместе в раздевалке, парились на полке и прыгали следом в бассейн с холодной водой. Если в парилке было много народу и места были заняты, сотрудник ПЭТ бесцеремонно расталкивал соседей и устраивался на полке рядом со мной. Такой «прессинг» продолжался больше месяца, и кончился он лишь тогда, когда по окончании срока ДЗК вместе с семьей я сел в поезд, идущий на Москву.
При выезде за пределы столицы и пользовании гостиницей меня передавали по этапу бригадам слежки провинциальных отделений ПЭТ. Они, вероятно, скучали без работы, старались оправдать доверие столичных коллег и не отпускали без контроля ни на минуту. В мое отсутствие всегда заходили в номер и проверяли вещи, не затрудняя себя чрезмерным соблюдением правил конспирации.
По роду прикрытия я имел обширные связи в других подразделениях полиции Копенгагена, в первую очередь с иммиграционным отделом или полицией по делам иностранцев, в задачу которой входит наблюдение за иностранцами, паспортный контроль на КПП, выдача и продление разрешений на пребывание и работу, регулирование эмиграционных квот и выдворение из страны нежелательных или незаконно проникших в страну лиц.
Возглавлял отдел комиссар полиции Кристиан Мадсен — крупный колоритный детина с грубыми, словно вырубленными топором, чертами лица, которое украшал характерный красный нос-картошка и хитрые, с лисьим прищуром, занавешенные густыми белесыми бровями мутно-серые глаза, — кстати, очень похожий на предателя О. Калугина.
Уроженец острова Фюн — своеобразной колыбели датского консерватизма и оплота крупного фермерства, — с типичными манерами сельского мужлана и крепкой основательной крестьянской головой, он начал карьеру в полиции в период оккупации Дании гитлеровскими войсками и от рядового полицейского вырос до начальника крупнейшего подразделения. Цепкость ума, природная сметливость, расчетливость и прагматизм, настойчивость и умение рисковать и в то же время ладить с начальством позволили ему, несмотря на серьезное пятно в биографии — он продолжал работать в полицейском корпусе на потребу немцам и участвовал в облавах на участников Сопротивления, — Мадсен сумел удержаться на поверхности и после войны и зарекомендовать себя преданным датскому государству полицейским чиновником.
Впрочем, Мадсен был не одинок среди своих коллег — многие из них сотрудничали с оккупационными властями, но все они уцелели, потому что денацификация Дании практически не коснулась. Послевоенное правительство заняло в отношении коллаборационистов и предателей типа Скавениуса[1]примиренческую позицию и не стало их преследовать, как, например, сделали французы. А чтобы пострадавшим не было обидно, оно наградило их солидными пенсиями, особенно тех из них, кто отсидел срок в концентрационном лагере. Поэтому чиновничий аппарат остался незатронутым перипетиями войны и как ни в чем не бывало продолжал обслуживать новый послевоенный режим.
В отношении Дании Гитлер вообще занял особую позицию. Во имя сохранения за рейхом богатой продуктовой базы он пошел на смелый эксперимент, предоставив датскому правительству определенную свободу действий. В оккупированной 9 апреля 1940 года стране долгое время все оставалось на своих местах, и гитлеровские наместники не пытались вмешиваться в управление страной, собирая с датчан лишь богатые контрибуции в виде сливочного масла и свинины. Коммунистическая партия Дании оставалась некоторое время легальной партией и не пряталась в подполье. Сформированные из националистически настроенных датских военных батальоны отправлялись с песнями на Восточный фронт. Воевали датчане против нас в Западной Украине.
Только когда дела у немцев стали ухудшаться, когда в войну вступил Советский Союз и образовалась антигитлеровская коалиция, в Дании стало зарождаться сопротивление оккупационным властям, во главе которого в основном стали коммунисты и левые социал-демократы. И тогда немцы показали, на что они способны. В Швецию хлынул, спасаясь от холокоста, поток евреев. Молодые люди стали скрываться, чтобы избежать мобилизации в специальные датские батальоны. Население все больше переходило от пассивных (демонстративное зажигание свечей в окнах в национальный день) к активным формам сопротивления (саботаж, листовки, ликвидация предателей и оккупантов).
В Дании начались репрессии.
Но и здесь немцы избегали экстремизма и проводили «гуманную» линию, помещая датчан в относительно благополучные — без печей — концентрационные лагеря, куда имели доступ представители Международного Красного Креста и шведского правительства и в которых заключенным разрешалось получать посылки от родственников.
Мир в стране удалось сохранить, хотя недовольные, естественно, были, особенно в левой среде. Я помню, как художник Есперсен, участник Сопротивления, беспартийный, автор этикетки на бутылках пива «Карлсберг» (помните слоника, подпирающего здание пивзавода?), во время празднеств по случаю 25-летия победы над Германией неприязненно высказывался в адрес тех, кто запятнал себя сотрудничеством с нацистами, но не постеснялся четверть века спустя причислить себя к «сопротивленцам». Знал Есперсен и о «похождениях» в начале 40-х годов комиссара Кристиана Мадсена, на совести которого были люди, отсидевшие не один год на нарах.
Среди подчиненных Мадсена запомнился Хельмут Краусе, шлезвигский немец, но совершенно далекий от своих этнических собратьев человек. Кажется, он пострадал во время войны, но карьеры не сделал. Он так и ходил до своей смерти в старших криминальассистентах, что соответствует примерно нашему старшему оперуполномоченному, и возглавлял наряд иммиграционников в порту Копенгагена. Это был исключительно честный и порядочный человек, которому было чуждо всякое чинодральство, высокомерие или политиканство. Он лояльно относился к советским людям, ценил их доброту и широту души, любил ходить на советские суд~ и подолгу задерживаться там в барах, потому что поел смены никогда не отказывался выпить хорошей и дешевой советской водки.
Он не выпускал изо рта сигареты и умер от рака легких. Его умное морщинистое лицо с высоким сократовским лбом совершенно искажалось, когда его тщедушное тело сотрясал периодический кашель. Любимым напитком Хельмута была водка с лаймом. Вероятно, он формировал особый климат в своем наряде, потому что и другие ребята старались быть похожими на своего шефа.
Все или почти все иммиграционники, естественно, были связаны с ПЭТ и выполняли их задания. Самым активным контрразведчиком был сам Мадсен. Он поддерживал инициативный контакт с заведующим консульским отделом посольства и всячески пытался выудить из него какую-нибудь полезную информацию. Комиссар любил пикироваться с А. Серегиным по поводу совершенств и недостатков социалистической системы и «заводить» экспансивного и эмоционального консула, играя на его слабых струнках. Впрочем, К. Мадсен и сам оказывал консулу услуги в рамках своих полномочий и часто доверительно сообщал ему нужную и полезную информацию. Общение должно быть обоюдовыгодным! Зато консульский отдел без особых трудностей решал вопросы продления виз и разрешений на пребывание в стране для сотрудников «Аэрофлота», журналистов и командированных специалистов. Мы обращались к Мадсену, и тот давал указание своим подчиненным решить вопрос положительно.
Вместе с представителями «Морфлота» Сашей Трубкиным и сменившим его Валерой Филипповым консульский отдел регулярно устраивал для отдела К. Мадсена приемы на борту пассажирских теплоходов «Эстония», «Балтика» или «Надежда Крупская», курсировавших между Ленинградом и Лондоном. Датчане приходили вместе с женами и детьми, для них устраивался концерт силами художественной самодеятельности судна и обильное угощение за счет капитана. Вечера затягивались до полуночи и являлись для полицейских предметом длительных и приятных воспоминаний в течение всей последующей навигации. Часто тот или иной полицейский не выдерживал русского гостеприимства, «перегружался» горячительными напитками, и тогда К. Мадсен давал указание отвезти подчиненного домой на служебном автомобиле, который специально для этих целей подгонялся к трапу.
Непременным гостем на судах был также и начальник поста полиции порядка на причале Лангелиние старший ассистент полиции порядка Калле Динесен. Он отвечал за поддержание должного порядка на причале и исполнял свои функции с большим достоинством и подчеркнутой важностью. Ему было уже за пятьдесят, впереди маячила пенсия, и небольшая, но руководящая должность, связанная к тому же с приятными представительскими обязанностями, льстила его самолюбию. Впрочем, это был добрый и веселый человек, внешне чем-то напоминавший артиста Гафта, оставивший после себя только приятные воспоминания.
Отделение наружного наблюдения ПЭТ было сравнительно небольшим, и оно еле-еле справлялось со своими обязанностями. Нужно признаться, что задача им была поставлена непосильная: сдержать натиск дружно и напористо работавших разведслужб Варшавского блока. «Обслуживание» одной советской резидентуры было не по плечу датчанам, а уж о полном охвате противника вообще речи быть не могло. Поэтому датчане работали выборочно: неделю за одним объектом, неделю — за другим, и тем самым в общем-то держали нас всех в напряжении. Шапкозакидательских настроений у нас не было и в помине.
Нашей резидентуре удалось нащупать канал, на котором «наружники» переговаривались между собой по радио, и тогда выход на оперативные мероприятия стал для нас более безопасен. Мы примерно представляли, в каком районе и за кем работали бригады «НН». Но однажды, выручая из засады одного нашего сотрудника, мы продемонстрировали им нашу осведомленность, и датчане перешли на кодированные переговоры, смысл которых нам был уже неизвестен. Так ценой спасения товарища мы лишились важного оперативного преимущества.
Этот товарищ сидел с агентом в ресторане и не подозревал, что ресторан оцеплен контрразведкой и что в конце встречи он будет арестован с поличным. Когда наш оператор доложил о результатах прослушивания эфира, резидент принял решение послать в район засады консула А. Серегина. Консул был заядлый рыбак, он быстро собрал свои рыболовецкие причиндалы, сел в машину и погнал к ресторану. Он припарковался поближе к входу, вылез наружу в полном рыбацком облачении — куртка с капюшоном, болотные сапоги по пузо, в руках спиннинг с сачком! — и смело дернул на себя дверь. Наружка не успела даже среагировать.
Появление рыбака в фешенебельном загородном ресторане произвело фурор. Посетители, обслуживающий персонал замерли в ожидании — чего хочет этот верзила?
Консул быстро отыскал взглядом нашего сотрудника, подошел к его столу и, не обращая внимания на удивленного агента, негромко сказал:
— Витя, ты что ж, дружок, манкируешь? Ты же обещал поехать на рыбалку, а сам тут водку пьянствуешь с каким-то хмырем!
Витя Кедров, небольшого роста, щуплый и худенький парень с редкими белобрысыми волосиками на голове, смотрел на Серегина и ничего не соображал. Какая рыбалка? Он в жизни не держал удочки! Потом до него стало доходить, что консул появился здесь неспроста, глаза стали принимать осмысленное выражение. Консул не стал дожидаться, когда мнимый рыбак прозреет окончательно, а взял его за рукав и потащил к выходу. Зрелище было не для слабонервных: незнакомый верзила на глазах у почтенной публики, со спиннингом и подсачником в одной руке, другой грубо волочил клиента ресторана на выход, а тот, не поспевая, спотыкаясь и падая, семенил за ним ножками, словно нашаливший сынок за отцом…
Консул втолкнул Кедрова в машину, дал газу и на глазах у изумленной контрразведки на полной скорости поехал в посольство.
После этой операции «Ы» датчане насели на нас всем составом и перешли на код.
Экскурсия по Копенгагену
— Нет, Петька, тут я не «Копенгаген»!
Из анекдота о В. И. Чапаеве
Что за удивительный город Копенгаген!
В своей первой книге[2]я уже использовал это восклицание. Не удержался и в данном случае.
Прежде чем покинуть гостеприимные пределы Дании, я решил попотчевать тебя, читатель, некоторыми видами датской столицы и пробежаться галопом, как это и подобает российскому туристу, по его улицам и площадям, поводить тебя по паркам и набережным, заглянуть на минутку в какой-нибудь музей или магазин и с чувством исполненного долга вернуть тебя обратно в автобус или на борт круизного судна, подающего нетерпеливый сигнал к отправлению.
Ты позвонил мне в посольство и попросил быть твоим гидом по Копенгагену. Твой звонок, как всегда, прозвенел не вовремя, у меня масса текущих дел и поручений и возиться с тобой, честно признаюсь, нет никакого желания. Но я — совестливый человек, я — человек долга и никогда не прощу себе, если лишу тебя возможности показать город глазами твоего знакомого, знакомого знакомых, дальнего родственника (или как ты еще мне представился?). Поэтому я бросаю все и еду к тебе, скажем, на причал Лангелиние, куда ты так некстати соизволил прибыть на теплоходе. Все-таки я полюбил этот город и постараюсь рассказать тебе о нем что-то полезное и интересное.
Длительное проживание в стране привело меня к однозначному выводу о том, что Тегеран был бы большим европейским городом, если бы в нем не было персов.
Садись, поехали.
Вот видишь на той стороне залива знаменитую верфь «Бурмайстер ог Вайн»? Да, это та самая верфь, которая построила и отремонтировала для Советского Союза не одно судно. Пока она еще выдерживает конкуренцию и работает полным ходом, но скоро японцы, а за ними и южные корейцы начнут строить огромные и дешевые танкеры и сухогрузы, и доки «Бурмайстера» закроются, чтобы перепрофилировать производство и заняться только судовыми двигателями.
А здесь мы на минутку остановимся. Это — подарок городу известного богача-пивовара Карла Енсена. Изваял скульптуру, известную во всем мире как Русалочка и ставшую символом Копенгагена, скульптор Эрик Эрик-сен. Художник ваял Русалочку со своей жены (кстати, она еще жива) и изобразил девушку, скорбящую по своему суженому, ушедшему в море и так и не вернувшемуся домой. Местные хулиганы, а может быть, ценители искусства уже не раз отпиливали голову несчастной девушке, но городские власти ее терпеливо реставрировали и возвращали созданию Эриксена первоначальный вид. Если хочешь, могу сфотографировать тебя на память на фоне Русалочки. Можешь разуться, зайти в воду и стать рядом с ней. Вот так. Поехали дальше.
Справа видны казематы старинной крепости, защищавшей Копенгаген от посягательств внешнего врага. С кем воевала Дания? Да практически со всеми своими соседями. В начале XIX века крепости пришлось отражать массированную атаку британского флота. Англичане решили примерно наказать датчан за их слишком любезные отношения с Бонапартом, и корабельная артиллерия адмирала Нельсона камня на камне не оставила от датской столицы. Жители Копенгагена самоотверженно защищались, но силы были не равные, и крепость капитулировала. Тем не менее расположенному прямо рядом с крепостью небольшому парку датчане присвоили имя Черчилля, потому что британские солдаты под началом маршала Монтгомери освободили Данию от германской оккупации. А может быть, и потому, что британские ВВС в ночь на 15 марта по ошибке разбомбили женскую школу-интернат, похоронив под руинами 86 учениц и 20 преподавательниц?
Тут мы повернем на Амалиенгаде и проедем мимо замка Амалиенборг, резиденции королевы Маргарет. Вообще-то замок включает в себя четыре здания, выстроенные в стиле рококо в 1750 году. В расставленных вокруг замка будках стоят королевские гвардейцы в своих красочных мундирах XVIII века и таких же головных уборах, которые носят гвардейцы британской королевы.
Можно подойти к ним и тоже сделать снимок на память. Если бы у нас было время, мы могли бы понаблюдать за разводом и сменой караула у гвардейцев. Они начинают свойг путь от расположенного неподалеку замка Росенборг и, сопровождаемые оркестром и толпой зевак, идут через центр города до Амалиенборга. Ровно в 12.00 у Амалиенборга происходит смена караула, если хочешь, можем подождать часик. Нет, королевский замок Амалиенборг для публики закрыт. Зато можно посетить летнюю резиденцию королей замок Фредериксборг в городе Хиллереде, что на севере Зеландии, всего в сорока километрах отсюда.
Кстати, замок Фредриксборг сохраняется и поддерживается в прекрасном состоянии благодаря тем же пивоварам. Известная на весь мир пивоваренная фирма «Карлсберг» создала специальный фонд, который и выделяет деньги на поддержание Фредриксборга, музея «Глиптотека» и многих других объектов культуры и памятников старины. Так что пей датское пиво и благодарным сознанием, а не только желудком вспоминай о тех, кто его производит.
Ну что ж, двинулись дальше. Слева видишь Королевский театр оперы и балета, — в Дании все королевское! — кстати, весьма неплохой, особенно что касается балета. У датчан классическая, как и у нас, балетная традиция, они многое перенимают из Большого и Кировского театров, но и делают собственные постановки. В частности, кажется, балетмейстер Флеминг Флиндт, увлекающийся модернизмом, поставил современный балет «Триумф смерти», в котором полуобнаженные танцоры корчатся в предсмертных муках и в самые ответственные моменты обливают друг друга синей, красной, желтой и зеленой краской. Известно ли тебе, что молодой Андерсен, тогда еще мало известный в Дании, пробовал свои силы на сцене Королевского театра в качестве танцора? Да, танцор из него не получился, а вот любовь к балету он сохранил до конца своих дней. Одним из его больших друзей был отец датского балета, одатчанившийся, как и в России — обрусевший М. Петипа, француз А. Бурнонвиль.
А эта улица-канал — так называемая Новая гавань, по-датски Нюхаун, бывшее прибежище моряков и рыбаков. Улица создана в конце XVII века, но дома на ней сохранились в основном с восемнадцатого. На улице в свое время была масса кафе, забегаловок, баров, ресторанов и кафешек. Нравы здесь никогда не отличались деликатностью, и до сих пор в некоторые уголки улицы заглядывать небезопасно. В подвальчиках располагаются многочисленные татуировщики, и желающие разукрасить свое тело самыми фантастичными рисунками и узорами могут зайти к любому из них, оставив за «искусство» немалую толику денег.
На улице Нюхаун в разное время в разных домах жил сказочник Андерсен. И как только ему удалось остаться в живых среди пьяного разгула, драк и поножовщины? Напрашивается шальная мысль о том, что мрачный своей славой квартал каким-то образом вдохновлял писателя на создание добрых, светлых и слегка печальных произведений. Иначе чем объяснить его такую приверженность к одной и той же «растеряевой» улице в течение почти двенадцати лет?
Запаркуемся на боковой улочке и пройдемся по пешеходной улице Стрегет — одной из первых в европейских столицах. Стрегет состоит из нескольких примыкающих друг к другу улиц, на которых расположены, пожалуй, самые «фешемебельные» магазины столицы и всея Дании. Преобладают сувенирные, меховые, ювелирные и фарфоровые лавочки. Изделия датских ювелиров и посудников славятся по всему миру. Видел тарелки с тремя волнистыми голубыми линиями? Это марка датского королевского фарфора. Вон в том трехэтажном кирпичном здании с причудливыми мансардными башенками находится центральный магазин и выставочный зал фирмы, производящей фарфор, фаянс и прочие подобные изделия аж с 1775 года. Само здание — одно из самых старых, сохранившихся в столице.
Фонтанчик наискосок облюбовали для себя хиппи. Они ежедневно собираются в этом месте, обмениваются впечатлениями и наркотиками и расползаются опять по своим норам, самая крупная из которых — «республика Христиания». Я расскажу тебе о ней попозже. Почему их никто не гоняет? Спроси что-нибудь полегче.
Ты хочешь зайти в тот магазинчик и купить себе сувенир? Гм-м-м… Я бы тебе не советовал покупать здесь… Впрочем, везде все дорого. Валяй, приобретай себе «русалочку» или «викинга». Ну как? В Англии дешевле? Естественно! Как мы тут живем? Да уж сводим кое-как концы с концами! Ты прав, нам тут не позавидуешь.
Вот мы дошли до конца улицы. Здание на другой стороне площади — ратуша столицы. Ее башня достигает высоты 106 метров. Да, ратуша — это вроде нашего Моссовета. Напротив ратуши — высокая колонна с двумя трубачами. Это два викинга трубят в древние датские луры — медные изогнутые полутора-двухметровые трубы, предупреждая датского богатыря Хольгера о приближающейся опасности. Сам Хольгер Датчанин сидит в подвале Кронборгского замка в городе Хельсингере. Широкая улица прямо перед нами — Вестербругаде — уходит на запад и переходит в шоссе европейского значения Е-4. Оно ведет до старинного города Роскилле, своеобразного центра датской народной церкви, в соборе которого находятся усыпальницы датских королей. Если бы у тебя было время, мы непременно съездили бы туда, но поскольку… Кстати, Копенгаген сделали столицей в середине XV века, а до этого ею был Роскилле. Итак, пройдем немножко обратно по пешеходной улице и свернем на Мясницкую улицу — по-датски Кебмэ-гергаде.
Да, тут смотреть особенно нечего, кроме вон той круглой башни. Построил ее король Кристиан IV в 1600-ка-ком-то году. Что за странное сооружение? Ты прав, потому что, кроме самой круглой башни, в которой когда-то размещалась обсерватория для наблюдения за небесными телами, в нем под одной крышей размещена также и церковь! Да, Кристиан IV не страдал предрассудками и объединил в одном здании науку с религией. Больше того, он был настолько практичным королем, что потолок церкви использовал под библиотеку и своей рукой заложил для нее первый камень. Между тем известному датскому астроному Тюге Браге не пришлось трудиться в этой обсерватории: из-за разногласий с королем ему пришлось покинуть страну и умереть на чужбине в Праге. Так что его бюст перед входом — это лишь дань уважения знаменитому астроному.
Когда башня была готова, Кристиан IV въехал в нее на коне и взобрался на самый верх, преодолев по спирали 687 ступеней. Но он был не единственным монархом, отважившимся на этот поступок. В 1721 году Петр I с супругой почтил своего датского союзника визитом в Копенгаген и удивил чинного европейца тем, что тоже сумел въехать на самый последний этаж башни верхом на коне. Причем за Петром на верхотуру последовала и его дражайшая супруга Екатерина I. Правда, поднималась она по ступенькам не пешком, а в карете, которую тащила шестерка лошадей.
Кстати, если ты хочешь сделать какие-то покупки для жены или детей, то мы могли бы зайти в универмаг «Даэллс». Да, цены в нем вполне приемлемые. Правда, и товар не самый первосортный, но для советских будет в самый раз. Нет, я не настаиваю, если хочешь, я могу сводить тебя в «Иллюм» или «Магазин дю Норд», но там, знаешь ли, к прилавку не подступиться… Нет, не из-за очередей. Из-за высоких цен. Ну хорошо, время у нас еще есть, давай вернемся к машине… (Ну и надоел же ты мне, братец!)
…Итак, я мог бы долго водить тебя, дорогой читатель, по улицам датской столицы, вспоминая прошлое, которое всегда прекрасно.
Я вижу себя молодым и полным творческих сил сотрудником резидентуры, чувствующим себя на улицах Копенгагена словно рыба в воде. Город для меня — это среда оперативного обитания, которую я использую для своих утилитарных целей. Туристские достопримечательности интересуют меня постольку-поскольку — в основном как удобный предлог для посещения и проверки. Разведчик всегда должен знать, находится ли он под наблюдением или оставлен контрразведкой без контроля. Вот и сейчас, пока я вожу своего знакомого по улицам, я с удовлетворением констатирую отсутствие «хвоста» и пользуюсь благоприятной возможностью для того, чтобы выдать телефонный звонок своим контактам и связям.
Пожалуй, с закрытыми глазами могу и сейчас проехать по копенгагенским улицам, составлявшим когда-то мой ежедневный маршрут от дома в Ванлесе до посольства. Я выезжаю налево на Ванлесе Алле, у перекрестка машу рукой флегматичному и никогда не расстающемуся с трубкой вице-вэрту (по-нашему, дворнику-смотрителю) Енсену, сразу сворачиваю направо на Аполловай, продолжаю движение по Риксвай до улицы Доброй Надежды (незаметный быстрый взгляд в сторону — здесь я жду появления сигнала от какого-нибудь «своего» человека)[3], потом опять поворачиваю направо и еду мимо Фредериксбергского госпиталя, пересекаю улицу Фазанов, въезжаю на улицу Спокойствия (на которой творится такой «вавилон» транспортных пробок!) и благополучно добираюсь, наконец, до аллеи Розовых Орлов. Слева и справа от меня — цепь озер, которые я пересекаю по улице Золотого Льва.
Здесь я всегда бросаю взгляд налево и вижу знаменитый павильон-ресторан «Озерный», прославившийся своим искусством делать неимоверные бутерброды. Нужно сказать, что датчане вообще большие мастера по части изобретения способов накладывать на ломоть хлеба многоэтажную холодную закуску (по существу, такой бутерброд является полноценным блюдом), но ресторан «Озерный» превзошел, вероятно, всех, в том числе и самого себя. Потому что его продукция ежедневно отправляется самолетом за океан, чтобы побаловать ньюйоркцев датской ветчинкой, колбаской, сосиской, копченым угрем, лаксом, селедкой, треской, камбалой, майонезом, маслом, сырами, мидиями, креветками, виноградными улитками и еще черт знает чем!
Если я поеду прямо, то попаду на бульвар Хо Сэ (Ханса Кристиана) Андерсена, но я сворачиваю налево на Северную Озерную улицу, которая переходит в Восточную, вдоль озер с лебедями добираюсь до знаменитого Триан-геля, то бишь Треугольника, сворачиваю направо на аллею Дага Хаммаршельда, мысленно произношу заклинание типа «Пропади вы все в тартарары!» (потому что проезжаю мимо здания штаба командования войсками НАТО в северных проливах и мимо посольства США) и, наконец, сворачиваю на Кристианиагаде. Четверть часа езды — и я в посольстве.
Посольство расположено в старинном особняке, принадлежавшем когда-то какому-то русскому графу или князю. Старое русское посольство из-за революционных перипетий попало в чужие руки, и когда в 20-х годах большевики установили дипломатические отношения с Копенгагеном, датчане отдали это красивое, но чрезвычайно не приспособленное для работы здание. С тыла к посольству примыкает Гарнизонное кладбище, а по другую сторону кладбища расположены посольства США и Великобритании. В дипломатических кругах ходила шутка: «Что объединяет русских, англичан и американцев в Дании?» — «Гарнизонное кладбище».
Здание посольства очень понравилось А. Хичкоку, и он использовал его для натуральных съемок в своем шпионском триллере «Топаз». По ходу фильма ЦРУ должно было завербовать в нашем копенгагенском посольстве одного дипломата, и, когда КГБ его разоблачает, он спасается бегством и находит убежище в США. Датчане вовсю развлекались прибытием в столицу именитого режиссера, а советское посольство «вовсю» сердилось и протестовало против «инсценированной антисоветскими кругами провокации». Помнится, мы выглядывали из зашторенных окон и пытались разглядеть Альфреда, но так его и не увидели. Вероятно, сцены вокруг посольства снимали его ассистенты.
Но прозорлив был старик Хичкок! Куда как прозорлив! Ну чем фильм «Топаз» не напоминает историю с Гордиевским? Только вместо ЦРУ на сцене выступила СИС.
Однажды, возвращаясь после обеда в посольство, я увидел перед собой трех молодых крепких парней в гражданском, но явно расставшихся с военной формой совсем недавно. Они громко переговаривались между собой на английском языке с типичным американским акцентом в нос. Дежурный комендант, приняв их за своих командированных, открыл им дверь, и парни, а вслед за ними и я, прошли в посольство.
Ничего не объясняя коменданту, американцы пересекли холл и стали подниматься по лестнице на второй этаж, где располагались кабинеты посла, советников и .5 вход на третий этаж, ведущий в референтуру.
— Эй, вы куда? — запоздало всполошился комендант. Но ребята не отвечали. Один из них уже схватился за
ручку двери от кабинета нашего резидента.
Тут уж не выдержал я и спросил их по-английски, что им нужно в советском посольстве.
— В советском? — недоуменно вопросил один из них.
— Да.
— Они переглянулись между собой и расхохотались.
Когда они спустились вниз, то рассказали, что работают охранниками в американском посольстве в Западной Германии и приехали в гости в Копенгаген к своим знакомым коллегам. Из-за близости двух посольств ошиблись дверью.
…Рядом с бульваром Андерсена расположен так называемый Латинский квартал — прибежище студентов. Узкие средневековые улочки, многочисленные книжные лавочки, дешевые забегаловки, джаз-клубы создают неповторимую атмосферу раскованности.
Раскованности… Это сейчас я могу говорить об этом чувстве, а тогда, когда первый раз появился в клубе Датского студенческого общества, я был сжат, как пружина от волчьего капкана.
По рекомендации коллег я отправился туда на студенческий вечер заводить связи. Не достигнув еще возраста Христа, я полагал, что мог еще более-менее удачно сойти за «своего» в этом молодежном бедламе. А за «своего» надо было сойти хотя бы на первое время, чтобы не попасть на глаза вездесущей контрразведке. Студенческое общество было слишком излюбленным для разведчиков с Кристианиагаде местом, чтобы позволить себе хоть на минутку там расслабиться.
В танцевальном зале меня оглушила музыка, «врубленная» на полные мегаватты, какие только в то время могли вмещать динамики. Она выключила меня на несколько минут из реальности, так что пришлось уползти в укромный уголок, отдышаться от шквала звуков и незаметно приступить к наблюдению за происходящим. О том, чтобы самому попытаться «выйти на сцену» и изобразить телом то, что изображали молодые датчане и датчанки, я и подумать не мог. Я казался себе неотесанным деревенским парнем, попавшим на танцплощадку в Бауманском саду города Москвы.
Диск-жокей ловко манипулировал за проигрывателем, выстраивая ритмы в одну сплошную какофонию, но чаще всего ставил понравившиеся мне «Сесилию» и «Миссис Робинсон» в исполнении Саймона и Гарфункеля. Музыка практически не прекращалась ни на минуту, и единственным местом, где я мог бы попытаться с кем-то познакомиться, был бар. Но за стойкой, как правило, обнявшись сидели парочки, а если и были одинокие особи мужского пола, то на уме у них было только одно: найти себе девчонку, прижаться к ней и не расставаться до…
Я сидел у стойки и медленно вливал в себя опротивевшее уже бочковое пиво, а шанс «законтачить» кого-нибудь все не подворачивался. Задним числом я понял, что комплексовал зря, но задним числом все мы, русские, очень умны.
Прошло время, и я преодолел в себе комплекс проклятой «азиатской» неполноценности. Это был как раз тот недостаток, который проходит вместе с молодостью. Но я уже никогда не мог так запросто появиться на студенческих вечеринках, потому что тут же бы бросился в глаза присутствующим: «Это что за дяденька приперся на наш бал?»
В Латинском же квартале я посещал танцевальные вечера, на которых выступали джазовые оркестры, часто исполнявшие диксиленды. Там тоже было нелегко завести контакт, но я ходил туда из-за самих диксилендов. Помнится, когда оркестр, надрываясь, достигал кульминационной точки, чуть ли не разрываясь на части вместе со своими инструментами, по залу пробегала невидимая электромагнитная дрожь и заставляла самое неподвижное тело или предмет двигаться в заданном ритме.
Хаживали мы и в немецкий ресторан, где посетители, отведав айсбайн с тушеной капустой и запив это плотное блюдо баварским пивом, брались за руки и сидя на скамейках начинали раскачиваться в ритм тирольским мелодиям.
Боже мой, где мы только не ухитрялись заводить эти треклятые связи, которых всегда не хватало! На какие только ухищрения не шли оперработники, чтобы познакомиться с нужным человеком! Кто ударялся в спорт, кто увлекался коллекционированием, кто заводил собаку и становился членом «собачьего» клуба, а кто-то устраивал детей в «хитрые» школы и кружки или настойчиво «толкал» супругу на то, чтобы внедриться в интересные сферы или круги.
Один мой приятель рассказывал, что после бесплодных попыток познакомиться с одним американцем вынужден был прибегнуть к крайним мерам, использовав для этого своего пятилетнего сына. Отправным моментом всей комбинации было то, что оперработник знал адрес, по которому проживал американец. Воскресным утром он взял сыночка за руку и пошел с ним на прогулку, пообещав массу удовольствий. Удовольствия в основном заключались в мороженом и всякого рода напитках. Убедившись, что принятого сыночком вовнутрь было достаточно, чтобы вызвать усиленную работу мочевого пузыря, оперработник быстренько переместился в район жительства американца. Когда чадо созрело и попросилось в туалет, разведчик потащил его к двери заветной квартиры и нажал звонок. Дверь открыл сам американец и задал обычный недоуменный вопрос:
— Что господину нужно?
Господин объяснил, в какую неловкую ситуацию попал он с ребенком, особенно если учесть полное отсутствие в районе общественных туалетов. Американцу не оставалось ничего другого, как разрешить нахалам воспользоваться его собственным туалетом. Пока сын освобождался от критического давления в мочевом пузыре, оперработник мило поболтал с хозяином квартиры и расстался с ним, имея договоренность о встрече.
Я не прибегал к такому достаточно грубому методу знакомства, но создавать искусственные условия для этого конечно же приходилось. Я уже говорил, кажется, о том, что датчане достаточно терпимые люди, привыкли ничему на свете не удивляться, поэтому познакомиться с ними можно было при самых экстравагантных ситуациях.
Впрочем, и сами датчане не лыком шиты. Общеизвестна популярность, которой у молодых датских девушек пользовались мальчики, обучавшиеся в медицинских высших заведениях. Врач, какой бы он ни был — завидный кандидат для брака в Дании, но особой популярностью в 70-х годах пользовались дантисты. Искательницы семейного счастья прибегали к самым хитроумным приемам, чтобы познакомиться с будущим зубным врачом. Наиболее эффективным считался следующий: нужно было выследить будущего мужа где-нибудь на парковке и попытаться «нечаянно» врезаться на своем автомобиле в его. Говорили, что если девушка была симпатичная, то имитированная автоавария неизбежно заканчивалась звуками марша Мендельсона.
Что еще можно сказать о Копенгагене? Да массу вещей. Главное, в Копенгагене ты можешь делать что захочешь, и никто не скажет тебе ни слова. Можно заглянуть в дверь какой-нибудь церкви, зайти внутрь и послушать звуки органа, а когда надоест — выйти на улицу и послушать уличных музыкантов. Можно зайти в какой-нибудь музейчик и погрузиться в средневековую атмосферу алхимии, градостроительства или производства пива, и если последнее возбудит твою жажду — посидеть за стаканчиком бочкового на тротуаре под зонтиком. Можно бросить все на свете и поехать побродить по аллеям парка Дюрехавен, в котором, говорят, Петр I охотился на оленей. Можно залезть на какую-нибудь башню и посмотреть на панораму города, с которой бегающие внизу «наружники» покажутся тебе мелкими букашками. А если тебе захочется от них избавиться, то можно «рвануть» в сторону северо-западных пригородов Копенгагена Хусума и Херлева и «потеряться» там в лабиринте улиц.
Но не утомил ли я тебя, читатель, ностальгическими экскурсами в прошлое и не пора ли переключить твое внимание на что-нибудь другое, более достойное твоего интеллекта и воспитания?
А может, вообще настало время попрощаться с Данией?
Пора!
Прощай, Дания!
Пора! В Москву!
В Москву сейчас!
А. С. Пушкин
Моя командировка в Дании длилась четыре с половиной года, Признаться, я изрядно соскучился по дому, морально и физически устал от оперативных и бытовых неурядиц, поэтому уезжал из Копенгагена без сожаления. В страну мы с женой приехали с одним ребенком, а домой возвращались уже вчетвером — в 1974 году у меня в Копенгагене родилась вторая дочь.
Мне не удалось сделать революционного вклада в копилку советской разведки, но уезжал я в Москву с чувством исполненного долга. Дания стала для меня хорошей школой жизни, она открыла мне дверь в Скандинавию, расширила кругозор и создала базу для будущей работы в Швеции и на Шпицбергене.
Двадцать два года спустя я узнал, что Дания сыграла и роковую роль в моей биографии. В доверительной беседе с представителями СЭПО[4], по приглашению которой я в течение трех дней в феврале 1996 года находился в Стокгольме, я узнал, что датские власти внесли мою фамилию в «черные списки» и тем самым закрыли въезд во все страны Скандинавии. Я отношу это на счет предательства Гордиевского, потому что ни в какие открытые конфликты с датскими властями во время моей командировки в Копенгагене я не вступал.
Впрочем, запрещать въезд в страну и объявлять иностранцев нежелательными персонами — это прерогатива компетентных властей этой страны. Я не держу зла на датчан, тем более чисто формально у них имелся повод для того, чтобы оградить датское общество от моего нежелательного присутствия.
Всем, кому я должен, того прощаю!
Память все-таки изменяет с годами, и за давностью лет она, вероятно, утратила многое из того, что мне довелось пережить, увидеть и услышать двадцать с лишним лет тому назад. Забываются фамилии и имена, становятся расплывчатыми события, но самое главное, кажется, осталось со мной.
Человеку свойственно окрашивать в розовые тона свое прошлое. Не являюсь исключением из этого правила и я.
Дания вызывает в моей памяти самые добрые чувства.
Прощай, Дания!
