Показать все теги
Е. А. Горюнов
Из сборника «Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем Средневековье», 2004.
Всего колочинской культуре в основном ее ареале принадлежит около 14 бескурганных могильников. Из них далеко не все могут быть привлечены для определения черт погребального обряда, одни из-за плохой сохранности погребений, другие потому, что не исследовались или известны по давним, случайным находкам и отрывочным сведениям, не раскрывающим характер обнаруженных на них погребений.
Из четырех основных районов распространения колочинской культуры — лесостепного Левобережья, Киевщины, Подесенья и Юго-Восточной Белоруссии — преимущественное положение занимает лесостепное Левобережье, с которым связывается половина всех известных могильников: Артюховка, Княжий, Лебяжье I, Картамышево II, Моква, Авдеево. Кроме названных памятников, колочинской культуре в полосе лесостепи, возможно, принадлежит разрушенный могильник на Верхнем Псле у хут. Курочкин Ведовского района Курской области, открытый еще в начале XX в. Д. Я. Самоквасовым. Им были обнаружены два бескурганных погребения с лепными горшками-урнами [Самоквасов 1915: 3—5]. Сосуды не сохранились до настоящего времени, что осложняет определение памятника. В 1979— 1980 гг. это местонахождение обследовалось Днепровской левобережной экспедицией ЛОИА АН СССР. В шурфах, заложенных поблизости от раскопов Д. Я. Самоквасова, погребений не оказалось, но в них были найдены мозаичная стеклянная бусина, предположительно, VI—VIII вв. (по определению 3. А. Львовой) и обломок лепного сосуда, возможно, от разрушенной урны, по всем признакам близкого керамике колочинского типа.
Шесть других могильников лесостепного Левобережья неравноценны. Артюховский могильник известен по случайным находкам. О его колочинской принадлежности можно судить по форме опубликованного H. E Макаренко лепного горшка-урны, типичного для колочинских древностей [Макаренко 1907: 50—54].
Не больше сведений и о могильнике Моква под Курском. Неясно, сколько было открыто на нем погребений и что они собой представляли. Из погребений Моквы, по данным А. С. Федоровского, происходят оплавленные поясные накладки и другие вещи VII в. Они известны по зарисовкам того же А. С. Федоровского, а также А. А. Спицына (Федоровский, архив; Спицын, архив).
Что касается остальных могильников, то они изучались: Авдеевский— Э. А. Сымоновичем [Сымонович 1974: 153—154], Лебяжинский и Княжинский— Ю. А. Липкингом [Липкинг 1974: 136—158], Картамышево II — Е. А. Горюновым [Горюнов 1980; 1981 а]. Три последних исследованы полностью, на Авдеевском— произведена лишь шур- фовка.
На Киевщине погребальные памятники колочинского типа остаются неизвестными. В Подесенье, не считая разрушенных могильников неясной культурной принадлежности, их известно три: Усох, Кветунь и Смячь. Последний из них — сильно разрушенный, всего с пятью погребениями — мало пригоден для выяснения специфики погребального обряда колочинской культуры [Горюнов 1974: 119—121].
Кветуньский могильник известен по предварительной публикации [Артишевская 1963: 85—96]. Наряду с грунтовыми погребениями на нем имеются и курганные. В отношении тех и других многое остается неясным. Есть основания полагать, что не все комплексы Кветуни в действительности являлись погребальными. В некоторых случаях за грунтовые погребения Л. В. Артишевской приняты обычные хозяйственные ямы-погреба, о чем можно судить по их форме и по заполнению, в котором отсутствовали пережженные кости. Такой характер имели отдельные (?) ямы, обнаруженные под курганными насыпями [Горюнов 19816: 30—32]. Таким образом, материалы Кветуни нуждаются в тщательной источниковедческой проработке для выделения бесспорных погребальных комплексов IV—VI вв.
Для понимания погребального обряда в Подесенье в V—VII вв. наиболее важен Усохский могильник с 18 погребениями, исследованный В. А. Падиным [Падин 1960: 317—318; 1974: 132—135]. В Юго-Восточной Белоруссии коло- чинской культуре принадлежат четыре бескурганных могильника, раскопанные Л. Д. Поболем и Э. А. Сымо- новичем — Тайманово, Новый Быхов и Нижняя Тощица. Два последних полно освещены в литературе [Поболь 1974: 159—180] Таймановский, самый большой— со 165 погребениями, известен лишь по суммарным описаниям, приведенным Л. Д. Поболем в ряде своих работ [Поболь 1974: 166].
Таким образом, для определения погребального обряда колочинской культуры фактически могут быть использованы материалы 6 могильников: трех исследованных в лесостепном Левобережье (Княжий, Лебяжье I, Картамышево II), двух деснинских (Усох, Смяч), трех известных в Юго-Восточной Белоруссии (Новый Быхов, Нижняя Тощица, Тайманово).
Наиболее типичным для колочинских могильников является расположение в пределах речных долин и на надпойменных террасах вблизи воды, т. е. в тех же топографических условиях, в которых находятся поселения этой культуры.
Преобладают небольшие могильники, насчитывающие до 50 погребений. Правда, первоначальное число погребений в некоторых случаях устанавливается лишь предположительно из-за плохой их сохранности. Большие могильники, подобные Лебяжьему I, на котором раскопано 104 погребения и еще примерно столько же разрушено при строительстве дороги, или Тайманову со 165 погребениями, были сравнительно редки. К числу больших, возможно, относится также могильник у пос. Новый Быхов, содержавший, по мнению Л. Д. Поболя, «много сотен» погребений [Поболь 1974: 166]. Другие же могильники по числу погребений не идут ни в какое сравнение с Лебяжьим I и Таймановым. В Усохе под Трубчевском, кроме исследованных 18 погребений, В. А. Падин насчитывает еще «три-четыре погребения уничтоженных распашкой» [Падин 1974: 135]. В Картамышеве II на Пеле под г. Обоянью обнаружено 44 погребения, фактическое же их число на этом могильнике было близким к 60—70. В Нижней Тощице близ пос. Новый Быхов Л. Д. Поболем обнаружено 12 погребений. Границы этого могильника, однако, шире пределов раскопа [Поболь 1974: 174]. В Княжьем близ г. Суджи обнаружено 24 погребения. Всего же их здесь, по подсчетам Ю. А. Липкинга, «имелось до 30—40» [Липкинг 1974: 138]. Могильник Смячь под г. Новгород-Северским оказался сильно разрушенным, на нем открыто всего 5 погребений. Все они связаны с северной его периферией, только и сохранившейся от выветривания дюны [Горюнов 1974: 119—121]. В Авдееве на Сейме, где открыты 4 погребения, истинные размеры могильника не установлены из-за характера проведенных Э. А. Сымоновичем работ, которые были сведены к шурфовке [Сымонович 1974: 153].
Мнение о преобладании небольших могильников, содержавших от 20 до 50—60 погребений, является вероятным еще и потому, что оно находит подтверждение в исследованиях колочинских поселений. Они небольшие, с 6—8 (иногда несколько больше) жилищами, и размещаются на площади менее 0,5 га. Большие долговременные поселения с десятками жилищ, тянущиеся на сотни метров, нетипичны для колочинской культуры. Исключение в этом отношении составляют лишь памятники Белорусского Поднепровья.
Преобладание небольших поселений и могильников обуславливалось, видимо, определенными формами хозяйственной деятельности и социальной организации, господствовавшей на территории Верхнего Поднепровья в V—VII вв., в частности, широким применением подсечного земледелия и неизбежной при этом непрочной оседлостью населения. Колочинские могильники бескурганные, их погребения ничем себя на поверхности не проявляют, но в древности они, вероятно, имели какие-то внешние признаки, так как при отсутствии хорошо выраженной систематичности в расположении погребений, друг друга почти не нарушают.
Известны бесспорные случаи сооружения наземных погребальных оградок-частоколов. Они отмечены при исследовании Картамышева II на Верхнем Пеле. Все они прямоугольные в плане и почти одинаковых размеров. Площадки с погребениями, ограниченные столбовыми оградками, имели длину до 4 м, ширину до 2,8 м. Следы оградок выступали на поверхности материка в виде узких, заполненных гумусом канавок глубиной 0,1—0,25 м, шириной до 0,2 м. Внутри оградок находятся чаще всего две внешне ничем не отличающиеся друг от друга погребальные ямы. В обеих помещены пережженные кости, перемешанные с землей и углем; ямы имеют одинаковую форму и близкие размеры.
Различия между ними устанавливаются лишь на основании анализа костных остатков, который показывает, что только одна из ям содержит кости человека, а именно — восточная. В западную яму помещали кости жертвенных животных, чаще всего лошади. Эту яму нельзя считать отдельным погребением. Своеобразие безурновых погребений Кар- тамышева II заключается в наличии не только деревянных оградок, но и обрядовых ям с костями жертвенных животных, сожженных одновременно с умершим, возможно, на одном с ним костре.
Подобные погребения, по-видимому, имелись и на других могильниках. На Лебяжьем I Ю. А. Липкингом выделены так называемые парные погребения, в большинстве своем характеризующиеся теми же признаками, что и безурно- вые погребения Картамышева II с оградками [Липкинг 1974: 142]. Парные погребения Лебяжьего I представляют собой наполненные пережженными костями и углем две погребальные ямы, которые расположены друг от друга на расстоянии до 1 м. Ямы одинаковы по форме и размерам и располагаются обычно по линии запад-восток с некоторым отклонением, что отличает и погребения в оградках на Картамышеве II. К сожалению, анализ костных остатков из Лебяжьего I не проводился и поэтому действительный характер парных погребений Лебяжьего I нельзя считать установленным фактом. В Лебяжьем I, в отличие от Картамышева II, не обнаружены оградки. Наиболее вероятно, что следы их здесь не сохранились. Как отмечает Ю. А. Липкинг, верхний слой дюны, в котором залегали погребения Лебяжьего I, оказался сильно разрушенным, так что размеры и формы некоторых погребальных ям определялись лишь по углистым пятнам или вообще не прослеживались. Об изменении рельефа дюны можно судить и по разной глубине залегания погребений, колебавшейся в пределах от 0,8 до 0,15 м.
Колочинские погребения — моноритуальные, связаны с одним обрядом — кремацией на стороне. Места кремации остаются неизвестными, не считая одного спорного случая. Речь пойдет об овальной глинобитной площадке, обнаруженной в могильнике Княжье. Площадка размером около 2,0X1,5 м вымощена керамикой, а по краю в основании — яйцевидными керамическими блоками. Ю. А. Липкинг видит в этой площадке сооружение, предназначенное для кремации [Липкинг 1974: 140], однако ни на самой площадке, ни вокруг нее не было следов некогда свершавшихся кремаций, что не позволяет согласиться с ним.
Погребения содержали разное количество пережженных костей — от двух-трех десятков до нескольких сотен. Иногда пережженные кости только единичны. Как правило, погребения с большим количеством костей принадлежат к безурновым. Однако точное определение соотношения колочинских погребений по этому показателю практически невозможно, ибо количество костей в погребениях зачастую указывается не в точных цифрах, а приблизительно, «на глаз» — «несколько десятков», «много», «мало», «многочисленны», «немногочисленны». При этом остается неясным, чем объясняются различия между погребениями: неодинаковой степенью сожжения, возрастной принадлежностью погребенных, присутствием костей животных, различной сохранностью погребений или несколькими причинами сразу.
Погребения в большинстве безынвентарные, на два-три десятка погребений приходится не более 5—7 вещей, а нередко и того меньше. Наличие их чаще отмечается для безурновых погребений, причем женских, судя по составу вещей. Мужские погребения по вещам определяются много реже. Вещи могут быть разделены на две неравные в количественном отношении группы. Самую большую из них образуют вещи, сопровождавшие умершего в момент сожжения. Среди них — оплавленные бронзовые украшения и детали убора, покрытые окалиной железные орудия труда и другие. Во вторую группу входят вещи, которые помещались в могилу лишь в момент погребения останков. Они не несут следов действия огня. Некоторые из них, например, бронзовая литая фибула из погребения 16 Картамышева II, возможно, преднамеренно поломаны. Порча вещей, как известно, характерна для многих культур римского времени и Средневековья. Ее принято объяснять верой в загробную жизнь, страхом перед мертвыми и вещами, которыми они пользовались при жизни [Никитина 1974: 60].
Набор вещей из погребений составляют украшения и предметы личного убора, в том числе фибулы, пряжки, браслеты, височные кольца, детали мужского наборного пояса, а также орудия труда — ножи, точильные камни, пряслица; оружие — наконечники копий или дротиков; посуда. В таблице I отражено соотношение инвентарных и безинвентар- ных погребений по отдельным памятникам и категориям вещей.
По способу погребения останков колочинские сожжения подразделяются на три вида: урновые (I), безурновые (II) и смешанные (III), представляющие сочетание элементов первых двух.
- Урновые погребения. В численном отношении они, как правило, уступают безурновым. В качестве урн служила бытовая глиняная посуда обычных для колочинской культуры форм — горшки и крупные сосуды-корчаги. Способы помещения урн в погребения различны. Чаще всего урны находятся в обычном положении, т. е. стоят на днище в центре ямы. При этом в большинстве случаев урны оставались открытыми. Покрытые урны менее обычны. Виды покрытий следующие: глиняные «диски», сковородки, части сосудов. Известны случаи, когда урна была накрыта более крупным, перевернутым кверху дном сосудом («клошем»). Урновые погребения содержат по одному сосуду. Исключение составляют лишь три могильника — Авдееве, Лебяжье I, Картамышево II, где известны погребения с двумя урнами.
Количество костей в урнах бывает различным. Иногда их всего 10—15, и они едва покрывают дно урны. В других погребениях пережженные кости многочисленны, до нескольких сотен, и они доверху заполняют большие сосуды с диаметром тулова 30—35 см.
Наличие вещей, как уже было сказано, в урновых погребениях отмечается еще реже, чем в безурновых. Форма и размер погребальных ям такие же, как у безурновых погребений. Диаметр ям в среднем составляет 0,3—0,6 м, глубина обычно соответствует высоте урны и не превышает 0,3 м. Заполнение ямы между ее стенками и урной бывает различным по характеру. В одних погребениях оно в той или иной степени углистое. В других— почти не отличается по цвету и структуре от слоя, в котором вырыта яма. Форму и размер таких ям не всегда удается установить.
|
Таблица
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Урновые погребения большинства памятников представлены двумя группами. Одну из них образуют урны с очищенными от золы и угля пережженными костями, другую — урны с остатками костра. При этом первая всегда более многочисленна.
- Безурновые погребения. К их числу относятся погребения с остатками кремации, помещенными непосредственно в яму. Форма ям преимущественно округлая, диаметр ям в среднем 0,4—0,6 м, но иногда больше — до 1,3 м. Глубина ям — 0,15—0,40 м. Как и урновые погребения, они содержат различное количество костей. Однако погребения с большим количеством костей — до 200 и более — среди них не единичны. Пережженные кости в таких погребениях лежат плотной массой и полностью заполняют яму. Положение вещей в погребениях разнообразно — среди костей, на разной глубине ям или поверх них, у верхнего края ям. Вещи в большинстве оплавлены или со следами огня. Среди безурновых погребений, как и среди урновых, различаются погребения с очищенными пережженными костями и такие, в которых пережженные кости перемешаны с углем. Статистические подсчеты показывают, что безурновые погребения с неочищенными костями почти всегда наиболее многочисленны. Лишь в Лебяжьем I они в количественном отношении уступают «чистым» погребениям.
К сожалению, антропологическое изучение остатков костей из колочинских погребений почти не проводилось, что не позволяет определить соотношение мужских, женских и детских погребений и их размещение на памятниках. По той же причине нельзя указать в абсолютных цифрах и количество погребений, включавших кости животных. Очевидно лишь, что фактическое число таких погребений превышает указываемое в публикациях. Благодаря анализу костных остатков из Картамышева II, как уже отмечалось, удалось выделить двуямные безурновые сожжения с раздельно погребенными костями человека и животных. Аналогичные погребения имелись, видимо, и на Лебяжьем I. Они отнесены Ю. А. Липкингом к парным по расположению погребальных ям, а не на основании анализа костных остатков. Безурновые погребения Картамышева II отличает еще одна черта, не прослеженная на других памятниках, а именно наличие прямоугольных оградок частоколов, что сближает их с более поздними славянскими курганными погребениями днепровского Левобережья [Бессарабова 1973: 65—82].
- Смешанные погребения. Они характеризуются сочетанием признаков, свойственных первым двум видам погребений — урновым и безурновым. В некоторых публикациях смешанные погребения не выделяются в самостоятельную группу и рассматриваются вместе с урновыми. Однако эти погребения все же четко обособляются от урновых и поэтому могут быть рассмотрены отдельно. По обрядовым признакам они делятся на три группы. К первой относятся погребения с очищенными пережженными костями, как в урне, так и в яме, ко второй — погребения с очищенными костями в урне и неочищенными в яме, к третьей — погребения с неочищенными костями в урне и яме. Все эти группы на большинстве могильников представлены единичными погребениями. Форма и размеры погребальных ям те же, что у погребений других видов, в первую очередь урновых. По характеру вещей и их размещению они также не отличаются от урновых погребений.
Из всех погребений, известных для колочинской культуры, только одно нельзя отнести ни к одному из трех основных видов, а именно погребение 14 Усохского могильника. Пережженные кости в нем находились в центре ямы «в виде компактного скопления — вероятно, они были помещены в яму в какой-то емкости, до наших дней не сохранившейся» [Падин 1974: 134]. Подобные черты имеют так называемые спрессованные погребения пшеворской культуры, к которым причисляются погребения с останками, находившимися в каких-либо вместилищах из органического материала — дерева, бересты, кожи, ткани [Никитина 1974: 63].
Для количественного выражения погребального обряда, выяснения его основных черт составлен список признаков, характеризующих виды колочинских погребений. В него включены специфические признаки, являющиеся наиболее значимыми для определения характера погребения. По таким признакам и их сочетаниям выделены группы или варианты погребений, соотношение между которыми на отдельных памятниках устанавливается подсчетами, сведенными в таблицу. Для более полного исследования картины погребального обряда в таблицу введены графы с подсчетами общих признаков и таких, которые лишь конкретизируют или уточняют, но не определяют особенности различных видов погребений (рис. 2). В таблице они не получили цифрового (кодового) обозначения.
Признаки урновых погребений[1]:
1) урны с очищенными пережженными костями;
2) урны с неочищенными костями;
3) очищенные кости в урне и в яме;
4) очищенные кости в урне, в яме — неочищенные;
5) неочищенные кости в урне и в яме;
6) урна открытая, в обычном положении;
7) точно так же поставленная урна, но накрытая «диском» или сковородкой;
8) урна в обычном положении накрыта частью сосуда или (8а) частью сосуда прикрыты только кости внутри урны;
9) урна, поставленная на дно ямы, накрыта другим, перевернутым вверх дном, сосудом;
10) перевернутый вверх дном сосуд прикрывает кости внутри урны, стоящей в обычном положении;
11) урна помещена в более крупный сосуд, стоящий на дне ямы в обычном положении. Па— урна, находящаяся внутри другого сосуда, прикрыта частью сосуда;
12) урна перевернута вверх дном и прикрывает кости, сложенные на дно ямы;
13) пережженные кости перемешаны с остатками костра;
14) очищенные пережженные кости;
15) наличие отдельной ямы с костями жертвенных животных;
16) наличие прямоугольной оградки-частокола.
Систематизация погребального обряда позволяет прийти к следующим выводам.
- Для колочинской культуры характерны три вида погребений — урновые, безурновые и смешанные, выступающие на разных памятниках в неодинаковом количественном соотношении (рис. 2). На большинстве их (7 из 9 исследованных) наиболее многочисленны безурновые погребения. В Новом Быхове безурновым принадлежат 38 погребений из 41 обнаруженного, или 92,6 %, в Усохе — 15 из 18, или 83,3 %, в Тайманове 143 из 165, или 86,8 % (в 20 случаях из 37, т. е. 54 %, определяющихся по характеру), в Лебяжьем I — 55 из 79, т. е. 69 %. Лишь на одном могильнике, Княжинском, безурновых погребений оказалось меньше, чем урновых и смешанных вместе взятых, всего 3 из 24 исследованных, т. е. 12,5 %. В Нижней Тощице эти погребения составили равное число с урновыми и смешанными вместе взятыми.
- Безурновые погребения, как уже отмечалось, в большинстве содержат неочищенные пережженные кости. На некоторых памятниках — Усох, Княжий, Авдееве, Смяч — вообще не обнаружены «чистые» погребения. В Нижней Тощице и Картамышеве II представлено всего по одному «чистому» безурновому погребению. В Новом Быхове на 10 безурновых погребений с очищенными костями приходится 28 погребений с остатками костра. «Чистые» безурновые погребения численно несколько преобладают лишь на одном могильнике, Лебяжье 1, на котором их насчитывается 29, тогда как погребений с неочищенными костями 26.
В то же время среди урновых погребений всех без исключения памятников численно преобладают «чистые», а погребения с неочищенными костями единичны или вообще отсутствуют, как, например, в Княжьем, Авдееве, Усохе, Новом Быхове.
Из смешанных погребений наиболее характерны погребения с очищенными костями в урне и неочищенными в яме. Они обнаружены на четырех памятниках, причем на двух из них имеют численное преимущество среди смешанных погребений.
- Одна из основных черт колочинских могильников определяется преобладанием безынвентарных погребений. На некоторых памятниках «пустые» погребения составляют до 80—90 %. В Ново-Быхове их насчитывается 34 (82 %), в Нижней Тощице — 11 (91 %), в Тайманове — 85 (51 %), в Княжьем — 20 (85 %), в Лебяжьем I — 59 (60 %), в Карта- мышево II — 23 (67 %), в Усохе — 12 (66 %). Таким образом, на всех наиболее сохранившихся и полно исследованных могильниках безынвентарные погребения составляют если не абсолютное, то относительное большинство. При этом отсутствие вещей не является признаком, свойственным погребениям только одного какого-то вида — безурновым, урновым или смешанным. Этот признак присущ погребениям разных видов примерно в одинаковой степени, и то, что он отмечается при подсчетах чаще для безурновых погребений, скорее всего, объясняется численным преобладанием последних на большинстве памятников (см. табл. II).
- Погребальные памятники Курского Посеймья и Верхнего Пела отличаются некоторым своеобразием. Так, только здесь известны безурновые двуямные погребения с прямоугольной столбовой оградкой. Помимо Картамышева II, такие погребения имелись, по всей видимости, и на Лебяжьем I. К числу их относятся, в первую очередь, погребения, обозначенные Ю. А. Липкингом как парные, — № 10 и 10а, 11 и Паи др. Все они характеризуются теми же признаками, что и погребения с оградками Картамышева II.
|
Таблица
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Кости животных из погребений Картамышева II в большинстве принадлежат лошади. Лишь в одном погребении находились кости не только лошади, но и овцы или козы, а также кости медведя.
Анализ костных остатков из Картамышева II, выполненный Н. М. Ермоловой (см. в приложении к статье В.М. Горюновой в настоящем сборнике), наводит на мысль, что различия в характере захоронений этого памятника находятся в некоторой зависимости от половозрастной принадлежности погребений. Дело в том, что урновые погребения Картамышева II, которые поддаются антропологическому определению, содержат только кости ребенка и, таким образом, наличие урны в захоронении с достаточно высокой степенью вероятности может свидетельствовать о присутствии в погребении останков ребенка. Кости животных в этих погребениях всегда отсутствуют. В то же время, безурновые погребения, как показывает антропологический анализ, характеризуется наличием останков только взрослых индивидуумов — женщин или мужчин. Кроме того, в данных погребениях нередки кости животных, которые, как уже было сказано, ни разу не отмечены в погребениях с урнами.
Мнение о половозрастных отличиях между урновыми и безурновыми погребениями Картамышева II вполне согласуется и с результатами анализа вещевого инвентаря. В Картамышеве II он найден главным образом в безурновых погребениях и состоит из вещей индивидуального пользования — орудий труда, украшений, в принадлежности которых взрослым индивидуумам не приходится сомневаться.
- Урновые погребения на многих памятниках образуют несколько групп, отличающихся друг от друга по одному или двум признакам: по положению урны в погребении, присутствию или отсутствию угля. Наиболее характерной из них следует признать группу из «чистых» погребений в открытой урне, находящейся в обычном положении. Урновые погребения с такими признаками наиболее многочисленны на всех памятниках. Типичны для колочинской культуры и погребения с урнами, накрытыми перевернутым вверх дном сосудом. Они обнаружены в Княжьем, Лебяжьем I, Картамыше- ве II и в Тайманове, т. е. в четырех из 9 исследуемых в работе могильников. Урновые погребения; характеризующиеся сочетанием других признаков, имеются лишь на отдельных памятниках, причем и на них такие погребения единичны.
- Смешанные погребения обычно численно уступают погребениям других видов. Только в Тайманове их насчитывается 15, тогда как урновых всего 7. Наиболее многочисленную группу образуют погребения, содержавшие одновременно очищенные и неочищенные кости: очищенные — в открытой урне, неочищенные — в яме между ее стенками и урной. Такие погребения исследовались в Нижней Тощице, Княжьем, Лебяжьем I и Картамышеве П. В Нижней Тощи- це к их числу принадлежат три из четырех имеющихся смешанных погребений, в Лебяжьем I — пять из двенадцати.
- К общим или объединяющим признакам колочинских памятников относится наличие в безурновых могилах отдельных обломков лепной посуды, а также осколков и бесформенных отщепов кремня. Первый признак прослеживается на всех без исключения памятниках, хотя и в различном количественном выражении. Так, если в Лебяжьем I из 55 безурновых погребений обломки керамики содержат 42 (около 76 %), то в Картамышеве II этот признак отмечен в 11 погребениях из 20 (около 50 %), а в Новом Быхове еще реже — лишь в 9 погребениях из 38 (несколько более 20 %). Чем объясняются эти колебания, остается неясным, но, видимо, не географическим положением памятников и не различным количеством на каждом безурновых погребений.
Другой признак — наличие в погребении осколков и отщепов кремня, — несомненно, менее характерен для погребального обряда колочинской культуры. Он прослеживается лишь в 14 погребениях четырех памятников — Новый Быхов, Княжий, Лебяжье I и Картамышево И.
Систематизация погребального обряда колочинской культуры, предложенная в настоящей работе, может рассматриваться как предварительная. Она охватывает фактически только 9 памятников, включая сильно разрушенные и недостаточно исследованные. В немалой степени изучение погребального обряда культуры осложняется невысоким уровнем отдельных публикаций, содержащих самое общее описание деталей обряда, к тому же взятых выборочно, а не во всей их сумме. Отсюда возможны некоторые ошибки в подсчетах признаков и основанных на них выводах.
Многое все же представляется бесспорным, прежде всего, единообразие погребального обряда на всей территории культуры. Практически невозможно выделить локальные группы, характеризующиеся численным преобладанием того или иного признака. Отличия между памятниками выражены слабо и к тому же их характер не всегда очевиден. В отдельных случаях они, видимо, связаны не с объективным проявлением погребального обряда, а с другими причинами, в том числе и не имеющими к нему отношения: со степенью изученности памятников, недостаточной полевой фиксацией погребений и т. д. Очевидно также, что отличия, выраженные в подсчетах признаков, могут быть и просто хронологическими. Принятые в литературе датировки многих памятников суммарны, действительные временные рамки их намного более узкие и, несомненно, не совпадают друг с другом.
Некоторая дифференциация или градация памятников намечается лишь по одному показателю — количественному соотношению различных видов погребений (рис. 2). Как уже отмечалось, большинство памятников характеризуется преобладанием безурновых погребений. На одних памятниках погребений этого вида насчитывается до 80—90 %, на других — много меньше, около 50 %, и, соответственно, иное количество урновых и смешанных погребений. На двух памятниках урновые и смешанные погребения вместе взятые составляют большинство. В Нижней Тощице на 12 безурновых погребений приходится 24 смешанных и урновых, в Княжьем количество безурновых погребений еще меньше и не превышает 12 %.
По количественному соотношению различных видов погребений могильники подразделяются на две основных группы. Одну, с очень высоким процентом безурновых погребений (их более 80 %), образуют могильники Новый Бы- хов, Тайманово, Усох, другую — остальные памятники, на которых безурновые погребения имеют менее ощутимое количественное преимущество или вообще его лишены (рис. 2). Поскольку дифференциация памятников не связана с их локальным расположением, то она отражает скорее эволюцию и динамику развития погребального обряда. Это мнение находит подтверждение и в широких временных пределах колочинской культуры, охватывающей не менее трех столетий — конец IV—VII в., ибо трудно допустить, что погребальный обряд за столь длительное время не претерпел никаких изменений.
Хронологически лучше определяется вторая группа благодаря находкам датирующих вещей в погребениях Лебяжьего I, Картамышева II — деталей поясного набора (погребения 3, 68, 67, 12 Лебяжьего 1, погребение 9 Картамы- шева II), бронзовой литой фибулы с решетчатым орнаментом на прямоугольном щитке (погребение 16 Картамыше- ва II) и др. Можно полагать, что общие временные рамки этой группы соответствуют VI—VII вв.
Что касается первой группы, то она предположительно может быть датирована концом IV—VI в., т. е. временем наиболее ранних колочинских поселений, таких как Ульяновка, Роище, Заярье на Десне, Новые Безрадичи на Киевщине и др. Надежных оснований для ее датировки не имеется из-за отсутствия в погребениях датирующих вещей. Если же обратиться к керамике Нового Быхова и Тайманова, то анализ ее не противоречит предложенной датировке. Так, среди набора керамических форм этих могильников отмечается присутствие реберчатых форм, характерных в основном для раннего пласта колочинских древностей. Датировка Таймановского могильника может быть уточнена опосредованно по бронзовой двучленной фибуле с ромбической ножкой (IV в., группа 17, подгруппа 3 по: [Амброз 1966: 70]). Эта фибула была найдена на поселении, связанном с могильником. В одном из погребений Усоха присутствовала оплавленная пальчатая фибула керченского типа (по определению Г. Ф. Корзухиной), датируемая VI в. и несколько более поздним временем.
Таким образом, мнение о разновременном характере выделенных групп в целом является оправданным, хотя и не может считаться единственно возможным. Окончательное решение этого вопроса, очевидно, дело будущего.
Литература
Амброз 1966: Амброз А. К. Фибулы юга Европейской части СССР // САИ. Вып. Д1-30. М.
Архив ИА АН Украины, ф. 7 (А. С. Федоровского), д. 3.
Архив ИИМК РАН России, ф. 5 (А. А. Спицына), д. 334.
Артишевская 1963: Артишевская Л. В. Могильник раннеславянского времени на р. Десне // МИА. 108. С. 85—96.
Бессарабова 1973: Бессарабова 3. Д. Славянские курганы второй половины первого тысячелетия н. э. с трупосожжениями и деревянными сооружениями на территории Восточной Европы // АСГЭ. 15. С. 65—82.
Горюнов 1974: Горюнов Е. А. Некоторые древности I тыс. н. э. на Черниговщине // РВД. С. 119—125.
Горюнов 1981: Горюнов Е. А. Ранние этапы истории славян Днепровского Левобережья. Л.
Липкинг 1974: Липкинг Ю. А. Могильники середины и третьей четверти 1 тыс. н. э. в Курском Посеймье // РВД. С. 136—152.
Макаренко 1906: Макаренко Н. Е. Отчет об археологических исследованиях в Полтавской губернии в 1906 г. // ИАК. С. 22.
Никитина 1974: Никитина Г. Ф. Погребальный обряд культуры полей погребений Средней Европы в I тысячелетии до н. э.—первой половине I тысячелетия н. э. // Погребальный обряд Северной и Средней Европы в I тысячелетии до н. э.—I тысячелетии н. э. М.
Падин I960: Падин В. А. Раннеславянские поселения и могильник в районе Трубчевска // СА. 3. С. 317—319.
Падин 1974: Падин В. А. Древности VI—VII вв. в окрестностях Трубчевска // РВД. С. 132—135.
Поболь 1973: Поболь Л. Д. О новых археологических памятниках БССР VI—IX вв. // Славяните и средиземноморският свят VI— XI век: Международен симпозиум по славянска археология. София. С. 221—230.
Поболь 1974: Поболь Л. Д. Древности середины и третьей четверти I тыс. н. э. в Белорусском Поднепровье // РВД. С. 151—180.
Самоквасов 1915: Самоквасов Д. Я. Дневник раскопок в окрестностях с. Гочева Обоянского уезда Курской губернии. М. С. 3—5.
Сымонович 1974: Сымонович Э. А. Новые открытия в селишах Авдееве и Воробьевка 2 возле г. Курска // РВД. С. 153—158.
