Показать все теги
Находясь в Константинополе, российские посланники теснейшим образом были связаны с проблемами, относящимися ко всем проявлениям собственно «морской жизни» города и имевшими самое непосредственное отношение не только к торговле, но и к морскому разграничению, безопасности российских границ и обеспечению безопасного мореплавания, свободного от пиратства и контрабанды.
Еще во время пребывания российского флота в Босфоре в 1833 г. Порта разрешила русскому судну пройти Дарданелльский пролив для составления его карты и лоций. Эта операция была выполнена под начальством Дюга- меля, в подчинении которого был фрегат «Эривань», два офицера — Путяга и Корнилов, инженер подполковник Бюрно и драгоман Дайнези[1].
Однако планы российского морского штаба простирались шире: установившиеся дружественные отношения с Портой не могли ввести в заблуждение морское командование России на счет последующего развития событий в столь неспокойном регионе. «Хочешь мира — готовься к войне» — это древнее изречение как нельзя лучше иллюстрирует характер русско-турецких отношений. Карты черноморского побережья, лоции Проливов и Мраморного моря, безусловно, представляли собой необходимое приобретение для российского морского штаба. Тем более что прецедент уже имел место: в 1820 г. французский капитан Готье произвел съемку берегов Анатолии с разрешения турецких властей. В 1834 г. A.C. Меншиков поспешил воспользоваться «приязненным расположением Оттоманской Порты» для описания анатолийских берегов Черного моря от реки Риони до Константинопольского пролива[2]. Для этого следовало послать офицера и «испросить назначения со стороны турецкого правительства особого чиновника для беспрепятственного производства упомянутой съемки». «События прошлого года, — писал вице-канцлер, имея в виду морской поход российского флота в 1833 г., — пред целым светом» ясно обозначил и искреннее участие России в судьбе Османской империи. Оно должно было послужить залогом отсутствия у российской стороны враждебной Порте Оттоманской цели»[3]. Впрочем, последние слова готовящейся в Петербурге депеши показались Нессельроде не вполне уместными — они были вычеркнуты.
Турецкие чиновники согласились поддержать это предприятие, тем более что уже ранее обсуждали возможность его проведения с А.Ф. Орловым, А.П. Бутеневым и H.H. Муравьевым во время Босфорского похода русского флота. Порта согласилась послать свой фрегат в Севастополь, чтобы включить его в состав экспедиции. Рикман, исполнявший обязанности посланника, не мог поверить в столь счастливо складывавшиеся обстоятельства: срочная эстафета была послана командующему Черноморским флотом адмиралу Лазареву, и уже через месяц, 21 мая, яхта «Голубка» привезла его ответ. В нем говорилось, что Лазарев, «дабы не терять удобного... времени, решился отправить яхту «Голубка»... прямо в Константинополь для соединения с фрегатом от Порты», не дожидаясь его присылки в российский порт[4]. Капитан-лейтенант Манганари должен был начать описание берега от устья Босфора вдоль Анатолийского берега, а при возвращении обратно к Босфору «оный берег осмотреть вторично». 5 июня было получено согласие императора Николая I, а 9 июня «Голубка» с турецким корветом «Гюль Сефид» (Белая роза) вышли из Босфора в Черное море. Однако всю работу российский экипаж выполнил один, поскольку «Гюль Сефид» не смогла следовать за «Голубкой» «по устройству своему». О том, что экспедиция была успешной, свидетельствует тот факт, что в 1841 г. издание черноморского атласа шло полным ходом. В 1843 г. атлас был готов; один экземпляр был послан в Константинополь к российскому посланнику с тем, чтобы он вручил его турецкому правительству[5]. Султан Абдул-Меджид «с особым удовольствием принял этот подарок и наградил капитана I ранга Е.П. Манганари орденом Нишан Иф- тигар, а его брата М.П. Манганари, принимавшего участие в экспедиции, — украшенной бриллиантами золотой табакеркой[6].
Воодушевленные успешным завершением предприятия, российские власти решили продолжить начатые исследования турецких берегов, на этот раз — Мраморного моря. Султан одобрил и это предложение «с тем лишь условием, чтобы сия экспедиция произведена была на турецком военном судне»[7]. Возглавил турецкий поход все тот же капитан Манганари. А в 1849 г. русские моряки произвели съемку Румелийского берега турецких владений. Для этой цели в Босфор прибыли тендеры «Поспешный» и «Скорый» под командованием лейтенантов Бутакова и Шестакова. Они же в 1850 г. произвели исследование лоций прибрежной линии Черного моря от Босфора до устья Дуная при содействии турецких кораблей[8].
В 1851 г. в Константинополь доставили 4 экземпляра составленных лоций для вручения султану и сановникам[9]. Насколько своевременно были сделаны все эти лоции можно судить, вспомнив, что до Синопского сражения 1853 г. оставалось совсем немного времени.
Осуществляя общий надзор над торговыми операциями, производившимися через Константинопольский порт, российская миссия была призвана не допустить провоза контрабандных товаров, прежде всего оружия, к восточному берегу Черного моря. Существовал список товаров, запрещенных к привозу в черноморские порты Закавказского края. К ним относились: «Клинки Или лезвия шпажные, сабельные, кинжальные; военные снаряды, чугунные и железные; пушки, мортиры, ядра, бомбы; ружья, пистолеты; натр селитрокислый или азотнокислый, нефть черная, порох мелкий и пушечный; фитили»[10]. Как свидетельствуют многочисленные документы, этот запрет многократно нарушался, процветала контрабандная торговля оружием, которое поставлялось горским народам Кавказа.
Сера и порох, свинец, сталь, железо — все это турецкие контрабандисты доставляли на своих судах горцам Кавказского побережья. В какой-то мере развитию контрабанды способствовала недальновидная торговая политика России. С 20-х гг. заметно падает меновая торговля с черкесами, а к концу 30-х гг. она была практически прекращена. Это привело к активизации турецкой и английской контрабандной торговли на Черном море и усилению иностранного политического влияния в регионе[11]. Турки распускали среди местного населения нелепые слухи о том, что Анапа, Поти и Сухум, по условиям Адрианопольского договора отошедшие к России, возвращены обратно Османской империи. Они уверяли «горцев и черкесов» в том, что эти территории уступлены России лишь временно. Турецкие суда беспрестанно приходят в Геленджик, для турок открыты магазины, кофейные дома, строятся мечети — рапортовал из Керчи надворный советник Кодинец в Азиатский департамент[12] . Командующий Черноморским флотом докладывал начальнику морского штаба A.C. Меншикову о частых поставках оружия к берегам Абхазии[13]. Меншиков был вынужден назначить крейсироваиие береговой линии русскими судами[14]. Для командиров крейсеров были составлены инструкции, следуя которым они могли допускать «по черноморскому восточному берегу нашему иностранные коммерческие суда только к двум пунктам: к Анапе и Редут- кале, в коих есть карантины и таможни, к прочим же местам сего берега приближаться оным запрещается»[15].
По всем вопросам турецкого мореплавания по Черному морю российский МИД давал непосредственные предписания константинопольскому посланнику. Бутеневу вменялось в обязанность сообщить иностранным миссиям и «министерству турецкому, что торг открыт на основании существующих законов в России для кораблей всех наций, приходящих в наши порты, где учреждены карантины и таможенные уставы, но всякое покушение производить торг вне тех пунктов, по берегам Черного моря России принадлежащим, будет признаваем за контрабанду»[16].
Депеши подобного рода столь многочисленны в этот период, а формулировки, повторяющиеся в них столь однообразны, что только этим можно объяснить ту небрежность, которая была допущена в дипломатических бумагах 1836 г. и которая могла привести к международному скандалу. Он не разразился лишь благодаря бдительности российского посланника. В январе 1836 г. Бутенев получил предписание директора Азиатского департамента К.К. Родофиникина сообщить европейским миссиям «о воспрещении иностранным военным (курсив мой — Е.К.) судам входить в порты восточного берега Черного моря». Посланник был озадачен: как объявить представителям Англии и Франции о том, что уже давно действует в международных договорах? Еще на заседании Комитета Министров 18 мая 1810 г. было принято постановление о запрете (под угрозой ареста и конфискации) турецким судам подходить к находящемуся в блокаде восточному берегу Черного моря от Анапы до Мингрелии 1. Тем более, что по недавно заключенному Ункяр-Искелессийскому договору, который оценивался, как внутри страны, так и за рубежом, как большая победа российской дипломатии, было принято важное для России решение о закрытии Черного моря для военных судов всех иностранных держав.
Бутенев, не доверяя столь важные бумаги посольским канцеляристам, сам сел писать депешу в Петербург. В ней он буквально растолковывал МИДовским чинам основы заключенного русско-турецкого соглашения. Письмо заслуживает того, чтобы быть процитированным: «Кроме нашего и турецкого военного флага — объяснял посланник, — никакой другой военный флаг не может и не смеет даже думать показаться на Черном море. Следственно, кажется неуместно было бы сообщить иностраннымздесь миссиям о воспрещении их военным судам приставать в порты к берегам восточного Черного моря, ибо таковые суда не смеют и входить в самое Черное море. Таковое событие могло бы даже быть принято англичанами и французами в виду разрешения с нашей стороны плавать свободно под военным флагом по всему Черному морю, лишь бы только пе подходить к Анапе или к берегам Абхазии; а таковое, хотя и натянутое толкование, навести может кучу хлопот и суматохи»[17].
Без промедления последовавший ответ Родофиникина заставляет вспомнить такого известного персонажа, как поручик Кижс: «Депешу мою... покорнейше прошу считать яко вовсе несуществующею и для сего лучше всего оную сжечь, чтоб не могла впоследствии породить ошибочное понятие о деле»[18]. Приказание не было исполнено, иначе нельзя было бы узнать о реакции Петербурга на столь крупный дипломатический промах.
О том, что полученные Бутеневым ранее предписания не были просто ошибкой переписчика, говорит наличие других подобных документов. Тогда же генерал-адъютанту и командиру отдельного кавказского корпуса барону Розену было прислано высочайше одобренное постановление о воспрещении иностранным военным судам входить в порты восточного берега Черного моря[19]. Хорошо, что генерал невнимательно его прочитал, иначе у него возникли бы аналогичные вопросы. Примечательно, что эта ошибка кочевала из документа в документ и не была замечена на самом высоком уровне: все бумаги о военных кораблях были подписаны самим императором, так гордившимся заключенным ранее договором о Проливах. Несомненно, что Бутенев, проявив бдительность и обратив внимание петербургских властей на несуразность полученных им предписаний, предотвратил серьезные международные неприятности и спас честь мундира своего начальства.
В 1838 г. произошел известный инцидент с английской шхуной «Вик- сен», задержанной русскими моряками за перевозку оружия и взятой российской береговой охраной в качестве приза. Англичане устроили громкий скандал, в то время как этот случай был далеко не единственным. В 1843 г. главнокомандующий Закавказским краем генерал-адъютант А.И. Нсйдгарт получил от Титова из Константинополя сообщение о готовящейся переброске «к черкесам» большой партии оружия из Бирмингема. Эта операция готовилась торговым домом Иосифа Рикарда и Девиля в Марселе, а осуществить ее должен был французский подданный Кири. Однако последний, «желая доказать свою признательность к Российскому правительству..., вызвался тайно указать начальству нашему время отправления тех ружей и место, где условлено будет их выгружать»[20]. Известно, что англичане пользовались любыми случаями для проникновения на Кавказ под видом путешественников и исследователей, об этом свидетельствует обширная мемуарная литература тех лет[21]. Они пытались противостоять закреплению России в Закавказье, поддерживая выступления горских народов.
Наиболее частые случаи переброски контрабандных товаров были связаны с турецкими транспортами. В августе 1832 г. сразу 8 турецких судов, уличенных в запрещенной торговле с горцами, были взяты призами российской береговой службой[22] . 18 декабря 1847 г. военный корвет «Орест» взял «законным призом» турецкое судно, на котором были черкесы, дагестанцы и турки, перевозившие оружие и ядра[23]. В 40-х гг., несмотря на постоянные дипломатические представления российской стороны Порте, плавание контрабандных судов не только не уменьшалось, но становилось все более дерзким. Начальник черноморской береговой линии генерал-адъютант Будберг докладывал главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом в секретном донесении о том, что «вместо того, чтобы как прежде стараться пробираться к берегу скрытно и по одиночке, контрабандисты начинают подходить целыми флотилиями»[24]. Российские посланники в Константинополе находились в постоянной переписке с нашими консулами в Трабзоне и Синопе, где чаще всего снаряжались турецкие транспорты к Анапе, Поти, Геленджику и Кобулети. Все эти данные поступали в военное министерство от агентов, которые вели наблюдение за действиями горцев. По их сведениям, турки, прибывшие нелегально к Шамилю, не только привозили оружие, но и обучали горцев литью орудий[25].
Зачастую, прибывшие к берегам Кавказа турецкие суда, возвращались обратно с живым грузом — черкесами, «назначенными в продажу». Сведения о процветавшей работорговле стекались в российское посольство в Константинополе. K.M. Базили в своих «Очерках Константинополя» пишет о том, что вплоть до 1830 г. турецкие корабли ежегодно привозили в турецкую столицу «дань Кавказа» — рабынь для турецких гаремов[26]. Поскольку российские крейсеры в Черном море были призваны не допустить торговлю «живым товаром», Базили выражал надежду на скорое прекращение этого варварского обычая. Но в 1839 г. граф Ржевуский, прибывший на Ближний Восток со специальной миссией императора, был поражен видом невольничьего рынка и даже выкупил одну черкешенку, отправив ее в российское посольство[27]. А в 1847 г. временно управляющий посольством М.М. Устинов докладывал Нессельроде о прибывшей очередной партии «черкесов» из Сочи[28]. В Синопе открыто действовал рынок, где продавались русские пленники; здесь не было даже российского консульства, которое могло бы за них заступиться [29]. В 1839 г. именно эта причина послужила основанием для назначения в Синоп дипломатического представителя России. Вице-консулом стал Биаджио Михели, исполнявший одновременно обязанности тосканского торгового агента.
Таким образом, в ведении российского посольства оказывались вопросы не только дипломатического характера, но и налаживания безопасного мореплавания в Черном море, свободного от контрабандных рейсов турецких судов с грузом запрещенных товаров. Подобного рода поставки, зачастую спонсированные англичанами, способствовали поддержанию нестабильности в горных регионах Кавказа и на побережье Черного моря.
Е. П. Кудрявцева
Из сборника статей «Война, открывшая эпоху в истории Балкан: К 180-летию Адрианопольского мира», 2009.
[1]Муравьев НИ Дела Турции и Египта в 1832 и 1833 годах. М., 1869. Ч. IV. С. 13.
[2]АВПГИ. Ф.СПб ГА II-5. Оп. 38. Д.З (1834-71) Л.1 с об. A.C. Меншиков К.В. Нессельроде. 3 марта 1834 г.
[3]Там же. JI.2 с об. К.В. Нессельроде Рикману. 8 марта 1834 г.
[4]АВПРИ. Л. 16. Лазарев Рикману. 8 мая 1834 г.
[5]Там же. Л.46. A.C. Меншиков К.В. Нессельроде. 9 февраля 1843 г.
[6]Там же. Л.51 с об. В.П. Титов в Азиатский департамент. 19 февраля 1845 г.
[7]Там же. Л.57 об. В.П. Титов К.В. Нессельроде. 14 апреля 1845 г.
[9]АВПРИ Спб. ГА П-5. Оп. 38. Д.З. JI.94. В.П. Титов Л.Г. Сенявину. 14 октября 1849 г.; Л. 109. В.П. Титов Л.Г. Сенявину. 14(26) августа 1850 г. ; Л.112. В.П. Титов Л.Я. Дашкову
24 мая 1851 г.
[10]Там же. Ф. Дела Азиатского департамента. Оп. 729. Д. 191 (1846) ЛЛ.1-5. «Список товарам, запрещенным к привозу в Черноморские порты Закавказского края по таможенному тарифу 14 декабря 1846 г.»
[11]Блиев М.М.,Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. С. 446.
[12]АВПРИ. Ф.Турецкий стол (старый). Оп. 50 а. Д.4607. ЛЛ.23-26. Кодинец в Азиатский департамент. Секретно. 18 июля 1830 г.
[13]Там же. Л. 45 с об.
[14]Там же. A.C. Меншиков К.В. Нессельроде. Секретно. 30 апреля 1830 г.
[15]АВПРИ. Л.93. «Проект правил..
[16]Там же. Л.58. К.В. Нессельроде А.П. Бутеневу. 31 августа 1831 г.
[17] АВПРИ. Ф.Турсцкий стол (старый). Он. 502 а. Д. 4607. JI.193—194. А.П. Бутенев К.К. Родофиникипу. 20 февраля 1836 г.
[18]Там же. JI. 199. Из Азиатского департамента А.П. Бутснсву. 17 марта 1836 г.
[19]Там же. Л. 191.
[20]АВПРИ. Д. 4502. JI. 5 с об. А.И. Нейдгарт К.В. Нессельроде. 4 ноября 1843 г.
[21]См. например: Спенсер Э. Путешествие в Черкесию. Майкоп, 1994.
[22]АВПРИ. Д. 4607. ЛЛ. 113-114.
[23]Там же. Ф. Турецкий стол (старый). Оп. 502 а. Д. 4503. Л.22 с об. Будберг К.В. Нессельроде. 4 января 1847 г.
[24]Там же Л. 15 об. Секретно. 4 августа 1846 г.
[25]Там же. Д. 4502. Л.1 об. А.И. Чернышев К.В. Нессельроде. Секретно. 11 мая 1843 г.
[26]Базили КМ. Очерки Константинополя. СПб., 1835. С. 82.
[27] Ржевуский А. Отрывок из мемуаров. // Исторический вестник. СПб. 1913. Т.132. № 6.
С.839.
[28]АВПРИ. Ф. Турецкий стол (старый). Оп. 502 а. Д.4303. Л.26. М.М. Устинов К.В. Нессельроде. Секретно. 4 февраля 1847 г.
[29]Очерки истории Министерства иностранных дел России. Т 1. М. 2002. С. 300.
