Показать все теги
Н.А. Троицкий
Из книги «Корифеи российской адвокатуры»
Единственным лицом, прослужившим в российской присяжной адвокатуре все время ее существования, буквально с первого и до последнего дня, был Дмитрий Васильевич Стасов. Именно он почитался в юридическом мире России как патриарх адвокатского сословия. Высочайшая репутация Дмитрия Васильевича красиво гармонировала с репутацией его большой семьи («стасовского клана», как выражались современники). Главой «клана» был его отец, знаменитый архитектор, академик Василий Петрович Стасов. Старший брат Дмитрия Васильевича Владимир стал крупнейшим в России художественным и музыкальным критиком, своего рода «крестным отцом» Товарищества художников-передвижников и Могучей кучки композиторов, почетным членом Академии наук. Известны были и два других брата — Александр (директор акционерного общества «Кавказ и Меркурий») и Николай (служил в Зимнем), — ранее привлекавшиеся к следствию по делу петрашевцев. Сестра, Надежда Васильевна, вошла в историю России как организатор женского движения, первая распорядительница Бестужевских высших женских курсов. Активной общественницей была и жена Дмитрия Васильевича Поликсена Степановна (урожденная Кузнецова)[1], а из двух его дочерей старшая, Варвара, стала авторитетным литератором и музыковедом (под псевдонимом Влад. Каренин), а младшая, Елена, — выдающейся активисткой социал-демократического движения, секретарем ленинского ЦК РКП(б)[2]. Литературовед и мемуарист П.В. Анненков — друг В.Г. Белинского, А.И. Герцена, И.С. Тургенева, — который, казалось, знал всех и вся, был озадачен: «Я совершенно растерялся. Столько мужских и женских Стасовых, что не знаешь, который и которая из них голос подал или подала»[3].
Как ни странно, при всей «общеизвестности» Д.В. Стасова о нем (в отличие от его брата Владимира) до сих пор нет ни одной обобщающей монографии, хотя он не обойден вниманием ни «стасоведов», ни прочих историков[4], не говоря уже о воспоминаниях его дочерей[5]. Лишь в 1992 г. была защищена кандидатская диссертация моего аспиранта Д.М. Легкого[6], представившая собой фактически первую научную биографию Дмитрия Васильевича, но она еще не опубликована. В ней, кстати, весьма продуктивно использован колоссальный архив семьи Стасовых, включающий 4200 единиц хранения (ИРЛИ РО. Ф. 294).
Д.В. Стасов родился в Петербурге 20 января 1828 г. Его служебная карьера поначалу складывалась как нельзя лучше. В 1847 г. он окончил (как и его брат Владимир) привилегированное Училище правоведения в Петербурге, где учился вместе с будущим «Великим Инквизитором» царской России К.П. Победоносцевым и с тех пор долгое время был с ним дружен[7]. Впрочем, тогда Победоносцев еще либеральничал. К 80-м годам, когда тот резко повернул вправо, Стасов порвал с ним всякие отношения (в письме к жене от 10 мая 1880 г. назвал Победоносцева «свиньей»[8]).
Из формулярного списка Стасова[9] явствует, что с 1847 г., сразу по окончании училища, он служил чиновником Герольдии Правительствующего сената, в 1851 г. получил чин коллежского асессора, а в 1854 — надворного советника. Летом 1856 г. Дмитрий Васильевич в качестве герольда участвовал в короновании Александра II, после чего царь пожаловал ему бриллиантовый перстень с рубином. В 1858 г. 30-летний Стасов был награжден орденом Св. Станислава II степени и назначен на высокую должность обер-секретаря Гражданского департамента Сената.
В этой должности Стасов сделал много полезного для подготовки самой прогрессивной из всех великих реформ Александра II — Судебной реформы 1864 г. В 1859 г. он организовал немыслимый ранее в России кружок молодых юристов, где, кроме собственно юристов (будущих корифеев адвокатуры — К.К. Арсеньева, В.Д. Спасовича, В.В. Самарского-Быховца и др.), участвовали будущий Государственный секретарь АА. Половцов и будущий министр просвещения А.А. Сабуров, И.И. Шамшин, ставший позднее сенатором и членом Верховной Распорядительной комиссии. «Стоя в близких отношениях с людьми, заправлявшими и направлявшими Судебную реформу[10], — вспоминал позднее Стасов, — мы в своем кружке, по мере сил, разрабатывали разные вопросы и передавали и сообщали частным образом тем, которые вели дело в официальных сферах»[11]. Сын «отца Судебной реформы» С.И. Зарудного, адвокат и министр юстиции Временного правительства 1917 г.
А.С. Зарудный авторитетно засвидетельствует в 1918 г.: «Целый ряд замечаний, которые легли в основу Судебной реформы 1864 г., были внесены по инициативе Дмитрия Васильевича Стасова»[12].
Однако на столь значимой и так рано обретенной должности чиновничья карьера Стасова неожиданно пресеклась. В сентябре 1861 г. он выступил инициатором сбора подписей в Сенате и Министерстве юстиции под ходатайством на имя царя о помиловании арестованных студентов Петербургского университета. За такую «крамолу» 2 октября (как раз по окончании медового месяца после свадьбы с Поликсеной Степановной) он был арестован и хотя уже 8 октября освобожден, но — с увольнением от службы в Сенате и без права поступления на государственную службу[13].
Впрочем, к тому времени Стасов уже имел за собой гораздо более «крамольные» грехи, о которых «всевидящий глаз и всеслышащие уши»
царского сыска пока не ведали. Дело в том, что Дмитрий Васильевич, познавший, что называется, изнутри затхлость феодальной бюрократии, рано проникся оппозиционным настроением и стал доставлять разоблачительные материалы А.И. Герцену в «Колокол». Более того, летом 1859 г. он приехал к Герцену в Лондон с рекомендательным письмом от К.Д. Кавелина[14] и посредничал в организации исторической встречи Герцена с Н.Г. Чернышевским[15]. Правда, версии советских историков о Стасове как о «соратнике Чернышевского и Герцена», который будто бы участвовал в издании подпольных листков «Великорусе» и даже в революционно-народнической организации «Земля и воля»[16], не находят подтверждения ни в одном из источников и выглядят надуманными. Но либеральное «вольнодумство» Стасова, его неизменная — с молодых лет и до конца жизни — оппозиционность по отношению к самодержавию неоспоримы.
Уволенный с государственной службы, Дмитрий Васильевич занялся своего рода прелюдией к будущей адвокатской деятельности, а именно т. н. «хождением по делам» с «рукоприкладством», как называли тогда своеручную подпись ходатая под судебной резолюцией с письменным выражением удовлетворения или недовольства ею. Первому же такому «рукоприкладству» Стасов и трое юристов из его кружка придали политический характер. Летом 1862 г. в Сенате рассматривалось дело 13 тверских мировых посредников (братья А.А. и Н.А. Бакунины[17], С.М. Балкашин, В.Н. Кудрявцев и др.) по обвинению в критике «постановлений и действий правительства»[18]. Стасов и его коллеги (В.Д. Спасович, К.К. Арсеньев, В.П. Гаевский — все будущие адвокаты) доказывали, что их клиенты, хотя они и критиковали правительство, невиновны перед законом, ибо само правительство декларировало необходимость, в качестве мировых посредников, «людей независимых от посторонних влияний; иначе говоря, людей, имеющих собственное убеждение, следовательно высказывающих его»[19].
Таким образом, уже тогда Стасов пытался внушить правящим верхам свою главную мысль: власть должна считаться с общественным мнением, а общество должно быть вправе ее критиковать, — только при таких взаимоотношениях между властью и обществом государство может считаться цивилизованным.
Сенат не принял «рукоприкладство» ходатаев во внимание и приговорил тверских мировых посредников к заключению в смирительном доме на сроки от двух лет и более. Но даже юридически неудачный исход этого дела не умалил его политической значимости. «Шаг сделан, — заявил Стасов, — и мы, четверо, — первые политические защитники в России»[20].
Естественно поэтому, как только началась, с вводом в действие Судебных уставов 1864 г. (17 марта 1866 г.), запись кандидатов в присяжные поверенные, все четверо — и Стасов, и Спасович, и Арсеньев, и Гаевский — записались в числе первых[21].17 апреля 1866 г., в официальный день рождения присяжной адвокатуры, Стасов был принят в ее состав, а на первых же выборах первого (Петербургского) совета присяжных поверенных 2 мая того же года избран его председателем. В последний (третий) раз Петербургский совет избрал Дмитрия Васильевича своим председателем в 1911 г., когда ему шел 84-й год, и он оставался во главе Совета до 1914 г.
Сохранившаяся в архиве Стасова книга записей[22] позволяет установить, что он как адвокат провел 821 дело — едва ли не больше, чем кто- либо другой из российских адвокатов. «Он обладал всеми качествами выдающегося дебатера, — вспоминал о нем К.К. Арсеньев, — быстротою соображения, находчивостью, умением отличать существенное от несущественного, раскрывать противоречия, переходить от обороны к наступлению, твердо и всесторонне обосновывать окончательный вывод»[23]. Как оратор Стасов заметно уступал самым ярким корифеям отечественной адвокатуры (В.Д. Спасовичу и Ф.Н. Плевако, А.И. Урусову и Н.П. Карабчевскому, П.А. Александрову и С.А. Андреевскому). Мало сказать, что его ораторская манера была лишена внешних эффектов, — ей недоставало и масштабности, и образности, и эмоциональности. Стасов всегда говорил просто, невозмутимо и строго по существу дела, без философских и лирических отступлений, не козырял афоризмами, остротами, народными поговорками. Но каждая его речь была сильна логикой, стройностью, мобилизацией всех защитительных ресурсов, доказательностью. Поэтому он сразу занял почетное место в ряду лучших адвокатов России, а свойственные ему гражданское мужество и нравственная безупречность обеспечили ему репутацию одного из самых надежных столпов адвокатуры, блюстителя ее первозданной чистоты. Дочь его, Елена Дмитриевна, имела основания заявить, что Дмитрий Васильевич был «совестью адвокатского сословия»[24].
Из массы судебных дел, в которых принял участие присяжный поверенный Д.В. Стасов, особо должны быть выделены два столь разнотипных ряда, как политические и т. н. музыкальные дела.
На политическом процессе впервые в России адвокатура выступила летом 1866 г. — по делу революционно-народнической организации ишутинг^ев. Все в этом деде затрудняло действия адвокатов, слагаясь в тягчайшее для них испытание. Из ряда вон выходящим, небывалым в стране оказался предмет обвинения — попытка революционера (Д.В. Каракозова) убить царя. Дело слушалось в Верховном уголовном суде, т. е. в исключительной инстанции, судившей ранее декабристов и петрашевцев, при закрытых дверях (в Петропавловской крепости), во многом еще по-дореформенному, инквизиторски. Следствие по делу вела Чрезвычайная комиссия. Возглавлял ее граф М.Н. Муравьев-Виленский, снискавший себе за подавление Польского восстания 1863 г. прозвище Вешатель[25]. Он предвзято «уличил» 36 отданных под суд «крамольников», причем 11 из них, выделенных в первую группу, «всех обвинил на смерть»[26]. Суд в большинстве своем готов был идти за Муравьевым. Из 6 членов суда 4 были настроены палачески. Девяностолетний сенатор М.М. Корниолин-Пинский, едва увидев 11 подсудимых первой группы, сказал секретарю суда: «Все это — добыча виселицы»[27].
Главное же, по свидетельству П.А. Валуева, бывшего тогда министром внутренних дел, сам государь Александр II, как и Муравьев, хотел бы и ожидал смертных приговоров всем обвиняемым первой группы без исключения. Вот запись в дневнике Валуева от 20 августа 1866 г., за 11 дней до вынесения приговора по первой группе: «Утром был у меня Трепов[28]. Он занят приготовлением 11 виселиц, повозок, палачей и пр. Все это по высочайшему повелению. Непостижимо! Суд еще судит...»[29]
В таких условиях защитниками на процессе ишутинцев выступили
11 присяжных поверенных. Возглавлял защиту Д.В. Стасов[30]. Он был тогда самым авторитетным из адвокатов и защищал одного из двух главных обвиняемых, руководителя организации ишутинцев, самого Н.А. Ишутина, будучи избран подсудимым[31]. Перед началом процесса член суда (и — царской семьи) принц П.Г. Ольденбургский обратился к нему с таким пожеланием: «И охота вам защищать таких негодяев! <...> Желаю вам полного неуспеха!»[32]
Дмитрий Васильевич и не рассчитывал на «успех» в таком деле, но сделал все возможное для облегчения участи своего подзащитного, который не был причастен к попытке цареубийства, ибо Каракозов предпринял эту попытку без согласия организации, на свой страх и риск. Более того, Стасов представил всю ишутинскую организацию (очень близко к истине), как политическую «говорильню», участники которой, сплошь молодые люди, преимущественно студенты Московского университета, обсуждали все и вся с естественной для молодежи чуткостью к истории, религии, нравственности, политике. «Но без всякого сомнения, — подчеркивал Стасов, — то, что при этом говорилось, не считалось обязательным для тех, кто говорил, кто участвовал в обсуждении вопросов»[33].
Суд приговорил к смертной казни и Каракозова, и Ишутина, но казнили одного Каракозова[34]. Над Ишутиным по приказу Александра II (как ранее над петрашевцами по приказу Николая I) проделали церемонию повешения, но не повесили (продержали на эшафоте в саване и с веревкой на шее 10 минут, а потом объявили о замене виселицы каторгой; палач, снимая с него веревку, ухмыльнулся: «Что, больше не будешь?»)[35]. «К чему было заставлять человека испытывать весь ужас приближающейся казни, когда уже решено было его помиловать! — возмущался Стасов. — Этот же самый прием был применен и над петрашевцами, но ведь то было при Николае I!»[36]
Таким образом, на процессе ишутинцев адвокатура если и мало приобрела для своей репутации как правозащитного института, то не много и потеряла. А на следующем крупном политическом процессе по делу нечаевцев[37] она уже завоевала общественное признание. То был первый в России действительно гласный, в строгих рамках Судебных уставов 1864 г., процесс. Он шел в Петербургской судебной палате с 1 июля по 11 сентября 1871 г. открыто для публики. Отчеты о нем (включая полные тексты защитительных речей) печатались в газетах. Председатель суда тайный советник А.С. Любимов и оба прокурора — В.А. Половцов (родной брат Государственного секретаря) и П.А. Александров (будущий знаменитый адвокат) — вели дело добросовестно и гуманно, без пристрастия й озлобления, держась буквы закона и опоры на факты.
Власть на процессе нечаевцев рассчитывала дискредитировать, запятнать не только российское, но и международное социалистическое движение клеймом уголовщины. Такой расчет казался беспроигрышным, поскольку в руках карателей оказались такие козыри, как одиозно-экстремистский текст нечаевского «Катехизиса революционера», нечаевский же (фальшивый) мандат члена Интернационала и, особенно, юридически доказанный факт злодейского убийства Нечаевым студента И.И. Иванова. Однако защитники помогли обвиняемым доказать, что между самим Нечаевым и почти всеми нечаевцами, которых он вовлек в свою организацию, — кого обманом, кого хитростью, кого шантажом, — нет ничего общего, кроме стремления к социальной справедливости.
По числу подсудимых (79 человек) дело нечаевцев из всех (более 400) политических процессов в России XIX в. уступает только процессам декабристов и «193-х» народников. Защищали нечаевцев 23 адвоката (больше, чем на любом другом процессе века, кроме дела «193-х»), в том числе: Д.В. Стасов, В.Д. Спасович, А.И. Урусов, В.И. Танеев, К.К. Арсеньев, АЛ4. Унковский, В.Н. Герард, Е.И. Утин, А.А. Ольхин и др. Сами обвиняемые и, солидарно с ними, их защитники смогли убедить суд в том, что убийство Иванова было спровоцировано Нечаевым, который и привлек к соучастию в убийстве четырех подручных; пресловутый «Катехизис революционера» Нечаев никому в организации даже не показывал, и почти все нечаевцы, хотя и были убеждены в «негодности настоящего общественного строя», предполагали бороться с ним ненасильственными средствами[38].
Самыми яркими на процессе были защитительные речи В.Д. Спасовича и А.И. Урусова[39]. Стасов рядом с ними выглядел скромнее, но все же боролся с обвинением за своих подзащитных[40] активно и, главное, умело. В частности, он опроверг стандартный довод обвинения, что коль скоро подсудимые читали какие-то прокламации, то, значит, разделяли их идеи, а если передавали кому-то — значит, распространяли. «Каждый из нас, — говорил Дмитрий Васильевич, — читает различные книги. Неужели мы разделяем и обязаны разделять мысли каждой прочитанной! <...> Из того, что человек, прочитав прокламацию, передал ее другому, нельзя заключить, что он распространял прокламацию и сочувствовал тому, что в ней написано. Точно так же, если я получил прокламацию, из этого вовсе не следует, что я ей сочувствовал»[41].
Защита на процессе нечаевцев, безусловно, сыграла немалую роль в том, что расчеты осрамить подсудимых перед Россией и Европой были сорваны. Процесс вскрыл одиозность нечаевщины (т. е. методов деятельности самого Нечаева), но привлек общественные симпатии к нечаевцам и к той идее коренного преобразования России, которую отстаивали нечаевцы. Именно под впечатлением этого процесса начался поворот общественного мнения в пользу адвокатуры. Завершился он с чередой нашумевших процессов 1877—1878 гг. На самом крупном из них — по делу «193-х» — Стасов был среди защитников одной из главных фигур.
Процесс «193-х» по масштабам дела и по числу подсудимых (а также их адвокатов) был крупнейшим политическим процессом за всю историю царской России. Власть судила на нем массовое «хождение в народ» 1874 г. Тогда в 37 губерниях страны были арестованы 8 тыс. пропагандистов, дознание и следствие затянулось на 3,5 года, после чего скамью подсудимых заняли 193 наиболее опасных «крамольника»[42]. Все они были объявлены членами единого «преступного сообщества», хотя в действительности представляли до 40 различных кружков, а все «сообщество» обвинялось в том, что оно готовило «ниспровержение государственного устройства» с кровожадным намерением «перерезать всех чиновников и зажиточных людей»[43].
Процесс шел в Особом присутствии Правительствующего сената (ОППС) больше трех месяцев, с 18 октября 1877 по 23 января 1878 г. Подсудимые (отчасти именно потому, что их было так много) повели себя активнее, чем когда-либо в истории царского суда. Мало того что ни один из них не раскаялся, 62 — отказались от защиты, а 120 — бойкотировали суд, как только выяснилось, что публичность процесса ограничена с мотивировкой «ввиду недостаточности помещения»[44]. Они устраивали в зале суда массовые протесты, выделили из своей среды феноменального оратора — Ипполита Мышкина, буквально потрясшего слушателей «наиболее революционной речью, которую когда-либо слышали стены русских судов»[45],*и даже вступили в рукопашную схватку с жандармами.
На таком процессе только зрелый радикализм убеждений и гражданское мужество вкупе с чисто профессиональным (без оглядки на кого бы и что бы то ни было) исполнением служебного долга позволили бы адвокатуре выразить свою солидарность с подсудимыми. И она это сделала.
Никогда в истории России, ни раньше, ни позже, состав защиты на политическом процессе не был таким блистательным, как на процессе «193-х». За редким исключением, здесь выступили самые выдающиеся адвокаты (всего — 35): Д.В. Стасов, В.Д. Спасович, П.А. Александров,
В.Н. Герард, Е.И. Утин, Г.В. Бардовский, А.Я. Пассовер, А.А. Боровиковский, П.А. Потехин, Н.П. Карабчевский и др. Все они опровергали попытки обвинения, желавшего выставить участников «хождения в народ» злодеями-головорезами. На деле, при всей революционности идей народников, их «хождение» к крестьянам было мирной пропагандистско-просветительной акцией. Но власть, недовольная исходом нечаевского процесса, ужесточила карательную систему (учредив в 1872 г. ОППС)[46] и вознамерилась использовать процесс «193-х» для запугивания инакомыслящих и отторжения от них общественных симпатий. Поскольку единственным оружием 193 «головорезов» было слово — устное и печатное, — каратели, не находя других улик, попытались представить преступно-опасными для государства их разговоры и книги[47].
Стасов, как и другие адвокаты, разоблачал предвзятость и юридическую несостоятельность такого обвинения: «Все то, что занимает общество и будет занимать его, будет всегда интересовать и молодежь. <...> Когда касаешься таких серьезных вещей, как вопрос об общинном владении, самоуправлении, то является масса мыслей, соображений, которые так тесно между собой связаны, что обойти их невозможно. По мнению г. прокурора, эти мысли преступны, их нельзя касаться. Но как сделать, чтобы не касаться извечных вопросов?»[48] Подчеркнув, что «хождение в народ» было результатом «естественного ее (народнической молодежи. — Н. Т.) побуждения сблизиться с народом», Дмитрий Васильевич предупреждал власти об опасности для них самих неоправданных репрессий и категорически провозглашал: «Никакие политические процессы, никакие заключения не остановят того хода мысли, который есть неотъемлемое достояние жизни общества в данный момент его исторического развития»[49].
Стасов защищал на процессе «193-х» 8 народников-пропагандистов из разных кружков[50], не вступался по ходу процесса и за других обвиняемых. Когда Мышкин выступал со скамьи подсудимых с революционной речью (а по закону он был вправе как обвиняемый защищать свои убеждения), жандармы бросились к нему, расталкивая по пути других подсудимых и пытаясь зажать оратору рот. Стасов, Г.В. Бардовский и Е.И. Утин обступили председателя суда и требовали занести в протокол, что жандармы позволяют себе бить подсудимых[51].
Опровергнув многое из постулатов и аргументов обвинения по делу «193-х», защита в какой-то мере вынудила сенаторов смягчить приговор сравнительно с тем, на что рассчитывали правящие верхи. Да, 28 каторжных приговоров со сроками до 10 лет за свободное слово поразили своей жестокостью всю Европу. «То самое, что делается совершенно свободно в любом западноевропейском государстве, — отмечал тогда С.М. Степняк-Кравчинский, — у нас наказывается наравне с убийством»[52]. Но с другой стороны, 90 подсудимых были оправданы[53]. Александр II, однако, повелел 90 подсудимых из оправданных судом отправить в административную ссылку[54]. «Это, — вспоминал В.Г. Короленко, — произвело самое отрицательное впечатление даже на нейтральное общество и, может быть, решило участь Александра II»[55].
Действительно, процесс «193-х» крайне озлобил народников. Дело не только в каторжных приговорах суда и в бессудной жестокости царя, но и в том, что все 3,5 года дознания и следствия обвиняемые томились в жутких условиях, теряли здоровье и погибали (к началу процесса власти*официально насчитали среди них 93 случая самоубийств, умопомешательства и смерти[56]). Не случайно сразу после этого процесса народники постепенно стали переходить к отдельным актам «красного террора», а царизм на первые же выстрелы — Веры Засулич в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова (градоначальник был ранен) и Ивана Ковальского в жандармов, которые пришли арестовать его (ранил троих), — власть военизировала свою карательную систему. С 19 июля 1878 г. политические дела в стране решали, главным образом, военные суды, не скупившиеся на смертные приговоры, причем Александр II, узнав о приговорах к расстрелу, повелел: «В таких случаях соответственнее назначать повешение»[57]. В результате уже за 1878—1879 гг. были повешены 18 народников[58], Александр II нелегальной прессой «разжалован» из «Освободителя» в «Вешателя», а возникшая осенью 1879 г. партия «Народная воля» вынесла ему смертный приговор.
Стасову довелось выступить защитником на первом же из череды военно-судных процессов со смертными приговорами. То был процесс народника И.М. Ковальского и шести участников его кружка в Одесском военно-окружном суде 19—24 июля 1878 г. Самого Ковальского защищал Г.В. Бардовский. Стасов взял на себя защиту самых юных кружковцев — 20-летнего НА. Виташевского и 22-летнего ВД. Кленова. Подсудимые вспоминали о своих защитниках так: «Оба они сражались за нас, как львы», произнесли «мужественные, блестящие и потрясающие речи»[59].
Тексты речей Стасова и Бардовского до нас не дошли. Мы можем судить об их содержании лишь по отзывам слушателей — подсудимых и других лиц, проникших в зал суда по билетам для избранной публики. Так, защитники изобличали предвзятость суда, указывая на то, что «единственными свидетелями обвинения являются полицейские»[60], а главное, осуждали карательный террор как варварское и к тому же тщетное средство борьбы с «крамолой». «Смертная казнь, — говорил Стасов, — никого не устрашает и ничего не доказывает»[61].
За два дня до окончания этого процесса одесский военный губернатор граф В.В. Левашов с тревогой телеграфировал министру внутренних дел: «Защитники подсудимых употребляют все усилия к изображению в предосудительном виде действий по настоящему делу жандармов, полицейских чинов и вообще начальствующих лиц»[62]. Сам Александр II «изволил отнестись с особенным неудовольствием к подобному направлению защитников»[63].
Ковальский был приговорен к смертной казни, Виташевский и Кленов — к 4 годам каторги. «Хочу сказать, что исполнил все самым добросовестным образом, — написал Стасов жене после оглашения приговора, — но когда суд не судит, а исполняет приказания сверху, или до того напуган, что теряет голову <...>, ничего не поделаешь»[64].
Казнь Ковальского — первая политическая казнь в России с 1866 г., когда был казнен Д.В. Каракозов, — а затем последовавшие за ней 17 виселиц кряду обострили до крайности противостояние власти и «крамолы», «белого» и «красного» террора.
Стасов к тому времени уже прослыл в официальных кругах очень «неблагонадежным», почти «красным». III отделение после ареста и увольнения Дмитрия Васильевича с государственной службы в 1861 г. держало его под неусыпным секретным надзором[65], а его защитительные выступления на процессах «193-х» и кружка И .М. Ковальского усугубили сыскной интерес к нему «сверху». Через считаные часы после неудачного покушения народника А.К. Соловьева на Александра II 1 апреля 1879 г. Стасов вновь был арестован в числе не одной сотни «подозрительных лиц». Причину его ареста шеф жандармов А.Р. Дрентельн в докладе царю объяснил так: «вследствие агентурных сведений»[66]. П.С. Стасова вспоминала, что, по этим «сведениям», «какой-то генерал барон Остен-Сакен видел из окна своей квартиры на Мойке, как Дмитрий стоял на Невском мосту и как бы следил за направлением выстрела!!»[67] Карательный психоз тогда, между прочим, выразился в том, что на улицах Петербурга, по свидетельству А.М. Унковского, «было запрещено продавать и выкрикивать «соловьев»[68]. Продержав Стасова в тюрьме три недели, власти освободили его под залог в 14 тыс. рублей.
Не прошло и года, как Стасов был арестован в третий раз. 26 февраля 1880 г. «полуимператор» граф М.Т. Лорис-Меликов уведомил министра внутренних дел Л.С. Макова: «Пребывание Д.В. Стасова в столице признано мною вредным»[69], после чего Дмитрий Васильевич был выслан в Тулу. Здесь нужно отдать должное корпоративной солидарности Петербургского совета присяжных поверенных: в апреле 1880 г., когда Стасов был в ссылке, Совет почти единогласно избрал его своим членом[70]. Лишь в августе того года Лорис-Меликов разрешил Стасову «вернуться на жительство в Санкт-Петербург с учреждением за ним негласного полицейского наблюдения»[71]. И далее политический сыск не оставлял Дмитрия Васильевича в покое. Пресловутая «Святая дружина», созданная при Александре III для борьбы с народовольческой «крамолой», разыскивая в 1881—1882 гг. членов Исполнительного комитета «Народной воли», «подозревала в качестве такового» и Стасова[72].
Негласный надзор за Стасовым перешел и в новый век. Так, в ноябре 1900 г. полиция нагрянула домой к Стасову, чтобы переписать собравшихся у него лиц, «давно известных своею крайнею политической неблагонадежностью», среди которых оказались П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, П.П. Маслов (видный социал-демократ, будущий академик АН СССР), графиня С.В. Панина (впоследствии член ЦК Конституционно-демократической партии и министр Временного правительства 1917 г.)[73]. В жандармских кругах считали даже, что «у Стасовых противуправительственное направление — семейный недуг»[74].
Со временем выяснилось, что власть сильно преувеличивала будто бы исходившую от Стасова «красную» опасность. Да, Дмитрий Васильевич был вольнодумцем, склонным к радикализму либералом, но не революционером. Ему претили и правые и левые крайности, хотя общий его настрой по отношению к власти всегда был оппозиционным. По воспоминаниям его жены и дочерей, библиотека Дмитрия Васильевича включала в себя литературу преимущественно критическую: собрания сочинений Гоголя и Щедрина, Тургенева и Льва Толстого, «почти все сочинения» Герцена и Чернышевского, книги западноевропейских социалистов Р. Оуэна, Ф. Лассаля, Ф. Меринга[75]. Его оппозиционность ярко проявлялась на политических процессах, когда он защищал народников. Известно, что он за собственный счет поместил своего подзащитного В.И. Сабелькина в Мариинскую больницу[76], выступал поручителем (с внесением денежного залога) за освобожденных из тюрьмы по болезни С.В. Мокиевского-Зубка[77] и приговоренного по делу «193-х» к 9 годам каторги И.И. Добровольского. С согласия Дмитрия Васильевича Добровольский, взятый им в январе 1878 г. на поруки под залог в 10 тыс. рублей, бежал за границу, и лишь в 1883 г. друзья беглеца, сестры Корниловы, выплатили Стасову 5 тыс. в частичную компенсацию за его потерянный залог[78].
Симпатизируя личностям народников (за редким исключением), их бескорыстию, самоотверженности и даже их социалистическим идеалам, Стасов вместе с тем сурово осуждал революционные крайности, связанные с насилием. По воспоминаниям В.Д. Комаровой, Дмитрий Васильевич о таком революционере, как А.Г. Дейч (впоследствии один из первых в России марксистов, член плехановской группы «Освобождение труда» и меньшевистской фракции РСДРП), «не мог говорить без отвращения, так как это был тот, кто облил серной кислотой (!!) какого-то предателя»[79]. При всей своей «неблагонадежности» Стасов уважительно относился к Александру II[80] и потому особо был возмущен цареубийством 1 марта 1881 г: «Какая мерзость! Ах, какая мерзость!»[81] — восклицал он.
Впрочем, осудив цареубийство (как самую «мерзостную» крайность революции), Старов не перестал ни сочувствовать противникам самодержавия, ни фрондировать против, не отказываясь даже от правовой защиты народовольцев (цареубийц!). Он вообще стремился поступать «по принципу — нельзя и не должно оставлять несчастных политических подсудимых без защитников»[82]. Правда, ему не довелось выступить на крупных процессах «20-ти» (1882) и «14-ти» (1884), хотя главная обвиняемая по делу «14-ти» Вера Фигнер и один из «20-ти» Александр Баранников выбирали именно его своим защитником[83]: суд назначил и Баранникову и Фигнер других защитников. Единственным после 1881 г. (тоже очень значимым) политическим процессом с его участием стал процесс «17-ти» в ОППС весной 1883 г.
В числе 17 народовольцев судились тогда 7 членов и 2 агента Исполнительного комитета. Стасов защищал самого авторитетного среди них — М.Ф. Грачевского, с которым он был по-доброму знаком с 70-х годов[84]. Собравшаяся здесь (последний раз в XIX в.) элита присяжных поверенных[85] смело и, главное, юридически умело разоблачала натяжки и домыслы обвинения, но не могла спасти главных из обвиняемых от смертных приговоров, ибо сама принадлежность к «Народной воле» была чревата виселицей. В результате Грачевский и еще пятеро подсудимых[86] были приговорены к смертной казни. Два месяца они содержались в камерах смертников, а после коронации Александра III виселица была им заменена пожизненным заточением в Шлиссельбургской каторжной тюрьме. Там все шестеро погибли в первые же пять лет, причем Грачевский 26 октября 1887 г. сжег себя в знак протеста против условий содержания каторжан.
Не довольствуясь юридической защитой врагов самодержавия, Стасов многократно принимал участие и в политических акциях антиправительственного характера. В 1898 г. он подписал коллективное заявление 99 лиц на имя министра внутренних дел И.Л. Горемыкина с протестом против избиения учащейся молодежи, в 1901 г. — протест Союза взаимопомощи русских писателей (вместе с Максимом Горьким) против жестокого разгона мирной студенческой демонстрации, а в 1904 г. — резолюцию 676 «представителей интеллигентных профессий» (вместе с писателями, учеными, деятелями искусств: В.Г. Короленко, В.И. Семевским, Е.В. Тарле, М.Ф. Андреевой и др.) и резолюцию 400 адвокатов с требованием политических свобод[87].
И все-таки важнее для Стасова была общественная, а не политическая активность. Он, пожалуй, как никто из адвокатов имел широчайшие связи во всех сферах отечественной культуры (отчасти благодаря своему брату Владимиру — этому, по словам И.Е. Репина, «первому лицу огромного семейства», рыцарю всех искусств[88]). Дмитрий Васильевич был одним из основателей и автором уставов Русского музыкального общества 1859 г. и первой в России Петербургской консерватории (1862), с 1870 г. состоял в руководстве Общества земледельческих колоний и ремесленных приютов, участвовал в создании Общества помощи литераторам и ученым, Общества поощрения художников, Общества для вспомоществования медичкам и педагогичкам[89], с 1880 г. был членом комитета «Невского попечительства для призрения и воспитания детей убитых и раненых воинов» и петербургской Комиссии по народному образованию, а в начале XX в. возглавил Общество помощи в чтении больным и бедным[90]. В Петербурге пореформенных десятилетий не было, пожалуй, такого общественного начинания, в котором Стасов не принял бы участия. Александр II, невзлюбивший Дмитрия Васильевича со времени его первого ареста, однажды выругался: «Плюнуть нельзя, чтобы не попасть в Стасова!»[91]
Как и его брат Владимир, Д.В. Стасов был близко знаком со многими писателями, включая таких классиков русской литературы, как А.Н. Толстой, И.С. Тургенев, Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин. Тургенев рискнул даже посетить ссыльного Дмитрия Васильевича в Туле 1 мая 1880 г.[92]
Но главным образом личные и деловые связи Стасова сближали его (кроме адвокатуры, естественно) с миром искусств. Крупнейшие мастера отечественной музыки и живописи были его друзьями. М.И. Глинка называл его «мой Любезный великан», принимал от него советы и давал ему поручения. Именно «по настоянию и по плану Стасова» Глинка стал писать свои «Записки», отданные затем ему же на хранение[93]. Позднее Стасов был в добрых отношениях с А.С. Даргомыжским и дружил со всеми композиторами Могучей кучки. В 1870—1880-е годы в доме Стасова на Фурштатской улице в Петербурге (ныне улица Петра Лаврова, 20) по четвергам собирались на музыкальные вечера М.П. Мусоргский и А.П. Бородин, Н.А. Римский-Корсаков и М.А. Балакирев, А.Г. и Н.Г. Рубинштейны, А.К. Лядов и А.К. Глазунов, известные певцы, скрипачи, пианисты[94].
Был знаком Дмитрий Васильевич с корифеями зарубежной музыки. Немецкая пианистка Клара Шуман подарила ему автограф своего мужа, композитора Роберта Шумана и собственный портрет, а французский композитор Гектор Берлиоз — свой портрет с дарственной надписью. Сам отличный пианист, Стасов аккомпанировал при встречах с приезжавшими в Россию знаменитыми певцами Луиджи Лаблашу (Италия) и Полине Виардо (Франция)[95].
На стасовские «четверги» собирались не только музыканты, но и художники (И.Е. Репин, И.Н. Крамской, В.В. Верещагин, ВА. Серов), скульпторы (М.М. Антокольский, И Я. Гинцбург). Серов написал портрет самого Дмитрия Васильевича (украсивший зал заседаний Петербургского совета присяжных поверенных), Репин — портрет жены Стасова, Поликсены Степановны, И.Н. Крамской и К.Е. Маковский — портреты их детей: Варвары, Зинаиды, Сергея. Гинцбург же создал скульптурный портрет Стасова.
У себя дома Дмитрий Васильевич собрал ценную коллекцию картин и скульптур русских художников («Тройка» В.Г. Перова, «Осужденный» В.Е. Маковского, «Иван Грозный» М.М. Антокольского, портреты Репина, Крамского, Серова и др.)[96]. Значительную часть коллекции Стасов и его дочь ВД. Комарова передали в дар Русскому музею и Третьяковской галерее.
Как адвокат Д.В. Стасов оказывал друзьям из мира искусств бесценную юридическую помощь. В частности, он выиграл три очень значимых «музыкальных» процесса. Дважды, в 1866 и 1868 гг., ему пришлось иметь дело в судах против издателя Ф.Т. Стелловского — малограмотного и алчного купца, которого жена Ф.М. Достоевского, Анна Григорьевна, называла «хищником», «хитрым и ловким эксплуататором наших литераторов и музыкантов» (М.И. Глинки, Ф.М. Достоевского, А.Ф. Писемского и др.); «он умел подстерегать людей в тяжелые минуты и ловить их в свои сети»[97].
Стелловский, обязавшийся ранее издать за четыре года партитуры обеих опер Глинки, но не сделавший этого и за пять лет, пытался присвоить себе издательские права на все вообще сочинения композитора. Сестра Глинки А.И. Шестакова предъявила судебный иск к издателю, а тот измыслил встречный иск о взыскании с Шестаковой неустойки за то, что она якобы обязалась, но не доставила Стеллов- скому оригиналы глинкинских сочинений. М.А. Балакирев обратился к Стасову с просьбой поддержать иск Шестаковой. «Напрягите Ваши адвокатские способности! — взывал Милий Алексеевич, возмущаясь при этом: — Ну и Стелловский! Как это такие подлецы родятся на свет!»[98] Как ни изворачивался Стелловский, затянув дело до 1869 г., выиграл Стасов.
У того же Стелловского Дмитрий Васильевич в 1868 г. выиграл другой процесс — в пользу А.С. Даргомыжского, хотя на этот раз изворотливый купец привлек к защите своих интересов выдающегося адвоката В.И. Танеева. Попытку Стелловского взыскать с Даргомыжского поспектакльную плату за десять лет представления на сцене оперы «Русалка» (на том основании, что Даргомыжский в 1858 г. доверил Стелловскому издание ее партитуры) суд признал незаконной.
В 1879 и 1881 гг. Стасов дважды вел дела П.М. Чайковского и его издателя П.И. Юргенсона[99] против директора придворной певческой капеллы Н.И. Бахметева и московского обер-полицмейстера А.А. Козлова (будущего начальника отдельного Корпуса жандармов и московского генерал-губернатора). Придворный и полицейский сановник конфисковали изданную Юргенсоном «Литургию Иоанна Златоуста» Чайковского, ссылаясь при этом на частные постановления Синода 1816 и 1846 гг. Стасов выиграл и оба этих дела.
Биограф Стасова Д.М. Легкий справедливо заключает, что «музыкальные» дела Дмитрия Васильевича «послужили решающим поводом к принятию в 1882 г. закона об авторском праве музыкантов и композиторов с продлением авторских прав на 50 лет и совершенно иными нормами вознаграждения»[100].
Репутация Д.В. Стасова как патриарха и совести адвокатского сословия в России была, по сути дела, незыблемой. Кричащим диссонансом общему мнению прозвучала оценка И.В. Гессена (юриста и политика, члена ЦК партии кадетов): «Стасов сам по себе был представителем типичной заурядности, она гениально запечатлена на знаменитом портрете Серова», но «из него сделали икону шестидесятых годов»[101]. Факты и документы свидетельствуют, что Стасова равно уважали и высоко ценили не только корифеи адвокатуры первого призыва, но и лидеры «молодой адвокатуры» начала XX в. В дни празднования 50-летия Судебных уставов 1864 г. от имени сословия ему «поднесли золотой знак присяжного поверенного, единственный во всей России», и образовали капитал его имени в поддержку адвокатуры[102]. К 50-летию адвокатской деятельности самого Дмитрия Васильевича Петербургский и Казанский советы присяжных поверенных адресовали ему восторженные приветствия.
Петербургский адрес, в частности, гласил: «Ваша и Ваших товарищей мужественная борьба очистила путь для последующих политических защитников»[103].
Дмитрий Васильевич Стасов умер 28 апреля 1918 г. в революционном Петрограде. Ему шел тогда 91-й год. Похоронили его на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, рядом с отцом, сестрами и братьями.
На вечере памяти Д.В. Стасова 8 июня 1918 г. знаменитые адвокаты А.С. Зарудный и М.Л. Гольдштейн говорили о нем как о «славнейшем из славных», «вожде и герое» адвокатуры. Зарудный закончил свою речь такими словами: «У человечества был издавна полезный обычай чтить своих святых, на иконы которых люди молятся. И вот таким в нашей среде адвокатов святым мы должны почитать Дмитрия Васильевича»[104].
[1] И.Е. Репин написал портреты и Н.В. и П.С. Стасовых (хранятся в Государственном Русском музее).
[2] И.В. Сталин считал, что Елена Дмитриевна «оказалась мерзавкой» (Новая и новейшая история. 2001. № 5. С. 52), но, пережив «вождя народов» (скончалась 31 декабря 1966 г. на 94-м году жизни), она была похоронена в Кремлевской стене.
[3] М.С. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1912. Т. 3. С. 413.
1 См., например: Лебедев А.К., Солодовников А.В. В.В. Стасов. Жизнь и творчество. М., 1976. С. 71—80; Богословская Л.П. Д.В. Стасов и его роль в организации встречи Чернышевского с Герценом // Чернышевский и его эпоха. М., 1979; Салита Е.Г. Стасовы в Петербурге-Петрограде. Л., 1982; Троицкий Н.А. К биографии Д.В. Стасова // Археографический ежегодник за 1983 г. М., 1985; Малеев Е.В. Д.В. Стасов — первый председатель Совета петербургских присяжных поверенных // Правоведение. 1995. № 1; Легкий ДМ Д.В. Стасов. Исторический портрет // Вопросы истории. 2003. N° 7.
[5] См.: Стасова Е.Д Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. М., 1988; Комарова В.Д Д.В. Стасов как музыкальный деятель // Музыка и революция. 1928. № 7—8.
[6] См.: Легкий ДМ. ДВ. Стасов — юрист и общественный деятель. Дисс. канд. ист. наук. Саратов, 1992.
[7] Дружеские письма К.П. Победоносцева к ДВ. Стасову с обращением на «ты» за 1860 г. см.: ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 4. Д. 222. А. 1—3, 9.
[8] Цит. по: Легкий Д.М. Указ. дисс. С. 132.
[9] См. там же. С. 197—198.
[10] Д.В. Стасов был тогда лично связан с такими «заправилами» судебной реформы, как Д.А. Ровинский, К.П. Победоносцев, Н.И. Стояновский, а едва ли не главный из творцов Судебных уставов 1864 г. С.И. Зарудный даже посещал заседания стасовского кружка.
[11] Цит. по: Легкий ДМ Указ. дисс. С. 207.
[12] Зарудный А.С. О ДВ. Стасове // РГИА. Ф. 857. On. 1. Д 39. А. 2. Подробнее см.: Легкий ДМ. Д.В. Стасов — забытый автор Судебных уставов 1864 г. в России // Правоведение. СПб., Известия вузов. 2002. № 3.
[13] См.: К биографии ДВ. Стасова (Воспоминания К.К. Арсеньева). Публ. Н.А. Троицкого // Археографический ежегодник за 1983 г. М., 1985. С. 323—324.
3 Н.Троицкий
[14] «Один из твоих деятельнейших корреспондентов» и, вообще, «очень надежный и прекрасный человек, вполне заслуживающий, чтоб ты принял его хорошо» — так рекомендовал Кавелин Стасова Герцену (Письма К.Д Кавелина и И.С. Тургенева к А.И. Герцену. Женева, 1892. С. 10).
1 Подробно об этом см.: Коротков Ю.Н. Господин, который был в субботу в Фулеме // Прометей. М., 1971. Т. 8; Богословская Л.П. Д.В. Стасов и его роль в организации встречи Чернышевского с Герценом // Чернышевский и его эпоха. М., 1979; Легкий ДМ. К истории лондонских переговоров А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского летом 1859 г. // История России. Диалог российских и американских историков. Саратов, 1994.
[16] См: Новикова Н.Н. Революционеры 1861 г. М., 1968. С. 216; Лебедев Л.К. К вопросу о жизненном окружении В.В. Стасова // Искусство. 1975. № 11. С. 65.
[17] Два родных брата идеолога революционного народничества и всемирного анархизма МЛ. Бакунина.
[18] Подробно об этом деле см.: Легкий ДМ. Дело тверских мировых посредников 1862 г. в дореформенном суде // Освободительное движение в России. Саратов, 1999. Вып. 17. Тверские мировые посредники критиковали ограниченность крестьянской реформы 1861 г.
[19] Цит. по: Легкий ДМ. Указ. соч. С. 96.
[20] Там же. С. 95.
[21] См.: Справочный указатель по программе издания «Истории русской адвокатуры». С. 60—65.
[22] См.: ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 4. Д. 362 (два тома в переплетах).
[23] Там же. Д. 419. Л. 6.
[24] Стасова Е.А Страницы жизни и борьбы. М., 1957. С. 10.
[25] Петербургский генерал-губернатор светлейший князь А.А. Суворов (внук генералиссимуса) называл М.Н. Муравьева «людоедом» (Голос минувшего. 1913. № 9. С. 243).
[26] Записки сенатора Я.Г. Есиповича // Русская старина. 1909. № 1. С. 133.
[27] Там же. № 2. С. 261,273.
[28] Петербургский градоначальник.
[29] Валуев ПЛ. Дневник. М., 1961. Т. 2. С. 144—145.
[30] Из выдающихся адвокатов в числе 11 можно назвать еще В.П. Гаевского, А.Н. Турчанинова, В.В. Самарского-Быховца.
[31] Несостоявшийся цареубийца (кстати, двоюродный брат Н.А. Ишутина) ДВ. Каракозов, по имени которого процесс называют и каракозовским, имел защитника по назначеию суда — малоизвестного адвоката А.П. Острякова
[32] Стасов ДВ. Каракозовский процесс // Былое. 1906. N° 4. С. 289.
[33] Покушение Каракозова Стенографический отчет. М.; Л., 1930. Т. 2. С. 317.
[34] Очевидцем этой казни был друг семьи Стасовых великий живописец И.Е. Репин, оставивший воспоминания об увиденном и зарисовку с Каракозова перед казнью (см.: Репин И.Е. Далекое близкое. М., 1964. С. 201—212).
[35] Худяков И.А. Опыт автобиографии. Женева, 1882. С. 171.
[36] Стасов ДВ. Указ. соч. С. 290.
[37] Так назвали участников революционной организации «Народная расправа», которую создавал и возглавил С.Г. Нечаев.
[38] Подробно см.: Нечаев и нечаевцы. Сборник материалов. М., 1931. С. 166—167.
[39] См. о них далее в специальных очерках о Спасовиче и Урусове.
[40] Это были рядовые нечаевцы: В.В. Александровская, Н.С Долгов, Н.Н. Риме кий-Корсаков, АЛ. Топорков. Двух последних суд оправдал.
[41] Правительственный вестник. 1871. 1 (13) августа. С. 2.
[42] Подробно о процессе «193-х» см.: Троицкий Н.А. Безумство храбрых. М., 1978. С. 80— 81, 118—124.
[43] Государственные преступления в России в XIX веке. СПб., 1906. Т. 3. С. 9—10,104,241.
[44] Стенографический отчет по делу о революционной пропаганде в империи. Заседания Особого присутствия Правительствующего сената. СПб., 1878. Т. 1. С. 11.
[45] С. Стспняк-Кравчинский об Ипполите Мышкине (публ. B.C. Антонова) // Русская литература. 1963. № 2. С. 161.
[46] Процесс «193-х» вели злонравный председатель суда К.К. Петерс и прокурор В.А. Же леховский (по словам А.Ф. Кони, «воплощенная желчь») — не чета А.С. Любимову, В.А. Половцову и П.А. Александрову.
[47] Корреспондент английской газеты «Таймс» уехал из Петербурга после двух дней суда, заявив: «Я присутствую здесь вот уже два дня и слышу только, что один прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне «Капитал» Маркса, а третий просто передал какую-то книгу своему товарищу» (цит. по: Внучков Б.С. Узник Шлиссельбурга. Ярославль, 1969. С. 28).
[48] ГАРФ. Ф. 112. On. 1. А 800. Л. 236.
[49] ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 4. Д 379. Л. 48 об. (собственноручная запись речи ДВ. Стасова).
[50] Вот их имена: АЛ. Александровский, И.И. Ареопагитский, И.И. Добров, П.В. Кротонов, П.В. Курдюмов, М.Н. Милоголовкин, А.А. Пономарев, В.И. Сабелькин.
[51] См.: ГАРФ. Ф. 109. 3 эксп. 1874. Д 114. Ч. 16. Т. 1. Л. 553 об. (всеподданнейший доклад III отделения от 19 ноября 1877 г.).
[52] Степняк-Кравчинский С.М. Избранное. М., 1972. С. 401. Предумышленное убийство без отягчающих вину обстоятельств каралось тогда в России каторгой от 8 до 12 лет (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. 7-е изд. СПб., 1892. Ст. 1455).
[53] Двое подзащитных Стасова (Кротонов и Сабелькин) умерли во время суда, Доброву был вменен в наказание предварительный арест, пятеро оправданы.
[54] См. об этом: Левин 11I.M. Финал процесса «193-х» // Красный архив. 1928. Т. 5.
[55] Короленко В.Г. История моего современника. М., 1965. С. 712.
[56] См.: Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб., 1911. Т. 2. С. 549.
[57] Венедиктов Д. Г. Палач Иван Фролов и его жертвы. М., 1930. С. 27.
[58] Вешали тогда людей за недоказанный «умысел» на цареубийство (как учителя С.Я. Виттенберга и матроса И.И. Логовенко), за передачу собственных денег в революционную казну (как помещика ДА. Лизогуба) и даже за «имение у себя» нелегальных прокламаций (как студента И.И. Розовского). Подробно об этом см.: Троицкий Н.А. Безумство храбрых. С. 195,198—200.
[59] Виташевский И. А. Первое вооруженное сопротивление — первый военный суд // Былое. 1906. N° 2. С. 239; Лион С.Е. Первая вооруженная демонстрация // Каторга и ссылка. 1928. №8—9. С. 73.
[60] Чернявская-Бохановская Г.Ф. Автобиография // Каторга и ссылка. 1928. № 5. С. 57.
[61] Цит. по: Легкий ДЛ4. Указ. дисс. С. 283.
[62] РГИА. Ф. 1405. Оп. 534. Д. 1147. Л. 2.
[63] ГАРФ. Ф. 109. 3 эксп. 1878. Д. 95. А. 100—100 об. (министр внутренних дел АС. Маков — шефу жандармов Н.В. Мезенцову).
[64] Цит. по: Легкий AM. Указ. дисс. С. 283.
[65] См.: ГАРФ. Ф. 109. Секр. архив III отд. On. 1. Д. 888. Л. 1—9. Ср.: Архив «Земли и воли» и «Народной воли». С. 177.
1 Цит. по: Лебедев А.К., Солодовников А.В. Указ. соч. С. 79.
[67] Цит. по: Легкий ДМ. Указ. дисс. С. 131.
[68] Там же.
[69] РГИА. Ф. 1282. On. 1. Д 640. Л. 10—10 об.
[70] См.: Легкий ДМ. Указ. дисс. С. 134.
[71] РГИА. Ф. 569. On. 6. Д. 256. Л. 113.
[72] См.: ИРЛИ РО. Ф. 661. Д. 19. Л. 8 (Аемке М.К. «Святая дружина» — неопубликованная монография).
[73] См.: ГАРФ. Ф. 102.00.1900. Д. ИЗО («О собрании у статского советника Дмитрия Васильева Стасова»). Л. 1—8.
[74] Цит. по: Легкий А-M- Указ. дисс. С. 125.
[75] При обыске у Стасова 2 апреля 1879 г. была изъята «целая коллекция «Колокола» Герцена и приложений к нему «Под суд» (ИРЛИ РО. Ф. 294. ОП. 5. Д. 414. Л. 70: воспоминания П.С. Стасовой).
4 См. там же. Л. 95—96.
[77] См. там же. Д. 328. Л. 1.
[78] См. об этом: ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 4. Д 330. Л. 1; Оп. 5 Д 414. А. 97.
[79] Там же. Оп. 8 Д. 314. Л. 46 об. 10 июля 1876 г. народники А.Г. Дейч и В.А. Малинка (вскоре после этого казненный) ранили предателя Н.Е. Гориновича и, полагая, что он убит, облили его лицо серной кислотой, чтобы сделать «труп» неузнаваемым.
[80] «Монарху, сделавшему так много для своего народа, многое можно простить», — говорил Стасов дочери Варваре (ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 8. Д 314. Л. 46).
[81] Там же. А. 48.
[82] Цит. по: Легкий Д..М. ДВ. Стасов. Исторический портрет // Вопросы истории. 2003. № 7. С. 60.
[83] См.: РГВИА. Ф. 1351. Оп. 3 Д 51. Ч. 1. А. 104; Народоволец Л. И. Баранников в его письмах. М., 1935. С. 119.
[84] См: Троицкий Н.А. Письмо М.Ф. Грачевского к ДВ. Стасову // Советские архивы. 1979.
№5. '
[85] ДВ. Стасов, В.Д Спасович, ПЛ. Александров, СЛ. Андреевский, Н.П. Карабчевский, Н.И. Холева, Е.И. Кедрин и др.
[86] Вот их имена: Ю.Н. Богданович, А.В. Буцевич, С.С. Златопольский, М.Ф. Клименко, ПЛ. Теллалов.
[87] Подробно см.: Троицкий НА. Адвокатура в России и политические процессы 1866— 1904 гг. Тула, 2000. С. 208—211.
[88] См.: Репин И.Е. Далекое близкое. С. 283, 289.
[89] Председателем этого общества был Д.В. Стасов, а казначеем — классик отечественной музыки А.П. Бородин.
[90] Подробно об этом: Легкий ДМ Указ. дисс. С. 145—196.
[91] Стасова Е.Д Страницы жизни и борьбы. М., 1988. С. 13.
[92] См.: Легкий Д.М. И.С. Тургенев в воспоминаниях ДВ. Стасова // Исторический архив. 2000. № 1.
[93] См.: Глинка М.И. Литературные произведения и переписка. М., 1975. Т. 1. С. 13; Т. 2— б. С. 138, 375.
[94] См.: Комарова Б.Д. Из детских воспоминаний о великих людях // Музыкальное наследство. 1970. Т. 3. С. 259.
[95] См.: Легкий Д.М Указ. дисс. С. 170, 172.
[96] См.: Гинцбург И.Я. Д.В. Стасов. Из личных воспоминаний // Гинцбург ИЛ. Воспоминания. Статьи. Письма. Л., 1964. С. 137.
[97] Достоевская А.Г. Из воспоминаний // Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1964. Т. 2. С. 19.
[98] Подробно о «музыкальных» делах Д.В. Стасова см. указ. дисс. ДМ. Легкого (С. 290— 295).
[99] Юргенсон Петр Иванович (1836—1903) ранее был приказчиком у Ф.Т. Стелловского, но, в отличие от своего патрона, глубоко порядочным человеком. С 1861 г. возглавлял собственное нотное издательство — крупнейшее в России.
[100] Легкий Д.А1 Указ. дисс. С. 29э.
[101] Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет. Берлин, 1937. С. 407.
[102] Н. Т}Ю11цкий
[103] ИРЛИ РО. Ф. 294. Оп. 4. Д. 604. Л. 106. Речь МЛ. Гольдштейна см там же (Л. 59). Эти
сведения любезно сообщил мне Д.М. Легкий.
