ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Открытие первого российского консульства в болгарских землях
Открытие первого российского консульства в болгарских землях
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 21-11-2014 21:12 |
  • Просмотров: 3433

Консульство России в Сливене (прежнее название — Селимно), от­крытое после окончания русско-турецкой войны 1828-1829 гг., было пер­вым российским консульством в болгарских землях. Из-за отсутствия до­кументов история его учреждения и деятельности на протяжении дли­тельного времени— более 150 лет— не была известна исследователям. В литературе о его существовании были только упоминания[1]. Обнару­женные нами в Архиве внешней политики Российской империи материа­лы консульства позволили осветить подлинную историю учреждения это­го российского представительства и деятельности первого консула в Сли­вене[2].

Еще по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г. Россия получила право, каким уже пользовались другие европейские державы, — посылать консулов и вице-консулов в те места Османской империи, «где они признаны будут надобными»[3]. В 80-х гг. XVIII в. были открыты рус­ские консульские посты во многих пунктах азиатских и европейских вла­дений Османской империи, но все они находились далеко от территорий, заселенных болгарами. И вот в 1784 г. Россия ставит вопрос об учрежде­нии своего консульства в Варне. Порта и прежде пыталась противодейст­вовать расширению русской консульской сети, понимая, что это укрепля­ет позиции русского государства на Востоке, а в вопросе о Варне заняла и вовсе непримиримую позицию, вполне сознавая военно-стратегическое назначение этой крепости на Черном морс. Кроме того, особую насторо­женность Порты вызывало усиление русского влияния именно в районах с христианским населением. Несмотря на то, что императорским указом уже был назначен консул в Варну, султан так и не дал разрешения на от­крытие российского консульства. В 1787 г. Россия возобновила попытку, но вновь безрезультатно.[4]

Вопрос об учреждении консульств России в европейских провинци­ях Османской империи вновь возник в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг. По мере свертывания боевых действий и приближения мира перед командованием и дипломатией России все отчетливее и тре­вожнее вставала болгарская проблема — что будет с населением после ухода русской армии? Известно, что накануне войны Николай I не одоб­рил ни одного из предлагавшихся планов привлечения болгар к совме­стной борьбе с турецкой армией. Единственное, на что он соглашал­ся, — это сформировать отряд из «благонадежнейших жителей Болга­рии», который под строгим контролем русских частей и совместно с ни­ми поддерживал бы порядок в занятых русской армией районах. Но подъем освободительного движения болгарского народа вынуждал ме­нять в ходе войны отношение к борьбе болгар против османского ига[5]. Командованию не удалось отстранить болгар от активного вмешатель­ства в ход событий. Во время войны болгары оказали действенную по­мощь русским войскам, радушно встречая их как освободителей; в юго- восточных районах страны болгарские патриоты готовили восстание; вооружалось все мужское население: некоторые— для защиты только своей семьи, но многие вступали в волонтерские отряды, сражались вместе с русской армией, а нередко действовали самостоятельно и без всяких санкций расправлялись с турками.

В ходе войны стало ясно, что проблема болгар, взявшихся за оружие, неизбежно обострится. Политические и военные планы российского пра­вительства не предусматривали ни территориальных, ни иных изменений в европейской части Османской империи . Следовательно, высшим ди­пломатическим и военным кругам было известно заранее, что болгарский народ останется под властью Порты. Поэтому командование испытывало тревогу, видя порыв народа к освобождению, самочинные расправы с турками, стремление участвовать в боевых действиях вместе с русской армией. Офицер генерального штаба Ф.П. Фонтон, делая запись о радост­ной встрече русских войск в Варне, с горечью писал о болгарах: «Бедные, они думают, что для них настала година свободы и независимости от пре­зренного ига. Они спокойно и твердо уповают на нас, а у нас руки связаны просвещенною Европою». Тяжело было видеть счастье на лицах людей и думать, какое их ждет разочарование, писал он далее[6]. Офицер штаба рус­ской армии А.О. Дюгамель вспоминал, как трудно было удерживать бол­гар в спокойствии, подавлять взрывы ненависти их к угнетателям-му- сульманам. Уже во время войны многие намеревались последовать за рус­ской армией и переселиться в Россию[7].

Предположение о переселении некоторого количества болгар в Рос­сию было высказано накануне войны самим царем. Сформирование бол­гарского отряда в составе русских войск Николай I разрешал лишь в том случае, если добровольцы «согласятся и обяжутся по заключении мира с Османскою Портою переселиться в Россию», чтобы избежать расправы турецких властей[8].

По мере приближения конца войны в переписке И.И. Дибича с импе­ратором все чаще встает вопрос о судьбе болгар, в той или иной форме участвовавших в борьбе с османами. В мае 1829 г. он писал Николаю I, что принцип власти священен для русского правительства, «но здесь, в разгар упорной войны речь идет о народе, имеющем близкую с нами ре­лигию, общее происхождение и наречие, и который без всякого возбуж­дения с нашей стороны не может уже более переносить ярмо беспример­ного притеснения и восстает не столько против самого правительства ту­рецкого, сколько против своих угнетателей». Нельзя отказать этому наро­ду в единственной просьбе— в оружии для защиты своих семей. Отка­зать — значило бы «выказать себя бесчувственными к бедствиям наших единоверцев...»[9]. Летом 1829 г. Дибич получил позволение императора вооружать население и счел необходимым в связи с этим подтвердить болгарам, что после войны они не будут оставлены как жертва, а получат право свободного переселения в Россию[10]. Испрашивая разрешение по­мочь болгарам вооружиться, Дибич писал Николаю I: «Но так как Ваше Величество не желает делать никаких завоеваний, ни даже производить изменений во внутреннем управлении турецкими областями, то я пола­гаю, что следовало бы вместе с тем заблаговременно сообразить, куда девать несколько десятков тысяч семейств, которые должны будут после­довать за нами по окончании войны?»[11]

Таким образом, командование вполне осознавало моральную ответ­ственность за судьбы людей, вооруженных с помощью России и так или иначе вовлеченных в военные действия. Задача сохранения политиче­ского влияния среди болгар требовала позаботиться о тех, кто во время войны открыто проявил приверженность к России и ненависть к осман­ским властям. Не трудно было предположить, что по уходе русской ар­мии жертвой массовых репрессий станут не только взявшиеся за ору­жие, но и все мирное население. Осознавая эту опасность, желая предот­вратить возможную трагедию и помня прежние обещания, российская дипломатия включила в Адрианопольский мирный договор, подписан­ный 2 (14) сентября 1829 г., статью XIII, в которой было зафиксировано следующее: султан обещает полную амнистию веем, кто во время войны принимал участие в военных действиях на стороне противника или про­явил приверженность к России своим поведением или высказываниями; обещалась личная безопасность и неприкосновенность имущества; всем, кто пожелает, разрешалось в течение 18 месяцев переселиться в любую другую страну по их выбору.[12]

Вопрос об открытии российского консульства в болгарских землях, как мы видим, не ставился, но открывалась легальная возможность эмиграции болгарского населения из Османской империи. Ожидалось, что правом переселения воспользуются лишь те, кто имел веские осно­вания опасаться мести турок за прямое участие в военных действиях, подготовку восстания, самочинные расправы и т. д. Однако людей, вы­нужденных покинуть родину, оказалось намного больше, чем предпола­галось. Уже через несколько дней после заключения мира в письме им­ператору И.И. Дибич повторил вопрос: «... что нам делать с греками и болгарами, которые, вероятно, в значительном числе последуют за нами, когда мы станем оставлять эту страну?»[13] Он сообщал К.В. Нессельроде, что приложил все усилия к тому, чтобы не допустить народного восста­ния, однако невозможно было предотвратить того, что в ходе минувшей войны множество христиан не оказалось скомпрометированными перед османскими властями за радушную встречу русских солдат и нападения на турок[14].

На тревожные запросы И.И. Дибича Николай I ответил, что болгары могут уйти с русской армией в пределы России. Уже 8 октября 1829 г.

Комитет министров принял специальное решение о поселении болгар в Бессарабии или других местах Новороссийского края[15].

Несмотря на изданный в ноябре 1829 г. султанский фирман об амни­стии и личной безопасности[16], болгарам был ясен главный итог — возврат под османское владычество, а цену обещаниям султана они знали. Насе­ление пребывало в панике.

Еще до ухода русских войск из Болгарии вооруженные шайки турок стали чинить насилия над христианами. Особенно тяжело пострадали болгары Сливена и его окрестностей, которые были особенно активны во время только что окончившейся войны. Как писал об обстановке того времени Г.С. Раковский, «леса Балканского хребта кишели вооруженными османами, готовыми расправиться с болгарами, как только русские войска уйдут в Россию, и положение болгарского населения было столь трагич­ным, что иного выхода, как переселение оно не видело»[17]. По вопросу, какой путь избрать — остаться или переселиться — разгорелась ожесто­ченная борьба среди населения Сливена и близлежащих городов[18].

В Сливене находилась Главная квартира русской армии. Болгары не­однократно обращались к русскому командованию с жалобами на свое положение и с просьбами помочь им переселиться из Османской импе­рии. В ноябре 1829 г. к И.И. Дибичу пришли представители болгарского населения Сливена, Казана (современный Котел), Ямбола, Карнобата, Ени-Заарё (Ени-Загра, соврем. Нова-Загора) и Башкиоя (совр. Жеравна), которые заявили, что ожидают больших несчастий от возвращения под османскую власть. Некоторую гарантию соблюдения фирмана об амни­стии, депутаты видели лишь в присутствии русского консула в их горо­дах, о чем просили главнокомандующего. Передавая эту просьбу болгар, Дибич со своей стороны настойчиво просил прислать представителей России в те районы, из которых уходит русская армия. Наблюдая за ис­полнением указа об амнистии, они могли бы реально предотвратить мно­гие беспорядки. Наиболее подходящим пунктом пребывания консула он считал г. Сливен[19].

В начале января 1830 г. сторонники переселения направили в штаб- квартиру русских войск еще более представительную депутацию, «.. .чтобы получить разрешение на массовую эмиграцию и помощь в их переселе­нии». Они представили списки тех, кто желал эмигрировать в Россию. Депутация была принята И.И. Дибичем. Он ознакомил их с фирманом об амнистии, заверив при этом, что «турецкое правительство приняло эф­фективные меры к осуществлению этого акта», и рекомендовал им «дове­рие и покорность по отношению к турецкому правительству»[20].

Реакцию болгар на это заявление Дибича передал Г. Раковский: «О какой амнистии вы говорите? Турки не слушают своего султана!»[21] В ходе беседы с русским главнокомандующим депутаты изъявили твердое намерение переселиться, а также снова выразили желание иметь в этом районе русского консула, присутствие которого будет гарантией постоян­ного покровительства российского двора.[22]

Сообщая о последних событиях К.В. Нессельроде, Дибич вновь при­влекает внимание российского правительства к вопросу о необходимости русских консульств в этом районе, так как весной, после выплаты Портой части военной контрибуции, войска должны были оставить Румслию. Ко­мандующий указывает не только на соображения гуманности, но и на поли­тические мотивы, потому что присутствие консулов демонстрировало бы жителям «моральное господство» России в Константинополе, усиливая тем самым ее влияние в здешних местах. Кроме того, поскольку войска про­должали оставаться в Северной Болгарии, имелась необходимость в посто­янных сведениях о санитарном положении в крае, возможности снабжения армии, мерах султанского правительства по выплате репараций[23].

И всс-таки непосредственным побудительным толчком, заставившим российское правительство пойти на решение вопроса об открытии рос­сийского консульства в Сливене, было намерение значительной части болгарского населения юго-восточных районов страны оставить свою ро­дину.

Эмиграционные настроения встревожили русские военные и дипло­матические круги. Как свидетельствуют документы, ни командование армией, ни дипломатические службы, ни сам император не одобряли же­лания болгар переселиться в другие края, в том числе и в Россию. Стрем­ление большого числа христиан переселиться в Россию (как указывал Ди­бич в своем письме К.В. Нессельроде, — от 30 до 40 тыс. человек, в ос­новном болгар) и их настойчивость заставили главнокомандующего обра­титься за соответствующими инструкциями к своему правительству. В письме к А.И. Чернышеву от 13 января 1830 г. он высказался против их массовой эмиграции, считая «полезнейшим не ослаблять в краю том хри­стианского населения»[24]. Как писал Дибич в начале февраля 1830 г. К.В. Нессельроде, в политических интересах России необходимо сохра­нить на Балканах многочисленное христианское население: страх, кото­рый оно внушает Порте, и право России выступать в пользу своих едино­верцев дают русской дипломатии сильное средство воздействия на султа­на. Оно будет утеряно, если уменьшится болгарское население. К тому же, переселение нанесет вред русско-турецким отношениям, поскольку Порта не заинтересована в обезлюдении целых провинций и может по­считать это намеренным ударом со стороны России в целях ослабления Османской империи. Единственный способ удержать болгарское населе­ние — это прислать русского консула, который наблюдал бы за исполне­нием обещаний султана об амнистии[25].

Взгляды главнокомандующего получили полное одобрение Николая I, в частности «насчет выгоды сохранить в областях турецких сильное хри­стианское народонаселение как в политическом, так и собственно хозяй­ственном». Учитывая, что свободных земель на юге Российской империи оставалось мало и в основном это были малопригодные для земледелия участки, что создавало трудности для устройства большого числа пересе­ленцев и потребовало бы значительных расходов правительства, импера­тор считал особенно нежелательным приток в Россию неимущих бежен­цев, так как представители бедных слоев, не имея средств на обзаведение крепким хозяйством, часто уезжали обратно, что послужило основанием для введения еще в 1800 г. имущественного ценза в Положении о пересе­ленцах.

В обстановке после подписания Адрианопольского мира, чтобы огра­ничить массовую эмиграцию болгар в Россию, Николай I предписал Ди­бичу помимо соблюдения имущественного ценза разрешать воспользо­ваться правом переселения «только тем жителям Болгарии и Румелии, которые непосредственно или косвенно принимали участие в военных действиях против турок» и тем самым имели серьезные основания опа­саться за свою жизнь. Таким лицам разрешалось оказывать помощь при переезде в Россию. Прочим же было предписано ограничить выдачу пас­портов, правда, с оговоркой, — насколько это представится возможным без нарушения ст. XIII. Это повеление царя было направлено И.И. Дибичу

5  февраля 1830 г.[26].

И.И. Дибич, пригласив спустя 40 дней болгарскую депутацию, дал ей ответ в соответствии с инструкциями, полученными от своего правитель­ства. Он сообщил депутатам, что его правительство предоставляет воз­можность переселиться в Россию и обязуется оказать помощь им в этом переселении. Но при этом подчеркнул, что предоставляя болгарам право переселения на основании ст. ХШ Адрианопольского мирного договора, оно «нисколько к тому их не приглашает»[27]. Члены депутации передали слова главнокомандующего жителям пославших их городов. Сливснцы стали организаторами переселенческого движения, во главе которого встал Иван Селиминский, врач и известный политический деятель.

Было удовлетворено и другое пожелание болгар. Для осуществления контроля за исполнением ст. ХШ и для защиты интересов остававшихся жителсй-христиан в Сливен был назначен российский консул. Положение об учреждении консульства в Сливене, как главном городе районов, кото­рые являлись театром военных действий в недавно окончившейся войне, было утверждено Николаем I 11(23) февраля 1830 г. Первым российским консулом в болгарских землях был назначен сотрудник российской мис­сии в Константинополе коллежский ассссор Герасим Васильевич Ващен­ко, ранее участвовавший в переговорах в Аккермане.[28]

Как следует из документов, назначение российского консула в бол­гарские земли, не предусмотренное постановлениями Адрианопольского мирного договора, вызвало осложнение в отношениях между Россией и Османской империей. В исторической литературе существовало мнение, что на учреждение консульства в Сливене «Порта согласилась сравни­тельно легко»[29]. Однако из обнаруженных нами документов явствует, что турецкое правительство согласилось на выдачу берата, признававшего назначение российского консульства в Сливен, после многих затруднений и сопротивления.[30] Порта расценила это назначение как стремление рос­сийского правительства побудить болгар к переселению. Узнав, что большое число болгар подготовилось к эмиграции, турецкое правительст­во обратилось к посланнику царя в Константинополе А.Ф. Орлову с про­тестом, считая, что она вызвана деятельностью русских агентов. Великий везир написал по этому поводу И.И. Дибичу. В своем ответе главноко­мандующий объяснил, что Порта заблуждается на сей счет, и дал подроб­ные разъяснения.[31]

Графу Орлову были даны специальные инструкции, в которых предпи­сывалось в его объяснениях с турецким правительством рассеять эти по­дозрения. Было подчеркнуто, что «назначение консула, присутствие кото­рого должно способствовать тому, чтобы остановить поток эмиграции, так же соответствует интересам Порты...»[32]. Такие же разъяснения были даны турецким представителям и в Петербурге. В результате этих действий рос­сийской дипломатии назревавший конфликт был предотвращен[33].

Однако длительное решение этого вопроса вызвало задержку в при­бытии российского консула в пункт своего назначения, так как патент российской миссии в Константинополе на звание консула в Сливене и берат от Порты, признававший его назначение, были вручены Г.В. Ващен­ко только 4 (16) апреля 1830 г.

В болгарской историографии существует мнение, что единственной задачей российского консула была защита болгарского населения от ту­рок[34]. О характере стоявших перед ним задач свидетельствуют инструк­ции, данные Г.В. Ващенко российским Министерством иностранных дел, российским посланником в Константинополе А.И. Рибопьером и фельд­маршалом И.И. Дибичем.

В инструкции МИДа говорилось, что назначение консула — одна из мер защиты христиан, которые опасаются мести турок за свои действия во время войны. «Главнейшая обязанность Ваша будет состоять в бди­тельном надзоре за поведением турок и христиан». Возможные ссоры между ними следует «отклонять дружественными внушениями и дово­дами... Правительство наше, имея в виду не ослаблять в турецких об­ластях христианского народонаселения, далеко от намерения пригла­шать болгар и других христиан к переселению в пределы России...». Ващенко предписывалось давать разрешение на переселение и помогать лишь тем, кто участвовал в войне, всемерно отклоняя просьбы тех, кто не имеет серьезных оснований для ухода из своей страны. Надо успо­каивать население, избегая высокомерного и оскорбительного вмеша­тельства в «домашние дела» турецких властей. Лишь в крайних случаях разрешалось прибегать к официальным настояниям, используя в основ­ном внушения и советы. Консулу поручалось также наблюдать за дела­ми во внутренних областях Османской империи, сообщать о торговле и хозяйственном развитии, настроениях жителей, действиях правительст­ва, появлении болезней и т. д. В заключение МИД еще раз подчеркивал: «Главне'йшая цель назначения нашего есть надзор за исполнением обе­щанного султаном всепрощения...»[35].

А.И. Рибопьер, передав Г.В. Ващенко патент миссии на звание рос­сийского консула в Сливене и берат Порты, от себя добавил только, чтобы в своих донесениях консул специально выделял пункт «Новости», а про­тесты и жалобы населения, требующие ходатайства посланника перед султанским правительством, представлял отдельно[36].

Уже было начало апреля 1830 г., и консулу следовало спешить к месту назначения, поскольку 25 апреля (7 мая) русские войска должны были оставить Сливен, когда командованию стало известно, что на 13 (25) апреля партия сторонников переселения назначила сбор всех же­лающих эмигрировать на Айтоском поле. 12 (24) апреля Г.В. Ващенко прибыл в Бургас — Главную квартиру 2-й армии. Он немедленно был принят фельдмаршалом, который самым подробным образом разъяснил ему обстановку. Согласно пожеланию Министерства иностранных дел именно И.И. Дибич дал консулу наиболее пространные и точные на­ставления об образе действий на месте службы. В своей инструкции он коснулся и предыстории назначения российского консула в Сливен, свя­занной с опасностью массовой эмиграции болгар, уточнив, что главная задача Ващенко заключается в том, чтобы не допустить этого. Дибич говорил, что совершенно отказывать болгарам в просьбах о переселении нельзя, так как такое право записано в статье Х1П Адрианопольского трактата, тем не менее, он распорядился, чтобы проездные свидетельст­ва выдавались с самой большой осмотрительностью. Он поведал Ва­щенко, что по поводу болгарской эмиграции объяснился с великим ве- зиром, который благожелательно воспринял советы России сдержанно относиться к христианам, что поможет приостановить эмиграцию[37]. Консул, со своей стороны, должен разъяснять болгарам, что амнистия будет соблюдаться. По дороге в Сливен ему следует останавливаться в городах и крупных селах и сообщать об этом населению. «Вы окажете истинную услугу, останавливая, насколько возможно, эмиграцию: она мало отвечает интересам России (elle est peu dans les interets de la Rnssie); она была бы пагубна для Оттоманской империи, будущее благо­состояние которой стало предметом великодушной заботы его импера­торского величества»[38], — указал Дибич.

Как видим, инструкции главнокомандующего консулу строго следо­вали новому курсу Николая I на сохранение слабой Османской империи, нуждающейся в помощи России для продления своего существования. Этот курс надолго стал генеральной линией русской политики в восточ­ном вопросе[39].

Получив все предписания, Г.В. Ващенко отправился в путь. В своей первой депеше из Карнобата, датированной 18 (30) апреля 1830 г., он до­носил, что по пути своего следования «от Бургаса до Карнабата видел только покинутые и сожженные самими жителями деревни и длинные вереницы повозок, направляющихся к месту их сбора и отъезда в Россию. Многие из этих караванов, насчитывавшие от 30 до 40 семейств, были из деревень, близлежащих к Айтосу, Карнобату, Ямболу, Селимно, боль­шинство же было жителей Селимно». Он сообщал, что разговаривал со многими из этих людей, убеждал их остаться, говорил о трудностях, ожи­дающих их в пути, заверяя, что «они могут быть уверены в том, что ни в чем не пострадают от турецких властей за прошлое в силу всеобщей ам­нистии, дарованной султаном, за строгим соблюдением которой, согласно их пожеланиям, он назначен императором наблюдать». Но ничто не могло поколебать решения болгар переселиться. Интересна реакция болгар на слова Ващенко: наиболее состоятельные болгары не отказались от своего намерения эмигрировать и заявляли, что не вернутся до тех пор, пока Бол­гария не будет устроена по типу Сербии или Молдавского и Валашского княжеств, а большинство людей, принадлежавших, по словам консула, к «низшему классу», или обещали подумать или «прямо на месте выразили желание вернуться». В городе консул встретился с аяном. Беседа с ним подтвердила первые впечатления Ващенко. Представитель местной ос­манской администрации рассказал, что, несмотря на публикацию указа об амнистии, болгары, прежде всего зажиточные, покинули город, остались самые бедные. Предупрежденные о приезде российского консула, они явились к аяну, который в присутствии Ващенко обещал управлять насе­лением со всей справедливостью. Консул также успокаивал пришедших[40].

Военным властям было дано указание всячески помогать миссии консула, поэтому по прибытии его в Казан (Котел) майор Петербургско­го уланского полка Крылов немедленно собрал представителей населе­ния и нескольких священников. В своей встрече с болгарами города Ва­щенко разъяснил, что назначен в Румелию следить за исполнением по­становлений Адрианопольского трактата в их пользу. Последнее обстоя­тельство убедило, по его словам, большинство жителей города отказать­ся от намерения экспатриироваться. Однако, не доверяя местным осман­ским властям, они изъявили желание, чтобы консул или постоянно на­ходился у них в городе, или чаще посещал его. Чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить желание жителей и успокоить их, Ващенко оставил в Казане на несколько дней своего драгомана Стояна. Пожелание иметь в своем городе консула или его представителя жители Казана повторяли неоднократно[41].

Первые встречи Ващенко с болгарским населением дали некоторые желаемые результаты: многие жители Казана, даже имевшие дорожные документы и уложившие вещи, остались в родном городе; большинство из тех, кто отправил свои вещи в Брэилу, решили не уезжать, и послали двух человек, чтобы вернуть обозы; в город вернулись несколько семей, которые уверяли, что десятки их сограждан скапливаются в Карнобате с намерением возвратиться домой. Вняли советам консула и остались на месте жители сел Башкиой и Ичера[42].

На место своего Назначения — Сливен — Ващенко прибыл 20 апреля (2 мая), уже после того, как из города 13 (25) апреля вышел огромный ка­раван беженцев, насчитывавший около 15 тыс. человек, практически поч­ти все болгарское население города. Число покинувших город болгар рез­ко различается у двух авторов, приводящих эти цифры. По данным бол­гарского историка С. Табакова, к 1830 г. болгар было в городе около 15 тыс., и они составляли большинство жителей города[43]. Но другой бол­гарский историк Н. Тодоров приводит точные сведения русских военных властей, согласно которым в феврале 1830 г. население Сливена составля­ло 7027 человек, из них 2799 взрослых[44]. Цифры цифрами, но Сливен по­кинуло большинство болгарского населения. Выселение из города нача­лось после подписания мирного договора в сентябре 1829 г., с начала 1830 г. оно стало нарастать, а весной приобрело массовый характер. Оче­видец событий В.И. Даль, участвовавший в войне как врач, писал: «По тесным улицам Сливно толпились пешие и конные— телеги, лошаки, верблюды, кони, волы; все было перемешано в одну восставшую, шум­ную толпу; радостные клики, неистовые проклятия, плач и крик детей, скрип намазанных колес, резкие голоса, говор девок, мычание и ржание скота — все это сливалось в один гул: город подымался, был на ходу... Кучи праха, пепла и золы указывали путнику место, где стоял недавно еще целый город»[45]. Сливенцы сожгли почти половину всех домов[46]. Как писал участник событий И. Селиминский, решение поджечь город не бы­ло единодушным, многие надеялись вернуться в случае изменения поли­тической обстановки. Поэтому, чтобы не было и мыслей о возвращении и чтобы ничто не досталось туркам, наиболее решительные настояли на поджогах и разрушениях[47]. Город, славившийся своими ремеслами, яр­марками, благосостоянием жителей, поразил консула разоренным, забро­шенным видом.

В дом, где остановился Г.В. Ващенко, в первый же день пришли «ру­ководители» оставшегося болгарского населения. Говоря о причинах эмиграции, они указывали главным образом на опасность возвращения болгар под османское правление, но вместе с тем — и на то, что большая часть их сограждан была увлечена примером других и запугана угрозами расформированных волонтеров, заставлявших жителей подниматься с насиженных мест. По утверждению пришедших, многие охотно верну­лись бы, если бы не боялись этих угроз. То же говорил и турецкий аян, который также пришел приветствовать консула в первый же день: жители хотят послать депутацию к российскому посланнику в Константинополь с просьбой приказать волонтерам не чинить препятствий тем, кто захотел бы вернуться. Теперь же в городе, по словам пришедших, в городе оста­лось не более сотни болгарских семей[48].

21 апреля 1830 г. Г.В. Ващенко вручил аяну, главе местной турецкой администрации, документы о назначении консулом России в Сливене. Берат и ферман были громко зачитаны вслух в присутствии турецких служащих и представителей болгарского населения, собравшихся на це­ремонию.

Первые же встречи Г.В. Ващенко с болгарами показали, что они рас­ширительно толкуют функции российского консула, считая, что он будет заниматься всеми делами, почти заменяя султанскую администрацию. При­ходилось объяснять, что его единственная задача — защищать права болгар согласно Адрианопольскому трактату. Однако население придавало значи­тельный политический смысл приезду российского представителя. Так, не услышав при чтении консульских бумаг о его покровительстве христианам, болгары пришли к Ващенко домой для объяснений. Консулу стоило боль­ших усилий убедить их в том, что бумаги содержат обычные формулировки консульских бератов, что нельзя же открыто заявить турецким властям, что он прислан защищать их подданных от несправедливостей .

Удивительно то, что и турецкие жители воспринимали российского консула как представителя власти и иногда обращались к нему со своими проблемами. В дни отхода русских войск делегаты шести турецких сел Сливенского округа пришли к Ващенко, чтобы выразить ему как предста­вителю России благодарность за хорошее поведение войск и доброе от­ношение к жителям, и даже просили консула защищать и турецкое насе­ление от притеснений аяна[49]. Бывало, что служащие турецкой админист­рации при решении, например, вопроса о налогах приходили к Ващенко советоваться и спрашивали, давала ли Порта распоряжения на сей счет[50].

Конечно, нельзя представлять ситуацию таким образом, будто отношения Ващенко с местным населением были идиллические. Наряду с приведен­ными фактами было и другое: обозлившись на то, что возвращающимся болгарам отдают их дома, сады и все имущество, и, решив, что это — ре­зультат вмешательства консула, турецкое население требовало его удале­ния, угрожало ему[51].

Спокойствия в стране не было. Материалы сливенского консульства показывают, в каких крайне трудных условиях приходилось исполнять свои обязанности Г.В. Ващенко. Главная трудность по-прежнему, несмот­ря на некоторые положительные моменты в политике османского прави­тельства к немусульманскому населению, состояла в угнетенном положе­нии христианских подданных. Консул в своих донесениях приводит мно­гочисленные примеры притеснений болгар турками, которые старались отыграться за свои страхи и потери в только что окончившейся войне. Враждебность турецкого населения, помимо противостояния распоряже­ниям центральной власти, зачастую проявлялась и в открытой форме — в виде угроз, избиений и даже убийств христиан[52]. Об этих фактах Ващенко постоянно сообщал в своих донесениях А.И. Рибопьеру. Султанское пра­вительство действительно пыталось «умиротворить» страну, рассылая приказы о справедливом правлении и соблюдении условий мира, но эти меры чаще всего бывали безрезультатны. Не всегда достигали результата и объяснения консула с аяном Сливена. Ващенко был вынужден не раз обращаться к главе османской администрации края Гюссейн-паше Адриа- нопольскому. Сообщив ему о некоторых случаях расправ житслей-му- сульман с болгарами и незаконных действиях местных властей, консул напомнил ему, что все это является нарушением положений мирного до­говора. Подобные факты, подчеркнул Ващенко, вызывают беспокойство среди болгар и служат толчком к переселению в другие края. Из-за не­справедливых притеснений жители семи селений Адрианопольского ок­руга решили в полном составе эмигрировать и обратились к российскому консулу за проездными документами. Ващенко просил пашу призвать местные власти к исполнению международных договоров и распоряжений своего правительства, поскольку их действия «есть одна га главных при­чин переселения отсель значительной части жителей». Ответа на свои обращения консул не получил, однако к нему перестали приходить с жа­лобами. Ващенко сделал вывод, что это отнюдь не следствие усилий паши по наведению порядка, просто паша пригрозил жалобщикам. А беззако­ния в отношении болгар продолжались, и консул действовал в их защиту, опираясь на условия Адрианопольского договора[53].

Как бы то ни было, назначение российского представителя в Сливен имело желаемый результат: многие болгарские семьи остались на родине, многие вернулись назад. Присутствие в городе консула воспринималось как единственная гарантия личной безопасности. Это продемонстрировал случай, происшедший в первые дни пребывания Ващенко в Сливене. Из города уехали десять казаков, сопровождавших его в пути. Узнав об этом, болгары кинулись к дому консула, чтобы выяснить, не собирается ли он уехать. При этом было заявлено, что в случае отъезда Ващенко они все поднимутся с мест и оставят город[54]. Насколько велика была вера в защи­ту консула говорит такой факт: 11 болгарских семей, добравшись уже до Силистры, вернулись в родной город, узнав, что туда приехал представи­тель России. Они уверяли, что многие их соотечественники готовы после­довать их примеру. И действительно, приезд консула способствовал ста­билизации обстановки, что признавали и местные турецкие власти[55].

Деятельность Ващенко, трудности, с ко

Читайте также: