Показать все теги
Гуансюй и реформаторское движение
После смерти в 1891 г. сорегентши Цыань, которая проявляла большую заботу о Гуансюе, его единственным другом и защитником остался учитель и наставник Вэн Тунхэ. Это был смелый и честный человек, способный чиновник и выдающийся конфуцианский ученый. Его рассказы о бесправном положении китайского народа, о произволе и жестокости чиновников производили сильное впечатление на Гуансюя, и он проникся к своему учителю большим доверием и уважением. Так в ранние годы молодой император узнал о повсеместных злоупотреблениях, коррупции и жадности чиновников. Воображение юноши, не развращенного еще дворцовыми интригами, подогревалось свободолюбивыми идеями, которыми были заражены передовые люди его поколения.
Поражение в войне с Японией (1894–1895) принесло Китаю национальный позор, взбудоражило умы мыслящей части китайского общества и породило сильную оппозицию маньчжурскому правительству во главе со вдовствующей императрицей Цыси. Японо‑китайская война показала полную неспособность маньчжурских правителей организовать защиту страны, а это усилило «бунтарские» настроения императора Гуансюя, с именем которого связано движение за реформы.
Ли Хунчжан (фото 1902 г.)
Сторонники реформаторского движения боялись революционных взрывов – они все сводили к реформам. И тем не менее всякое выступление против абсолютизма, против утвердившихся столетиями традиций рассматривалось кликой Цыси как неслыханное бунтарство. Вот почему нужно было обладать большим мужеством, чтобы в таких условиях не бояться пропагандировать реформы.
Одним из выдающихся руководителей реформаторского движения в Китае конца XIX в. был Кан Ювэй, оставивший глубокий след в истории борьбы китайского народа против абсолютизма.
В 1898 г. учитель Вэн Тунхэ познакомил императора Гуансюя с Кан Ювэем, который поражал современников широтой своего мышления, страстностью и убежденностью суждений. Незаурядный ум, широкая эрудиция, пламенное красноречие, страстность, глубокая вера в свои идеи, смелость суждений Кан Ювэя произвели неизгладимое впечатление на молодого императора.
Сущность политической программы Кан Ювэя состояла во введении в Китае конституционной монархии и осуществлении умеренных буржуазных реформ. Он выступал против революционного преобразования китайского общества, утверждал, что маньчжуры и китайцы объединены общей религией и культурой. Назначение маньчжурским правительством Ли Хупчжана, Юань Шикая, Чжан Чжидуна, Цзэн Гофаня и других китайцев на высокие посты он рассматривал как доказательство разделения власти между маньчжурами и китайцами. Кан Ювэй выдвинул лозунг: «Единство маньчжуров и китайцев, монарха и народа».
На формирование политических идей Кан Ювэя большое влияние оказало учение Конфуция. Поэтому следует хотя бы вкратце напомнить читателю о сущности этого учения.
Великий мыслитель древнего Китая, живший 2500 лет назад, Конфуций создал этико‑политическое учение, получившее название «конфуцианство». Суть этого учения состояла в совершенствовании нравственной природы человека, в советах правителю, как лучше управлять государством и своими подданными.
На первое место Конфуций ставил нравственные аспекты воспитания, и они включали в себя «пять добродетелей»: 1) человеколюбие (жэнь), 2) долг (и), 3) нормы поведения (ли), 4) знание (чжи), 5) верность (синь). Кроме того, сюда же относится сыновняя почтительность (сяо). Заметим, что русский перевод содержания «пяти добродетелей» весьма условен: каждая из этих категорий конфуцианский этики представляет собой слишком емкое понятие, чтобы его можно было выразить одним русским словом.
Существо «пяти добродетелей» состоит в следующем:
1) Человеколюбие (жэнь) воплощает все лучшие нравственные ценности и нормы поведения человека: милосердие, сдержанность, скромность, доброту, сострадание, любовь к людям, правдивость, искренность. «Жэнь» синтезирует в себе идеальные качества, которыми якобы наделены легендарные правители Яо, Шупь и Юй. Конфуций призывал современников брать с них пример и руководствоваться «жэнь», т. е. стремиться к нравственному совершенствованию. Все добродетели человека, считал он, происходят от «жэнь» – основного принципа, на котором базируется здание общества.
2) Долг (и). Высший закон человеколюбия (жэнь) материализуется в жизни посредством долга (и). Само понятие «и» многозначно. Оно суммирует определенные моральные обязательства, которые добродетельный человек добровольно на себя принимает.
3) Нормы поведения (ли) составляют основу основ учения Конфуция. Они включают в себя такие понятия, как «церемонии», «благопристойность», «правила этикета», «обряды». Но и все эти понятия, вместе взятые, лишь приблизительно передают значение «ли».
Принципом «ли» регламентировались взаимоотношения между людьми, нормы поведения человека в обществе. Китайский этикет исходил из того, что извечно и неизменно существуют три вида отношений: правителя и подданных, старшего и младшего, отца и сына. И хотя отношения между старшим и младшим, отцом и сыном, казалось бы, лишены классового содержания, однако все эти догматы конфуцианства были призваны сохранить на века патриархальную семейную и социальную систему во главе с «просвещенным и совершенным правителем».
Экономические отношения, которые лежат в основе любых отношений между людьми, подменялись Конфуцием морально‑этическими категориями, выраженными в его учении о сущности «ли».
4) Знание (чжи). Вопрос о знании и его источнике Конфуций сводил к изучению древних книг и заимствованию опыта предков. Основным методом получения знаний он считал обучение, а источником их – древние предания и летописи. Вот почему конфуцианцам было чуждо критическое осмысливание прежнего и нового опыта развития общества, а естественные науки вообще не принимались ими во внимание. Знания приобретались только посредством усвоения традиционных установлений, изречений и подражания авторитетам, т. е. древним совершенномудрым правителям. Всякое новое явление оценивалось с позиции старого опыта и подгонялось под старое.
Конфуций считал себя хранителем и толкователем мудрости древних, которые служили примером для подражания. К ним относились легендарные правители Яо, Шунь и Юй. Благодетельные деяния этих правителей передавались в народных сказаниях из поколения в поколение.
В своих проповедях Конфуций всегда ставил в пример Яо, Шуня и Юя, призывал учиться у них, подражать им во всем. О себе он говорил: «Я толкую, но не создаю. Я верю в древность и люблю ее». И еще: «Учение мое не что иное, как учение, которое преподали и оставили нам древние. К учению этому я ничего не прибавляю, ничего от него не отнимаю, но передаю его в первоначальной чистоте. Учение это неизменно – само небо создатель его. Я сам только уподобляюсь земледельцу, который бросает зерно в землю и поливает ее, по который сам по себе не имеет силы заставить посеянное зерно пустить ростки и принять формы растений иного рода».
Многие китайские историки и социологи отмечали большую приверженность китайцев к старине. «На протяжении целых тысячелетий, – писал китайский социолог Шэнь Найчжэн в 1924 г., – лицо Китая было обращено к прошлому. Китайцы видели идеальный золотой век в древнем прошлом, когда, по их предположениям, народ был просвещеннее и устойчивее в моральном отношении и когда политические, экономические и социальные условия вполне соответствовали умственному и нравственному уровню народа. Китай настойчиво стремился к тому, чтобы возможно ближе подойти к этому идеализированному им положению вещей, и к достижению этой цели он в течение веков направлял все свои усилия».
Попятно, что в таком рассуждении китайская старина идеализируется и рассматривается вне классовых позиций. Старину пытался законсервировать прежде всего господствующий класс в стране, исходя из своих классовых интересов. И тем не менее культ старины глубоко проник в сознание различных классов и сословии Китая.
5) Верность (синь). Верность подданного, основанная на покорности и искренности по отношению к правителю, является неотъемлемым элементом этико‑политического учения Конфуция.
Сыновняя почтительность (сяо). Согласно конфуцианскому учению, существует пять основных видов взаимоотношений менаду людьми: 1) императором и чиновниками; 2) отцом и сыном; 3) старшим братом и младшим братом; 4) мужем и женой; 5) менаду друзьями. Среди этих пяти видов основных взаимоотношений между людьми главное место отводится сыновней почтительности.
Будучи перенесенной из семьи на государство, почтительность к родителям расширялась до культа покорности народа императору. Китайская нация рассматривалась как одна большая семья, отцом и матерью которой (одновременно!) был император. В феодальном Китае имела широкое хождение поговорка: «Государь – отец и мать народа». Всем членам этого «большого семейства» предписывалось проявлять к императору сыновнюю любовь и почтительность.
Кто же мог овладеть «пятью добродетелями?» Ими мог овладеть «благородный человек» (цзюнь цзы). Ему отводилась роль идеального и наглядного примера для подражания, учителя, наставника народа, образца добропорядочности.
И хотя «благородный человек» оценивался прежде всего по его моральным качествам, однако он не мыслился в отрыве от государственной службы, административной деятельности. Он отождествлялся с благородным чиновником, сановником, вплоть до самого правителя.
Чтобы стать «благородным человеком», нужно было обладать определенными знаниями духовной культуры предков (вэнь). Это открывало широкие возможности для чиновничьей карьеры. «Благородный человек», по существу, олицетворял собой господствующие классы китайского общества.
На другом полюсе китайского общества стоял «ничтожный человек» (сяо жэнь) – так Конфуций называл простолюдинов, уделом которых был тяжелый физический труд, создание материальных благ для жизни всех классов и сословий общества.
Если «благородный человек» наделялся всеми лучшими качествами, отвечал всем требованиям человеколюбия (жэнь), то «ничтожный человек» был синонимом всего отрицательного, что встречалось в людях. Он думал лишь о себе, об удовлетворении своих потребностей, данных от природы. Долг же «благородного человека» – заботиться о совершенстве морали и добродетели, ценить и поощрять справедливость и честность. Ему не к лицу помышлять о хлебе и пахотном поле – это удел «ничтожного человека».
«Ничтожный человек» также мог стать «благородным» путем самоусовершенствования, путем приобщения к духовной культуре предков (вэнь), потому что не богатством оценивается человек, а нравственностью, потому что по изначальной природе все люди равны. Однако в жизни «ничтожный человек», т. е. мужик, крестьянин, в силу бедности и жестокой эксплуатации, не мог овладеть духовной культурой предков (вэнь).
Конфуцианство пыталось решать социальные проблемы не экономическими средствами, а с помощью морализаторских поучений и строжайшего соблюдения этических догм.
По учению Конфуция, знатные люди мудры и самим небом наделены властью; простолюдины глупы, поэтому их удел работать на полях и кормить своих благородных господ – таковы исходные классовые посылки его этико‑политического учения. А чтобы простолюдины не возмущались своим тяжелым положением, их следует воспитывать в духе покорности. Идея покорности пронизывает все его учение, сын подчиняется отцу, жена – мужу, нижестоящий чиновник – вышестоящему, а все вместе – правителю. Эта идея нашла свое отражение в понятии «преданность» (чжун).
Юань Шикай
Конфуций понимал, что в обществе существует социальное неравенство, деление людей на высших и низших, богатых и бедных. Но как покончить с несправедливостью на земле? Этого можно достичь, оказывается, путем морально‑этического воспитания людей, независимо от их социального положения, путем внутреннего совершенствования личности; если угнетатель и угнетенные, эксплуататор и эксплуатируемые, правитель и его подданные будут придерживаться установленных морально‑этических принципов, следовать примеру легендарных правителей Яо, Шуня и Юя, то на земле восторжествует гармония и справедливость.
Эти этические категории Конфуций обосновывал, ссылаясь на древность, которую он отождествлял с «золотым веком» китайской истории. Преклонение перед древностью составляло квинтэссенцию этико‑политического учения Конфуция: идеализация прошлого, культ древности должны были играть роль идеального будущего. Он призывал вернуться к какой‑то золотой патриархальной старине, к какому‑то легендарному, давно минувшему веку благоденствия, когда народ шел безропотно за своим правителем, наделенным небом мудростью и титанической силой укрощать природную стихию.
Современному миру, погрязшему в пороках, мудрец противопоставлял «золотой век», во время которого страной правили легендарные правители. Апелляция к «золотому веку» стала символом китайской цивилизации. По убеждению Конфуция, искоренение пороков в обществе возможно только при возврате к идеализированным порядкам прошлого.
В основе духовного воспитания в феодальном Китае лежало изучение классических конфуцианских книг, написанных или составленных Конфуцием и его последователями. Они считались священными во всех слоях общества и на протяжении более чем двух тысячелетий были канонами, по которым велось воспитание и обучение во всех школах Срединного государства.
Смысл язык и стиль этих классических книг были чрезвычайно трудными для понимания, поэтому тексты сопровождались многочисленными комментариями, без которых вообще невозможно их читать. Такие комментарии, написанные в разные эпохи, по‑разному трактовали содержание канонов.
Для получения выгодной чиновничьей должности нужно было сдать государственные экзамены, которые проводились в три тура: уездные – на первую ученую степень, сюцай; провинциальные – на вторую ученую степень, цзюйжэнь, и, наконец, столичные – на третью (высшую) ученую степень, цзиныни.
Чтобы успешно сдать государственные экзамены, требовалось знание наизусть конфуцианских книг и умение написать философское сочинение в стиле багу.
Что же такое стиль багу? Это восьмичленное сочинение, состоявшее из восьми разделов, строго ограниченных числом иероглифов: 1) тема; 2) разъяснение темы; 3) основные положения сочинения; 4) подход к изложению; 5) начало изложения; 6) середина изложения; 7) конец изложения; 8) заключение.
Два главных раздела сочинения, содержавшие изложение основной идеи трактуемого канона, должны были состоять из четырех положений. Каждое из них заключало в себе тезис и антитезис, причем требовалось, чтобы фразы, в которых излагались эти противопоставления, точно соответствовали друг другу ритмически и синтаксически.
«Тема» включала две фразы, раскрывающие основное содержание сочинения. «Разъяснение темы» излагалось в трех‑четырех фразах; здесь формулировалась цель сочинения. В разделе «Основные положения сочинения» предварительно в общих чертах передавалось содержание всей работы. «Подход к изложению» связывал первые разделы с изложением самой темы. И только четыре последних раздела представляли собой сочинение, как таковое.
Для наглядного представления о восьмичленном сочинении приведем одно из них с некоторым сокращением.
1. Тема. Удельный князь Цзыгун спросил Конфуция: «Предположим, есть такой человек, который обладает безграничным милосердием и силой, благодаря чему он в состоянии оказать помощь любому, кто в ней нуждается. Что бы вы сказали о таком человеке? Может ли он быть назван человеколюбивым?» Конфуций ответил: «А правильно ли употребляется слово „человеколюбие?“ Должно ли человеколюбивого считать святым человеком?».
2. Разъяснение темы. Приведенные слова Конфуция означают, что человеколюбивый в подлинном смысле этого слова не в состоянии обладать безграничным милосердием и силой, как предполагает Цзыгун. Безграничное милосердие и силу не может иметь никто, а только святой. Вот почему Конфуций, отвечая на вопрос Цзыгуна, сказал: «Должно ли человеколюбивого считать святым человеком?».
3. Основные положения сочинения. Слово «человеколюбие» применимо к такому человеку, который по всем своим признакам удовлетворяет всем требованиям человеколюбия. Но если этому слову придать слишком большой смысл, то истинные признаки человеколюбия могут быть отнесены только к такому человеку, который обладает ими. Вопрос Цзыгуна вызван его горячим желанием проявить все свои способности, чтобы человеколюбивый был бы в состоянии даровать мир и благополучие своему поколению. Конфуций, отвечая Цзыгуну по поводу оценки человека, способного обладать безграничным милосердием, указал, что такую большую силу и большое милосердие могли иметь только несколько святых людей древности, вроде правителей Яо и Шупя. Цзыгуп считал, что достижение человеколюбия невозможно. Он полагал, что лишь тогда будет успешно развиваться человеколюбие, когда симпатиями человека будут пользоваться все люди и живые существа. Но Цзыгун забыл, что благодеяния и добродетели снизошли на нас с давних времен и что существует различие между обыкновенными смертными и святыми, наделенными большой силой, вроде правителей Яо и Шуня.
4. Подход к изложению. Его священное величество, нынешний глава государства, защитник своего народа, думает о его нуждах. Наступит «золотой век», когда ни один человек не будет страдать от нужды. Безграничное милосердие и сила, о которых говорил Цзыгун, могут быть достоянием только правителя. Может ли человеколюбивый достичь таких качеств? Слова Цзыгуна поистине звучат странно.
5. Начало изложения. В Поднебесной каждый мужчина и каждая женщина, которым небо даровало плоть и душу, должны в радости и горечи чувствовать мою заботу. Получая от меня помощь, никто не должен испытывать чувство страдания. Таким путем я выполню долг человеколюбия, и оно не будет для меня каким‑то отдаленным.
Предположим, я проявлю сострадание к моим близким и обеспечу им благоденствие, тогда мои симпатии одновременно будут распространяться повсюду и на всех людей. Но если скажут, что моя щедрость должна быть везде, где падает луч солнца и луны, я смогу достигнуть высшего предела человеколюбия, и это не будет столь трудным делом.
6. Середина изложения. Предположим, есть такой человек, который обладает безграничным милосердием и силой, благодаря чему он в состоянии оказать помощь любому, кто в ней нуждается. Что же это за человек? Какую работу он должен осуществить? Когда Цзыгун сомневался, может ли такой человек достигнуть всех признаков человеколюбия, насколько он переоценивал эти признаки и недооценивал возможности, необходимые для достижения безграничного милосердия!
7. Конец изложения. Цзыгун, задавая вопрос, твердо знал, что делать такую большую и трудную работу нелегко. Поэтому он дал волю воображению и представил себе человека, обладавшего безграничным милосердием и добродетелью, человека, чья работа возможно, будет в состоянии удовлетворить его собственные чувства любви ко всем людям.
8. Заключение. Конфуций ответил на такой вопрос без колебаний. Может ли человеколюбие достигнуть своего предела? Разве мир не полон разнообразными людьми, разве все они едины во мнениях? Природа может сотворить хорошего и великого человека но нужно ждать столетия, чтобы человек с такими необыкновенными способностями появился на свет и был признан всеми.
Почему же мы все же верим в возможность появления подобного человека? Потому что необыкновенно тяжелая работа нуждается в таком человеке, который был бы связан с небом и землей. С самых ранних времен для свершения необыкновенно трудных дел необходим был правитель, наделенный особой силой. Это – император, который своим мудрым правлением обеспечивал равновесие и гармонию, что создавало счастливый порядок для жизни всех существ, сотворенных небом и землей.
При возникновении бедствий, если такой человек не появлялся, то народ не мог быть спасен. Человеколюбивый в состоянии выполнить такую работу в том случае, если люди смотрят на него с надеждой.
Могут ли люди всегда паслаждаться благоденствием и довольством? Когда наступает время несчастий, жизнь и имущество народа могут быть спасены способным правителем. Однако, как мы можем быть уверены, что святой человек неожиданно появится для спасения парода? Время, когда все люди будут пользоваться счастьем и довольством, настанет только в том случае, если события будет предопределять мудрый человек. Правитель, который намерен осчастливить своих подданных, должен обладать высшими моральными качествами и иметь согласие с природой. При необходимости спасти людей от голода и наводнения никто не в состоянии этого сделать, кроме такого правителя. Человеколюбие может сильно помочь ему. Помышляя о необходимости иметь мудрого и великого правителя, почему бы нам не вернуться к временам правителей Яо и Шуня?
Вот в чем состоит смысл ответа Конфуция: «А правильно ли употребляется слово „человеколюбие“? Должно ли человеколюбивого считать святым человеком?».
И вот такое схоластическое и отвлеченное рассуждение считалось верхом мудрости, ставилось образцом для подражания.
Стиль багу сковывал живую мысль и все сводил к строгому соблюдению раз и навсегда данной формы, к начетничеству и талмудизму. Однако на всех государственных экзаменах требовалось при написании сочинения строго придерживаться такого стиля.
Древние китайские мыслители выражали свои мысли неясными, отвлеченными рассуждениями и встречными вопросами прибегали к риторике и аналогиям. Поэтому зафиксированные в литературных памятниках их беседы и суждения можно толковать по‑разному. В последующем такая манера выражения мысли стала стереотипом, считалась признаком учености и мудрости: она преобладала и при написании восьмичленного сочинения багу.
Написание сочинения стилем багу усложнялось трудностью китайской письменности. Китайская письменность – иероглифическая, в ней отсутствует алфавит. Каждый предмет, каждое явление и каждое понятие выражается на письме особым знаком – иероглифом или соединением нескольких иероглифов, которые составляются из различных черт и штрихов и имеют разнообразное начертание. Иероглиф пишется в определенной последовательности, количество черт в нем доходит до 52. Чтобы читать китайскую литературу, надо знать не менее 4 тысяч иероглифов, а это требует огромного напряжения памяти. Люди, долгое время не писавшие иероглифы, могут забыть их написание. Поэтому китайская иероглифическая письменность была недоступна широким народным массам.
Великий китайский писатель‑демократ Лу Синь так оценивал китайскую письменность: «Цивилизованные люди отличаются от дикарей прежде всего тем, что у них есть письменность, при помощи которой они могут выразить свои мысли и чувства, передать эти мысли и чувства всем и оставить их для будущих поколений. Хотя в Китае есть своя письменность, но она не имеет связи с народными массами. Грамотные люди употребляют такую древнюю письменность, которую даже трудно понять самым грамотным. По своему содержанию наша письменность толкует только о старой и отсталой идеологии; все ее выражения настолько устарели, что это сводит ее значение к нулю. Поэтому‑то мы, китайцы, не можем понимать друг друга и живем мы как отдельные песчинки в большом корыте». И еще: «К нашей письменности относятся как к антикварной драгоценности. Чем она труднее для понимания, тем она ценнее – все это может быть забавно, однако какой толк от всего этого?».
Интерьеры в могильном кургане императора Юнь Ло (1403–1424). Минская династия
С такими трудностями китайской словесности столкнулся молодой Кан Ювэй, уроженец уезда Наньхай, провинции Гуандун, сын образованного помещика. С пяти лет его стали приобщать к чтению конфуцианских книг. И уже в этом возрасте мальчик выделялся среди сверстников феноменальной памятью. Семи лет он уже писал серьезные сочинения на конфуцианские темы, одиннадцати лет приступил к систематическому изучению китайской истории; четырнадцати лет впервые написал восьмичленное сочинение багу, но неудачно.
Дед Кан Ювэя требовал от внука научиться писать сочинения в стиле багу. Выдержав экзамены на аттестат зрелости в 1873 г., он готовился на соискание ученой степени цзюйжэнь, но провалился в 1876 г. при написании сочинения в стиле багу. В конце концов ему все же удалось получить ученую степень цзюйжэнь. Высшую ученую степень цзипыпи он так и не получил в связи с плохим состоянием здоровья, хотя его книги, изданные большим тиражом, были написаны на прекрасном классическом языке и пользовались большой популярностью среди ученого сословия. В зрелом возрасте Кан Ювэй отправился в Пекин держать государственные экзамены и по пути побывал в Гонконге и Шанхае «наблюдал совершенство политического правления европейцев». Причину успеха европейских стран он видел в их морали и просвещении; Отдавая дань уважения Конфуцию, Кан Ювэй пытался приспособить конфуцианство к реформам и нововведениям.
В его книге «Великое единение» будущий Китай изображался в таком виде: Поднебесная будет принадлежать всем, не будет классов и все будут равны, но это можно сделать после уничтожения частной собственности, когда промышленность, сельское хозяйство и торговля будут в руках общества. Тут же утверждалось, что в Китае не было классов и их можно в будущем избежать путем реформ – так выражалась боязнь молодой китайской буржуазии классовой борьбы.
В своей неустанной пропаганде необходимости проведения реформ в Китае Кан Ювэй постоянно ссылался на авторитет древнего китайского мыслителя Конфуция. В 1891 г. им был издан «Новый комментарий к классическим книгам», в котором доказывалось, что сам Конфуций признавал эволюционный порядок развития народа и его учреждений. За приверженность к конфуцианскому учению современники в шутку называли Кан Ювэя «современным Конфуцием».
Воспитанный на конфуцианстве, Кан Ювэй пытался привлечь авторитет этого учения для достижения своих политических целей. Он пользовался испытанным в Китае приемом: для подтверждения справедливости собственных взглядов ссылался на древнюю историю. Считалось, что так легче добиться доверия народа, которому ближе и понятней прошлый исторический опыт, чем неизвестные и не проверенные жизнью нововведения.
Главным содержанием учения Конфуция, утверждал Кан Ювэй, является учение о реформах государственного строя. Таким путем он предполагал провести историческую параллель между конфуцианским учением и прожектами о необходимости проведения реформ в Китае.
Учение Конфуция о божественной природе императорской власти Кан Ювэй переносил на современность: правители царствуют лишь по воле неба, нарушив которую они теряют все законные права на престол, и небо передает право на царствование другому правителю.
Конфуций создал образы легендарных правителей Яо, Шуня и Юя, считавшиеся примером добродетели и, следовательно, объектами подражания для современников. Кан Ювэй считал, что Конфуций выдумал образы этих легендарных правителей, чтобы завоевать доверие современников. «Без исторического примера, – писал Кан Ювэй, – трудно добиться доверия, а без доверия парод не будет повиноваться, поэтому во всех своих проектах Конфуций ссылается на предыдущих правителей».
Одним из ближайших учеников и соратников Кан Ювэя был Ляп Цичао (1873–1929) – выходец из помещичьей семьи, также уроженец провинции Гуандун.
Группировка Кап Ювэя – Лян Цичао представляла интересы просвещенных помещиков и торговцев, стремившихся стать капиталистами и мечтавших получить необходимые политические гарантии, т. е. определенные демократические права.
Кан Ювэя и Лян Цичао меньше всего интересовали насущные нужды китайского народа: являясь сторонниками расистской теории, они стояли за объединение народов желтой расы для сопротивления агрессии со стороны белой расы. Поэтому они уповали на Японию, которая рассматривалась ими как образец для Китая. Единство маньчжуров и китайцев предполагалось осуществить на основе расизма. Лян Цичао говорил: «Мы, китайцы, пропитаны до мозга костей национальной гордостью и презрением к иноплеменникам. Очевидно, мы не можем смотреть на них без чувства отвращения». Понятно, что речь шла не о национальной гордости, а о великодержавном национализме и расизме.
Кан Ювэй и Лян Цичао не призывали к свержению монархического строя, а лишь мечтали о конституционной монархии, чтобы власть императора была ограничена законом. Их реформы не затрагивали существа экономического и политического строя, а касались создания сильной армии, распространения образования, привлечения талантливых людей к управлению государством, защиты частных предприятий от произвола чиновников‑казнокрадов, развития национальной промышленности, товарного сельского хозяйства, транспорта, торговли, прикладных наук.
Эти реформы отражали интересы молодой китайской буржуазии, которая добивалась проведения реформ усилиями самого императора, а не «снизу» – она боялась народных восстаний.
Власть монарха должна была быть ограничена законодательным комитетом, выражавшим волю китайских либеральных помещиков и буржуазии, которая в тех исторических условиях отвечала интересам всего китайского народа, поэтому борьба реформаторов во главе с Кан Ювэем объективно была направлена против гнета маньчжурского абсолютизма и иностранной агрессии. А чтобы заставить маньчжурский двор согласиться на перемены, реформаторы запугивали его угрозой народных восстаний. Среди реформаторов не было единства, что отрицательно сказалось на судьбах движения, лишило его необходимой организованности и целеустремленности.
Группировка Вэн Тунхэ представляла собой группу чиновников, поддерживавшую императора Гуансюя. Выступая за некоторые реформы, Вэн Тунхэ думал осуществить их по «единоличному распоряжению императора», изменить некоторые негодные методы авления государством и оказать сопротивление партии вдовствующей императрицы Цыси. Он считал, что не следует вмешиваться в вопросы политической власти.
Группировка Тань Сытуна была выразителем взглядов наиболее радикально настроенной части либеральных помещиков и национальной буржуазии Центрального Китая. Тань Сытун идеализировал капиталистический строй, противопоставляя его отсталым феодальным порядкам, господствовавшим в Китае.
Кан Ювэй допускал компромисс между китайцами и маньчжурами. Тань Сытун был непримиримым врагом маньчжуров, говорил о них как о самых свирепых и грубых из всех иноземных завоевателей, когда‑либо вторгавшихся в пределы Китая. Его антиманьчжурские идеи переплетались с антимонархическими.
Если Кан Ювэй стоял за конституционную монархию, за правление гуманного, добродетельного маньчжурского императора Гуансюя, то Тань Сытун выдвигал идею упразднения монархии и учреждения республики.
Существовали и другие группировки среди реформаторов: их идеологические разногласия предопределили и слабость реформаторского движения.
В этот период между императором и Кан Ювэем росло взаимопонимание. Став друзьями‑единомышленниками, они долгие часы проводили за разговорами в одной из комнат Дворца небесной чистоты. Беседы шли о неурядицах, поразивших империю, о коррупции чиновничества в правительстве, о японо‑китайской войне 1894–1895 гг.
Одна из причин поражения Китая в этой войне состояла в гнилости и разложении правящей маньчжурской верхушки: слабо подготовленная и отсталая китайская армия была разбита, а китайский военно‑морской флот потоплен. На его строительство были выделены огромные средства, большинство которых по настоянию вдовствующей императрицы Цыси пошло на сооружение и украшение ее Летнего дворца.
В то время как молодой император Гуансюй и Кан Ювэй обсуждали планы спасения Китая, Цыси в своем сказочном Летнем дворце наслаждалась жизнью, любовалась картинами, мраморными террасами и безмятежным озером, предавалась эротическим оргиям. При всем увлечении земными наслаждениями, она тем не менее внимательно следила за действиями реформаторов, была противницей любых нововведений в государстве, особенно западного образца.
Планы реформ, которые разрабатывали молодой император и его вольнодумствующий друг Кан Ювэй, сохранялись до поры до времени в тайне: они знали, что шпионы Цыси рыскали по дворцу и обо всем докладывали ей.
Находясь под сильным влиянием незаурядной личности Кан Ювэя и его реформаторской деятельности, император Гуансюй пытался ограничить власть назначенных Цыси наместников, губернаторов, глав приказов и других начальников столичных и провинциальных учреждений путем выдвижения на ответственные должности в центре и на периферии молодых чиновников и ученых – сторонников реформ.
Передовые демократические представители китайской интеллигенции настойчиво выступали за отмену заскорузлой системы образования и воспитания, за использование иностранной науки в интересах Китая, против засилья консервативных элементов в маньчжурском правительстве, и это нашло отражение в движении за реформы.
С 11 июня по 21 сентября 1898 г., т. е. в течение 103 дней, император Гуансюй издал большое количество указов, которые составлялись участниками движения за реформы. Указы касались самых различных вопросов: отмены сочинений стилем багу на государственных экзаменах, перевооружения войск пекинского гарнизона по иностранному образцу, поощрения научных методов ведения сельского хозяйства, поощрения изобретательства и научных открытий, реорганизации школьного дела, изменения программы государственных экзаменов, срочного перевода на китайский язык иностранных книг и т. д.
Период времени, когда были изданы эти указы, в китайской истории получил наименование «сто дней реформ».
Многим из этих указов не суждено было претвориться в жизнь, и тем не менее они свидетельствовали о смелом вызове прогнившему монархическому строю.
В одном из императорских указов, обнародованном 10 августа 1898 г., говорилось:
«В переживаемое нами тяжелое время необходимо покончить со всеми старыми традициями и проводить новые преобразования, если только мы хотим идти по пути самоусиления. Так как большинство сановников в правительстве и в провинциях стремятся сохранить в незыблемом виде старые правила и консервативный режим, нами неоднократно издавались приказы, обязывающие всех взяться за изучение современных вопросов и отказаться от порядков династий Суы и Мин. Несмотря на это, как крупные сановники, так и простые чиновники еще не поняли намерений двора. Да будет всем известно, что в настоящее время необходимо широко проводить новые начинания, для чего следует отобрать самые лучшие из многочисленных предложений и привести их в единую систему».
Кан Ювэй вел настойчивую борьбу за отмену написания сочинений стилем багу на государственных экзаменах, и эта борьба увенчалась успехом. 23 июня 1898 г. был обнародован императорский указ, в котором говорилось:
«За последнее время обычаи и дух интеллигенции стали приходить в упадок и литературный стиль деградировал. Экзаменационные сочинения в большинстве случаев пишут небрежно и формально, в них не разъясняют подлинного смысла классических книг. В результате ученые степени присуждаются недостойным людям, обладающим посредственными, поверхностными знаниями… Многочисленные злоупотребления, происходящие из‑за порочной экзаменационной системы, настолько тяжки, что мы вынуждены были обратить на это наше внимание и произвести необходимые изменения с тем, чтобы положить конец пагубному влиянию на интеллигенцию пустых литературных форм». Гуансюй своим указом отменял систему экзаменационных сочинений классическим стилем багу на отвлеченные темы из классических конфуцианских канонов.
Экзаменующимся предлагали перечень конкретных вопросов, на которые они должны были дать ответы в письменном виде. Экзаменационные темы включали проблемы государственного управления, вопросы из китайской истории и современных западноевропейских наук.
Императорский указ об отмене стиля багу рассматривался как серьезная победа над силами консервативного лагеря. Учащаяся молодежь, отбросив зубрежку шаблонных форм, начала с большим интересом изучать книги по политико‑экономическим вопросам, знакомиться с жизнью иностранных государств, западной наукой и техникой, европейскими общественно‑политическими теориями.
Во время «ста дней реформ» многие правительственные чиновники были освобождены от занимаемых должностей, богатые облагались большими налогами, бедные освобождались от налогов. От чиновников требовали отказаться от ношения роскошных шелковых халатов и облачиться в простые европейского стиля костюмы. Такие радикальные нововведения Гуансюя перепугали бюрократию императорского двора.
Цыси, понимая всю сложность обстановки, пыталась маневрировать: не возражала против некоторых реформ, проводимых императором Гуансюем, и даже пыталась выглядеть в глазах своих приближенных в известной мере сторонницей нововведений. Чтобы нагляднее подчеркнуть отказ от прежних традиций, она с императором Гуансюем и всем двором как‑то прибыла из загородной прогулки в Пекин по железной дороге в особом императорском поезде. Населению было разрешено вопреки традициям наблюдать за поездкой высоких особ. Это было неслыханное «новшество» и грубое нарушение устоявшихся веками правил.
Цыси дала согласие на обнародование 23 июня 1898 г. императорского указа об отмене системы экзаменационных сочинений стилем багу. Она сочувственно отнеслась к кампании за запрещение бинтования ног китайским девочкам. Но это был всего лишь фарс.
Кан Ювэй пытался настроить Гуансюя против Цыси, говорил, что она расточительно относится к государственным средствам: тратит огромные суммы денег на сооружение своего мавзолея и на устройство Летнего дворца‑парка Ихэюань. Он предлагал покончить с властью вдовствующей императрицы, окружить Летний дворец, арестовать Цыси и заточить ее на одном из островов озера Наньхай на территории Запретного города.
Слабовольному, не имевшему влиятельных друзей, армии и фактической власти Гуансюю трудно было противостоять решительной и опытной Цыси, которая в столице и провинциях, повсюду имела своих агентов и сторонников.
Отношения между консерваторами во главе с Цыси и реформаторами все более обострялись. Летом 1898 г. Цыси заставила Гуансюя отдать указ об отстранении его наставника и учителя Вэн Тунхэ и высылке его из столицы.
Реформаторы знали, что наиболее влиятельные государственные деятели Ли Хунчжан и Жун Лу преданно служат Цыси, поэтому на них нельзя положиться.
Видный сановник и дипломат маньчжурского правительства Ли Хунчжан выступал против движения за реформы. Это не мешало ему поддерживать тесную связь с иностранным капиталом в Китае, вкладывать свои капиталы в промышленные предприятия и судоходство, считаться одним из лидеров «проиностранной» группировки. В 1853 г. он принимал активное участие в подавлении восстания тайпинов, в 1867 г. стал наместником провинций Цзянсу и Аньхой, а в 1870 г. – наместником столичной провинции Чжили.
Ли Хунчжан особенно проявил себя на дипломатическом поприще, участвовал в дипломатических переговорах с Францией во время франко‑китайской войны (1884–1885), подписал Симоносекский договор после поражения Китая в японо‑китайской войне (1894–1895).
В мае 1896 г. состоялась коронация русского царя Николая II. Ли Хунчжан направился в Россию в качестве специального посла Китая для вручения русскому царю поздравления от имени маньчжурского императора. Во время коронации царя в Москве проходил торжественный спектакль в Большом театре, где был исполнен гимн «Боже царя храни». При исполнении гимна все встали. Ли Хунчжан оставался сидеть. Когда его спросили, почему он не встал, китайский сановник ответил, что по одному из 10 тысяч правил придворного этикета он, как высший сановник, во время исполнения какого‑либо национального гимна должен сидеть.
Кроме России Ли Хунчжан посетил Германию, Голландию, Бельгию, Францию, Англию и США.
В феодальном Китае одним из испытанных средств избежать наказания за совершенное служебное злоупотребление считалось признание в содеянном. Лицемерно обвиняя себя в каком‑либо мелком проступке и ходатайствуя о назначении наказания, мандарин прикрывал таким путем свои крупные злоупотребления. И ни один проверяющий цензор не решался обличить такого мандарина. За Ли Хунчжаном водилось немало серьезных злоупотреблений, и, чтобы отвести от них внимание двора и общественности, он прибегал к таким приемам. В 1892 г. он подал доклад на имя императора о вреде, причиненном разливом реки Хуанхэ. Хотя, по его словам, предупредить наводнение было почти невозможно, тем не менее он смиренно признал себя виновным в бедствии и просил определить наказание для него и его чиновников, якобы допустивших наводнение. Такое чистосердечное раскаяние Ли Хунчжана произвело хорошее впечатление на двор, а его серьезные злоупотребления были преданы забвению.
Другим наиболее преданным сторонником Цыси был Жуп Лу, который, по некоторым источникам, находился в интимных связях с ней и считался ее возлюбленным. На пути своей долгой служебной карьеры он занимал различные должности: был помощником начальника отделения дворцового казначейства, инспектором государственных экзаменов, начальником дворцового управления, главой Приказа общественных работ, главой Верховного императорского совета, командующим столичными войсками, наместником столичной провинции Чжили.
Как уже говорилось, Жун Лу со своим гвардейским отрядом охранял императриц Цыань и Цыси во время следования траурной процессии с гробом императора Сяпьфэна из Жэхэ в Пекин. Когда Цыси стала вдовствующей императрицей, она назначила великого князя Гуна временным командующим повой Пекинской полевой армии, вооруженной и обученной по европейскому образцу. Жун Лу служил в штабе этой армии. После повышения великого князя Гуна по служебной лестнице Жун Лу в 1864 г. получил из рук Цыси пост командующего этой армии, которая дислоцировалась в окрестностях Пекина. Он одновременно командовал императорской гвардией и столичной полицией.
Князь Цин (И Куан)
Жун Лу слыл ярым противником всех реформ, добивался отстранения от престола Гуансюя и передачи всей полноты власти Цыси. В долгой жизни вдовствующей императрицы, пожалуй, не было ни одного важного события, когда бы этот человек не приходил ей на помощь.
В октябре 1898 г. по императорскому указу были сформированы четыре армии. Их командующими назначались генералы Сун Цин, Юань Шикай, Не Шичэн и Дун Фусян. Верховное командование было возложено на Жун Лу – наиболее ревностного сторонника консерваторов. Войска располагались вблизи Пекина и, по существу, являлись охраной маньчжурского правительства.
Если реформаторы получили право составлять проекты и издавать указы, то консерваторы во главе с Цыси обладали реальной военно‑политической властью. На их стороне был Жун Лу, под командованием которого находились почти все вооруженные силы страны.
Консерваторы, сгруппировавшись вокруг трех лидеров – Цыси, Ли Хунчжана и Чжан Чжидуна, были яростными противниками реформ.
Император Гуансюй, очевидно, понимал, что реформаторы могут вйять верх над консерваторами только в том случае, если они будут обладать военной силой. А для этого нужно было устранить Жун Лу, командовавшего по‑европейски обученной армией, и использовать эту армию против консерваторов во главе с Цыси.
Один из вариантов плана реформаторов сводился к следующему. Во время смотра императорских войск в октябре 1898 г. в Тяньцзине предполагалось убить Жун Лу, а также арестовать Цыси и сторонников консервативной партии. Был и другой вариант плана: убить Жун Лу в его резиденции в Тяньцзине, а затем быстро перебросить в Пекин его войска (около 10 тысяч человек) и с их помощью арестовать Цыси в Летнем дворце‑парке Ихэюань. Речь шла не о ее физическом уничтожении, а о содержании под стражей до тех пор, пока указы Гуансюя о реформах не будут обнародованы и не обретут силы. Если этого не сделать, то вдовствующая императрица не только наложила бы вето на его указы, но просто уничтожила бы их. Официально же обнародованные императорские указы не так‑то просто аннулировать.
В начале сентября 1898 г. отношения между императором Гуансюем и вдовствующей императрицей Цыси настолько обострились, что о компромиссе между ними не могло быть и речи. Все противники реформ объединились вокруг Цыси. Друзья императора уговаривали его принять решительные меры против вдовствующей императрицы и ее сторонников. Намечалось превратить ее дворец в тюрьму, откуда она лишилась бы возможности вмешиваться в государственные дела.
Сторонники реформ не могли рассчитывать на поддержку Жун Лу и Ли Хунчжана – верных приверженцев политики Цыси. Они решили привлечь на свою сторону Юань Шикая.
Кто же такой был Юань Шикай? Китаец по национальности, выходец из влиятельной феодально‑бюрократической семьи. В 1880 г. поступил на военную службу и принимал участие в усмирении антикитайского восстания в Корее. В 1885 г. его назначили китайским наместником в Корее, где он длительное время выполнял военно‑дипломатическую службу. В результате поражения китайских войск в японо‑китайской войне Корея была потеряна для Китая, и это вызвало резкое недовольство Юань Шикаем со стороны Цыси и маньчжурского двора.
Юань Шикай слыл богатым промышленником: он вкладывал свои капиталы в фабричные предприятия, шахты и железнодорожное строительство Северного Китая. Он усиленно пропагандировал идеи модернизации армии, поддерживал некоторые реформы и принимал участие в деятельности реформаторской организации «Союз усиления государства».
Будучи учеником и протеже Ли Хунчжана, Юань Шикай, как и его учитель, понимал, что Китаю нужны преобразования, чтобы догнать передовые европейские страны. Но он не верил, что император Гуансюй и его наставник Кан Ювэй способны осуществить свои многочисленные реформы.
14 сентября 1898 г. Юань Шикай прибыл из Тяньцзиня в Пекин и был принят Гуансюем в Летнем дворце. Понятно, что молодой император в первой беседе проявлял осторожность в суждениях и не мог сразу раскрыть планы реформаторов. Он заговорил о модернизации вооруженных сил, о создании современной армии. На вопрос Гуансюя, будет ли Юань Шикай предан императору, если его поставят во главе вооруженных сил страны, ответил:
– Ваш слуга рад стараться отблагодарить за императорскую милость, если даже его заслуга будет мизерной, как капля воды в океане или как песчинка в пустыне. Он готов преданно исполнить свой долг до последнего дыхания, «словно собака или лошадь».
Цыси донесли о беседе императора с Юань Шикаем. Она сразу же после этого вызвала его к себе и с пристрастием расспросила о содержании беседы. Так как во время этой беседы Гуансюй не раскрыл планы реформаторов, а только говорил о модернизации вооруженных сил, Цыси не могла что‑либо выявить, однако стала подозревать подготовку заговора.
Искренне поверив Юань Шикаю, император Гуансюй пригласил его на следующую беседу во Дворец небесной чистоты в Запретном городе. Были приняты меры, чтобы никто не подслушал их разговора. И бот, восседая на лакированном троне дракона в сумрачном Тронном зале, куда едва проникал утренний свет, Гуансюй раскрыл ему планы реформаторов: пусть Юань Шикай немедленно возвращается в Тяньцзинь и убьет Жун Лу, затем во главе войск вернется в Пекин и возьмет под стражу Цыси в Летнем дворце.
– Желает ли Юань Шикай быть преданным императору и выполнить этот план с помощью войск, находящихся под его командованием? – спросил в конце беседы Гуансюй.
Почтительно выслушав императора, Юань Шикай склонил колени и заверил его в своей преданности и готовности выполнить императорское повеление.
В конце беседы Гуансюй даровал Юань Шикаю золотую стрелу – символ власти при исполнении императорского повеления. Ему было передано также два императорских указа: первый – о казни Жун Лу, второй – о взятии под стражу Цыси. В случае выполнения этих указов Юань Шикай назначался наместником столичной провинции Чжили.
Юань Шикай торжественно пообещал все исполнить, но предал доверчивого императора. Вернувшись 20 сентября 1898 г. в Тяньцзинь, он сразу же направился в резиденцию Жун Лу и передал ему императорские указы, раскрыв замыслы реформаторов.
Пораженный полученным известием, Жун Лу спустя час после беседы с Юань Шикаем отправился на специальном поезде в столицу. Прибыв в Летний дворец, он, нарушив все установленные Церемонии, добился немедленной встречи с Цыси.
Став на колени и совершив трехкратное челобитье, Жун Лу обратился к Цыси с такими словами:
– Защитите, Ваше величество!
– От кого вы просите защиты, – непонимающе спросила Цыси, – кто может причинить вам вред?
Жуй Лу, поняв, что ему простят нарушение этикета, здесь же быстро пересказал разговор с Юань Шикаем и передал указы Гуансюя о казни Жун Лу и взятии под стражу вдовствующей императрицы.
Цыси молча слушала сообщение своего фаворита. Ее лицо, словно маска, сохраняло спокойствие и только глаза выражали ярость.
Юань Шикай выдал все планы реформаторов, и это поставило их под удар со стороны консерваторов во главе с Цыси.
В слепой злобе и страхе за свою жизнь вдовствующая императрица в срочном порядке созвала Верховный императорский совет, хотя уже наступила глубокая ночь. Она приняла решение совершить государственный переворот. Поздно ночью вся дворцовая стража была заменена преданной Цыси гвардией под командованием Жун Лу.
На следующий день рано утром Цыси должна была исполнить предписанные ей обязанности: совершить жертвоприношения и произнести молитвы в честь богини шелковичного червя. Но прежде чем исполнить эту церемонию, она направилась в Запретный город, чтобы наказать Гуансюя.
Существовало правило: если Цыси отправлялась из Летнего дворца в Пекин, то зажигали яркий факел, который видели в столице. Это служило сигналом для евнухов Запретного города быть готовыми к встрече вдовствующей императрицы.
Утром 21 сентября 1898 г. Гуансюй спал крепким сном, не подозревая, что над его головой сгустились грозные тучи и, конечно, не предполагая о предательстве Юань Шикая. Его преданный евнух, заметив сигнал о прибытии Цыси, поспешил в спальню императора, разбудил его и предупредил о приближении паланкина вдовствующей императрицы.
Интуитивно почувствовав недоброе, Гуансюй быстро встал и оделся. Первая мысль, пронзившая его мозг, была – предупредить Кап Ювэя о грозящей опасности. Он передал евнуху написанную второпях записку для Кан Ювэя, в которой говорилось: «Мое сердце охвачено великой печалью, и это невозможно выразить на бумаге. Вы должны немедленно отбыть за границу и изыскать средства для моего спасения».
Всего лишь за несколько часов до предполагаемого ареста Кан Ювэй был предупрежден и бежал в Тяньцзинь, где его встретил японский консул, под защитой которого он прибыл в Дагу, а оттуда на английском пароходе – в Шанхай.
Едва пароход с Кан Ювэем прибыл в Шанхай, как представители маньчжурских властей явились на его палубу с требованием выдать Кан Ювэя, но встретили энергичный отказ со стороны капитана, который заявил, что Кан Ювэя на пароходе нет (в то время как он был спрятан в трюме).
Представители маньчжурских властей возвратились в город ни с чем. А вслед за ними на берег сошел Кан Ювэй и отдался под защиту английского консула. Затем он направился в Японию, а оттуда – в Гонконг.
Когда императорский кортеж въехал в Запретный город, Гуансюй, как обычно в этих случаях, встретил Цыси челобитьем. И хотя во время «реформы ста дней» император при издании своих указов проявлял решимость и мужество, он всегда терялся при встрече со вдовствующей императрицей: он лишался нормальной речи, а его тело дрожало, словно от лихорадки.
Цыси внушала себе, что Гуансюй замышлял не только взять ее под стражу, но и физически уничтожить. А это считалось матереубийством, самым страшным преступлением в империи.
Видя, как дрожащий Гуансюй совершил перед ней челобитье, вдовствующая императрица приказала ему встать. Они вошли в просторный темный зал, освещенный мерцающими свечами и цветными фонарями. И здесь она учинила допрос своему племяннику:
– Знаешь ли ты, какое наказание предусматривает принятый Императорским советом закон в отношении того, кто поднимает руку на мать?
Гуансюй молчал и только кивнул головой в знак того, что это ему известно.
Гнев Цыси постепенно нарастал, и она, как драматическая актриса, бросила в опущенное лицо племянника гневные и колкие слова, которые, естественно, доподлинно воспроизвести невозможно. По некоторым источникам, эти слова звучали так:
– Я относилась к тебе как к сыну. Ты заменил мне покойного моего сына. Как же ты вознаградил меня за это! Я сохраню тебе жизнь, хотя ты домогался моей. Какой ты неблагодарный! Ты не способен управлять троном. Ты попал в западню, расставленную этим кантонцем Кан Ювэем, который пытался изгнать маньчжуров и узурпировать трон. Все, что ты делал, могло привести к падению великой династии Цин!
– Знаешь ли ты, какое наказание ждет тебя, – повторяла несколько раз Цыси, – за то, что поднял руку на ту, которая считалась твоей матерью на троне?
Гуансюй не пытался оправдываться или защищать себя. Он лишь сказал:
– Накажите меня по закону. Я заслужил это. Я не гожусь управлять страной.
Цыси, окинув Гуансюя презрительным взглядом, процедила сквозь зубы:
– Составь указ об отречении от трона и о передаче мне власти.
Евнухи тут же принесли кисточку, тушь и бумагу. Гуансюй, все еще дрожа от страха, сел за маленький стол и написал под диктовку Цыси указ следующего содержания: «Наша империя в настоящее время переживает огромные трудности и для их преодоления необходимо умелое руководство. Мы денно и нощно трудились над разрешением многочисленных дел, по, несмотря на вес паши старания, мы находимся в постоянном беспокойстве, сталкиваясь с таким множеством самых разнообразных вопросов, что мы по в силах их разрешить.
Сейчас мы почтительно вспоминаем о том, что после правления покойного императора Тунчжи Ее величество Вдовствующая императрица дважды управляла государством в качестве регентши и за это время, руководя всеми делами, проявила свои совершенные качества».
Далее в указе говорилось: «Сознавая огромную ответственность, которую мы несем перед нашими царственными предками, мы несколько раз почтительно умоляли Ее величество дать всемилостивейшее согласие помогать нам своими мудрыми советами в деле управления государством. К великому счастью всех чиновников и народа Империи, Ее величество снизошла к нашим мольбам, и с сегодняшнего дня Ее величество будет решать все государственные дела».
Длинная галерея (Чанлан) во дворце‑парке Ихэюань
Так было «узаконено» регентство Цыси над молодым императором Гуансюем. Для лишения даже формальной власти у него отобрали императорскую печать. Все распоряжения императора по поводу реформ были аннулированы, вновь были восстановлены официальные государственные экзамены с применением стиля багу.
21 сентября 1898 г. в сопровождении четырех евнухов во главе с главным евнухом Ли Ляньином императора Гуансюя доставили в небольшой дворец Иньтай, расположенный на крохотном острове посреди озера Наньхай, внутри Запретного города. Все евнухи, обслуживавшие Гуансюя, были заменены, 14 из них по приказу Цыси были казнены.
Жилище пленника состояло из четырех небольших сырых комнат, обставленных словно хижина бедняка: дешевое постельное белье, бамбуковые занавески, превращенные в лохмотья; продырявленная бумага на окнах, заменявшая стекла. Его пища мало чем отличалась от пищи простолюдина. Четыре евнуха, охранявшие Гуансюя, относились к нему с нарочитой грубостью. Они брали пример с их повелительницы.
Дворец Иньтай, где томился Гуансюй, соединялся с другими дворцами лишь единственным подъемным мостом. Император‑узник практически мог общаться только с евнухами, назначенными для наблюдения за ним. Даже его жена Лун Юй редко могла навещать его. Иногда к нему приходила Цыси, делая вид, что пытается воодушевить его.
«Можно себе представить, – писал современник этих событий, – что перечувствовал несчастный император в своем заточении в одиноком помещении среди озера, в могильной тишине дворца. Как прежде – один со своими горькими думами, несбывшимися надеждами, с погубленным делом, над которым все они так горячо, так беззаветно работали. Где его друзья, где этот удивительный человек Кай Ювэй, который своими пламенными речами пробудил дремавшую его душу и заставил ее затрепетать в неудержимом порыве к свету и добру? Жив ли он, удалось ли ему спастись. Вот те мысли, которыми терзался Гуансюй в своем одиночестве».
Сразу яке после разгрома реформаторского движения вдовствующая императрица Цыси предложила большое вознаграждение за живого или мертвого Кан Ювэя. Иностранные дипломаты помогли главным руководителям движения за реформы бежать за границу. Игнорируя указ от 15 февраля 1900 г. об аресте Кан Ювэя и Лян Цичао, державы не выдали их маньчжурскому правительству. Цыси была в бешенстве.
– Врагу следует отомстить, – сказала она своим приближенным и, схватив нефритовый чайник, разбила его вдребезги со словами: «Вот так!».
Когда ей не удалось расправиться с руководителями реформаторского движения, она приказала схватить Кан Гуанжэня (младшего брата Кан Ювэя), Тань Сыту на и еще четырех единомышленников и обезглавить их.
Реформистскому движению был нанесен серьезный удар со стороны консерваторов, а его организаторы либо спаслись бегством, либо были казнены. Сам Гуансюй стал жертвой предательства Юань Шикая и до последних дней своей жизни лелеял надежду отомстить ему за вероломство. Он как‑то нарисовал огромного дракона – символ его императорской власти, – а затем в ярости разорвал рисунок на куски. В другой раз нарисовал черепаху – символ гнусного пресмыкающегося, – наклеил на стену и стал стрелять в нее из лука. Затем разрезал ножницами рисунок на мелкие бумажки и бросил их в воздух, тихо произнося в это время имя своего предателя: «Юань Шикай, Юань Шикай».
«Китайский благовестник», издававшийся русским духовенством в Пекине, в 1913 г. дал такую оценку Гуансюю:
«Во время своего девятилетнего царствования он ввел японскую систему государственного управления, вместо того чтобы ходить но стопам своих предков, которым подражали уже более 2 тысяч лет. Однако он ошибся, вообразив, что может создать новую нацию только посредством простых объявлений на бумаге».
Подавив движение за реформы, клика Цыси символически продемонстрировала свою приверженность старине, провела смотр знаменных войск тяньцзинского гарнизона, оснащенных традиционными китайскими видами оружия: луками, стрелами и мечами.
Цыси заставила императора Гуансюя подписать 4 апреля 1900 г. указ, в котором он публично отрекался от Кан Ювэя. В указе было сказано: «В наших поисках людей талантливых, достойных мы в значительной степени руководствовались мнением и помощью нашего воспитателя Вэн Тунхэ. Этот человек однажды убедительно рекомендовал нам Кан Ювэя, который, по его словам, обладал во сто раз большими талантами, чем сам Вэн Тунхэ. Мы, естественно, вполне поверили ему. Каково же впоследствии было наше крайнее изумление и негодование, когда оказалось, что этот самый Кан Ювэй добивается тайком произвести революцию, собрал вокруг себя шайку людей разжалованных, эгоистичных и почти увлек нас в переворот против империи. Он же чуть не навлек на нас обвинение в сыновней непочтительности ко вдовствующей императрице, погубил наше имя и сделал нас посмешищем и пародией для будущих поколений».
Евнухи по приказанию Цыси бдительно охраняли место заключения Гуансюя – дворец Иньтай. Их меняли каждый день, боясь, что они смогут проявить симпатию к узнику и помочь ему освободиться от заточения. Ежедневно во время смены караула разводился подъемный мост, соединявший остров с императорскими дворцами Запретного города.
Чжэнь Фэй – любимой наложнице императора – вначале разрешили ухаживать за ним в заточении, и она это делала с большим усердием. Как‑то при встрече с Цыси она осмелилась сказать:
– Гуансюй – законный император ципской династии, и даже вы, вдовствующая императрица, не имеете права нарушать волю неба и держать его под арестом.
Такой смелый упрек вызвал гнев у Цыси, и она повелела поселить Чжэнь Фэй в отдаленной части Запретного города и запретить ей видеться с Гуансюем. Свои пылкие чувства к императору опальная наложница выражала в многочисленных письмах, которые, однако, не доходили до адресата.
После того как Гуансюй был заточен во дворце Иньтай, он заболел, лишился аппетита, его и без того слабое здоровье стало ухудшаться. Обессиленный император должен был исполнять свои обязанности Сына неба: приносить жертвоприношения божествам. Было объявлено, что прописываемые лекарства для лечения больного оказались неэффективными.
Из города Сучжоу вызвали знаменитого доктора Чэнь Ляпфана для наблюдения за больным. Ему, однако, не разрешали осматривать Гуансюя. Он становился на колени перед троном и выслушивал объяснения Цыси о симптомах болезни Сына неба. На основании таких объяснений доктор сделал диагноз: серьезное воспаление гортани и языка и сильная лихорадка как следствие большой нервной напряженности.
Доктор также обнаружил, что у больного не в порядке легкое. Но эти болезни были только побочными к его главному недугу: серьезное нервное расстройство.
В заточении Гуансюй ежедневно получал «Пекинскую газету», из которой узнавал, как по указу вдовствующей императрицы Цыси отменялись одна за другой его реформы, а иногда это делалось и от его имени.
Вся последующая жизнь императора‑узника была лишь медленным угасанием. Слабый по природе, он уже не мог поправиться от пережитых страшных потрясений. Все, кто хоть раз видел Гуансюя, писал современник, не забудут страдальческого выражения лица и грустной улыбки этого мученика‑императора, вся жизнь для которого была лишь цепью горя и унижений.
Ж. Ж. Матиньон, врач французской миссии в Пекине (1891–1901), в упомянутой книге «Суеверия, преступления и нищета в Китае», собрал высказывания современников об императоре Гуансюе, относящиеся ко времени, когда он был заточен вдовствующей императрицей Цыси во дворце Иньтай. Воспроизведем эти высказывания с некоторым сокращением.
Несчастный Гуансюй, Сын неба, пленный властелин, не имеет никаких прав. После многих лет царствования император Китая не мог избавиться от опеки вдовствующей императрицы. Старая женщина держит взаперти молодого императора. Гуансюй, существо слабое, выглядит слабосильным и нездоровым. При его 33 годах ему нельзя дать больше 15–16. Он кажется маленьким, хрупким подростком с большими черными глазами, с мягким, сдержанным и застенчивым взглядом. Овал его лица, правильный по форме, по чистоте своей мало походит на типичное китайское лицо. Рот императора постоянно полуоткрыт, и легкая гримаса со сдвинутыми немного влево губами обнажает ряд сильных красивых белых зубов.
Пу И (справа) и его младший брат Пу Цзе (1908 г.)
Самыми характерными чертами этого пленного императора являются скука, усталость и леность. Создается впечатление при виде Гуансюя, что его голова постоянно склоняется влево, а его лицо, хотя и интересное и симпатичное, похоже на лицо больного подростка.
То, что император выглядит печальным и больным, объяснимо и естественно. Жизнь, которую он ведет во дворце, малопривлекательна. Окруженный мелочной опекой, лишенный власти и возможности проявить себя и свою волю, он глубоко страдает. Его самолюбие, угнетаемое отсутствием собственных детей, страдает от сознания своей беспомощности.
Гуансюй, пленный властелин, запертый в своем дворце, окруженный сетью дворцовых ритуалов и условностей, не имеет ни физической, ни моральной свободы. Он не может ходить пешком, когда ему захочется, даже во дворце: в одно место его несут в паланкине, в другое – везут в лодке, в третье – в карете или на лошади. На все случаи жизни существуют письменные правила, неизменные в течение многих веков. И того, кто попытался бы хоть в малой степени изменить эти правила, посчитали бы дерзким и безумным.
Ж. Ж. Матиньон посетил дворец Иньтай, где был заточен Гуансюй, в сентябре 1898 г., и вот как ему представились императорские покои.
Спальня императора находится в маленькой комнате, где расположена походная кровать, задернутая пологом из светло‑голубой марли. Другой мебели в спальне нет. Но там стояло старое расстроенное пианино и было нагромождение различного рода вещей, подобранных на редкость с плохим вкусом: безделушки, вазы, рожки, стаканы, канделябры, различного размера коробочки, т. е. весь ассортимент из лавки ярмарочного старьевщика. Но самое большое удивление вызывает невероятное количество часов, будильников, кукушек самых различных форм и размеров. Прибавьте к этому значительное количество музыкальных ящиков, фонографов и граммофонов. Все эти различные вещи, собранные по воле странной и смешной фантазии в одной комнате, придают ей вид не спальни императора, а ломбардного зала или лавки ярмарочного торговца.
Рабочий кабинет императора находится в длинном одноэтажном павильоне, хорошо освещенном широкими оконными проемами. Главное украшение кабинета – огромная карта звездного неба.
Подступы к апартаментам императора, – заканчивает свой рассказ Ж. Ж. Матиньон, – выглядят жалкими: стены облезлые и вздутые; штукатурка, желтая или красная, отстала, угрожая свалиться вам на голову; везде вид разрушения и упадка, как физического, так и морального.
Находясь в изоляции, император иногда покидал свое место заточения, когда требовалось его присутствие при совершении церемоний в Запретном городе или Летнем дворце. И если для Цыси поездка из Запретного города в Летний дворец носила увеселительный характер, то для Гуансюя это была смена одного места заточения на другое. В Летнем дворце местом его заточения считался Зал воды и журчащего нефрита.
В 1909 г. в Нью‑Йорке, как уже было сказано, вышла в свет книга Хэдланда «Дворцовая жизнь в Китае». Жена автора этой книги, врач по специальности, много лет оказывала медицинскую помощь родственникам Цыси. Хэдланд привел в своей книге следующее впечатление своей жены о Гуансюе:
«Я видела императора много раз. Мне часами довелось бывать в его присутствии, и всегда император сопровождал вдовствующую императрицу. Он шел не рядом с ней, а несколько шагов позади ее. Когда она сидела, он всегда оставался стоять сзади ее на расстоянии нескольких шагов и никогда не осмеливался сесть, если она не предлагала ему. Это был одинокий человек с нежными чертами лица, хорошо воспитанный. Носил он простой черный халат. Среди прислуживающих евнухов, блестящих дворцовых дам и пышно наряженной вдовствующей императрицы он выглядел незаметным человеком. Ни один министр государства не совершал челобитья, когда слушал его дрожащий и неясный голос; ни один услужливый евнух не становился на колени в его присутствии. Наоборот, я постоянно видела его, окруженного стеной неприязни раболепных слуг Ее величества. Однажды, когда мы были во дворце, высокомерный евнух остановился перед императором и сделал вид, что он его совершенно не замечает. Я видела, как Гуансюй положил свои руки на плечи этого рослого человека и спокойно заставил его повернуться, чтобы он мог увидеть, кто перед ним находится. На лице Гуансюя не было и признака возмущения: оно излучало вежливую и задумчивую улыбку, словно он смотрел на своего главного слугу. Я ожидала, что евнух совершит челобитье перед императором, но вместо этого он отошел немного влево и продолжал стоять впереди Его величества. Я ни разу не видела, чтобы кто‑либо во дворце склонял колени перед императором».
Сидя рядом с Цыси на официальных приемах, Гуансюй выглядел подавленным, напуганным и растерянным. Никто с ним не советовался и не слушал его, даже если он что‑либо говорил.
Самым большим унижением для императора‑узника было челобитье в присутствии всего двора перед Цыси. Сын неба никогда не совершал челобитье перед смертным человеком: он совершал это только перед божествами. Подобный ритуал преследовал цель унизить императора в глазах придворных и продемонстрировать его покорность вдовствующей императрице.
Во время одной из встреч с Гуансюем Цыси сделала ему нравоучение:
– Я сохраню тебе жизнь, разрешу вернуться на трон. Но ты будешь под постоянным строгим наблюдением, и любые твои слова или поступки будут известны мне. Что же касается твоих реформ, которые вначале я поощряла, то они все будут отменены.
Затем, приняв драматическую позу, она продолжала:
– Как ты осмелился забыть все мои благодеяния? Я содействовала твоему восхождению на трон, поощряла тебя в самостоятельном управлении государством. Все высшие маньчжурские сановники рекомендуют освободить тебя от престола, чтобы я возобновила регентство.
Так Цыси заставляла Гуансюя разувериться в своих силах и полностью положиться на свою царствующую тетку.
Какая ирония судьбы! Ведь эра правления Гуансюя называлась «Блестящим наследием!». Сам Гуансюй номинально оставался императором, но, по существу, находился во дворце Иньтай на положении узника, хотя в знаменательные дни обязан был, как первосвященник, совершать жертвоприношения верховным божествам.
И хотя Гуансюй находился под арестом, он по‑прежнему представлял большую опасность для консерваторов: если бы после смерти Цыси власть перешла в его руки, од смог бы расправиться со своими противниками.
Для того чтобы предотвратить эту опасность, надо было либо совершить тайное убийство императора, либо низложить его. В этом состоял вопрос жизни и смерти для консерваторов.
Вначале была предпринята попытка тайно физически уничтожить Гуансюя и объявить, что «император тяжело болен». Но такой план не удался: посланники держав, получив такое сообщение, направили во дворец французских врачей для освидетельствования больного. Тогда попытались низложить его с престола. Но на стороне Гуансюя оказалось много сочувствующих.
В октябре 1899 г. Жуй Лу предложил Цыси назначить преемника, который постепенно утвердился бы на троне. Это предложение было поддержано консерваторами. Цыси назначила Пу Цзю‑ня – сына князя Дуаня (Цзай И) преемником императора. Князь Дуань, являясь старшим среди маньчжурских князей императорской крови, был женат на дочери генерала Гуйсяна, брата Цыси, и, следовательно, доводился ей племянником.
Предполагалось, что в первый день нового года Гуансюй совершит обряд отречения. Ли Хунчжану было приказано заняться подготовкой церемонии принесения поздравлений со стороны иностранных дипломатов.
Но этому плану не суждено было осуществиться: он не одобрялся посланниками. Кроме того, более 3 тысяч шанхайских купцов, а также несколько сот тысяч китайских эмигрантов прислали телеграммы протеста.
Кан Ювэй, находясь за пределами Китая, обратился к европейским державам с воззванием о помощи заточенному императору‑узнику Гуансюю. В этом воззвании были такие слова:
«Китай возродится, если Гуансюй будет восстановлен на троне. Страдания, которые император лично перенес за свое старание преобразовать правительство и спасти империю, были ужасны:
1. Прежде он был здоров; теперь он исхудал, и китайские доктора получили приказание давать ему яд.
2. Он томится на острове Иньтай как обыкновенный преступник и ему запрещено видеть кого бы то ни было.
3. Все его верные слуги или изгнаны, или погибли под ножом палача.
4. Его ноги обожжены раскаленным железом.
5. На свои просьбы относительно какой‑нибудь лучшей пищи он получает отказ и должен довольствоваться самым грубым рисом.
6. Его супруга, даже в продолжение самого сурового времени года, не смеет надевать на него теплого платья, и он должен оставаться в летних одеждах.
Не должны ли возмущать нас до глубины сердца весь позор и лишения, которым подвергается наш великодушный государь?»
Расправа с реформаторами и заточение императора Гуансюя вызвали отрицательную реакцию среди китайской буржуазии. И когда слухи о болезни и скорой смерти Гуансюя дошли до южных провинций Китая, это взбудоражило общественное мнение: в Пекин последовали многочисленные письма с протестами и сочувствием.
Мэр Шанхая Цзин Юанынань от имени конфуцианских ученых, торговцев и общественности города направил в Пекин телеграмму, в которой умолял вдовствующую императрицу Цыси и Верховный императорский совет разрешить Гуансюю возобновить управление страной, несмотря на его болезнь, и отказаться от намерения отстранить его от трона.
Созданная за пределами Китая среди китайских эмигрантов «Партия защиты императора» (Баохуандан) направила в Пекин много телеграмм с «пожеланием императору полного благополучия» и с требованием вернуть ему власть.
Цыси и ее сподвияшики поняли, что Гуансюй не одинок. Все это помешало им физически расправиться с императором или осуществить план его отречения от престола.
В течение девятилетнего правления Гуансюя империя пережила страшное лихолетье: голод как следствие небывалой засухи и ужасное наводнение, ставшее национальным бедствием, унесли из жизни миллионы людей; война с Японией, окончившаяся поражением Китая, раздел иностранными державами китайской территории на сферы влияния нанесли огромный ущерб стране.
Молодая китайская буржуазия боялась народа, не имела с ним связей. Найдя себе союзника лишь в среде либеральных помещиков, она отвергала революционный, демократический путь свержения маньчжурского абсолютизма.
«Реформаторы, – писал академик С. Л. Тихвинский, – считали, что только выдающиеся люди, одиночки делают историю, а народные массы неспособны к сознательным, организованным действиям и могут лишь повиноваться героям. Они даже не пытались проводить какую‑либо революционную работу среди широких трудящихся масс китайского народа. Это во многом и предопределило поражение движения за реформы».
Клика, державшая в руках государственную власть в Китае, размежевалась на две крупные группировки: твердолобых и консерваторов во главе с Цыси и сторонников политики самоусиления с помощью иностранцев.
Группировка твердолобых и консерваторов представляла собой феодальную клику, социальной базой которой были маньчжурская аристократия, чиновничество, консервативные помещики. Она порицала тех, кто стремился учиться у европейских стран, заявляя, что это «вредит народу и развращает интеллигенцию».
Группировка сторонников политики самоусиления представляла собой новую военную клику и включала китайских милитаристов, компрадоров и чиновников «прогрессивного» направления.
Наиболее известными лидерами группировки сторонников политики самоусиления были китайские сановники Ли Хунчжан, Цзэн Гофань, Цзо Цзунтан, Чжан Чжидун. Существо политики этой группировки состояло в следующем: использовать иностранную технику для создания материальной базы великодержавного курса при одновременном сохранении системы императорского деспотизма и конфуцианской идеологии.
«Если Китай хочет быть сильным, – писал Ли Хунчжан, – то для этого самое лучшее – научиться изготовлению иностранного оружия». И еще: «Для Китая – позор, что его вооружение далеко отстает от иностранного. Каждый день я настойчиво советую старшим и младшим офицерам забыть, что такое стыд, и заняться серьезным изучением некоторых секретов европейцев с тем, чтобы извлечь для себя выгоды».
В 1865 г. Цзэн Гофань и Ли Хунчжан совместно учредили в Шанхае с помощью Англии и США машиностроительные мастерские. В 1866 г. Цзо Цзунтан с помощью Франции основал кораблестроительную верфь. В этом городе был построен арсенал по производству пушек. В 1880 г. при содействии Ли Хунчжана в Китае был открыт телеграф. Он обратился к императору с просьбой разрешить строить железную дорогу.
Группировка Ли Хунчжана обосновалась в северных приморских районах, ее сторонники обращали особое внимание на создание северного флота, закупали множество иностранных корабельных пушек.
Придавая большое значение политике «самоусиления» с помощью создания современного европейского оружия, «проиностранная» группировка одновременно решительно выступала против европейского «образа жизни». Так, например, Чжан Чжидуп в своем трактате «Сочинение о поощрении наук» писал: «Китайская наука совершенна; в ней говорится обо всем – о взаимоотношениях между людьми, о культуре и воспитании, о законах управления государством. И нам не нужно заимствовать западные одеяния. Европейские обычаи, учения, формы правления – все это, несомненно, невежество дикарей».
