Показать все теги
Угасание
В преклонном возрасте Цыси часто болела: ее особенно мучили головные боли. Тогда приглашали одновременно нескольких китайских врачей. Она лежала на кровати, врач подходил к ней и становился на колени. Больная вытягивала руку и клала ее на подушечку. У нее прослушивали пульс, а затем выписывали рецепты. Их передавали лично Цыси: она сама выбирала казавшееся ей лучшим лекарство и повелевала приготовить для приема. Дозу приготовленного лекарства должны были испробовать в ее присутствии врач и двое евнухов, и только после этого она принимала сама.
Большим личным горем для Цыси были два события: смерть ее ближайших советников Ли Хунчжана и Жун Лу.
7 ноября 1901 г. на 80‑м году жизни мучительной смертью умер Ли Хуичжан. Перед кончиной он рекомендовал Цыси передать Юань Шикаю свой пост наместника столичной провинции Чжили.
11 апреля 1903 г. на 67‑м году жизни скончался Жун Лу – фаворит и незаменимый помощник Цыси начиная с ее восхождения к власти и кончая восстанием ихэтуаней, когда Пекин заняли союзные войска.
Цыси лишилась наиболее опытных и преданных советников, всегда поддерживавших ее в трудные времена.
Среди посетителей чайных и постоялых дворов Пекина в течение всего лета 1908 г. распространялись слухи о том, что вдовствующая императрица чувствует себя плохо, а император Гуансюй серьезно болен. Выдвигались в связи с этим различные версии. Некоторые считали, что если Гуансюй переживет Цыси, то сможет отомстить всем, кто проявил к нему вероломство и жестокость; говорили, что император мечтал пережить Цыси и расправиться со своими недругами. В его дневнике, написанном в заточении, есть такие слова: «Я болен, но чувствую сердцем, что переживу Почтенную Будду» (т. е. Цыси).
Русский китаевед Я. Я. Брандт писал: «Последние месяцы перед смертью и император, и вдовствующая императрица были очень больны, и, в сущности, кончина их ожидалась со дня на День. Рассказывают, что за три недели до этих событий, в день рождения вдовствующей императрицы, император через силу явился поздравить ее. Когда, согласно этикету, он сделал вдовствующей императрице земной поклон, то упал без чувств и в обмороке был унесен в свои покои. Сей случай очень подействовал на вдовствующую императрицу, увидевшую в этом дурное предзнаменование».
Чем же болел Гуансюй? Какие недуги его одолевали? Об этом можно составить себе представление из указа самого императора, обнародованного в августе 1908 г. В нем говорилось:
«Начиная с августа прошлого года наше здоровье стало ухудшаться. Мы официально повелели маньчжурским генералам, наместникам и губернаторам всех провинций представить способных врачей. Посему наместник столичной провинции Чжили и губернаторы других провинций рекомендовали и направили своих врачей: Чжэпь Бинчжуна, Цзао Юаньвана, Лу Юнбина, Чоу Циндао, Ду Чжунчжуна, Ши Хуана, Чжан Банняна. Они прибыли в Пекин и лечили нас. Однако их предписания не принесли нам облегчения. Болезнь дает себя знать и снаружи, и внутри; дыхание затруднено, желудок плохо работает, спина и ноги болят, потерян аппетит. При движении дыхание становится тяжелым, появляются кашель и одышка. Кроме того, мы страдаем от озноба и жары, не можем заснуть, чувствуем общую потерю сил. Мы испытываем боль в сердце. Все это трудно переносить.
Посему ныне повелеваем маньчжурским генералам, наместникам и губернаторам всех провинций найти способных врачей, невзирая на их официальные ранги, и поскорее направить в Пекин для оказания нам медицинской помощи. Если кто‑либо из врачей окажется полезным и его лечение даст результаты, он получит чрезвычайно щедрое вознаграждение, а маньчжурские генералы, наместники и губернаторы, рекомендовавшие такого врача, будут удостоены особой милости. Да будет обнародован этот указ».
По сообщению иностранных врачей, Гуансюй страдал от хронического воспаления почек и неврастении, от диабета и ишиаса.
Осенью 1907 г. здоровье Гуансюя резко ухудшилось, и он вынужден был отказаться от исполнения некоторых ритуалов, требовавших от него большого физического напряжения, – жертвоприношения предкам посредством коленопреклонения и неоднократного челобитья. Во дворце утвердилось мнение, что он проживет недолго.
Разгром реформаторского движения, заточение и изоляция от внешнего мира, расправа с его любимой наложницей Чжэнь Фэй, измена Юань Шикая, бегство из Пекина, жестокость и властолюбие Цыси – все это подорвало физически и морально Гуансюя: он напоминал правителя, не имевшего никаких прав и приговоренного к медленному угасанию.
В своем заточении, лишенный элементарных условий для жизни, император медленно умирал от неизлечимого недуга.
В июне 1908 г. Цыси вызвала нескольких китайских врачей, получивших образование за границей, с тем, чтобы они осмотрели Гуансюя, который к этому времени был крайне истощен. Диагноз его болезни был поверхностным, так как этикет не позволял врачам осмотреть больного надлежащим образом. И тем не менее было точно установлено, что его сердце слабо пульсировало. Некоторые считали, что подобное медицинское освидетельствование явилось всего лишь фарсом, всё были убеждены в скорой кончине итератора.
10 ноября 1908 г. доктор Чжоу, освидетельствовав состояние здоровья Гуансюя в его заточении, был удивлен увиденным: императорские апартаменты оказались в крайне запущенном состоянии и отапливались обычными крестьянскими глиняными печами. При топке таких печей древесным углем помещение наполнялось дымом, перемешанным с вредным газом. Его спальное ложе выглядело просто и грубо, словно жилище простолюдина. Желтая скатерть на столе была грязной и, очевидно, не сменялась уже в течение долгого времени.
Если будить по различным источникам, Гуансюй с первых дней своей жизни обладал очень слабым здоровьем и постоянно болел. По словам некоторых врачей, он умер от туберкулеза и общего малокровия. Длительное время у него сильно болели голова и почки; он жаловался на чрезвычайную слабость. В последние дни своей жизни он не мог держаться на ногах.
Угасание Гуансюя шло одновременно с медленным увяданием Цыси. Всю зиму 1907 г. и весну 1908 г. вдовствующая императрица чувствовала себя вполне здоровой.
В апреле 1908 г. она, как обычно, отправилась в Летний дворец, где проводила наиболее жаркий сезон пекинского лета. Но с наступлением жары стала страдать от дизентерии и перенесенного лёгкого паралича.
Последним наиболее важным событием в жизни Цыси была встреча с живым воплощением будды, главой ламаистской церкви 33‑летним Далай‑ламой, прибывшим в сентябре 1908 г. из Тибета в Пекин.
Как известно, одной из разновидностей буддизма является ламаизм (или тибетский буддизм). Между ламаизмом и буддизмом существенной разницы нет: вся теория и философия буддизма является теорией и философией ламаизма; весь пантеон будд, бодисатв, святых и священных стражей в равной мере относится как к буддизму, так и к ламаизму. Различие между ними не в содержании, а в форме. Ламаизм в Китае стал религией императоров и высших сановников. Вот почему Цыси проявляла горячую приверженность к этой религии.
Среди многочисленных святых буддийского пантеона особое место занимает божество Гуаньинь. Его изображали по‑разному. По утверждению индийских буддистов, это божество считалось мужского пола. В Китае вплоть до династии Тан (618–906) его рисовали в образе мужчины и в таком виде выставляли в буддийских монастырях. Затем, однако, оно было отнесено к женскому Полу. Богиня Гуаньинь, изображенная с распущенными волосами и с ребенком на руках, считалась покровительницей матерей и детей. Ее называли также «цзю‑ку, цзю‑нань», что означало «Спасительница от страданий, спасительница от несчастий».
По традиционным верованиям, тот, у кого случилось горе, должен всем сердцем взывать к Гуаньинь, и, если божество услышит голос несчастного, на него снизойдет утешение. Божеству Гуаньинь приписывалась чудесная способность к перевоплощению. В облике женщины она могла появляться повсюду, чтобы приносить утешение, избавление от мук, чтобы прощать и любить. Ей молились женщины, мечтавшие иметь дочь или сына: они верили, что если Гуаньинь услышит их, то родится добродетельный и мудрый сын, а если родится дочь, то и она будет полна достоинства и целомудрия.
Цыси любила сравнивать себя с богиней милосердия. Она внушала себе мысль и убеждала других, что является земным воплощением этого божества. Часто на дворцовых маскарадах она исполняла роль Гуаньинь.
Резкая и азартная по натуре и чрезвычайно суеверная, вдовствующая императрица цинично относилась к буддизму. Считая себя буддисткой, она не разделяла буддийской проповеди о самоотвержении – это противоречило ее эгоистической натуре, поглощенной мыслями о земных наслаждениях и обогащении.
Цыси верила в различные приметы. Особое благоговение она питала к иероглифу «шоу» (долголетие). Везде, где только можно, в ее апартаментах вешали изображение этого иероглифа или писали его красками на стенах и потолке. На ее халатах, кофточках и туфлях также красовался золотом вышитый иероглиф долголетия.
Дурным предзнаменованием повелительница Китая считала пожары, возникшие в Пекине в марте 1908 г. Астрономическая обсерватория при дворе объяснила причину этих пожаров тем, что дух огня спустился с неба на землю, где будет находиться в течение 100 дней, и пожары прекратятся только тогда, когда он покинет землю и вернется на небо.
Главный евнух Ли Ляньин уговаривал свою повелительницу отменить визит Далай‑ламы по той причине, что одновременное нахождение в Пекине «живого будды» и Сына неба будет дурным предзнаменованием. На это. она отвечала, что болезнь молодого императора неизлечима, поэтому нет причин отменять этот визит. Будучи крайне суеверной, она проявляла большой интерес к встрече с главой ламаистской церкви.
Приезд Далай‑ламы был совершен неспроста. Его популярность среди верующих поддерживалась изоляцией Тибета от внешнего мира. В связи с его приездом в Пекин «Китайский благовестник» писал: «Ежегодно сотни тысяч паломников бредут в Тибет со всех концов буддийского мира, переходят неизвестными путями громадные пространства, испытывают невероятные лишения, своими костями устилают дороги, сотнями гибнут от голода и усталости и всюду разносят славу „живому богу“, а он таинственно, в недосягаемой европейцам глуши, сидит, окруженный несметной толпой лам, живущих эксплуатацией его имени».
Эксплуатируя религиозные чувства верующих, Далай‑лама считал свои владения независимыми от других стран. Но вот возникла непредвиденная беда: англичане задумали построить железную дорогу до самой границы Тибета. Ламы поняли, что свисток паровоза разбудит мирный сон степей, а с ним рассеется вся поэзия жизни кочевников. Это означало, что все богатство животного мира Тибета – шерсть, пушнина, мясо – потечет в чужеземные страны. Стада диких яков, аргалей, верблюдов и антилоп будут обогащать не лам, а чужеземцев. Так могла быть подорвана единоличная власть «живого бога».
Пытаясь найти благоприятный выход из столь затруднительного положения, Далай‑лама решил искать защиту от англичан в Пекине. Маньчжурское правительство, со своей стороны, рассчитывало через Далай‑ламу укрепить свое влияние в Тибете среди других последователей ламаизма.
Далай‑лама прибыл в Пекин по железной дороге в специально отведенном для него железнодорожном составе. Его сопровождали 14 высших сановников, 27 чиновников, 99 лам, 119 слуг и 80 человек конвоя. Вместе с ним в вагонах находились 45 лошадей, 13 повозок и багаж весом до 350 пудов.
На железнодорожной станции Баодинфу, недалеко от Пекина, для его встречи построили нарядные павильоны. Их сделали из соломенных циновок, разрисованных цветами и драконами, а вход, окна и карнизы украсили жгутами из красной, желтой и зеленой материи.
Далай‑лама прибыл в парадной жреческой шапке и одежде из желтого шелка, затканного золотыми нитями с изображениями восьми драконов. Ему было немногим более 30 лет; лицо смуглое, худощавое, прыщеватое, с выдающимися скулами; с выступающей вперед челюстью, взор проницательный и строгий; вид воинственный. Как только он вошел в павильон для отдыха, его встретили знатные пекинские ламы и приветствовали коленопреклонением. Они кланялись поочередно, а он рукой прикасался к их головам. Затем все вышли из павильона и направились к паланкинам. Для Далай‑ламы приготовили императорский паланкин, обтянутый желтой материей, но он пожелал ехать верхом на лошади: так его могли увидеть многие пекинцы, стлопившиеся на улицах. Когда весь кортеж двинулся, впереди шли китайские и тибетские музыканты, а сзади следовали чиновники и солдаты.
По случаю прибытия в Пекин Далай‑ламы Палата церемоний разработала подробный церемониал его приема в императорском Дворце: предполагалось, что он совершит челобитье перед императором Гуансюем, затем Сын неба сойдет с трона и пригласит Далай‑ламу сесть рядом с собой. Однако серьезно ослабевший от болезни император не мог принять «живого будду». Последний был крайне удручен этим, и ему пришлось ограничиться поклонением перед пустым императорским троном. Гуансюй вынужден был также отказаться присутствовать на специальном приеме, устроенном во дворце в честь Далай‑ламы. Высшие ламы, не предупрежденные об этом отказе, стояли на коленях у входа во дворец в ожидании императора и возжигали большое количество курительных свечей.
По другим источникам, Гуансюй принял Далай‑ламу. После совершения челобитья его пригласили сесть рядом с императором, дабы восстановить высокое духовное достоинство, несколько попранное челобитьем.
Маньчжурский двор настаивал, чтобы Далай‑лама совершил челобитье и перед Цыси, хотя это считалось грубым нарушением буддийских догм, согласно которым не положено преклоняться перед женщиной. Он вынужден был подчиниться этому. Чтобы успокоить его обиженный дух, в императорском дворце в его честь дали грандиозный, небывалый по своей пышности банкет, на котором исполнялись буддийские религиозные танцы с заклинаниями из священных книг. Эти ритуальные танцы так понравились Цыси, что она объявила Далай‑ламу самым высшим духовным лицом среди буддистов всего мира и значительно увеличила государственные субсидии в пользу буддизма. В ответ на это Далай‑лама заверил, что будет постоянно молиться за ее здоровье, процветание и долголетие.
Говорили, что после этого банкета Цыси сильно заболела, несколько раз теряла сознание. Она жаловалась на дизентерию, считавшуюся простонародной болезнью, недостойной благородного человека. Узнав об этом, Далай‑лама приготовил лекарственную настойку из знаменитых тибетских трав и преподнес ее Цыси, которая, приняв настойку, якобы быстро поправилась.
«Медицинская» помощь, оказанная Гуансюю «живым буддой», не возымела действия: его болезнь все более прогрессировала. Сообщить об этом Цыси евнухи не осмеливались: она всегда приходила в ярость, когда ей говорили о плохом состоянии Гуансюя. Не признавая серьезность его положения, вдовствующая императрица повелела ему быть на двух банкетах в честь Далай‑ламы. Сама же она не пожелала присутствовать, чтобы не показать Далай‑ламе свое болезненное состояние. Ослабевший от болезни Гуансюй вынужден был присутствовать на банкете, но после этого он, поддерживаемый евнухами, с трудом добрался до своего постоянного жилища во дворце Иньтай. Больше он никогда не оставлял его до самой смерти.
30 октября 1908 г. Цыси покинула Летний дворец‑парк и отправилась в Пекин по каналу на роскошной джонке, разукрашенной драконами и фениксами. Вдовствующая императрица сидела в камышовом кресле на верхней палубе в окружении любимых фрейлин и евнухов. Сойдя на берег и поддерживаемая двумя евнухами, она села в паланкин и направилась в Храм императорского долголетия, где совершила жертвоприношение и попросила монахов помолиться за ее долголетие в связи с приближающимся днем рождения.
В Пекине развернулась шумная подготовка к празднованию юбилейной даты: 3 ноября 1908 г. повелительнице Китая исполнялось 73 года. По случаю такого торжества главные улицы столицы были разукрашены китайскими традиционными нарядами. Зимний дворец приобрел праздничный вид, в нем шли театральные представления.
В день своего рождения вдовствующая императрица весь вечер провела в маскарадных забавах, наряжалась в одеяние богини милосердия Гуаньинь, любовалась фантастическими костюмами князей, фрейлин, наложниц и евнухов.
В хорошем расположении духа Цыси совершила прогулку по озеру, во время которой сильно простыла, и ее болезнь, говорили, осложнилась тем, что она съела сбитые сливки и дикие фрукты – это вызвало сильную дизентерию. На следующий день Цыси, как обычно, занималась государственными делами, знакомилась с донесениями и приказами, принимала решения. Но 5 ноября 1908 г. ни она, ни император Гуансюй уже не были в состоянии встречаться с членами Верховного императорского совета, поэтому решения всех государственных дел отложили на два дня.
Узнав о болезни вдовствующей императрицы, Далай‑лама подарил ей золотого будду и просил незамедлительно поставить его на алтарь ее мавзолея. Этот будда якобы обладал таинственной силой, способной преодолеть несчастливое созвездие, угрожавшее долголетию Цыси.
Слова Далай‑ламы о мистической силе золотого будды ободрили суеверную Цыси, и она повелела князю Цину (II Куану) как можно скорее доставить это чудесное божество в ее посмертное жилище и установить там на алтаре. По некоторым источникам, Цыси направила князя Цина в Восточные горы, к местонахождению ее мавзолея, с тем чтобы он не смог присутствовать при избрании наследника престола.
Князь Цин с неохотой согласился выполнить ее поручение, осмелившись при этом спросить, действительно ли она желает, чтобы ее верноподданный покинул столицу в то время, когда император и вдовствующая императрица оба серьезно больны. Он боялся, что в случае ее смерти его могут обойти при распределении новых постов. Понимая смысл колебания князя Цина, Цыси резко прервала его:
– Я не собираюсь умирать. В последние дни чувствую себя гораздо лучше. В любом случае вы сделаете то, что вам было сказано.
Князь Цин вынужден был отправиться в путь, чтобы выполнить волю Цыси. Но не прошло и суток, как Верховный императорский совет направил на его имя депешу, прося незамедлительно вернуться в столицу: его присутствие, как главы Верховного императорского совета, настоятельно требовалось при решении дел большой государственной важности: речь шла о назначении наследника трона.
Находясь в пути ночью и днем, князь Цин прибыл в Пекин и поспешил в императорский дворец, где 13 ноября 1908 г. состоялось важное заседание под председательством Цыси. Князю по возвращении в Пекин ничего не оставалось, как только признать уже совершившийся факт.
Хотя в последние дни Цыси сильно ослабела, выглядела утомленной и дряхлой, но, преодолевая недуг, держалась твердо, говорила ясно и четко.
Цыси настояла, чтобы наследником трона стал двухлетний Пу И. Причины этого можно понять, ознакомившись с его родословной.
Дед Пу И был младшим братом императора Сяньфэна и имел почетный титул великого князя Чуня (И Хуань). Он родился в 1842 г. и умер в 1890 г. В 1861 г. великий князь Чунь по настоянию Цыси женился на ее младшей сестре Дафэн. От этого брака родился сын по имени Цзай Тянь, которого в четырехлетнем возрасте Цыси взяла во дворец и сделала императором Гуансюем.
От второй жены великого князя Чуня осталось три сына: Цзай Фэн, Цзай Сюнь и Цзай Тао. После смерти их отца его титул получил старший сын Цзай Фэн, поэтому его называли, как и отца, – «великий князь Чунь», а его младшие братья Цзюй Сюнь и Цзай Тао были пожалованы в князья императорской крови шестой степени. Великий князь Чунь доводился младшим братом умирающему императору Гуансюю.
Великий князь Чунь принимал участие в открытии мемориальной арки (пай‑лоу), сооруженной после подавления ихэтуаней по требованию союзных войск на месте гибели в Пекине германского посланника Кеттлера. Арка была сделана из белого тесаного камня и имела два боковых прохода для пешеходов и средний – для проезда транспорта. На боковых и центральной частях сделаны надписи на немецком, китайском и латинском языках следующего содержания: «По повелению императора Китая сей монумент сооружен в память кавалера ордена Милосердия германского посла Кеттлера, который на этом месте 20 июня 1900 г. погиб от злодейской руки убийцы. Так увековечена память Кеттлера и выражен гнев императора по поводу подобной жестокости».
При открытии мемориальной арки присутствовали все члены дипломатического корпуса, в том числе их жены и дети, а также много официальных лиц, представлявших столицу, правительство и министерство иностранных дел.
Проведение траурной церемонии было возложено на великого князя Чуня. Он зачитал на китайском языке от имени богдыхана повеление о сооружении памятника погибшему барону Кеттлеру, в котором выражалось сожаление о случившемся и надежда, что впредь ничего подобного более не повторится. Речь князя, переведенная на немецкий язык, заканчивалась выражением добрых чувств. После этого последовала ответная речь германского поверенного в делах барона Гольца, сказанная по‑немецки и переведенная затем на китайский язык.
В конце траурной церемонии великий князь Чунь совершил возлияние жертвенного вина из старинного треножного сосуда.
Добавим к сказанному, что после Великой Октябрьской революций, влияние которой распространилось и в Китае, возбужденная антиимпериалистически настроенная толпа разрушила арку, сооруженную в память Кеттлера.
Как уже говорилось, 7 сентября 1901 г. был подписан унизительный для Китая Заключительный протокол, одна из статей которого гласила, что Китай обязан послать в Германию искупительную миссию по поводу убийства германского посланника Кеттлера. Командующий союзными войсками в Китае во времена восстания ихэтуаней немецкий фельдмаршал Вальдерзее предложил великому князю Чуню поехать в Германию и от имени императора принести извинения в связи с убийством германского посланника Кеттлера. В Германии Чуню был оказан восторженный прием, что обеспокоило Цыси и усилило ее подозрение к политике Германии. При возвращении в Китай великий князь Чунь повстречался в Кайфэне с императорским кортежем, который следовал в столицу. Он доложил вдовствующей императрице о почестях, оказанных ему в Германии. В ноябре 1901 г. вместе с кортежем Чунь добрался до Баодина, где его застал высочайший указ о женитьбе.
Цыси повелела молодому великому князю Чуню (Цзай Фэну) взять в жены дочь сановника Жун Лу. По утверждению некоторых источников, это была родная дочь Цыси, рожденная от ее фаворита Жун Лу. Девочка появилась на свет при таинственных обстоятельствах в апартаментах Цыси и вскоре была передана в семью Жун Лу, где она воспитывалась до замужества. От брака с дочерью Жун Лу у великого князя Чуня было два сына: старший Пу И, родившийся в феврале 1906 г., и младший – Пу Цзе.
Если верить этой версии, то Пу И доводился Цыси внуком, и, чтобы сохранить родство своего клана, она решила сделать его наследником умирающего императора.
В связи с тяжелым состоянием Гуансюя Цыси повелела подыскать специальную кормилицу для сына великого князя Чуня – младенца Пу И. Это означало, что он должен унаследовать трон Гуансюя. Придворные сановники неоднократно просили ее официально объявить имя наследника трона, но она отказывалась, так как считала это нарушением установившихся древних обычаев, по которым имя наследника объявлялось только в том случае, если царствующий император находился в «критическом состоянии».
И вот настало «критическое состояние» царствующего императора.
Заняв свое место на троне, Цыси обратилась к членам Верховного императорского совета с такими словами:
– Много лет тому назад по моему велению дочь Жун Лу была отдана в жены великому князю Чуню. Я решила назначить наследником престола Пу И – старшего сына от их брака, выражая этим признание преданности Жун Лу и его больших заслуг перед маньчжурской династией, особенно во времепа восстания бунтовщиков‑пхэтуаней. Он спас маньчжурский трон, предложив прекратить штурм иностранных посольств.
Пу И писал о том времени: «В день объявления меня наследником Ихмператора Цыси еще не думала о своей скорой смерти. Спустя два часа после кончины императора Гуансюя она приказала моему отцу, князю‑регенту: „Ты будешь управлять государственными делами, как я тебе велю“».
Великий князь Чунь верой и правдой служил вдовствующей императрице, и она в долгу перед ним не осталась: ему пожаловали титул двойного великого князя и разрешили въезжать в Запретный город в паланкине с четырьмя носильщиками. По приказу Цыси члены Верховного императорского совета обязаны были во всех важных государственных делах прежде всего советоваться с великим князем Чунем.
Несмотря на предоставленные привилегии, Чунь всегда испытывал страх перед Цыси. Она позволила ему и его жене ездить в паланкине абрикосового цвета, однако он ни разу не осмелился воспользоваться этим разрешением.
Такая боязнь и осторожность проявлялись не только в его речах и поступках – они оставили свой отпечаток даже на убранстве его дома. Помещение, в котором жил великий князь Чунь, – называлось «Зал смиренных мыслей», а рабочий кабинет – «Кабинет осознанных ошибок»; на его столе стоял кубок, на котором была выгравирована надпись: «Пресыщение ведет к оскудению, а скромность – к благополучию». В комнатах детей висели различные наставления. И среди них было такое: «Когда богатство велико и много денег, беды для внуков и детей не миновать. И если спросите вы, в чем же здесь причина, отвечу: деньги смелость придают и не боятся никаких великих дел, пока себя и всю семью не погубят». Все эти наставления были написаны из боязни, как бы не накликать беду.
Не все на Верховном императорском совете были согласны с мнением Цыси. Князь Цин и генерал Юань Шикай предлагали в наследники трона Пу Луня – сына князя Цзай Чжи, который, в свою очередь, доводился старшим сыном императора Даогуана, но это предложение вызвало гнев вдовствующей императрицы, и она, обращаясь к Юань Шикаю, сказала:
– Ты думаешь, я стара и выжила из ума. Так знай же, что я еще в здравом уме, и никто не остановит меня в моем намерении. В такой критический момент для государства молодой наследник может стать источником борьбы за власть, но не забывай, что я еще смогу помочь князю‑регенту Чуню в решении государственных дел.
Цыси тут же предложила Верховному императорскому совету обнародовать от имени умирающего императора Гуансюя два указа: первый – о назначении великого князя Чуня князем‑регентом; второй – о возведении его малолетнего сына Пу И на престол.
Эра правления Пу И получила наименование «Сюань‑тун» (Всеобщее единение).
Цыси настаивала на принятии этих указов не потому, что собиралась умирать. Напротив, она цеплялась за жизнь. Малолетний император и его безвольный отец были бы послушными исполнителями ее воли.
Объявив членам Верховного императорского совета о своем намерении, она повелела немедленно привести во дворец Пу И.
О том, как в семье великого князя Чуня встретили известие о назначении Пу И императором, и о его первой встрече с Цыси можно судить по следующему описанию в книге Пу И «Первая половина моей жизни»:
«Вечером 20‑го числа девятого месяца по лунному календарю в тридцать четвертый год правления императора Гуансюя (13 ноября 1908 г.) резиденция великого князя Чуня была охвачена паникой. Моя бабушка, не дослушав высочайшего указа, который привез с собой новый регент, упала без чувств. Евнухи и служанки бросились наливать настойку из имбиря, кто‑то побежал за доктором. Из угла доносился плач ребенка, вокруг которого суетились взрослые, пытаясь его успокоить. Князь‑регент совсем сбился с ног. То он велел пришедшим вместе с ним членам Верховного императорского совета и евнухам одеть ребенка, забыв, что бабушка лежит без сознания; то его звали к бабушке, и тогда он забывал, что его ждут сановники, которым велено отвести наследника престола во дворец. Тем временем бабушка, наконец, очнулась, и ее проводили во внутренние покои, где будущий император по‑прежнему „противился указу“. Он кричал благим матом, отбиваясь от евнухов, которые с усмешкой смотрели на членов Верховного императорского совета. Последние не знали, как поступить, ждали князя‑регента, чтобы с ним посоветоваться, но князь‑регент был способен только кивать головой».
Цыси повелела Чуню немедленно доставить его сына Пу И во Дворец. Прибыв домой, он увидел жену, которая забавлялась с любимым чадом. Узнав о решении Цыси, взволнованная женщина, схватила мальчика и решила убежать из дома. Этому помешал ее муж, великий князь Чунь.
– Если приказ исходит от императрицы‑регентши Цыси, – сказал он, – то кто же может противиться этому?
Чунь, не вдаваясь в рассуждения, схватил сына, вышел из Дому, посадил в паланкин и направился во дворец.
«Китайский благовестник» в 1908 г. писал: «Супруга князя‑регента не хотела отдавать своего сына Пу И для возведения на престол, зная, что, по обычаям старины, она уже не увидится с ним более. Да и что станется с ребенком во дворце в руках чужих людей, евнухов? Как мать, она для него уже не существует, а он ей не сын, и когда повзрослеет, то никто ему не откроет тайны под страхом смерти. Несчастная мать в день восшествия на престол своего сына в слезах отчаяния; муж долго уговаривал ее еще раньше, но безуспешно, а теперь вынужден был силою вырвать ребенка из рук матери и везти его во дворец».
Мать великого князя Чуня, она же бабушка малолетнего Пу И, была сильно взволнована таким оборотом событий. Она горячо любила внука и не хотела с ним расставаться. Когда же мальчика уводили из родного дома, бабушка вышла на балкон и ее взгляд устремился к паланкину, где сидел внук. Говорили, что она перед собравшейся любопытной толпой в гневе обвинила женщину, под которой имела в виду свою сестру Цыси, такими словами: «Женщина, которая погубила моего сына (императора Гуансюя), теперь собирается погубить моего внука. Злая женщина, действительно, расставила западню для нашей семьи, связав ее с порочной родословной. Боги оказались бессильными. Если это не так, то почему же тогда они разрешают этой женщине‑дьяволу совершать так много злодеяний».
Чунь доставил своего сына в уже опустевший дворец: Цыси после принятия опиума настолько ослабела, что удалилась в свои покои. Мальчика встретила Лун Юй, жена умирающего императора, которая обещала хорошо к нему относиться и отвела его в покои Цыси. Последняя, обласкав малолетнего императора, якобы сказала:
– Мой мальчик, ты будешь счастлив. Ты предназначаешься к великим свершениям, к более великим, чем был удостоен твой дядя.
Став регентом малолетнего императора, Цзай Фэн (князь Чунь) назначил одного брата, Цзай Сюня, министром военно‑морского флота, а другого брата, Цзай Тао, – начальником Генерального штаба армии.
О своем отце великом князе Чуне Пу И оставил следующее воспоминание: «Мой отец отнюдь не был человеком, лишенным каких‑либо устремлений. Все его помыслы прежде всего были направлены на то, чтобы захватить в свои руки военную власть. Это было нужно для поддержания господства императорского рода. Из своей поездки в Германию он усвоил, что армия обязательно должна находиться в руках императорской семьи, а ее члены должны быть военачальниками. Эту идею он проводил до конца».
«Он, – говорил Пу И, – не отвергал того, что остальные почтенные сановники считали странным и загадочным. Резиденция великого князя была первой при цинской династии, в которой появился автомобиль и были установлены телефоны. Косы там были срезаны раньше, чем у остальных, и первый, кто надел европейскую одежду, был все тот же великий князь Чунь. Но насколько отец разбирался в заморских вещах, можно судить хотя бы по тому, как он надевал европейскую одежду. Однажды, походив уже несколько дней в европейском костюме, он удрученно спросил моего брата:
– Почему у тебя рубашка как рубашка, а моя вечно длиннее пиджака на целый кусок?
Брат, посмотрев, увидел, что рубашка у отца была выпущена поверх брюк, и так отец ходил уже несколько дней».
Являясь главой государства и мечтая иметь в руках современную армию, великий князь Чунь в то же время был крайне невежественным и суеверным человеком, о чем свидетельствуют признания Пу И:
«Когда моя бабушка страдала от язвы груди, которую не могли вылечить врачи китайской народной медицины, отец послушался совета своих братьев и пригласил доктора – француза. Тот решил делать операцию, что вызвало бурный протест всей семьи князя. Доктор зажег спиртовку, чтобы продезинфицировать необходимые инструменты. Отец до смерти был напуган этим и бросился к переводчику со словами:
– Э… э… Это зачем же? Будут еще жечь?
Пораженный таким невежеством, один из моих дядюшек, стоя за спиной отца, стал подавать переводчику знаки, чтобы тот не вздумал переводить эти слова доктору».
Пу И о своей первой встрече с Цыси вспоминает: «Встречу с Цыси я уже смутно помню. Внезапно я оказался среди множества незнакомых людей. Передо мной находился темный полог, из‑за которого выглядывало ужасно уродливое худое лицо – это была Цыси. Говорят, что, увидев ее, я стал опять реветь. Цыси приказала дать мне засахаренные фрукты на палочке, но я бросил их на пол и продолжал громко кричать, что хочу к няне. Цыси сделала недовольное лицо.
– Какой непослушный ребенок, – сказала она. – Возьмите его, пусть пойдет и поиграет».
По некоторым источникам, назначение регентом великого князя Чуня считалось далеко не добровольным актом покойной Цыси: она еще при жизни относилась к нему с недоверием. И если Чунь стал во главе империи, то он обязан этим глубокой ненависти вдовствующей императрицы к претенденту на престол – Пу Луню (ставленнику великого князя Гуна).
По утверждению современников, регентство великого князя Чуня было встречено в стране сочувственно: он считался сторонником реформ. Однако были у него и ярые противники: это прежде всего князь Цин (И Куан) – упорный реакционер, глубоко презиравший всякое новшество и ставивший личное благо превыше всего. Являясь приближенным вдовствующей императрицы, князь Цин в последние годы фактически управлял страной, и все ответственные посты в столице и провинциях были заняты его ставленниками.
Всем обитателям дворца, начиная от высших сановников и кончая рядовыми евнухами, было ясно, что и вдовствующая императрица, и император Гуансюй умирали медленной смертью. Гуансюй доживал последние дни в запущенных комнатах дворца Иньтай одиноким императором‑узником, заброшенным всеми, кроме единственного преданного евнуха Ван Аня.
Цыси уходила в «мир теней» в роскошных апартаментах, в окружении князей, сановников, фрейлин, дворцовых служанок, готовых в любую минуту выполнить ее каприз. Для Цыси готовили самые изысканные блюда. Гуансюя же кормили простой грубой пищей.
Старый, 70‑летний евнух Ван Ань, прислуживавший императору со дня его рождения, был единственным человеком, с которым он постоянно общался. Говорили, что Ван Ань несколько раз спасал Гуансюя от самоубийства, напоминая ему, что он – наследник великой ветви маньчжурских императоров, поэтому не имеет права просто так уйти из жизни. После смерти Цыси он, император, по предначертанию богов, должен занять законное место на троне, как правитель Китая. Если же покончит с собой, откажется от своего места и обязанностей, то что же он скажет своим предкам в загробном мире?
Такие рассуждения евнуха ставили в тупик Гуансюя, и он ничего не мог ответить: это побуждало его отказываться от самоубийства.
Гуансюй часто говорил Ван Аню:
– Я ненавижу себя за то, что родился горемычным императором и стану одиноким духом после своей смерти.
На это евнух отвечал:
– До тех пор, пока с вами находится ваш слуга, вы не будете одиноким духом.
Этим евнух Ван Ань хотел пояснить, что на том свете он будет сопровождать императора.
До последних дней жизни Гуансюй помнил о предательстве Юань Шикая и чувствовал враждебное отношение Цыси. Об этом свидетельствуют его предсмертные слова: «Мы были вторым сыном великого князя Чуня, когда вдовствующая императрица избрала нас на трон. Она всегда ненавидела нас. За наше несчастье в последние десять лет в ответе Юань Шикай и другие. Когда придет время, я желал бы, чтобы скорее обезглавили Юань Шикая».
13 ноября 1908 г., за день до смерти императора Гуансюя, от его имени был обнародован указ, в котором говорилось: «Наше телосложение от природы слабое. Заболев с осени прошлого года, мы лечились до сих пор, но наше пищеварение расстроилось, чувствовалась боль в пояснице, ноги ослабли, страдаем от кашля и одышки; болезни возникали одна за другой и с течением времени усиливались. Наше здоровье подорвано, и положение сделалось безнадежным. Разве это не воля неба? Размышляя о важности иметь преемника трона, мы в настоящее время получили указ императрицы Цыси о назначении Пу И – сына регента Цзай Фэна нашим преемником на трон, который, будучи послушным и умным, сможет успокоить сердце императрицы и, получив это назначение, с усердием будет управлять государством».
Чувствуя, как тают ее силы, Цыси не хотела, уходя в «мир теней», оставить трон Гуансюю. По утверждению ряда источников, она распустила слух о том, что он гаснет с каждым днем и часы его жизни сочтены.
Некоторые иностранные послы в Пекине, узнав о серьезной болезни императора Гуансюя, выразили готовность прислать европейских врачей для оказания необходимой медицинской помощи. Такие предложения были вежливо отклонены.
О чем думал и что чувствовал император в эти трагические дни? Возможно, он думал о своих друзьях, жестоко поплатившихся за горячее желание обновить свою родину; о своей любимой наложнице Чжэнь Фэй, с которой так жестоко расправилась Цыси; о вероломном отношении к нему Юань Шикая.
Когда стало ясно, что Гуансюй доживает последние дни, его хотели перенести из дворца Иньтай в Павильон спокойствия и долголетия, где положено находиться императору Китая перед кончиной. Однако Гуансюй, придя в сознание после длительного забытья, решительно отказался и пожелал умереть в месте своего заточения. Он также не захотел надеть предсмертный «халат долголетия», положенный в этом случае умирающему императору.
Говорят, что перед смертью Гуансюй, на стене, рядом со своим спальным ложем, пальцем, смазанным сажей из печки, написал слова: «Дружеские отношения между мною и Цыси восстановлены, почему же моей жене не разрешается навестить меня, пусть даже между нами нет любви. Почему мой младший брат редко навещает меня?».
Его младший брат великий князь Чунь как‑то без разрешения Цыси попытался навестить Гуансюя, однако был задержан евнухами, когда переходил мост, ведущий ко дворцу заточения Иньтай.
Жена императора Гуансюя Лун Юй тайно навестила своего мужа и нашла его в тяжелом состоянии: он находился при смерти. Ей об этом сообщил находившийся здесь доктор. Лун Юй, вернувшись во дворец, рассказала о виденном Цыси, и тогда она велела великому князю Чуню немедленно навестить умирающего брата. Чунь, войдя в опочивальню императора‑узника, опустился на колени перед кроватью больного и стал горько плакать. Гуансюй спокойно реагировал на поведение брата и якобы сказал ему: «Я занимаю трон дракона 34 года, но у меня нет сына. Мой брат Должен согласиться с тем, что выбор наследника престола по желанию Цыси пал на его сына». А затем, указывая пальцем на свое жалкое ложе, добавил: «Запомни это».
Великий князь Чунь о всем пережитом и виденном сообщил Цыси, которая восприняла такое сообщение с напускным драматизмом. Всхлипывая, она несколько раз громко произнесла: «Цзай Тянь, Цзай Тянь» и потеряла сознание. Такой драматический жест Цыси вовсе не был навеян ее сочувствием к Гуансюю. Современники оценили его иначе: Цыси воспринимала свою смерть и смерть императора Гуансюя как дурное предзнаменование – конец царствующей династии, а это означало, что ее дух не заслужит уважения предков, с которыми опа встретится на том свете.
В то время как Цыси и ее окружение были поглощены делами, связанными с назначением нового наследника, император‑узник Гуансюй в маленьком дворце Иньтай прозябал в одиночестве. Рано утром 14 ноября 1908 г. дворцовый слуга, как обычно, отправился с пирожными для императора и был поражен увиденным: у дворца Иньтай лежал евнух Ван Ань без признаков жизни – он покончил с собой. Слуга несколько раз постучался в дверь, по ответа не последовало. Об этом тотчас же сообщили жене императора Гуансюя – Лун Юй. Возбужденная полученным известием, она осмелилась без разрешения войти в покои Цыси, разбудить ее и, став на колени, произнести: «Позвольте мне посетить моего мужа во дворце Иньтай и оказать ему внимание». Цыси спросонок пробормотала что‑то вроде: «Я не запрещаю тебе посетить его, и возьми с собой, кого хочешь».
Лун Юй в сопровождении приближенных поспешила во дворец Иньтай. Открыв двери императорских комнат, она обнаружила в них ужасное запустение. Бумага на окнах, заменявшая стекло, была порвана, и ее пожелтевшие от времени клочья издавали шелест при слабом порыве ветра. Углы потолка были опутаны паутиной. Пронизывающий сквозняк продувал мрачное и запущенное помещение. Лун Юй отодвинула занавеску, закрывавшую императорское ложе, и увидела там мертвого Гуансюя, скончавшегося несколько часов тому назад. Это случилось 14 ноября 1908 г.
По поводу кончины Гуансюя распространялись всевозможные версии. Невозможно подтвердить абсолютную истинность ни одной из них, поэтому приведем некоторые версии, зафиксированные в исторической и мемуарной литературе.
Последний маньчжурский император Пу И в своей книге «Первая половина моей жизни» высказал такое предположение:
«Я сам слышал от старого евнуха Ли Чананя о загадочной смерти императора Гуансюя. По его словам, Гуансюй за день до смерти был совершенно здоров. Его здоровье ухудшилось после того, как он принял лекарство. Лишь потом стало известно, что это лекарство прислал Юань Шикай. Обычно, когда император заболевал, лекарство, которое ежедневно выписывал главный доктор, должно было делиться для приема между сановниками Департамента двора, и если болезнь считалась серьезной, то и между членами Верховного императорского совета. Родственник одного из сановников Департамента двора рассказывал впоследствии, что перед смертью у Гуансюя была обычная простуда. Он просмотрел рецептуру лекарств, прописанных Гуансюю, и диагноз, поставленный врачами, в котором указывалось, что пульс у императора был нормальным. К тому же кто‑то видел накануне Гуансюя вполне здоровым, стоявшим в комнате и с кем‑то разговаривающим. Поэтому все были крайне удивлены, услышав о тяжелой болезни императора Гуансюя. Еще более странным было то, что не прошло и двух часов с момента сообщения о его болезни, как распространился слух о кончине императора. Так или иначе, смерть Гуансюя произошла при весьма странных обстоятельствах. Если верить словам старого евнуха Ли Чананя, у Юань Шикая и князя Цина были тайные планы (устранение императора Гуансюя и назначение наследником престола сына князя Цина), и причем весьма тонко разработанные. По некоторым источникам, Юань Шикай подкупил доктора, дав ему 33 тысячи долларов, и тот прибегнул к яду».
Пу И в своих воспоминаниях пишет и другое: «Когда вдовствующая императрица Цыси поняла, что уже больше не встанет с постели, она не захотела умереть раньше Гуансюя и поэтому отравила его. Это тоже вполне вероятно».
Вторая версия. Утром 14 ноября 1908 г. главный евнух Ли Ляньин в сопровождении двух преданных людей явился во дворец Иньтай, где находился в заточении Гуансюй. Он положил перед императором орудия самоубийства: пилюли опиума, тонкий золотой лист (который кладется на губы и при дыхании плотно закрывает дыхательное горло, вследствие чего наступает удушение) и тонкий шелковый шнур. После этого он ушел, заявив, что вернется к часу дня, и если ни один из этих предметов не будет употреблен, то евнухи получат приказ задушить его.
Когда главный евнух вернулся, пилюль на столе не оказалось и Гуансюй лежал со слабыми признаками жизни. Скоро все было кончено.
Третья версия. В 3 часа пополудни 14 ноября 1908 г. вдовствующая императрица Цыси навестила серьезно больного императора Гуансюя во дворце Иньтай. Он находился без сознания и не узнал ее. Позже, когда Гуансюй пришел в сознание, слуги пытались уговорить его надеть церемониальное «одеяние долголетия», как это предписывалось делать правителям Срединного государства перед смертью. Согласно общепринятому обычаю, если возможно, больной должен надеть такое одеяние в самый последний момент расставания с жизнью. Считалось признаком несчастья, если «одеяние долголетия» надевали на человека после его смерти. Однако Гуансюй в знак протеста против грубого обращения с ним уклонился от совершения этого ритуала. В 5 часов вечера он умер в присутствии вдовствующей императрицы Цыси, его первой жены, его второстепенных жен и нескольких евнухов.
Какие можно сделать предположения из приведенных версий?
Первое предположение. Смерть была насильственной, и виновницей ее была Цыси. Она не могла простить Гуансгою его участия в реформаторском движении, поэтому, чувствуя приближение смерти, не хотела, чтобы власть перешла в руки молодого императора.
Второе предположение. Смерть была насильственной, и виновником ее были сторонники Юань Шикая. Если бы Цыси умерла раньше Гуансгоя, то он мог бы отомстить своим противникам – Юань Шикаю и другим за предательство и грубое с ним обращение: насильственная смерть Гуансюя освобождала их от наказания и возмездия.
Третье предположение. Гуансюй крайне ослабел телом, и его жизнь угасала. Смерть не была насильственной, но суровые условия жизни ускорили его кончину, и это было в интересах Цыси и ее приближенных, консервативных элементов.
15 ноября 1908 г. «Китайский благовестник» по случаю смерти Гуансюя опубликовал траурное извещение, в котором было сказано:
«Отличаясь слабой тщедушной комплекцией, государь с весны этого года почти беспрестанно хворал. Особенно тяжело было ему переносить летнюю жару и припадки малярии. К больному были вызваны восемь лучших врачей со всего Китая. Установив симптомы болезни, они предложили императору лекарства, которые не имели решительного действия, и державный страдалец продолжал испытывать страдания: тяжелое дыхание, кашель, отеки ног, ознобы, жар, бессонницу, отсутствие аппетита. Пониженная деятельность нервной системы послужила почвой для атрофии сердца».
Весть о кончине императора Гуансюя быстро распространилась по всему Запретному городу и многими была встречена с искренней печалью. Евнухи и солдаты становились на колени и горько оплакивали покойного повелителя. В глубоком трауре находились члены императорской фамилии. Даже главный евнух Ли Ляньин – самый преданный слуга вдовствующей императрицы – ходил с покрасневшими и заплаканными глазами.
Эту траурную картину Цыси поняла по‑своему: только она питала враждебные чувства к Гуансюю, а большинство проявляли к нему симпатии. По некоторым источникам, Цыси долго плакала и все время повторяла: «Я сделала много ошибок. Я сделала много ошибок».
Врачи, лечившие Гуансгоя, подверглись наказанию: они лишились официальной должности и им объявили порицания. Наместники провинций, рекомендовавшие таких врачей, были понижены в должности.
После смерти Гуансюя в его память были устроены большие траурные церемонии. Вдова императора и его наложницы отрезали несколько волос на голове, завернули их в специальную бумагу и вложили в правую руку покойного. Наследник трона Пу И также отрезал кончик своей косички, завернул в бумагу и вложил его в левую руку покойного императора. Гроб с телом Гуансюя был выставлен во дворце Небесной чистоты.
На второй день после смерти Гуансюя князь‑регент Чунь от имени малолетнего императора Пу И направил посланникам держав указ. В нем говорилось:
«Я имею честь сообщить Вашему превосходительству, что 14 ноября 1908 г. покойный император вознесся на драконе и стал гостем неба. Мы получили указания Цыси, великой вдовствующей императрицы, взойти на трон в качестве императора. Мы обращаемся с прискорбием к земле и небу. Мы протягиваем наши руки и оплакиваем нашу невозвратимую утрату. Падая ниц, мы уповаем на то, что покойный император занимал трон в течение 34 лет, почтительно придерживался обычаев его предков, получал милостивые указания вдовствующей императрицы; не пропуская ни одного дня, отдавая все свои силы, чтобы выразить почтительность небу; соблюдая законы его императорских предков, посвящал себя с большим усердием делу управления государства и делу любви к народу; распространял добродетель в служебных делах, изменяя законы на земле в интересах могущества государства, внедрял новые методы управления государством, которые вызывали восхищение как китайцев, так и иностранцев. Все, у кого в жилах течет кровь и сохранилось дыхание, не могут не оплакивать покойного и не быть взволнованным в высшей степени. Мы плачем кровавыми слезами и бьем себя по груди. Как мы можем еще выразить наши чувства!
Мы предаемся мыслям о нашей тяжелой ответственности и нашей слабости. Мы должны полагаться на большие и малые гражданские и военные чины Пекина и провинций, которые обязаны проявить дух бескорыстия и патриотизма, содействовать управлению государством. Наместники и губернаторы должны умиротворять народ, тщательно упорядочивать методы управления, дабы умилостивить дух покойного императора на небе. Это наше страстное желание».
Утром следующего дня после кончины Гуансюя вдовствующая императрица выглядела здоровой и даже несколько посвежевшей. Она созвала Верховный императорский совет, на котором выразила соболезнование Лун Юй – вдове покойного императора, говорила с князем‑регентом Чунем и его женой. От имени нового императора Пу И был объявлен указ, даровавший Лун Юй титул «новой вдовствующей императрицы» и право принимать участие в выработке важных государственных решений.
Цыси также готовилась покинуть земной мир. Она всю жизнь помнила как дурное предзнаменование поступок цензора У Кэду: он покончил жизнь самоубийством, как уже говорилось, на могиле императора Тунчжи, выражая несогласие с ее желанием сделать своего племянника Гуансюя наследником трона. В 1888 г. от Удара молнии загорелся алтарь Храма неба, а затем от молнии Сгорели главные ворота Запретного города. В последние годы ее царствования на Китай обрушилось много бед: война с Францией и Японией, движение за реформы под руководством Кан Ювэя, поддержанное императором Гуансюем, агрессия союзных армий восьми держав, унизительный Заключительный протокол 1901 г.
Все эти события рассматривались вдовствующей императрицей как гнев неба, выразившего неодобрение ее поступками.
Стараясь вымолить прощение у неба, Цыси в одном из последних указов писала: «Я, ничтожная личность, получив благословение императора Сяньфэна, заняла возвышенное положение во дворце в качестве его второй жены». И далее: «Вспоминая прошедшие 50 лет, в течение которых неустанно боролась во имя благоденствия нашей страны, отмечаю, каких малых результатов я достигла».
Цыси, как уже говорилось, любила сравнивать себя с богиней милосердия Гуаньпнь. Приезд в Пекин Далай‑ламы – живого воплощения будды в 1908 г. означал дурное предзнаменование. Два божества – богиня милосердия Гуаньинь и «живой будда» Далай‑лама не могли одновременно находиться в одном месте: в таком случае один из них должен покинуть землю, и Цыси пришлось удалиться в мир иной.
О ее последних днях один из свидетелей писал в своем дневнике: «Императрица Цыси страшно сердилась на себя и испытывала сильное страдание. Теперь она мучилась сознанием своей вины: была повинна в смерти императрицы‑сорегентши (Цыань), двух императоров (Тунчжи и Гуансюя), одной императрицы (Алутэ), одной императорской наложницы (Чжэнь Фэй), двух других молодых девушек, ставших наложницами. Размышляя о содеянном, она страшилась тяжелого возмездия за все ее преступления. 73‑летняя старая женщина настолько была возбуждена, что не раз теряла сознание».
В последние годы жизни вдовствующая императрица пристрастилась к опиуму. Она обычно курила его три раза в день: рано утром, после обеда и вечером перед сном. Особенно много опиума она принимала во время болезни, стараясь забыться от тяжелого недуга.
Чувствуя, как силы постепенно покидали ее, Цыси 15 ноября 1908 г. написала прощальный указ на имя малолетнего императора Ну И и его регепта князя Чуня, в котором есть такие слова:
«Оглядываясь назад и вспоминая прошедшие 50 лет, я осознаю, какие бедствия нам пришлось пережить внутри страны и от нашествия извне в жестокое время нашего престолонаследия. Моя жизнь никогда не протекала спокойно от забот. Но сегодня сделан определенный прогресс в сторону проведения необходимых реформ. Новый император является всего лишь младенцем. Он находится в таком возрасте, когда мудрое воспитание его имеет чрезвычайно важное значение.
Князь‑регент и все наши чиновники должны впредь направить свою совместную бескорыстную деятельность на укрепление основ нашей империи. Его величество должен посвятить себя изучению того, что в интересах государства, и воздерживаться от того, что пойдет ему во вред. Он может направить все свои усилия на учебу – и в будущем прославить славные дела предков – я искренне молюсь ныне за это.
Соблюдайте траур обо мне только 27 дней. Сделайте так, чтобы содержание этого указа стало известно повсеместно».
Она написала также следующее послание на имя князя‑регента Чуня:
«В данный моментуя безнадежно больна и чувствую, что не смогу поправиться. Впредь решение всех государственных дел поручается князю‑регенту. Если возникнут серьезные вопросы, то князь‑регент должен лично испрашивать советы у новой вдовствующей императрицы Лун Юй». Отправив это послание, Цыси вскоре лишилась сил и в 3 часа пополудни 15 ноября 1908 г. скончалась.
Цыси отчаянно боролась с неотвратимым недугом, однако ни ее воля, ни врачи, ни заклинания буддийских и даосских монахов не смогли предотвратить трагической развязки. И вот как описали эту развязку ее современники.
Когда родственники и близкие вдовствующей императрицы собрались в комнате, где она готовилась отправиться в «мир теней», ее уже одели в «одеяние долголетия» и короткий жакет с золотыми вышивками.
Соблюдая древние обычаи, родственники попросили ее сказать последнее напутственное слово. Напрягая слабеющие силы, умирающая тихо произнесла:
– Никогда не допускайте женщину к верховной власти в государстве. Никогда не позволяйте евнухам вмешиваться в управление государственными делами.
Затем Цыси вытянулась и повернула лицо в южную сторону, как это положено правителю, ждущему наступления смерти. Напряженно ловя воздух, все еще не желая расставаться с жизнью, которую страстно любила, Цыси постепенно теряла силы. Наконец прекратилось дыхание, но ее рот оставался открытым.
14 ноября 1908 г. на 37‑м году жизни не стало императора Гуансюя, а спустя день, 15 ноября 1908 г., на 73‑м году жизни удалилась в мир иной вдовствующая императрица Цыси.
Неожиданная смерть императора Гуансюя, назначение малолетнего Пу И наследником трона и кончина Цыси – все эти драматические события в жизни царствующего дома маньчжурской Династии произошли менее чем за 30 часов.
«По мнению китайцев, – писал в 1910 г. журнал „Вестник Азии“, – императрицу сломил новый дух: она не выдержала натиска новых условий и вместе с собой увлекла того, кто явился виновником ее несчастья на склоне лет, – императора Гуансюя. Смерть императрицы была встречена страной с нескрываемым удовольствием. Считали, что вместе с ней умерли все попытки ее сподвижников вернуть страну на путь старого порядка, вернее – беспорядка».
Для главного евнуха Ли Ляньина смерть Цыси была страшным ударом: он выглядел жалким и беспомощным. Говорили, что, следуя за ее гробом во время похорон, главный евнух непрерывно плакал.
Было ли это чувство искренней скорби по поводу смерти его повелительницы или чувство страха за неясное будущее, никто не мог определенно сказать.
Случилось так, что, оставшись без опоры, этот в прошлом самый влиятельный и грозный человек во дворе лишился почти всего своего имущества: оно было захвачено дворцовыми чиновниками. Только небольшая часть его была оставлена для семьи Ли Ляньина, и то благодаря вмешательству членов императорской фамилии.
Трудно оценить накопленные им несметные богатства. Только под его кроватью обнаружили слитки золота на сумму около 3 миллионов долларов.
Памятуя предательство Юань Шикая по отношению к несчастному императору Гуансюю, князь‑регент Чунь отстранил его от всех постов под видом болезни ног и выслал из Пекина: ему предлагалось отправиться для лечения на родину. Юань Шикай поселился в своем поместье в провинции Хэнань, где и ждал счастливой звезды. Его удаление считалось началом энергичной чистки чиновничьего аппарата, освежением затхлой и гнилой атмосферы, царившей вокруг трона.
Регентство великого князя Чуня носило чисто формальный характер: фактически власть в стране перешла в руки его старшего брата князя Цина (И Куана).
В день смерти Цыси от имени двухлетнего императора Пу И был опубликован указ:
«Мы пользовались в нашем детстве любовью и вниманием Цыси, великой вдовствующей императрицы. Наша благодарность безгранична. Нам повелели унаследовать трон. Мы глубоко были уверены, что благородная вдовствующая императрица с ее энергией доживет до 100 лет, поэтому мы хотели лелеять надежду и быть рады почтительно получать ее указания до того времени, когда наше правительство утвердится и государство станет сильным. Однако похоронный звон днем и ночью постепенно ослабил ее. Ей постоянно давали лекарство в надежде на ее выздоровление. Вопреки ожиданию она на драконе взлетела на небо. Мы неистово сетовали и плакали. Мы узнали из ее последнего завещания, что время траура ограничено до 27 дней. Мы не можем быть удовлетворены этим. Полный траур должен продолжаться в течение 100 дней, а половинный траур – в течение 27 месяцев с тем, чтобы наша горечь могла быть полнее выражена. Чтобы сдержать и рассеять паше горе, на первое место следует поставить дела государства. Мы не осмелимся вместе с тем пренебрегать повелением Цыси. Мы будем стараться сдерживать наше горе и ублажать дух покойной императрицы на небе».
19 ноября 1908 г. в траурном одеянии малолетнего императора Пу И в сопровождении 16 сановников во главе с князем‑регентом Чунем в пышном паланкине доставили в павильон покойной императрицы, где они поклонились гробу Цыси, а затем гробу покойного императора Гуансюя. После этого Пу И переодели: сняли траурное одеяние и надели парадный костюм. Его усадили в Тронном зале на престол лицом к югу. Один из сановников зачитал манифест о новом воцарении. Прочитанный манифест вложили в рот сделанной из золотой бумаги мифической птицы феникс, которая была эмблемой императрицы. Это означало, что высочайший манифест объявляется от имени императрицы. Его слушали стоя на коленях. А император‑мальчик в это время тоскливо озирался по сторонам, неутешно плакал и все повторял: «Мама, где мама…»
Свое восхождение на трон новый император Пу И, со слов родственников, описывает так:
«На третий день после моего появления во дворце Цыси скончалась. Прошло две недели, и девятого дня одиннадцатого месяца по лунному календарю была проведена „великая церемония восхождения на престол“, которую я испортил своим ревом.
Церемония проводилась во Дворце высшей гармонии. Вначале полагалось принять поздравления от офицеров дворцовой охраны, а затем уже принимать поздравления от гражданских и военных чиновников и знати. Короче, когда меня принесли во Дворец высшей гармонии и посадили на громадный высокий трон, терпение мое лопнуло. Отец, стоя на одном колене возле трона, держал меня обеими руками, чтобы я не дергался, а я сопротивлялся и кричал сквозь слезы: „Не хочу здесь! Хочу домой!“. От волнения у отца даже пот на лице выступил. Пока чиновники продолжали отбивать земные поклоны, мой плач усиливался. Отец пытался успокоить меня: „Не плачь, не плачь! Скоро все кончится!“.
После церемонии присутствовавшие на торжестве вели в кулуарах такие разговоры: Как можно было говорить „скоро все кончится?“ А что означало „хочу домой?“. От этих пересудов веяло пессимизмом, словно было обнаружено дурное предзнаменование».
* * *
Последние 20 лет своей жизни Цыси уделяла большое внимание сооружению мавзолея в Восточных горах, часто навещала это место, давала различные указания по поводу его строительства, не считаясь с расходами. В 1897 г., когда мавзолей был почти готов, она повелела его переделать, так как столбы из тикового дерева оказались недостаточно массивными и внушительными.
Ее мавзолей стоил колоссальных денег – 2,3 миллиона лянов серебра, значительно дороже мавзолея любого предшествующего маньчжурского правителя Китая. Могильный курган по форме напоминал курганы императоров‑предков, однако был значительно больше по размеру и богаче по отделке.
Предметом особой заботы Цыси был гроб, который состоял из двух частей: самого гроба и его футляра. Внутреннюю часть гроба сделали из сухих толстых кедровых брусков, пропитанных ароматической жидкостью; его окрасили бледно‑желтым лаком и задрапировали ярко‑желтым атласом, расшитым изображениями дракона и феникса. На дне гроба разместили всевозможные предметы: нефритовые камни различных цветов, бронзовые сосуды, золотую и серебряную утварь, дорогой фарфор, редкой породы жемчуг.
Пустые места под сокровищами заполнили древесным углем, благовонными предметами: камфарой, мускусом, сандаловым деревом. Это должно было предохранить тело от гниения и сохранить приятный запах.
Чтобы покойнице было «мягче» лежать, в гроб постелили три матраца: из бархата – подбитый атласом; из желтого атласа – расшитый драконами и облаками; из шелковичных коконов – расшитый девятью драконами.
Исхудалое тело покойной опустили в гроб, у ее изголовья положили нефритовый цветок лотоса, а у ног – нефритовые листья лотоса. Возле ее рук поставили 18 маленьких изображений будд, сделанных из жемчугов. Над ее бровями растянули четки из жемчугов, а все ее тело девять раз обвили длинной лентой с крупными жемчугами. Вокруг нее расставили 108 золотых и нефритовых будд, а у ног – нефритовые дыни, персики, яблоки, груши, абрикосы, финики и нефритовый кубок, из которого спускались драгоценные листья и цветы. По обеим сторонам тела покойной уложили ценное дерево с коралловыми листьями.
На покойную надели желтый атласный халат, отделанный жемчугом и украшенный драконами и буддийскими символами долголетия. Жакет и туфли также были отделаны жемчугом.
Разноцветный шелк разместили между телом покойной и стенками гроба. Сверху положили несколько шелковых одеял, на которых золотыми нитками вышили буддийские изречения.
Покойная стала обладательницей «семи удивительных предметов»: двух длинных связок янтарных бус; одного ожерелья из 180 больших жемчужин и из такого же количества разноцветных драгоценных камней; «наколки феникса» из 128 жемчужин; двух ослепительно‑белых нефритовых браслетов в форме драконов; жемчужных бус из 18 жемчужин особой формы и необыкновенного цвета; выполненных из жемчуга изображений солнца и луны. Эти «семь удивительных предметов» были самыми ценными из всех сокровищ, которые хранились в гробах императорских предков.
Внешнюю часть гроба покрыли лаком и украсили гравюрами с изображением знака долголетия и пионов. Обитый тремя слоями золотых пластин футляр гроба имел внушительные размеры: свыше 16 метров в длину, более 1,5 метра в ширину и около 2 метров в высоту. Его разукрасили гравюрами и задрапировали атласом с изображением золотых драконов.
Родственники и близкие в знак почтительности к Цыси пожертвовали большое количество ценных предметов, которые были захоронены вместе с ней.
Во Дворце безоблачного неба находился гроб с телом императора Гуансюя, а в просторном Тронном зале, задрапированном во все белое, – гроб Цыси. 20 девушек‑служанок и 30 чиновников низшего ранга дежурили у изголовья покойной повелительницы Китая. Все они были одеты в грубые белые халаты с белыми ремнями, белые войлочные туфли. В обязанность девушек‑служанок входило возложение жертвоприношений, которые состояли из маньчжурских и китайских блюд, вина, чая и любимых фруктов покойной.
Князья императорской крови поднимали кубки с валом, затем возливали его в специальную чашу, становились на колени и совершали девять земных поклонов. Чиновники из провинций оставались в это время стоять на коленях, снимали головной убор, как бы прося прощения за то, что отсутствовали в столице, когда дух Цыси покинул ее тело. После этого они выливали чашу с вином на лестницу террасы. Это называлось «вскармливать землю», которая якобы породила и правителя и жертвоприношения, и они теперь возвращались снова в землю.
При совершении церемоний попеременно присутствовали три высших буддийских и три даосских священнослужителя, а также 108 буддийских и 108 даосских монахов. Они были одеты в ярко‑красные и ярко‑желтые одеяния. За стеной Девяти драконов прибывшие из главных храмов Пекина музыканты исполняли траурные мелодии, били в ударные инструменты, играли на длинных тибетских трубах.
В опубликованном указе о траурных церемониях в связи с кончиной императора Гуансюя и вдовствующей императрицы Цыси говорилось:
«Проведение церемоний похорон усопшего императора и усопшей вдовствующей императрицы возлагается на Приказ церемоний.
Члены императорской семьи будут носить траурные одеяния.
Двухлетний император будет носить траурный халат и ходить с непричесанными волосами.
Женщины, живущие в императорском дворе, и женщины императорской крови будут носить траурные платья и иметь распущенные волосы.
В императорской опочивальне будет вывешен красный флаг и установлен шатер из ткани с вышитым драконом.
Все чиновники должны срезать красные ленты с головных уборов. В течение 27 месяцев никто из членов императорской семьи не имеет права вступать в брак. Чиновники не должны вступать в брак в течение 12 месяцев. Не должно быть никаких банкетов и музыкальных представлений. Члены семей не должны носить украшений.
Все чиновники, конфуцианские ученые и монахи должны собраться в столичном храме Шуньяньфу и в течение трех дней предаться оплакиванию.
Все простолюдины столицы должны исполнить следующее наставление: срезать все красные пуговицы с одежды, 100 дней не устраивать свадеб; не приглашать гостей, не играть на музыкальных инструментах и не брить головы; женщины 27 дней не должны носить украшений.
В течение 27 дней в храмах не разрешается молиться предкам. В каждом храме следует 1000 раз ударить в колокола с тем, чтобы вызвать похоронный звон».
Жены и наложницы не имели права в это время беременеть. Дети, зачатые в дни траура, объявлялись незаконнорожденными.
На территории императорского дворца из бумаги и папье‑маше была сделана огромная декоративная лодка. Ее остов и опорные части состояли из дерева и гаоляновых стеблей. Носовую часть лодки украшала массивная золотая голова дракона, а корму – огромный демон с искаженным от ярости ликом. На ее бортах нарисовали волны, на которых плавали цветы лотоса. На палубе разместили бумажные фигурки моряков, гражданских и военных чиновников, будд, девушек‑служанок, поваров, а также императорский трон.
Главным местом на лодке считалась почетная арка, ведущая к строению, напоминавшему фрагменты Летнего дворца. Бумажный дворец был сделан очень искусно, со всеми деталями, включая мебель и все убранство. На мачте лодки развевались флаги императора Гуансюя и вдовствующей императрицы Цыси.
В течение пяти дней эта декоративная лодка стояла для всеобщего обозрения, а затем была предана сожжению.
По обычаям предков, более почетное лицо хоронилось после менее почетного, поэтому император Гуансюй был похоронен 18 апреля 1909 г., а вдовствующая императрица Цыси – 9 ноября 1909 г.
Вначале гроб с телом покойного императора поставили во Дворце безоблачного неба. Князь‑регент Чунь, наследник трона Пу И, члены императорской семьи, вдова покойного Лун Юй и высшие сановники совершили прощальный ритуал перед гробом Гуансюя.
18 апреля 1909 г. рано утром гроб с телом Гуансюя поставили на катафалк, задрапированный желтым шелком, и 32 носильщика вынесли его за ворота императорского дворца. Его сопровождал князь‑регент Чунь с малолетним императором на руках.
Впервые в китайской истории иностранцам официально разрешили присутствовать при церемонии погребения императора Китая: были приглашены дипломатический корпус и все иностранцы с семьями, проживавшие в Пекине.
Траурное шествие началось примерно в 12 часов дня. Впереди погонщики вели верблюдов и лошадей, навьюченных юртами и мешками со старинной домашней утварью. Эти животные предназначались для жертвоприношений на могиле императора. За ними несли венки под балдахинами, задрапированными желтой материей. За венками следовал отряд монгольских солдат, а за ними – носильщики несли всевозможные атрибуты похоронной процессии: знамена, зонты, булавы, алебарды, красные, синие, желтые, белые и лиловые знаки из шелковой материи, расшитые драконами, фениксами и цветами.
За носильщиками шли музыканты, а за ними – отряд маньчжурских конников, вооруженных луками и стрелами.
Процессию замыкали послы со свитой, князь‑регент Чунь, принцы крови, высшие сановники. За ними на желтых громадных носилках под балдахином, шитым золотыми изображениями пятиглавых драконов, 120 носильщиков в красных халатах несли тело покойного императора Гуансюя. За его гробом шла рота маньчжурских войск.
Во время шествия похоронной процессии разбрасывали «жертвенные деньги», сделанные из бумаги, а бумажные изображения людей, лошадей, верблюдов, зверей, цветов и т. п. были сожжены на могиле покойного.
У ворот Фучэньмэнь вдова императора Лун Юй и ее окружение, встретив гроб на коленях, совершили обряд оплакивания. Траурная процессия, сопровождаемая небольшим количеством чиновников и евнухов, направилась к Западным курганам (Силин). Вместе с похоронной процессией сюда была доставлена утварь, которой пользовался покойный в последние дни его жизни. Она ничего не имела общего с императорской и ничем не отличалась от утвари простолюдинов.
Могильный курган для Гуансюя не был готов, поэтому его останки оставили в близлежащем храме, где они находились до захоронения.
Император Гуансюй умер 14 ноября 1908 г., а его погребение состоялось 18 апреля 1909 г. Вдовствующая императрица Цыси скончалась 15 ноября 1908 г., а ее погребение состоялось 9 ноября 1909 г. Столь продолжительный срок между смертью и погребением объяснялся тем, что требовалось время для выбора подходящего дня для захоронения. Этим делом занимались предсказатели.
Траурный ритуал в честь духа Цыси не прерывался ни на один День вплоть до ее захоронения. Один раз в течение 27 дней – в период лунного месяца – перед гробом раскладывали для пользования покойной в потустороннем мире шелковые и парчовые халаты, золотые и драгоценные вещи. Затем эти предметы клали в жаровню, уносили во двор и предавали огню.
Каждый день в течение года четырем князьям императорской крови вменялось в обязанность совершать траурный ритуал перед закрытым гробом: громко плакать и приносить жертвоприношения. Первый князь совершал этот ритуал утром, второй – в полдень, третий – вечером, четвертый – замещал любого в случае болезни.
9 ноября 1909 г. состоялась церемония перенесения покойной Цыси в мавзолей. В 5 часов утра гроб с телом покойной, покрытый желтым шелковым покрывалом, расшитым драконами, на огромном катафалке вынесли из дворца и понесли по направлению Восточных гор, расположенных в 70 километрах северо‑западнее Пекина.
Дорога, по которой двигалась похоронная процессия, была посыпана желтым песком на всем ее протяжении. По ее обочинам стояли солдаты и полицейские.
Гроб несли 84 человека – самое большое количество носильщиков, которые смогли пронести эту громоздкую ношу через городские ворота. Но как только похоронная процессия оказалась за пределами городской стены, количество носильщиков было увеличено до 120. Нести такую тяжелую ношу на большое расстояние носильщикам без смены было не под силу: их общее количество превышало 7 тысяч.
Впереди шли великий князь‑регент Чунь, его охрана, члены Верховного императорского совета, сопровождаемые штатом чиновников, за ними – члены дипломатического корпуса. Позади гроба двигалась по‑европейски вооруженная кавалерия, а за ней – большое количество верблюдов с погонщиками. Верблюды были навьючены разобранными юртами – они могли быть использованы для отдыха ночью во время четырехдневного шествия к месту захоронения.
Затем несли нарядно разукрашенные зонты, подаренные вдовствующей императрице при ее возвращении в Пекин из города Сианя в 1901 г. (зонты были сожжены во время ее погребения). Далее шествовали главный евнух Ли Ляньин, высшее духовенство ламаистской церкви и служители императорского двора. Они несли маньчжурские жертвенные сосуды, буддийские музыкальные инструменты и ярко расшитые знамена.
Кортеж сопровождали три украшенные колесницы, запряженные лошадьми с нарядными попонами. Колесницы были покрыты балдахином из желтого шелка, разрисованным драконами и фениксами. Несли также два паланкина по форме точно такие же, какие использовала Цыси при ее переездах (они были сожжены возле могильного кургана).
Князь‑регент Чунь сопровождал похоронную процессию на небольшом расстоянии за городскими стенами. Затем он вернулся во дворец, а процессия продолжала свой путь.
В 70 километрах от Пекина, в тихом месте, окруженном девственным сосновым лесом, возвышаются Восточные горы. Здесь находился заранее сооруженный для Цыси мавзолей, который примыкал к могиле ее покойного мужа императора Сяньфэна, а в западной части – могила сорегенши Цыань, когда‑то делившей с ней власть.
Гроб Цыси поставили на богато украшенное драгоценностями ложе с выгравированными фигурками девушек и евнухов, готовых вечно прислуживать своей повелительнице. Рядом стояли жертвенные сосуды из бронзы и фарфора, покрытые вышитыми свитками. У ее гроба разместили большое количество бумажных жертвоприношений: лодочку, «жертвенные деньги», фигурки чиновников, фрейлин, стражи, служанок, евнухов, трон, дворцовую обстановку и т. п. Эта бутафория под звуки молитв была сожжена со строгим соблюдением установленных обрядов.
Новая вдовствующая императрица Лун Юй – вдова умершего императора Гуансюя и дворцовые дамы выполнили последние церемонии внутри мавзолея Цыси, в то время как мужская часть императорской семьи совершила траурные поклоны снаружи. После исполнения траурных церемоний огромная каменная глыба, напоминавшая дверь, была спущена сверху вниз, и Цыси навсегда оказалась изолированной от живых.
«Зрелище в целом было чрезвычайно впечатляющим, – писала английская газета „Таймс“ 27 ноября 1909 г. – Со времени похорон императрицы У (700 г. н. э.), когда, как повествуют исторические записи, были заживо замурованы возле ее мавзолея сотни слуг, ни одна императрица Китая, говорили китайцы, не была похоронена с такой пышностью и помпезностью».
После захоронения Цыси ее дух «воплотился» в табличку предков, представлявшую собой покрытую лаком простую деревянную дощечку с выгравированными маньчжурскими и китайскими знаками, обозначавшими имя усопшей и время ее правления. Такую табличку со всеми почестями надлежало доставить в Храм предков, расположенный в Императорском городе.
Табличку уложили на роскошную колесницу, покрытую балдахином из императорского желтого шелка. Сопровождаемая большим эскортом кавалерии, траурная процессия медленно и торжественно совершила трехдневное «путешествие» от Восточных гор до Пекина. Каждую ночь делали остановки для отдыха, и табличку на это время уносили в специально построенный павильон. Руководитель церемонии, став на колени, почтительно «просил» табличку «покинуть» колесницу и «отдохнуть» в павильоне.
Дорога, по которой «шествовала» табличка духа Цыси, была приведена в образцовый порядок, и никто из простолюдинов не смел ступить на нее ногой.
Когда процессия со священной табличкой приблизилась к воротам столицы, князь‑регент и высшие сановники почтительно приветствовали ее, встав на колени; все движение было прекращено и на улицах воцарилась тишина; прохожие становились на колени, чтобы выразить почтительность покойной повелительнице.
Медленно и торжественно колесница проехала главные ворота Запретного города и направилась в Храм предков императоров маньчжурской династии – самое священное место в империи. Здесь табличку духа вдовствующей императрицы «пригласили» занять соответствующее место среди усопших девяти императоров и их 35 жен.
Но прежде чем поместить табличку духа Цыси, обычай требовал временно «удалить» из храма духов ее сына Тунчжи и ее невестки: считалось непочтительным совершать церемонию по случаю водворения духа родителя в присутствии табличек сына и невестки.
Высшие сановники от имени великого князя‑регента Чуня и малолетнего императора Пу И совершили земные поклоны. Было сделано девять челобитий перед каждой табличкой предков – всего около 400 земных поклонов. После этого таблички духов Тунчжи и его жены «попросили» занять прежние места, а табличка духа Цыси была поставлена рядом с табличкой ее сорегентши Цыань.
Упомянутая английская газета «Тайме» об этой церемонии писала: «Перенесение таблички духа Ее величества от могильного кургана в Восточных горах к месту постоянного нахождения – в Храм предков, в Запретный город, представляло собой в высшей степени впечатляющую церемонию и свидетельствовало о том, что культ предков занимает чрезвычайно важное место».
Могильный курган Цыси напоминал собой настоящую крепость: стены и потолок были настолько массивными и толстыми, что, казалось, представляли непреодолимое препятствие. Однако строители гробницы не учли одну важную деталь: они никак не могли предположить, что внутрь могильного кургана можно проникнуть снизу, т. е. со стороны пола, который не был достаточно мощным и толстым. Этим просчетом воспользовались грабители: спустя почти 20 лет после захоронения Цыси, в июле 1928 г., они проделали снизу гробницы проход, без особого труда взломали пол и оказались у ее гроба. Похищенные посмертные сокровища оценивались в огромную сумму – более 750 миллионов долларов!
Об ограблении императорских гробниц в книге Пу И «Первая половина моей жизни» говорилось следующее: «В долине Малань уезда Цзуньхуа провинции Хэбэй находятся Дунлинские гробницы – усыпальницы императора Цяньлуна и вдовствующей императрицы Цыси. Командир дивизии, а затем – корпуса 41‑й армии у Чан Кайши, бывший аферист и торговец опиумом Сунь Дяньин под видом проведения военных маневров направил свои войска в долину Малань, где по заранее намеченному плану с помощью своих солдат в течение трех дней и ночей совершил ограбление гробниц».
С покойницы были сняты дорогие украшения и одеяния, и она осталась лежать возле опустошенного смертного ложа, став беззащитной жертвой голодных собак. Когда об этом узнали преданные Цыси евнухи, они, рискуя жизнью, проникли в могильный склеп и осторожно уложили ее останки в опустошенный гроб. Купавшаяся в необыкновенной роскоши и бесценных сокровищах и мечтавшая прожить так же в потустороннем мире, Цыси лишилась всего: она осталась в простом грубом халате и без всяких украшений.
Какая ирония судьбы!
