Показать все теги
Клементина
В жизни Черчилля было много встреч, мимолетных и длительных, важных и не очень. Были среди них и судьбоносные. Например, 9[217] мая 1940 года, когда занимавший еще в тот день пост премьер‑министра Невилл Чемберлен пригласит в 10‑й дом на Даунинг‑стрит министра иностранных дел лорда Галифакса и военно‑морского министра Уинстона Черчилля. В ходе беседы будет решаться судьба как ее основных участников, так и всего Туманного Альбиона. На следующий день король Георг VI вызовет Черчилля в Букингемский дворец и предложит ему сформировать коалиционное правительство, включающее в себя представителей трех партий. Наконец‑то, спустя сорок лет после начала своей политической карьеры, Уинстон получил первый приз – правда, в условиях масштабного кризиса.
Что было дальше, хорошо известно, но нас сейчас интересуют события несколько другого рода. Летом 1904 года во время одного из приемов, организуемых лордом и леди Крю в роскошном особняке на Карзон‑стрит, Уинстон познакомится с девятнадцатилетней Клементиной Огилви Хозье. Мимолетная встреча, ничем не примечательная ни для самих участников, ни для других членов того бала, станет судьбоносной для Черчилля, а следовательно, и всей Британской империи, средоточием которой ему предстоит стать спустя тридцать шесть лет. Кто была новая знакомая Уинстона и почему их общение уже больше ста лет продолжает привлекать к себе столько внимания?
Клементина родилась 1 апреля 1885 году в семье полковника сэра Генри Монтагю Хозье и леди Бланч, старшей дочери десятого графа Д\'Эйрли. Как и в случае с Уинстоном, ее появление на свет станет большой неожиданностью для родителей. Застигнутая прытью своей дочери врасплох, леди Бланч будет вынуждена рожать в гостиной дома номер 75 по Гросвенор‑стрит.
Родители Клемми не утруждали себя соблюдением нравственных норм брака, а само понятие «семейной верности» было для них не более чем пустым звуком. Как вспоминала младшая дочь Черчилля Мэри:
– К концу своей жизни моя мать была убеждена, что не приходилась дочерью Генри Хозье.
И на это у Клементины были все основания. В обществе ходили слухи, что на момент расторжения брака у ее матери было девять (!) любовников.[218] Это же подтверждала и леди Бланч, открыто признававшаяся, что родила своих дочерей – Клементину и ее старшую сестру Кити – от капитана 12‑го уланского полка Джорджа Миддлтона (1846–1892), известного больше по прозвищу Гнедой. Миддлтон прожил яркую, но слишком короткую жизнь. В 1892 году он разобьется насмерть, упав с лошади во время одного из забегов на скачках с препятствиями.
Не соглашаясь с леди Бланч, некоторые исследователи приводят имя другого возможного кандидата на отцовство – Бертрама Митфорда (1837–1916), известного в то время дипломата, работавшего в британских посольствах в России, Японии и Китае. В 1871 году Бертрам будет назначен послом в Санкт‑Петербург, но вихрь лондонской жизни окажется для него намного дороже прекрасного творенья Петра. Вернувшись в Туманный Альбион, он получит один из министерских портфелей в правительстве Бенджамина Дизраэли с прекрасной возможностью начать политическую карьеру. Из последнего, кстати, так ничего и не получится. Лишившись поста так же легко, как он его и получил, Митфорд найдет свое истинное призвание – служение перу и бумаге. В 1890‑е годы Бертрамом будут написаны несколько неплохих книг, посвященных тем странам, где ему довелось побывать атташе.
После многочисленных скандалов в 1891 году родители Клементины решат расстаться. Сэр Генри, всегда являвший собой пример человека крайностей, в припадке гнева отречется от своих номинальных детей. Оставшись одна, леди Бланч окажется в затрудненном финансовом положении. Она будет вынуждена покинуть фешенебельный район Лондона и переместиться в менее дорогие апартаменты в Кенсингтоне. Также ее новыми местами обитания станут Сифорд в Сасексе и французский курорт Дьеп – столица казино и богатых англичан. Именно здесь Клементина выучит французский язык и будет давать частные уроки французского за два шиллинга и шесть пенсов.
Читая о многочисленных любовных похождениях как леди Бланч, так и леди Рандольф, нельзя не привести слова неподражаемого Ройя Дженкинса: «Просто феноменально, что Уинстон и Клементина – эти отпрыски ветреных дам – создали один из самых знаменитых в мировой истории брачных союзов, известный как своим счастьем, так и своей верностью».[219]
Но вернемся к торжественному приему на Карзон‑стрит. Уинстон приехал на него с леди Рандольф и готов был уже ввязаться в очередной спор по политическим вопросам, как его взгляд остановился на молодой девушке, скромно стоявшей в дверном проеме.
– Ма‑ам, а кто эта прекрасная мисс?
– Я не знаю, но постараюсь что‑нибудь про нее выяснить.
Спустя некоторое время Дженни вернулась с обнадеживающими новостями:
– Незнакомку зовут Клементина Хозье. Совершенно забыла, я ведь дружила с ее матерью леди Бланч. Не настолько, правда, хорошо, чтобы узнать Клементину, но достаточно, чтобы муж моей сестры сэр Джек Лесли стал ее крестным отцом.
Не успел Уинстон осознать услышанное, как Дженни тут же взяла его под локоть и подвела к дочери своей давней подруги.
Несмотря на всю предысторию и дружеские отношения родителей, молодые люди не произведут друг на друга особого впечатления. Встреча пройдет скромно, без лишних обещаний и обязательств. Черчилль молча уставился на юную девушку, чем ввел ее в краску. Как вспоминает впоследствии сама Клементина:
– Уинстон держался со мной слишком скованно. Он не только не решился пригласить меня потанцевать, но даже постеснялся проводить на ужин.[220]
Ситуацию разрядит один из ее поклонников. Он пригласит Клемми на танец. Не пройдет и минуты, как она уже закружится в ритме вальса, отвечая загадочной улыбкой на нескромный вопрос своего партнера:
– И что вас потянуло вступить в беседу с этим ужасным типом Уинстоном Черчиллем?[221]
На этом все и закончилось, вернее, началось. Молодые люди расстались на четыре года, с головой окунувшись кто в политические дебаты палаты общин, кто в устройство личной жизни.
Вспоминали ли они об этой встрече? Если и да, то Уинстон, скорее всего, журил себя за внезапную скованность, Клемми же изумлялась, что не перевелись еще скромники в Соединенном Королевстве. Единственное, о чем они, похоже, никогда не думали, так это о том, что им придется встретиться вновь.
В марте 1908 года леди Сент‑Хелье, больше известная за доброту и отзывчивость как Леди Санта‑Клаус, организовывала в своем особняке – доме номер 52 на Портленд‑плейс – званый обед, на который были приглашены одни из самых влиятельных людей того времени – военно‑морской министр лорд Твидмаут, знаменитый оратор и адвокат Ф. Е. Смит со своей женой Маргарет, видный парламентский обозреватель сэр Генри Люси, писавший для «Punch», богатая американская наследница мисс Рут Мур, на деньги которой будет восстановлен Чекерс, ставший спустя тринадцать лет загородной резиденцией британских премьер‑министров, а также западноафриканский колониальный администратор сэр Фредерик Лагард со своей женой Флорой Шоу, популярным в то время экспертом в области колониальной политики.
Был среди приглашенных и занимавший в то время должность заместителя министра по делам колоний тридцатитрехлетний Уинстон Черчилль. Он считал, что на вечере будет царить невероятная скука, поэтому решил предпочесть именитую компанию спокойному отдыху в теплой ванне. В дело вмешается его бессменный секретарь Эдди Марш, пристыдивший своего шефа. За десять лет до этого, в 1898 году, леди Сент‑Хелье оказала молодому лейтенанту Черчиллю большую услугу, посодействовав с устройством в состав суданской экспедиции. Принимая во внимание это обстоятельство, Уинстону ничего не осталось, как засвидетельствовать почтение и явиться на мероприятие, променяв тем самым спокойный отдых в ванне на 57 лет счастливого брака.
Среди именитой компании миссис Шоу была, похоже, последней, кто испытывал к Черчиллю хоть какую‑то симпатию, но именно к ней и решили посадить нашего главного героя, как всегда значительно опоздавшего к началу банкета. Другой его соседкой по столу оказалась двадцатитрехлетняя Клементина Хозье. Описывая ее внешний вид, корреспондент знаменитого светского журнала «The Bystander» восхищенно говорил:
– У нее обворожительные коричневые волосы и очень деликатные черты лица, блестящие серые глаза и восхитительный поворот головы. Ее плечи и шея несут в себе элемент исключительной грации и ненавязчивой силы греческого искусства.[222]
Так же как и Уинстон, Клементина чудом попала на данное мероприятие. Она совершенно не хотела ехать на прием к своей тетке, у нее было вышедшее из моды платье, к тому же, как нарочно, куда‑то подевались бальные перчатки. Единственной причиной, почему она все‑таки появилась на приеме, стало суеверие: без нее за столом присутствовало бы тринадцать человек – скверная примета согласно английским поверьям.[223] В ходе приема Уинстон немало удивил присутствующих. Вместо того чтобы вступить с миссис Шоу в жаркий спор по поводу очередного колониального вопроса, Черчилль обратил все свое обаяние на Клементину. Когда застолье подошло к концу и женщины отправились в залу музицировать и вести светские беседы, мужчины собрались в свой кружок, обсуждая последние новости мира политики. Все ждали от Уинстона привычного красноречия, но он вновь удивил собравшихся своим молчанием и нескрываемым беспокойством. Постоянно поглядывая на часы, он только и искал удобного повода, чтобы примкнуть к женской половине общества и продолжить незаконченный разговор с мисс Хозье. Когда мужчины стали расходиться, Уинстон быстрым шагом направился к своей новой знакомой.
– Вы читали мою книгу «Лорд Рандольф Черчилль»? – начал он.
– Нет.
– А если я вам ее завтра пришлю, тогда прочтете?
Клементина согласилась, но Уинстон так и не выполнил своего обещания. Как вспоминала она спустя годы, подобная безответственность произвела на нее «дурное впечатление». В целом же он показался ей «очень интересным».[224]
Но все это уже было не так важно. Ставший жертвой проказника Купидона, Черчилль был поражен красотой, умом и обаянием своей новой знакомой. Его не зря называли «молодым спешащим человеком»: [225]11 апреля он убедил свою мать пригласить леди Бланч с ее очаровательной дочерью в арендуемый особняк в Солсбери Холл. Новая встреча лишь еще больше сблизила молодых людей. Черчилль предложил ей продолжить общение:
– Мне очень понравилась наша беседа в это воскресенье. Что за утешение и наслаждение встретить столь умную и благородную молодую девушку. Я надеюсь, мы еще встретимся и узнаем друг друга получше. По крайней мере, я не вижу особых причин, почему бы нам не продолжить наше совместное общение.[226]
Жизнь Черчилля всегда была насыщена событиями, и апрель 1908 года не стал исключением. В начале месяца премьер‑министр сэр Генри Кэмпбэлл‑Баннерман, измученный тяжелой болезнью, подал в отставку, передав правление своему преемнику по либеральной партии Генри Герберту Асквиту. Последний сделал некоторые изменения в составе правительства, предложив Уинстону портфель министра торговли.
Согласно политической традиции[227] вновь назначенный член кабинета министров должен был заново переизбираться в парламент. В который уже раз Черчиллю придется совмещать несовместимое – любовь и политику. Не обойдется, конечно, и без сюрпризов. Обычно переизбрание, представляющее собой весьма формальную процедуру, проходило практически без участия противоположной партии. Но только не в этот раз. Консерваторы не забыли и не простили Уинстону смену партии в 1904 году. А после сокрушительного поражения в 1906 году ни о каком снисхождении не могло быть и речи.
Тори выставят достойного кандидата в лице Уильяма Джойнсона‑Хикса. Не самым удачным окажется и избирательный округ Уинстона – северо‑западный район Манчестера. Патриций по рождению и аристократ по духу, Черчилль составлял разительный контраст со своим электоратом, большинство которого приходилось на шахтеров и выходцев из рабочих семей. Посетив первый раз свой избирательный округ, он скажет Эдди Маршу:
– Представь себе, жить на одной из этих улиц – никогда не видеть ничего прекрасного – никогда не есть ничего вкусного – никогда не говорить ничего умного .[228]
Отдаваясь политике, Черчилль не забывал и про личную жизнь. Боясь потерять Клементину, он завалил ее подробными отчетами с места событий: «Сражение в Манчестере достигло наполеоновских масштабов. Боюсь, электорат ко мне не слишком расположен».[229] Уинстон не зря выражал беспокойство. Подсчет голосов, состоявшийся 23 апреля, окажется неутешительным для молодого члена кабинета министров. Ему не хватит 429 голосов, чтобы сохранить свое место.
Прошло всего четыре года, как Черчилль «пересек» зал заседаний в палате общин, перейдя из лагеря консерваторов в стан либералов.[230]
Политики и раньше меняли партии и не гнушались этим и после, но поведение Уинстона глубоко задело представителей тори, называвших его теперь не иначе как «бленхеймская крыса». Сокрушительное же поражение консерваторов во время выборов 1906 года и успешная карьера Черчилля лишь подлили масла в огонь. Они только и грезили, чтобы отомстить своему обидчику. Поэтому, когда Джойнсон Хикс положил Уинстона на лопатки, радости тори не было конца. «Уинстон Черчилль пролетел, ПРОЛЕТЕЛ, ПРОЛЕТЕЛ!» – восклицала «Daily Telegraph», больше известная за свои проконсервативные взгляды как «Daily Torygraph».
Сам же виновник «торжества» смотрел на происходящее с необычным для себя хладнокровием. Делясь впечатлениями с Клементиной, он признавался:
– Если бы я выиграл выборы сегодня, то, скорее всего, проиграл бы на всеобщих выборах. Раз уже это случилось, то теперь мне ничего не остается, как найти безопасное место на долгие годы.[231]
И таким «безопасным» округом станет Данди, известный своим судостроением, льном, джемом и кексами. Весной 1908 года Уинстон одержит там победу, продолжив свою парламентскую карьеру.
Обо всем этом Клементина, находившаяся в тот момент в Италии, узнавала через главного участника событий, в письмах которого политика мирно уживалась с замечаниями личного характера: «Как бы я хотел, чтобы ты была здесь. Думаю, тебе бы понравилось. У нас была веселая вечеринка и волнующая неделя. Жизнь, несмотря на всю ее неполноценность, бывает подчас очень забавной. Напиши мне снова. Я одинокое создание в самом центре толпы. Будь ко мне добра».[232]
Отсутствие Клементины в Англии нисколько не скажется на характере их взаимоотношений, которые будут развиваться на удивление быстро.
4 августа Уинстон уже присутствует на свадьбе, пока, правда, не своей, а брата Джека, выбравшего себе в жены леди Гвендолин Берти. После брачной церемонии Черчилль вместе со своими друзьями остановится в загородном доме своего кузена капитана Фредерика Геста. Посреди ночи отопительная система, совсем недавно установленная в особняке, даст сбой – и начнется пожар. Спустя всего десять минут все здание будет охвачено рыжими языками пламени. Все повыскакивают из своих постелей и соберутся на поляне перед домом. Не дожидаясь приезда пожарной бригады, Уинстон наденет на себя металлический шлем и примется командовать тушением пожара.
Первое, что необходимо было сделать, спасти как можно больше ценных вещей. Никто из присутствующих так толком и не смог дать вразумительного ответа, где эти вещи находятся. Личный секретарь Черчилля Эдди Марш вбежал в первую попавшуюся комнату и, увидев там какие‑то книги, принялся выкидывать их в окно. Как потом выяснится, это была всего лишь библиотека прислуги, бесценные же манускрипты Елизаветинской эпохи навсегда превратятся в пепел.
Уинстон также забрался в дом и стал выбрасывать разные вещи. Как вспоминает оказавшийся неподалеку журналист местной газеты «Nottingham Daily Express»:
– Ему просто чудом удалось избежать гибели. Когда он принялся выносить из здания очередную пару бюстов, за его спиной обрушилась крыша. Задержись он на секунду, и он был бы погребен под обломками.[233]
Едва добравшись до письменного стола, Черчилль ту же поведает о своих приключениях новой возлюбленной: «Пожар был великолепным развлечением, мы здорово повеселились. Жаль лишь, что подобное веселье обходится слишком дорого».[234] Безрассудная смелость, проявленная нашим главным героем в критический момент, произведет огромное впечатление на молодую девушку. Похоже, он все больше стал походить на мужчину ее мечты или, наоборот, мечта все больше стала походить на Уинстона.
После почти пяти месяцев ухаживания, в начале августа 1908 года, Черчилль решил пригласить свою возлюбленную в родовое поместье герцогов Мальборо, в Бленхейм. Парламент как раз удалился на летние каникулы, так что свободного времени было теперь предостаточно. Клемми не разделяла энтузиазма своего кавалера, она предполагала, что в замке будет много гостей, к тому же ей, как всегда, нечего было надеть. Происходя из аристократического, но обедневшего рода, Клементина с детских лет привыкла жить скромно, и поэтому недостаток бальных платьев в ее гардеробе было вполне обычным явлением. Для Уинстона же, всю свою жизнь считавшего, что деньги только и предназначены для того, чтобы их тратить, все эти мелочи не имели никакого значения.
Пытаясь переубедить Клементину, Черчилль напишет ей: «Если бы ты только знала, как я хочу увидеть тебя в этот понедельник. Мне так хочется показать тебе это удивительное место. В его прекрасных садах мы сможем уединиться и обсудить все на свете. Всегда твой У.».[235] За первым письмом тут же последует второе, в котором Уинстон расскажет своей возлюбленной об ее «странном и таинственном взгляде», секрет которого он «так и не может разгадать».[236]
В конечном итоге, поняв, что больше всего Уинстона волнует разговор наедине, а не пышный бал в Бленхеймском дворце, Клементина согласится. Уже когда поезд тронется от Паддингтонского вокзала и, набрав скорость, помчится к Оксфорду, она достанет лист бумаги, перо и чернильницу, чтобы написать своей матери несколько строк: «Я чувствую себя ужасно робкой и очень усталой».[237] На самом деле, ей нечего было стесняться. Черчилль, ждавший возлюбленную у железнодорожной станции в Оксфорде, сидел за рулем своего нового автомобиля, с шоферскими очками на лбу, и нервничал еще больше.
Два дня он будет водить Клементину по прекрасным окрестностям графства Оксфордшир, так и не решившись сказать ей о главном. На третьи сутки Уинстон настолько отчается в себе, что не захочет даже вылезать из постели. Клементина же терпеливо будет ждать его внизу за столом, пить чай и серьезно раздумывать, не вернуться ли ей в Лондон. Заметив немного отрешенный взгляд своей гостьи, герцог Мальборо тут же поднялся в спальню к своему кузену.
– Уинстон! – пытаясь сделать сердитое выражение лица, произнес Санни. – Вставай немедленно и сегодня же признайся Клементине во всем. Боюсь, тебе больше не представится такой возможности.
Уступив доводам девятого герцога Мальборо, Черчилль предпримет последнюю попытку – поведет свою возлюбленную в розарий. Когда они бродили по аллеям сада, в небе разразилась гроза, и начался сильный ливень, который заставил их укрыться в храме Дианы – небольшой каменной беседке, расположенной на холме около озера.
С полчаса они просидели молча. Атмосфера накалялась. Клементина бросила взгляд вниз и увидела медленно ползущего жука. В ее голове промелькнуло: «Если этот жук доползет до трещины, а Уинстон так и не сделает мне предложения, значит, он не сделает его никогда».[238]
Судя по дальнейшему развитию событий, Черчилль оказался проворнее.
Уинстон преподнес своей будущей невесте «самое замечательное кольцо» с огромным красным рубином и двумя бриллиантами. За тридцать пять лет до означенных событий, когда лорд Рандольф делал аналогичное предложение юной Дженни Джером, он подарил ей три великолепных кольца. Одно из них было бриллиантовым, второе с бриллиантами и сапфиром, третье с бриллиантами и рубином. Леди Рандольф выбрала первое. Оставшиеся же кольца были сохранены, чтобы будущие сыновья – словно они уже тогда знали, что их будет двое, – могли торжественно передать подарок своим невестам. Гвенделин Берти выбрала с сапфиром, оставив Клемми его рубинового близнеца.[239]
Предстоящую свадьбу назначат на середину сентября. Но пока данное событие решат держать в строгом секрете. Однако уже по возвращении во дворец Уинстон не сдержится и расскажет обо всем своему близкому другу Ф. Е. Смиту. Так что уже вскоре весь Бленхейм узнает о предстоящей помолвке.
Вечером перед сном Клемми нарисует своему жениху любовное послание – большое сердечко с надписью «Уинстон» внутри. В течение нескольких дней, пока будущие молодожены гостили у девятого герцога Мальборо, все слуги только и занимались тем, что носили по длинным коридорам Бленхеймского дворца бесчисленные письма, которыми влюбленные обменивались друг с другом.
«Моя дорогая.
Как ты? Я шлю тебе мою лучшую любовь. Я только что встал, не желаешь прогуляться со мной после завтрака в розарии?
Всегда твой У.».
«Мой дорогой. Я в полном порядке и с огромным удовольствием прогуляюсь с тобой в розарии.
Всегда твоя Клементина».[240]
В связи с тем, что официальный отец Клементины, сэр Генри Хозье, скончался за год до означенных событий, руки Клементины придется просить у леди Бланч. Обращаясь к будущей теще, Черчилль скажет:
– Я не богат и не слишком влиятелен, но я люблю вашу дочь и считаю это чувство достаточно сильным, чтобы взять на себя великую и священную ответственность за нее. Я считаю, что смогу сделать ее счастливой, дав ей необходимый статус и положение, достойные ее красоты и добродетелей.[241]
Узнав о помолвке, миссис Хозье одобрит выбор Клементины. Она хорошо знала семью Уинстона и была немало наслышана о любовных отношениях его родителей – когда лорд Рандольф влюбился в Дженни с первого взгляда и, несмотря на, мягко говоря, скептичное отношение со стороны обоих родителей, взял ее себе в жены. Похоже та же ситуация произошла и с его старшим сыном. Разве что он влюбился в Клементину не с первого (в 1904 году), а со второго раза.
Делясь новостями со своей свояченицей Мэйблл Эйрли, леди Бланч сообщит ей:
– Клементина обручилась с Уинстоном Черчиллем, они собираются пожениться. Трудно сказать, кто из них влюблен больше. Зная характер Уинстона, думаю, что он. Весь мир наслышан о его великолепных умственных способностях, но какой он очаровательный и любящий в частной жизни.
Во время же беседы со своим старым другом, поэтом Вилфридом Блантом, мать Клементины так будет описывать будущего зятя:
– Он так похож на своего отца. Уинстон унаследовал некоторые его недостатки и все добродетели. Он мягкий, добрый и очень нежный к тем, кого любит.[242]
С леди Бланч согласится и ее мать леди Эйрли. Узнав о помолвке своей внучки, она воскликнет:
– Уинстон так любит свою мать… мне кажется, что хорошие сыновья всегда становятся хорошими мужьями. Клементина поступила мудро. Пусть она следует за ним, я не стану возражать.[243]
Вернувшись во дворец после визита к леди Бланч, любовные послания вновь полетят по многочисленным бленхеймским коридорам.
«Моя дорогая, я надеюсь, что ты спала крепко. Я же лег только после часа ночи. Мы долго беседовали с Санни, обсуждая его дела.[244] Скажи, ты собираешься вставать к завтраку или еще понежишься. Кстати, я шлю тебе массу любви и четыре поцелуя от всегда преданного тебе Уинстона».
«Мой дорогой, я никогда еще не спала так хорошо и не видела столь чудных снов. Я как раз собиралась сейчас спуститься вниз.
Клементина».[245]
В субботу 15 августа Уинстон официально объявит о предстоящей свадьбе.
– Не могу тебе описать мое счастье. Мне даже трудно поверить, что все это правда, – признается Клементина своей тетке Мэйбл.[246]
Другие же будут гораздо менее уверены в безоблачном счастье предстоящего брака.
– Из этого ничего не выйдет, никто не сможет ужиться с Уинстоном, да и Клементина достаточно самостоятельна, чтобы он позволил ей оставаться такой, – перешептывался высший свет, когда речь заходила об их свадьбе.
– Данный союз продлится шесть месяцев, не больше, – предсказывал лорд Розбери, – брак распадется, потому что Черчилль совершенно не создан для семейной жизни.[247]
Подруга Уинстона, Вайолетт Асквит, будет еще более откровенна. Обращаясь к кузине Клементины, Венете Стэнли, она признается, не скрывая своей ревности:
– Для Уинстона жена – это не более чем украшение. Я полностью согласна с моим отцом,[248] что это катастрофа для них обоих. Уинстон не особенно желает – хотя и нуждается в жене, способной сдерживать его выпады и вовремя останавливать от очередного промаха. [249]
Пока друзья высказывали свои мнения, журналисты упражнялись в острословии. Один карикатурист изобразил Уинстона с чулком в правой руке, подписав внизу: «Теперь новым направлением деятельности мистера Черчилля станут чулочные изделия»,[250] недвусмысленно намекая на отношение общества к предстоящей свадьбе.
В какой‑то момент сомнения одолеют и Клементину, решившую в самый последний момент отменить брачную церемонию. Была ли это реакция на всевозможные мнения, наполнившие лондонский воздух, словно сизый туман, или прямое следствие физического и душевного истощения, нарастающего, словно снежный ком, с приближением ко дню X? Возможно, и то и другое. Главная же причина крылась в женихе, вернее, в его деятельности. Как вспоминает их младшая дочь Мэри:
– Уже тогда моя мать смогла разглядеть лицо единственного соперника, который на протяжении всех пятидесяти семи лет замужества будет стоять между ними.[251]
Под данным «соперником» подразумевалась общественная и политическая деятельность Уинстона, составлявшая не только смысл, но суть его жизни.
Увидев сомнения Клементины, в дело вмешался ее брат Билл, попытавшийся объяснить сестре, что безнравственно будет отказываться от собственных обещаний. К тому же Клемми уже трижды разрывала помолвку;[252] сделав так в четвертый раз, она могла навлечь на себя большие неприятности. Уинстон также не остался в стороне и со всей присущей ему энергией стал убеждать свою возлюбленную, что им предназначено идеальное будущее.
Были ли данные сомнения по‑настоящему серьезными? Скорее всего, нет. Клемми сразу же полюбила Черчилля:
– И как я только жила все эти двадцать три года без тебя? Все, что произошло за пять последних месяцев, кажется мне каким‑то прекрасным сном.
Уинстон отвечал ей взаимностью:
– У меня просто нет слов, чтобы передать тебе любовь и радость, которые переполняют меня, когда ты находишься рядом.[253]
Считая, что коллеги по работе и близкие друзья должны узнать о предстоящей свадьбе не из газет, Черчилль с каждым поделится своей радостью. Сообщив новость друзьям‑мужчинам, Уинстон не забудет и про женскую половину. Так, например, обращаясь к Памеле Плоуден, он заметит:
– Я собираюсь жениться на Клементине. Скажу тебе теми же словами, что и ты мне, когда выходила замуж за Виктора: мы должны всегда оставаться лучшими друзьями.
К сожалению, ответ Памелы не сохранится, зато до нас дойдут другие поздравления. Узнав о предстоящей свадьбе, Мюриель Уилсон поздравит своего бывшего возлюбленного:
– Я ужасна рада, что ты женишься. Я отлично знаю, как ты бываешь временами одинок и каким подспорьем станет для тебя жена. Поздравь от меня Клементину, тебе же я от чистого сердца желаю удачи и счастья.
К ней присоединится и Полли Хэкэт:
– Поздравляю тысячу раз и желаю тебе бесконечного счастья.
Среди поздравивших Черчилля был и его старый коллега по консервативной партии лорд Хью Сесил.
– Свадьба окажет на тебя благоприятное влияние и в ментальном, и в моральном, и в политическом плане. Холостяки обычно воспринимаются как морально неустойчивые. Кстати, кто будет твоим шафером?
– Точно пока не знаю, – с некоторой беззаботностью ответит Уинстон.
– Тогда я с радостью готов взять на себя столь ответственную миссию, – тут же предложит Сесил.
Отказываться было глупо, да Уинстон и не собирался.[254]
Венчание состоится 12 сентября в два часа пополудни в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, где чуть меньше года назад, 18 сентября 1907 года, в брак вступили автор Шерлока Холмса сэр Артур Конан Дойл и его многолетняя любовь Джин Леки. В отличие от прошлогодней церемонии у Черчиллей все было организовано по высшему разряду. В сентябре парламентарии ушли на каникулы, поэтому большинство видных государственных деятелей того времени не смогли присутствовать на церемонии, предпочтя ей законный отдых в загородных резиденциях. Одним из немногих исключений станет Ллойд Джордж, с которым Уинстон не преминет завести в самый разгар брачной церемонии разговор о насущных проблемах государственного управления.
Недостаток именитых политиков с лихвой компенсируется обычными гражданами, пришедшими в субботний день засвидетельствовать свое почтение. Причем желающих окажется так много, что для сдерживания многотысячной толпы придется пригласить полицейских.
За двадцать минут до начала церемонии к церкви Святой Маргариты, украшенной бесчисленными пальмами, хризантемами и лилиями, подъедет автомобиль жениха, откуда выйдут Черчилль и его шафер Хью Сесил. Внешний вид Уинстона будет неодобрительно встречен в некоторых средствах массовой информации. Так, например, корреспондент журнала «Портной и закройщик» воскликнет: «Это одно из самых неудачных свадебных одеяний, которые можно себе только представить. Жених больше напоминает принаряженного кучера».[255]
Другие издания будут менее привередливы. Например, «Westminster Gazette» напишет в своем номере от 12 сентября: «Черчилль одет в обычный свадебный костюм – высокий цилиндр и сюртук».[256]
Появление жениха вызвало приветственный возглас у собравшихся лондонцев, оглушительным ревом пролетевший по Парламентской площади и Уайтхоллу. Услышав крики толпы, Черчилль улыбнулся и быстрым шагом проследовал через ризницу в церковь. Пройдя мимо рядов, он поклонился родственникам невесты, пожал руку герцогине Мальборо и принялся ждать свою благоверную, явно опаздывающую к началу мероприятия. Биг Бен уже пробил два, а невесты все еще не было. Уинстон принялся нервно потирать руки, то хватаясь за часы, то растерянно оборачиваясь и смотря на вход: «Неужели Клементина и вправду передумала в самый последний момент и не приедет на церемонию?»
На самом же деле все было намного банальнее. Как потом выяснилось, Уинстон зря беспокоился. Считая, что особняк леди Бланч в Кенсингтоне слишком мал, чтобы собрать там гостей, а холостяцкая квартира Черчилля в доме номер 12 по Болтон‑стрит совершенно не пригодна для свадебной церемонии, банкет решили провести в роскошном особняке на Портленд‑плейс, который благородно предоставила молодой невесте ее тетка леди Сент‑Хелье. За день до свадьбы Клемми переехала на Портленд‑плейс, где и провела предпразничную ночь.
Проснувшись утром 12 сентября в непривычном для себя месте, Клементина испытала щемящее чувство тоски и одиночества. Как это ни банально звучит, но ей захотелось домой – по‑человечески простое и по‑житейски трудно осуществимое решение. В ночь перед свадьбой вся одежда Клемми была отправлена в мусор. У нее был лишь торжественный свадебный наряд, в котором путешествовать по лондонским улицам было невозможно. Оказавшись в тупиковой ситуации, Клементина обратилась за помощью к одной из горничных, которая согласилась одолжить ей свою одежду.
Клемми быстро надела новое платье, тихо проскользнула в заднюю дверь, села в автобус и отправилась в Кенсингтон. Нетрудно представить, как удивились родственники Клементины, когда увидели ее в странном наряде. Последовали расспросы, ответы и долгожданный завтрак, прошедший, как и следовало ожидать, в атмосфере всеобщего оживления, шуток и разговоров. По окончании трапезы Клементина поехала обратно на Портленд‑плейс и только оттуда, облачившись в свадебное платье, отправилась на торжественную церемонию в церковь Святой Маргариты.[257] В пять минут третьего в сопровождении своего двадцатилетнего брата Уильяма она быстрым шагом вошла в церковь, вызвав вздох облегчения у ее благоверного и всех присутствующих.
На Клементине было сверкающее платье из белого атласа со струящейся белой фатой из нежного тюля, корона из флердоранжа и бриллиантовые серьги, подарок жениха. В руке она несла букет из лилий и мирты, а также молитвенник, перевязанный лайковой лентой.
Заиграл орган, исполняя свадебный марш Рихарда Вагнера из оперы «Лоэнгрин». Затем вступил хор, спев известный гимн «Веди нас, Отец Небесный», – и молодые медленным шагом подошли к алтарю, где их уже ждали епископ доктор Эдвардс и настоятель Манчестерского собора епископ доктор Уэллдон, бывший директор школы Хэрроу, где Уинстон провел свои юные годы. Также среди гостей, присутствующих в церкви, был и другой преподаватель Хэрроу, мистер Си Пи Эйч Майо, с которым Черчилль занимался математикой во время своего поступления в Сэндхерст.
Вступительную речь произнес епископ Уэллдон:
– Солнце освещает ваш сегодняшний союз. Позвольте мне напомнить, как много вы будете значить друг для друга в грядущие дни, в которых солнечные часы будут чередоваться с унынием и мраком. В жизни любого государственного деятеля наступают моменты, когда он всецело зависит от любви, понимания и глубочайшей симпатии своей жены. Благотворное влияние, которое оказывают жены на наших государственных мужей, это одна из ненаписанных глав английской истории. Пусть ваши жизни станут благословением друг для друга и для всего мира.[258]
В отличие от своего коллеги доктор Эдвардс выглядел не слишком убедительно. Его слабый голос едва долетал до четвертого ряда. Как вспоминал один из очевидцев, под монотонные причитания епископа «тоска овладела каждым из присутствующих». И вдруг всеобщее уныние прорезал резкий и громкий голос:
– Я, Уинстон Леонард, беру тебя, Клементину Огилви, себе в жены.
Первыми новобрачных поздравили министр финансов Ллойд Джордж, предполагаемый отец невесты Бертрам Митфорд, а также леди Рандольф и графиня Эйрли. Даже суфражистки, преследующие Черчилля по всей стране, объявили на день свадьбы перемирие, и некоторые из них лично присутствовали в церкви, чтобы поприветствовать молодоженов. Боясь, что церемония превратится в демонстрацию за предоставление женщинам избирательных прав, Уинстон заранее позаботился о безопасности, рассадив в разных частях церкви полицейских в штатском. Однако все обошлось. Ярые сторонницы прав женщин вели себя достойно, и если кто‑то из них повышал голос, то только для того, чтобы вместе со всеми поздравить новобрачных.
После окончания церемонии молодожены спокойно вышли из здания церкви и быстрым шагом направились к ожидающему их автомобилю. Как вспоминал обозреватель журнала «The World»:
– Все было сделано с такой поспешностью и простотой, как будто свадьба была для них каждодневным явлением.[259]
Полиция не смогла сдержать напора толпы, и несколько сотен человек, прорвавшись через заслоны, окружили машину жениха и невесты, доставив шоферу немало волнующих минут. На всем пути следования брачного кортежа по Уайтхоллу и Риджент‑стрит новобрачных встречали восторженные жители Лондона, выкрикивая в их адрес приветствия и поздравления. Как вспоминала впоследствии Клэр Шеридан, «…больше всего я запомнила толпы людей, собравшихся на всех улицах от церкви Святой Маргариты до Портленд‑плейс. Все это было настолько же искренне, как будто они приветствовали короля и королеву».
Повсюду раздавались крики, каждый следующий громче предыдущего:
– Старый добрый Уинни!
– Благослови Господи Уинни![260]
Торжественная процессия медленно подъехала к дому номер 52 на Портленд‑плейс. По предложению Клэр Шеридан вместо привычного риса дорогу новобрачных устлали лепестками роз. На свадебном банкете, который украшал полутораметровый торт весом в сорок килограммов, присутствовали свыше тысячи трехсот человек, включая сына знаменитого Дядюшки Джо Остина Чемберлена, лидера консерваторов Артура Бальфура и конечно же Дэвида Ллойд Джорджа.
Среди многочисленных подарков, которые получили молодожены, был огромной серебряный поднос, с выгравированными на нем подписями всех коллег Уинстона по правительству, серебряные столовые приборы в георгианском стиле от либеральной ассоциации города Данди, депеши его великого предка герцога Мальборо, от министра иностранных дел Эдварда Грея, а также знаменитые «Разговоры с герцогом Веллингтоном» и десятитомное собрание сочинений Джейн Остин от премьер‑министра Герберта Асквита с дарственной надписью на третьем томе.
Кроме того, среди подарков были часы для путешествий, антикварные серебряные подсвечники, серебряные подносы, золотые и бриллиантовые драгоценности от семьи Ротшильдов, роскошная Библия от заместителя лорда‑мэра Манчестера, две серебряные подставки для графинов от Джозефа Чемберлена, ну и конечно же особый подарок от короля Эдуарда VII – трость с золотым набалдашником и золотой гравировкой: «Моему самому молодому министру». Этой тростью Черчилль будет пользоваться в течение всей своей жизни. Сегодня ее можно увидеть среди других экспонатов, представленных в личном музее Уинстона Черчилля в Лондоне.
Среди поздравивших была и мадам Тюссо, сделавшая 12 сентября 1908 года восковую фигуру молодожена частью своей всемирно известной экспозиции. Самым же ценным стал подарок жениха невесте – шикарное ожерелье с гроздьями рубинов и бриллиантов.
После церемонии молодожены сели на поезд и отправились в свадебное путешествие, начавшееся с городка Вудсток. Бленхейм восторженно встретил новобрачных. На улицах собралась целая толпа народу, на местной колокольне церкви Святой Марии Магдалины раздался колокольный перезвон, тот самый, который тридцать три года назад возвестил миру о рождении Уинстона.
На следующий вечер молодые отправились на небольшое церковное кладбище в Блэдоне, где посетили могилу лорда Рандольфа Черчилля. Спустя несколько дней новобрачные отбыли на континент. Проведя несколько дней в Венеции и на итальянском озере Можеро, они вернулись в Лондон и начали семейную жизнь, которой будет суждено продлиться пятьдесят с лишним лет и произвести на свет пять наследников и десять внуков.
В середине пятидесятых годов на одном из обедов, которые чета Черчиллей устраивала в своем загородном доме в Чартвелле, гости и хозяева решили сыграть в одну игру – «Кем бы вы хотели стать, если бы не стали тем, кто вы есть?». Гости оживленно принялись фантазировать о своих мнимых профессиях и дарованиях. Наконец очередь дошла до хозяина дома:
– Если бы я не стал тем, кто я есть, я бы с удовольствием стал… – Здесь Уинстон выдержал актерскую паузу, медленно вынул сигару изо рта и, повернувшись к Клементине, добавил: – Вторым мужем миссис Черчилль.
[217] Сам Черчилль в своем грандиозном шеститомном труде «Вторая мировая война» утверждал, что эта встреча – «определенно одна из самых важных в моей жизни» – пришлась на утренние часы 10 мая. (Churchill W. S. «Second World War». V. I. P. 523–524.) На самом же деле историческая беседа трех деятелей консервативной партии состоялась в половине пятого вечера 9 мая. Причиной данной неточности стал не злой умысел и не плохая память. Просто всегда, обладая обостренным пониманием истории, Черчилль хотел воедино соединить свое назначение на пост премьер‑министра и начавшееся 10 мая масштабное наступление фашистских войск на Западном фронте.
[218] Soams M. Clementine and Winston. P. 3.
[219] Jenkins R. Churchill. P. 134.
[220] Churchill Randolph S. Winston S. Churchill. V. II. P. 249.
[221] Soams M. Clementine Churchill. P. 36.
[222] Fishman J. My darling Clementine. P. 9.
[223] Как любит повторять королева Елизавета II: «Тринадцать за столом могут быть только апостолов».
[224] Churchill Randolph S. Op. cit. V. II. P. 250–251; Fishman J. Op. cit. P. 12.
[225] Видоизмененный вариант знаменитый фразы его отца лорда Рандольфа, сказанной в отношении лидера либералов Гладстона, – «пожилой спешащий человек».
[226]Письмоот 16 апреля 1908 года. Soams M. Clementine and Winston. P. 7.
[227] Правило переизбрания новых членов кабинета впервые было представлено в 1705 году и просуществовало вплоть до 1919 года и в видоизмененном виде до 1926 года. – Примеч. авт.
[228] Jenkins R. Op. cit. P. 107.
[229]Письмоот 16 апреля 1908 года. Soams M. Clementine and Winston. P. 7.
[230] Без сомнения, это был один из самых драматичных партийных переходов в политической истории Великобритании прошлого века. 31 мая 1904 года Уинстон вошел в помещение палаты общин, выдержал короткую паузу, бросил быстрый взгляд в сторону правительства и оппозиции, затем, уважительно поклонившись спикеру, резко повернулся направо и решительным шагом направился к скамьям либералов. Черчилль разместился сразу же за восходящей звездой либеральной партии Дэвидом Ллойд Джорджем, как раз на том самом месте, которое занимал его отец в годы оппозиции. Именно с этого места лорд Рандольф саркастически махал платком, приветствуя падение либерального кабинета Уильяма Гладстона в 1885 году.
[231]Письмоот 27 апреля 1908 года. Soams M. Clementine and Winston. P. 9.
[232] Письмо от 27 апреля 1908 года. Ibid. P. 9.
[233] Номер от 7 августа 1908 года. Цитируется по PellingH. WinstonChurchill. P. 115.
[234] Письмо от 7 августа 1908 года. Soams M. Op. cit. P. 11.
[235] Письмо от 7 августа 1908 года. Ibid. P. 11.
[236] Письмо от 8 августа 1908 года. Ibid. P. 13.
[237]Письмоот 10 августа 1908 года. Soams M. Clementine Churchill. P. 47.
[238] Роуз Н. Черчилль. Бурная жизнь. С. 79.
[239] Soams M. Op. cit. P. 49.
[240]Письмаот 12 августа 1908 года. Soams M. Clementine and Winston. P. 14–15.
[241] Письмо от 12 августа 1908 года. GilbertM. Churchill. A Life. P. 198.
[242] Soams M. Clementine Churchill. P. 50.
[243] Pelling H. Op. cit. P. 115.
[244] Незадолго до означенных событий Санни был оставлен своей женой Консуэлой Вандербильт. В принципе, их отношения были обречены с самого начала. В разгар брачной церемонии Консуэла шла к алтарю в слезах. Мальборо также представлял иначе свою вторую половину. Если их брак и состоялся, то только благодаря разуму, но не чувствам. Одной стороне нужны деньги, другой – благородное происхождение. Несмотря на печальную предысторию, их брак просуществовал одиннадцать лет, пока Консуэла не решилась оборвать его раз и навсегда. – Примеч. авт.
[245]Письмаот 13 августа 1908 года. Soams M. Clementine and Winston. P. 15.
[246] Soams M. Clementine Churchill. P. 52.
[247] Fishman J. Op. cit. P. 13, 15.
[248] Премьер‑министр Герберт Асквит. – Примеч. авт.
[249] Bonham Carter M, Pottle M. (eds) Lantern Slides: The Diaries and Letters of Violet Bonham Carter, 1904–1914. P. 162.
[250] По‑английски чулочные изделия переводятся как Hozier, так же как и девичья фамилия его жены Клементины. – Примеч. авт.
[251] Soams M. Clementine Churchill. P. 52.
[252] Первые две помолвки втайне в 1906 году с Сиднеем Пилом, который был старше ее почти на пятнадцать лет. Третья помолвка была объявлена публично. Ее новым кавалером стал Лайонел Эйрл, богатый служащий из Сити. Все уже готовились к свадьбе, когда один из близких друзей решил пригласить влюбленных вместе с леди Бланч в свой загородный дом в Голландии. Двух недель, проведенных вместе, было достаточно, чтобы понять, что мистер Эйрл, который был, кстати, еще старше, чем Пил, совершенно не подходил на роль ее будущего мужа. – Примеч. авт.
[253] Письма августа 1908 года. Soams M. Op. cit. P. 16.
[254] Churchill Randolph S. Op. cit. V. II. P. 269–270.
[255] Jenkins R. Op. cit. P. 141.
[256] Pelling H. Op. cit. P. 116.
[257] Soams M. Clementine Churchill. P. 54–55.
[258] Fishman J. Op. cit. P. 17.
[259] Pelling H. Op. cit. P. 116.
[260] Fishman J. Op. cit. P. 18.
