ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Из жизни петроградского гарнизона в 1917 году
Из жизни петроградского гарнизона в 1917 году
  • Автор: Vedensky |
  • Дата: 24-07-2014 13:41 |
  • Просмотров: 4381

Для того чтобы понять, какая громадная и ответственная роль выпала на долю петроградского гарнизона в дни Октября, достаточно установить сле­дующие три момента:

1) Петроградский гарнизон непосредственно «творил» революцию. Отдельные его войсковые части прочно свя­зали свое имя с той или ийой страницей этих историче­ских дней.

2) Петроградский гарнизон и по своему Официаль­ному положению (войска столицы), и по своей числен­ности, и, самое главное, по своей организованности, по связи своей с военной организацией при ЦК РСДРП (б) был и оставался всё время, начиная с февраля и до объявления демобилизации, примером для войсковых ча­стей всей России и, наконец:

3) расположенный в Красном Петрограде гарнизон отсюда, с тыла, давил линией своего поведения на фронт.

Только имея в тылу революционный гарнизон, могли быть спокойны за участь революции войска на фронте.

Все эти отдельные стороны вопроса полны гро­мадного интереса для истории Октябрьских дней 1917 года.

Общая картина

Гренадерский полк, по справедливости, считался одним из самых большевистских полков бывшего петро­градского гарнизона. Естественно поэтому, что части полка неизменно принимали участие во всех значитель­ных событиях дня.

Демонстрации 18 июня, июльская, охрана дворца Кшесинской, где помещался Петербургский комитет большевиков и военная организация большевиков, охрана Петропавловской крепости — всё это те страницы исто­рии, где бессменно встречается Гренадерский полк.

Такая роль полка определяется тем, что здесь с пер­вых же дней февральской революции была налажена са­мая тесная и живая связь с военной организацией при ЦК РСДРП (б).             

Здесь членом полкового комитета работал один из членов Петербургского комитета РСДРП и военной орга­низации солдат Мехоношин. В действующем Гренадер­ском полку на фронте работал большевик штабс-капитав Гинтовт-Дзевалтовский. Число сторонников у них обоих непрерывно росло, и когда автор этих строк в марте 1917 года вступил в Гренадерский полк, то из всех рот и команд полка уже заметно выделялась своим влиянием 4-я (большевистская) рота.

Именно здесь были самые ожесточенные споры на тему: к чему война, нужно ли продолжать ее, кто ее ви­новник и т. д. Здесь же необычайно остро для того вре­мени ставились и общие вопросы. Точно спала какая-то пелена с солдатских глаз и правда предстала перед ними во всей своей ужасающей наготе.

Особенно поражали солдат и находили в их среде самый горячий отклик контрасты жизни тогдашнего Пе­трограда.

Помню, как однажды горячий спор закипел по поводу Гостиного двора.

Несколько солдат, вернувшись из города, возмущенно рассказывали, что Невский полон расфранченной публи­кой, Гостиный торгует вовсю; всюду мародеры тыла, их жёны и содержанки, и всюду автомобили, духи, кру­жева, наряды и смех... Слишком много смеху...

Как будто нет фронта, нет миллионов калек и уби­тых; как будто нет безработных и голодных. Как будто не было и революции... Солдаты раздраженно указы­вали, что в деревне нет керосина, мыла, нет гвоздей и соли, и шли прямым путем:

- Неужели мы делали революцию, чтобы герои тыла попрежнему купались в довольстве, а крестьяне и рабо­чие попрежвему гнили и гибли в окопах?!

Почва в Гренадерском полку была прекрасно подго­товлена. Лозунги военной организации большевиков ждали только момента, чтобы быть претворенными в жизнь.

В деле развития среди солдат критического отноше­ния к действительности и указания выхода из февраль­ского тупика играла роль и близость казарм от дворца Кшесинской, где помещалась военная организация.

Имя Ленина с первых же дней его прибытия в Пе­троград стало для грёнадер живым символом.

Имя это знаменовало подлинную пролетарскую рево­люцию и безжалостно ставило крест над Керенским, над его «постольку-поскольку», над всей шумихой фраз и лозунгов, которыми пытались прикрыться коалиционные министры.

Солдаты нутром чувствовали, что из дворца Кшесин­ской дует «грозный», но «живительный ветер», и толпами шли туда; ловиля каждое слово Ленина и несли его в казармы.

Здесь они были почти полностью предоставлены самим себе.

Офицерство не играло в их жизни никакой, сколько- нибудь заметной, роли.

Солдатам приходилось самим строить свои организа­ции и в них искать ответа на наболевшие вопросы.

Совет Крестьянских Депутатов от петроградского гарнизона

Одной из таких организаций для всех солдат петро­градского гарнизона был возникший в конце весны Со­вет Крестьянских Депутатов от петроградского гарни­зона.

Солдаты ни на минуту не забывали, что они, прежде всего, в большинстве крестьяне, что военная служба только эгшзод в жизни каждого из них, и поэтому, когда образовался Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, они живо почувствовали, что здесь нет необходимой пол­ноты-— нет Совета Крестьянских Депутатов. Эта закон­ная -потребность .крестьян в серых шинелях и нашла себе разрешение в образовании особого Совета Крестьянских Депутатов от петроградского гарнизона. Депутатами здесь были избранники отдельных войсковых частей, ка­жется, по два человека от жаждой роты и команды.

Совет собирался и работал в особом помещении (угол бывшего Каменноостровского и Большого проспектов на Петроградской стороне).

Одним из вопросов, сильно волновавших в то время петроградский гарнизон, был вопрос о земельных сделках. Газеты сообщали, что, боясь отобрания земель, мно­гие помещики продавали свои имения  иностранцам на случай, чтобы Учредительное собрание было впослед­ствии бессильно отобрать проданную землю. Сделки чаще всего -были фиктивные; продавали имения подстав­ным лицам, лишь бы они 'были иностранцами. «Прода­вали» боннам, учителям, -управляющим и т. д.

Солдаты волновались, обсуждали вопрос по с-вэим частям и в Совете Крестьянских Депутатов и, наконец, решили послать особую делегацию к председателю 'Со­вета министров Керенскому с требованием прекращения сделок на землю вообще.

Была избрана делегация из шосьми-десяти членов Со­вета Крестьянских Депутатов от петроградского гарни­зона и отправлена в Мариинский дворец к Керенскому.

Передать требование Совета и настаивать на получе­нии немедленного согласия должен был пишущий эти строки, как один из членов Совета.

Керенский встретил делегацию крайне холодно, почти враждебно и, «едва .дослушав* резко оборвал: «Требова­ний здесь быть не может, Совет Крестьянских Депутатов ©т петроградского гарнизона не может ничего предписы­вать правительству... Я передам этот вопрос министру земледелия, где вы и получите справку...»

Крутой поворот на каблуках, с ловкостью почти воен­ного человека, и Керенсшш ушед вы, но вдруг из среды депутате® -выступил один солдат и резко обратился к Керенскому:

- Насчет земли-то мы разберемся... Найдем концы.

А вот странно, что вы, эсер, и принимаете как револю­ционный министр в зале, где со всех сторон цари гля­дят... Снять бы их пора... А то противно...

Дело в том, что прием происходил в одной из зал Мариинского дворца, стены которой, действительно, были почти сплошь завешаны портретами бывших царей и их семейств. Керенский сконфузился, весь побагровел и как-то точно осел сразу.

С заискивающей улыбкой он обещал: «Да, да! Надо затянуть холстом или вынести. Да, да1 Завтра же», — и торопливо стал за руку прощаться с делегацией.

Митинг солдат

Это было вскоре после прибытия в Россию Ленина, в период самой ожесточенной травли бЬльшевиков.

Полковой комитет решил созвать митинг с участием представителей всех партий и членов правительства, чтобы в живом обмене мнений возможно рельефнее обнаружились разногласия, так волновавшие солдат полка.

От большевиков обещал приехать Ленин.

После речи Л. Г. Дейча собрание стало настойчиво требовать:

- Ленина! Ленина!

Между тем из дворца Кшесинской сообщили, что Ленин нездоров.и приехать никак не может.

Этим воспользовались враги большевиков, и поднялся невообразимый шум:

- Конечно! Еще бы!

— Да он и не приедет. Шпионы немецкие!

- Приехали в запломбированных вагонах. Нарочно их прислал Вильгельм. Получили 20 миллионов марок. И т. д.

Митингу грозил срыв. Слушать бывших налицо представителей партии большевиков нечего было и думать.

Ораторы других партий довольно потирали руки.

До глубины души был возмущен Л. Г. Дейч.

- Это безобразие. Клевета на Ленина. Это нечест­ная борьба.

- Идите и объясните им историю приезда Ленина и роль Временного правительства, — обратился Дейч ко мне, как председателю митинга.

- Я выступил бы сам, — прибавил он, — но мне плохо.

Действительно, с Л. Г. Дейчем сделался обморок.

Вооружившись наскоро газетами, где в то время боль­шевики объясняли историю своего возвращения через Германию, я взял слово.

Шум стих.

Чувствовалось, что митинг ловит каждое слово и по­тому, что речь шла о бесконечно дорогом уже многим из этой солдатской массы — речь шла о Ленине.

По окончании митинга ко мне, как председателю, под­ходили отдельные группы, и смысл их заявлений был трогательно благородным.

- Мы можем не соглашаться с Лениным; может быть, мы не пойдем за ним, но клеветать подло. Не­честно это.

И тут же раздумчиво добавляли:

- А здорово он объясняет. Жаль, что не приехал. Разделал бы он всех этих ораторов. Как вчера говорил с балкона о диктатуре пролетариата! Куда этим... Жаль, что не приехал, из-за него-то больше и пришли мы...

Вопрос о выводе революционных войск из Петрограда

Позиция, занятая петроградским гарнизоном после 27 февраля, политическая непримиримость солдат и всё возрастающее влияние на них партии большеви­ков — в лице, главным образом, военной организации большевиков — всё это не могло не беспокоить Вре­менное правительство и лидеров других политических партий.

Для всех было ясно: для того чтобы обессилить пи­терский пролетариат, надо убрать из Петрограда рево­люционные войска. Надо заменить их войсками с фронта, иначе говоря, верными частями, и только тогда должно было наступить умиротворение.

Первоначально вопрос этот был поднят на общегар­низонном собрании 17 апреля 1917 года под видом во­проса «о реорганизации гарнизона». И на этом же пер­вом> заседании представитель Волынского полка жало­вался: «У нас ида»г большая убыль тех людей, которые были с нами 28 февраля»-.

Позже вопрос ставился всё с большей откровен­ностью. О выводе революционных войск говорилось, так настойчиво, что пришлось заключить, особый; «договор» с Временным правительством о невыводе войск из Пе­трограда.

Вопрос этот, конечно, живо интересовал солдатские массы и имел то громадное значение; что при обсуждении его солдатам приходилось конкретно сталкиваться с общими вопросами политики.

На собраниях, посвященных именно этому вопросу, солдаты впервые сталкивались с понятием контрреволю­ции, с замыслами Корнилова; впервые здесь стави­лись вопросы о конечных целях революции; каждое собрание,, посвященное этому вопросу, неизбежно стал­кивалось с вопросом об общей политике Временного пра­вительства, о призывах большевиков. Отсюда также есте­ственно и неизбежно собрание переходила к вопросу о войне.

- Кому нужна, война? Нужно ли ее продолжение?’ Из-за чего возникла война? — И т. д. И это в каждой части, во всех запасных батальонах Петрограда, в Крон­штадте и у моряков.

И всюду неустанно- работала военная организация большевиков.

В ряде полков были особые ячейки, в других местах отдельные лица, но живая' связь военной- организации с каждой значительной воинской частью почти неиз­бежно имелась налицо и должна была приводить в от­чаяние Временное правительство.

Вывести войска ив Петрограда нужно, но сделать это втихомолку, без. обсуждения», никак; нельзя. А обсуждать, вопрос — значит снова говорить о политике Временного! правительства и: снова отражать нападки и разоблаче­ния военной организации.

Получался своего рада заколдованный круг.

Но для солдат гарнизона это было, несомненно, по­лезно: их политический горизонт расширялся:. На во* просе; так близко касавшемся их лично, они учились раз­бираться и в общих вопросах политической жизню страны.

Другим вопросом, столь же горячо волновавшим сол­датские .массы, но уже местного значения, вопросом в первую очередь только Гренадерского полка, было обсуждение положения, создавшегося на фронте после Тарнополя.

Как известно, действовавший на фронте Гренадерский полк отошел с линии фронта, создав нашумевший в свое время «прорыв фронта у Тарнополя».

Отход этот был поставлен в теснейшую связь с успе­хом большевистской пропаганды, а так как вопрос шел о «спасении России», то «патриоты» решили использовать этот момент вовсю.

Действовавший на фронте полц был, по словам Деле­гата полка Жерякова, 24 июня окружен казаками, кон­ницей и артиллерией; ротные и полковой комитеты были уведены казаками неизвестно куда. Комиссар Времен­ного правительства Кириенко по готовым спискам вызвал из полка свыше 100 большевиков; их увели тоже неиз­вестно куда (позже большинство арестованных очутилось в каменец-подольской тюрьме, а самое «дело» окончи­лось, как известно, тем, что инициатор отхода капитан Дзевалтовский в первых числах октября был судим и оправдан).

Над запасным Гренадерским батальоном в Петро­граде нависла угроза расформирования. От него требо­вали отречения от тарнопольцев, которых, как водится, предлагали немедленно заклеймить презрением и т. п.

Но в это же время приехали делегаты с фронта, и кар­тина сразу резко изменилась.

Делегат Кременков с особым ударением подчерки­вал, что полк не отказывался переходить в наступление вообще, а не хотел только наступать по призыву Керен­ского, как члена Временного правительства. Делегация утверждала, что если бы власть страны перешла в руки Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, они пошли бы в наступление как один, если бы их к тому призвали Советы.

А 26 июня собранию батальона были доложены те­зисы, принятые действовавшим на фронте полком.

Они сводились к следующему:

- Гренадерский полк в действующей армии отказывает в доверии Временному правительству и требует пе­рехода всей власти *к Советам Рабочих и Солдатских Депутатов;

- отказ от наступления, начатого Керенским;

- Исполнительный комитет, как видно, перешел на сторону капиталистов;

- министры-социалисты не социалисты больше, а ка­питалисты, буржуи и т. д.

Всё это обсуждалось не только на собраниях батальо­нов или в полковом комитете, но шло дальше и глубже.

Делегаты с фронта расходились по ротам и коман­дам, шли в другие полки, ехали в Кронштадт и в ка­зармы к матросам. Запасный батальон из Петрограда откликнулся своему полку на фронте двумя постано­влениями.

10 июня он принял резолюцию, где, между прочим, говорилось:

«Мы считаем, что правительство, состоящее в боль­шинстве из буржуазии, только задерживает дальнейшее успешное развитие революции и мешает правильному и скорому разрешению вопроса о мире.

Вся власть народу, вся власть Совету Рабочих, Сол­датских и Крестьянских Депутатов!

Только тогда свобода наша.

Только тогда- может наступить конец войны.

Предлагаем товарищам солдатам других частей, крестьянам и рабочим всей России присоединиться, в свою очередь, к нашей резолюции, встать стойко на за­щиту Советов Солдатских, Рабочих и Крестьянских -Де­путатов, требовать перехода всей власти к Советам».

Что же касается до отношения к действовавшему полку, в связи с обнажением им фронта под Тарнополем, то было решено послать туда особую, свою солдатскую, комиссию для расследования.

Причем, в связи с докладом делегатов о том, что на фронте в третью линию окопов нашего действующего полка были посажены чехи, наши же пленные, воору­женные теперь, чтобы расстреливать первые две линии в случае их колебания, — особо обращалось внимание комиссии на то, что если бы даже фактически этого и не было, то знаменательно самое появление такой версии и вера солдат в то, что так могло быть.

Запасный батальон кипел. Доверие к Временному правительству было окончательно подорвано.

В обсуждение политических вопросов втягивались на почве этих чисто солдатских интересов все солдаты полка, даже наиболее отсталые и безразличные вообще.

И чувствовалось, что, если ударит грозный час испы­тания, Временное правительство не встретит среди гре­надер не только поддержки, но не увидит от них и по­щады.

Живительный ветер дворца Кшесинской, связь с воен­ной организацией большевиков, выступления на полковых митингах Н. В. Крыленко, Дашкевича, В. И. Невского и бесхитростные, но полные огня речи делегатов с фронта (Бакулина, Жерякова, Кременкова и др.) — всё это де­лало свою работу, и гвардии Гренадерский запасный ба­тальон должен, по справедливости, войти в историю Октябрьских дней как одна из наиболее большевистских частей гарнизона.

II. В Волынском полку

Накануне Октября

События, которые пришлось переживать автору с этим полком, относятся почти непосредственно к Октябрьским дням.

Участвовал полк во взятии Зимнего дворца, был в по­ходе против Керенского, участвовал в изъятии 10 мил­лионов рублей из Государственного банка, и т. д.

Что же касается до темпа жизни в предыдущие ме­сяцы (август—сентябрь 1917 года), то политический пульс полка был здесь значительно слабее, чем в Грена­дерском полку.

Не было такой прочной и тесной связи с военной ор­ганизацией большевиков, не было, почти до самого Октября, ячейки партии в нем.

Участие полка в июльской демонстрации ограничи­лось тем, что на улицу вышла только одна рота с пра­порщиком Горбатенко.

Прапорщик Горбатенко и был в полку центром боль­шевистской пропаганды, но влияние его окрепло, и среди солдат полка появились определенные большевики (8-я рота) опять-таки значительно позднее.

Летом жизнь полка особенно всколыхнулась благо­даря отъезду к себе на- родину солдат-украинцев.

В связи с открытием Центральной украинской рады в особую единицу выделились украинцы. Среди 4000 солдат Волынского полка украинцев нашлось около 500 человек. Необходимо было по-братски поделить иму­щество полка. Уходившим были выделены не только аму­ниция и оружие, но и соответствующая часть полкового инвентаря: лошади, сбруи, полковые повозки, походные кухни, провизия и деньги. Отмечая это чисто товарище­ское отношение к себе со стороны полка, уезжавшие клялись, в свою очередь, там, на Украине,, быть верными идеалам революции и никогда не забывать4, что они сол­даты 1-го Революционного полка России.

На митинге перед отъездом ораторы рельефно под­черкнули, что отъезд однополчан-украинцев к себе до­мой, протекающий в подобных условиях, знаменует собой новую, совершенно немыслимую прежде страницу исто­рии: сходит со сцены старое государство насилия и пора­бощения и уступает свое место новому государственному образованию — федерации свободных народов, добро­вольному союзу раскрепощенных ныне и независимых частей бывшей империи дома Романовых. К началу Октября политическое настроение полка сильно измени­лось. Связь с военной организацией большевиков у полка окрепла, команда пулеметчиков и 8-я рота определенно считали себя большевистскими; полк жил исключительно по указаниям Смольного.

Полковой комитет, во главе которого стоял поручик Ставровский, а одним из членов был знаменитый Кирпич­ников, совершенно потерял свое влияние; решено было избрать новый комитет, более подходивший к новому настроению полка.

Председателем комитета был избран автор настоящих строк, товарищем председателя тов. Горбатенко. От обоих, как руководителей всей полковой жизни, полк определенно потребовал полного подчинения Совету Ра­бочих и Солдатских Депутате» и самого тесного контакта с военной организацией, а позже с Военно-революцион­ным комитетом.

Из событий, непосредственно предшествовавших 1 октября, необходимо отметить особую делегацию от имени Военно-революционного комитета в штаб Петро­градского военного округа.

Военно-революционный комитет настаивал на кон­троле распоряжений штаба и для передачи этого постано­вления полковнику Полковникову избрал особую деле­гацию.

В числе делегатов, как председатель полкового ко­митета Волынского полка, был и пишущий эти строки.

Делегации пришлось пройти бесчисленное количество адъютантов и докладчиков, потерять в ожидании добрый час времени, чтобы получить, как и предполагалось, ка­тегорический отказ.

Но делегация имела значение также и в том отноше­нии, что она была своего рода разведкой в оперативный штаб противника, разведкой почти накануне боя, и ни­чего, кроме бодрости, делегатам и их пославшим эта разведка дать не могла.

Делегация только что покинула Смольный. Там не было никакого порядка. Стояла невообразимая сутолока. Но чувствовалось, что над всем этим сумбуром, суетой и непрерывным потоком приходящих и уходящих матро­сов и солдат реет живительный дух революции.

Все были полны энтузиазма, горели жаждой борьбы, все ждали только призыва, так как отовсюду поступали донесения, что воинские части и рабочие всецело на платформе Военно-революционного комитета и готовы к борьбе. Задор, молодость и вера в победу были атмо­сферой Смольного.

Другая картина была в штабе округа. Здесь тоже сутолока, несмотря на вечер. Длиннейший стол приемной. Тут ждут приехавшие в штаб начальники частей; полков­ники, два-три генерала. Торопливо записывают что-то адъютанты в суетливо исчезают в кабинете, где работает «сам» начальник штаба. А на лицах у всех одно: ско­рей бы кончилась вся эта процедура! Домой скорей бы... Поздно уж... Все устали, и спать хочется. В холодных и пустынных залах штаба на всем лежала печать обречен­ности. Ее чувствовали и те, кто по инерции еще бегал с докладами, и те, кто приехал «представиться» началь­нику штаба.

Живо почувствовали ее, конечно, и делегаты Смоль­ного.

Это была последняя мирная встреча делегации с людьми в погонах.

Через день было объявлено, что штаб Петроградского военного округа признается прямым орудием контррево­люции и войска отныне должны подчиняться только Военно-революционному комитету и его комиссарам при отдельных воинских частях.

Взятие Зимнего дворца

День 25 октября прошел в полку в самом нервном настроении. Вести, со всех сторон долетавшие в полк, были отрывочны и противоречивы.

Люди, посланные для связи в Смольный, вернулись только около 4 часов. И только тогда подтвердилось, что Керенский бежал, Временное правительство объяв­лено низложенным и что вся власть перешла к Военно­революционному комитету.

Всюду образовались кучки и группы солдат. Среди обсуждавших положение чаще всего слышалось: «Нако­нец-то; давно пора!».

Это солдаты посылали свое надгробное слово Времен­ному правительству.

Но вместе с тем и тень тревоги и забот легла на полк.

Не верилось, что обойдется без борьбы. Шли слухи о подходе фронтовых частей. Штаб округа был еще в ру­ках офицерства. Правительство еще заседало в Зимнем дворце. Некоторые утверждали, что Керенский уехал к войскам фронта, чтобы вернуться с ними и тогда дать бой большевикам...

Как всюду, были сомневающиеся, те, кто не верил; а рядом с ними, тут же на нарах, находились фанатики революции, энтузиасты, горевшие каким-то пожирающим огнем. Им казалось, что даже эти события, летевшие с ужасающей быстротой, идут слишком медленно. От них слышалось только одно: «Скорей бы, скорей!».

Все чувствовали, что перевернулась еще одна стра­ница истории, и все хотели заглянуть в следующую — одни робко, недоверчиво и с опаской, другие, полные огня и веры, как дети революции.

Около шести часов вечера пришло распоряжение укрепить территорию полка. Опасались нападения или провокации со стороны Временного правительства. Про­тив Фонтанной улицы, и по Волыйскому переулку были установлены пулеметы.

Солдатам 8-й и 4-й рот были розданы боевые па­троны. В полном сборе была команда пулеметчиков.

В полку никто не ложился спать. Все чувствовали, что должно произойти что-то значительное, такое, что историческими сделает и эту ночь, и тех людей, которые там наверху, в Смольном, решили вступить в смертель­ную схватку с Временным правительством; и полк нетер­пеливо, с трепетом ждал только одного: в этой схватке не кликнет ли клич Смольный, не позовет ли Военно-ре­волюционный комитет к себе на помощь. Ждал, чтобы тысячью голосов ответить: «Слышим, готовы! Идем к вам... Почему вы не звали нас раньше?!».

Около 8 часов пришло распоряжение: выступить к Зимнему дворцу в количестве 300 человек, сбор в ка­зармах Павловского полка.

Через несколько минут отряд построился, а через полчаса мы подходили уже к Марсову полю.

В пути солдаты интересовались только одним: дей­ствительно ли их вызвал Смольный, действительно ли идем добивать Временное правительство.

Боялись провокации, ошибки, недоразумения.

Обстановка поддерживала тревогу. Ночь выпала тем­ная. Порывами дул холодный, северный ветер. Где-то слышалась перестрелка.

Марсово поле было сплошь заставлено штабелями дров. Невольно вспоминались февральские дни, когда в войска стреляли из-за каждого угла.

Почему Марсово поле не могло сыграть роль Ло­вушки, где под прикрытием дров и ночи можно было учинить расправу над теми, кто шел по зову своего Ревкома?

В' казармах Павловского полка нас встретил капитан Дзевалтовский. Часть волынцев была назначена для связи со всё подходившими частями и рабочими отря­дами, а часть для охраны юнкеров, а позже и женского батальона, когда тех обезоружили и захватили на Двор­цовой площади.

Глубокой ночью был взят Зимний дворец. Кликами радости и долго несмолкавшим «ура» встретили волынцы свой отряд, когда около 6 часов утра он принес им в ка­зармы весть о взятии дворца и о ликвидации Времен­ного правительства.

Но иллюзий ни "у кого не было даже в эту минуту. Все знали, что еще много борьбы и трудностей предстоит, чтобы окончательно считать погребенным Временное пра­вительство и твердо установившейся власть Октября. Действительно, на другой же день после переворота, 2 октября, стало известно, что готовится забастовка на двух пунктах, одинаково важных для нормального хода жизни города:             на водопроводе и на электрической станции.

Обычно в таких случаях на место забастовки Ревком посылал кого-нибудь из представителей гарнизона и пар­тийного товарища из рабочих.

Уладить дело с рабочими водопровода Военно-рево­люционным комитетом было поручено автору этих строк и еще одному рабочему.

Как и следовало ожидать, достаточно было точной информации обо всем происшедшем и указания, что войска гарнизона сознательно готовы на всяческие жертвы и на самую жестокую борьбу за власть, осуще­ствляемую Военно-революционным комитетом, чтобы «за­бастовщики» сейчас же отказались от своего плана и просили нас и от их имени приветствовать власть Со­ветов. [1]

Ставка «Всероссийского комитета спасения родины и революции» на забастовку была бита, по крайней мере, среди рабочих.

Зато появились зловещие тучи на горизонте со сто­роны Царского Села — Пулково.                *

Туда теперь стремительно бросились все, кому не на словах был дорог переворот 25 Октября...

В отдельных воспоминаниях, посвященных этому мо­менту, верно и кстати указывается, что если этот эпизод и является мелким, звеном в истории Октябрьских дней, зато он поражает другим: высотой порыва, пламенностью энтузиазма и той твердой решимостью и волей к победе, на которые способны только революционные массы народа.

Если отражение сил Керенского представлять себе как более или менее организованное выступление против него войск петроградского гарнивона, то получится картина, имеющая весьма мало общего с тем, что было на самом деле.

Не солдат только выслал Питер для защиты от врага, а в полном смысле слова армию Революции.

Солдатами этой армии были все, кто готов был уме­реть за дело Октября, все, для кого в этот момент не было ничего более святого, как Революция, и более нена­вистного, чем враги eel

Город слал новые и новые ряды бойцов.

Тяжело ступая по мокрой дороге, скользя в канавы и громыхая походными кухнями, один за другим шли полки солдат.

Их перегоняли грузовики; на каждом 40—50, может быть больше, человек рабочих. Их слали заводы. У них винтовки и.,, ничего больше. Где они остановятся, что будут есть, кто будет подбирать у них раненых и возьмет убитых — они долго не думали над этим. Схватили вин­товки и бросились — победить или умереть!

Новые грузовики. Опять рабочие. Красная гвардия. Кого тут нет? Фабричная молодежь, подростки восем- надцати-двадцати лет, какие-то три гимназиста с ними и, обеими руками держась за винтовку и покряхтывая на выбоинах тракта, старик рабочий лет шестидесяти пяти. Седой и суровый, он кажется каким-то пророком среди этого грузовика молодежи.

Кругом на поле тысячи людей. В грязи и сырости они роют окопы. Разматывают и укрепляют колючую про­волоку. Проволока всюду в гигантских клубках. Завтра она затянет собой все подступы к столице.

Кто руководит этой работой? Где инженеры? Саперы? Специалисты? Кто дает им указания?

Никто! Это Армия Революции...

Ближе к Пулкову по обе стороны тракта какие-то одинокие фигуры. Прямо в поле. Насколько хватает глаз, можно видеть отдельные черные точки.

Количество их постепенно увеличивается. Это значит, что подошел новый грузовик и ушел обратно, оставив в поле 50—60 матросов.

Выкопав или отыскав какое-нибудь углубление в пол- Ьршина, на расстоянии 30—40 шагов один от другого, они стоят здесь в поле под октябрьским дождем, зорко всматриваются в сторону врага и карабинами сдержи­вают тех, кто грозит им пулеметами из блиндирован­ного поезда.

Армия Революции имеет достойных часовых!

Это их назвали когда-то: «краса и гордость рево­люции».

На равнинах Пулково — Царское они скромно под­твердили, что это так.

Путиловская молодежь. Красная гвардия.

Неизвестно, откуда появлялись они там, где было хоть какое-нибудь прикрытие. Теплушка, грузовик, ва­гон — им всё равно.

Из-за него, между колес, из-за рельс и наеыпи они по­сылали врагу свои залпы и неизвестно куда исчезали, когда «становилось жарко».

Это — партизаны Армии Октября.

Женщины, девушки, работницы. Они здес;ь же с сум­ками через плечо, с наспех сделанной повязкой Крас­ного Креста; прямо с заводов и фабрик они явились сюда, чтобы не остались без помощи те, кто вышел за­щищать Октябрь...

Это воодушевление рабочих видел враг и решил при­нять свои меры.

По городу были пущены слухи, один чудовищнее другого.

Тем, кто стоял в Пулкове, нашептывали, что город уже занят казаками.

Малодушные дрогнули. Менее устойчивые пошли обратно.

Это было почти исключительно в полках и совсем не коснулось моряков и рабочих.

В 11 часов 30 минут вечера в Волынском полку было созвано собрание полкового и ротных комитетов «для выяснения создавшегося положения».

И командир, и офицеры полка усиленно внушали солдатам, что между отдельными частями войск нет связи, что неизвестно, где наш штаб, что мы не знаем даже, кто стоит впереди и кто позади нас, что рисковать при таких условиях людьми полка было бы безумием, и вывод делали, что надо вернуться в Петроград, чтобы оттуда сказать и Смольному и Керенскому: «Ни шагу вперед, ни капли крови. Договаривайтесь о власти от­крыто, при свете гласности и под контролем всего гарнизона. До тех пор ни шагу вперед, ни капли крови».

Ни призывы комиссара полка, ни речи несогласных с отступлением помочь не могли, и часть полка из Пул­кова пошла обратно.

Ушли, конечно, командир и, кажется, все, без исклю­чения, офицеры.

Ушли тотчас же, ночью, чтобы, по выражению пред­ставителя 11-й роты, «не освистывали их дорогой, как отступать будут».

Часть солдат, немного больше половины, не подда­лась ни на какие уговоры и решила остаться, хотя бы им угрожала гибель. «Лучше умереть, — заявили они, — чем договариваться с Керенским».

Эта группа решила послать за ушедшими представи­телей полкового комитета и партийных товарищей и по­пытаться вернуть ушедших с дороги или даже из казарм, если они дойдут уже до Петрограда.

Петроград остался верен себе. Едва «отступившие» вошли в казармы, как пришедших закидали вопросами:

1)           В чем дело? Что случилось? Нет связи? А как же рабочие, а моряки, -— ведь стоят же те под снарядами Керенского?!

2)           Нет организации!

3)           Вы просто трусы и изменники революции, — отве­чали им. — А если нет — немедленно на фронт! На этот раз всем полком. Все, каю один, — во искупление колеба­ния и сомнений...

В 9 часов утра 31 октября в полку состоялся митинг, а вечером того же 31 октября Волынский полк стоял на позициях против Керенского уже в составе почти всех своих рот и команд, превышая численностью все другие воинские части, вышедшие против Царского Села.

Позднее удалось установить, что в отступлении сы­грали роль не малодушие солдат и не минутное только колебание командного состава, а чья-то искусная мысль, подсказанная через офицеров полка, что надо идти в Петроград, созвать там общегарнизонноё собрание и, захватав фактически всю власть в свои руки (вок­залы, телефонную станцию, почту, телеграф и т. д.), объявить не более не менее как диктатуру гарни­зона.

Об этом сконфуженно рассказывали позже сами сол­даты и каялись, что дали увлечь себя гипнозом слов, так как фактически диктатура гарнизона в тот момент уже осуществлялась через Военно-революционный комитет, в руках которого, как представителя гарнизона, и без того была вся полнота власти.

И другую оценку, полную и содержания и смысла, приобретал факт, сперва показавшийся таким ненужным, неуместным.

Когда 29 октября солдаты полка в темноте и в грязи, под дождем и ветром, шагали по тракту к Пулкову, их нагнал автомобиль с членами Военно-революционного комитета.

Слепя глаза фонарями и завывая своим гудком, авто­мобиль въехал в гущу полка, и послышались слова, показавшиеся такими неуместными: «Больше всего, това­рищи солдаты, следите за своими офицерами! Не дове­ряйте вашему командному составу... В большинстве слу­чаев он душой с Керенским. Во все глаза смотрите за вашими офицерами. При малейшей попытке к переходу на сторону врага или к сдаче — на месте прикалывайте изменников Революции...»

На этот раз Волынский полк оставался на фронте (в деревне М. Кабази) до 3 или 4 ноября, когда полу­чил приказ вернуться в Петроград.

«Осада» Государственного банка

Это был, пожалуй, последний яркий эпизод в жизни Волынского полка, а если не считать разгона Учредитель­ного собрания, и в жизни всего петроградского гарни­зона в Октябрьские дни.

Рано утром 7 ноября во все части была разослана телефонограмма явиться на гарнизонное собрание в Смольном.

На этом собрании в сжатых, но сильных словах было обрисовано положение: сопротивление Советской власти со стороны буржуазии приобретает совершенно органи­зованный характер: начинают саботаж всё новые и но­вые группы служащих, чиновников, «общественных» дея­телен и т. д. А между тем фронт — под угрозой голода. Для охраны хлебных грузов, идущих в армию; нужно разослать тысячи солдат, моряков и красногвардейцев.

И для этого, и для других неотложных работ, Совету Народных Комиссаров нужны средства. Чиновничество Государственного банка не дает денег. Их нужно взять. Части гарнизона должны через 2—3 часа с музыкою войти в Государственный банк и продемонстрировать, что сила войск на стороне Советов.

Собрание закончилось в 11 часов 40 минут утра.

В час дня войсковые части стали подходить к банку...

Между тем «Комитет спасения родины и революции» решил использовать этот момент, чтобы дать генераль­ный бой большевикам.

В Государственный банк прибыли делегации: Всерос­сийского Совета Крестьянских Депутатов, Союза Сою­зов, Союза служащих и рабочих банка, члены Петро­градской Городской думы, представители отдельных пар­тий, и т. д. и т. д.

Опираясь на то, главным образом, что Государствен­ный банк не казначейство и что он хранит всенародное достояние, распоряжаться коим может только власть, избранная всем народом, все они решительно протесто­вали против «дневного грабежа», «взлома народного сун­дука» и т. д.

Тов. В. Р. Менжинский вручил мандат на получение 10 миллионов рублей и от имени Совнаркома объявил, что государственными преступниками будут считаться те, кто будет препятствовать исполнить распоряжение власти.

На размышления было дано 10 минут.[2]

Цель была достигнута: сопротивление сломано.

Прибытие и наличность войск говорили яснее аргу­ментов, что там, где есть приказ Советской власти,—там вся сила войск, и что у %тих войск нет иного источника распоряжений, как только .Смольный, только Военно-ре­волюционный комитет.

Представителям банка оставалось только капитулиро­вать, но.,.

Оно нашлось, это спасительное «но», и дало возмож­ность еще на миг возликовать «Комитету спасения ро­дины и революции».

Оказывается, мандат на имя Менжинского в суматохе забыли дать на подпись Ленину. Не было и других под­писей. [3]

Этим воспользовались заправилы банка. Послыша­лись фразы: «...и вот с такими-то бумажками Совнарком требует выдачи 10 миллионов народных денег». Подчер­кивалось, конечно, «народных».

Было очевидно, что начинается розыгрыш промаха.

Между тем для войск всё оставалось попрежнему ясным.

Их прислал Смольный, й уходить без денег они даже не думали.

Нужен был выход из положения.

Нужно было решение тех, кто послал.

Мы поехали в Смольный.

Было уже около пяти часов вечера, когда главно­командующий войсками, подполковник Муравьев, и пи­шущий эти строки вошли в Смольный за инструкциями.

Обычные занятия были уже кончены. В бесконечных коридорах Смольного — гулкая тишина.

После шума и дебатов банка она казалась таким рез­ким контрастом. „

В комнате рядом с той, где работал Ленин, было еще несколько человек. Сам Ленин, когда мы вошли к нему с докладом, работал, — писал за маленьким рабочим столом.

Не отрываясь от письма, он обратился ко мне:

- Ну что у вас там?

Во время доклада Ленин продолжал писать и иногда казалось, что он не слушает.

Но едва я дошел до того, что мандат не имел подписи, как Ленин быстро прервал меня:

- Значит, денег получить нельзя! А кто писал ман­дат? — обратился он к тем, кто был в соседней комнате.

Была названа, если не ошибаюсь, фамилия одного из видных работников партии.            .

- Ведь этакая досвда, — продолжал Ленин, снова возвращаясь к тому, что он писал.

А затем, быстро встав, резюмировал:

- Вопрос о 10 миллионах придется временно считать открытым. Все основания, как правовые, так и иного ха­рактера, при последующих требованиях будут неизменно указываться.

Вот так! Поезжайте и ликвидируйте вопрос...

С самым тяжелым чувством мы покинули на этот раз Смольный.     '

Чувствовалось, что дело, которое должно было удасться, не удалось из-за мелочей, из-за несоблюдения формы.

Но через несколько дней всем стало ясно, что демон­страция войск и вся эта «осада банка» не прошли бес­следно.

Борьба из области фронта и войск переходила в дело­производство.

Враг искал убежища в формальных упущениях канце­ляриста. Значит, враг был сломлен.

Значит, власть Октября прочно входила в жизнь...

Разгон «учредилки»

Последним событием, в котором известную роль при­шлось сыграть петроградскому гарнизону в целом, был разгон Учредительного собрания.

Но было бы несправедливостью не отметать, что этот, казалось бы, чрезвычайно важный момент особого ожив­ления а былых тревог среди солдат не вызвал.

И когда 15 января 1918 года назначенная для несе­ния патрульной службы 1-я рота Волынского полка за­колебалась выходить, зная, что в этот день она может быть обращена против Учредительного собрания, то до­статочно было комиссару полка только разъяснить, что Советы — это есть такая форма государственного бытия, которая идет дальше и глубже Учредительного собрания, что раз осуществлены Советы, было бы шагом назад воз­вращение к Учредительному собранию, — и рота бодро и уверенно вышла к своим постам, заявляя: если Учредательное собрание может оказаться ..против Советов — оно не нужно! Да здравствуют Советы! Вся власть Со­ветам!..

Как жил гарнизон в Октябрьскиедни

Для полноты описываемых событий остается приба­вить, как жнл гарнизон в дни Октября в своей буднич­ной жизни.

В первую очередь, конечно, идет вопрос о преслову­той «распущенности», о том, что все матросы и солдаты стали спекулянтами и торговцами и что нельзя было дви­гаться по улицам Петрограда, столько лежало на них шелухи от семечек, которые «геройски» лущил весь петроградский гарнизон.

Значительная часть этих упреков относится к сравни­тельно более позднему времени. Отдельные случаи рас­пущенности солдат, конечно, были.

Дисциплина палки, окриков, гауптвахты и карцера пала. А самодисциплины привито еще не было. Но, на­ряду с этим, нельзя не подчеркнуть, что чем дело было ближе к Октябрю, тем чаще можно было наблюдать в частях примеры новой, небывалой раньше, немысли­мой при прежнем строе революционной дисциплины.

Говорить о том, с какой точностью выполнялись рас­поряжения Военно-революционного комитета, военной организации РСДРП (б) и комиссаров, не нужно потому, что это известно всем.

Но даже распоряжения полковйго комитета, ссылав­шиеся на то, что этого требует Революция, как общее правило, были святы для воинских частей.

Отчетливо помню тот случай, когда в ноябре 1917 года в Волынском полку солдат Архипов беспрекословно от­был недельный внеочередной наряд за то только, что самовольно взял из хлебоюекарни три или четыре фунта хлеба.

Или другой случай: во время разгрома винных скла­дов солдаты отняли у кого-то • вблизи казарм две чет­верга водки. Они доставили ее в полковой комитет, где она и стояла на окне несколько дней, прежде чем коми­тет постановил уничтожить ее.

Ковечво, это не относится к моментам, когда под влиянием тех или иных событий закипали страсти. Тогда бурлил солдатский океан, и не было для него автори­тетов...

Главным образом нельзя ни на минуту думать, что вся солдатская масса в дни Октября переродилась и стала сплошь революционной. В ней, как и всюду, оста­вались шкурники, контрреволюционеры, люди не чуж­дые легкой наживы, но не они давали тон в эти дни. Их голосов не было слышно. Распоясаться они не смели.

Лучшим подтверждением этого может быть эпизод из того времени, когда по городу пошла и угрожала рево­люции волна пьяных погромов.

Разгонять погромщиков приходилось и днем и ночью, и в виду особенности обстановки действовать приходи­лось со всей возможной решительностью.

И вот одна из рот полка, посланная, чтобы разогнать погромщиков, не устояла от соблазна. Солдаты побро­сали винтовки и присоединились к тем, кто разбивал бо­чонки и тут же напивался до бесчувствия.

Пришлось послать 8-ю роту, как наиболее стойкую.

Опьяневшие солдаты не хотели и слышать о прекра­щении попойки. Результат был для них весьма неожи­данный. Погреб был очищен через какихгйибудь полчаса, а из поклонников вина около восьмидесяти человек потащились прямо в околоток отлеживаться и... вынимать занозы.

Около дюжины прикладов было разбито в щепки о спины и о «поясницы» загулявших.

А через несколько дней обе роты мирно объяснялись:

- Нельзя же так. До сих пор присесть не можем! Занозы — во какие...

- Убить вас мало было. «Защитники Революции!» Знать, соскучились по «романовской» палке. Ну, мы вам и напомнили...

После января 1918 года жизнь в войсковых частях петроградского гарнизона стала идти всё более ровным и всё более медленным темпом.

Пишущему эти строки пришлось с ноября 1917 года быть председателем дивизионного комитета 3-й Петро­градской гвардейской дивизии, т. е. наблюдать жизнь четырех полков: Волынского, Литовского, Петроградского и Кексгольмского. И всюду было одно и то же. В связи с приближением общей демобилизации замеча­лась усиленная тяга солдат на родину. Усилились от­пуска. Канцелярии едва успевали заготовлять доку­менты.

Заботой полковых комиссаров и организаций было сохранить имущество частей, особенно то, которое могло представлять интерес для музеев, и, по возможности, до конца поддержать то горение революционной мысли, ко­торым так богат был петроградский гарнизон в дни октябрьских событий...

После демобилизации старый петроградский гарни­зон сошел со сцены. Он должен был уступить свое место новым формам обороны новой, пролетарской России.

А.Хохряков,

председатель полкового комитета Волынского полка

Из сборника «Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции», Лениздат, 1956



Около пяти часов вечера полк выступил в количестве до 1000 человек, и к 10 часам вечера мы были в Пулкове.

[2] Протокол заседания Совета Государственного банка 6 ноября 1917 года

Заслушав предъявленное Советом 'Народных Комиссаров, в письменной форме, требование от 6 сего ноября за № 70 о выдаче Совету на экстраординарные расходы десяти миллионов рублей в порядке реквизиции и о зачислении этой суммы на текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, причем заместителем Народ­ного Комиссара по Министерству финансов В. Р. Менжинским было пояснено, что, в случае отказа в исполнении настоящего требования со стороны Совета банка, сумма эта будет взята путем взлома кассы силою, — Совет Государственного банка единогласно поста­новил: требование о выдаче каких-либо сумм Совету Народных Комиссаров, как не основанное на законе, Совет не считает себя в праве удовлетворить; равным образом Совет не находит возмож­ным открыть текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, как учреждения, не пользующегося правами юридического лица.

Вместе с тем Совет Государственного банка считает своим дол­гом протестовать против предъявления к Государственному банку требования о выдаче части вверенных банку народных средств в порядке реквизиции с угрозой взлома кладовых банка».

[3]     Не указано, почему именно Совет Нар. Комис. обращается с требованием денег не к Казначейству, а к Госбанку, в сферу деятельности которого производство расходов даже на армию со­всем не входит.

 

Читайте также: