Показать все теги
Для изучения социального развития ранних кочевников обычно привлекают "эталонные" материалы причерноморских скифов-сколотов и монгольских хунну. При этом вне поля зрения исследователей остаются данные по таким важнейшим группам племен, как южноказахстанские усуни (исключение: Кычанов 1997: 46-50) и кангюйцы, европейские сарматы и ранние аланы.
Объективно яркий и обильный сарматский материал представляет огромный интерес для кочевниковедения. У далеких потомков кочевников римского времени - осетин документируются такие ценнейшие реликты как весьма архаичные нартский героический эпос и этнографические традиции, во многом восходящие к очень ранним эпохам (о переменах отношения ученых к этим источникам см: [Яценко 1998г: 67-68]; одну из подобных попыток см.: [Чочиев 1985]). Однако исследователи пока не приступали к всестороннему анализу этого материала. Сколько-нибудь крупные работы по социальному строю сарматов отсутствуют, несмотря на то, что их археологические памятники на сегодняшний день, пожалуй, изучены среди ранних кочевников Евразии наиболее полно. Представителям различных наук (археологии, классической филологии, лингвистики, фольклористики и этнологии) еще предстоит объединить усилия для плодотворного исследования социальных структур сармато-аланов.
Письменные сведения на эту тему в сравнении с аналогичными данными по скифам лишний раз демонстрируют тенденциозность и необъективность греко-римских авторов. Если скифы зачастую идеализировались, представлялись как мудрый народ, живущий простой жизнью, непобедимый благодаря справедливым обычаям и не совсем чуждый усвоению норм эллинской цивилизации, то в отношении сарматов и ранних аланов мы не находим и следов подобных восторгов.
Весьма характерно замечание Флора: они якобы "коснеют в таком диком варварстве, что даже не понимают мира" (Flor. Liv. Epit. II. 29); постоянно звучат упреки им в вероломстве (Тацит, Тертуллиан и др.). Более чем сдержанны и похвалы римлян в отношении сарматского ремесла и искусства; лишь Павсаний, описывая, видимо, богато декорированный сарматский боевой доспех, хранящийся, хранящийся в храме Асклепия в Афинах, вынужден на его примере признать, что "варвары способны к искусству ничуть не меньше эллинов" (Pausan. I. 21. 5). Как справедливо отметил английский исследователь Д. Браунд (1994: 169), у античных авторов "сарматская "дикость" разрабатывается как средство исследования греко-римской "цивилизации". Это означает, что классические описания сарматов... глубоко идеологизированы".
Думаю, для подобных откровенно негативных оценок были определенные основания, связанные с разницей в культурной ориентации. Действительно, сарматы, в отличие от скифов, были явно ориентированы на контакты не с греко-римской, а с более восточными цивилизациями (Китай, парфянский Иран, Кушания и др.), гораздо меньше поддавались античному влиянию и, напротив, сами смогли оказать заметное воздействие на греческих колонистов, особенно - со II в. н.э. (т.н. "сарматизация") (Яценко 1994а: 201). Недавно был точнее переведен с китайского и прокомментирован фрагмент из "Вэй люэ" (цитируемый Чэнь Шоу в "Саньго чжи", XXX), свидетельствующий о сильной и длительной политической зависимости части сарматов (вплоть до Нижнего Дона - Лю?) от казахстанской "кочевой империи" Кангюй / Кангха примерно с начала I по начало III вв. н.э. (Зуев 1995: 39-40). Любопытно, что с политическим усилением Кангюя в начале I в.н.э. совпадает и появление в Сарматии дорогих подражаний изделиям т.н. "бирюзово-золотого звериного стиля" с изображениями среднеазиатской фауны (гепард, чубарый олень и др.), заметно отличающихся по облику от бактрийских и парфянских изделий (Яценко 2000а: 178-179).
Если тенденциозность греко-римских писателей легко объяснима, то труднее понять причины игнорирования многих известных сведений современными учеными. Фактически, мы отчасти оказались в плену античных стереотипов и оценок сарматов и скифов. Исследователей также, вероятно, дезориентирует ряд принципиальных отличий социальной структуры, системы ценностей, представлений о погребальных обрядах знати от скифских (традиционно воспринимаемых как эталонные, более яркие и изученные гораздо раньше). Например, ведущие специалисты убеждены, что "социальные различия сарматов во все времена фиксировались, в первую очередь... затратой трудовых ресурсов на устройство погребальных сооружений" (Скрипкин 1992: 29).
Однако в реальной действительности все обстояло наоборот: в отличие от скифских, богатейшие курганы которых буквально утопали в золоте, самоцветах и шелках, погребения царей сармато-аланов были внешне неприметными холмиками со скромными сооружениями под насыпью и несколькими боковыми тайничками (куда и помещались основные ценности). Сарматское общество гораздо более экономно и разумно относилось к материальным ценностям: для умершего царя уже не помещают в могилу десятки задушенных слуг и лошадей (даже одна целая лошадь символически заменяется уздечкой), саму могилу не помпезно демонстрируют, а прячут; положенная с умершим драгоценная утварь обычно типологически гораздо более однородна (и далеко не охватывает основные стороны быта). Именно эти разумные ограничения, стадиально более поздние, почему-то до сих пор иногда воспринимаются как еще одно свидетельство отсталости сарматов по сравнению со скифами (Яценко 1994а: 203).
Основателем сарматологии был всемирно известный ученый М.И. Ростовцев. Будучи лучшим среди сарматологов знатоком античных письменных источников и обладая блестящей исследовательской интуицией, он еще в начале 1920-х годов сформулировал свои основные идеи по культурной и социальной истории сарматов. Он предполагал частые миграционные волны в Европу из разных частей Западного Туркестана и изначально восточную ориентацию этих этносов. По мнению Ростовцева, сарматы создали серию примитивных государств (1989: 198) с городскими центрами и достаточно развитой социальной структурой и оказали большое культурное влияние на греческих колонистов и подчиненные земледельческие племена.
После вынужденной эмиграции на Запад работы "буржуазного ученого", "белоэмигранта" и убежденного монархиста М.И. Ростовцева, высказанные им положения стали объектом постоянной явной и скрытой критики советских исследователей-марксистов. Можно сказать, что эта полемика отчасти и создала ряд ведущих постулатов сарматологии, которые являлись как бы зеркальным отражением (со знаком "минус") концепции Ростовцева.
Основные контраргументы (зачастую априорно выводимые из ряда общетеоретических положений) сводились к следующему. Роль миграций в истории сарматских народов (в соответствии с официально одобренным Сталиным учением академика Н.Я. Марра) была ничтожной. Следовательно, вся картина социального развития десятков разных племен, сменявших друг друга в течение многих веков в Сарматии, была лишь единым и медленным поступательным движением (из последних публикаций: (Гутнов 1997: 16). Фактически признаются только внешние стимулы развития общества (торговля и др.). Слабые контакты с античной цивилизацией однозначно свидетельствуют об их большей примитивности, чем скифов. Все племена имели одинаковый уровень развития. О государственности, наследственной царской власти, сколько-нибудь сложной социальной структуре, о наличии устойчивых прото-сословий, полупрофессиональной торговли, ремесел и городов, о монетной чеканке не может быть и речи (все сведения древних авторов и эпиграфики в пользу противоположного объяснялись цепочкой недоразумений, неточными указаниями информаторов и т.п.). Сарматы, как теперь утверждалось, имели крайне примитивные культуру и искусство, а потому о серьезной сарматизации соседних народов говорить не приходится. Все яркие художественные произведения негреческого и неперсидского облика автоматически объявлялись импортом из дальних стран, проникавшим благодаря функционированию "Шелкового пути". Опорой этой концепции, к сожалению, до сих пор служат весьма произвольно отобранные немногочисленные факты, иллюстрированные версии более чем полувековой давности. Из работы в работу переходили ссылки на якобы существующие у сарматов традиции "матриархата", решительное (и при этом - априорное) отрицание государственности1 (постоянно цитировались туманные сообщения из "Авесты" (Vend. I. 20. 76-78) о неких кочевниках на Волге, живущих "без главы", "не знающих власти верховных правителей") и утверждения, что их оседание на землю будто бы при любых обстоятельствах было невозможно.
Не вызывают симпатий современных авторов и попытки сарматов (в отличие от скифов) во многих случаях самостоятельно, без помощи греко-римских мастеров проиллюстрировать в искусстве собственные мифологию и эпос (Яценко 19966; 20006; 2000в), оформить оригинальные атрибуты власти и т.п. В этом по непонятной причине тоже видят свидетельство их "отсталости".
При сопоставлении культур скифов и сармато-аланов ученые невольно используют "двойной стандарт": например, наличие большого процента погребений женщин-воительниц у сарматов свидетельствует, якобы, об особом архаизме их социальной организации, а у скифов - нет! (Яценко 1994а: 202-203; табл. 1,1). Не упомянутые ни в одном источнике города и иные стационарные поселения скифов долго выявились и тщательно исследовались, а многократно упоминаемые "поселения сарматов" (Hippol. Port. Lib. Generat. 34) объявляются фантомами, результатом "ошибок" древних авторов, путаницы их информаторов и т.п. и никогда не разыскивались (Яценко 1994в: 69-70). В результате исследовался лишь один из раннеаланских городов - Зилги на Северном Кавказе (Осетия) II- IV вв. (Arzhantseva, Deopik, Malashev 2000: 211-250).
Оригинальная история исследования общественного строя и культуры сарматов, ее своеобразная "отрицательная зависимость" от "эталонных" выводов, сделанных по скифам, уже неоднократно служили предметом моего специального внимания. С 1990 г. в ряде докладов2 и статей мною постепенно обобщались данные по социальному строю сармато- аланов - как письменные, так и археологические. Выявляемая картина оказалось весьма неожиданной и для меня и для многих коллег-сарматологов. Ведь общепринятым было мнение, что "об общественных отношениях... письменные источники сообщают нам чрезвычайно мало сведений" (см., например: Мошкова 1988: 208).
Более детальный обзор письменных источников (прежде всего - греко-римских и армянских)3 напротив, показал, что объем сведений по общественному строю по объему и качеству информации не только не уступает, но по многим параметрам превосходит аналогичные данные по скифам (причем большинство свидетельств никогда не привлекались в данном контексте). При этом данные римских и армянских авторов часто нуждаются в дополнительном источниковедческом анализе (выяснение источников информации, датировка сообщений и их территориальная локализация) (Яценко 1996а: 152-156).
В действительности во многих отношениях письменные источники по сарматам уникальны для ранних кочевников в целом. Например, только в них мы находим подробную информацию о церемонии венчания на царство (Plut. De Fluv. XIV. 3) и атрибутах правителей, об особом статусе цариц (Dio Chrys. Orat. Borisph. II. 48; Polyaen. Strat. VIII. 56) о наличии братьев-соправителей ("Картлис цховреба" - Базук и Амбазук и, вероятно, Ферош и Кавтия; "величайшие цари Аорсии" в ольвийской надписи?). Уникальны также сведения о мобилизациях и подготовке женщин-воительниц (Pomp. Melae. De Chorogr. I. 21. 5, 114; III.
- 35), об отрядах профессиональных дружинников (Фавстос Бузанд. История Армении. III.
6) . Значительный интерес представляют наблюдения Корнелия Тацита, впервые для ранних кочевников описывающего городскую фортификацию (Успа у сираков) и сообщающего о царских дворцах у сарматов-аорсов (Tacit. Annal. XII. 17-18). Упоминается целая серия возникших в Степи городов (с названиями и даже географическими координатами: прежде всего Ptol. Geogr. V. 8). Именно сарматы первыми из евразийских номадов стали частичными последователями одной из "мировых религий": уже на рубеже II-III вв. Тертуллиан отдельные их племена, видимо - дунайских языгов, называет среди якобы "принявших веру Христа" (Tertul, Advers. Iud. VII). В целом часто воевавшие с сарматами римляне гораздо более подробно описывают их военные обычаи, чем q^eKH - скифские (тактику в сражении, организацию набегов, захват и выкуп пленных, подготовку женщин-воительниц).
Сарматские правители (точнее - правящий царский род: Lucian. Тох. 51; Мовсес Хоренаци. История Армении. II. 50, 58) проявляли большую дипломатическую активность, их послы и переводчики добирались до самого Рима, многих отдаленных стран. Языками сарматской дипломатии были, видимо, как латынь, так и греческий (именно на них явно написаны и сохранившееся письмо Эвнона Аорсского императору Клавдию и письма царя кавказских аланов Трдату III армянскому). Кочевники Сарматии создавали в случае подготовки масштабной войны большие коалиции со многими оседлыми независимыми племенами, как это было во 2-й пол. I - нач. II вв. на Кавказе ("Картлис цховреба") и в Крыму (энкомий воспитателя Савромата I, обнаруженный в 1985 г. в Керчи: [Vinogradov 1994: text 15]). Дань на побежденных (например, на озов в Центральной Европе: Tacit. Germ. 43) могла налагаться пополам совместно с земледельческими союзниками. Видимо, особую роль у сарматов играла массовая организация выкупа пленных противников их родственниками (имеется целая серия подобных разновременных свидетельств: Ованнес Мамиконян. История Тарона; Dio Cass. Hist. Rom. LXXIII. 3; Ambros. De Excid. Urb. Hieros. V. 1). Сопоставление письменных источников разных стран с археологическими уже позволяет детально восстановить этно-политическую историю одного из "позднесарматских" этносов II-IV вв. на Северном Кавказе (аланы - маскуты/массагеты равнинного Дагестана: [Яценко 1998в: 86-95]).
По наблюдениям В.И. Абаева, цари сарматов носили титул, близкий скифскому ksais, а вожди мелких племен и местные князья - титул ardar / рукодержец (последних можно сопоставить со "скипетроносцами": Tacit. Annal. VI.33);4 рабов именовали cagar. Вероятно, рядовых свободных мужчин-воинов называли "благородными" (Amm. Marc. Res gestae. XXXI. 2. 25), что сохранялось в наиболее архаичных общинах Осетии еще в XIX в. (Бзаров 1994: 43). Имеются сведения и о некоторых общественных должностях ранних аланов, например - о "втором человеке" после царя, "возлежавшем на втором месте" и не принадлежавшем к царскому клану (Антон Пустынник) и о судьях в общинах, выбираемых из рядовых опытных воинов (Amm. Marc. Res gestae. XXXI. 2).
Гораздо сложнее оказалось выявить социальные группы на археологическом материале (по находкам в погребениях). E.JI. Гороховский выделял 4 типа сарматских погребений: княжеские, аристократические, рядовые и бедные (1989: 19). Если до середины 1980-х годов сарматологов интересовали, в основном, погребения рядовых скотоводов, то в последнее десятилетие возник интерес даже к публикации аристократических курганов, изученных на рубеже XIX-XX вв. Раскопки последних 15 лет показали. Что именно могилы сарматских царей (при том, что практически все они дошли до нас частично разрушенными или ограбленными), возможно, были наиболее богатыми среди ранних кочевников и часто содержали тысячи золотых вещей (тайник такого кургана как "Дачи").
В упомянутом докладе 1990 г. мною были предложены критерии различения частично разграбленных могил представителей царских родов (группа I)5 и высшего сословия аристократов-ардаров (группа 2)6 в I - сер. II вв. В группе 1 встречены золотые гривны с зооморфными изображениями или геммами, комплекты предметов импортной серебряной посуды и точильные камни в золотой оправе. Кроме этого, для мужчин характерны такие атрибуты как обильно украшенные золотом пояс и меч, личные знамена (Дачи), конская упряжь с золотыми бляхами, серебряные сосуды разных типов с изображениями местных мифо-эпических сцен, серебряные кубки с зооморфными ручками. У женщин встречены золотые диадемы и браслеты с мифологическими сюжетами, золотые кубки с зооморфной ручкой и туалетные флаконы. В группе 2 у мужчин представлены пояса и конская упряжь с позолоченными пряжками и бляхами и простые по оформлению золотые браслеты, меч с более скромным золотым декором, бронзовая импортная посуда. У женщин известны скромные диадемы или гривны с включением мелких золотых элементов, особые скипетры, специфические ожерелье из амулетов и сумочка с амулетами, единичные идольчики, серебряные туалетные флаконы и перстни, большинство предметов окрашено в красный цвет. В целом только для сарматов известна серия погребений людей (знатных женщин) с ярко выраженными культовыми функциями, с большими наборами разнообразных амулетов и иных культовых атрибутов (Яценко 1986: 182-184). Они, в частности, особенно характерны для предполагаемых жен правителей небольших племен ardar - "скипетроносцев" (подробнее см.: Яценко 19946: 85-86).
Исключительное значение имеет большая группа известных в эпиграфике соседних греческих городов имен-прозвищ проникших в этих центры сарматов. Такие имена (сохранившиеся в греческой транскрипции) давались явно уже взрослым людям и отражали их социальный статус, профессиональную специализацию, религиозные представления и т.д. Особенно интересны имена-прозвища предполагаемых дружинников, оседлых ремесленников и торговцев (Яценко 19986: 54-55). Установлено, что финно-угорские соседи переняли у сарматов такие слова как "приятель", "князь", "божество", наряду с теми, которые связаны с военными набегами ("жеребец", "перекресток дорог", "бояться", названия меча и боевого топора и др.) (Абаев 1981: 87-88).
Положение женщины в сарматском обществе было более высоким, чем у скифов (что отражается у элиты в отсутствии сведений о гаремах и неоднократных упоминаниях о финансовой и иной самостоятельности замужних цариц: Polyaen. Strat. VIII. 56; Dio. Chrys. Orat. Borisph. II. 48), а также в меньшей доле женщин-воительниц в погребениях (ведь у скифянок, похоже, многие так и не могли убить положенного числа врагов и оставались незамужними) (Яценко 2001). Однако и в этом нет оснований видеть пережитки далекой ранней первобытности; подобная разница может свидетельствовать скорее об иной ментальности и этнокультурной специфике. Интересно, что у племен позднесарматского времени (сер. II - кон. IV вв.) известна традиция хоронить в курганных некрополях преимущественно пожилых мужчин определенного статуса (Балабанова 2000: 206). Сарматы (точнее - донские аланы рубежа II-III вв. н.э.) ввели в употребление в Степной зоне стандартную экипировку дружинников-профессионалов (Безуглов 1997: 137-138)
В целом мнение о существовании социальной отсталости всех сармато-аланских племен по сравнению, например, с европейскими скифами V-IV вв. до н.э. не подтверждается. Сегодня также ясно, что в среднем каждые 100-150 лет во многие регионы Сарматии вливались новые группы восточных мигрантов, привнося в местные процессы существенные коррективы (Яценко 1998а: 146).
С. А. Яценко
Из сборника «Кочевая альтернатива социальной революции». РАН, Москва, 2002
Примечания
- В числе немногих исключений - мнения отдельных ученых о наличии государства у сираков Кубани (Струве 1968: 187 и др.) и донских аланов I - II вв. (Гаглойти 1966: 83 и др.).
- Прежде всего это доклад "О социально-политическом развитии сармато-аланов" в скифосарматском отделе Института археологии, Москва, 16.05.1990.
- Активному привлечению письменных источников мешает и распространившийся в последнее десятилетие гиперскептицизм в отношении их использования археологами (а не только филологами-классиками и эпиграфистами). Многим сейчас дело представляется так, будто последние (как узкие специалисты) гарантированы от ошибок, или же археолог не способен в случае необходимости уточнить перевод у хорошего эпиграфиста...
- По данным древнейшей армянской агиографии, попавшие в Армению аланские аристократы на родине были "прославлены и могучи, принадлежали к высшему сословию и были первыми в бою" ("Мученичество Воскянов").
- К ним можно отнести: Дачи; Косика, могила 1; Высочино VII, курган 28; Садовый; Пороги; Запорожский (мужчины); Хохлач, Кобяково, курган 10; Мигулинская; Ногайчин; Армавир, покупка 1904 г.; Тузлуки, курган 2/1 (женщины).
- К ним относятся: Никольское, курган 12; Кирсановский III, курган 2; Волга-Чограй XXXVIII, курган 1 (?); Грушка; Первомайский VII, курган 14; (мужчины); Соколова Могила; Чугуно-Крепинка, курган 2; Сладковка, курган 14; Тифлисская, курган 20; Усть- Лабинская, курган 32 (женщины).
ЛИТЕРАТУРА
Абаев, В.И. 1981. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских языковых контактов. Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячилетие до н.э.). Отв. ред. М.С. Асимова и др. М.: 84-89.
Балабанова, М. А. 2000. Демография поздних сарматов. Нижневолжский археологический вестник. Вып. 3. Волгоград: 201-107.
Безуглов, С.И. 1997. Воинское позднесарматское погребение близ Азова. Историко- археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону. Вып. 14. Азов: 133-142.
Бзаров, Р.С. 1994. Осетинская гражданская община. Тезисы докладов на международной научной конферетщi по осетиноведепию, посвященной 200- летию со дня рождения А.М. Шегрена Отв. ред. А. А. Магометов. Владикавказ: 41-44.
Браунд, Д. 1994. "Препарируя сарматов": проблемы источниковедческой и археологической методологии. Вестник древней истории, № 4: 168-173.
Гаглойти, Ю.С. 1966. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси.
Гороховский, ЕЛ. 1989. Хронология ювелирных изделий первой пол. I тыс. н.э. Лесостепного Поднепровъя и Побужъя. Автореф. дисс... канд. ист. наук. Киев.
Гутнов, Ф.Х. 1997. Средневековая Осетия: проблемы социальной истории. Автореф. дисс... докт. ист. наук. Владикавказ.
Зуев, Ю.А. 1995. Сармато-Аланы Приаралья (Яньцай-Абзойя). Культуры кочевников на рубеже веков: проблемы генезиса и трансформагщ!. Отв. ред. К.Б. Кекилбаев. Алматы: 38-45.
Кычанов, Е.И. 1997. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М.
Мошкова, М.Г. 1988. Пути и особенности развития савромато-сарматской культурно- исторической общности. Автореф. дисс... докт. ист. наук. М.
Ростовцев, М.И. 1989. Скифия и Боспор. Т.III. Гл.V. Вестник древней истории, № 1: 192- 209.
Скрипкин, А.С. 1992. Азиатская Сарматия. Проблемы хронологии, периодизации и этиополитической истории. Автореф. дисс... докт. ист. наук. М.
Струве, В.В. 1968. Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии.
Л. Чочиев, А,Р. 1985. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали.
Яценко, С.А. 1986. Сарматские "жрицы". Хозяйство и культура доклассовых и раннеклассовых обществ. Тез. докл. III конференции молодых ученых И А АН СССР Отв. ред. B.C. Ольховский. М: 182-184.
Яценко, С.А. 1994а. К истории формирования одного из ключевых стереотипов сарматологии. Элитные курганы степей Евразии в скифо-сарматскую эпоху. Отв. ред.
А.Ю. Алексеев и др. СПб.: 200-204.
Яценко, С.А. 1994 б. Наборы амулетов среди атрибутов одной из групп знатных сармато- аланок европейских степей сер. I - сер. II вв.н.э. "Вещь в контексте культуры". Материалы научной конференции. Отв. ред. Т.Н. Димитриева, В.А. Хршановский. СПб.: 85-86.
Яценко, С.А. 1994в. Процесс оседания кочевых аланов в Приазовье в сер. I - сер. III вв.н.э.: города и кочевые стоянки. В'зашюотношения культур и цштизицаг\ий и ритмы кулътурогенеза. Отв. ред. В.М. Массон. СПб.: 69-70.
Яценко, С.А. 1996 а. Письменные и археологические источники о государственности и общественном строе кочевых сармато-аланов I-IV вв.н.э. Международная конференция "100 лет гуннской археологии. Номадизм - прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен". Тез. докл. Ч. I. Отв. ред. С.В. Данилов. Улан-Удэ: 182-185.
Яценко, С.А. 1996 б. Некоторые культовые сюжеты в искусстве сарматов Северного Кавказа I в. до н.э. - I в.н.э. Между Азией и Европой. Кавказ в IV-I тыс. до н.э. Материалы конференции .(Отв. ред. Ю.Ю. Пиотровский). СПб.: 154- 158.
Яценко, С.А. 1998 а. К вопросу о "застойности" кочевых обществ (на материале европейских номадов сарматской эпохи). Сщшаъная антропология на пороге XXI века. Тезисы и материалы конферетщ!. (Отв. ред. Ю.М. Резник). М.: 145- 147.
Яценко, С.А. 1998 б. Имена аланов из Танаиса второй пол. II - первой пол. III вв. н.э. как исторический источник. Донская археология, № 1: 54-55.
Яценко С.А., 1998 в "Бывшие массагеты" на новой родине - в Западном Прикаспии (II-IV вв. н.э.). Историко-археологический альманах, вып. 4. Армавир, М.: 86-95.
Яценко, С.А. 1998 г. Сарматские погребальные ритуалы и осетинская этнография. Российская археология, № 3: 63-74.
Яценко, С. А. 2000 а. О мнимых "бактрийских" ювелирных изделиях на территории Сарматии I-II вв. н.э. Нижневолжский археологический вестник, вып. 3. Волгоград: 172-185. Яценко, С.А. 2000 б. Эпический сюжет ираноязычных кочевников в древностях Степной
Евразии. Вестник древней истории, № 4: 86-104.
Яценко С.А., 2000 в. Антропоморфные образы в искусстве ираноязычных народов Сарматии II-I вв. до н.э. Stratum plus, № 4. СПб., Кишинев (В печати).
Яценко, С.А. 2001. Статус женщины в сарматском обществе: проблемы интерпретации источников. Методы изучения культуры в России.{Отв. ред. Г.И. Зверева) М. (В печати). Arzhantseva, I., Deopik, D., Malashev, М. 2000. Zilgi: An Early Alan Proto-City of the First Millenium AD on the Boundary Between Steppe and Hill County. Colloquia Pontica. Vol. 5. Leiden, Boston, Koln: 211-250.
Vinogradov, Yu.G. 1994. Greek epigraphy of the North Black Sea cost, the Caucasus and the Central Asia(1985-1990) Ancient Civilizations from Scythia to Siberia, vol. 1. Leiden: 1-14.
