Показать все теги
У самого «отца истории» об этих скифах сказано только походя. Ведь Геродоту пришлось упомянуть о них лишь потому, что как раз мимо шла, от самой Ольвии в глубину «заскифских» земель, великая дорога эллинских и «варварских» купцов-пилигримов: «Выше йирков по направлению к востоку живут другие скифы, отделившиеся от царских и прибывшие в эту землю. Вся описанная мною страна до области этих скифов представляет собою равнину с глубокой, плодородной почвой, а, начиная отсюда, земля становится камениста и неровна. Когда пройдешь значительное пространство этой неровной страны, у подножия высоких гор обитают люди, которые, как говорят, все плешивы от рождения... » (Herod. IV: 22,23).
Однако эти «другие скифы» оказались отнюдь не на обочине исследовательских интересов. Внимание к ним среди историков и археологов поддерживается уже второе столетие. Наверное, самой обоснованной следует считать версию, восходящую еще к К. Нейманну, который видел в Геродотовых «особых» скифах тех из «царских», что остались на востоке, а именно в Южном Приуралье, после откочевки их главной орды в Причерноморье под натиском исседонов (Neumann. 1885. S. 128). Там же, в Оренбуржье, их помещали и многие российские исследователи, в частности Ф. Г. Мищенко (Мищенко. 1886. С. 195, 196) и
В. Ф. Миллер (Миллер. 1887. С. 122). В советской археологии аналогичная интерпретация причин появления среди Геродотовых скифов этих «особых», «отделившихся» или «отложившихся», а также их именно заволжская - приуральская локализация предполагалась в свое время Б. Н. Граковым (Граков. 1947. С. 102). Наиболее обстоятельно это было обосновано много позднее, уже Д. А. Мачинским (Мачинский. 1971. С. 30-54). Он ссылается на Дамаста, который, по его мнению, воспроизводит древнеионийскую — Аристееву — этногеографическую традицию, отраженную также у Геродота и Павсания. В своей интерпретации сведений этих авторов Д. А. Мачинский, по существу, солидаризовался с К. Нейманном. «Такой "откол", — говорит он о предполагаемых причинах появления "отложившихся" от "царских", - вероятнее всего, мог произойти в результате борьбы скифов с исседонами в то время, когда последние в своем движении на запад (Herod. IV: 13) как бы "разрезали" скифскую орду надвое». Исседоны, согласно его предположению, могли на левобережье Волги расселяться вплоть до Самарской луки. «Каменистая же и неровная» страна враждебных им скифских «отщепенцев» отожествляется Д. А. Мачинским с Белебеевско-Бугульминской возвышенностью, на востоке которой, как им было подчеркнуто, действительно имеются щебнистые почвы. Предложив свою, вполне определенную, казалось бы, локализацию «отложившихся» скифов, их археологический эквивалент наш исследователь, однако, первоначально не назвал. Для Заволжья и Приуралья это попытался сделать Р. Б. Исмагилов, по мнению которого, с этими скифами хорошо увязывается расположение на р. Сакмаре, близ г. Кувандык в Оренбуржье Большого Гумаровского кургана. С этим памятником в одну так называемую «гумаровскую» группу первой половины VII в. до н. э. у него объединены курганные комплексы Птичата Могила (Беле- градец) и Енджа в Северо-Восточной Болгарии. Историческим содержанием гумаровского этапа было, по Р. Б. Исмагилову, первое завоевание скифами восточноевропейских степей, в ходе которого часть двигавшихся из глубин Азии на запад кочевников задержались в Южном Приуралье, «отложившись», таким образом, от основной орды (Исмагилов. 1988. С. 29-47). Мнение Р. Б. Исмагилова о принадлежности Гумаровского кургана «отложившимся» от «царских» было, кстати, поддержано Н. Л. Членовой (Членова. 1987. С. 8). На первый взгляд, рассмотренная версия выглядит вполне правдоподобно хотя бы уже потому, что «отколы» частей кочевников в ходе их миграций на запад действительно случались и не однажды. Так, монгольские торгоуты Синьцзяна объясняли свое местонахождение там тем, что их предки, увлекшись охотою на диких верблюдов, отбились от орд Чингис-хана (Обручев. 1950, С. 209). В годы монгольского же нашествия монаху Юлиану удалось отыскать своих языческих соплеменников - мадьяр, не ушедших с основной частью этого народа к Дунаю, и как раз где-то между Волгою и Уралом (Кузеев. 1974.
С. 400).
Несмотря на это, аналогия с приуральской Magna Hungaria или Hungaria Маюг в случае с Геродотовыми «отложившимися от царских» окажется все же вряд ли уместной, если мы обратимся к первоисточнику. Его, по нашему мнению, следует истолковывать совсем иначе, чем это делает Д. А. Мачинский. Он настаивает на приоритете Аристея Проконесского, реальность восточного вояжа которого не позднее 670 г. до н. э. не подлежит никакому сомнению. Аристей был даже объявлен «первооткрывателем^) основного «закона степей» эпохи кочевого хозяйства: неуклонное движение кочевых орд с востока на запад, военное преобладание восточных соседей над западными. Д. А. Мачинский исходит из того, что наш «одержимый Фебом» поэт был очевидцем этой борьбы номадов за пастбища Приуралья, а Гумаровский курган начала VII в. до н. э. отнесен непосредственно к «эпохе Аристея» (Мачинский. 1989. С. 18-21). Однако были предъявлены убедительные доказательства того, что Аристей, вопреки Д. А. Мачинскому, современником пресловутого «откола» части скифской орды из-за натиска исседонов считаться никак не может.
А. И. Иванчик на основании результатов всестороннего историко-филологического анализа, проведенного им, утверждает, что «Аримаспейя» была написана не в VII в. до н. э., а гораздо позднее: в конце VI - первой четверти V в. до н. э., и не по личным наблюдениям пифагорейца Арис- тея, который, возможно, с полубогом Аристаем сам себя и не контаминировал, а на основе его знакомства с ионийской историко-географической литературой (Иванчик. 1989. С. 29-48). Впрочем, Д. А. Мачинский, конечно, прав в том, что знакомство с этой же древнеионийской традицией обнаруживают Дамаст и Павсаний. Осведомленность обнаруживает и «отец истории», который процитировал «Аримаспейю» в соответствующем месте своего собственного сочинения. «Аристей, сын Каистробия из Проконесса, - отмечает Геродот в своей поэме, - рассказывает, что все эти народы, начиная с аримаспов, постоянно нападали на своих соседей, так что аримаспами вытеснены из своей земли исседоны, исседонами - скифы, а киммерийцы, жившие у южного моря, покинули свою страну под натиском скифов...» (Herod. IV: 13). Но дело-то в том, что, прекрасно зная этот Аристеев сюжет, «отец истории» в своем рассказе об «отложившихся» скифах от него как раз вообще не зависим. Впрочем, это совсем не открытие: когда И. В. Куклина решительно выступила против предпринимающихся время от времени попыток реконструировать гипотетический маршрут Аристея на основе соответствующих Геродотовых известий, ею специально подчеркивалась самостоятельность последних и отсутствие «в традиции, восходящей к Аристею», упоминаний о многих племенах на пути к ис- седонам: савроматах, будинах, йирках, тиссагетах, аргиппеях, и интересующих нас «отложившихся скифах». Вывод исследовательницы однозначен: для сообщений о них «у Геродота были другие источники» (Куклина. 1984. С. 88). Это действительно так, ведь эти свои источники, и вовсе не древнеионииские литературные, «отец истории» указал со всей определенностью. Несомненно, имея в виду также и своих «отложившихся», Геродот говорит: «... о племенах, обитающих по сю сторону их, имеются достоверные сведения: к ним ходят некоторые скифы, от которых не трудно добыть сведения» (Herod. IV: 24). Таким образом, Геродот не только преподносил своим читателям информацию, но и указывал на свои источники ее получения. Теоретически любой усомнившийся в правдивости «отца истории» скифских купцов-рассказчиков мог опросить и сам. Доверяя своим информаторам-очевидцам, Геродот вразрез с письменными известиями предшествующей поры рискнул, в частности, утверждать, что соседи «отложившихся» скифов с северо-востока - вовсе не исседоны, а «плешивые» аргиппеи. И именно аргиппеи имели своими восточными соседями исседонов (Herod. IV: 23-25). В отличие от Аристея, Дамаста и Павсания «отложившиеся» у Геродота от исседонов никак не зависят.
На наш взгляд, упрек, сделанный А.Ю. Алексеевым в адрес «отца истории», вряд ли справедлив. Им предполагается искаженный характер Геродотовых сведений об «отделившихся скифах», «которые на самом деле и являлись собственно скифами-царскими, но на раннем этапе своей истории, до появления в Северном Причерноморье». Совместив две внешне противоречивые традиции, считает этот исследователь, Геродот и создал ту этногеографическую конструкцию, которая вызывает столь сильные затруднения при ее интерпретации (Алексеев. 1996. С. 17). Но это вовсе не так, ведь Геродот ясно различает ранних скифов - азиатских пришельцев, ни в коем случае не смешивая их ни с господствовавшими в Северном Причерноморье, ни с не разъясненными пока загадочными «отделившимся» от «царских».
Изложив обе легенды о происхождении скифов, в том числе «самых лучших и многочисленных» из них, а также и самих степных басилевсов, от первочеловека Таргитая и от Гераклова сына Скифа, « отец истории» приводит еще один услышанный им рассказ, которому он сам наиболее доверял. «По этому рассказу, - сообщает он, — кочевые скифы, жившие в Азии, будучи теснимы войною со стороны массагетов, перешли реку Араке и удалились в киммерийскую землю...». (Herod. IV: 11). Таким образом, Геродот предпочитал всем прочим, в том числе и « Аристеевой», другую, совершенно независимую от нее версию появления скифов в Северном Причерноморье, в которой роль стимула отводилась не исседо- нам, а массагетам и в которой речь шла не о «царских», а именно о скифах-кочевниках. Собственно общим для обеих легенд об изгнании скифских номадов из Азии, древнеионийской «Аристеевой» и скифской (?) Геродотовой, является лишь место действия - Заволжье. Ведь Араксом, за которым в Азии первоначально обитали скифы, считается в данном случае Волга (Пьянков. 1975. С. 66). Помимо разных преданий о приходе скифов в страну, принадлежавшую до них киммерийцам, «отцу истории» было известно также несколько сюжетов об отделении каких-то групп от основной орды, например, о том, как отложился и ушел к мидийскому царю Киаксару один из взбунтовавшихся отрядов скифских завоевателей Азии (Herod. I: 73-74). Исходя из того, что рассмотренная выше версия К. Нейманна - Д. А. Мачинского оказалась явно нежизнеспособной, теоретически вполне имеет право на существование и второй вариант интерпретации содержания Геродотова понятия «особые скифы» - по В. Томашеку (Tomascheck. 1886. S. 46), Э. Миннзу (Minns. 1913. Р. 107), С. А. Жебелеву (Жебелев. 1953. С. 345), Л. А. Ельницкому (Ельницкий, 1977. С. 121). В общем-то, все они были едины в главном: Геродотовы «отложившиеся» — это часть именно северопричерноморских скифов-«царских», отколовшихся от их основной массы и ушедших на восток. Но как далеко? Согласно Б. А. Рыбакову, только до среднедонской лесостепи. С другой стороны, Э. Миннз, например, «каменистую и неровную» местность в стране «отложившихся» сопоставлял даже не с приуральскими предгорьями, а со склонами Алтая.... Сравним, кстати, у Ф. Г. Мищенко: «...под саками следует разуметь собственно царских скифов» (Мищенко. 1899. С. 37). Впрочем, не все склонны были углубляться в Азию так далеко. Например, согласно С. И. Руденко, по отделении от скифов «царских» часть их в своем продвижении достигла лишь СевероЗападного Казахстана (Руденко. 1953. С. 17). Признавая преобладание в Великой степи древней эпохи движения азиатских кочевников на равнины Европы, современное номадоведение, однако, не исключает и обратные миграции. Весьма вероятно, предполагается, например, В. Ю. Зуевым по результатам изучения степных приуральских древностей эпохи архаики, что начало VI в. до н. э. было чрезвычайно динамичным временем, насыщенным передвижением больших масс кочевников не только с востока на запад, но и в обратном направлении (Зуев. 1998. С. 46, 47). Однако из названных исследователей, исходивших из понимания Геродотовых «особых» скифов не как «отставших», а именно как «отложившихся» от северопричерноморских «царских», практически решить эту вполне определенную историко-археологическую задачу - обосновать для них тот или иной археологический эквивалент — попытался лишь Б. А. Рыбаков.
Видимо, им предусматривалась возможность, что в своем движении вспять часть «царских», направляясь к востоку, могла и отклониться, например к северу, или задержаться где-то не очень далеко от Нижнего Поднепровья, на землях «свободных» - «царских» скифов, в частности на среднем Дону, в области знаменитых воронежских курганов. Б. А. Рыбаков основывался на весьма своеобразном понимании соответствующих Геродото- вых известий, в том числе § 20 в «Мельпомене», посвященного «царственным» скифам, где сказано также, что из числа нескифских племен своими соседями они имели меланхленов. По мнению Б. А. Рыбакова, «отец истории» подразумевал здесь не основной массив «самых лучших и многочисленных» в Нижнем Поднеп- ровье, а отложившихся и удалившихся от них - именно на 20 дней пути, т. е. ушедших на средний Дон, к меланхленам. Местом обитания «других скифов, которые прибыли в эту страну по отделении от царственных», по Б. А. Рыбакову, был обособленный воронежский район скифской культуры. В подтверждение такой их локализации сделана также ссылка на интерпретацию Д. С. Раевским известных изображений на серебряном сосуде из «Частых» курганов под Воронежем как иллюстрации генеалогической легенды о происхождении скифов. Раз этот миф возник в среде «царских», то изображения на сосуде из «Частых» и подтверждают, по Б. А. Рыбакову, пребывание отложившейся их части на среднем Дону (Рыбаков. 1979. С. 122). Упомянутые доводы отнюдь не были признаны убедительными. Так, Д. С. Раевский решительно возражает против использования сосуда из «Частых» курганов в качестве некоего этнического индикатора. Им подчеркивается, что в воронежскую лесостепь это прекрасное произведение греческой торевтики попало, видимо, при посредстве степной Скифии, но оно вряд ли отражает идеологию самих обитателей Среднего Подонья. Трудно не согласиться также и с тем, что одной этой находки в любом случае недостаточно, чтобы предполагать одноэтничность скифов «царских» и населения, оставившего воронежские курганы. Последние, как это справедливо отмечено Д. С. Раевским, отличаются от памятников степной Скифии по основным этнокультурным показателям (Погребова, Раевский. 1989. С. 44, 45). Далее, Б. А. Рыбакову по тому же поводу не менее решительно возразил и В. П. Яйленко. Действительно, вопреки Б. А. Рыбакову из текста § 20 Геродотовой IV книги вовсе не следует, что соседями меланхленов были именно скифы-апостаты, а не сами скифы «царские» (Яйленко. 1983. С. 54-65). На наш взгляд, совершенно невозможно «доказывать» местоположение «отложившихся» именно на Среднем Дону, как это делает Б. А. Рыбаков, также путем «корректировки» Геродотова текста, переставляя фрагменты 22-го параграфа «Мельпомены» в 21-й. Кроме того, некоторые «рекомендации» Б. А. Рыбакова в адрес ...Геродота (!) вызывают, мягко говоря, удивление. «При перечислении народов от моря в глубь страны писатель должен сначала упомянуть отделившихся скифов, а затем уже более далеких меланхленов, живущих восточнее и севернее на краю пустыни» (Рыбаков. 1979. С. 121).
Итак, Б. А. Рыбаков, очевидно, совершенно безуспешно пытался представить воронежские курганы Среднего Подонья в качестве некоего филиала кочевнической культуры Нижнего Поднепровья, которую принято рассматривать как оставленную «царскими» скифами. Вне степной Скифии, даже в северопричерноморской лесостепи, мы не найдем археологические комплексы соответствующего возраста, идентичные нижнеднепровским или северокрымским. Авторы еще одного современного варианта локализации (и археологической атрибуции) «:особых скифов», M. H. Погребова и Д. С. Раевский, вполне справедливо полагали, что искомые памятники могут иметь весьма существенные отличия (Погребова, Раевский. 1989. С. 40-65). В отличие от Б. А. Рыбакова, но в полном соответствии с Геродотом они исходили также из того, что «отделившиеся» скифы являлись соседями совсем не меланхленов, а йирков: «Выше йирков, если отклониться к востоку, живут другие скифы, отложившиеся от царских и прибывшие в эту страну» (Herod. IV: 22). Поэтому локализация Геродотовых йирков в версии, разработанной соавторами, имеет значение ориентира, руководствуясь которым они пытаются установить место обитания «отложившихся». Для этого привлекается название левого притока Суры в ее нижнем течении: р. Урга. Этот гидроним предложено рассматривать в качестве идентичного (с озвончением согласных) Геродотовому этнониму Тиркаг. Опираясь на такое истолкование названия Урги-сурской, как «йиркского», самих Геродотовых йирков М. Н. Погре- бова и Д. С. Раевский размещают также и на нижней Суре, а «отделившихся» скифов, соответственно, «выше» и восточнее — уже на противоположном берегу Волги, в юго-западной части ананьин- ского ареала (Погребова, Раевский. 1989. С. 49. Рис. 1). Однако, возражая Д. С. Раевскому, Н. Л. Членова вполне резонно заметила, что характерный йиркский способ конной охоты в мордовских лесах практиковать было невозможно и уже потому это племя не может быть оторвано от лесостепи (Членова. 1987. С. 6). Лесостепной саратовско-хвалынский йиркский вариант городецкой культуры является в данном случае куда более надежным этногеографическим ориентиром, чем одноименная каракалпакской и монгольской Урге «йиркская» река (Рассадин. 1999. С. 14).
Итак, данный ориентир существенно исправляет маршрут, проложенный Д. С. Раевским и М. Н. Погребовой к скифам-« отщепенцам». Расстояние до них от йирков даже в «днях пути» Геродотом не указывается. Поэтому внедрившуюся в среду «заскифских» племен скифскую группировку можно искать, в принципе, по всему южному Приуралью, которое расположено в целом и «выше» и «восточнее» правобережной приволжской лесостепи. Как уже было сказано Р. Б. Исмагиловым, а также Н. Л. Членовой, в качестве археологического эквивалента «отделившихся» предлагалось рассматривать Большой Гумаровский курган в Восточном Оренбуржье. Определение его как наидревнейшего скифского памятника Восточной Европы, конечно, не бесспорно, но бесспорен именно кочевнический характер старшего погребения в Гумарове. Старший же Ахмыловский могильник был оставлен не номадами, а оседлым населением, и поэтому М. Н. Погребовой и Д. С. Раевскому пришлось прибегнуть к довольно сложной аргументации принадлежности его отделившимся от «самых лучших и многочисленных» кочевников Причерноморья. И аргументация эта, в общем, малоубедительна. Например, чтобы как-то объяснить явное преобладание в составе скифо-кавказских включений в комплексах Ахмыловского могильника вещей именно кавказского-закавказского происхождения, они высказали предположение о гипотетической миграции в Среднее Поволжье не собственно степных иранцев-кочевников, а уже вполне натурализовавшейся и слившейся с местной этнической средой Центрального Закавказья военно-аристократической верхушки.
Впрочем, отчетливая кавказская окраска южных включений Ахмыловского и Акозинского раннеананьинских могильников может быть объяснена и без привлечения «отделившихся» скифов из Центрального Закавказья и их кавказских компаньонов. Согласно Н. Л. Членовой, переселение по указанному маршруту было совершено киммерийцами, которые и привнесли в ананьинскую среду многие традиции Северного Кавказа, в том числе и обычай изготовления антропоморфных «:оленных камней» (Членова. 1987. С. 379). Однако и ею было оставлено без объяснения, почему, прокочевав через всю Великую степь, с юга на север, гипотетические номады-переселенцы резко порвали со своим прежним образом жизни, в том числе с погребальной традицией. Известно, что в действительности было как раз наоборот. Примером тому может послужить, в частности, гигантский курган Перепятиха, который был сооружен около середины VII в. до н. э. на самой границе Киевского Полесья, но целиком по скифскому кочевническому ритуалу эпохи архаики (Скорий. 1990. С. 75-92). Этот замечательный курган одновременно представляет собой и памятник истовой приверженности иранских номадов погребальным традициям предков. Упомянем здесь также, что в раннем средневековье состоялась реальная миграция кочевников Северного Кавказа в Среднее Поволжье — в бывший ананьинский ареал в VIII в. приходят болгары. Они продолжают кочевать здесь, в лесной стране, вплоть до конца первой четверти X в., когда наконец появляются первые постоянные болгарские селения. Но даже позднее, уже в городской период, волжским болгарам еще трудно было забыть свой прежний образ жизни, и они, по Ибн-Фадлану, на лето переходили из деревянных строений в шатры (Казаков. 1988. С. 132). В древности и в архаическую эпоху история кочевников, внедрившихся в иную природную и этническую среду, протекала, по-видимому, аналогично. Обрядность же всех без исключения погребений Старшего Ахмыловского могильника, в том числе с «киммерийско-ананьинскими» и даже с «чистыми скифо-кавказскими», по Н. Л. Членовой, комплексами - сугубо ананьинская (Членова. 1988. С. 3, 7). Это совсем не вяжется с предложенным определением социального содержания «привнесенного в Среднее Поволжье гетерогенного комплекса». Предполагается, что скифы и здесь, как в Центральном Закавказье, господствовали над аборигенами (Погребова, Раевский. 1989. С 61).
Обилие изделий неместного производства в совершенном согласно местному погребальному ритуалу захоронении, конечно, вряд ли свидетельствует об изменении этнической принадлежности захороненного. Например, усопший « варварский» вождь, погребенный в Мас- тюгинском кургане № 2 и буквально окруженный там греческими вещами, в эллина из-за этого все же не превратился (Либеров. 1977. С. 104, 105). По-видимому, точно так же и захороненные на Ахмыловском могильнике вместе со скифскими или кавказскими предметами оставались все же ананьинцами. Ананьинских женщин здесь было принято хоронить в составном налобном венчике, который, видимо, оставался сугубо «национальным» головным убором и тогда, когда в его конструкцию входили фрагменты разломанного кавказского или даже урартского бронзового пояса. Пояса, по-видимому, были мужскими, точнее, воинскими, как и все остальные скифокавказские находки в Ахмылове. Известно, что в раннем средневековье наборные пояса дружинников были прежде всего знаками их воинской доблести (Плетнева. 1982. С. 164). Не значили ли то же самое цельнометаллические пояса для воинственных кавказцев и скифов? М. Н. Погребова и Д. С. Раевский не объяснили, почему предполагаемым туземным женам этих пришельцев было позволено так вольно обойтись с их регалиями. Подобное использование этих поясов уже само по себе, наверное, мешает предполагать присутствие среди ах- мыловских ананьинцев носителей кавказской традиции опоясываться узорной бронзой. Но, с другой стороны, еще к бронзовому веку восходит ананьинская традиция изготовления головных венчиков, причем аналоги их составляющих нигде вне ананьинского ареала подобным образом не использовались (Патрушев. 1982. С. 186-200).
Можно полагать, что ахмыловских модниц бронзовыми поясами с Кавказа действительно одарили доблестные воины - но, конечно, не скифские, а ананьинские. Участие ананьинцев, вооруженных их национальными боевыми клевцами, в военных действиях даже далеко к югу от Кавказского хребта, кстати, уже предполагается (Курочкин. 1994. С. 119). Если вспомнить походы русских дружин на Каспий, а также взятие ими в 944 г. столицы Аррана, то придется признать, что в способности и древних жителей лесной зоны в какой-то момент распространить свою экспансию на Закавказье, в принципе, нет ничего невероятного. Впрочем, возможно, что для объяснения феномена киммерийско-кавказско-скифских комплексов на раннеананьинских могильниках вовсе не обязательно ссылаться непременно на войны или миграции. Без того и без другого обошлось, например, возникновение в Среднем Поднепровье скифской эпохи феномена подгорцевского ажурного стиля (Рассадин. 1994. С. 263-274). Гипотеза о кавказских его истоках, между прочим, получила поддержку (Махортих. 1996. С. 19). Вероятно, интересное археологическое явление, зафиксированное на Старшем Ахмыловском могильнике, еще получит соответствующую историческую интерпретацию, как могут получить ее и достоверные памятники «отделившихся от царских». По нашему мнению, ни в коем случае нельзя согласиться с выводом M. H. Погребовой - Д. С. Раевского о том, что «ко времени Геродота отложившиеся скифы как историческая реальность вообще исчезли с этногеографической карты Восточной Европы» (Погребова, Раевский. 1989. С. 64). Достаточно сказать, что сам Геродот говорит о них не в прошедшем времени, как о киммерийцах, а в настоящем, как о своих современниках, которых посещали и о которых можно было осведомиться и у скифских, и у греческих торговцев (Доватур, Каллистов, Шишова. 1982. С. 108, 109). Другое дело, что M. H. Погребова и Д. С. Раевский были вынуждены прибегнуть к типичному «перенапряжению» источника, ведь старший Ахмыловский и другие однотипные раннеананьинские могильники просуществовали только до конца VI в. до н. э., поэтому и отождествляемые с ними «отложившиеся» скифы должны были «отойти» в область преданий...
Итак, пожалуй, все существующие интерпретации «отложившихся» от «царских» скифов оказались, в принципе, неудовлетворительными. По-видимому, следует назвать в качестве их общего недостатка искажение в той или иной мере соответствующих известий древних авторов. Это — либо прямое их «исправление», как у Б. А. Рыбакова, либо смягченное, как у Д. А. Мачинского, попытавшегося, как представляется, необоснованно уточнить и дополнить Геродотовы известия за счет Дамастовых. В результате в процессе идентификации Геродотовых «отложившихся» скифов с археологическими источниками возникли проблемы, в частности хронологического порядка. Так, если Большой Гумаровский курган датируется временем раньше Аристеева, то Старший Ахмыловский могильник - раньше Геродотова. В любом случае считать оба этих памятника принадлежащими населению, которое посещалось современными «отцу истории» торговцами, невозможно. Путь же поиска некоего филиала скифской культуры вне северопричерноморской степи представляется полностью бесперспективным.
Означает ли это, что Геродотовы «отложившиеся» лишены своего археологического отражения? По нашему мнению, нет, и надежда обоснованно идентифицировать их с конкретными памятниками все же остается.
На наш взгляд, требуется прежде всего верно истолковать известия «отца истории». Буквальное понимание его выражения «другие скифы, отложившиеся от царских», как было показано, к успеху не привело. Сейчас нам придется на время оставить археологию, обратившись к лингвистике, а именно к тезису, что Геродотов термин 'PaoiXsnioi («царственные», «властители», «повелители», «вожди» - как оппозиция скифам-«рабам») есть греческая калька из скифского 'Eaioi, или, точнее, Saioi, если учесть замену в эллинском произношении 'xs на 's (Абаев. 1949. С. 189; Стрижак. 1988. С. 42). Это самоназвание скифов «царских», 'Eaioi - ^а1 - '^а1, издавна сопоставляется с авестийским 'к^Иа]а, санскритским кЬа|а- «владыка», «могущественный» , древнеиранским xsаyаnt - «господствующий», «царь» (Мищенко. 1886. С. 37-47). Подчеркнем, эти «царские» скифы, или скифы-«цари», исключения собой не представляют. Еще для предскифской эпохи предполагалось существование подобного племени (или сословия) «царей» у киммерийцев (Раевский. 1977. С. 137; Мищенко. 1886. С. 18). Вообще приходится предполагать наличие в среде евразийских номадов древней и чрезвычайно устойчивой традиции выделения из их среды подобных «царских» племен, поскольку позднее в источниках упоминаются также «царские» сарматы, аланы, гунны. Представляется весьма интересной интерпретация промысла «саи» = «скифы царские» у Л. А. Ельницкого, по мнению которого это нарицательный термин, обозначающий господствующее племя, откуда происходили предводители всей многоплеменной орды (Ельницкий. 1977. С. 114). Итак, получается, что у «царей» степного Причерноморья имелись довольно многочисленные «коллеги», в том числе, очевидно, и на Востоке среди тех «скифов», которые у персов, согласно сообщению «отца истории», именовались саками: Saka haumavarga ахеменидских надписей и, соответственно, Г еродотовы 'Еакаг Ацбруюг (Herod. VII: 64). Согласно Г. Коте, греческое A^opyqc; в своем скифо-сакском оригинале должно было звучать как *amurraka. Причем первая часть этого слова означала «великий», «большой», а вторая - «царский». Таким образом, Saka *amurraka переводится как «великие царские саки». Как считает Г. Коте, самоназвание саков и «царских» скифов первоначально было одинаковым (Kothe. 1968. S. 69-97). Не менее интересными в данном случае представляются также и схождения скифской и сакской мифологии, установленные Д. С. Раевским. Исследователем подчеркивается их чрезвычайная близость (если не тождество) и в той части, которая представляет собой легендарную генеалогию царских династий и «царских» племен. Он ссылается в том числе и на соответствующую генеалогическую версию, представленную у Диодора (Diod. II: 43, 5). Наравне со скифами Северного Причерноморья она включает также и близкие им в культурно-этническом плане племена, в частности саков и массагетов. Согласно Д. С. Раевскому, данная генеалогия евразийских номадов принадлежала скифам «царским» (Раевский. С. 123-138). По нашему мнению, к тому же генеалогическому комплексу относится и легенда о происхождении савроматов, ведь в качестве их родоначальников выступают взявшие амазонок в мужья, а потом отделившиеся и ушедшие на три дня пути к востоку самые младшие из среды именно «свободных» - «царских» - скифов (Herod. IV: 110- 117). Далее, согласно другой генеалогической версии, также зафиксированной у Геродота, от самого родоначальника «царских» скифов и скифских царей, Скифа, тоже отделились и выселились Агафирс и Гелон - легендарные родоначальники нескифских, но соседних народов (Herod. IV: 10). Таким образом, вступая в тесный контакт с иноплеменниками, наши «царственные» номады прибегали к фиктивной генеалогии точно так же, как и греки, сочинившие, в частности, легенды о якобы эллинском происхождении «варварских» племен побережья Кавказа, ахеев и гениохов, от соратников Ясона и лаконцев под предводительством возниц Диоскуров соответственно (Strabo. II: 2, 12). Известные Геродоту этнонимы, Ектаг орах^врг ё y8юpyo^ Екшагг, свидетельствуют, что и потомки автохтонного земледельческого населения северопричерноморской лесостепи пришлыми из Азии завоевателями-номадами причислялись к скифам. Представляется, что тем более не существовало идеологических препятствий считать скифами, хотя бы «отделившимися», какое-то племя, обитавшее еще восточнее савроматов. Это племя, как и они, было ираноязычное и кочевое и, подобно им, близкое генетически «царственным» хозяевам Северного Причерноморья. Наверное, можно допустить, что это было, например, одно из дахо-массагетских племен.
Итак, кажется, необходимости разыскивать некие аналоги скифских «царских» курганов Северного Причерноморья на значительном от него удалении уже нет. С другой стороны, выясняется, где приблизительно можно выявить действительные археологические следы «отложившихся» скифов. По-видимому, в любом случае речь должна идти о кочевнических древностях Приуралья. Чтобы выявить их, необходимо снова проделать путь согласно указаниям Геродота. Упомянутые им йирки оставили, по-видимому, особый локальный вариант городецкой культуры в саратовско-хвалынской лесостепи. От этих йирков, обитавших в теперешнем саратовском Поволжье, требуется добраться до предгорий, которые должны соответствовать белебеевско-бу- гульминской возвышенности в Приуралье. «Каменистая неровная» страна отложившихся была тождественна, согласно К. В. Сальникову, геверлинским горным степям (Сальников. 1952. С. 115, 116). Конечно, эта страна «отложившихся», не измеренная Геродотом, как и дорога к ней, даже в «днях пути», могла простираться далеко в глубь степного Приуралья. Но ведь его основным исследователем, К. Ф. Смирновым, на протяжении многих лет вся эта территория отводилась именно заволжским сав- роматам, а не какому-то другому племени древних кочевников, не исключая и наших искомых «отложившихся». Соответствующие предположения, которые первоначально разделялись также и Б. Н. Граковым, К. Ф. Смирновым довольно решительно отклонялись (Смирнов. 1964. С. 197). Не согласился он позднее и с гипотезой Д. А. Мачинского о расселении исседонов по всей степи между Уралом и Волгой вплоть до Самарской луки. Исседонам К. Ф. Смирнов отводил лишь самую восточную часть Южного Приуралья (Смирнов. 1975. С. 153). Однако и собственные взгляды исследователя претерпели серьезные и очень интересные в разрезе рассматриваемой темы изменения. Первоначально, принимая во внимание прежде всего большое сходство памятников материальной культуры древних кочевников, исследованных между Доном и Волгой, с одной стороны, и в степном Заволжье и Приуралье, с другой, К. Ф. Смирнов говорил о единой археологической культуре, представленной двумя локальными вариантами — лоно-поволжским и самаро-уральским. Но и тот и другой связывались им непосредственно с савроматами. Исследователь, правда, не исключал, что в этногенезе южноуральской савроматской группировки могли принять участие и представители сако-массагетского массива племен, обитавших, согласно тогдашней точке зрения К. Ф. Смирнова, восточнее Приуралья, за Каспием и за Сырдарьей (Смирнов. 1964. С. 197). Однако через некоторое время, предусмотрев, что археологически единая культура могла принадлежать нескольким этносам, К. Ф. Смирнов специально оговаривает условность употребления термина «савроматы» применительно к Южному Приуралью. Он подчеркивал, что истинное этническое название южноуральской группировки неизвестно, но допускал в ее составе присутствие исседонских и дахо-массагетских племен (Смирнов. 1971. С. 153). Наконец, основываясь на сообщениях Страбона и других источниках, К. Ф. Смирнов вообще отказывает кочевническим древностям скифского времени Северного Прикаспия - Южного Приуралья в савроматской принадлежности и предполагает, что эти «савроматы» и сарматы бассейна Илека и бассейна Урала были дахами-даями Авесты и греческих писателей. Он ссылается также на то, что само название даев сохранялось в названии р. Урал, прежнего Яика: Даик (Daicus) (Смирнов. 1978. С. 74-76).
Как предполагает Л. А. Ельницкий, в «эпоху, к которой относятся источники Геродота» среди этих дахов-даев также имелись собственные «царственные»: 'Даш Eav5ioi, могло, по его мнению, означать именно «царские дай» (Ельницкий. 1977. С. 114). Здесь, кажется,
уместно будет также сослаться и на другие известия. Так, Страбону была известна трехчленная племенная структура, существовавшая у этих даев: «Из даев, — сообщает он, - одни называются апарнами, другие - ксанфиями, и третьи писсурами». В другом месте у него снова названы, видимо, те же племена: парфяне - «апарны-переселенцы», а также «ксандии или парии», по-прежнему обитавшие «над Меотидой» (Strabo. XI: 8, 2; XI:
9, 3). Имя Страбоновых ксанфиев-ксандиев, возможно, правомерно сопоставить с теми же индо-иранскими терминами 'khshaja- xsayant, и т. д., которые традиционно используются для расшифровки самоназвания саев — скифов «царских». Итак, основываясь хотя бы на таковом значении их названия, можно полагать, что эти ксанфии «отца географии» являлись главенствующим среди южноуральских даев племенем и одновременно соответствовали «особым скифам, отделившимся от царских» у «отца истории».
Сейчас уже требуется, собственно, определить, какие же именно из древностей скифской эпохи (точнее, V в. до н. э. - Геродотова времени) в Северном Прикаспии - Южном Приуралье могут претендовать на принадлежность именно к этому «царскому» племени. На наш взгляд, прежде всего обращают на себя внимание так называемые «пятимары» на левом берегу р. Илек (Мечет-Сай, Покровка, Пятимары I, Тара-Бутак, и др.), которые интерпретированы в качестве могильников военно-жреческой аристократии наиболее богатого и господствующего среди местных племен в конце VI-V вв. до н. э. (Смирнов. 1975. С. 153-155). К. Ф. Смирновым при этом специально подчеркивалось, что группировка номадов, использовавшая илецкое левобережье под свои кладбища, контролировала в южноуральских степях, конечно, гораздо более обширную территорию. Возможно, ее северные пределы отмечены курганными могильниками того же возраста и той же культурной принадлежности (самаро-уральский локальный вариант «савроматской» культуры), которые расположены на реках Самара, Бу зулук, достигая среднего течения р. Белой: Благодаровка, Осьмушкино, Шиханы и др. (Смирнов, 1964. С. 18). Район кочевания даев-ксанфиев, например места их летовок, вполне мог включать также и предгорные степи, откуда северопричерноморские купцы и доставили, по-видимому, свои сведения об «отложившихся», подтверждая ими одну из генеалогических легенд самих скифов «царских».
С.Е. Рассадин, г. Минск
Доклад на международной научной конференции, посвященной 75-летию профессора Э. М. Загорульского и 30-летию кафедры археологии и специальных исторических дисциплин БГУ, Минск, 16 января 2004 г.
Литература
1. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.
2. Алексеев А. Ю. Хронография Европейской Скифии (VII-IV вв. до н. э.). Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1996.
3. Геродот. История в девяти книгах / Пер. с греч. Ф. Г. Мищенко, с предисл. и указ.: В 2 т. М., 1888.
4. Граков Б. Н. Пережитки матриархата у сарматов // ВДИ. 1947. № 3.
5. Доватур А. И., КаллистовД. П., Шишова А. И. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982.
6. Ельницкий Л. А. Скифия евразийских степей: Историко-археологический очерк. Новосибирск, 1977.
7. Жебелев С. А. Северное Причерноморье: Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи. М.; Л., 1953.
8. Зуев В. Ю. Периодизация археологических памятников центральной части евразийского пояса степей I тысячелетия до н. э. // Скифы. Хазары. Древняя Русь. Тез. докл. междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения М. И. Артамонова. СПб., 1998.
9. Иванчик А. И. О датировке поэмы «Аримаспея» Аристея Проконесского // ВДИ. 1989. №2.
10. Исмагилов Р. Б. Погребение Большого Гумаровского кургана в Южном Приуралье и проблема происхождения скифской культуры //АСГЭ. 1988. Вып. 29.
11. Казаков E. П. О некоторых элементах языческой культуры угров // Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа, 1988.
12. Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. М., 1974.
13. Куклина И. В. Этногеография Скифии по античным источникам. Л., 1985.
14. Курочкин Г. Н. Хронология переднеазиатских походов скифов по письменным и археологическим данным // РА. 1994. № 1.
15. Лидеров П. Д. К вопросу о гелонах Геродота // История и культура античного мира. М., 1977.
16. Махортих С. В. Скарби VIII ст. до н. э. на твдш Схiдноi Европи // Археолопя. 1996. №4.
17. Мачинский Д.А. Боспор Киммерийский и Танаис в истории Скифии и Средиземноморья VIII-V вв. до н. э. // Кочевники Евразийских степей и античный мир (проблемы контактов). Материалы 2-го археолог. семинара. Новочеркасск, 1989.
18.Мачинский Д.А. О времени первого активного выступления сарматов в Поднеп- ровье по свидетельствам античных письменных источников // АСГЭ. 1971. Вып. 13.
19. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. М., 1887. Т. 3.
20. Мищенко Ф. Г. Легенды о скифах царских у Геродота // Журнал министерства народного просвещения. 1886. Ч. 1.
21. Мищенко Ф. Г. Противоречия в известиях Геродота о первом появлении сарматов и скифов в Европе // Филологическое обозрение. 1899. Т. 17.
22. Обручев В. А. В дебрях Центральной Азии. М., 1951.
23. Патрушев В. С. Налобные венчики Старшего Ахмыловского могильника // СА. 1982. №. 4.
24. Плетнева С. А. Кочевники средневековья: Поиски исторических закономерностей. М., 1982.
25. Погребова М. Н., Раевский Д. С. К вопросу об «отложившихся скифах» (Herod. IV 22)//ВДИ. 1989. №1.
26. ПъянковИ. В. Массагеты Геродота // ВДИ. 1975. № 2.
27. Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М., 1977.
28. Рассадин С. Е. Ажурные украшения подгорцевского стиля // ГАЗ. 1994. № 5.
29. Рассадин С. Е. Племена и народы «заскифского» Северо-Востока. Мн., 1999.
30. Руденко С. И. Горноалтайские находки и скифы. М.; Л., 1953.
31. Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия. М., 1979.
32. Сальников К. В. Древнейшие памятники истории Урала. Свердловск, 1952.
33.Скорий С. А. Курган Переп'ятиха. КиТв, 1990.
34. Смирнов К Ф. Кочевники Прикаспия и Южного Приуралья скифского времени // Этнография и археология Средней Азии. М., 1979.
35. Смирнов К Ф. Ранние кочевники Южного Урала // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1971. Т. IV.
36. Смирнов К Ф. Савроматы. М., 1964.
37. Смирнов К Ф. Сарматы на Илеке. М., 1975.
38. Стрижак О. С. Етжтшя ГеродотовоГ Скйфп'. Кй'в, 1988.
39. Членова Н. Л. О культурной принадлежности Старшего Ахмыловского могильника, новомордовских стелах и «отделившихся скифах» // КСИА. 1987. Вып. 194.
40.Яйленко В. П. К вопросу об идентификации рек и народов Геродотовой Скифии // СЭ. 1983. № 1.
41. Kothe H. Die konigischen Sky then und ihre blinden Knechte // Veroffentlicher Institut fur Orientalforschung. 1968. Bd. 69.
42. Minns E. Scythian and greeks. A survey of ancient history and archaeologu on the north coast of the Euxine from the Danube to the Caucasus. Cambrige, 1913.
43. Neumann K Die Hellenen in Skythenland. Ein Beitrag zur alten Geographie, Etnographie und Handelgeschichte. Berlin, 1855.
44. Tomascheck W. Auchatai // Real-Encyclopadie der classischen Altertumwissenschaft. 1886. T. II.
