ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » «Скифы особые, отложившиеся от царских»: вариант историко-археологической интерпретации
«Скифы особые, отложившиеся от царских»: вариант историко-археологической интерпретации
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 26-02-2014 13:08 |
  • Просмотров: 3668

скифыУ самого «отца истории» об этих скифах сказано только походя. Ведь Геродоту пришлось упомянуть о них лишь пото­му, что как раз мимо шла, от самой Ольвии в глубину «заскифских» земель, вели­кая дорога эллинских и «варварских» купцов-пилигримов: «Выше йирков по направлению к востоку живут другие скифы, отделившиеся от царских и при­бывшие в эту землю. Вся описанная мною страна до области этих скифов представляет собою равнину с глубокой, плодородной почвой, а, начиная отсюда, земля становится камениста и неровна. Когда пройдешь значительное простран­ство этой неровной страны, у подножия высоких гор обитают люди, которые, как говорят, все плешивы от рождения... » (Herod. IV: 22,23).

Однако эти «другие скифы» оказались отнюдь не на обочине исследовательских интересов. Внимание к ним среди исто­риков и археологов поддерживается уже второе столетие. Наверное, самой обос­нованной следует считать версию, восходящую еще к К. Нейманну, который ви­дел в Геродотовых «особых» скифах тех из «царских», что остались на востоке, а именно в Южном Приуралье, после откочевки их главной орды в Причерно­морье под натиском исседонов (Neu­mann. 1885. S. 128). Там же, в Оренбур­жье, их помещали и многие российские исследователи, в частности Ф. Г. Мищен­ко (Мищенко. 1886. С. 195, 196) и

В.  Ф. Миллер (Миллер. 1887. С. 122). В советской археологии аналогичная ин­терпретация причин появления среди Геродотовых скифов этих «особых», «отделившихся» или «отложившихся», а также их именно заволжская - приуральская локализация предполагалась в свое время Б. Н. Граковым (Граков. 1947. С. 102). Наиболее обстоятельно это было обосновано много позднее, уже Д. А. Мачинским (Мачинский. 1971. С. 30-54). Он ссылается на Дамаста, который, по его мнению, воспроизводит древнеионий­скую — Аристееву — этногеографическую традицию, отраженную также у Геродота и Павсания. В своей интерпретации све­дений этих авторов Д. А. Мачинский, по существу, солидаризовался с К. Нейман­ном. «Такой "откол", — говорит он о предполагаемых причинах появления "отложившихся" от "царских", - вероят­нее всего, мог произойти в результате борьбы скифов с исседонами в то время, когда последние в своем движении на за­пад (Herod. IV: 13) как бы "разрезали" скифскую орду надвое». Исседоны, со­гласно его предположению, могли на ле­вобережье Волги расселяться вплоть до Самарской луки. «Каменистая же и не­ровная» страна враждебных им скифских «отщепенцев» отожествляется Д. А. Мачинским с Белебеевско-Бугульминской возвышенностью, на востоке которой, как им было подчеркнуто, действительно имеются щебнистые почвы. Предложив свою, вполне определенную, казалось бы, локализацию «отложившихся» скифов, их археологический эквивалент наш исследователь, однако, первоначально не назвал. Для Заволжья и Приуралья это попытался сделать Р. Б. Исмагилов, по мнению которого, с этими скифами хо­рошо увязывается расположение на р. Сакмаре, близ г. Кувандык в Оренбур­жье Большого Гумаровского кургана. С этим памятником в одну так называемую «гумаровскую» группу первой половины VII в. до н. э. у него объединены курган­ные комплексы Птичата Могила (Беле- градец) и Енджа в Северо-Восточной Болгарии. Историческим содержанием гумаровского этапа было, по Р. Б. Исмагилову, первое завоевание скифами вос­точноевропейских степей, в ходе которого часть двигавшихся из глубин Азии на запад кочевников задержались в Южном Приуралье, «отложившись», таким обра­зом, от основной орды (Исмагилов. 1988. С. 29-47). Мнение Р. Б. Исмагилова о принадлежности Гумаровского кур­гана «отложившимся» от «царских» бы­ло, кстати, поддержано Н. Л. Членовой (Членова. 1987. С. 8). На первый взгляд, рассмотренная версия выглядит вполне правдоподобно хотя бы уже потому, что «отколы» частей кочевников в ходе их миграций на запад действительно случа­лись и не однажды. Так, монгольские торгоуты Синьцзяна объясняли свое мес­тонахождение там тем, что их предки, увлекшись охотою на диких верблюдов, отбились от орд Чингис-хана (Обручев. 1950, С. 209). В годы монгольского же нашествия монаху Юлиану удалось отыс­кать своих языческих соплеменников - мадьяр, не ушедших с основной частью этого народа к Дунаю, и как раз где-то между Волгою и Уралом (Кузеев. 1974.

С. 400).

Несмотря на это, аналогия с при­уральской Magna Hungaria или Hungaria Маюг в случае с Геродотовыми «отложив­шимися от царских» окажется все же вряд ли уместной, если мы обратимся к перво­источнику. Его, по нашему мнению, следу­ет истолковывать совсем иначе, чем это де­лает Д. А. Мачинский. Он настаивает на приоритете Аристея Проконесского, реальность восточного вояжа которого не поз­днее 670 г. до н. э. не подлежит никакому сомнению. Аристей был даже объявлен «первооткрывателем^) основного «закона степей» эпохи кочевого хозяйства: не­уклонное движение кочевых орд с востока на запад, военное преобладание восточных соседей над западными. Д. А. Мачинский исходит из того, что наш «одержимый Фе­бом» поэт был очевидцем этой борьбы но­мадов за пастбища Приуралья, а Гумаровский курган начала VII в. до н. э. отнесен непосредственно к «эпохе Аристея» (Мачинский. 1989. С. 18-21). Однако были предъявлены убедительные доказательства того, что Аристей, вопреки Д. А. Мачинскому, современником пресловутого «откола» части скифской орды из-за натиска исседонов считаться никак не может.

А. И. Иванчик на основании результа­тов всестороннего историко-филологи­ческого анализа, проведенного им, утверж­дает, что «Аримаспейя» была написана не в VII в. до н. э., а гораздо позднее: в конце VI - первой четверти V в. до н. э., и не по личным наблюдениям пифагорейца Арис- тея, который, возможно, с полубогом Аристаем сам себя и не контаминировал, а на основе его знакомства с ионийской ис­торико-географической литературой (Иванчик. 1989. С. 29-48). Впрочем, Д. А. Мачинский, конечно, прав в том, что знакомство с этой же древнеионийской традицией обнаруживают Дамаст и Павсаний. Осведомленность обнаруживает и «отец истории», который процитировал «Аримаспейю» в соответствующем месте своего собственного сочинения. «Аристей, сын Каистробия из Проконесса, - отмеча­ет Геродот в своей поэме, - рассказывает, что все эти народы, начиная с аримаспов, постоянно нападали на своих соседей, так что аримаспами вытеснены из своей земли исседоны, исседонами - скифы, а кимме­рийцы, жившие у южного моря, покинули свою страну под натиском скифов...» (Herod. IV: 13). Но дело-то в том, что, прекрасно зная этот Аристеев сюжет, «отец истории» в своем рассказе об «отло­жившихся» скифах от него как раз вообще не зависим. Впрочем, это совсем не откры­тие: когда И. В. Куклина решительно вы­ступила против предпринимающихся вре­мя от времени попыток реконструировать гипотетический маршрут Аристея на ос­нове соответствующих Геродотовых извес­тий, ею специально подчеркивалась само­стоятельность последних и отсутствие «в традиции, восходящей к Аристею», упо­минаний о многих племенах на пути к ис- седонам:        савроматах, будинах, йирках, тиссагетах, аргиппеях, и интересующих нас «отложившихся скифах». Вывод иссле­довательницы однозначен: для сообщений о них «у Геродота были другие источники» (Куклина. 1984. С. 88). Это действитель­но так, ведь эти свои источники, и вовсе не древнеионииские литературные, «отец ис­тории» указал со всей определенностью. Несомненно, имея в виду также и своих «отложившихся», Геродот говорит: «... о племенах, обитающих по сю сторону их, имеются достоверные сведения: к ним хо­дят некоторые скифы, от которых не труд­но добыть сведения» (Herod. IV: 24). Та­ким образом, Геродот не только преподно­сил своим читателям информацию, но и указывал на свои источники ее получения. Теоретически любой усомнившийся в правдивости «отца истории» скифских купцов-рассказчиков мог опросить и сам. Доверяя своим информаторам-очевидцам, Геродот вразрез с письменными известия­ми предшествующей поры рискнул, в частности, утверждать, что соседи «отло­жившихся» скифов с северо-востока - вов­се не исседоны, а «плешивые» аргиппеи. И именно аргиппеи имели своими восточны­ми соседями исседонов (Herod. IV: 23-25). В отличие от Аристея, Дамаста и Павсания «отложившиеся» у Геродота от исседонов никак не зависят.

На наш взгляд, упрек, сделанный А.Ю. Алексеевым в адрес «отца исто­рии», вряд ли справедлив. Им предпола­гается искаженный характер Геродотовых сведений об «отделившихся скифах», «которые на самом деле и являлись соб­ственно скифами-царскими, но на ран­нем этапе своей истории, до появления в Северном Причерноморье». Совместив две внешне противоречивые традиции, считает этот исследователь, Геродот и создал ту этногеографическую конструк­цию, которая вызывает столь сильные затруднения при ее интерпретации (Алексеев. 1996. С. 17). Но это вовсе не так, ведь Геродот ясно различает ранних скифов - азиатских пришельцев, ни в коем случае не смешивая их ни с господ­ствовавшими в Северном Причерно­морье, ни с не разъясненными пока зага­дочными «отделившимся» от «царских».

Изложив обе легенды о происхожде­нии скифов, в том числе «самых лучших и многочисленных» из них, а также и са­мих степных басилевсов, от первочелове­ка Таргитая и от Гераклова сына Скифа, « отец истории» приводит еще один услы­шанный им рассказ, которому он сам на­иболее доверял. «По этому рассказу, - со­общает он, — кочевые скифы, жившие в Азии, будучи теснимы войною со сторо­ны массагетов, перешли реку Араке и удалились в киммерийскую землю...». (Herod. IV: 11). Таким образом, Геродот предпочитал всем прочим, в том числе и « Аристеевой», другую, совершенно неза­висимую от нее версию появления ски­фов в Северном Причерноморье, в кото­рой роль стимула отводилась не исседо- нам, а массагетам и в которой речь шла не о «царских», а именно о скифах-кочевниках. Собственно общим для обеих легенд об изгнании скифских номадов из Азии, древнеионийской «Аристеевой» и скифской (?) Геродотовой, является лишь место действия - Заволжье. Ведь Араксом, за которым в Азии первона­чально обитали скифы, считается в дан­ном случае Волга (Пьянков. 1975. С. 66). Помимо разных преданий о приходе скифов в страну, принадлежавшую до них киммерийцам, «отцу истории» было известно также несколько сюжетов об отделении каких-то групп от основной орды, например, о том, как отложился и ушел к мидийскому царю Киаксару один из взбунтовавшихся отрядов скифских завоевателей Азии (Herod. I: 73-74). Ис­ходя из того, что рассмотренная выше версия К. Нейманна - Д. А. Мачинского оказалась явно нежизнеспособной, тео­ретически вполне имеет право на сущест­вование и второй вариант интерпретации содержания Геродотова понятия «особые скифы» - по В. Томашеку (Tomascheck. 1886. S. 46), Э. Миннзу (Minns. 1913. Р. 107), С. А. Жебелеву (Жебелев. 1953. С. 345), Л. А. Ельницкому (Ельницкий, 1977. С. 121). В общем-то, все они были едины в главном: Геродотовы «отложив­шиеся» — это часть именно северопри­черноморских скифов-«царских», отко­ловшихся от их основной массы и ушед­ших на восток. Но как далеко? Согласно Б. А. Рыбакову, только до среднедонской лесостепи. С другой стороны, Э. Миннз, например, «каменистую и неровную» местность в стране «отложившихся» со­поставлял даже не с приуральскими предгорьями, а со склонами Алтая.... Сравним, кстати, у Ф. Г. Мищенко: «...под саками следует разуметь собствен­но царских скифов» (Мищенко. 1899. С.     37). Впрочем, не все склонны были углубляться в Азию так далеко. Напри­мер, согласно С. И. Руденко, по отделе­нии от скифов «царских» часть их в сво­ем продвижении достигла лишь Северо­Западного Казахстана (Руденко. 1953. С. 17). Признавая преобладание в Вели­кой степи древней эпохи движения ази­атских кочевников на равнины Европы, современное номадоведение, однако, не исключает и обратные миграции. Весьма вероятно, предполагается, например, В. Ю. Зуевым по результатам изучения степных приуральских древностей эпохи архаики, что начало VI в. до н. э. было чрезвычайно динамичным временем, на­сыщенным передвижением больших масс кочевников не только с востока на запад, но и в обратном направлении (Зу­ев. 1998. С. 46, 47). Однако из назван­ных исследователей, исходивших из по­нимания Геродотовых «особых» скифов не как «отставших», а именно как «отло­жившихся» от северопричерноморских «царских», практически решить эту вполне определенную историко-археоло­гическую задачу - обосновать для них тот или иной археологический эквивалент — попытался лишь Б. А. Рыбаков.

Видимо, им предусматривалась воз­можность, что в своем движении вспять часть «царских», направляясь к востоку, могла и отклониться, например к северу, или задержаться где-то не очень далеко от Нижнего Поднепровья, на землях «свободных» - «царских» скифов, в част­ности на среднем Дону, в области знаме­нитых воронежских курганов. Б. А. Рыба­ков основывался на весьма своеобразном понимании соответствующих Геродото- вых известий, в том числе § 20 в «Мель­помене», посвященного «царственным» скифам, где сказано также, что из числа нескифских племен своими соседями они имели меланхленов. По мнению Б. А. Ры­бакова, «отец истории» подразумевал здесь не основной массив «самых лучших и многочисленных» в Нижнем Поднеп- ровье, а отложившихся и удалившихся от них - именно на 20 дней пути, т. е. ушед­ших на средний Дон, к меланхленам. Местом обитания «других скифов, кото­рые прибыли в эту страну по отделении от царственных», по Б. А. Рыбакову, был обособленный воронежский район скиф­ской культуры. В подтверждение такой их локализации сделана также ссылка на интерпретацию Д. С. Раевским извес­тных изображений на серебряном сосуде из «Частых» курганов под Воронежем как иллюстрации генеалогической леген­ды о происхождении скифов. Раз этот миф возник в среде «царских», то изоб­ражения на сосуде из «Частых» и под­тверждают, по Б. А. Рыбакову, пребыва­ние отложившейся их части на среднем Дону (Рыбаков. 1979. С. 122). Упомя­нутые доводы отнюдь не были признаны убедительными. Так, Д. С. Раевский ре­шительно возражает против использова­ния сосуда из «Частых» курганов в качес­тве некоего этнического индикатора. Им подчеркивается, что в воронежскую лесо­степь это прекрасное произведение гре­ческой торевтики попало, видимо, при посредстве степной Скифии, но оно вряд ли отражает идеологию самих обитателей Среднего Подонья. Трудно не согласить­ся также и с тем, что одной этой находки в любом случае недостаточно, чтобы предполагать одноэтничность скифов «царских» и населения, оставившего во­ронежские курганы. Последние, как это справедливо отмечено Д. С. Раевским, от­личаются от памятников степной Ски­фии по основным этнокультурным пока­зателям (Погребова, Раевский. 1989. С. 44, 45). Далее, Б. А. Рыбакову по тому же поводу не менее решительно возразил и В. П. Яйленко. Действительно, вопреки Б. А. Рыбакову из текста § 20 Геродотовой IV книги вовсе не следует, что соседями меланхленов были именно скифы-апостаты, а не сами скифы «царские» (Яйленко. 1983.   С. 54-65).        На наш взгляд, совершенно невозможно «дока­зывать» местоположение «отложивших­ся» именно на Среднем Дону, как это де­лает Б. А. Рыбаков, также путем «коррек­тировки» Геродотова текста, переставляя фрагменты 22-го параграфа «Мельпоме­ны» в 21-й. Кроме того, некоторые «ре­комендации» Б. А. Рыбакова в адрес ...Ге­родота (!) вызывают, мягко говоря, удив­ление. «При перечислении народов от моря в глубь страны писатель должен сначала упомянуть отделившихся скифов, а затем уже более далеких меланхленов, живущих восточнее и севернее на краю пустыни» (Рыбаков. 1979. С. 121).

Итак, Б. А. Рыбаков, очевидно, совер­шенно безуспешно пытался представить воронежские курганы Среднего Подонья в качестве некоего филиала кочевниче­ской культуры Нижнего Поднепровья, которую принято рассматривать как ос­тавленную «царскими» скифами. Вне степной Скифии, даже в северопричер­номорской лесостепи, мы не найдем ар­хеологические комплексы соответствую­щего возраста, идентичные нижнеднеп­ровским или северокрымским. Авторы еще одного современного варианта лока­лизации (и археологической атрибуции) «:особых скифов», M. H. Погребова и Д. С. Раевский, вполне справедливо пола­гали, что искомые памятники могут иметь весьма существенные отличия (Погребова, Раевский. 1989. С. 40-65). В отличие от Б. А. Рыбакова, но в полном соответствии с Геродотом они исходили также из того, что «отделившиеся» ски­фы являлись соседями совсем не меланхленов, а йирков: «Выше йирков, если от­клониться к востоку, живут другие ски­фы, отложившиеся от царских и прибыв­шие в эту страну» (Herod. IV: 22). По­этому локализация Геродотовых йирков в версии, разработанной соавторами, име­ет значение ориентира, руководствуясь которым они пытаются установить мес­то обитания «отложившихся». Для этого привлекается название левого притока Суры в ее нижнем течении: р. Урга. Этот гидроним предложено рассматривать в качестве идентичного (с озвончением согласных) Геродотовому этнониму Тиркаг. Опираясь на такое истолкование названия Урги-сурской, как «йиркского», самих Геродотовых йирков М. Н. Погре- бова и Д. С. Раевский размещают также и на нижней Суре, а «отделившихся» скифов, соответственно, «выше» и вос­точнее — уже на противоположном бере­гу Волги, в юго-западной части ананьин- ского ареала (Погребова, Раевский. 1989. С.          49. Рис. 1). Однако, возражая Д. С. Ра­евскому, Н. Л. Членова вполне резонно заметила, что характерный йиркский способ конной охоты в мордовских лесах практиковать было невозможно и уже потому это племя не может быть оторва­но от лесостепи (Членова. 1987. С. 6). Лесостепной саратовско-хвалынский йиркский вариант городецкой культуры является в данном случае куда более на­дежным этногеографическим ориенти­ром, чем одноименная каракалпакской и монгольской Урге «йиркская» река (Рас­садин. 1999. С. 14).

Итак, данный ориентир существенно исправляет маршрут, проложенный Д. С. Раевским и М. Н. Погребовой к скифам-« отщепенцам». Расстояние до них от йирков даже в «днях пути» Геро­дотом не указывается. Поэтому внедрив­шуюся в среду «заскифских» племен скифскую группировку можно искать, в принципе, по всему южному Приуралью, которое расположено в целом и «выше» и «восточнее» правобережной приволж­ской лесостепи. Как уже было сказано Р. Б. Исмагиловым, а также Н. Л. Членовой, в качестве археологического эквива­лента «отделившихся» предлагалось рас­сматривать Большой Гумаровский курган в Восточном Оренбуржье. Определение его как наидревнейшего скифского па­мятника Восточной Европы, конечно, не бесспорно, но бесспорен именно кочев­нический характер старшего погребения в Гумарове. Старший же Ахмыловский могильник был оставлен не номадами, а оседлым населением, и поэтому М. Н. Погребовой и Д. С. Раевскому при­шлось прибегнуть к довольно сложной аргументации принадлежности его отде­лившимся от «самых лучших и многочис­ленных» кочевников Причерноморья. И аргументация эта, в общем, малоубеди­тельна. Например, чтобы как-то объяс­нить явное преобладание в составе ски­фо-кавказских включений в комплексах Ахмыловского могильника вещей именно кавказского-закавказского происхожде­ния, они высказали предположение о ги­потетической миграции в Среднее По­волжье не собственно степных иранцев-кочевников, а уже вполне натурали­зовавшейся и слившейся с местной этни­ческой средой Центрального Закавказья военно-аристократической верхушки.

Впрочем, отчетливая кавказская ок­раска южных включений Ахмыловского и Акозинского раннеананьинских мо­гильников может быть объяснена и без привлечения «отделившихся» скифов из Центрального Закавказья и их кавказ­ских компаньонов. Согласно Н. Л. Членовой, переселение по указанному маршру­ту было совершено киммерийцами, ко­торые и привнесли в ананьинскую среду многие традиции Северного Кавказа, в том числе и обычай изготовления антро­поморфных «:оленных камней» (Членова. 1987. С. 379). Однако и ею было остав­лено без объяснения, почему, прокочевав через всю Великую степь, с юга на север, гипотетические номады-переселенцы резко порвали со своим прежним обра­зом жизни, в том числе с погребальной традицией. Известно, что в действитель­ности было как раз наоборот. Примером тому может послужить, в частности, ги­гантский курган Перепятиха, который был сооружен около середины VII в. до н. э. на самой границе Киевского По­лесья, но целиком по скифскому кочев­ническому ритуалу эпохи архаики (Скорий. 1990. С. 75-92). Этот замечательный курган одновременно представляет собой и памятник истовой приверженности иранских номадов погребальным традициям предков. Упомянем здесь также, что в раннем средневековье состоя­лась реальная миграция кочевников Се­верного Кавказа в Среднее Поволжье — в бывший ананьинский ареал в VIII в. при­ходят болгары. Они продолжают коче­вать здесь, в лесной стране, вплоть до конца первой четверти X в., когда нако­нец появляются первые постоянные бол­гарские селения. Но даже позднее, уже в городской период, волжским болгарам еще трудно было забыть свой прежний образ жизни, и они, по Ибн-Фадлану, на лето переходили из деревянных строений в шатры (Казаков. 1988. С. 132). В древ­ности и в архаическую эпоху история ко­чевников, внедрившихся в иную природную и этническую среду, протекала, по-видимому, аналогично. Обрядность же всех без исключения погребений Старшего Ахмыловского могильника, в том числе с «киммерийско-ананьинскими» и даже с «чистыми скифо-кавказски­ми», по Н. Л. Членовой, комплексами - сугубо ананьинская (Членова. 1988. С. 3, 7). Это совсем не вяжется с предложен­ным определением социального содержа­ния «привнесенного в Среднее Поволжье гетерогенного комплекса». Предполага­ется, что скифы и здесь, как в Централь­ном Закавказье, господствовали над або­ригенами (Погребова, Раевский. 1989. С 61).

Обилие изделий неместного про­изводства в совершенном согласно мест­ному погребальному ритуалу захороне­нии, конечно, вряд ли свидетельствует об изменении этнической принадлежности захороненного. Например, усопший « варварский» вождь, погребенный в Мас- тюгинском кургане № 2 и буквально ок­руженный там греческими вещами, в эл­лина из-за этого все же не превратился (Либеров. 1977. С. 104, 105). По-видимому, точно так же и захороненные на Ахмыловском могильнике вместе со скифскими или кавказскими предметами оставались все же ананьинцами. Ананьинских женщин здесь было принято хо­ронить в составном налобном венчике, который, видимо, оставался сугубо «на­циональным» головным убором и тогда, когда в его конструкцию входили фраг­менты разломанного кавказского или да­же урартского бронзового пояса. Пояса, по-видимому, были мужскими, точнее, воинскими, как и все остальные скифо­кавказские находки в Ахмылове. Извест­но, что в раннем средневековье наборные пояса дружинников были прежде всего знаками их воинской доблести (Плетне­ва. 1982. С. 164). Не значили ли то же самое цельнометаллические пояса для воинственных кавказцев и скифов? М. Н. Погребова и Д. С. Раевский не объяснили, почему предполагаемым ту­земным женам этих пришельцев было позволено так вольно обойтись с их рега­лиями. Подобное использование этих поясов уже само по себе, наверное, ме­шает предполагать присутствие среди ах- мыловских ананьинцев носителей кавказ­ской традиции опоясываться узорной бронзой. Но, с другой стороны, еще к бронзовому веку восходит ананьинская традиция изготовления головных венчи­ков, причем аналоги их составляющих нигде вне ананьинского ареала подобным образом не использовались (Патрушев. 1982. С. 186-200).

Можно полагать, что ахмыловских модниц бронзовыми поясами с Кавказа действительно одарили доблестные вои­ны - но, конечно, не скифские, а ананьинские. Участие ананьинцев, вооружен­ных их национальными боевыми клевцами, в военных действиях даже далеко к югу от Кавказского хребта, кстати, уже предполагается (Курочкин. 1994. С. 119). Если вспомнить походы русских дружин на Каспий, а также взятие ими в 944 г. столицы Аррана, то придется при­знать, что в способности и древних жите­лей лесной зоны в какой-то момент распространить свою экспансию на Закав­казье, в принципе, нет ничего невероят­ного. Впрочем, возможно, что для объяс­нения феномена киммерийско-кавказ­ско-скифских комплексов на раннеананьинских могильниках вовсе не обяза­тельно ссылаться непременно на войны или миграции. Без того и без другого обошлось, например, возникновение в Среднем Поднепровье скифской эпохи феномена подгорцевского ажурного сти­ля (Рассадин. 1994. С. 263-274). Гипоте­за о кавказских его истоках, между про­чим, получила поддержку (Махортих. 1996. С. 19). Вероятно, интересное архе­ологическое явление, зафиксированное на Старшем Ахмыловском могильнике, еще получит соответствующую истори­ческую интерпретацию, как могут полу­чить ее и достоверные памятники «отде­лившихся от царских». По нашему мне­нию, ни в коем случае нельзя согласиться с выводом M. H. Погребовой - Д. С. Ра­евского о том, что «ко времени Геродота отложившиеся скифы как историческая реальность вообще исчезли с этногеографической карты Восточной Европы» (Погребова, Раевский. 1989. С. 64). Дос­таточно сказать, что сам Геродот говорит о них не в прошедшем времени, как о киммерийцах, а в настоящем, как о сво­их современниках, которых посещали и о которых можно было осведомиться и у скифских, и у греческих торговцев (Доватур, Каллистов, Шишова. 1982. С. 108, 109). Другое дело, что M. H. Погребова и Д. С. Раевский были вынуждены прибег­нуть к типичному «перенапряжению» источника, ведь старший Ахмыловский и другие однотипные раннеананьинские могильники просуществовали только до конца VI в. до н. э., поэтому и отож­дествляемые с ними «отложившиеся» скифы должны были «отойти» в область преданий...

Итак, пожалуй, все существующие интерпретации «отложившихся» от «царских» скифов оказались, в принципе, неудовлетворительными. По-видимому, следует назвать в качестве их общего не­достатка искажение в той или иной мере соответствующих известий древних ав­торов. Это — либо прямое их «исправле­ние», как у Б. А. Рыбакова, либо смягчен­ное, как у Д. А. Мачинского, попытавше­гося, как представляется, необоснованно уточнить и дополнить Геродотовы извес­тия за счет Дамастовых. В результате в процессе идентификации Геродотовых «отложившихся» скифов с археологиче­скими источниками возникли проблемы, в частности хронологического порядка. Так, если Большой Гумаровский курган датируется временем раньше Аристеева, то Старший Ахмыловский могильник - раньше Геродотова. В любом случае счи­тать оба этих памятника принадлежащи­ми населению, которое посещалось сов­ременными «отцу истории» торговцами, невозможно. Путь же поиска некоего филиала скифской культуры вне северо­причерноморской степи представляется полностью бесперспективным.

Означает ли это, что Геродотовы «от­ложившиеся» лишены своего археологи­ческого отражения? По нашему мнению, нет, и надежда обоснованно идентифи­цировать их с конкретными памятника­ми все же остается.

На наш взгляд, требуется прежде все­го верно истолковать известия «отца ис­тории». Буквальное понимание его выра­жения «другие скифы, отложившиеся от царских», как было показано, к успеху не привело. Сейчас нам придется на время оставить археологию, обратившись к лингвистике, а именно к тезису, что Геро­дотов термин 'PaoiXsnioi («царствен­ные», «властители», «повелители», «вож­ди» - как оппозиция скифам-«рабам») есть греческая калька из скифского 'Eaioi, или, точнее, Saioi, если учесть за­мену в эллинском произношении 'xs на 's (Абаев. 1949. С. 189; Стрижак. 1988. С. 42). Это самоназвание скифов «цар­ских», 'Eaioi - ^а1 - '^а1, издавна со­поставляется с авестийским 'к^Иа]а, санскритским кЬа|а- «владыка», «могу­щественный» , древнеиранским xsаyаnt - «господствующий», «царь» (Мищенко. 1886. С. 37-47). Подчеркнем, эти «цар­ские» скифы, или скифы-«цари», исключения собой не представляют. Еще для предскифской эпохи предполагалось существование подобного племени (или сословия) «царей» у киммерийцев (Раев­ский. 1977. С. 137; Мищенко. 1886. С. 18). Вообще приходится предполагать наличие в среде евразийских номадов древней и чрезвычайно устойчивой тра­диции выделения из их среды подобных «царских» племен, поскольку позднее в источниках упоминаются также «цар­ские» сарматы, аланы, гунны. Представ­ляется весьма интересной интерпрета­ция промысла «саи» = «скифы царские» у Л. А. Ельницкого, по мнению которого это нарицательный термин, обозначаю­щий господствующее племя, откуда про­исходили предводители всей многопле­менной орды (Ельницкий. 1977. С. 114). Итак, получается, что у «царей» степного Причерноморья имелись довольно мно­гочисленные «коллеги», в том числе, оче­видно, и на Востоке среди тех «скифов», которые у персов, согласно сообщению «отца истории», именовались саками: Saka haumavarga ахеменидских надписей и, соответственно, Г еродотовы 'Еакаг Ацбруюг (Herod. VII: 64). Согласно Г. Коте, греческое A^opyqc; в своем скифо-сакском оригинале должно было зву­чать как *amurraka. Причем первая часть этого слова означала «великий», «боль­шой», а вторая - «царский». Таким обра­зом, Saka *amurraka переводится как «великие царские саки». Как считает Г. Коте, самоназвание саков и «царских» скифов первоначально было одинаковым (Kothe. 1968. S. 69-97). Не менее интересными в данном случае представляются также и схождения скифской и сакской мифологии, установленные Д. С. Раев­ским. Исследователем подчеркивается их чрезвычайная близость (если не тождес­тво) и в той части, которая представляет собой легендарную генеалогию царских династий и «царских» племен. Он ссыла­ется в том числе и на соответствующую генеалогическую версию, представлен­ную у Диодора (Diod. II: 43, 5). Наравне со скифами Северного Причерноморья она включает также и близкие им в культурно-этническом плане племена, в част­ности саков и массагетов. Согласно Д. С. Раевскому, данная генеалогия евра­зийских номадов принадлежала скифам «царским» (Раевский. С. 123-138). По нашему мнению, к тому же генеалоги­ческому комплексу относится и легенда о происхождении савроматов, ведь в ка­честве их родоначальников выступают взявшие амазонок в мужья, а потом отде­лившиеся и ушедшие на три дня пути к востоку самые младшие из среды именно «свободных» - «царских» - скифов (Herod. IV: 110- 117). Далее, согласно другой генеалогической версии, также за­фиксированной у Геродота, от самого ро­доначальника «царских» скифов и скиф­ских царей, Скифа, тоже отделились и выселились Агафирс и Гелон - легендар­ные родоначальники нескифских, но со­седних народов (Herod. IV: 10). Таким образом, вступая в тесный контакт с иноплеменниками, наши «царственные» номады прибегали к фиктивной генеало­гии точно так же, как и греки, сочинив­шие, в частности, легенды о якобы эллин­ском происхождении «варварских» пле­мен побережья Кавказа, ахеев и гениохов, от соратников Ясона и лаконцев под предводительством возниц Диоскуров со­ответственно (Strabo. II: 2, 12). Извест­ные Геродоту этнонимы, Ектаг орах^врг ё y8юpyo^ Екшагг, свидетельствуют, что и потомки автохтонного земледельческого населения северопричерноморской ле­состепи пришлыми из Азии завоевателями-номадами причислялись к скифам. Представляется, что тем более не существовало идеологических препятствий счи­тать скифами, хотя бы «отделившимися», какое-то племя, обитавшее еще восточ­нее савроматов. Это племя, как и они, было ираноязычное и кочевое и, подобно им, близкое генетически «царственным» хозяевам Северного Причерноморья. На­верное, можно допустить, что это было, например, одно из дахо-массагетских племен.

Итак, кажется, необходимости разыс­кивать некие аналоги скифских «цар­ских» курганов Северного Причерно­морья на значительном от него удалении уже нет. С другой стороны, выясняется, где приблизительно можно выявить дей­ствительные археологические следы «отложившихся» скифов. По-видимому, в любом случае речь должна идти о кочев­нических древностях Приуралья. Чтобы выявить их, необходимо снова проделать путь согласно указаниям Геродота. Упо­мянутые им йирки оставили, по-видимо­му, особый локальный вариант городец­кой культуры в саратовско-хвалынской лесостепи. От этих йирков, обитавших в теперешнем саратовском Поволжье, тре­буется добраться до предгорий, которые должны соответствовать белебеевско-бу- гульминской возвышенности в Приуралье. «Каменистая неровная» страна отложившихся была тождественна, сог­ласно К. В. Сальникову, геверлинским горным степям (Сальников. 1952. С. 115, 116). Конечно, эта страна «отло­жившихся», не измеренная Геродотом, как и дорога к ней, даже в «днях пути», могла простираться далеко в глубь степ­ного Приуралья. Но ведь его основным исследователем, К. Ф. Смирновым, на протяжении многих лет вся эта террито­рия отводилась именно заволжским сав- роматам, а не какому-то другому племе­ни древних кочевников, не исключая и наших искомых «отложившихся». Соот­ветствующие предположения, которые первоначально разделялись также и Б. Н. Граковым, К. Ф. Смирновым до­вольно решительно отклонялись (Смир­нов. 1964. С. 197). Не согласился он позднее и с гипотезой Д. А. Мачинского о расселении исседонов по всей степи меж­ду Уралом и Волгой вплоть до Самарской луки. Исседонам К. Ф. Смирнов отводил лишь самую восточную часть Южного Приуралья (Смирнов. 1975. С. 153). Од­нако и собственные взгляды исследовате­ля претерпели серьезные и очень инте­ресные в разрезе рассматриваемой темы изменения. Первоначально, принимая во внимание прежде всего большое сходство памятников материальной культуры древних кочевников, исследованных между Доном и Волгой, с одной стороны, и в степном Заволжье и Приуралье, с другой, К. Ф. Смирнов говорил о единой археологической культуре, представлен­ной двумя локальными вариантами — лоно-поволжским и самаро-уральским. Но и тот и другой связывались им непосред­ственно с савроматами. Исследователь, правда, не исключал, что в этногенезе южноуральской савроматской группи­ровки могли принять участие и предста­вители сако-массагетского массива пле­мен, обитавших, согласно тогдашней точ­ке зрения К. Ф. Смирнова, восточнее Приуралья, за Каспием и за Сырдарьей (Смирнов. 1964. С. 197). Однако через некоторое время, предусмотрев, что ар­хеологически единая культура могла при­надлежать нескольким этносам, К. Ф. Смирнов специально оговаривает условность употребления термина «савроматы» применительно к Южному Приуралью. Он подчеркивал, что истин­ное этническое название южноуральской группировки неизвестно, но допускал в ее составе присутствие исседонских и дахо-массагетских племен (Смирнов. 1971. С. 153). Наконец, основываясь на сооб­щениях Страбона и других источниках, К. Ф. Смирнов вообще отказывает кочев­ническим древностям скифского време­ни Северного Прикаспия - Южного Приуралья в савроматской принадлеж­ности и предполагает, что эти «савроматы» и сарматы бассейна Илека и бассей­на Урала были дахами-даями Авесты и греческих писателей. Он ссылается также на то, что само название даев сохранялось в названии р. Урал, прежнего Яика: Даик (Daicus) (Смирнов. 1978. С. 74-76).

Как предполагает Л. А. Ельницкий, в «эпоху, к которой относятся источники Геродота» среди этих дахов-даев также имелись собственные «царственные»: 'Даш Eav5ioi, могло, по его мнению, означать именно «царские дай» (Ельниц­кий. 1977. С. 114). Здесь, кажется,

уместно будет также сослаться и на дру­гие известия. Так, Страбону была извест­на трехчленная племенная структура, су­ществовавшая у этих даев: «Из даев, — со­общает он, - одни называются апарнами, другие - ксанфиями, и третьи писсурами». В другом месте у него снова назва­ны, видимо, те же племена: парфяне - «апарны-переселенцы», а также «ксандии или парии», по-прежнему обитав­шие «над Меотидой» (Strabo. XI: 8, 2; XI:

9,     3). Имя Страбоновых ксанфиев-ксандиев, возможно, правомерно сопоставить с теми же индо-иранскими терминами 'khshaja- xsayant, и т. д., которые тради­ционно используются для расшифровки самоназвания саев — скифов «царских». Итак, основываясь хотя бы на таковом значении их названия, можно полагать, что эти ксанфии «отца географии» явля­лись главенствующим среди южноуральс­ких даев племенем и одновременно соот­ветствовали «особым скифам, отделив­шимся от царских» у «отца истории».

Сейчас уже требуется, собственно, определить, какие же именно из древно­стей скифской эпохи (точнее, V в. до н. э. - Геродотова времени) в Северном Прикаспии - Южном Приуралье могут претендовать на принадлежность имен­но к этому «царскому» племени. На наш взгляд, прежде всего обращают на себя внимание так называемые «пятимары» на левом берегу р. Илек (Мечет-Сай, Покровка, Пятимары I, Тара-Бутак, и др.), которые интерпретированы в каче­стве могильников        военно-жреческой аристократии наиболее богатого и гос­подствующего среди местных племен в конце VI-V вв. до н. э. (Смирнов. 1975. С. 153-155). К. Ф. Смирновым при этом специально подчеркивалось, что группи­ровка номадов, использовавшая илецкое левобережье под свои кладбища, контро­лировала в южноуральских степях, ко­нечно, гораздо более обширную террито­рию. Возможно, ее северные пределы от­мечены курганными могильниками того же возраста и той же культурной принад­лежности (самаро-уральский локальный вариант «савроматской» культуры), ко­торые расположены на реках Самара, Бу зулук, достигая среднего течения р. Бе­лой: Благодаровка, Осьмушкино, Шиха­ны и др. (Смирнов, 1964. С. 18). Район кочевания даев-ксанфиев, например места их летовок, вполне мог включать также и предгорные степи, откуда северопричер­номорские купцы и доставили, по-види­мому, свои сведения об «отложившихся», подтверждая ими одну из генеалогических легенд самих скифов «царских».

С.Е. Рассадин, г. Минск

Доклад на международной научной конференции, посвященной 75-летию профессора Э. М. Загорульского и 30-летию кафедры археологии и специальных исторических дисциплин БГУ, Минск, 16 января 2004 г.

Литература

1. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.

2. Алексеев А. Ю. Хронография Европейской Скифии (VII-IV вв. до н. э.). Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1996.

3. Геродот. История в девяти книгах / Пер. с греч. Ф. Г. Мищенко, с предисл. и указ.: В 2 т. М., 1888.

4. Граков Б. Н. Пережитки матриархата у сарматов // ВДИ. 1947. № 3.

5. Доватур А. И., КаллистовД. П., Шишова А. И. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982.

6. Ельницкий Л. А. Скифия евразийских степей: Историко-археологический очерк. Новосибирск, 1977.

7. Жебелев С. А. Северное Причерноморье: Исследования и статьи по истории Север­ного Причерноморья античной эпохи. М.; Л., 1953.

8. Зуев В. Ю. Периодизация археологических памятников центральной части евра­зийского пояса степей I тысячелетия до н. э. // Скифы. Хазары. Древняя Русь. Тез. докл. междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения М. И. Артамонова. СПб., 1998.

9. Иванчик А. И. О датировке поэмы «Аримаспея» Аристея Проконесского // ВДИ. 1989. №2.

10. Исмагилов Р. Б. Погребение Большого Гумаровского кургана в Южном При­уралье и проблема происхождения скифской культуры //АСГЭ. 1988. Вып. 29.

11. Казаков E. П. О некоторых элементах языческой культуры угров // Проблемы древ­них угров на Южном Урале. Уфа, 1988.

12. Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история рас­селения. М., 1974.

13. Куклина И. В. Этногеография Скифии по античным источникам. Л., 1985.

14. Курочкин Г. Н. Хронология переднеазиатских походов скифов по письменным и археологическим данным // РА. 1994. № 1.

15. Лидеров П. Д. К вопросу о гелонах Геродота // История и культура античного мира. М., 1977.

16. Махортих С. В. Скарби VIII ст. до н. э. на твдш Схiдноi Европи // Археолопя. 1996. №4.

17. Мачинский Д.А. Боспор Киммерийский и Танаис в истории Скифии и Средиземно­морья VIII-V вв. до н. э. // Кочевники Евразийских степей и античный мир (проблемы кон­тактов). Материалы 2-го археолог. семинара. Новочеркасск, 1989.

18.Мачинский Д.А. О времени первого активного выступления сарматов в Поднеп- ровье по свидетельствам античных письменных источников // АСГЭ. 1971. Вып. 13.

19. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. М., 1887. Т. 3.

20. Мищенко Ф. Г. Легенды о скифах царских у Геродота // Журнал министерства на­родного просвещения. 1886. Ч. 1.

21. Мищенко Ф. Г. Противоречия в известиях Геродота о первом появлении сарматов и скифов в Европе // Филологическое обозрение. 1899. Т. 17.

22. Обручев В. А. В дебрях Центральной Азии. М., 1951.

23. Патрушев В. С. Налобные венчики Старшего Ахмыловского могильника // СА. 1982. №. 4.

24. Плетнева С. А. Кочевники средневековья: Поиски исторических закономерностей. М., 1982.

25. Погребова М. Н., Раевский Д. С. К вопросу об «отложившихся скифах» (Herod. IV 22)//ВДИ. 1989. №1.

26. ПъянковИ. В. Массагеты Геродота // ВДИ. 1975. № 2.

27. Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М., 1977.

28. Рассадин С. Е. Ажурные украшения подгорцевского стиля // ГАЗ. 1994. № 5.

29. Рассадин С. Е. Племена и народы «заскифского» Северо-Востока. Мн., 1999.

30. Руденко С. И. Горноалтайские находки и скифы. М.; Л., 1953.

31. Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия. М., 1979.

32. Сальников К. В. Древнейшие памятники истории Урала. Свердловск, 1952.

33.Скорий С. А. Курган Переп'ятиха. КиТв, 1990.

34. Смирнов К Ф. Кочевники Прикаспия и Южного Приуралья скифского времени // Этнография и археология Средней Азии. М., 1979.

35. Смирнов К Ф. Ранние кочевники Южного Урала // Археология и этнография Баш­кирии. Уфа, 1971. Т. IV.

36. Смирнов К Ф. Савроматы. М., 1964.

37. Смирнов К Ф. Сарматы на Илеке. М., 1975.

38. Стрижак О. С. Етжтшя ГеродотовоГ Скйфп'. Кй'в, 1988.

39. Членова Н. Л. О культурной принадлежности Старшего Ахмыловского могильни­ка, новомордовских стелах и «отделившихся скифах» // КСИА. 1987. Вып. 194.

40.Яйленко В. П. К вопросу об идентификации рек и народов Геродотовой Скифии // СЭ. 1983. № 1.

41. Kothe H. Die konigischen Sky then und ihre blinden Knechte // Veroffentlicher Institut fur Orientalforschung. 1968. Bd. 69.

42. Minns E. Scythian and greeks. A survey of ancient history and archaeologu on the north coast of the Euxine from the Danube to the Caucasus. Cambrige, 1913.

43. Neumann K Die Hellenen in Skythenland. Ein Beitrag zur alten Geographie, Etnographie und Handelgeschichte. Berlin, 1855.

44. Tomascheck W. Auchatai // Real-Encyclopadie der classischen Altertumwissenschaft. 1886. T. II.

 

Читайте также: