Показать все теги
В. В. Седов
Из сборника «Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем Средневековье», 2004.
В настоящее время представляется несомненным, что становление зарубинецкой культуры было процессом взаимодействия пришлого из Висленского региона поморско-подклёшевого населения с местными жителями, принадлежащими к разным этнокультурным группам (рис. 1). При этом вклады переселенцев и аборигенного населения в эволюцию зарубинецкой культуры в разных регионах её ареала были неодинаковыми. В Припятском регионе в формировании зарубинец- кого населения ведущую роль сыграл пришлый этнический компонент (вклад милоградского субстрата здесь почти незаметен). В Верхнеднепровском регионе наблюдается вполне определенная преемственность формирующей зарубинец- кой культуры с местными милоградскими древностями, свидетельствующая о том, что местное население не покинуло места своего обитания, смешалось с пришлым и включилось в единый культурно-генетический процесс.
Среднее Поднепровье в дозарубинецкое время относительно плотно было занято земледельцами скифской культуры. Здесь известно более сотни скифских поселений и городищ V—III вв. до н. э., которые обычно рассматриваются как памятники скифов-пахарей Геродота. Как скифологи, так и исследователи древностей полей погребальных урн неоднократно подчеркивали близость (генетическую связь) раннезарубинецких древностей этого региона с местными скифскими. Это проявляется в целом ряде существенных культурных элементов, в том числе в типах и особенностях жилых и хозяйственных построек, формах и орнаментации глиняной посуды, в однотипности орудий труда и быта [Либеров 1950: 75—84; Кухаренко 1954: 1 И—121; Петров 1959: 41, 49, 59; Петренко 1961: 98—100; 1967: 58; Максимов 1972: 116—129; 1982: 53—58]. Полная преемственность наблюдается в домостроительстве. Жилища прямоугольной формы со стенами каркасно-плетневой конструкции, обмазанными с двух сторон глиной, и несколько опущенным в грунт полом, на котором находился очаг с глиняным или каменным бортиком, характерные для лесостепной правобережной Скифии V—III вв. до н. э., оставались неизменными в Среднем Поднепровье и в зарубинецкое время. Внутри скифских жилищ обычно находились хозяйственные ямы, то же зафиксировано и в домах зарубинецких поселений. Другие регионы зарубинецкой культуры таких строений не знали. Припятскому региону были свойственны полуземлянки со срубными стенами и расположенным в центральной части очагом в виде круглого углубления, заполненного камнями, которые были привнесены поморско-подклёшевыми переселенцами. В домостроительстве Среднего Поднепровья ничего подобного не обнаруживается.
Развитие зарубинецкого кузнечного и металлургического дела Среднего Поднепровья, как показывают формы изделий из железа и их металлографические исследования, генетически восходит к местному ремеслу скифской поры. Ряд форм массовой керамики зарубинецкой культуры рассматриваемого региона представляют собой непосредственное продолжение развития скифской глиняной посуды.
Среднеднепровское население сохранило с городами Причерноморья торговые связи, установившиеся в скифское время. На поселениях зарубинецкой культуры встречаются те же античные амфоры, что и в скифских древностях этого региона.
Все свидетельствует о том, что основу носителей зарубинецких древностей Среднего Поднепровья составило местное скифское население. В отличие от других регионов зарубинецкой культуры, где в ее становлении активная роль принадлежала крупным группам переселенцев из более западных областей Европы, в Среднем Поднепровье, по- видимому, имела место лишь слабая инфильтрация переселенцев в крупный массив скифских аборигенов. Непрерывность эволюции от скифской культуры к зарубинецкой в Среднем Поднепровье отмечали В. П. Петров, В. Г. Петренко, Е. В. Максимов и другие исследователи. Со скифским миром связывал зарубинецкую культуру и А. А. Спицын [Спицын 1948: 53—70].
Если это так, то в Среднем Поднепровье при распространении зарубинецкой культуры смены этноса не произошло, местные жители могли сохранить свой язык, а пришлые относительно немногочисленные группы растворились в скифской среде.
Зарубинецкая культура в разных вариантах просуществовала до середины I в. н. э., когда ее носители переселились в основном на более северные территории. Отток зарубинецкого населения из Среднего Поднепровья был результатом нашествия воинственных сарматов [Щукин 1972: 52; Максимов 1972: 77—78; Третьяков 1982: 57—58]. На первом этапе между зарубинецким населением и сарматами установились контакты, свидетельством чего являются курганы, исследованные в нижних течениях Пела и Сулы и на правом берегу Днепра и датируемые первой половиной I в. н. э. (Лубны, Дьяченки, Верхняя Мануйловка, Кичкас, Михайловка). Они содержали впускные захоронения по обряду тру- посожжения (не свойственному сарматам) и керамику, близкую к зарубинецкой [Рудинський 1928: 43, 48—50; Махно 1965: 185—189; Смиленко 1969: 21—28]. Около середины I в. н. э. наблюдается активизация сарматов, они заняли южные части Среднего Поднепровья, и зарубинецкое население вынуждено было почти полностью оставить эти земли.
Разрозненными группами носители зарубинецкой культуры расселились в разные стороны (рис. 2). Сравнительно небольшая группа их из Среднеднепровского региона перемещается на Южный Буг, где ей принадлежат памятники типа Рахны [Хавлюк 1971: 84—95; 1975: 7—19]. Впоследствии эти потомки зарубинецких племен вошли в состав населения черняховской культуры. Основные же массы зарубинецкого населения из Среднего Поднепровья и из Припятского региона расселились в левобережной части Верхнего Поднепровья. Здесь переселенцы встретились с неоднородным балтоязычным населением, в связи с чем формируется несколько позднезарубинецких образований. При этом зарубинецкая культура потеряла свой классический облик и подверглась существенным изменениям.
Наиболее крупным новообразованием стала почепская культура, сложившаяся на Десне в результате взаимодействия зарубинецких переселенцев с местными балтами, представленными юхновскими древностями [Амброз 1964: 56— 70; Заверняев 1969: 88—118; Седов 1970: 42—43; Зеленецька 1980: 80—86]. Связи со среднеднепровским вариантом зарубинецкой культуры здесь проявляются и в конструкциях жилых и хозяйственных построек, и в керамических материалах (округлобокие горшки с яйцевидным туловом и отогнутым наружу изогнутым венчиком, округлобокие и чашеобразные ребристые с прямым венчиком миски, миски с зигзагообразной в профиле верхней частью и др.).
В поречье Днепра (от устья Припяти до устья Друти) и на Нижней Десне формируются древности типа Абидни- Гриней-Вовков [Максимов 1969: 39—41; Горюнов 1981: 108—109; Обломский, Терпиловский 1991: 78—84], в верховьях Сейма, Пела, Северского Донца и Оскола— памятники типа Картамышева— Терновки [Обломский 1991: 35—46; Обломский, Терпиловский 1991: 62—77]. В левобережной части Смоленского Поднепровья на базе днепро- двинской культуры в условиях инфильтрации зарубинецкого населения складывается культура типа среднего слоя Тушемли на Смоленщине [Третьяков, Шмидт 1963: 22—25, 54—59]. Разрозненные памятники типа Лютежа [Бидзиля, Пачкова 1969: 51—74; Максимов 1972: 19—32; Обломский, Терпиловский 1991: 20—46] фиксируют небольшие группы зарубинецкого населения, сохранившегося на северной периферии Среднего Поднепровья.
Анализ древностей типов Лютежа и Картамышева—Терновки показывает, что их носителями являются в основном потомки зарубинецкого населения Среднего Поднепровья. Значительно участие последнего также в формировании почепской культуры.
Верхнее Поднепровье до Припяти и поречья Сейма на юге является неотъемлемой частью балтского гидронимического ареала [Топоров, Трубачев 1962]. О том, что эти земли с глубокой древности были заселены балтскими племенами, свидетельствуют и данные археологии. Вместе с тем в левобережной части Верхнего Поднепровья (до Сейма на юге) среди многочисленных водных названий балтского происхождения изысканиями лингвистов выявлено немалое число иранских гидронимов (рис. 3), [Топоров, Трубачев 1962: 229—232; Орел 1986: 107—113]. Более того, топонимика фиксирует в этом регионе следы балто-иранского взаимодействия, указывая на чересполосное проживание местных балтов с проникшими в их среду группами ираноязычного населения. Ни в скифское, ни в более раннее время каких-либо заметных следов широкой инфильтрации ираноязычного населения в левобережные области Верхнего По- днепровья (вплоть до Смоленщины) в археологических материалах не обнаруживается. Балто-иранские пограничные контакты в скифский период документируются лишь в поречье Сейма [Седов 1965: 52—62].
Наличие водных названий иранского начала на широких пространствах левобережного Верхнего Поднепровья может быть объяснено только инфильтрацией в эти земли многочисленных групп зарубинецкого населения из Среднеднепровского региона. Таким образом, высказанная выше мысль о скифской принадлежности зарубинецкого населения Среднего Поднепровья, основанная на данных археологии, кажется, находит подтверждение в лингвотопонимических материалах.
В первой половине III в. н. э. в южных районах левобережья Верхнего Поднепровья складывается киевская культура, датируемая III—V вв. [Терпиловский, Абашина 1991]. Происхождение её из-за слабой изученности решается проблематично. Согласно гипотезе А. М. Обломского, существенную роль в сложении киевской культуры сыграли северные позднезарубинецкие племена (группа памятников типа Кистени—Чечерск), проживавшие к северу от устьев Сожа и Березины по соседству с носителями культуры штрихованной керамики. Продвигаясь на юг, это позднезару- бинецкое население встретилось с племенами, представленными древностями типов Лютежа, Гриней, Картамышева—Терновки, в меньшей степени типа Почепа. Результатом такого взаимодействия и предполагаемого небольшого притока населения с Волыни и стало становление новой культуры — киевской.
Этническая атрибуция населения киевской культуры остается не определенной. По установившейся в середине XX в. традиции некоторые археологи считают зарубинецкую культуру славянской.
Исходя из этого и киевская культура, имеющая позднезарубинецкую основу, рассматривается ими как славянская. Каких-либо серьезных оснований для такого вывода в распоряжении науки нет.
Изложенное выше допускает мысль о смешанном балто-иранском облике племен киевской культуры. Если в сложении её приняли участие потомки среднеднепровских скифов-зарубинцев, то можно с определенностью говорить о наличии в составе населения киевской культуры иранского этнического компонента. Прилив же населения из более северных областей Верхнего Поднепровья дает основание утверждать о наличии в составе носителей киевских древностей и балтского этноязыкового элемента. В пользу последнего говорит и широкое распространение на терриитории киевской культуры предметов с выемчатыми эмалями, весьма характерных для всего балтского ареала [Nowakowski 1990: 359—402, fig. 4].
Население киевской культуры, видимо, было еще неоднородным в этническом отношении. В ряде мест, вероятно, установилось двуязычие. Определить же, были ли в ареале киевской культуры анклавы балтского населения среди массива ираноязычного или островки последнего в массе балтского и в каких направлениях протекали ассимиляционные процессы, при современном состоянии знаний невозможно.
Выявляемая балто-иранская ситуация в киевской культуре дает возможность отнести к её населению этноним «голтескифы» (рис. 4). Последний назван Иорданом в перечне народов [Иордан 1960: 89], которых «...покорил и заставил повиноваться своим законам» король готов Германарих, умерший от ран, полученных в сражении с гуннами в 376 г.
Этому этнониму посвящена обширная литература. Историками и лингвистами высказано множество весьма различных догадок. Все они излагаются в полном отрыве от исторической реальности той поры.
Голтескифы — двусоставный этноним, подобный таким известным по античным источникам образованиям, как аланорсы, тавроскифы (или скифотавры), галлогреки, кельтоскифы, кельтиберы, готоаланы и др. Первую часть этого слова, несомненно, составляет этноним «голты». Попытки истолкования его как «готы» (готоскифы) нельзя признать удачными — наличие в этнониме -л- достаточно хорошо засвидетельствовано источником. Более правдоподобной является мысль о родстве голтов Иордана с галиндами и голядью, которая всесторонне проанализирована В. H Топоровым [Топоров 1983 : 38—49]. Исследователь показал, что этнонимы с элементом -d- в прусско-литовском регионе нередко чередуются с названиями с -t- и, следовательно, голтескифы Иордана следует трактовать как голядо-скифы или галиндо-скифы. Отмечая, что голтескифы названы первыми среди народов, покоренных Германарихом, В. Н. Топоров говорит о наиболее вероятной локализации их в Верхнем Поднепровье, по-соседству с припонтийскими готами.
В свете рассмотренных археологических данных голтескифов следует отождествлять с населением киевской культуры, в составе которого были балтоязычные голды (голяди) и скифы — ираноязычные потомки скифо-зарубинецкого населения Среднего Поднепровья.
Часть племен почепской культуры переселились в бассейн Верхней Оки, где в результате смешения их с местными балтами, представленными верхнеокской культурой, складывается мощинская культура [Седов 1970: 43—44]. В Верхнеокском регионе, в той его части, которая примыкает к Подесенью, выявлены водные названия иранского происхождения.
Среди покоренных Германарихом народов Иордан называет еще голдов (Coldas), которые надежно отождествляются с племенами мощинской культуры. Их потомками была голядь, зафиксированная русскими летописями в Xli в. на реке Протве, притоке Оки [Седов 1970: 46—48].
Литература
Амброз 1964: Амброз А. К. К истории Верхнего Подесенья в I тысячелетии и. э. // СА. № 1.
Бидзиля, Пачкова 1969: Бидзиля В. И., Пачкова С. П. Зарубинецкое поселение у с. Лютеж// МИА. № 160.
Горюнов 1981: Горюнов Е. А. Ранние этапы истории славян Днепровского левобережья. Л.
Заверняев 1969: Заверняев Ф. М. Почепское селище // МИА. № 160.
Зеленецька 1980: Зеленецька I. Б. Нове поселення зарубинецького типу в Подесеннi // Археологiя. Вип. 33. Киiв.
Иордан I960: Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. M.
Кухаренко 1954: Кухаренко Ю. В. К вопросу о славяно-скифских и славяно-сарматских отношениях. По данным погребального обряда// СА. XIX.
Либеров 1950: Либеров П. Д. К вопросу о связи культуры полей погребений с культурой скифского времени на Киевщине // КСИ- ИМК. Вып. XXXIV.
Мак&гшов 1969: Максимов Е. В. Новые зарубинецкие памятники в Среднем Поднепровье // МИА. № 160.
Максимов 1972: Максимов Е. В. Среднее Поднепровье на рубеже нашей эры. Киев.
Максимов 1982: Максимов Е. В. Зарубинецкая культура на территории УССР. Киев.
Махно 1965: Махно Е. В. Поховання на Замковiй гори в Лубнах (розкопки Ф. Камiнського 1881 p.) // Археолопя. XVII. Киiв.
Обломский 1991: Обломский А. М. Этнические процессы на водоразделе Днепра и Дона в I—V вв. н. э. М.; Сумы.
Обломский, Терпиловский 1991: Обломский А. М., Терпиловский Р. В. Среднее Поднепровье и Днепровское Левобережье в первые века нашей эры. М.
Орел 1986: Орел В. Э. К вопросу о реликтах иранской гидронимии в бассейнах Днепра, Днестра и Южного Буга // Вопросы языкознания. №5.
Петренко 1961: Петренко В. Г. Культура племен Правобережного Среднего Поднепровья в IV—III вв. до н. э. // МИА. № 96. С. 53—102. Петренко 1967: Петренко В. Г. Правобережье Среднего Поднепровья в V—III вв. до н. э. // САИ. Вып. Д 1—4. М.
Петров 1959: Петров В. П. Зарубинецкий могильник // МИА. № 70.
Рудинсъкий 1928: Рудинський М. Археологiчнi збiркi Полтавського музею. Полтава.
Седов 1965: Седов В. В. Балто-иранский контакт в днепровском Левобережье // СА. № 4.
Седов 1970: Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М.
Смиленко 1969: Смиленко А. Т. Поховання в с. Кичкас (допитання про формування черняхiвськоi культури) // Слов'яно-русью старожит- ностъ Киш.
Спицын 1948: Спицын А. А. Поля погребальных урн // СА. Т. X. М.
Терпиловский, Абашина 1991: Терпиловский Р. В., Абашина Н. С. Киевская культура. Свод археологических источников. Киев.
Топоров 1983: Топоров В. Н. Еще раз о Golthescytha Иордана (Getica, 116): к вопросу северо-западных границ древнеиранского ареала// Славянское и балканское языкознание. Проблемы языковых контактов. М.
Топоров, Трубачев 1962: Топоров В. Н., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М.
Третьяков 1982: Третьяков П. Н. По следам древних славянских племен. Л.
Третьяков, Шмидт 1963: Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. Древние городища Смоленщины. М.; Л.
Хавлюк 1971: Хавлюк П. I. Пам'ятки зарубинецькоi» культури на Побужжи // Археологiя. Вип. 14. Киiв.
Хавлюк 1975: Хавлюк П. I. Зарубинецька культура Швденного Побужжя та лiвобережжя Середнього Дшстра // Археолопя. Вип. 18. Кшв.
Щукин 1972: Щукин М. Б. Сарматские памятники Среднего Поднепровья и их соотношение с зарубинецкой культурой // АСГЭ. Вып. 14. Nowakowski 1990: Nowakowski W. Bakes et proto-slaves dans 1 'antiquite // Dialogues d'histoire ancienne. № 16:1.
