Показать все теги
Год 1917-й. На Западном фронте Германия терпела поражение за поражением, но перебросить дивизии с Восточного фронта не давала все еще воюющая Россия. Принудить ее к сепаратному миру для Германии было делом жизни или смерти. Нужны были решительные меры. И тогда в министерстве иностранных дел родился программный документ следующего содержания: «Сейчас очень важно способствовать усилению хаоса в России. Нам следует не в открытую, но скрытно способствовать углублению раскола между умеренными и партией экстремистов. В наших интересах, чтобы последние взяли верх, так как в этом случае драматические изменения станут неизбежными и могут принять формы, которые потрясут само существование Российской империи. Мы должны поддержать экстремистов, так как именно это быстрее всего приведет к нужным нам результатам».
Сказано — сделано... Все знали, что партия экстремистов — это партия большевиков. А большевики — это Ленин. Значит, надо искать подходы к Ленину.
А что же Ленин? Ленин метался, как затравленный зверь, и рвался в Россию. Но как туда пробраться? Он прекрасно понимал, что проехать через Англию или Францию, союзниц России в войне против Германии, невозможно: там хорошо знают о его пораженческой политике. Арестуют и по законам военного времени поставят к стенке. По морю — перехватят те же англичане, по воздуху — где взять аэроплан и кто его поведет.
—Так что же делать?! Как быть?! Нельзя же без конца сидеть в этой швейцарской клетке, — растолкал он ночью Надежду Константиновну. — Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад!
- Через ад так через ад, — сонно согласилась она. — Но только как и на чем?
Выручил, как это ни странно, лидер меньшевиков Юлий Мартов (Цедербаум). На одном из совещаний он предложил невероятно дерзкий, но в то же время вполне реальный план легального проезда русских эмигрантов через воюющую Германию в порядке их обмена на германских пленных, находящихся в России. Этот план так сильно понравился Ленину, что он тут принялся за его разработку. Первое, что он сделал, напечатал в газетах впоследствии ставший историческим призыв, рассчитанный не столько на русских революционеров, сколько на германский Генеральный штаб: «Мы должны ехать, хотя бы через ад!»
В Берлине все прекрасно поняли. В тот же день германский посол в Берне фон Ромберг получил зашифрованную телеграмму: «Специальный поезд с эмигрантами получит военное сопровождение. Передача произойдет на пограничной станции Готмадинген или Линдау. Немедленно вышлите информацию о дате отправления и список отъезжающих».
Получив такой недвусмысленный карт-бланш, фон Ромберг начал искать подходы непосредственно к Ленину, но тот, боясь себя скомпрометировать прямыми контактами с немцами, на встречу с представителем воюющей с Россией державы не шел.
А из Берлина нажимали! Телеграммы летели одна за другой, и их содержание становилось все категоричнее: «Желательно, чтобы проезд русских революционеров через Германию состоялся как можно скорее, так как Антанта уже начала работу против этого шага в Швейцарии. Поэтому рекомендуем действовать с максимально возможной скоростью».
Но выйти на Ленина фон Ромбергу никак не удавалось. И вдруг ему доложили, что в посольство явился швейцарский социалист Фриц Плагген и просит его принять по неотложному вопросу.
- Этому-то чего надо? — изумился Ромберг. — Неужели нейтралы затеяли революцию и им необходимо немецкое оружие? А впрочем, пропустите, пусть войдет, — сказал он секретарю.
Когда на пороге появился высокий, элегантно одетый и к тому же откровенно красивый джентльмен, Ромберг подумал, что быть швейцарским социалистом, судя по всему, не так уж плохо.
- Проходите, — невольно привстал Ромберг. — Садитесь. Чай, кофе?
- Кофе, — как-то по-особенному вальяжно сел в кресло респектабельный посетитель.
- С чем пожаловали? Чем могу быть полезен? — поинтересовался Ромберг.
- Господин посол,— начал издалека Платтен,—вы русские газеты читаете?
- Зачем? — пожал плечами Ромберг.
- А про революцию слышали?
- Конечно, слышал.
- И про неуемное желание Временного правительства продолжать войну с Германией тоже слышали? Между тем есть люди, которые Германии могут помочь: они ратуют за выход России из этой варварской бойни. Представляете, как выиграет Германия, если вдруг исчезнет Восточный фронт?!
- И что же это за люди? — с трудом прочистив мигом пересохшее горло, спросил Ромберг. Ему стоило огромных усилий сделать вид, что он ни о чем не догадывается.
- Они здесь, в Швейцарии, — кивнул за окно Платтен. — Это, прежде всего, Ленин и его правая рука Зиновьев. И если им помочь...
- Поможем! — наклонившись через стол, свистяще прошипел Ромберг. — Таким людям нельзя не помочь.
- Я знал, что мы поймем друг друга, — протянул ему руку Платтен. — Если не возражаете, я зайду к вам завтра, и мы обсудим детали.
Утром следующего дня Платтен был немногословен. Он положил на стол Ромберга вчетверо сложенный лист и, потирая небритый подбородок, устало бросил:
- Над этим документом мы трудились всю ночь. Назвать его можно так: «Условия, на которых эмигранты согласны совершить переезд». В нем восемь пунктов, но главные из них первый, второй и третий. В них говорится о том, что, во-первых, руковожу этой поездкой я, Фриц Платген, и никто не имеет права вмешиваться в мои действия; во-вторых, вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности; и в-третьих, ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должна происходить проверка паспортов или личностей. Вы можете это гарантировать?
- Как вы понимаете, решение принимаю не я, поэтому ваши «Условия» я должен передать в Берлин. И чем быстрее, тем лучше. Но у меня есть вопрос, всего один. Ну, едут русские эмигранты по Германии. Едут, едут, а куда? Каков конечный пункт?
- Конечный пункт—германский порт Засниц. Между этим городом и шведским Треллеборгом ходит железнодорожный паром «Королева Виктория», на него мы и должны попасть.
- Теперь все ясно, — поднялся Ромберг. — До завтра.
- До завтра, — поднялся и Платтен. — Да, чуть не забыл, — хлопнул он себя по лбу, — чтобы не дать пищи газетчикам, с вашей стороны не должно быть никаких финансовых вливаний. Поэтому железнодорожные билеты приобретаю я, причем в установленном порядке и по нормальному тарифу.
Телеграмма, которую Ромберг тут же отправил в Берлин, была требовательно-лаконичной: «Посетивший меня сегодня Фриц Платтен обязался сопровождать вагон до конечного пункта вместе с немецкими представителями. Деньги брать отказался. Поскольку немедленный отъезд русских эмигрантов в наших интересах, я настоятельно рекомендую принять изложенные “Условия”».
Отправив эту телеграмму, барон Ромберг надолго задумался. Он был опытным дипломатом, да и в разведке знал толк, поэтому ему не давала покоя мысль: «Кому я доверился? Кто он такой, этот Платген? Откуда он взялся? Не подстава ли это английской или французской разведок? Почему он помогает большевикам, которых, по большому счету, всех до единого надо поставить к стенке? А может, как раз этого он и добивается? Может, он работает на Временное правительство России? Чтобы это понять, надо разобраться в личности Платтена, надо задать самый популярный у американцев вопрос: “Кто вы, мистер Платтен?” Пошлю-ка я запрос в нашу контрразведку, пусть пороются в своих архивах».
Как оказалось, досье на Платтена в Берлине было, но такое тоненькое, что Ромберг откровенно разочаровался. И все же он узнал, что выдающий себя за лощеного джентльмена господин всего лишь сын столяра-краснодеревщика, что, когда ему надоело делать шкафы, столы и стулья, он ударился в политику. На митингах и демонстрациях задиристому Платтену не было равных: оратор из него получился отменный. Сейчас он — секретарь Социал-демократической партии Швейцарии, а раньше был партийным агитатором латвийской секции РСДРП.
- Та вот где собака зарыта! — воскликнул Ромберг. — Оказывается, он был членом РСДРП, а этой партией руководит не кто иной, как Ленин. Значит, они одного поля ягоды, значит, Платтен тайный большевик. Так, а что он делал в Латвии? Все ясно,—перевернул он еще одну страничку досье, — никакой вы, господин Платтен, не агитатор, а самый настоящий террорист. Да-да, террорист, или, как их тогда называли, боевик, выдающий себя за идейного борца с царизмом. Оказывается, вы поставляли оружие рижским боевикам и организовывали уличные беспорядки, за что вас в 1906-м арестовали. Могли ведь и расстрелять, если бы ваша будущая жена Лина Хаит не внесла пять тысяч рублей и вас не освободили под залог.
А это что за рапорт? — продолжал листать досье Ромберг. — Так-так, негласный агент гамбургской полиции, служивший помощником боцмана на германском торговом судне, сообщает: «На нашем пароходе большая часть матросов сочувствовала борьбе рижских рабочих против царизма. Поэтому они охотно взялись помочь какому-то боевику, который просил спрятать его от русских жандармов. Те не замедлили явиться на борт, перерыли весь пароход от клотика до киля, но боевика не нашли. И лишь когда мы вышли в нейтральные воды, матросы дали условный знак, и на палубе появился негр. Он хорошо говорил по-немецки и назвал себя Фрицем Платгеном. А не нашли его потому, что, пока мы шли в нейтральные воды, он находился в пароходной трубе и висел там на руках».
«На одной руке, — чисто механически уточнил Ромберг, достав справку, подписанную каким-то доктором. — Левая-то рука у него, оказывается, покалечена: неправильно срослась после перелома, вызванного падением со скалы. А это что за справка? О господи, вот бедняга-то, — не удержался от сочувственного восклицания Ромберг. — Помимо всего прочего, он перенес тяжелую форму туберкулеза и у него ампутировано одно легкое. Инвалид, по всем статьям инвалид! А он нисколько не комплексует и ведет активнейший образ жизни.
Нам бы таких людей, да побольше, тогда Германия действительно стала бы владычицей мира. Но где их взять? — вздохнул он и спрятал досье Платтена в сейф.
У Ромберга были свои заботы, а у Платтена — свои. Он метался по городу и искал, у кого бы занять денег на железнодорожные билеты. Партийная касса была пуста, попытки Ленина найти пару тысяч франков результатов не дали. И все же Платтен сумел занять три тысячи франков! На эти деньги он купил билеты в вагон 3-го класса и съестных припасов из расчета на десять дней. По большому счету, Платтену повезло, так как вместо 60 человек, изъявивших желание ехать в Россию, 28 в последний момент отказались. На 32 человек денег хватало, и Платтен облегченно вздохнул.
И вот наступило утро 9 апреля 1917 года. Ромберг свое слово сдержал: в печати об отъезде группы политэмигрантов не было ни слова. Но каким-то странным образом об отъезде Ленина и его сторонников узнала вся русская эмиграция, поэтому на вокзале было самое настоящее столпотворение. Одни пришли с цветами и пели революционные песни. Другие, не скрывая слез, рыдали, будто провожали друзей на верную смерть. Третьи, размахивая палками и грозя кулаками, обзывали отъезжающих изменниками, предателями и врагами России, они колотили по вагону и были готовы выбить стекла.
Наконец, поезд тронулся, и все пассажиры облегченно вздохнули. Лишь один Платген был по-прежнему озабочен и хмуро просматривал какие-то бумаги. Одна из них была крайне неприятна, в ней подтверждалось, что Временное правительство будет относиться к лицам, проезжающим через Германию, как к государственным преступникам и изменникам Родины.
«Если посмотреть правде в глаза, — тягостно размышлял Платтен,—то я везу этих людей прямо в раскрытую пасть тигра. Ну, перетащу я их через три границы, но в России-то, в России они будут совершенно беззащитны: каждого из них могут арестовать по доносу обыкновенного дворника. Вся надежда на то, что в Петрограде найдутся товарищи, которые о них позаботятся, и до поры до времени спрячут в надежном месте».
Когда пересекали швейцарско-германскую границу, Платтен предупредил, что выходить из вагона никому нельзя. А когда нагрянули таможенники, произошел забавный конфуз. Брезгливо копаясь в узлах, подушках и одеялах, которые революционеры везли с собой, таможенники торжествующе выуживали оттуда плитки шоколада, конфеты, мармелад и другие сладости. На робкие протесты они не обращали внимания и, злорадно ухмыляясь, еще и поучали:
- Швейцарские подушки, равно как одеяла, простыни и наволочки, ладно уж, везите, не разоримся. А вот шоколад нельзя! По нашим законам шоколад, конфеты и мармелад—стратегическое сырье, такое же, как, скажем, порох, свинец или бензин. По большому счету, мы должны вас оштрафовать, а то и задержать.
Но на первый раз, так уж и быть, акт составлять не будем и ограничимся конфискацией незадекларированного товара.
И вот, наконец, Германия. В пограничном городке Готмадин- гене под парами стоял на первый взгляд обычный, но на самом деле без всякого преувеличения поезд особого назначения. Политэмигрантов разместили в вагоне типа «микст», проще говоря, он был наполовину жестким, наполовину мягким. В соответствии с договоренностью три двери были закрыты на ключ. Никаких пломб на них не было. Четвертая была не заперта, но выходить на остановках никто из пассажиров не имел права.
За этим следили два немецких офицера, которые сопровождали эмигрантов. Один из них, ротмистр фон Планиц, говорил по-русски, но, когда он вышел из купе, чтобы пообщаться с кем-нибудь из пассажиров, на его пути вырос непреклонный Платтен. Он достал из кармана кусок мела, провел на полу жирную черту и, холодно сверкая глазами, заявил:
- Считайте эту линию не меловой, а государственной границей между Германией и Россией. Вздумаете нарушить, будете иметь дело со мной!
Дисциплинированные немецкие офицеры понимающе кивнули и попыток нарушить границу больше не предпринимали.
И вот, наконец, долгожданный Засниц! Здесь путешественникам предстояло пересесть на шведский паром «Королева Виктория». Как только паром отвалил от пирса, начался сильный шторм. Пароход бросало, как щепку, палубу заливало водой, пассажиров так укачало, что из кают они не выходили. И только Ленин, Радек и Зиновьев как ни в чем не бывало прогуливались по верхней палубе и рассказывали анекдоты.
Когда шторм утих, измученные качкой люди высыпали на палубу и стали забавляться игрой с крикливо-наглыми чайками, подбрасывая вверх кусочки хлеба. Чайки с необычайной ловкостью ухитрялись ловить хлеб на лету. Дальнейшее плавание проходило без каких-либо осложнений. Без приключений добрались и до Стокгольма. А вот в столице Швеции наши путешественники застряли. Впереди был самый сложный участок — русско-шведская граница, которую охраняли аншичане. Своего отношения к русским политэмигрантам они не скрывали и запросто могли сдать всех до единого контрразведке Временного правительства.
Начались долгие и нудные переговоры. Чуть ли не круглые сутки Платтен мотался по высоким кабинетам, одних чиновников он увещевал, другим угрожал, третьим намекал на возможное вознаграждение. И Платтен своего добился! Англичане пообещали сделать вид, что русских нарушителей границы как бы не заметят.
Но чтобы попасть в принадлежавший России финский город Торнео, надо было преодолеть замерзший залив. Как это сделать? Ведь это чертовски опасное предприятие, рыбаки предупреждали, что чем дальше от берега, тем чаще встречаются полыньи. И снова за дело взялся Платтен. Одному ему ведомыми путями он раздобыл полтора десятка саней, запряженных мохнатыми лошадками. Чтобы уменьшить риск, он разместил людей в санях по двое и строго-настрого приказал соблюдать дистанцию не менее десяти — пятнадцати метров. Сам Платтен сидел в передних санях, он был впередсмотрящим и прокладывал безопасный путь всему каравану.
Когда добрались до берега и под ногами ощутили не зыбкий лед, а твердую землю, все бросились обнимать Платтена.
- Вы даже не представляете,.что сделали для всех нас и, конечно же, для России, — тряс его здоровую руку Ленин. — Если бы не вы, мы до сих пор торчали бы в Швейцарии и от беспомощности и досады кусали бы себе локти. А теперь мы будем бороться! Мы победим. Мы непременно победим и построим новую, социалистическую Россию, которая всегда будет вас помнить и, если захотите, станет вашей второй родиной.
И вот, наконец, последний пограничный контроль! Английские офицеры, которые охраняли границу, были предупредительны и вежливы и без какого-либо досмотра впустили эмигрантов на территорию России. А вот с Платтеном случилась неувязка. Когда он протянул офицеру паспорт, тот несказанно удивился.
- Да вы гражданин Швейцарии! — воскликнул он.
- Да. И что из этого следует?
- А то, что я получил указание пропустить только русских подданных.
- Но я их сопровождаю.
- Сопроводили? Задание выполнили? — заметно жестче уточнил офицер. — Вот и возвращайтесь домой, в свою нейтральную Швейцарию.
Платген мгновенно понял, что английский офицер в курсе всей их акции, и решил с ним не спорить.
- Ну что ж, придется возвращаться, — вздохнул он. — Я свое дело сделал, и сделал, как мне кажется, неплохо.
Не просто неплохо, а отлично! Именно такую оценку поставил работе Платтена начальник германской контрразведки Штейнвакс, который в тот же день отправил из Стокгольма в главную штаб-квартиру восторженную телеграмму: «Поезд Ленина в Россию прошел удачно. Он действует так, как хотели бы мы. Платген, который сопровождал русских революционеров из Швейцарии через Германию и хотел проехать в Петроград, задержан англичанами на границе и отправлен обратно, что привлекло здесь большое внимание».
А генерал Людендорф, ознакомившись с этой телеграммой, записал в своем дневнике: «Помогая Ленину проехать в Россию, наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно и прошло блестяще. Россию было нужно повалить».
Что было дальше, хорошо известно. 5 апреля Ленин прибыл на Финляндский вокзал, где его встречали восторженные толпы рабочих, солдат и матросов. Потом было его выступление на броневике, торжественный проезд до дворца Кшесинской, последовательное выполнение взятых на себя обязательств по выходу России из войны и подготовка той исторической акции, которую одни назовут Великой Октябрьской социалистической революцией, а другие — Октябрьским переворотом. Как бы то ни было, но Ленин въехал в Смольный и стал главой правительства.
Борис Сопельняк
Из книги «Секретные архивы ВЧК-ОГПУ»
