ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Жан Батист Кольбер - война деньгами
Жан Батист Кольбер - война деньгами
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 20-05-2014 20:44 |
  • Просмотров: 3974

Жан Батист Кольбер (Jean-Baptiste Colbert)Если герцог Сюлли вынужденно стабилизировал экономику пос­ле длительного периода войн и дезорга­низации, то Жан Батист Кольбер был одним из первых в Европе государствен­ных деятелей, попытавшихся осознанно трансформировать ее в заданном на­правлении. По сути дела, именно к нему восходят идеи государственного дири­жизма, когда власть, как руководитель большого оркестра, стремится обеспе­чить гармоничное звучание множества инструментов. При этом кто-то из орке­странтов сам следит за руками «эконо­мического дирижера», кто-то получает внятное указание палочкой, а кто-то — особо непонятливый — получает этой палочкой по голове.

Мерсье купец

Жан Батист Кольбер появился на свет в 1619 г. в семье реймского купца. По­добное неблагородное происхождение было необычно для чиновника столь высокого ранга, какого он в конечном счете достиг. В сравнении с герцогами Сюлли и Ришелье мсье (или мерсье — так называли во Фран­ции крупных купцов-оптовиков) Кольбер оказывался про­сто плебеем.

Наш герой стремился как можно скорее вырваться из круга, к которому принадлежал по рождению, и это ему дей­ствительно удалось. Для восхождения по карьерной лестни­це Кольберу не пришлось ни сражаться, ни следовать за сво­им господином в дни опасностей и невзгод, как это делал, скажем, Сюлли. Кольбер для продвижения по службе исполь­зовал умеренность, аккуратность, личные связи и протекцию благоволивших к нему вышестоящих лиц.

Для нарождавшейся бюрократической Франции, посте­пенно вытеснявшей «Францию мушкетеров», подобный подход был, наверное, единственно возможным. Впослед­ствии сам Кольбер расставлял на различные посты в адми­нистрации своих многочисленных родственников.

Поначалу ничто не предвещало для юного Жана Батис­та великого будущего. В молодые годы он трудился не на короля, а — как и положено купецкому сыну — на другого торговца, учившего его помаленьку уму-разуму. Затем наш герой был помощником у нотариуса, у прокурора, у казна­чея. Видимо, искал, где лучше и сытнее. В конечном счете понял, что сытнее всего — на государственной службе.

Кольбер стал военным комиссаром в ведомстве, возглав­лявемом одним из дальних родственников его семьи. Зада­чи французского военкома XVII века существенным образом отличались от задач российских военкомов XXI столетия. Нашему герою было, пожалуй, тяжелее, чем сотрудникам современных военкоматов, кормящихся с нежелающих служить призывников. Кольбер должен был заниматься расквартированием солдат, сверять списки, инспектиро­вать хозяйственную деятельность армии и т.д. Кормиться с этого тоже было возможно, однако приходилось еще и работать.

На данном поприще его интересы внезапно пересек­лись с интересами самого Джулио Мазарини. Если взгля­нуть на то, что кардинал написал по этому поводу патрону нашего героя, то вызывает удивление, почему карьера Коль­бера не оборвалась в самом начале. «Ваш агент, — отметил первый министр короля, — в разговоре употреблял слова, столь мало сообразные с тем, кто такой он и кто такой я, что я поневоле рассердился и ответил ему сотой долей того, что он сказал мне».

В общем, случилась перебранка. Если бы любой наш военком вступил в перебранку с начальством, то мигом бы помчался собирать призывников куда-нибудь в тундру. Но Мазарини ценил таланты. Кроме того, годом позже, когда всесильный министр отправился в изгнание, Кольберу до­велось управлять его имуществом. И делал он это, судя по всему, столь успешно, что в итоге остался при кардинале после его возвращения. В 32 года наш герой стал управлять хозяйством первого министра Франции и сделал ему самое большое состояние во всем королевстве.

Мещанин во дворянстве

Каким образом формировалось гигантское состояние Мазарини, а заодно и «скромное состояньице» Кольбера, мы сегодня хорошо понимаем. В России подобная практи­ка весьма распространена и по сей день.

Недоброжелатели обвиняли нашего героя в получении взяток от откупщиков, а также в том, что он негласно ста­новился участником их деловых операций. В современном российском лексиконе это называется «откатом». Чтобы получить от первого министра выгодные условия по сбору средств в королевскую казну, откупщики некоторую долю этих самых средств проносили мимо казны в карман влия­тельного лица, а также его завхоза.

Обвиняли Кольбера и в скупке обесценившихся казна­чейских билетов. Здесь нам опять-таки все понятно. Огром­ный государственный долг, накопившийся во Франции за время длительных войн и Фронды, рядовые кредиторы уже не надеялись получить назад, а потому продавали бумаги по дешевке, пытаясь выручить хоть сколько-нибудь. Но вот влиятельное лицо имело возможность эти бумаги скупить, а затем принять решение об осуществлении выплат из королевской казны.

Изрядно разбогатевший Кольбер в 1655 г. купил долж­ность королевского секретаря, которая давала ему право на дворянство. А вскоре он приобрел себе еще и поместье, с помощью которого стал бароном. Примерно в те же годы, во времена Фронды, небезызвестный мсье Портос зараба­тывал себе баронство с помощью шпаги. Романтичный Александр Дюма здесь явно присочинил. На деле сотни французских бюрократов превращались в дворян без вся­ких битв и скачек. Исключительно с помощью кошелька.

Кольбер, конечно же, не вписывался в рамки романов о мушкетерах. Как отметил один проницательный исследователь, это был явно бальзаковский персонаж. Кольбер в XVII веке делал то, до чего многие его соотечественники доросли лишь в XIX столетии. В том числе и по этой при­чине он оказался столь успешен.

Сотрудничество с Мазарини было столь выгодно, что свою личную преданность вчерашнему патрону Кольбер легко перенес на кардинала. Впрочем, если бы дело огра­ничивалось одной лишь личной преданностью, Кольбер так на всю жизнь и остался бы простым — путь весьма не­бедным — завхозом. Но у него имелись еще и личные взгля­ды на то, как следует организовать все государственное хо­зяйство в целом. Впервые он изложил их в аналитической записке, представленной первому министру в 1659 г., когда в связи с наступлением мирного времени потребовалось трансформировать всю финансовую политику государства.

В результате после десяти лет службы у Мазарини наш герой вновь пошел наверх. Умирающий кардинал в 1661 г. рекомендовал Кольбера королю — Людовику XIV. Тот при­нял решение сделать многообещающего чиновника интендантом финансов и своим советником во всех важнейших экономических вопросах. А чтобы у короля не было ника­ких сомнений относительно способностей Кольбера посо­ветовать своему новому патрону нечто умное, в королевскую казну из состояния Мазарини мигом перешло 15 млн ливров наличными.

Равноудаление олигархов

В отношениях с монархом советник вел себя как чело­век, с одной стороны, всерьез заботящийся об интересах государства, а с другой — как четко осознающий дистанцию, существующую между ним и патроном. Как отмечает био­граф Кольбера В. Малов, он «был способен говорить коро­лю “горькие истины”, подчас доходя до просьб об отставке. Исключалось другое — стремление навязать себя патрону как независимую, сильную собственной силой личность, иног­да готовую даже оказать ему открытое сопротивление». Та­кое поведение было особенно ценно в условиях, сложивших­ся во Франции после Фронды, когда дворянство чересчур уж интенсивно и настойчиво отстаивало свои права. Возмож­но, именно то, что Кольбер четко осознавал свою вторичность в сравнении с «королем-солнцем», сделало его столь успешным и влиятельным государственным деятелем.

А кроме того, он оказался чрезвычайно полезен Людо­вику своими знаниями и опытом. Кольбер, в частности, прекрасно понимал, куда утекают королевские денежки (сам подставлял карманы под ручейки), а потому энергич­но взялся за затыкание бюджетных дыр. То, чем он зани­мался в 60-х гг. XVII века, в наше время называется равноудалением олигархов.

Крупные французские буржуа неплохо разжились за время войн, поскольку государство, нуждавшееся в сред­ствах на содержание армии, одалживало у них деньги на самых невыгодных условиях. Теперь требовалось условия изменить и обеспечить в очередной раз финансовую ста­билизацию. Двигаться в этом направлении можно было различными путями.

В отличие от своего основного оппонента сюринтенданта финансов Николя Фуке, полагавшего, что по мере сокращения масштабов заимствований стоимость обслужи­вания государственного долга сильно упадет сама по себе, Кольбер настаивал на необходимости «ускоренной модер­низации». Он прекрасно знал, что за субъекты нажились на бедствиях государства (сам как-никак вместе с ними на­живался), и отнюдь не считал, будто в данном вопросе сле­дует разводить излишний либерализм. Короче говоря, Фуке являлся сторонником рыночных методов, тогда как Кольбер готов был прибегнуть к помощи «басманного правосу­дия».

Таковое не заставило себя ждать. Для суда над финанси­стами была создана специальная Палата правосудия. Впро­чем, с точки зрения Кольбера, она вела себя мягковато. В конечном счете дело закончилось компромиссом. Лиц, назначенных «виновными», амнистировали, поскольку доказать их вину все равно не удавалось, но в благодарность за такую мягкость они должны были выплатить крупные штрафы в казну. Не пощадили даже покойников. За них пришлось расплачиваться наследникам, получившим выго­ду от злоупотреблений своих усопших благодетелей. А собирать все эти штрафы стали финансисты, близкие к Коль­беру, которых по какой-то причине «забыли» равноудалить от государственных средств.

Хуже всех обошлись с беднягой Фуке. Он не отделался одним лишь штрафом, а попал в пожизненное заключение. Подготовил ему такую судьбу не кто иной, как сам Кольбер. Фуке по наивности предоставлял королю бюджетные ма­териалы с завышенными расходами и заниженными дохо­дами. Тот затем все это показывал своему советнику, и Коль­бер тщательнейшим образом разоблачал козни сюринтенданта до тех пор, пока тот не был устранен с пути восходящей звезды французских финансов.

Любопытно, что Кольбер всегда преклонялся перед ав­торитетом покойного Ришелье. Наш герой настолько час­то прибегал к ссылкам на его мнение, что король даже в шутку на заседании Государственного совета поговаривал при решении важных вопросов: «А теперь мсье Кольбер скажет нам: “Сир, этот великий кардинал Ришелье...”». Однако при решении судьбы финансистов позиция карди­нала оказалась кардинальнейшим образом пересмотрена.

Ришелье никогда не прибегал к преследованиям тех лиц, которым казна должна была деньги. Кольбер же на это пошел. Правда, в его оправдание стоит заметить, что опусто­шена казна оказалась в результате войн, в которые Франция ввязалась именно по инициативе кардинала.

Если завтра война? Если завтра в поход?

Помимо финансистов досталось еще и рядовым дворя­нам, в отношении которых была применена чистка срод­ни той, что столетия спустя постигла членов некоторых коммунистических партий. Дело в том, что во время доро­гостоящих войн Франция, сильно нуждавшаяся в деньгах, распродавала грамоты об аноблировании направо и нале­во. Переход во дворянство был делом не только приятным, но и выгодным, поскольку благородное сословие сильно экономило на налогах. Зато казна вскоре обнаружила, что в некоторых приходах не собрать поземельный налог. Так много развелось дворян, что растворилось тягловое сосло­вие.

Соответственно, чистка имела вполне экономический характер. В Бретани численность дворян сократили на 20, в Нижней Нормандии — примерно на 10%. Низвергаясь из князей в грязи, бывшие дворяне вновь вынуждены были поддерживать короля не шпагой, а карманом.

Впрочем, это все было еще не реформой, как таковой, а лишь прелюдией к ней. Разовое укрепление финансов королевства за счет «раскулачивания» не решало пробле­мы в целом. Если завтра война? Если завтра в поход? Если вновь придется, как при Ришелье, на десятилетия ввязать­ся в противостояние с сильным противником? Как быть тогда? Вновь занимать у тех финансистов, которых сегод­ня порастрясли?

Нет, необходимо было менять что-то самым радикаль­ным образом. Кольбер не только брал деньги там, где они «плохо лежали», но и стремился сформировать такую сис­тему, при которой экономика постоянно приносила бы монарху доходы, способные обеспечить армию. Система эта основывалась, в первую очередь, на протекционистских идеях. Пожалуй, главным начинанием из всего, сделанно­го Кольбером, стало введение таможенных тарифов.

Первый, умеренно-протекционистский, тариф появил­ся в 1664 г. Он распространялся даже не на всю Францию, а только на ее центральную зону, не включавшую в себя ни Артуа, ни Лотарингию, ни Бретань, ни другие окраинные земли. Однако уже в 1667 г. Кольбер надстроил над своим первым тарифом второй — охватывающий всю территорию Франции и вводящий сравнительно жесткие ограничения на импорт промышленных товаров из-за границы.

Подобная защита рубежей понадобилась для того, что­бы не допустить утечки денег из страны. Мотоватые фран­цузские дворяне, привыкшие к роскошным итальянским одеждам, к полезным товарам, доставляемым вездесущими голландскими купцами, и ко всяким прочим «заморским диковинкам», из-за высоких пошлин вынуждены были те­перь обратить свое внимание на внутреннее производство.

А это самое производство Кольбер по мере сил стремил­ся поощрять. С одной стороны, он поддерживал отече­ственного производителя, развивая всяческие мануфакту­ры и прокапывая каналы для торговых судов. С другой же стороны, наш герой создавал крупные компании — Ост-Инд­скую, Вест-Индскую, Левантийскую и Северную — для того, чтобы заморская продукция, поступающая во Францию, приносила выручку монаршей казне.

В совокупности вся эта протекционистская система, по задумке Кольбера, должна была значительно повысить бюджетные доходы. Франция переставала кормить чужо­го производителя, выращивая вместо этого своего. Ауж он, родимый, должен был кормить королевскую казну. Для это­го и создавался.

Нечто похожее на кольбертизм постепенно распрост­ранилось и в других странах Европы. В целом подобная система, связанная со стремлением удержать в пределах своих границ как можно больше денег, получила название меркантилизм. Это была, пожалуй, первая, хотя далеко не последняя, в мировой истории разновидность дирижизма.

Продолжение войны иными средствами

Со времен классиков политэкономии к представителям меркантилизма сложилось уничижительное и даже презри­тельное отношение. Их протекционистская система и упор на государственный дирижизм были губительны для хозяй­ственной системы. Они отрицали рыночную конкуренцию, подрывали свободу внешней торговли и таким образом тормозили экономический рост. Они слишком много дума­ли о том, как государству разжиться деньгами, тогда как народное благосостояние определяется отнюдь не только количеством накопленного в стране золота.

В смысле экономической критики, как таковой, подоб­ный подход классиков, бесспорно, верен. Однако из этого не следует делать вывод, будто меркантилисты были про­сто дурачками, не способными додуматься до тех вещей, до которых впоследствии додумались Адам Смит и Давид Рикардо. Мировоззрение меркантилистов определялось задачами той эпохи, в которой они жили, а вовсе не тем, что мы сегодня считаем правильным.

Экономический рост и рост реальных доходов населе­ния имели тогда не слишком большое значение. Король, герцог или курфюрст не проводили бессонных ночей в раздумьях о том, как бы снискать своими хозяйственными преобразованиями любовь широких масс, а их министр финансов не изыскивал способов повышения благососто­яния. Министр должен был обеспечивать лишь одно — мак­симально возможный рост доходов казны, которая, в свою очередь, требовалась монарху для укрепления армии и ве­дения войн.

Имелось в Европе одно государство, обладавшее сравни­тельно легким доступом к золоту и серебру, — Испания. Бла­городные металлы постоянно текли из Америки в Мадрид по водам Атлантического океана. А вот государствам, не об­ладавшим столь высокодоходными колониями, требовалось каким-то иным образом поддерживать военный паритет с испанцами. Им требовалось придумывать что-то ориги­нальное для того, чтобы разжиться деньжонками. Особен­но остро эта проблема стояла перед Францией, которая была главным европейским соперником Испании, да к тому же еще и не отделенным от нее (в отличие от Англии) ни­какими водными пространствами.

Именно необходимость решения вопроса о формирова­нии военного бюджета государя породила экономическую мысль человечества, а вовсе не абстрактные размышления о процветании наций, появившиеся гораздо позже — при­мерно в то время, когда, собственно говоря, нации и воз­никли. Именно потребность «делать деньги» из чего-то иного, нежели американские рудники, заставила крутить­ся таких нестандартно мыслящих людей, как Кольбер.

Франция обладала в сравнении со своим грозным сосе­дом одним важным преимуществом. Приток золота вздул цены в Испании. Впервые в мировой экономической исто­рии произошло то, что впоследствии по разным причинам повторялось неоднократно: там, где больше денег, там выше темпы инфляции. А высокая инфляция сделала осо­бенно привлекательным экспорт в Испанию разного рода товаров. Богатые гранды охотно скупали все, производи­мое остальной Европой.

Причем процесс перемещения товаров за Пиренеи уси­ливался еще и потому, что сама испанская экономика, ко­торая во времена арабского господства была одной из луч­ших в Европе, теперь начинала хиреть. Высокая стоимость жизни снижала конкурентоспособность местного произво­дителя, а высокая потребность короля в солдатах обуслов­ливала отток людей из производственной сферы в армию. Настоящий испанец начинал бравировать своей воинской доблестью и одновременно ленью. Тяжкий труд теперь предназначался не для него, а для лишенного легкого дос­тупа к деньгам француза, итальянца, англичанина, немца.

Товары отправлялись за Пиренеи, а деньги, соответ­ственно, растекались из Испании по разным странам Евро­пы. Эти деньги вполне могли использоваться для укрепле­ния армии. Однако требовалось их каким-то образом моби­лизовать на службу престолу. Требовалось не дать им уйти обратно за границу в уплату на всякие дурацкие безделушки. Именно эта логика породила меркантилистские представ­ления о ценности для государства благородных металлов и о необходимости всяких протекционистских мер.

Великий германский стратег Карл фон Клаузевиц от­мечал, что война есть продолжение политики иными сред­ствами. Перефразируя это знаменитое выражение, можно сказать, что для меркантилистов экономика являлась про­должением войны с помощью средств, которые имеются в арсенале министра, управляющего хозяйственной систе­мой, — налоги, субсидии, государственные инвестиции, та­моженные пошлины, а также всякие нетарифные ограни­чения, с помощью которых можно вынудить частного предпринимателя действовать не в собственных интере­сах, а в интересах правительства. Задолго до Клаузевица Кольбер употребил выражение «война деньгами». Тем са­мым он лучше всего выразил суть эпохи, породившей мер­кантилизм.

Игра с нулевой суммой

За то время, когда Кольбер находился при власти, коро­левская казна существенным образом расширилась, а, самое главное, король получил возможность тратить больше де­нег на формирование армии и флота. С 1662 по 1671 г. доля военных расходов в бюджете выросла с 33 до 55%. По меркам современного государства всеобщего благоденствия тратить более половины бюджетных средств на войну — это ужас. Но по меркам того времени именно такого результата и следовало достигать умелым государственным деятелям.

По понятиям современной экономической науки международное разделение труда и мировая торговля являются важнейшим источником роста благосостояния всех участвующих в этих процессах наций. Но по понятиям, сложившимся в голове Кольбера, торговля между французами, испанцами, голландцами, англичанами и т.д. была игрой с нулевой суммой. Все то, что выигрывали одни, проигрыва­ли другие. Все денежные средства, которые доставались Людовику XIV, не доставались его потенциальным против­никам. И это вполне могло считаться успехом.

Людовик должен был бы непрерывно благословлять Кольбера, поскольку именно его политика позволила мо­нарху превратиться в «короля-солнце». Но, увы, придвор­ная жизнь — это тоже игра с нулевой суммой. К началу 70-х гг. наш герой потерял свое былое влияние. Все чаще пого­варивали о том, что он запирается у себя в кабинете, нико­го не принимает и находится в удрученном состоянии духа.

Скончался Кольбер в 1683 г. от камней в почках. Хоронили великого практика меркантилизма ночью, тайком, под военной охраной. Народ считал его инициатором но­вых тяжелых налогов, а потому во избежание надруга­тельств тело усопшего лучше было людям не показывать.

Дмитрий Травин, Отар Маргания

Из книги "Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара"

Читайте также: