Показать все теги
У истоков модернизации
Английской королеве Елизавете I в некотором смысле повезло. Немного найдется в мировой истории истинных реформаторов, которых народ на протяжении веков вспоминает с благодарностью. Об исторической роли известной части героев этой книги широкие массы даже не подозревают. Некоторых они просто ненавидят. А вот Елизавета Тюдор уже более четырех столетий входит в условный список наиболее ярких и наиболее заслуженных монархов Великобритании. Парадокс?
Скорее всего, нет. Почитают Елизавету Английскую за то, что при ней страна отстояла свою независимость, разгромив испанскую «Непобедимую армаду» в тяжелейшем морском сражении. Почитают Елизавету и за то, что период правления этой королевы стал временем внутреннего успокоения, наступившего после жутковатых лет царствования ее отца Генриха VIII и ее сводной сестры Марии, прозванной в народе Кровавой. Почитают Елизавету, наконец, и за то, что в отличие от Марии она твердо встала на путь протестантизма, не пытаясь вернуть Англию к католицизму, отринутому еще Генрихом. Как это ни курьезно, почитают нашу героиню сегодня, пожалуй, и за то, что именно в елизаветинскую эпоху творил Уильям Шекспир, хотя уж в этом никакой заслуги королевы точно не содержится.
Однако наиболее важными достижениями во времена Елизаветы Тюдор были, возможно, не военные, не политические и не идеологические успехи, а экономические преобразования. Многие историки полагают, что именно они заложили основы последующего процветания страны, а также превращения ее в так называемую «мастерскую мира». Хотя эпоха экономического доминирования Англии пришлась на XIX век, а период технологического прорыва — на XVIII, существует несомненная связь между реформами Елизаветы Тюдор и результатами, полученными во времена правления Ганноверской династии.
Обычно именно так всегда и бывает в эпоху модернизации. Результаты приходят не сразу. Усилия модернизаторов дают отдачу спустя десятилетия и даже столетия. Часто бывает так, что общество благодарит за достижения тех монархов, президентов и премьеров, на период правления которых пришлись успехи, тогда как истинных инициаторов преобразований забывает или — хуже того — проклинает за трудности, которые пришлось перенести народу в связи с началом реформ. Елизавету же миновали как забвение, так и проклятия. Память о ее царствовании оказалась светлой, хотя начало жизни будущей королевы пришлось на чрезвычайно темные времена.
Член семьи изменника родины
То, что Елизавета Тюдор оказалась английской королевой, в известной мере было случайностью. Более того, случайностью было даже то, что она вообще появилась на свет.
Ее отец Генрих VIII женился на испанской принцессе Екатерине Арагонской. Королева произвела на свет дочь Марию, которой, возможно, предстояло бы спокойно править и продолжать род Тюдоров, если бы ее папаша не стал вдруг чудить. Генрих развелся с Екатериной и взял себе в жены красавицу Анну Болейн.
«Побочным результатом» столь нетрадиционной для XVI века королевской ориентации на смазливую, юную девушку стал разрыв Англии с Римской католической церковью, не поощрявшей развод и уход от живой жены на сторону. Даже монарху подобная легкость поведения не дозволялась. Естественно, у английской реформации имелись не только внешние, но и глубокие внутренние причины, однако применительно к теме данного очерка они сейчас не слишком важны. Важно то, что Анна в 1533 г. родила Генриху еще одну дочь — Елизавету.
Королю, однако, требовался сын, наследник престола. С этим делом у Анны, как ранее у Екатерины, увы, не задалось. Молодость и красота быстро уходили, а задача государственной важности оставалась не выполненной. И тогда Генрих пошел вразнос. Один раз нарушив установленный церковью порядок правил, он перестал себя сдерживать. Ему понадобилась очередная супруга.
В общей сложности у него их за время царствования перебывало аж шесть. Одна из жен даже родила сына Эдуарда, которому, впрочем, по причине слабого здоровья и ранней кончины недолго довелось царствовать. Для Елизаветы же развод папы с мамой оказался трагедией.
Дело в том, что просто так развестись Генрих уже не пожелал. Неспособность Анны Болейн родить ему сына была воспринята королем как государственная измена. Он ведь ради нее, можно сказать, самого папу римского обидел, страну на уши поставил, монастыри разорил, мощи святые осквернил... А она, негодная, посмела ограничиться дочерью и несколькими выкидышами.
Специально созданная для расследования тайная королевская комиссия подсуетилась в интересах монарха и вынесла вердикт о том, что «презирая брачный обет, злоумышляя против короля, уступая низменной похоти, она (Анна. — Авт.) предательски вступала в мерзкие разговоры, обменивалась поцелуями, ласками и иным непотребством со слугами короля, понуждая их вступать в преступную связь». Если бы на месте Генриха был тов. Сталин, Анна, наверное, оказалась бы еще ренегатом, ревизионистом, право-левацким уклонистом и агентом всех иностранных разведок, однако в XVI веке для смертного приговора хватило похоти и мерзких разговоров. Королеву казнили. А ее дочь вмиг из счастливой принцессы оказалась, как сказали бы в сталинские времена, — ЧСИР. Член семьи изменника родины. Со всеми вытекающими из этого печальными последствиями.
Превращение Золушки
В тот момент трудно было, наверное, представить, что Елизавета когда-либо взойдет на престол. Тем более что законность ее происхождения от Генриха ставилась под сомнение выводами комиссии о преступных связях Анны со слугами. Досужие сплетники перебирали даже имена возможных «отцов» этой дочери Генриха VIII.
Впрочем, пока был жив сам Генрих, Елизавета все же оставалась, скорее, принцессой, нежели Золушкой. Монарх, по-видимому, не слишком верил в прелюбодеяния Анны Болейн и расценивал обрушенные на нее репрессии как исключительно политический акт. Надо было найти возможность для очередной смены королевы — вот и нашли, как сумели. «Ничего личного — только бизнес».
Однако, когда Генрих умер, пятнадцатилетняя девочка вмиг попала в сложное положение. Она не стала служанкой у своей мачехи, но в некотором роде положение Елизаветы оказалось даже хуже. Оставаясь наследницей престола (хоть и с малыми шансами на успех), она являлась теперь для кого- то прямой помехой, а для кого-то даже объектом своеобразных любовно-политических игр. Ведь женившись на несчастной сироте, тот или иной влиятельный человек мог теоретически прорваться непосредственно к трону.
Елизавета прошла буквально по острию бритвы и постепенно превратилась в настоящую принцессу. Девочка она была способная. По-итальянски говорила столь же свободно, как по-английски. Латынью владела великолепно, греческим — довольно прилично. Но то, что она — беззащитная и никому не нужная — уцелела и смогла вырасти, оказалось в общем-то неожиданностью.
Особенно опасным стало ее положение в годы правления Марии, вышедшей замуж за Филиппа Испанского. Филипп стал даже соправителем королевы. Царствование католички, в которой (ко всему прочему) текла кровь Екатерины Арагонской, угрожало поставить Англию в зависимость от Испании. Национальные элиты, естественно, этого опасались. Теоретически они могли сделать ставку на Елизавету, а потому Мария не могла не опасаться своей сводной сестры. Не могла не видеть в ней потенциального политического соперника.
В какой-то момент Елизавета стала фактически пленницей королевы. Заключенная в одной из башен Тауэра, она вряд ли могла быть уверена в том, что когда-нибудь вернет себе волю. Впрочем, Мария Кровавая, несмотря на свое страшное прозвище, сохранила жизнь и относительную свободу своей сводной сестре.
Возможно, в этом была заслуга не столько Марии, сколько Филиппа. Королева никак не могла родить наследника. Если бы она вдруг скончалась, Испания потеряла бы возможность установить свой контроль над Англией, поскольку Филипп переставал быть соправителем. Но если бы в случае смерти Марии он женился на оставшейся сестре, шанс произвести наследника, находящегося в орбите испанского влияния, сохранялся.
Словом, живая Елизавета давала Филиппу политический шанс. Но в случае, если бы Мария все же родила, сводная сестра, напротив, оказывалась опасной соперницей и могла подвергнуться устранению.
Тем не менее Елизавета все же выжила и в 1559 г. стала королевой, поскольку Мария вслед за своим братом Эдуардом скончалась. Других детей у любвеобильного Генриха, несмотря на усилия целых шести его жен, так и не образовалось. А сама Мария родить от Филиппа не смогла.
Наследие Генриха
Оказавшись во главе государства, Елизавета вынуждена была разгребать весьма проблематичное наследие своего отца. Унаследованное ею королевство находилось в чрезвычайно плохом состоянии.
Генрих VIII вел себя во многом как типичный ренессансный монарх. Война, интриги, схватки с противниками были делом всей его жизни. Методичное выстраивание государства, забота о благосостоянии своих подданных не находились в сфере его интересов. Ведь в XVI веке еще далеко было до эпохи, когда абсолютные монархи, ориентируясь на установившиеся в обществе традиции и интересы процветания своих народов, стремились рационализировать все вокруг и добиться успехов в развитии хозяйственных систем. В отличие от абсолютного монарха ренессансный правитель, как волк, готов был вцепиться в горло противника даже ради мелкой добычи, руководствуясь при этом представлениями, которые Никколо Макиавелли довольно точно выразил в своем знаменитом «Государе».
В чем Генрих отличался от некоторых своих «коллег по цеху», так это в том, что помимо всего прочего устроил в стране Реформацию, которая на первых порах внесла сумбур в жизнь общества, разорила монастыри, погубила многочисленные произведения искусства и привела к переделу огромных массивов собственности. Сильные мира сего грабили слабых без зазрения совести. Незащищенность имущества делала весьма проблематичным экономическое развитие. Сочетание откровенного авантюризма во внешней политике с разрушительными действиями в политике внутренней обусловило развал финансовой и денежной системы государства. Денег в бюджете не имелось, и для того, чтобы как-то свести концы с концами, Генрих впадал «во все тяжкие».
Даже смерть монарха не могла остановить наметившийся развал. И при Эдуарде, и при Марии старые проблемы сохранялись.
Для того чтобы повысить доходы королевской казны, власть сознательно прибегала к так называемой порче монеты, которую даже прозвали «великой порчей» — столь сильно она повлияла на платежеспособность населения. Поскольку бумажных денег еще не существовало, монарх не мог просто напечатать ничем не обеспеченные купюры. Зато он прибегал к иным средствам — по сути дела воровал благородные металлы. Реальное содержание серебра в монетах быстро сокращалось. Если в 1541 г. оно составляло почти 93%, то в 1551 г. — лишь 33%.
Последствия порчи монеты для населения были примерно такими же, как последствия неумеренной бумажно-денежной эмиссии в наше время. Инфляция в полной мере охватила общество. Платежеспособность каждой отдельно взятой монеты снижалась. Для того чтобы купить себе товар, англичанам требовалось все больше и больше «порченных» денег. Цены выросли в два-три раза буквально за несколько лет. Торговля страны оказалась разрушена. На этом фоне производство знаменитых английских тканей резко сократилось. Разоряющимся английским купцам перестали доверять. Курс их векселей в Антверпене — ведущем финансовом центре Северной Европы — резко упал. Наконец, население фактически стало отказываться принимать к уплате быстро обесценивавшуюся монету.
Реформы Томаса Грешэма
Имя сэра Томаса Грешэма далеко не столь известно, как имя Елизаветы Тюдор. В стандартных экономических учебниках оно встречается обычно лишь раз. Так называемый «закон Грешэма» гласит, что плохая монета вытесняет из обращения хорошую. С действием этого закона мы в России столкнулись, например, в период высокой инфляции 90-х гг. XX века, когда каждый разумный человек пытался быстрее избавляться от рублей («плохой монеты»), пуская их в обращение, тогда как доллары («хорошую монету») использовал в качестве средства накопления и тратил лишь в меру острой необходимости.
Открыл свой закон Томас Грешэм, естественно, наблюдая за тем, как похожие процессы с деньгами происходили в Англии середины XVI века. После восшествия Елизаветы на престол именно он стал идейным вдохновителем финансовой стабилизации 1560-1561 гг.
Грешэм был английским купцом, много работавшим в Нидерландах и наблюдавшим за тем, как функционирует передовая по тем временам экономика Фландрии. Уже в 50-х гг. он стал советником английских властей по финансовым вопросам. Ключевым положением в проекте реформ Грешэма было восстановление традиционного веса английской валюты. Однако до восшествия на престол Елизаветы ему не удавалось воплотить в жизнь свои идеи.
Только при Елизавете был восстановлен старый вес монеты, как в прямом, так и в переносном смысле. Она вновь стала серебряной с небольшим лишь процентом примесей. Наверняка это было нелегким решением, поскольку денег короне всегда не хватало, а потому велик оказывался соблазн вновь прибегнуть к их порче. Однако Елизавета продержалась и не стала подрывать свою экономику, даже несмотря на все проблемы, связанные с укреплением обороноспособности страны на фоне нараставшей испанской угрозы.
В дальнейшем стабильность денег долго удавалось сохранять, и лишь в смутные времена второй половины XVII столетия платежеспособность английской монеты вновь оказалась под угрозой.
Преобразования, инициированные Грешэмом, не ограничились одной лишь финансовой стабилизацией. Как истинный купец, он озаботился идеей создания в Лондоне крупнейшего в Северной Европе торгового и финансового центра, который мог бы конкурировать с Антверпеном. К концу 60-х гг. ему удалось создать в английской столице биржу на манер антверпенской, и Елизавета, посетив это детище Грешэма, благословила его. Биржа получила наименование Королевской. С этого момента, по сути дела, между властями страны и деловым миром впервые установились нормальные отношения сотрудничества, каковых никогда раньше не имелось.
«Овцы съели людей»
Нормальным отношениям бизнеса и власти содействовало также то, что Елизавета не сильно напирала на налоги. На военные действия она тратила лишь 3% национального дохода Англии, тогда как Филипп Испанский извлекал из Кастилии все 10%. Покрывать дыры в английском бюджете удавалось за счет займов и приватизации королевских земель. Заметим попутно, что такая политика лишала корону собственной финансовой базы в будущем, а значит, все больше ставила ее в зависимость от парламента, вотировавшего налоги. Не исключено, что это стало одной из важнейших причин будущей демократизации страны.
Нормальные отношения бизнеса и властей оказались чрезвычайно важны для Англии, поскольку к елизаветинскому времени там уже начались позитивные процессы в сельском хозяйстве, которые со временем должны были сильно преобразить структуру экономики страны. Речь идет о так называемом огораживании.
У огораживания в экономической истории — плохая репутация. Особенно в марксистской науке. Суть этого процесса состоит в том, что энергичные помещики-джентри, начинавшие мыслить по-новому, огораживали большие земельные участки под пастбища для того, чтобы развивать в своих хозяйствах овцеводческую специализацию. Благодаря этому Англия сначала стала важнейшим поставщиком шерсти для бурно развивавшихся фламандских шерстяных мануфактур, а позднее сама оказалась одним из европейских лидеров в производстве сукна.
Огораживание сделало из убогого северного английского сельского хозяйства (где невыгодно хлеб сажать, а виноград вообще расти не станет) основу мощного агропромышленного комплекса. Однако попутно огораживание прошлось катком по судьбам тысяч крестьян, которые теряли возможность арендовать у джентри клочки земли, а потому стали нищими бродягами или обитателями работных домов с тяжелыми условиями существования. Великий гуманист Томас Мор по этому поводу грустно заметил, что «овцы съели людей».
Однако, как часто бывает в экономике, бесчеловечный процесс структурной перестройки заложил основы будущего процветания. Причем «съеденные» люди (или их потомки) стали базой для формирования городского пролетариата, без которого не смогла бы появиться знаменитая английская промышленность.
Простым людям в елизаветинское время жилось трудно, зато коррупционеры процветали. В частности, представители власти охотно раздавали монопольные права на ведение отдельных видов бизнеса. Цены от этого увеличивались, прибыли возрастали, а чиновники получали откаты. При всех очевидных минусах данного явления надо заметить, что коррупция является косвенным признаком развития денежной экономики. Общество постепенно менялось, Англия модернизировалась, новая жизнь обретала как позитивные, так и негативные черты рыночного хозяйства.
Полтора столетия модернизации
Елизаветинская финансовая стабилизация, естественно, не могла сразу же привести Англию к экономическому расцвету. Модернизация любой страны никогда не совершается посредством одной — пусть даже чрезвычайно эффективной — реформы. В частности, потому, что общество должно постепенно созреть до жизни по-новому. Общество должно сформировать политическую систему, позволяющую гарантировать стабильность экономических преобразований.
В 1603 г., после смерти королевы-девственницы (естественно, не оставившей прямых наследников), английский трон перешел к династии Стюартов. У них правление Англией явно не задалось. В середине XVII века страну поразили революция и гражданская война, надолго подорвавшие нормальные основы функционирования экономики. Религиозные, социальные и межнациональные конфликты целиком поглощали энергию англичан.
Наверное, в тот момент современникам казалось, что они живут в несчастной стране-неудачнице, обреченной на вечные раздоры и лишенной мудрого правителя, способного вести государство к процветанию. Точно также впоследствии представления об обреченности на несчастья поражали Францию, прошедшую через четыре революции, и Россию, не знавшую покоя на протяжении всего XX века. Модернизация, растянувшаяся на полтора-два столетия, — нормальное явление для европейских государств.
Социально-политическая нестабильность в Англии сменилась реставрацией Стюартов в 60-х гг. XVII века. Период правления «веселого короля» Карла II стал временем своеобразного олигархического расцвета, когда люди, имевшие деньги, жили — не тужили, но при этом никто не думал о перспективах развития страны. И лишь после так называемой «Славной революции», совершившейся в 1688 г., когда к власти пришли Вильгельм и Мария Оранские, вновь начались серьезные экономические преобразования.
Вильгельм III Оранский — выходец из Голландии, где капитализм активно развивался на протяжении всего XVII столетия, — имел сравнительно четкие представления о том, что нужно для процветания «несчастной Англии», в которой он внезапно добился трона. Центральным пунктом очередного этапа преобразований вновь стали деньги и финансы. Именно при Вильгельме в 1694 г. был создан Банк Англии — первый в мире Центральный банк, продолжительность существования которого к настоящему времени уже насчитывает более трех столетий.
Банк Англии организовал нормальный кредит, при котором, с одной стороны, формировался денежный поток, поддерживающий экономическое развитие, а с другой — не повторялись те безобразия, с которыми приходилось бороться во времена Елизаветы. Теперь, если государству требовались деньги, оно получало займы цивилизованным путем, не прибегая к порче монеты и к дестабилизации всего денежного механизма страны, как это было при Генрихе VIII. Деловой класс страны через центральный банк кредитовал правительство, а сам «в обмен» получал гарантии сохранности частной собственности и стабильности денег. В общем, Англия вступила в XVIII век, имея под ногами твердую финансовую почву.
Конечно, не следует идеализировать британскую экономику того времени. В частности, афера с Компанией Южных морей стала прообразом многочисленных «финансовых пузырей», которые вплоть до настоящего времени вздуваются и лопаются то в одной, то в другой стране мира. Однако помимо спекулятивного бизнеса в Англии XVIII столетия уже развивался и бизнес созидательный. Одно за другим стали появляться изобретения и технические усовершенствования, повышающие производительность труда и выводящие страну на передовые позиции в международной конкуренции. Словом, примерно через полтора столетия после Елизаветы модернизация дала свои очевидные плоды.
Дмитрий Травин, Отар Маргания
Из книги "Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара"
