Показать все теги
Ветка сирени
Освободителям Севастополя посвящается
Букет сирени на столе.
Вдыхаю аромат.
Но вдруг — в далёкую войну
мой уплывает взгляд.
Я слышу грохот — артналёт.
То наши нас бомбят.
В окопе заперты сидим
и слышим: вновь летят.
Ну, значит, скоро будут здесь.
Мы в нетерпенье ждём.
Осколки сыплются на нас
густым-густым дождём.
Вдруг всё утихло.
Кончен бой.
Настала тишина.
Не слышен нам снарядов вой.
Что? Кончилась война?!
Мои братишки поскорей
на улицу бегом.
Ведь мы в окопе столько дней!
Как тихо всё кругом!
И наш, советский, самолёт
с звездою на крыле —
Как будто он привет нам шлёт,
Мы так кричали все!
Потом — на лестницу и вниз.
Навстречу — строй солдат.
«Родные, дяденьки!» - повис На ком-то младший брат.
Нас окружили. И сейчас Я помню этот миг.
Всё наше счастье, нашу боль Родной солдат постиг.
Одно лишь мучило бойцов:
Без боли как смотреть?
Худых, замурзанных детей Каким теплом согреть?
«Ребята, вот моя сирень», - Один из них сказал И каждому кусок весны От ветки оторвал.
Храню я в памяти своей Солдатский образ тот.
Он в день Победы каждый год Сирень мне подаёт.
Где ты, спаситель дорогой?
Вернулся ли домой?
Спасибо. Знай, всю жизнь свою Подарок помню твой.
Букет сирени на столе.
Вдыхаю аромат.
И вновь в далёкую войну
мой уплывает взгляд.
Советские моряки-десантники в освобожденном Севастополе. Автор фотографии Евгений Халдей (ТАСС)
Наши пришли!!!
Милочка с мамой и семья маминого брата дяди Коли несколько дней пряталась на Большой Морской в пожарной команде. Но находиться в пожарной становилось с каждым днём опаснее. В любой момент немцы могли собраться бежать. И что бы они сделали с теми, кто прятался в пожарке? Перестреляли? Заставили бежать вместе с ними? Зачем гадать!
На совете взрослые решили: надо искать новое убежище. Об Игнатовых после их ухода ничего не было известно.
Однажды дядя Коля пробирался среди развалок, заглядывал в щели. Он искал какое-нибудь укрытие, куда можно было бы им всем спрятаться. И вдруг встретил бегущую ему навстречу тётю Пашу, родную тётку мамы.
— Паша! — охнул Николай. — Ты жива? Ты не уехала? — Он засыпал её вопросами: где дети? Где Степан? Как удалось вырваться?
— Потом, потом, Коля! — задыхаясь, проговорила тётя Паша. — Я за вами. Перебирайтесь к нам!
И они вдвоём помчались за женщинами и детьми. Появление тёти Паши потрясло всех. Её окружили, целовали, расспрашивали. Она и пыталась что-то рассказать, но остановила сама себя:
— Нет! Сейчас некогда. Скорей! Скорей! Мы в подвале на Одесской, совсем недалеко.
Сборы были мгновенными. И мчались они, наверное, быстрее ветра.
И вот, наконец, все три семьи собрались вместе. Боже, какая это была радость! Все смотрели и не могли насмотреться на дядю Стёпу: вот он, их родной человек, из-за которого они столько переволновались. Слава Богу! Спаслись! И неважно, что жить им теперь приходилось в подвале. В те дни на такие неудобства никто не обращал внимания. Главное, есть какая-то крыша над головой и — подальше от глаз немцев.
После войны Милочка никак не могла понять, где же они прятались. Дядя Стёпа сказал ей, что это было на Одесской улице. Однажды через много-много лет уже Людмила Андреевна решила пройти с Большой Морской на Одесскую через какой-то двор. Вначале она не обращала внимания на дома, мимо которых проходила. И вдруг увидела лестницу. Обыкновенную каменную лестницу, ведущую от дома на Одесскую. Она внезапно встала и оглянулась по сторонам: так ведь именно здесь они прятались от немцев. Конечно, теперь здесь всё изменилось. Стоят дома, восстановленные после освобождения города. А тогда...
Тогда домов не было, одни развалки. И только каменная лестница в ту пору была. Да каким- то чудом сохранился подвал. Дом, когда был целым, имел два подъезда, так как в подвал вело два входа: через один они потом входили в подвал, спускаясь по короткой лестнице, а второй был закрыт большим листом железа.
Сюда и привела своих родных тётя Паша. Когда все разместились, Игнатовы рассказали, как они спаслись и как попали в этот подвал.
— Мы вернулись в лагерь, — начала рассказ тётя Паша,— когда всех собирались вывозить, уже выгнали во двор и вот-вот должны были приехать грузовики. Я смотрю — в сторонке Степан стоит. Валечка, ты бы видела его в этот момент! Одинокий. С каким-то отрешённым выражением лица. Он уже считал себя погибшим.
— Ну, зря ты, Паша, так говоришь, — перебил жену дядя Стёпа. — Просто я понимал безвыходность положения. Главное — вы спаслись, а за себя я не переживал. И тут я увидел вас, — проговорил дядя Стёпа и замолчал. Он и вообще-то был не очень разговорчивым, а возвращение семьи буквально потрясло его и лишило дара речи. Вот и сейчас спазм перехватил горло.
Тётя Паша продолжила рассказ:
— Увидев нас, Степан пришёл в ужас. Он закричал: «Зачем вы вернулись?! Нас же сейчас погрузят в машины и отправят на корабли». А я ему: «Я решила, что мы должны быть вместе: или вместе спасёмся, или погибнем вместе!».
Тут налетели наши самолёты. Вы же знаете, какая была позавчера бомбёжка. Все побежали прятаться, в первую очередь — немцы. А люди, которых должны были увозить в Германию, поняли, что это их шанс спастись — и врассыпную. Тут уж и Степан забыл о своём высоком росте, о страхе. Схватил Вовика на руки, Колю — за руку, только крикнул мне: «Паша, бери вещи!» — и бегом!
Как мы бежали! Вокруг нас свистели пули, осколки, а мы, будто заговорённые, никого не задело! Добежали до Одесской, тут кто-то позвал нас: «Идите сюда, здесь можно спрятаться!» И мы — скорее в подвал. Там пережидала бомбёжку женщина. «Проходите, проходите сюда. Вы даже можете в этом подвале какое-то время продержаться, а я недалеко отсюда живу, бежала домой, да вот под бомбёжку угодила». Вот так мы здесь оказались, — закончила свой рассказ тётя Паша, а Коля добавил:
— Мы уже два дня в подвале прячемся. Вот мама за вами и побежала, как немного утихло.
Они снова были все вместе. Неужели спаслись? Вокруг сплошные развалки. Немцы в такие
места заходить боялись. Наши самолёты бомбили город уже каждый день. Взрослые и дети жили только одним ожиданием: скоро придут наши! Так думали все севастопольцы, оставшиеся в живых.
В лист железа, закрывавший второй вход в подвал, каждый вечер стучала женщина и говорила: «Сегодня наши освободили Джанкой» или «Наши уже подходят к Симферополю». Кто была эта женщина? Милочка не знала, но очень хорошо запомнила, что она приходила и стучала в железо. Когда она через много лет спросила о ней у матери, та удивилась: «Нет, я не помню об этом». Зато дядя Стёпа, когда она спросила и у него, поддержал её:
— Да, была такая женщина. Она, наверное, была связана с подпольем, у них был радиоприёмник. Вот они у нас дух и поднимали.
Как хотелось Милочке увидеть эту отважную женщину! А ведь дядя Степа даже имя ее называл, говорил, что она работала на одном с ним заводе. Только имени Милочка не запомнила. Но хорошо запомнила, что нашелся человек, который помогал им выжить в то страшное время.
Как они ждали освобождения! Как ждали прихода наших войск! Уже был слышен гул приближающихся разрывов. Не только самолеты прилетали и сбрасывали бомбы. Нет, они слышали непрекращающийся гром канонады. Они уже не выходили из своего укрытия. Только молили: «Скорее, скорее, родненькие!». Иногда канонада замолкала. Тогда все торопили: «Скорее! Не молчите! Бейте гадов, миленькие!». Вокруг летали осколки, шлёпались пули. Милочка, как и все, жила ожиданием. Как трудно было усидеть в подвале! И в те моменты, когда мать была чем- то занята, девочка выскакивала из подвала и танцевала на самом краю ступенек.
— Мила, ну-ка бегом назад, — кричала ей мать. — Ты понимаешь, что тебя могут убить?
— Мамочка, как убить? Это же наши стреляют.
— Наши-то наши, да осколки и пули не разбирают, где свои, а где чужие.
Мальчишки тоже старались улизнуть из подвала и полазать по развалинам, своими глазами увидеть, что делается в городе. В первую очередь удирали Колька с Витькой, а за ними выскакивал и шестилетний Лёнька. Матери были в постоянном напряжении: того и гляди где-нибудь под бомбы угодят или на мину нарвутся, а то и немцы пристрелят . Было это уже в мае. Дни наполнены ожиданием, нетерпением и... страхом . Ведь так хотелось выжить! Встретить своих! Подумать только: столько пережить, остаться живыми и вдруг — не дожить! Думать об этом было невозможно. Даже и через шестьдесят лет от таких мыслей мороз пробегал по коже, а что говорить о тех первых днях мая 1944 года!
Утром девятого мая мать Милочки взяла ведро и пошла в пожарную за водой. И вдруг возвращается назад. Пустое ведро просто болтается в руке. Милочка во все глаза смотрит на мать:
что это с нею? Сшитый из байкового одеяла халат полурасстегнут и распахивается при каждом ее движении, но мать не замечает этого. Она бежит, что-то кричит — еще не слышно, что — плачет и смеется. Наконец добежала, и все поняли, что она кричала:
— Милые мои, дорогие! Наши пришли!
Что стало с людьми в подвале, передать трудно. Обнимались, плакали, куда-то хотели бежать, суетились. А дети, наконец, вырвались на свежий воздух. Первое, что поразило, — тишина! Не стреляли!
И вдруг над ними пролетел такой родной самолет—со звездочками на крыльях. Все шестеро начали кричать, махать самолету. Даже показалось, что летчик помахал им крыльями. Кто знает, может, так и было. Ведь помнила Милочка, как стояли во дворе дедушкиного дома дядя Коля, мама и она, над ними летел немецкий самолет, летчик увидел их, таких мирных людей, и начал на них пикировать, а Милочка закричала: «Мама, мама, пикирует!». И они бросились на землю, вокруг засвистели пули. Видел!
Вот и теперь ребята были уверены, что летчик увидел их и им помахал.
— Ура! Ура! Наш самолет! Наш! — дети кричали, прыгали, а потом помчались вниз на Одесскую улицу. Теперь и Милочка бежала вместе с мальчишками. Только сбежали вниз — навстречу отряд наших солдат, небольшой, человек десять. Дети бросились к ним. Наши! Живые! Какая радость!
Но и для бойцов было полной неожиданностью, что вот здесь, где только что шли такие страшные бои, в нежилых развалках — такие маленькие, главное, живые дети, худые, кое-как одетые, с неотмытыми лицами. Солдаты смотрели на ребятишек, им очень хотелось чем-то одарить малышей, но ничего-ничего у них не было. Они так стремительно продвигались по Крыму, что не успевали следить: ели они или нет, спали или нет, главное — бить врагов, вперед, к Севастополю.
И вот они здесь, и перед ними выжившие севастопольские дети. У одного бойца в руках оказалась ветка сирени, сорвал где-то по дороге. Он взял ее, разделил на маленькие веточки и каждому дал кусочек:
— Ну, пока, ребята! Нам надо дальше идти, еще не всех фашистов выгнали.
Отряд двинулся вперед по Одесской, а ребятишки еще долго смотрели им вслед и махали руками.
Счастливое возбуждение не проходило. Хотелось тут же возвратиться домой, на свою ТУровку. Как она там? Стоит или все разрушено? Но взрослые решили еще несколько дней подождать, там продолжались бои.
Статья из альманаха «Морской архив», №1 (5), 2013
Председатель редакционного Совета Марков А.Г.
Главный редактор Маслов Н.К.
