Показать все теги
А. М. Медведев
Доклад на международной научной конференции, посвященной 75-летию профессора Э. М. Загорульского и 30-летию кафедры археологии и специальных исторических дисциплин БГУ, Минск, 16 января 2004 г.
В период Великого переселения народов и в последующие столетия (IV-VII вв. н. э.) на обширных территориях Восточной Европы, в том числе Центральной и Северной Беларуси, происходят значительные изменения. Исчезают культуры раннего железного века - штрихованной керамики и днепродвинская, на их месте появляется новая культурная общность, которую ранее называли культурой Банцеровщины - Тушемли - Колочина. Именно с ней ряд исследователей связывает появление славян на территории Северной и Центральной Беларуси.
Историография вопроса этнической атрибутации этой общности подробно представлена Е. А. Шмидтом. Он выделил 3 основные точки зрения по названной проблеме:
1. Эта культура с момента ее формирования в III-IV вв. была славянской (Э. А. Сымонович, Л. Д. Поболь, Р. В. Терпиловский).
2. Культура включает балтские и славянские элементы, в которой происходит процесс ассимиляции балтов славянами (В. В. Седов, Г. В. Штыхов, В. И. Шадыро).
3. Культура в период всего своего существования была балтской (А. Г. Митрофанов, И. П. Русанова, И. И. Ляпушкин, А. М. Медведев, Е. А. Шмидт), и есть достаточно веские основания считать, что смена этноса в Верхнем Поднепровье и Подвинье произошла после рубежа VII-VIII вв. в результате расселения славян на этой территории и постепенной ассимиляции ими восточных (днепровских) балтов (Шмидт. 2000).
Здесь только нужно отметить то обстоятельство, что, когда показываются точки зрения разных исследователей на характерные черты тушемлинской культуры, иногда присутствует смешение понятий (интерпретация древностей хотя и близких, но все же различных культур - банцеровской и тушемлинской). Так, А.Г. Митрофанов обосновывает свою точку зрения на спорные проблемы, прежде всего оперируя материалами Центральной Беларуси (селища Замковая Гора, Городище, Некасецк). Е. А. Шмидт использует для этих поселений термин «памятники типа Банцеровщина - Тушемля», в то время как в цитатах А. Г. Митрофанова представлено название «банцеровско-тушемлянская культура» (Шмидт. 1. С. 114). Название «тушемлинская культура» им применено для характеристики всей культурной области (Банцеровщина - Тушемля - Колочин) при анализе мнений В. В. Седова и И. П. Русановой (Шмидт. 2000. С. 114, 115). Таким образом, налицо перенесение термина «тушемлинская культура» на весь массив памятников середины и третьей четверти I тыс. н. э., который ранее относился к культурам типа Банцеровщины - Тушемли. Следует отметить, что в более ранних работах Е. А. Шмидт различает эти две культуры, оставляя решение вопроса об их единстве или близости для будущих исследователей (Шмидт. 1995. С. 127,128).
Появление тушемлинской культуры в Смоленском Поднепровье и смежных районах Подвинья в IV вв. н. э. Е. А. Шмидт связывал с эволюционным развитием местной днепро-двинской культуры при некотором влиянии других групп балтского населения (носителей культуры штрихованой керамики и даже ятвягов) (Шмидт. 2000. С. 119, 120), признавая возможность незначительного влияния иных групп населения (Шмидт. 1996) , в т. ч. племен зарубинецкой культуры (Шмидт. 1992. С. 135-137).
Е. А. Шмидт критикует также точку зрения В. В. Седова о раннем проникновении в данные области славянского населения из Центральной Европы, которую этот исследователь обосновывал находками ряда украшений (прежде всего височными кольцами). Указывая на многочисленные аналогии в балтских древностях, Е. А. Шмидт правомерно констатирует, что этот тип украшений не может быть доказательством славянской миграции (Шмидт. 2000. С. 115, 116).
В последующих работах В. В. Седов пытается развить свою точку зрения о приходе славянского населения на эти территории из Центральной Европы в конце IV—V в. н. э. Для обоснования своей теории он привлекает находки различных категорий снаряжения (находки шпор с отогнутыми наружу крючками, двух- и трехчленных удил, железные бритвы, пластинчатые кресала с кольцеобразно загнутым концом, пинцеты, B-образные рифленые пряжки), оружия (втульчатые двушипные и с пером пламеобразной формы наконечники копий, боевые топоры) и орудий труда (некоторые типы серпов с крючком на черешке) (Седов. 1999. С. 91-117).
Отметим также, что и В. В. Седов в последних работах значительно расширяет ареал тушемлинской культуры за счет Центральной Беларуси и части Белорусского Понеманья (ареал культуры штрихованной керамики и затем банцеровской культуры). Так, к тушемлинской культуре им были среди прочих отнесены поселения Аношки, Воронча, Городище и Тайманово (Седов. 1999. С. 93). Однако на городищах Аношки, Воронча, Городище преобладает штрихованная керамика, а датирующие находки позволяют относить их к позднему этапу культуры штрихованной керамики (IV - середина V в. н. э.) (Зайкоусю, Мядзведзеу. 2001; Медведев. 1996. С. 45, 46, 100, 101. Прил. 3: 1 7. С. 194, 195. Рис. 90, 91). Тайманово же принадлежит к памятникам киевской и колочинской культур (Терпиловский, Абашина. 1992. С. 175-177).
Таким образом, для понимания процессов, имевших место в эпоху Великого переселения народов на значительной части Беларуси, важно определить время и особенности этнокультурного развития, которые привели к формированию бан- церовской и тушемлинской культур.
Банцеровская культура, как и тушемлинская, формируется на основе древностей предшествующего населения - носитителей культуры штрихованной керамики. Данный процесс можно проиллюстрировать материалами с селища Микольцы Мядельского р-на Минской области (Зверуго, Медведев. 2003). В керамическом комплексе тут преобладает гладкостенная посуда. На раннем этапе заселения отмечено значительное количество штрихованной посуды, включая ребристые горшки культуры штрихованной керамики. В наборе форм сосудов (преобладание профилированных сосудов при наличии баночных и ребристых форм) можно видеть завершившуюся эволюцию керамического комплекса культуры штрихованной керамики, которая была отмечена в предшествующее время (вторая четверть I тыс. н. э.) (Медведев. 1996. С. 44). В керамике из селища Микольцы отмечено влияние носителей днепро-двинской культуры (технология изготовления, особенности штриховки), в то время как керамика с расчесами представлена единичными экземплярами (Зверуго, Медведев. 2003. С. 88, 89). Несомненно, что процесс трансформации культуры не произошел сразу, а протекал какое-то время. Однако нет оснований удревнять время появления банцеровской культуры до IV в. н. э. — времени возникновения тушемлинской культуры.
Появление в Восточной Литве и прилегающих районах Беларуси носителей культуры восточнолитовских курганов привело к исчезновению культуры штрихованной керамики. Так, население культуры восточнолитовских курганов отмечено у д. Засвирь Мядельского р-на Минской обл. (селище и курганный могильник). В керамическом комплексе поселения преобладает облитая керамика (Звяруга, Мядзведзеу. 1994), которая на селище Микольцы встречена в единичных фрагментах.
На остальных памятниках культуры штрихованной керамики Центральной Беларуси жизнь продолжается вплоть до середины V в. н. э. (городища Аношки, Васильковка, Городище Мядельского и Барановичского р-нов, Ревячка).
В то же время имеются материалы, которые позволяют охарактеризовать процессы, которые происходили на востоке Беларуси. Так, Е. А. Шмидт отмечает появление тушемлинской культуры в Смоленском Поднепровье в IV в. н. э., о чем свидетельствуют материалы городища Демидовка и селища Заозерье. Смена культур происходила и на левобережье Верхнего Днепра. Так, в среднем слое городища в Кричеве (Городец), которое относится к тушемлинской культуре, имеются находки III - начала IV в. (среди них арбалетная фибула, тип 2б по Е. Л. Гороховскому, которая датируется 330-380 гг.). Кроме того, в керамическом комплексе этого слоя найдена чернолощеная керамика, аналогии которой можно видеть среди древностей мошин- ской культуры (Мяцельсю. 2003. С. 16-20). Отметим, что материалы мо- щинской культуры встречены и на более северных памятниках — в Смоленской (Лопатин, Лопатина. 1998) и даже Тверской (Исланова. 1996; Максимов. 1996) областях России.
В то же время на правобережье Верхнего Днепра памятники днепро-двин- ской культуры продолжают свое существование и позднее. Так, на городище Лемница Белыничского р-на Могилевской области вместе с посудой этой культуры найдены железная B-образная рифленая пряжка, стеклянные бусы, железный черешковый наконечник стрелы (Медведев. 1995а). Эти находки, как и отдельные формы горшков киевской культуры (аналогии в деснинской группе на 3-м этапе - середина IV - середина V в. н. э.), позволяют отнести существование городища вплоть до первой половины V в. н. э. На близлежащих городищах Эсьмоны и Барсучья Горка также найдены материалы днепро-двинской культуры и вещи IV-V в. н. э., в том числе и наконечники стрел (Медведев. 1956).
В связи с этими обстоятельствами следует предполагать, что одной из причин формирования тушемлинской культуры в левобережной части Верхнего Поднепровья (генетическая связь с населением днепро-двинской культуры представляется несомненной), равно как и причиной ухода групп мощинского населения из Поочья на север, в Поволжье, можно считать политические события того времени. К IV в. н. э. относятся известия Иордана о подчинении готам племен лесной полосы Восточной Европы (морденс, меренс, имнискары) и о походе Германариха на эстиев.
Население культуры штрихованной керамики Центральной Беларуси не было затронуто этими событиями, и процесс формирования банцеровской культуры шел без таких потрясений и завершился позднее, к середине V в. н. э.
Для определения возможности прихода славянского населения в конце IV-V в. н. э. в лесную полосу Восточной Европы следует рассмотреть хронологию и распространение категорий находок, которые В. В. Седов считает индикаторами славянской миграции.
Среди вещей, позволяющих показать миграцию славян в лесную зону Восточной Европы, В. В. Седов отмечал железные шпоры с отогнутыми наружу крючками (Седов. 1999. С. 95. Рис. 17). На представленной карте видно, что большая часть этих находок расположена на территории Литвы, Латвии и Беларуси, что дало возможность Перхавко В. Б. считать их характерными для балтов (тип 5) (Перхавко. 1978. С. 122, 123). В Беларуси такие шпоры появляются еще на памятниках культуры штрихованной керамики (Медведев. 1996. С. 31) и бытуют позднее, на памятниках банцеровской и тушемлинской культур. Встречаются они вплоть до VII в. н. э., хотя отдельные экземпляры отмечены в Польше и Украине (Буковина) в слоях VIII-X вв. н. э. (Ми- хайлина, Тимошук. 1983. Рис. 4: 14; Gurba. 1965. S. 49, 50. Ryc. 1; Musianowicz. 1979. S. 204, 205. Tabl. IV: 6; Poleski. 1992. Ryc. 3: 6-10).
Связывать появление таких шпор с древностями Повисленья (вне ареала балтских племен) представляется слишком смелым утверждением. Для периода позднеримского (С) времени и периода переселения народов (D) нам известно в Польше 3 находки (Bornice. Pow. Elbl^g (D); Piwonie. Pow. Kalicz (C-D); Droz- dow. Pow. Plonsk (C) (Dabrowsky. 1968. Tabl. XXXIV: 21; Godlowski. 1979. S. 48. Ryc. 3: k; Pyrgala. 1974. Ryc. 10e, 14f). Известны также 2 находки из Германии (Liebe. 1975. S. 218. Taf. 32: 8, 9; Leine- weber. 1997. Taf. 51: 4) этого же времени. Таким образом, нельзя говорить о широком употреблении шпор этого типа вне балтского ареала.
В то же время в сводке В. В. Седова (см. карту) отсутствуют ранние находки из балтского ареала. Это - шпоры из могильников Юдзики, погр. 36 (датируется II-III вв. н. э. - В2-С1) (Marciniak. 1950) и Швайцария, кург. 2 (княжеский) III в. н. э. (Antoniewicz, Kaczynski, Okulicz. 1958. Tabl. V: 11, 12). На мой взгляд, именно эти образцы послужили прототипами для изделий Литвы, а также культуры штрихованной керамики Беларуси.
Помимо этого имеются и 4 находки, происходящие с территории Украины: Александровка-1 (киевская культура, IV в. н. э.), Новые Безрадичи (киевская культура) , Переяслав-Хмельницкий (черняховская культура II-III вв. н. э.), Марьяновка (до III в. н. э.) (Гончаров, Махно. 1957. С. 136. Табл. II: 9; Даниленко. 1976. Рис. 1: 33: 2; Терпиловьский, Шекун. 1996. С. 84. Рис. 38: 22; Хавлюк. 1975. С. 15. Рис. 9: 12).
Таким образом, шпоры с отогнутыми крючками появляются на памятниках Восточной Европы раньше конца IV-V в. н. э. (времени появления славян, по В. Седову) и не могут считаться славянскими индикаторами (более вероятно, в III-VII вв. н. э. - это изделия балтских племен).
В отношении удил (дву- и трехчленные с кольцами) (Седов. 1999. С. 95, рис. 17) можно утверждать, что и они не могут считаться индикаторами славянского расселения. Так, они найдены на памятниках западных балтов III-IV вв. в Швайцарии и Осове (Antoniewicz. 1961. ТаЬ1. V: 9, ТаЫ. VI: 11; Antoniewicz, Kaczynski, Okulicz. 1958. Tabl. V: 8; Jaskanis D., Jaskanis J. 1961. ТаЫ. VII: 3, Tabl. X: 11; Jaskanis J. 1958. S. 87. Tabl. XVIII: 5; Jaskanis J. 1961. S. 163. Tabl. V: 8). Данные изделия использованы для синхронизации восточноевропейских древностей эпохи Великого переселения народов, причем двучленные образцы относятся к I-V вв. н. э., а трехчленные считаются балтскими (Каргопольцев. 2000).
Не могут служить доказательством появления славян в Восточной Европе и находки бритв (Седов. 1999. С. 99). Они также появляются ранее IV в. н. э. (каталог находок в статье Александрова за 1989). Основная масса этих изделий известна на памятниках многих культур и может быть датирована II-IV, IV-V и V-VI вв. н. э. (Александров. 1989. 26-29).
Не однозначно и рассмотрение хронологии кресал с петлей для подвешивания (Седов. 1999. С. 101-103). Так, в северо-восточной Польше у ятвягов известны 4 находки на могильниках II-IV вв. н. э. (Юдзики, Швайцария, кург. 52, VII; Шурпилы 2, кург. XXXII) (Antoniewicz. 1961. Tabl. VI: 21; Antoniewicz. 1963. Ryc. 6:b; Marciniak. 1950. Tabl. XIX: 10; Zurowski T. 1961. Tabl. XVIII: 6). Кроме того, находки из Литвы (Межаны (Межонис), кург. 3. погр. 2; Плинкайгалис, погр. 232, 234) датируются IV в. н. э. (Tautavicius. 1996. Р. 120, 121).
Имеются различия и в датировании кресал в ареале дьяковской культуры.
Так, К. А. Смирнов относил их к подтипам 2а и 2б и датировал их появление временем около рубежа н. э., хотя они использовались на протяжении всего I тыс. н. э. (Смирнов. 1974. С. 60, 61). И. Г. Розенфельдт относит эти находки к типам I и II и датирует VI-VIII вв. н. э. (Розенфельдт. 1982. С. 143-145), несмотря на то, что в более ранней работе, посвященной керамике городища Троицкое, она датирует одно из кресал III-V вв. н. э. (Розенфельдт. 1974. С. 108. Рис. 5: 22).
Интересны обстоятельства находки кресал на селище Троице в Удомельском Поозерье. Там найдено 4 кресала. И. В. Исланова относила их к типу II (по Перхавко В. Б.) или типу II, вид 1 (по И. Г. Розенфельдт) и датировала в пределах второй четверти VII в. н. э. На селище были найдены грузики дьякова типа (типы 5а датированы временем до III в. н. э.). Само селище имеет керамику, аналогичную посуде мощинской культуры, и датируется II-V вв. н. э. (Исланова. 1996. С. 366, 371).
Из ранних находок (III в. н. э.) в Восточной Европе следует отметить находки из Абидни киевской культуры (Терпиловский, Абашина. 1992. С. 60. Рис. 14: 1), Великой Снитинки-2 черняховской культуры (Магомедов. 1992. С. 109, 112. Рис. 12: 2).
Все это не позволяет использовать эту категорию орудий труда в качестве индикатора славянской миграции. Следует отметить, что более ранние центральноевропейские аналоги имеют и другие типы этой категории орудий (блоковидные кварцитовые, железные пластинчатые с заостренной частью (кресало-проколка) ).
В отношении железных В-образных рифленых пряжек (Седов. 1999. С. 105, 106) следует отметить, что они служат хронологическим индикатором, который позволяет синхронизировать древности северо-запада Восточной Европы с древностями Центральной Европы (Бажан, Каргопольцев. 1989), но встречаются в древностях многих культур (сводку по находкам у ятвягов и культуре восточнолитовских курганов см.: Медведев. 1996. С. 58) на обширных территориях и вряд ли могут служить этническим признаком. Они встречаются в погребениях с оружием (воины).
В этой же связи следует осторожно подходить и к использованию находок оружия для обоснования прихода славянского населения. Некоторые типы оружия появляются рано и распространены очень широко. Так, к примеру, втулъчатые двушипные наконечники копий (Седов. 1999. С. 107) появляются еще в I тысячелетии до н. э., в скифское время (Мелюкова. 1964. С. 44, 45), широко встречаются в ряде культур Европы, от Скандинавии и Германии до Поволжья. Б Поволжье они появляются в I в. н. э. (Андреевские курганы) (Степанов. 1980. С. 54. Табл. 7: 3. С. 55. Табл. 8: 5. С. 60. Табл. 13: 5. С. 66. Табл. 19: 22. С. 89. Табл. 42: 9, 10, 17), часто встречаются в рязанско-окских могильниках начиная от второй четверти I тыс. и вплоть до середины VIII в. (Шитов. 1977. С. 115, 116), а в мордовских памятниках бытуют с I по IX в. н. э. (Циркин. 1984. С. 129. Рис. 3). Наконечники с пером профилированной формы встречены даже в Абхазии, на могильниках пебельдинской культуры, Цибилиум 1—4, погр. 8, которое датировано IV в. н. э. (Воронов, Юшин. 1979. С. 185. Рис. 3: С. 185-187).
Эти категории находок (В-образные пряжки, кресала, наконечники копий с профилированным и двушипным пером, удила, боевые топоры, а также умбоны щитов) позволяют провести синхронизацию древностей всего северо-запада Восточной Европы (Каргопольцев, Щукин. 2002), но не могут рассматриваться в качестве индикатора славянского расселения в Восточной Европе.
Таким образом, в период Великого переселения народов на территории Восточной Европы происходят значительные этнокультурные изменения. Так, в Смоленском Поднепровье и прилегающих районах Восточной Беларуси на основе днепро-двинской культуры железного века появляются в IV в. н. э. памятники тушемлинской культуры. Одной из причин, вызвавших данные перемены, были и политические события. В Центральной Беларуси на основе племен культуры штрихованной керамики в V в. н. э. завершается формирование банцеровской культуры. Обе культуры принадлежат к кругу балтских древностей. Несомненно также, что события Великого переселения народов вызвали перемещения групп населения на значительные расстояния. Не исключено, что в процессе формирования банцеровской и тушемлинской культур такие иноэтнические группы населения также приняли участие в качестве субстрата. Характер их взаимоотношений с местным населением требует дальнейшего углубленного изучения.
События Великого переселения народов вызвали появление на обширных территориях Восточной Европы (в т. ч. на Беларуси и Смоленщине) новых категорий находок (украшения, снаряжение, оружие), аналогии которым можно найти в древностях культур Центральной Европы. Однако вышеперечисленные изделия распространены на памятниках многих культур, относящихся к различным народам. В связи с этим преждевременно рассматривать их как свидетельство прихода славянского населения в Восточную Европу (Седов. 1999. С. 91, 117).
Литература
1. Александров А. А. Бритвы III-IV вв. в контексте древностей Восточной Европы // Земля Псковская, древняя и социалистическая. Тез. докл. к науч.-практ. конф. Псков, 1989.
2. Бажан И. А., Каргопольцев С. Ю. B-образные рифленые пряжки как хронологический индикатор синхронизации // КСИА. 1989. Вып. 198.
3. Воронов Ю. Н., Юшин В. А. Ранний горизонт (II-IV вв. н. э.) на могильниках це- бельдинской культуры (Абхазия) // СА. 1979. № 1.
4. Гончаров В. К., Махно С. В. Могильник чернях1вського типу б1ля Переяслава- Хмельнщького // Археолопя. 1957. Вып. 11.
5. Дантенко В. M. Шзньозарубйнецью пам'ятю кш'вського типу // Археолопя. 1976. Вып. 19.
6. Исланова И. В. Селище Троица 1 на оз. Удомля (о культурных изменениях в середине I тыс. н. э.) // Тверской археологический сборник. Тверь, 1996. Вып. 2.
7. Зайкоусш Э. М. Мядзведзеу А. М. Раскопи гарадз1шча каля в. Аношю Нясв1жска- га р-на // Матэрялы па археалоги Беларуси Мн., 2001. № 3.
8. Звяруга Я.Г.,Мядзведзеу А.М. Пасе л1шча на беразе возера Св1р//ГАЗ .1994.№3.
9. Зверуго Я. Г., Медведев А. М. Микольское селище (исследования 1981-1982 гг.) // Матэрыялы па археалоги Беларусь 2003. № 6.
10. Каргополъцсв С. Ю. Составные кольчатые удила как индикатор синхронизации восточноевропейских древностей эпохи Великого переселения народов // Археология Пскова и Псковской земли. Материалы научн. семинара. 1996-1999. Псков, 2000.
11. Каргополъцев С. Ю., Щукин М. Б. Новая находка позднеримского времени на западе Ленинградской области // Старая Ладога и проблемы археологии Северной Руси. СПб., 2000.
12. Лопатил Н. В., Лопатина О. А. Памятник мощинской культуры в верховьях Вазузы // Тверской археологический сборник. Тверь, 1998. Вып. 3.
13. Магомедов Б. В. Велика Сштинка 2 - поселення гребшниюв Ш-IV ст. н. э. // Стародавне виробництво на територи Украши. Кшв, 1992.
14. Максимов А. Д. О культурных отличиях локальных групп памятников раннего железного века Тверской области // Тверской археологический сборник. Тверь, 1996. Вып. 2.
15. Медведев А. М. Раскопки городища в Белыничском районе // Пстарычныя лесы Верхняга Падняпроуя. Маплёу, 1995а. Ч. 1.
16. Медведев А. М. К вопросу о северной границе позднезарубинецкой и киевской культур в Верхнем Поднепровье// ГАЗ. 19956. № 7.
17. Медведев А. М. Белорусское Понеманье в раннем железном веке (I тысячелетие до н. э.-V в. н. э.). Мн., 1996.
18. МелюковаА. И. Вооружение скифов // САИ. 1964. Вып. Д1-14.
19. Михайлина Л. П., Тимощук В. А. Славянские памятники бассейна Верхнего Прута VIII-Х вв. // Славяне на Днестре и Дунае. Киев, 1983.
20. МяцельскгА. A. Старадауш Крычау. Пстарычна-археалапчны нарыс ад старажыт- ных часоу да канца XVIII ст. Мн., 2003.
21. Перхавко В. Б. Появление и распространение шпор на территории Восточной Европы // СА. 1978. № 3.
22. Розенфелъдт И. Г. Керамика дьяковской культуры // Дьяковская культура. М., 1974.
23. Розенфелъдт И. Г. Древности западной части Волго-Окского междуречья в VI- IX вв. М., 1982.
24. Седов В. В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. М., 1999.
25. Смирнов К. А. Дьяковская культура (материальная культура городищ междуречья Оки и Волги) // Дьяковская культура. М., 1974.
26. Степанов П. Д. Андреевский курган. К истории мордовских племен на рубеже нашей эры. Саранск, 1980.
27. Терпиловский Р. В., Абашина Н. С. Памятники киевской культуры (свод археологических памятников). Киев, 1992.
28. Терпиловъский Р. В., Шекун О. В. Олексащ^вка 1 - богатошарове ранньослов'ян- ске поселения бшя Чершгова. Чершпв, 1996.
29. Хавлюк П. У. Зарубинецька культура Швденного Побужжя та лiвобережжя Серед- нього Днютра // Археолопя. Кшв, 1975. Вып. 18.
30. Шитов В. Н. Древнемордовские наконечники копий III - начала XI в. // Материалы по истории, археологии и этнографии Мордовии. Саранск, 1977. Вып. 54.
31. Шмидт Е. А. Племена верховьев Днепра до образования Древнерусского государства. Днепро-двинские племена (VIII в. до н. э. - III в. н. э.). М., 1992.
32. Шмидт Е. А. Тушемлинская культура и древности середины и третьей четверти I тыс. н. э. Верхнего Поднепровья // Пстарычныя лесы Верхняга Падняпроуя. Магшёу,
1995. Ч. 1.
33. Шмидт Е. А. Об этнической принадлежности племен тушемлинской культуры
III- VII вв. н. э. в верховьях Днепра // ГАЗ. 1996. № 10.
34. Шмидт Е. А. О тушемлинской культуре IV-VII веков в Верхнем Поднепровье и Подвинье (к вопросу этнической атрибуции) // Is baltu kulturos istorijos. Vilnius, 2000.
35. Циркин А. В. Древковое оружие мордвы и его хронология // СА. 1984. № 1.
36. Antoniewicz J. Badania kurhanow z okresu rzimskiego dokonane w 1957 r. w miejscowosci Szwajcaria, pow. Suwalki // Wiadomosci archeologiczny. 1961. T. 27.
37. Antoniewicz J. Wyniki badan przedprowadzonych w 1958 -1960 roku na cmentarzysku w miejsc. Szwajcaria, pow. Suwalki // Wiadomosci archeologiczne. 1963. T. 29.
38. Antoniewicz J., Kaczynski M., OkuliczJ. Wyniki badan przedprowadzonych w 1956 roku na cmentarzysku kurchanowym w miejsc. Szwajcaria, pow. Suwalki // Wiadomosci archeologiczne. 1958. T. 25.
39. Dqbrowscy I. K. Osada latensko-rzymska we wsi Piwonie, pow. Kalisz// Materialy starozytne. 1968. T. 11.
40. Jaskanis D., Jaskanis J. Sprawozdanie z badan w 1957 r. na cmentarzysku kurhanowym w miejscowosci Osowa, pow. Suwalki // Rocznik Bialostoski. 1961. T. 1.
41. Jaskanis J. Sprawozdanie z badan w 1956 r. na cmentarzysku kurhanowym w miejscowosci Osowa, pow. Suwalki // Wiadomosci archeologiczne. 1958. T. 25.
42. Jaskanis J. Wyniki badan przedprowadzonych na cmentarzysku kurhanowym w miejscowosci Osowa, pow. Suwalki w latach 1958-1959 // Rocznik Bialostocki. 1961. T. 1.
43. Gurba J. Z problematyki osadnictwa wczesne-sredniowiecznego na Wyzynie Lubelskiej // Analles Universitatis M. Curie-Sklodowska. Ser. F. 1965. T. 20.
44. Godlowski K. Die Volkerwanderungszeit in Pommern // Archaeologia Baltica. 1979. Bd. V.
45. Leibe A. Die Romische Kaiserzeit im Oder-Spree-Gebiet // Veroffentlichungen des museums fur Ur- und Fruhgeschicht Potsdam. Berlin, 1975. Bd. 9.
46. Leineweber R. Die Altmark in spatromischer Zeit. Halle (Saale), 1997.
47. Marciniak J. Dwa cmentarzyska cialopalne z okresu rzymskiego w Judzikach i Barglowie Dwornym, pow. Augustowskim // Wiadomosci archeologiczne. 1950. T. 17.
48. Musianowicz K. Zespol osadniczy z Gorodka obwod Rowenski (USSR) w swietle wczesno- sredniosrednio-wiecznego osadnictwa Wolynia // Wiadomosci archeolo-giczne. 1974. T. 44.
49. Poleski J. Podstawy i metody datowania okresu wczesnosredniowiecznego w Malopolsce // Zeszyty naukowe Univ. Jagiellonskiego. Prace archeologiczne. Krakow, 1992. Z. 52.
50. Pyrgala J. Cmentarzysko cialopalne z poznego okresu rzymskiego w Drozdowie, pow. Plonsk // Wiadomosci archeologiczne. 1974. T. 39. Z. 2.
51. Tautavicius A. Vidurinis gelezies amzius Lietuvoje (V-IX a.). Vilnius, 1996.
52. Zurowski T. Sprawozdanie z badan w 1957 r. cmentarzyska kurhanowego na stanowisku 2 we wsi Szurpily pow. Suwalki // Wiadomosci archeologiczne. 1961. T. 27. Z. 1.
