Показать все теги
Кроме тех причин, о которых я говорил в первой лекции, изучение истории турок и вообще среднеазиатских народов затрудняется еще крайне неравномерным освещением отдельных периодов. Если мы о каком-либо периоде и какой-либо стране для известного периода располагаем сравнительно подробными сведениями, то о том, какую жизнь вели тот же народ или та же страна раньше или после, часто приходится довольствоваться несколькими словами в каком-нибудь одном источнике. Между тем для понимания исторического процесса необходимо иметь возможность наблюдать этот процесс на всех стадиях его развития. При отсутствии сведений в источниках остается слишком много простора для произвольных догадок и предположений, что не может не причинять вреда интересам научной точности.
Орхонские надписи, как мы уже видели, представляют совершенно исключительное явление в истории граничивших с Китаем кочевых государств домонгольского периода. О государствах, возникавших в степи раньше турецкого государства VI—VIII вв., мы принуждены довольствоваться краткими сведениями китайских источников; сами народы сошли со сцены, не оставив нам даже слов своего языка.
Главным источником для решения вопроса, на каком языке говорил тот или другой народ, до сих пор считались приводившиеся китайскими историками, в транскрипции китайскими иероглифами, отдельные слова, преимущественно имена и титулы, на основании звукового произношения иероглифов решался вопрос, к какому языку принадлежит то и другое слово и как оно произносилось. Орхонские надписи дали материал для проверки таких выводов ученых, и результат оказался малоутешительным. Даже в тех случаях, когда исследователи имели дело с несомненно турецкими языками и когда предположения высказывались лучшими знатоками этих языков, эти предположения были довольно далеки от действительности. Почти накануне открытия ключа к надписям Радлов в нескольких работах, в том числе в предисловии к изданию Кутадгу билик, сделал попытку установить, на основании китайской транскрипции, значение и произношение ханских титулов. Надписи показали, что многие из предположений Радлова были неосновательны, что китайские иероглифы, в которых он видел транскрипцию слова бек, передают слово бііге, что слова аідын ‘блеск’ в турецком языке того времени не было и вместо предполагавшегося Радловым аjдынлық надочитать аjтаңрі и многое другое.
Из надписей также видно, что в некоторых случаях китайцы произвольно давали известному им народу то или другое китайское название, не имевшее ничего общего с тем названием, которое давал себе сам народ. Так, вместе с народом китай у китайцев постоянно называется народ хи; в орхонских надписях, также вместе с народом китай, выступает народ татабы все европейские исследователи согласи», что хи китайских источников и татабы надписей— одно и то же, несмотря на полное отсутствие между этими словами какого-либо звукового- сходства. Работа ученых затрудняется ёще тем, что синологами, по-видимому, еще не вполне выяснено, как произносился тот или другой китайский иероглиф в то время, к которому относятся государства кочевников.
Попытки разгадать по китайским транскрипциям язык того или другого народа делались много раз, начиная с языка древнейшего из этих народов, хуннов, основавших сильное государство на границах Китая во II в. до н, э. и впоследствии передвинувшихся в Европу, где они особенно прославились в V в. н. э. Обыкновенно хуннов считали и считают турками, тем более что сами китайцы называют турок VI в. потомками хуннов. Из попыток установить турецкое произношение слов языка хуннов, встречающихся в китайских источниках, особенно известна попытка японского профессора истории Ширатори; как малоудовлетворительна была эта попытка» видно уже из того, что сам проф. Ширатори впоследствии отказался от предложенных им сближений и пришел к выводу, что те же слова хуннов лучше объясняются при помощи тунгусских языков.
Более несомненным считалось тунгусское происхождение следующего по времени кочевого народа, господствовавшего в Восточной Монголии, имя которого нам известно только в китайской транскрипции — сяньби; он, упоминаются как восточные соседи и враги хуннов, занявшие их место в Монголии в конце I в. н. э. и впоследствии основавшие, как и хунны, несколько династий в северных областях собственно Китая. В противоположность хуннам, сяньбийцев, кажется, не считал турками
ни один из писавших до сих пор исследователей; между тем в китайской литературе, как сообщил профессор Пельо в своей лекции, прочитанной в Ленинграде, сохранился словарь сяньбийского языка, не оставляющий сом» нения в том, «то этот язык был турецким. Факт, сообщен» Ный Пельо, имеет большое значение и показывает, что в китайской литературе можно найти более точные, чем полагали до сих пор, сведения о языке кочевых соседе» Китая, тем более что этот факт не единственный в своем роде; еще раньше проф. Пельо в печатной статье упомянул о существовании словаря языка одного из народов, упоминаемых в орхонских надписях, именно народа китаев; этот словарь показывает, что китаи, которых до сих пор обыкновенно считали тунгусским народом, в действительности говорили на монгольском языке.
Не вполне ясно для меня, на чем основано мнение проф. Пельо, упомянутое мною в прошлой лекции, которое он сам считает несомненным, о монгольском происхождении предшественников турок, аваров, подчинивших себе не такое обширное пространство, как впоследствии турки, но все же господствовавших в V в. и в первой половине VI в. в восточной части Средней Азии. И в этом случае народ носит в китайских источниках название, придуманное китайцами и не имеющее ничего общего с действительным народным названием. Китайцы говорят только о народе жужань, или жуань-жуань; это слово обозначает каких-то червей и должно было выразить презрение китайцев к кочевому народу. Слово авары в китайских источниках не встречается; встречается ли оно в орхонских надписях, остается спорным; было высказано мнение, что так должно быть объяснено загадочное народное название пар-пурум, или апар-апурум, встречающееся в надписях только в одном месте, где говорится о прошлом, а не о современной автору надписей жизни. В последнем своем переводе Томсен рассматривает слова апар и апурум как названия двух отдельных народов, и при каждом из них ставит вопросительный знак. Слово авары в разных видах встречается в византийских,, западноевропейских и русских источниках (в русской летописи в форме обры); византийцы отличают настоящих аваров, погибших, по их словам, на востоке, от народов, принявших имя аваров и под этим именем явившихся в Европу; но, по-видимому, мы имеем здесь или один и тот же народ, или, во всяком случае, народы, близко родственные между собой.
Есть некоторые обстоятельства, как будто говорящие в пользу мнения проф. Пельо. Сюда относятся так называемые древнеболгарские слова, сохранившиеся в славянской хронике и относящиеся к царствованию древний князей дунайских болгар. Известно, что эти болгары первоначально не были славянами и до сих пор сохранили в своем типе следы неславянского происхождения; загадочные слова, явно не имеющие ничего общего со славянскими языками, поэтому старались объяснить из турецких или близких к турецким языков. Особенный успех имело мнение финляндского профессора Миккола, что в загадочных словах мы имеем определение дат по эре двенадцатилетнего цикла; при этом, однако, оказывалось, что лошадь обозначалась не турецким, а монгольским словом морин. Такой факт прежде был бы совершенно непонятен; если авары были монголами, то слово морин могло быть принесено на запад ими. Я ограничусь этим примером и не буду останавливаться на более сомнительных и менее заслуживающих внимания попытках некоторых ученых найти на западе монгольские слова задолго до появления исторических монголов. Какие смелые предположения высказывались об этом даже крупными учеными, можно видеть из попытки Маркварта сблизить название области Чаганиан в бассейне верховьев Аму-Дарьи с монгольским цаган ‘белый’, причем Маркварт на основании этого более чем спорного сближения называет слово Чаганиан первым по времени достоверно засвидетельствованным монгольским словом.
С другой стороны, против мнения Пельо могут быть сделаны веские возражения. Господство жужаней, или аваров, простиралось еще в V в. довольно далеко на запад, по крайней мере до Карашара в Китайском Туркестане; ими же было вызвано движение дальше на запад, в бассейн Аму-Дарьи, народа хайталов, или белых гуннов, покоренных впоследствии турками; при таком значении монгольского народа в событиях этой эпохи трудно объяснить, почему археологические экспедиции в Среднюю Азию не привели до сих пор к открытию каких-либо монгольских текстов, которые бы относились к времени до образования империи Чингиз-хана. Впрочем, не исключается возможность, что во время господства аваров торговля иранцев и других западных народов с кочевниками Средней Азии еще не достигла такого развития, как впоследствии при турках, хотя мы знаем, что в V в. купцами поддерживались сношения между хуннами, переселившимися в Европу, и хуннами, владевшими небольшим государством в пределах Китая.
Во всяком случае сообщения проф. Пельо показывают, что наука имеет право ожидать от синологов более точных и ценных, чем известные до сих пор данные, материалов для решения вопроса об этнографическом происхождении исторических кочевых народов. Ценных для истории выводов или по крайней мере устранения прежних ошибок можно ожидать и от успеха лингвистических исследований, после которых станут невозможными прежние, совершенно ненаучные лингвистические сближения. До сих пор считали возможным сближать слова хуннов или других старых кочевых народов со словами современных турецких наречий, даже не ставя вопроса, могло ли данное слово в данной форме относиться к древнему периоду. В работах Ширатори, например, для объяснения титула правителей одного из народов, известия о котором относятся к времени нашей эры, привлекается среднеазиатское слово бий, представляющее очень позднее видоизменение старого бек и не встречающееся нигде раньше XV в. Маркварт для объяснения китайских известий о народе телэ в Монголии думал привлечь слово итиль в смысле ‘река’, тогда как это слово заимствовано из чувашского языка и не встречается ни у одного из других турецких народов, кроме татар, т, е. приволжских турок. Надписи и открытые в Средней Азии памятники старотурецкой религиозной литературы, может быть, дадут возможность поставить на научную почву вопрос о постепенном развитии словарного состава турецкого языка, также и о том, каким наречиям и каким местностям принадлежат те или другие слова. Если бы удалось открыть такие же древние памятники монгольского языка, то и работы по сопоставлению турецкого языка с монгольским, вероятно, по методам исследования приблизились бы к работам по индоевропейской и семитской филологии. До тех пор пока нет монгольских памятников древнее XIII в., история монгольского языка остается еще более темной, чем история турецкого.
Кроме привлечения древних памятников, история языков до некоторой степени может быть изучена посредством привлечения живых наречий. Во всех языках бывают примеры, что живое наречие сохранило древние формы, давно утраченные в литературном языке. Турколог и монголист и в этом отношении находятся в менее выгодном положении, чем специалисты по индоевропейской или по семитской филологии. Монгольские наречия, насколько мне известно, настолько сходны между собой, что не дают материала для каких-либо исторических выводов. Несколько большее разнообразие турецких наречий определяется уже тем, что турки расселились на гораздо большем пространстве; но и турколог, кроме большего числа сравнительно близких друг к другу турецких наречий, располагает только двумя резко обособленными турецкими языками, якутским и чувашским. Сопоставление этих языков с остальными турецкими наречиями может дать некоторый материал для выяснения истории языка и в связи с этим истории народа.
Якутский язык принадлежит народу, ушедшему на далекий север и не принимавшему после этого участия в общетурецкой жизни; зато чувашский язык сохранился в бассейне Волги, в местности, куда шло переселение турок из Средней Азии, и есть основание полагать, что этот язык в средние века был гораздо более распространен, чем теперь. Арабские географы отмечают сходство между различными наречиями турок от печенегов в Южной России до соседей Китая и прибавляют, что на особом языке, непонятном для других, говорили болгары и хазары, жившие по среднему течению Волги; этот язык «отличался также от языка финских народностей. В таком же положении находится теперь чувашский язык, ближе стоящий к турецким, чем к финским, но одинаково непонятный для турок и финнов. Волга носила и у болгар, и у хазар название Штиль, что значит по-чувашски “река’. Все это привело туркологов к заключению, что чувашский язык представляет остаток языка, на котором говорили прежде болгары и, вероятно, хазары.
О характере чувашского языка долго велись споры. Раддов еще считал этот язык продуктом смешения турецких элементов с финскими; впоследствии другие ученые старались доказать, что в чувашском языке сохранились утраченные в большей части турецких наречий остатки более древней стадии турецкого языка. К такому выводу пришел и последний исследователь этого вопроса Поппе, напечатавший об этом статью в «Известиях» русской Академии наук. По мнению Поппе, чувашский язык принадлежит к той же группе языков, как турецкие и монгольские наречия, но не может быть отнесен ни к тем, ни к другим, а составляет особую, третью ветвь этой группы. Во время происходивших по этому вопросу в Ленинграде споров Поппе соглашался признать чувашский язык турецким, но остатком более древней стадии языка, когда монгольский уже успел отделиться, но еще не определились характерные свойства ныне известных письменных и живых турецких наречий.
Этот вывод, если он будет окончательно принят наукой, может иметь большое значение для историка. Болгары и хазары не упоминаются раньше VI в., но, несомненно, пришли в бассейн Волги независимо от образования турецкой империи VI «., в более ранний период. Почти несомненно, что их привело в эту страну переселенческое движение, связанное с именем хуннов; уже во II в., при географе Птолемее, хунны находились в небольшом расстоянии от Волги. Чувашское и потом турецкое название Волги, Итиль, в то время еще не упоминается, но река Яик уже тогда носила это турецкое название, которое упоминается у Птолемея в форме Дайкс. Употребление начального д- вместо начального j- в языке местного населения, по-видимому, замечалось и после; византийцы VI в. говорят, что поминки по умершим назывались у турок дохия; в орхонских надписях мы имеем то же слово в форме joк. Такое явление не вполне соответствует фонетическим особенностям нынешнего чувашского языка, где, как в якутском, турецкое начальное j- заменяется звуком с-; но история этого звукового явления еще недостаточно выяснена. Во всяком случае Дайкс Птолемея может считаться древнейшим хронологически установленным турецким словом.
Исторические факты заставляют полагать, что если чувашский язык представляет остаток более ранней стадии развития турецкого языка, то на этой стадии находился язык хуннов, который, следовательно, не был турецким в том смысле, как теперь обыкновенно понимают это слово, т. е. не тем языком, на котором говорят теперь все турецкие народности, кроме якутов и чувашей. Этот язык, вероятно, был принесен хуннами далеко на запад, и остатки его имеются во всех языках, прямо или косвенно связанных с движением хуннов, до турецких элементов в венгерском языке включительно. Так далеко на запад были принесены и некоторые культурные слова, заимствованные от китайцев, может быть, еще хуннами; в венгерском языке мы имеем тот же корень для обозначения слова ‘писать’, как в турецком бтмак, и этому слову приписывают китайское происхождение. Древнейшую стадию развития собственно турецкого языка представляли, ло всей вероятности, восточные соседи хуннов, сяньбийцы; для выяснения этого вопроса надо желать скорейшего обнародования того сяньбийеко-китайского словаря, о существовании которого сообщил проф. Пельо.
Совершенно недоказанными остаются пока предположения о более ранних, до нашей эры и в первые века нашей эры» действиях турецких народностей в западной части Средней Азии. Из античной литературы (особенно важно в этом отношении сочинение Гиппократа о климатах и местах) мы только можем вывести заключение, что рядом с индоевропейскими народностями грекам были известны народы какой-то другой расы, но были ли среди них турки, остается сомнительным. Шаванн в связи со своей теорией о турецком происхождении двенадцатилетнего животного цикла был склонен считать турками завоевателей II в. до н. э„ известных у греков под общим названием «индоскифы» и основавших государство, просуществовавшее несколько веков, в состав которого во-» шли многие области Индии. Когда Шаванну указывали на то, что в состав цикла входят животные, которых не было в стране турок, как обезьяна, он отвечал, что с обезьяной турецкие завоеватели Индии могли ознакомиться еще в эпоху около нашей эры. В настоящее время, кажется, уже не имеют защитников ни теория о турецком происхождении животного цикла, ни теория о турецком происхождении индоскифов, хотя в пользу последнего мнения высказался после Шаванна еще другой великий синолог, Фридрих Хирт. Животный цикл, по-видимому, происходит из Индии, откуда его заимствовали китайцы; от китайцев он в очень раннюю эпоху перешел к туркам. Среди индоскифов первое место занимали тохары, название которых сохранялось в средние века в названии области Тохаристан в верховьях Аму-Дарьи, хотя мусульманские авторы уже ничего не знали об этнографическом происхождении этого названия. Прежде тохары жили также в Китайском Туркестане; среди литературных языков буддизма в Средней Азии упоминается и тохарский язык. До сих пор еще возбуждает споры вопрос, к какому из языков, известных нам по находкам, сделанным в Китайском Туркестане европейскими археологическими экспедициями, принадлежит это название; но спор идет только о двух индоевропейских языках, из которых на одном найдены памятники близ Хотана, на другом — близ Кучи.
Турки в смысле людей, говоривших на языке, который мы теперь называем турецким, несомненно, были гораздо раньше; но пока нет основания полагать, что самое слово турки существовало раньше VI в. н. э. О происхождении этого слова пока возможны только догадки. В своем последнем труде Томсен высказывает мнение, что так называлось отдельное племя или скорее отдельная ханская династия. Самоё слов турк, или турук, по мнению Томсена, «наверное», имело первоначальное значение ‘сила’, ‘крепость’. Этому предположению, однако, не соответствует единственное место надписей, где слово турк как будто употреблено не в смысле народного названия; хан называет кагана [1] народа тюргешей «своим турком, своим народом» туртм будуным). Если слово турк имеет здесь нарицательное значение, то скорее можно предполагать значение ‘созданное’, ‘устроенное’; хан хочет сказать, что возмутившийся против него хан тюргешей был обязан ему своей властью. Возможно предположить связь между словом турк и часто встречающимся в надписях словом туру — ‘закон’, ‘обычай’, но также «объединенная законом народная масса». Хан говорит, что ему отдавали свой труд и свою силу (iui куч) его народ (будун) и его держава (туру).
Надписи не дают ясного ответа на вопрос, какие народы уже в то время назывались турками; столь же мало известно, как постепенно распространялось это название на разные народы и как оно приобрело то значение, которое имеет теперь. Хан называет свой собственный народ турками и в то же время огузами или токуз-огузами, хотя в некоторых местах огузы или токуз-огузы называются врагами хана. Еще до открытия ключа к чтению надписей Радлов пришел к выводу, что турки VI— VIII.вв. принадлежали к народу огуз, и надписи вполне подтвердили это мнение. Огузы, или турки, в свою очередь разделялись на несколько народностей, как тёлесы и тардуши на востоке, тюргеши на западе; кроме огузов, упоминается еще несколько турецких, в нашем смысле, народов, из которых впоследствии получили наибольшую известность карлуки, уйгуры и киргизы; но нет доказательств, чтобы эти народы уже тогда называли себя турками. Присвоение слову тур к того лингвистического значения, которое оно имеет теперь, было, по-видимому, делом мусульман. Арабы заметили, что многие народы говорят на том же языке, как те турки, с которыми они имели дело в VII и VIII вв.< и стали называть их всех турками; по мере принятия ислама и сами турецкие народы стали так называть себя, хотя и до сих пор даже не все мусульманские турецкие народы называют себя турками и свой язык турецким. Вне сферы ислама слово турк мало распространено; редкое исключение представляет один из памятников буддийской литературы, язык которого называется турецким-уйгурским. Ни русские, ни западные европейцы не называли турками печенегов или половцев, и слово турки широко употреблялось в Европе только для обозначения народа сельджукской и впоследствии Османской империи, вышедшего из того же народа огузов, как орхонские турки. В -русских летописях встречается название торки, вероятно имеющее такое же значение, как турки, но употребляющееся только для обозначения того народа, который в византийских источниках называется узами, т. е. огузами.
Из всех народных названий, встречающихся в орхон- ских надписях, только одно встречается в китайских источниках в гораздо более ранний период, именно название киргиз. Киргизы упоминаются еще в рассказах о событиях эпохи хуннов, т. е. времени незадолго до и немного после начала нашей эры. Древнейшую китайскую транскрипцию слова кыргыз — гяньгунь — проф. Пельо объясняет монгольской формой единственного числа — Шркун, из чего можно было бы заключить, что китайцы впервые получили сведения о киргизах от какого-то монгольского народа. Более точные китайские сведения о киргизах и их стране, т. е. верховьях Енисея, относятся только к эпохе турецкого государства; в то же время появилась неточная транскрипция хакас, представляющая только неправильную передачу очень точной транскрипции киликисы. Когда нынешние турецкие обитатели местности по верхнему Енисею, т. е. прежнего Минусинского уезда, после революции вместе с другими прежними русскими инородцами получили национальную автономию, им понадобилось народное название, которого у них в то время не было и в котором прежде не чувствовалось необходимости; минусинская интеллигенция тогда извлекла из китайских источников слово хакас, зная, что так называли китайцы народ, живший прежде в Минусинском крае и имевший некоторое политическое значение, но не зная, что этим названием неправильно обозначались киргизы, которых теперь в Минусинском крае уже нет.
В китайской «Истории династии Тан» приводятся некоторые киргизские слова, по которым видно, что киргизы уже тогда говорили по-турецки; сюда относится, например, слово в ‘месяц’. В то же время из описания наружности киргизов видно, что они тогда антропологически отличались от других турок; у них были светлые волосы и голубые глаза. Свидетельство китайцев в этом случае вполне подтверждается свидетельством мусульман; персидский автор XI в. Гардизи, по каким-то не дошедшим до нас более ранним источникам, также говорил о светлых волосах киргизов; из его слов видно, что но этому признаку предполагалось родство между киргизами и славянами. Указывает ли этот факт, как полагает Маркварт, на какое-то народное движение из Европы, не может быть доказано. Более поздние известия о киргизах не дают также материала для решения вопроса, как постепенно исчезали эти признаки и как образовался тип настоящих киргизов, которых до недавнего времени называли кара-киргизами.
Ранее упоминание киргизов в китайских источниках показывает, что их страна рано вошла в круг международных торговых сношений; о том же самом свидетельствуют найденные в Минусинском крае древности; по богатству материала для археологических исследований Минусинский край превосходит все другие местности Сибири. Большие трудности, как везде, представляет датировка памятников; даже вопрос о том, какие из. них могут быть приписаны киргизскому или вообще турецкому населению и какие относятся к гораздо более отдаленному прошлому, возбуждает споры. Страна “киргизов посещались караванами и в мусульманский период; главным предметом вывоза из нее был мускус, которому тогда придавали большое значение. Сравнение ранних мусульманских известий о киргизах с более поздними заставляет думать, что культура в этот период постепенно развивалась. Первые мусульманские известия, как и китайские, говорят только об одном городе киргизского кагана; кроме того, в стране киргизов оседлых поселений не было; народ частью вел кочевую жизнь, частью даже оставался на уровне охотничьего быта. С другой стороны, в монгольскую эпоху Рашид-ад-дин говорит, что в стране киргизов было много городов и деревень. Кроме торговых сношений, успеху земледельческой культуры должно было содействовать плодородие Минусинского края.
Киргизы представляют один из первых примеров народа, первоначально, по всей вероятности, нетурецкого и впоследствии отуреченного. Таких примеров потом было несколько как среди кочевых, так и среди оседлых народов. Из пяти племен, которых прежде объединяли под названием урало-алтайцы (в порядке с запада на восток: финны, самоеды, турки, монголы и тунгусы), отуречению особенно подверглись самоедские народности на южной окраине мест своего расселения. Этот процесс не закончен и до сих пор. Сравнительно недавно отуреченными самоедами считаются карагасы; не вполне еще отуречены камасинцы, последний к востоку народ в Сибири, кроме якутов, говорящий по-турецки. Кастрен в 1848 г. еще застал там самоедский язык; Радлов в 1863 г. нашел камасинцев отуреченными, но этот процесс тогда еще не был настолько закончен, как можно было бы заключить из его слов; исследователь, бывший у камасинцев много позже, финляндский ученый Кай Доннер, еще нашел там стариков, знавших по-самоедски [2]. Турецкое название самоедов, туба, не встречается в надписях, но встречается в современных им китайских источниках.
Среди народов, упоминаемых в надписях, нетурецкого происхождения был, может быть, народ аз, часто упоминаемый вместе с киргизами. Прежде сомневались в том, надо ли понимать слово аз в смысле народного названия; мною с самого начала отстаивалось это мнение, и к нему теперь присоединился и Томсен в своем последнем переводе. Томсен называет азов «народом неизвестного происхождения». На низовьях Енисея, в Турухащжом крае, теперь живут последние остатки народа, который русские назвали по ошибке енисейскими остяками; на самом деле этот народ не имеет ничего общего ни с живущими на Оби остяками, принадлежащими к финскому племени, ни вообще с уральскими и алтайскими народностями. Сами «енисейские остяки» называют себя коттами или ассанами; первые сведения об их языке собрал в конце 40-х годов Кастрен; впоследствии язык и быт этого народа были подробно исследованы Анучиным. Возможно, что «енисейские остяки», подобно самоедам, занимали гораздо более обширную территорию, чем теперь, и что к этому племени принадлежали азы орхонских надписей. Кроме азов, вместе с киргизами упоминается также народ ник, о котором впоследствии, по-видимому, нет никаких известий.
Сами киргизы уже тогда имели некоторое политическое значение, во главе их стоял особый каган, и надписи посвящают им гораздо больше внимания, чем тем народностям, уйгурам на востоке и карлукам на западе, которым было суждено через очень короткое время занять место турок-огузов. Возвышение этих народностей, по- видимому, произошло очень быстро. Уйгуры упоминаются в надписях только в одном месте; однако это место совершенно ясно, и нет никаких оснований сомневаться в чтении этого слова и в существовании в то время особого народного названия уйгур, не имевшего ничего общего с названием огуз. Во главе уйгуров стоял владетель с более скромным, чем как,ан, титулом alteбip (так по чтению Томсена). Томсен полагает, что этим словом обозначалось нечто вроде турецкого наместника; но нигде не говорится, например, о назначении эльтебира каким-либо каганом; народ с эльтебиром во главе (alteбip- лiг будун) только отличался как менее значительный от народа с каганом во главе (каkанлыk будун). У карлуков тоже не было кагана.
Из народов, по-видимому, нетурецких упоминаются татары, как впоследствии называли себя монголы; в надписях встречаются термины токуз-татар и отуз-татар, из чего можно заключить, что были две группы татарского народа, из которых одна разделялась на 9, другая на 30 родов.
Сложнее всего вопрос об отношении турок к оседлой культуре. По-видимому, турки тогда все или почти все были кочевниками, хотя и находились под влиянием оседлой культуры не только китайцев, но и народов запада, особенно согдийцев. Из слов согдийского происхождения встречается уже в надписях и впоследствии получило широкое распространение у турок и монголов слово хатун ‘ханша’, ‘госпожа’. Согдийцы и их страна упоминаются в надписях под названиями Сокд и Сок-дак; эти слова нам еще встретятся в более поздних мусульманских известиях. В одном месте вместе со словом Совд находятся еще слова барчакйр 6ykapak улус (чтение сомнительно). Маркварт переводил эти слова: «народы (улус) персов и бухарцев»; слово улус в смысле ‘народ’ в надписях не встречается, хотя встречается в старых турецких религиозных текстах; употребление его в данном случае тем менее вероятно, что тут же стоит слово будун; очень малоправдоподобно, чтобы были поставлены вместе слова улус и будун, имеющие приблизительно одно и то же значение. Переделка персидского парсик (у китайцев босы) в барчакйр филологически тоже неправдоподобна; тем не менее толкование Маркварта принято, хотя и с вопросительным знаком, в последнем переводе Томсена.
Переход кочевников к земледелию совершается везде только под давлением экономической необходимости; такая необходимость больше всего проявлялась в Восточном Туркестане, где почти нет пастбищ и почти все неорошаемое и не отведенное под пашни пространство представляет песчаную пустыню, одинаково непригодную для скотоводства, как и для земледелия. После новейших археологических открытий уже не может быть сомнения, что Восточный Туркестан, как и Западный, первоначально не был турецкой страной и только постепенно был отуречен; процесс отуречения оседлого населения должен был сопровождаться процессом перехода самих турок к оседлости, причем тот и другой процессы шли с востока на запад. Мы увидим, что Восточный Туркестан получил больший приток турецкого населения после падения в Монголии государств сначала турок-огузов, потом уйгуров; но уже в надписях встречается слово ба- Abik в значении ‘город’ и название Бешбалык ‘Пять городов’ для города, находившегося на крайнем востоке нынешнего Китайского Туркестана, близ современного Гучэна. Из слов автора XI в. Махмуда Кашгарского, о котором у нас еще будет речь, мы знаем, что слово балык по-турецки значило ‘глина’; «город», следовательно, получил название по материалу, из которого воздвигались постройки, подобно тому как арабы в смысле ’кочевники ’ ’и оседлые употребляли термины ‘люди войлока’и‘люди глины’.
Турецким народом, жившим тогда в Бешбалыке, был народ басмыл, упоминающийся и в китайской истории. Из европейского средневекового словаря Дюканжа мы знаем, что слово басмыл значило ‘метис’, человек смешанного происхождения; вполне естественно, что первый турецкий народ, перешедший к оседлости, не был уже по крови чисто турецким и смешался с прежним оседлым населением той же местности. Даже у Махмуда Кашгарского басмылы причисляются к народам не чисто турецким.
Вопрос о более значительном отуречении Восточного Туркестана связан с вопросом о последствиях падения государств сначала турок-огузов, потом уйгуров. Об этом мне придется говорить в следующей лекции.
Академик Василий Владимирович Бартольд
Из сборника «Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии». - Алматы, 1993
[1] Каган (хакан) —титул верховного правителя у тюркских народов. Хан — краткая форма от «каган»
[2] К племенам Южной Сибири, первоначально говорившим на самодийских языках и утратившим свою языковую самобытность под влиянием тюркоязычных соседей, относятся камасинцы, маторы, койбалы, котовцы, тайги, карагасы; о самодийских языках см. Терещенко, Самодийские языки.
