Показать все теги
Академик Василий Владимирович Бартольд
Из сборника «Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии». - Алматы, 1993
Лекция 1
Изучение истории турок по первоисточникам требует таких знаний, которые редко соединяются в одном лице. Разумеется, для понимания истории народа и его культурной жизни нужно знать его язык, но письменные источники по истории турок большей частью написаны не на турецком языке, и в этом отношении специалист по истории турок находится в совершенно ином положении, чем, например, специалист по русской истории или по истории одного из западноевропейских народов. История кочевых турецких племен нам известна, конечно, преимущественно по рассказам их культурных соседей, но даже там, где турки в завоеванных ими культурных странах переходили к оседлости и где возникали культурные государства под властью турецких династий, влияние культуры побежденных было настолько сильно, что языком литературы, в особенности прозаической, становился их язык, а не турецкий. История турок, живших в Восточной Азии, особенно в Монголии, откуда они были вытеснены, вероятно, в X в. н. э., нам известна почти исключительно по китайским источникам; о турках, переселившихся в западную часть Средней Азии[1] и подчинившихся влиянию мусульманской культуры, мы получаем сведения из арабских и больше всего из персидских источников. Сверх того, в Туркестане в средние века вообще не было или по крайней мере не дошло до нас никаких произведений собственной исторической литературы; например, история монгольских ханов Средней Азии, история Тимура и его потомков нам известны почти исключительно по сочинениям, написанным в пределах Ирана. Более значительная историческая литература появилась в Туркестане только с XV в., при узбеках. Из трех ханств, основанных узбеками, в Бухарском ханстве языком делопроизводства и исторической литературы был до конца, за немногими исключениями, персидский, в Хивинском — среднеазиатско-турецкий; в Кокандском ханстве писали иногда по-турецки. Из всех турецких государств только историю бывшей Османской империи можно изучать преимущественно по турецким историческим сочинениям, но и язык османских историков заключает в себе гораздо больше арабских и персидских слов, чем турецких, почти непонятен большинству турецкого народа и представляет мало привлекательного для турколога. Исторических сочинений, написанных сколько-нибудь чистым турецким языком, нет почти совсем, вследствие чего турколог, как и иранист (известно, что историю Ирана домонгольского периода также приходится изучать по источникам, написанным не на иранских языках, а на греческом и арабском), редко становится историком. Во всяком случае, для изучения истории турецких народностей недостаточно быть турколо- гом; необходимо также, смотря по тому, какой эпохой интересуешься, быть синологом, арабистом или иранистом.
К числу немногих памятников, представляющих одинаковый интерес для турколога-лингвиста и для историка, принадлежит древнейший датированный памятник турецкого языка — исторические орхонские надписи VIII в., открытые и разобранные во второй половине XIX в. Эти надписи принадлежат первому во времени народу, называвшему себя турками, выступившему в VI в. и сразу подчинившему своей власти все степи от границ Китая до границ Персии и Византии. Об этих турках мы поэтому располагаем более разнообразными источниками, чем о прежних кочевых государствах, о которых знали только китайцы. Турецкое происхождение завоевателей VI в. считалось вполне установленным еще до разбора оставленных ими надписей.
От большей части кочевых государств империя VI в. отличалась тем, что с самого начала находилась под властью только одной династии, но не одного лица. Ханы, правившие в западной половине империи, с самого начала были совершенно самостоятельны, даже принимали иностранных послов и заключали с ними договоры, не посылая их на восток, как впоследствии, в эпоху монгольской империи, первые ханы Золотой Орды. Европейские ученые, даже синологи, преимущественно интересовались государством западных турок, имевшим более разнообразные культурные связи и до некоторой степении служившим посредником между культурой Дальнего Востока и культурой переднеазиатских стран, хотя далеко не в таком размере, как впоследс монгольская империя. Западным туркам посвящена обширная работа французского синолога Шаванна, напечатанная в начале XX в. в изданиях русской Академии наук; в этой работе Китайские известия о западнотурецком государстве VI—VIII вв. сопоставлены с известиями византийских, армянскйх и мусульманских источников. Рассказов о себе западные турки не оставили; от них остались, насколько известно до сих пор, только небольшие надгробцые нйдписи.
Орхонские надписи говорят почти исключительно о Продолжавшемся полвека, с 630-х до 680-х годов, подчинении восточных турок китайскому правительству и о восстановлении независимости под властью новых ханов, которым на короткое время удалось подчинить себе даже своих западных соплеменников. Несмотря на то что со времени открытия датским ученым Томсеном ключа к чтению надписей прошло уже более тридцати лет, разбор надписей еще не закончен и толкование некоторых мест до сих пор остается спорным; при пользовании существующими переводами, без знания языка подлинника, для каких-нибудь исторических выводов необходимо соблюдать большую осторожность. Более всего способствовали объяснению надписей переводы Радлова и самого Томсена; Томсен после издания своего первого перевода объявил, что не рассчитывает вернуться к надписям, но, к счастью, не остался верен этому намерению и посвятил надписям еще несколько работ.
Не будучи туркологом-лингвистом, я не решаюсь высказываться о спорном толковании отдельных слов и спорных приемах перевода.
Несмотря на спорность отдельных мест, надписи в общем дают ясную картину жизни кочевого народа и кочевого государства. Кочевой народ при нормальных условиях не стремится к политическому объединению; отдельная личность находит для себя полное удовлетворение в услових родового быта и в тех связях, которые создаются жизнью и обычаем между отдельными родами, без каких-либо формальных договоров и без создания определенного аппарата власти. Общество располагает на этой стадии развития народа такой силой, что его воля исполняется, не нуждаясь для этого в поддержке со стороны властей, которые бы располагали определенными законными полномочиями и определенной внешней силой принуждения. Представители государственной власти, ханы, которым при благоприятных условиях удается подчинить себе весь народ или даже несколько народов, появляются только при чрезвычайных обстоятельствах, причем и в этих случаях ханы берут власть сами, никем не назначаются и не выбираются; народ или народы только примиряются с существующим фактом, часто только после тяжелой борьбы, и объединение под властью хана его собственного народа часто бывает связано с более продолжительным кровопролитием, чем потом походы кочевников, с ханом во главе, на культурные земли; эти походы и связанная с ними военная добыча — единственный способ примирить народ с установлением ханской власти.
Такую же картину представляют и надписи. Ханы происходят из турок-огузов или токуз-огузов и в то же время ведут с огузами и другими турецкими народами продолжительные войны, о которых надписи говорят гораздо подробнее, чем о войнах с китайцами и другими культурными соседями; на эти последние войны сам хан и, конечно, его подданные смотрят только как на средство дать голодному народу пищу, дать нагому народу одежду. Надписи внесли в историю образования кочевых государств только одну новую черту, на которую Радловым не было обращено внимания: одним из чрезвычайных обстоятельств, под влиянием которых создавалось государство, могло быть обострение сословной борьбы между богатыми и бедными, между беками [2] и простым народом. В кочевом обществе имущественные и сословные различия уже достигают таких пределов, что такое обострение вполне возможно. Из надписей видно, что во время китайского владычества аристократия, как бывало и в культурных странах, ради сохранения своих сословных привилегий легче мирилась с иноземным игом и легче изменяла своим народным обычаям, чем простой народ; то же самое происходило, например, в западнорусских областях в эпоху польского владычества. Принятие беками китайских нравов усилило ненависть к ним народных масс, и этим воспользовались представители ханской династии, чтобы поднять народ против китайского владычества и восстановить турецкое государство.
История кочевых народов Средней Азии представляет еще один пример политического объединения народов после сословной борьбы — образование монгольской империи Чингиз-хана. Только в этом случае образование государства было последствием победы аристократии, и Чингиз-хан говорил не о своих трудах на благо народных масс, как турецкий хан VIII в., а о своих заслугах перед своими аристократическими приверженцами, которым он доставил обеспеченное положение на родине и богатую добычу во время походов. И в этом случае известие о сословной борьбе сохранилось только в эпическом сказании самих монголов, ни один из многочисленных китайских, мусульманских, армянских и европейских источников, говорящих об образовании монгольской империи, об этом не упоминает, как ни в китайских, ни в других источниках не говорится о сословной борьбе среди турок. Если бы до нас дошло больше рассказов кочевников о себе, то, вероятно, случаев, когда в истории образования кочевого государства имела значение сословная борьба, оказалось бы больше.
Надписи дают довольно много сведений об устройстве турецкого государства, о названиях должностей и т. п. Может быть, не все эти названия правильно прочитаны, но уже теперь ясно, что многие из них не турецкого происхождения. Титул шад, как назывались члены ханской династии, стоявшие во главе отдельных турецких племен, по всей вероятности, иранский, одного происхождения с персидским шах[3]; некоторые другие титулы обращают на себя внимание монгольским окончанием множественного числа на т. Проф. Пельо в лекции, прочитанной осенью 1925 г. в Ленинграде, высказал мнение, что эти титулы заимствованы турками у своих предшественников — аваров, жужаней китайских источников, которых он считает монголами. Аварам турки, по мнению Пельо, были обязаны всем своим государственным устройством. Этот вопрос находится в связи с более общим вопросом об отношении турок, с одной стороны, к культурным народам Запада, с другой — к выступавшим до них кочевым народам Средней Азии.
До последнего времени существовало мнение, будто мир дальневосточной культуры почти не подвергался западному влиянию, что Монголия и жившие в ней народы подвергались только влиянию китайской культуры. Еще Э. Блоше в своем введении к истории монголов Рашид ад-дина, вышедшем в 1910 г., находил возможным утверждать, что в орхонских надписях все не чисто турецкое объясняется китайским влиянием и что даже монголы впервые ознакомились с мусульманской культурой во время своих походов на мусульманские страны, тогда как китайская культура была известна им с самого начала. Наиболее веский довод против этого мнения — существование как у турок в VIII в., так и у монголов в XIII в. алфавитов переднеазиатского происхождения.
Орхонские надписи написаны тем же алфавитом, как известные еще в XVIII в. надписи на верхнем Енисее, причем уже тогда было обращено внимание на сходство некоторых букв с европейскими алфавитами. В общем енисейские надписи по форме букв должны быть признаны несколько более ранними, чем орхонские, и могут быть отнесены к VII в.; более точно установить их дату нельзя. Замечательно, что ни одна из этих надписей Hfe датирована хотя бы по употреблявшемуся и орхонскими турками двенадцатилетнему животному циклу; между тем на верхнем Енисее, по китайским и мусульманским известиям, тогда жили киргизы, которым поэтому приходится приписать енисейские надписи, хотя китайцы именно о киргизах говорят, что ими употреблялся животный цикл, так что некоторые ученые даже полагали, что этот цикл был изобретен киргизами.
Самое подробное исследование о происхождении енисейских и орхонских письмен принадлежит финскому ученому Доннеру, который находил больше всего сходства между этими письменами и письменами аршакидских монет (династия Аршакидов, как известно, правила в Иране с III в. до н. э. до III в. н. э.). С тех пор экспедициями, работавшими в Китайском Туркестане и в пограничных с ним местностях собственно Китая, были найдены документы на восточноиранском языке, который обыкновенно называют согдийским (Согд — название местности по реке Зеравшан, где находятся города Самарканд и Бухара); эти документы относятся к I в. н. э[4]. Более всего занимавшийся памятниками согдийского языка покойный иранист Готьо считал возможным производить енисейско-орхонский алфавит от согдийского, но доказывал, что енисейско-орхонские буквы должны восходить к более древней форме согдийского алфавита, чем та, которая сохранилась в древнейших согдийских документах, т. е. в документах I в.; между тем открытые до сих пор турецкие надписи относятся к эпохе не ранее VII в. Едва ли поэтому удастся научно установить происхождение древнейшего турецкого алфавита и процесс его постепенного видоизменения, пока не будут найдены какие-нибудь турецкие надписи, которые бы стояли ближе по времени к своему согдийскому образцу.
Турки, по-видимому, не только заимствовали готовый алфавит, но прибавили к нему некоторые новые знаки, например, знак для передачи звука ok или yk, представляющий изображение стрелы (по-турецки ok). Сверх того, алфавит был приспособлен турками к фонетическим особенностям своего языка, особенно к закону звуковой гармонии; вследствие этого самый старый из турецких алфавитов в то же время должен быть признан самым совершенным из алфавитов, когда-либо употреблявшихся турками. Можно думать, что этим алфавитом писали много и помимо надписей; в надписях, составленных от имени хана одним из членов ханского рода, орфография старого выдержана, более строго, чем в надписи, принадлежащей турецкому государственному деятелю Тоньюкуку, сподвижнику и министру трех ханов. Слог и выражения надписей заставляют полагать, что состояние культуры народа было не так низко, как можно было бы ожидать.» по обстановке кочевой жизни. Хан даже приглашает весь народ читать оставленные им надписи, чтобы вспоминать как о своих успехах, так и о неудачах, вызванных его преступлениями против своих ханов; едва ли можно думать, что грамотность была так распространена, но все-таки эти слова свидетельствуют о более широком понимании задач правителя, чем можно было бы думать по словам Шаванна, что хан выразил в надписях только свою «мечту о зверской славе». Говорится о том, как в дни несчастия рекой лилась кровь турецкого народа, но ничего не говорится о пролитии чужой крови в дни побед, не говорится ни о числе убитых, ни о каких-либо зверских жестокостях, как, например, в надписях ассирийских царей.
Для понимания психологии народа было бы важно знать его религиозные верования. Надписи не говорят об этом почти ничего. Говорится о культе неба и земли, причем иногда употребляется выражение ‘турецкое небо’ и ‘турецкая земля и вода’. Одно и то же слово m&npi обозначает небо в материальном смысле и небо как божество. Из тех мест, где говорится о земле и воде (jap суб), тоже можно вывести заключение, что имеется в виду земля и вода как единое божество, а не как собрание духов земли. Из отдельных божеств упоминается только Умай, дух покровитель младенцев, с которым хан сравнивает свою мать. Почитание Умай сохранилось и в новейшее время у последних турецких шаманистов в Алтае. Несомненно, что турки были шаманистами, хотя турецкое слово для обозначения шамана, кам, нигде не встречается. В енисейских надписях рядом со словом тацр1 встречается слово ба1, по-видимому, в смысле духа, почитаемого шаманистами; в орхонских надписях этого слова нет[5]. Нет и следа того распространения культурных религий, о котором мы имеем некоторые сведения в китайских источниках; по словам китайцев, хан даже хотел построить у себя буддийский храм, но его советник Тоньюкук отговорил его и сказал, что учение Будды может вредно отразиться на военных качествах турок.
Еще меньше мы знаем о религиозной пропаганде с запада. Распространение иранского алфавита, как в древности распространение финикийского, первоначально вызывалось только торговыми сношениями и не было связано с религиозной пропагандой. Национальная религия Ирана, зороастризм, не была связана с международным миссионерством. После похода Александра Македонского восточноиранские области были надолго оторваны от западных и подчинились влиянию согдийской культуры и буддизма. Буддийские миссионеры иногда пользовались среди иранцев и турок индийскими алфавитами; благодаря европейским археологическим экспедициям в Туркестан мы имеем турецкие буддийские тексты, написанные индийскими буквами, но скоро буддистами был усвоен согдийский национальный алфавит, нашедший себе потом применение, как мы увидим, и среди турок. Свои алфавиты привезли с собой и представители двух западных религий, распространявшихся в Средней Азии начиная, вероятно, с III в. н. э.,— манихейства и христианства. Манихейство возникло после христианства и предстайляет попытку соединения зороастрийских идей с христианскими и буддийскими, но пропаганде манихейства в Средней Азии началась, по- видимому, раньше, чем пропаганда христианства.
В это время уже начинает устанавливаться связь между религией и алфавитом; у манихеев был свой алфавит, у христиан свой, известный под названием «сирийский», причем впоследствии у каждого из восточнохристианских исповеданий была своя разновидность общего сирийского алфавита. Обращенные в манихейство и христианство иранцы и турки долго употребляли манихейские и сирийские буквы, но вместе с тем встречаются манихейские и христианские тексты, написанные национальносогдийским алфавитом; иногда мы имеем текст одного и того же манихейского турецкого сочинения в двух списках, из которых один написан манихейскими буквами, другой — национально-согдийскими.
Немного после исчезновения государства турок-огузов манихейство, как мы увидим в следующей лекции, получило широкое распространение среди турок; но для периода господства ханов VI—VIII вв. мы еще не имеем сведений о том, насколько успехи согдийской торговли в степях сопровождались успехами религиозной пропаганды. Естественно, что главным поприщем деятельности согдийских купцов и миссионеров был торговый путь в Китай; на этом пути, вплоть до Лоб-Нора, возникали согдийские колонии; благодаря Пельо мы знаем, что на Лоб-Норе согдийская колония была основана в VI в. и еще сто лет спустя пользовалась некоторой автономией. Но в то же время купцы могли выгодно сбывать свои товары в турецких степях, особенно в ханской орде, где тоже возникали согдийские поселения. Благодаря рассказу буддийского паломника Сюань Цзана, проезжавшего через Среднюю Азию около 630 г., мы знаем, что такие города были уже в то время в стране западных турок до берегов Чу. Сюань Цзан еще ничего не говорит о городах вдоль южного берега Иссык-Куля, где он также проехал, но и эти города упоминаются уже в истории китайской династии Тан. Сведения этой истории о Средней Азии прерываются на первых годах IX в.
Шаманские верования особенно проявились в погребальных обрядах турок. Мы знали из китайских источников, что турками около могил воинов ставились статуи убитых ими врагов; орхонские надписи вполне подтвердили это известие и сообщили нам термин для обозначения таких статуй — балбал; этому слову приписывают китайское происхождение. Надписи Не говорят, была ли установка балбалов связана с исполнением каких-нибудь обрядов; но из византийских источников мы знаем, что у могил турецких ханов иногда убивались взятые в плен вожди врагов. В основе этого обычая лежит, несомненно, верование, которое мы встречаем и у других шаманистов: что убитые будут на том свете служить тем, которыми или ради которых они были убиты. В этом веровании резче всего выразилась разница между примитивным язычеством и культурными религиями. Религия на той ступени развития, которой соответствует шаманизм, еще не связана с этической идеей; вера в будущую жизнь не предполагает веры в загробный суд и загробную ответственность; человек не только не боится загробной кары за уничтожение чужой жизни, но полагает, что, чем больше людей им убито, тем лучше его участь в будущей жизни.
Надписи и открытые вместе с ними памятники и в некоторых других отношениях подтвердили письменные известия и опровергли высказывавшиеся против них возражения. Оказалось, что балбалы турок VIII в. вполне соответствуют по внешнему виду тем статуям, которые находили на большом пространстве, начиная от южнорусских степей, и которые русский народ называет «каменными бабами». Кроме китайского известия о постановке турками статуй, был известей также рассказ католического миссионера середины XIII в. Рубрука, что такие статуи, обращенные лицом на восток, ставились и в его время современными ему турецкими обитателями южнорусских степей, команами (половцами русских летописей). Несмотря на такое совпадение китайских известий с независимыми от них европейскими, Радлов высказал мнение, что ошибались и китайцы, и Рубрук и что статуи в действительности ставились, например, в России за много веков до вторжения туда турок. Возможность такого мнения объясняйся тем, что тогда еще не был открыт ключ к чтению енисейских надписей; на многих енисейских балбалах, как и на некоторых орхон- ских, сохранились надписи, теперь, после открытия ключа к ним, прочитанные по-турецки, и в турецком происхождении так называемых «каменных баб» теперь уже ие может быть сомнения.
Радловым делались возражения и против некоторых других китайских известий о гурках. По мнению Радлова, известие, будто турки до своего возвышения занимались в горах кузнечным мастерством, не могло соответствовать действительности; ему казалось, что кочевой быт и металлическое производство — факты несовместимые. В этом отношении орхонские надписи ничего не говорят ни за, ни против китайскою известия, но в пользу соединения кочевого быта с выделкой железного оружия говорят, как известно, турецкие и монгольские предания. Противоречие между письменными известиями и вещественными памятниками Радлов видит еще в том, что китайцы говорят о существовании у турок обычая трупов сожжения, между тем в раскопанных Радловым могилах следов такого обычая не оказалось. Из надписей видно только, что по турецким народным верованиям душа обращалась в птицу или насекомое; об умерших говорится, что они улетают (учду); известно, что на западе у турок еще долго после принятия ислама в смысле ‘умер’ употреблялось выражение ‘стал соколом’ (шункар болды). Сохранению тела, по-видимому, не придавали значения. Есть известие, что, когда во время войн турок с арабами в руках арабов остался труп турецкого предводителя, это считалось еще более тяжелым бедствием, чем самая смерть предводителя; но, может быть, здесь имели значение не религиозные представления, но чувство позора, как считался позором захват врагами женщин. Больше сведений о погребении умерших у орхонских турок, чем надписи, могли бы дать раскопки около мест ханского погребения; такие раскопки велись как Радловым и его сотрудниками, так и после них, в последний раз в 1925 г. проф. Владимирцовым, но до сих пор раскопки не привели к обнаружению могил; очень вероятно, что, как у многих других народов, при погребении вырывали несколько ям и старались скрыть, в какую именно яму положено тело хана или его пепел, чтобы враги не могли осквернить могилу. Самым интересным результатом раскопок проф. Владимирцова является обнаружение в земле статуи турецкого воина, превосходно сохранившейся и представляющей все черты турецкого расового типа. Статуи были находимы и раньше на поверхности земли, но всегда без головы; головы нарочно отбивались монголами, веровавшими, что иначе эти изображения людей прошлого могут приносить вред живущим теперь людям; этот пример показывает, что головы древних статуй уничтожаются и там, где не было мусульманского религиозного фанатизма, которым обыкновенно объясняют такие факты. Дальнейшие раскопки, вероятно, обнаружат новый материал; до тех пор едва ли есть основание отвергать китайское известие о сожжении трупов, тем более что после Радлова были случаи находки в степи могил со следами трупосожжения. Китайцы имели возможность много раз близко видеть турецкое погребение; некоторые ханы, бежавшие от своих врагов в Китай и там умершие, были погребены там на глазах населения по обычаям своего народа, так что возможность ошибки почти исключается.
Я постарался в этой лекции изложить главные результаты исследования надписей и других памятников, оставленных первым по времени народом, называвшим себя турками. Остается рассмотреть, насколько эти результаты могут способствовать выяснению вопроса, какие из живших ранее народов находились в близком или более отдаленном родстве с этими турками и насколько факты жизни турецкого государства VI—VIII вв. могут способствовать выяснению дальнейших судеб турецкого народа. Этим вопросам будут посвящены следующие лекции.
[1] В этой работе, как и во многих других, В. В. Бартольд называет Средней Азией как Центральную Азию, так и собственно Среднюю Азию.
[2] Бек (бег, бий)—представитель высшего сословия у тюркских народов, вельможа.
[3] Шах — персидский княжеский титул.
[4] Согдийские документы из Восточного Туркестана датируются теперь В. Хеннингом IV в. н. э.
[5] Слова 6at в енисейских надписях возникло в результате ошибки чтения; правильное чтение al. Ср. Самойлович, Не «идол», а «племя».
