Показать все теги
Кеты — одна из самых малочисленных народностей Сибирского Севера. По данным переписи 1959 г., их насчитывается 1017 человек (Итоги Всесоюзной переписи, 1963, стр. 302).
Расселены они в северной части Красноярского края (рис. 1). Большинство кетов сосредоточено на территории Туруханского района. Там они располагаются компактными группами по притокам Енисея — Елогую, Сургутихе, Пакулихе и Курейке. Центром елогуйских кетов является пос. Келлог, сургутинских — Сургутиха, курейских—Серково.[1] Отдельные семьи кетов живут и среди русского населения во многих приенисейских поселках Туруханского района (Ворогово, Сумарокове, Бахта, Лебедь, Мирное, Кангатово, Алинское, Верещагино и др.). Иодкаменнотунгусская группа (центральная усадьба — пос. Суломай), согласно современному административному делению, входит в Байкитский район Эвенкийского национального округа. Несколько семей живет в Енисейском (пос. Ярцево) и Игарском районах-Красноярского края.[2]
Таким образом, отдельные группы народности удалены друг от друга на значительное расстояние, северные кеты (курейские) находятся более чем за полторы тысячи километров от южных своих соплеменников.[3]
Большая часть территории, где живут кеты, входит в зону тайги. Левобережные районы и южная часть правобережья изобилуют смешанным хвойными лесами (кедр, ель, лиственница), которые являются ценными охотничьими угодьями. В северной части района тайга уступает место лесотундре и тундре. Енисей является главной связующей артерией района, а реки Подкаменная Тунгуска, Елогуй, Бахта, Сургутиха, Пакулиха наряду с крупными озерами (Налимье, Мундуйское и т. д.) — основными рыбопромысловыми водоемами.
Название «кеты» происходит от слова кет — «человек». Оно утвердилось в русском языке с 20-х годов текущего столетия. До этого кеты были известны под наименованиями «остяки», «енисейские остяки», «енисейцы». Остяками кетов называли русские служилые люди в XVII в. по аналогии с угроязычными обскими остяками — хантами. Так же именовали и самодийскоязычных селькупов (которых в научной литературе называли еще и остяко-самоедами). Такое распространение одного этнического термина на три разных народа вносило путаницу в научную литературу, мешало практической работе на местах (Тугаринов, 1927, стр. 5; Долгих, 1934, стр. 41, 42). В настоящее время старый этноним — остыган, сохраняется в качестве самоназвания среди части пожилых людей, подавляющее же большинство их именует себя кетами.[4]
В зависимости от местожительства по отношению к течению Енисея кеты называют себя «низовскими» (пгыуырец) и «верхов- скими» (утэрец).[5] Кроме того, отдельные группы именуются своими соплеменниками по названию реки, около Которой они живут: кол'лдец (подкаменнотунгусские), цомыдец (сургутинские), елукдец (елогуйские) и т. д. Первым компонентом в таких названиях является собственное наименование реки, вторым — слово дец — «люди». Названия могли отражать и какие-либо природные особенности местожительства данной группы: кас' дец — «жившие на песке», щбацдец— «жившие на яру».[6] Кроме того, кеты в конце XIX—начале XX в. выделяли в своей среде «береговых» (живших постоянно на побережье Енисея) и «лесовых» (находившихся преимущественно на отдаленных угодьях).
Соседями кетов на территории их современного расселения издавна были русские, а также коренное население Енисейского Севера — селькупы, энцы, ненцы, эвенки. Для всех них у кетов имеются названия. Русских кеты называют кын'с’ и сыран (последний термин характерен для потомков сымских кетов), селькупов — лак (ед. ч.), лаген, л'агын (мн. ч.).[7] Эвенки известны кетам под названием хсемган (мн. ч.), фомбан (сым.); их называли также тщс'дец — «каменные люди».[8]
Для ненцев существовало название дыуыдец и ды (Долгих, 1934, стр. 41), а кеты, жившие в близком соседстве с селькупами (современные сургутинские и пакулинские), заимствовали у последних их название ненцев: кселец (кылык).[9] Есть основания предполагать, что первым именем (дыуыден) кеты называли и энцев. Близость языка и материальной культуры обоих народов, а также характер отношений (те и другие выступали как враги кетов) могли обусловить для них общее название.[10] Современным сургутинским и елогуйским кетам, поддерживающим связь с коренным населением верховьев Таза (селькупами, эвенками), знакомы соседи последних — ханты. Название хантов у кетов — лаца, видимо, селькупского происхождения.[11]
Кетский язык занимает изолированное положение и не входит ни в одну родственную группу языков Северной Азии.[12]
Он агглютинативно-аффиксального типа со слабым проявлением внутренней флексии. Своеобразие языка состоит в том, что слово- и формообразование в нем происходят не посредством какого-либо одного приема аффиксации (суффиксов, префиксов или инфиксов), а почти в равной степени всеми тремя способами. Другой особенностью кетского языка, отмеченной лингвистами начиная с М. А. Кастрена, но детально изученной только в последнее время, является способ выражения грамматического рода в виде трех именных классов — мужского, женского и класса вещей. Наконец, следует отметить третью особенность языка: исключительное многообразие глагольных форм (Дульзон, 1962д; Крейнович, 1961, 1963а).
Еще М. А. Кастрен выделил в кетском языке два диалекта (им- батский и сымский), значительно отличающихся друг от друга в области фонетики, морфологии и лексики (Castren, 1858). Эта классификация не утратила своего значения до настоящего времени. В современных лингвистических исследованиях утверждается, что подавляющее большинство кетов в настоящее время говорит на имбатском диалекте, который подразделяется на говоры в зависимости от места проживания их носителей (говор курейской, елогуйской, сургутинской и других групп). Сымский диалект сохраняется у очень небольшого числа кетов (поселки Ярцево и Ворогово). Лингвисты отмечают интенсивное смешение различных говоров внутри территориальных групп, вызванное значительными перемещениями семей и отдельных лиц за последние десятилетия (Дульзон, 19646; Вернер, 1966в).
Согласно переписи 1959 г., кетский язык назвали родным 786 человек (Итоги Всесоюзной переписи, 1963, стр. 302). Большинство кетов хорошо владеет русским языком, многие, кроме того, знают селькупский и эвенкийский.[13]
Кеты издавна привлекают внимание широкого круга ученых. Интерес к кетской проблеме обусловлен прежде всего особенностями языка, его изолированным положением. Было высказано немало гипотез о происхождении народа. Первоначально этно-генетические теории строились исключительно на лингвистическом материале. Значительно позже стали анализироваться этнографические данные. И только в самое последнее время Сделаны попытки комплексного исследования проблемы с привлечением антропологии, археологии, топонимики. Этот процесс постепенного расширения источников хорошо заметен при хронологическом сопоставлении научной литературы.
Ниже дается краткий обзор источников и истории изучения кетов.
Наиболее ранними источниками являются официальные исторические документы XVII в., периода проникновения и утверждения русских на территории обитания предков кетов: отписки воеводских канцелярий, ясачные ведомости, донесения, грамоты и др. С появлением в русских поселках церквей и началом крещения коренного населения такими источниками становятся церковные документы (метрические книги и пр.). Эти материалы содержат сведения о расселении, численности, родовых и территориальных названиях отдельных групп, взаимоотношениях с другими народами и этническими группами. Большое значение они имеют для изучения родо-племенной культуры, экзогамии и прочих сторон социальной жизни народа.[14]
Предметом специального изучения сибирские народы становятся с начала XVIII в. В числе первых путешественников, отправленных Петром Первым для естественноисторического изучения Сибири, был Д. Г. Мессершмидт, который, в частности, проехал от Енисейска до Туруханска и собрал сведения (этнографи ческие и лингвистические) о кетах, живших в начале 20-х годов XVIII в. в районе рек Елогуя и Бахты, а также о южных кетских (енисейских) группах.[15] При жизни ученого эти материалы не увидели света, но впоследствии извлечения из его дневников вошли в сочинение П. С. Палласа (Pallas, 1782), публиковались И. Клапротом (Klaproth, 1823) и В. В. Радловым (1888). В настоящее время Академия наук ГДР осуществляет полное издание материалов Д. Г. Мессершмидта (Messerschmidt, 1964). Предполагается, однако, что некоторые его лингвистические записи, в том числе и по кетским наречиям, остаются еще невыявленными (Вдовин, 1954, стр. 14; Дульзон, 1961а, стр. 153).[16]
Вместе с Мессершмидтом в качестве его помощника путешествовал до Сибири Ф. И. Табберт (Страленберг), опубликовавший сведения о народах Сибири, в том числе о южных кетоязычных группах (коттах, аринах), относящиеся к началу 20-х годов XVIII в. (Stralenberg, 1730).
Ценные этнографические данные о коттах, аринах и близких им по культурно-бытовому и хозяйственному укладу тюркоязычных качинцах содержат «сказки» служилых людей Красноярской воеводской канцелярии, составленные в ответ на известный вопросник В. Н. Татищева. Эти материалы представляют исключительный сравнительно-исторический интерес для изучения кетов.17
Наиболее значительным источником историко-этнографического исследования сибирских народов XVIII в. (и среди них кетов) являются многочисленные сведения, собранные участником 2-й Камчатской экспедиции Беринга (1733—1743 гг.) Г. Ф. Миллером.18 Кроме собственных наблюдений и опросных сведений, материалы Миллера (его «портфели») включают разнообразные документы, извлеченные ученым из архивов сибирских городов, в том числе Красноярска, Енисейска и т. д.[17] Большое место в исследованиях Миллера занимала работа по составлению так называемых вокабуляриумов, словарей сибирских народов, среди них кетского (енисейско-остяцкого), коттского, асанекого и аринского.[18] Сравнительный характер построения обеспечил особую значимость этих источников для изучения языка, носители которого (южносибирские группы) уже к началу прошлого столетия растворились в иноязычной среде.[19]
В середине XVIII в. в Германии было издано сочинение еще одного участника 2-й Камчатской экспедиции — И. Г. Гмелина (Gmelin, 1751—1752). Основываясь на сходстве языка последних с наречиями «красноярских татар» — асанов, котовцев коттов) и аринов, Гмелин высказывает положение о родстве этих групп.
Исторические и, главное, лингвистические материалы Г. Ф. Миллера были использованы его современником и соучастником но экспедиции историком И. Фишером. Ему принадлежит, в частности, обоснование особого этнического места кетов среди прочих народов, именуемых остяками (современных хантов, манси, селькупов), и их родства с кетоязычными аринами, коттами, асанами, а также смешанными по своему составу койбалами (Фишер, 1774).
Источниками второй половины и конца XVIII в. являются известные труды участников академической экспедиции 1768— 1774 гг. П.-С. Далласа (1787, 1788) и И. Г. Георги (1799).
Широкую известность получили сравнительные словари Л.-С. Далласа. Собственно кетский язык (язык инбаков) в них правильно объединяется с языком асанов, котовцев, пумпоколов (кетское население верхней Кети; см. ниже), но отнесен к самоедской группе. Георги повторяет данные Гмелина о сходстве языка кетов с южносибирскими группами, отмечает близость хозяйственного и культурно-бытового уклада енисейских и обских остяков (угров, — Е. А.), говорит о кузнечном мастерстве кетов и т. д.
Таким образом, ранние источники образуют обширный материал для изучения прошлого кетов.
Вышеназванный материал, в значительной степени уже выявленный и исследованный советскими учеными, представляет большой интерес и ждет дальнейшего сравнительного анализа с данными современной кетской этнографии.
Началом научного изучения истории и языка кетов и первых этногенетических гипотез явился XIX в. Уже в первой половине XVIII в. (1823—1831 гг.) губернатором вновь образованной Енисейской губернии А., П. Степановым было осуществлено подробное описание губернии. Во второй части сочинения выделен особый - этнографический раздел о народах ее населяющих.
Используя исторические и лингвистические данные предшественников (Страленберга, Фишера, Спасского), Степанов подчеркивает языковую специфику енисейских остяков-кетов среди соседнего населения Западной Сибири и выдвигает гипотезу об их уйгурском происхождении. В доказательство своей теории Степанов приводит записанное им предание о продвижении кетов с запада на р. Таз: «от заката солнца на восток» (1835, стр. 41).[20] В работе называются четыре волости кетов, а также родовые подразделения сымской группы. Кроме того, Степанов (правда, в очень общей форме) говорит о хозяйственно-бытовом укладе кетов того времени, свадебном обряде, одежде и т. д. Несмотря на малочисленность, эти данные представляют несомненный исторический интерес. Некоторые из них были повторены затем в изданиях, появившихся во второй половине и конце XIX в., в частности в известной книге М. Ф. Кривошапкина.
Прежде чем перейти к этим работам, остановимся на характеристике научной деятельности и ее роли для изучения прошлого кетов широко известного финского ученого М. А. Кастрена.[21]
В течение нескольких лет (1845—1849 гг.) Кастрен занимался сбором материалов по ряду северных и южносибирских народов. Около двух лет ученый находился в непосредственной близости от Туруханска и работал среди кетов в поселках Анциферово, Назимово, Бахте и Верхне-Имбатском. В Южной Сибири особое внимание Кастрена привлекло население Агульского улуса (на притоке Кана), где ему удалось выявить нескольких человек, говоривших по-коттски.
Обширный материал позволил Кастрену подготовить первую (и долгое время — единственную) грамматику и словарь кетского языка, словарь и грамматический очерк языка коттов, а также сравнительный кетско-коттский словарь, опубликованные посмертно А. Шифнером (Castren, 1858).
Со времени Кастрена становятся известными два основных диалекта кетов — сымский и имбатский; этой же классификации придерживаются и современные лингвисты. Языковый материал, дополненный фольклорными и историческими данными, Кастрен использовал для обоснования южного происхождения туруханских кетов и их родства с южносибирскими аринами, коттами, асанами (1860, стр. 362). Впервые четко сформулированная гипотеза о южном происхождении кетов стала на долгие годы основополагающей для последующих исследователей и в общей форме сохраняет свое значение до настоящего времени. Известность получило также положение Кастрена о флективном характере кетского языка (там же, стр. 361).[22]
Можно с уверенностью признать, что именно со времени Кастрена проблема генетических связей кетского языка, как и в целом кетского этногенеза, начинает привлекать особое внимание ученых — историков и лингвистов. Причем материал Кастрена долгое время остается главным источником для построения этих гипотез.
Во второй половине и конце XIX в. было издано несколько работ по Енисейскому Северу. Среди них следует отметить книги И. А. Кострова (1857), А. Мордвинова (1860), М. Ф. Кривошапкина (1865), П. И. Третьякова (1869), А. Ф. Миддендорфа (1869), Н. В. Латкина (1892). Особую ценность представляют материалы, явившиеся результатом личных наблюдений авторов. У М. Ф.Кри- вошапкина, например, интересны тщательные описания некоторых кетских орудий труда и процессов обработки кожи, бересты, изготовления лодки-долбленки и т. д. Сведения об одежде, обрядах (Кривошапкин, Латкин, Третьяков), семейных отношениях (Кривошапкин, Третьяков) интересны, несмотря на краткость, для сравнения с более поздними этнографическими данными. Публикации Кострова, Третьякова и Миддендорфа включают и некоторые языковые материалы (записи кетских слов и выражений, числительных). Миддендорф, Кривошапкин и Третьяков пишут об ужасающей нищете, голодании и вымирании целых семей, произволе по отношению к ним местных купцов.[23]
Начало специального этнографического изучения кетов относится к первым годам XX в. и связано с деятельностью образованного в 1902 г. Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии. По поручению комитета к кетам был командирован В. И. Анучин, который в течение нескольких лет (1905—1908 гг.) занимался сбором этнографического, лингвистического и антропологического материала.
Анучин собрал также крупные по количеству и разнообразию вещевые и иллюстративные коллекции, составившие основу кетских собраний Музея антропологии и этнографии им. Петра Первого (Ленинград).2®
Наибольшую известность получила первая в литературе специальная этнографическая работа — «Очерк шаманства у енисейских остяков» (Анучин, 1914). Однако обширный материал, опубликованный в книге, выходит далеко за пределы не только шаманских представлений, но и религиозной идеологии в целом. До настоящего времени отлично иллюстрированная публикация Анучина остается важным источником для изучения мировоззрения и народного творчества кетов, в ней содержатся также ценные сведения, характеризующие иные стороны жизни народа. Недостатком работы является некоторая искусственность иерархического размещения персонажей сверхъестественного мира; ошибочными оказались высказывания Анучина об отсутствии у кетов комплекса обрядовых действий по случаю добычи медведя («медвежьего праздника»), рождения детей, почитания умерших предков и некоторые другие моменты.
Об остальных этнографических и антропологических материалах В. И. Анучина известно из очерка Н. А. Синельникова (1911). Кроме того, Анучин записал свыше двадцати валиков фонограмм шаманских песен. Судя по отчетам, им были также собраны значительные текстовые и словарные материалы.[24]
Интерес к проблеме происхождения кетов в связи с особенностями их языка, возникший еще со времени Кастрена, не ослабевает и в первом десятилетии нашего столетия. В 1907 г. появляется статья Г. Рамстедта (Ramstedt, 1907), где говорится о родстве языка кетов и языков народов Юго-Восточной Азии (тибетского, бирманского).[25] Однако гипотеза построена только на небольшом числе примеров словарного сходства без какого-либо сопоставления грамматической структуры.
Этой же точки зрения придерживался и финский исследователь К. Доннер (Donner, 1916—1920, 1930), сопоставивший кетский словарный материал с тибетским и индокитайскими языками, а также с языками, известными из рукописей, обнаруженных П. К. Козловым в тангутском городе Хара-Хото. Во время поездки на Енисейский Север (1911—1913 гг.) Доннер собрал значительный материал по кетской этнографии и лингвистике.[26] Этнографические сведения представлены в специальной работе, подготовленной преимущественно по сообщению и рисункам кета И. Ф. Дибикова (Кукушкина) и дополненной личными наблюдениями автора (Donner, 1933).
Особо следует отметить, что Доннер, характеризуя ту или иную форму быта, хозяйственной деятельности или обычаи кетов приводит сравнительный селькупский материал.
Исследования К. 'Донн ер а в области кетского языка (изучение грамматического строя, фонетики, словарного запаса) явились продолжением и дополнением к изысканиям М. А. Кастрена.[27]
Кеты оказались в числе тех народов, которые сразу же после победы социалистической революции на Севере привлекли внимание советских ученых.
В 1921 г. на Подкаменной Тунгуске работала экспедиция под руководством А. Я. Тугаринова. Цель ее — комплексное изучевие реки и прилежащей местности.[28] Экспедицией, в частности, обнаружена первая неолитическая стоянка вблизи дер. Подкамен- ная Тунгуска.82 Было проведено также антропологическое обследование 54 кетов (Тугаринов, 1924).
В 1925 г. изучением северных селькупов занимался Г. Н. Прокофьев. Попутно он собрал и кетскйй материал, включенный в качестве сравнительного в статью о селькупах (Прокофьев, 1928; Богораз, 1928а). Г. Н. Прокофьев отмечает большую общность в культуре, хозяйственно-бытовом укладе, общественном строе и идеологии кетов и селькупов. Ему же принадлежит гипотеза о двух группах аборигенных племен (тян и куп), с которыми столкнулись саянские самоедские племена в своем продвижении на север. Восточная группа (тян), по Г. Н. Прокофьеву, нашла отражение в кетском дец — «люди» (Прокофьев, 1940).
Одним из первых советских специалистов по кетам был Н. К. Каргер. В 1928 г. он по заданию Академии наук выехал в Туруханский район. Цель его поездки заключалась в изучении этнографии, языка, хозяйственного и культурного положения кетов. Собранный лингвистический материал дал ему возможность составить краткий очерк грамматики кетского языка, а также подготовить букварь (Каргер, 1934). Н. К. Каргер произвел также значительные фонографические записи, включающие песни и шаманские камлания (Дульзон, 19646, стр. 6). Ему же принадлежит обстоятельная статья о кетском оленеводстве, в которой, кроме характеристики системы и состояния этой отрасли хозяйства, даны практические рекомендации (Каргер, 1930).
К сожалению, другие этнографические материалы Н. К. Картера остаются неизвестными. Но о том, что он был глубоким и знающим исследователем, говорят его очень полные вещевые и иллюстративные собрания, хранящиеся в МАЭ.83 Эти коллекции являются одним и (основных музейных источников для всех, кто изучает этнографию кетов.
Материалы Н. К. Каргера были использованы В. Г. Богоразом и включены в статью, посвященную памяти М. А. Кастрена. Характеризуя значение материалов Кастрена для выявления: южно-сибирских связей кетов, В. Г. Богораз называет и возможный путь продвижения (р. Кеть — совпадение гидронима и названия народа). В. Г. Богораз связывает кетов с динлинами исходя из самоназвания денг (динг) — «люди» (1927а, стр. 94). Динлинская теория происхождения кетов, известная из более ранних работ (Деникер, 1902; Грум-Гржимайло, 1909, 1926) и получившая поддержку В. Г. Богораза, до настоящего времени еще фигурирует в исследованиях отдельных специалистов (см, ниже).
В течение полутора лет (1927—1928 гг.) в Туруханском районе работал командированный Берлинским музеем народоведения этнограф X. Финдейзен. Им был собран в основном этнографический и некоторый словарный материал, опубликованный впоследст- вии в ряде статей (Findeisen, 1929а, 19296, 1931, 1937 1938, 1940, 1941).[29] Финдейзен справедливо ставил вопрос о необходимости комплексного (лингвистического, этнографического и антропологического) материала для изучения кетского этногенеза (Финдейзен, 1929, стр. 126).
Незадолго до Великой Отечественной воины этнографическим обследованием подкаменнотунгусской группы занимался Г. М. Корсаков. Результатом его полевой работы (лето и осень 1938 г.) явилась статья «Кеты Подкаменной Тунгуски». Корсаков погиб во время блокады Ленинграда, а публикация его появилась., в 1941 г. лишь в сигнальном экземпляре журнала «Советский Север» и, таким образом, осталась недоступной для широкого круга читателей.[30] Меж тем материалы Корсакова вызывают большой интерес, а статья представляет собой первый опыт этнографического очерка по изолированной группе. Наиболее ценны сведения Корсакова по вопросам общественного строя (родовой состав, пережитки родовых отношений в производстве и распределении) и особенно первые в кетской этнографии данные по системе родства. Известно также, что Г. М. Корсаков располагал значительным лингвистическим материалом. К сожалению, архив ученого не обнаружен.
Некоторые сведения о подкаменнотунгусских кетах попутно, собрал в 1938 г. исследователь самодийских народов Г. Д. Вербов.[31]
Лингвистическое изучение кетов в предвоенное десятилетие представлено статьей Э. Леви, в которой он развивает положение о сино-тибетских и кетских языковых параллелях (Lewy, 1933), а также первой работой К. Боуды по кетскому языку (Bouda, 1937).[32] Н. Я. Марр сближал кетский язык с языками яфетической группы (1926).
Большая роль в изучении кетской истории и этнографии принадлежит советскому исследователю народов Севера Б. О. Долгих,
Начало его деятельности относится еще к 1926-1927 гг., когда Б. О. Долгих принял участие в подготовке и проведении переписи среди коренного населения Туруханского района. Материалы переписи и личные наблюдения, дополненные этнографическими и историческими данными, послужили основой опубликованной в 1934 г. первой сводной работы по кетам. В книге представлен большой статистический материал по отдельным группам, характеризующий хозяйственно-бытовое положение народа к началу социалистического переустройства. Этим данным предпосланы исторический очерк и некоторые общие сведения (названия, численность, родовой состав, положение среди других народов и т. д.). Во время последующей полевой работы (конец 40-х годов), а также многолетнего изучения архивных источников Долгих собрал очень обширный и ценный материал по истории и этнографии кетов. Результатом работы явились публикации, посвященные отдельным элементам материальной культуры, идеологии и общественного устройства народа (Долгих, 1950, 1952а, 19526, 1961). Всех их отличает широкое привлечение сравнительного материала и эт- ногенетический аспект исследования.
Кетский материал Б. О. Долгих использовал также в ряде работ по общим проблемам этнографии и истории коренного населения Севера (1949а, 19496, 1952в, I960). Особо следует отметить большую роль Долгих в разработке одного из труднейших вопросов — родо-племенного устройства и социальной истории кетского народа. Над этой темой Б. О. Долгих продолжает работать и в настоящее время.
В 1948 и 1949 гг. у подкаменнотунгусских кетов собирал этнографический материал С. И. Вайнштейн.[33] В дальнейшем он опубликовал ряд статей по традиционной и современной культуре (Вайнштейн, 1951а, 19516, 1954), а также подготовил этнографический очерк об этой группе народа.[34] Кетские параллели Вайнштейн привлекал при историко-этнографическом исследовании других народов, в частности тувинцев (1958, 1959, 1961 1964).
В статье о кетском этногенезе (19516) Вайнштейн уточняет известную еще со времени Кастрена теорию о южном происхождении кетов и так же, как это сделал Г. Н. Прокофьев для самодийцев, выделяет в составе кетов, кроме южного, пришлого, компонента (им, согласно L. И. Вайнштейну, могли быть тагарские племена среднего Енисея - динлины), аборигенный пласт неизвестной этнической принадлежности.
Последнее десятилетие отмечено резко возросшим научным интересом к кетской проблеме у нас в стране и за рубежом, а также накоплением новых материалов по этнографии, языку, антропологии. Впервые было начато археологическое обследование территории современного расселения кетов. В научный оборот введены также новые материалы для изучения прошлого кетов — данные топонимики.
Видная роль здесь принадлежит крупному советскому ученому, лингвисту и археологу А. П. Дульзону. Изучением кетского языка отзанимается с конца 40-х годов. В результате многолетней полевой работы среди всех групп кетов Дульзон и руководимые им участники экспедиций собрали очень большой грамматический, лексический, словарный и текстовой материал. Это позволило Дульзону опубликовать ряд статей (1957, 1962д) и подготовить первую в науке обобщающую монографию — «Очерки по грамматике кетского языка», первая часть которой вышла в 1964 г.40
Осуществленная А. П. Дульзоном публикация кетских сказок служит главным источником для изучения кетского фольклора (1962ж, 1964а, 19646, 1966а, 19666).
Важное значение как для лингвистического, таки для историкоэтнографического изучения кетов имеет публикация А. П. Дульзоном словарных материалов по кетским наречиям из источников XVIII в. (1961а). Исторические записи автор дополняет данными современных говоров (елогуйского и курейского). Дульзоном выявлены также фонетические и морфологические особенности и сходство этих наречий (1962в).
С исчерпывающей полнотой А. П. Дульзон записал у кетов терминологию родства и свойства, результатом чего явилась специальная работа на эту тему (1959а).
Знание живого кетского языка позволило ученому воспользовться очень важным материалом — данными топонимики. Для кетов это имеет особо важное значение, так как все другие источники о далеком прошлом этого народа крайне скудны. Дульзон разработал убедительную методику этимологического анализа кетских гидронимов, которая позволила ему выявить кетские топонимы на очень широкой территории, неизвестной по письменным источникам (бассейн Томи, верховья Иртыша, Средняя Обь, Хакассия Северная Тува), а также высказать ряд интересных соображений о направлении и возможной хронологии миграций.
Большой труд в области кетского языкознания проделан за последние годы исследователем юкагирского языка Е..А. Крейновичем. Результатом многомесячной работы в течение нескольких полевых сезонов были статьи Е. А. Крейновича, где тщательно изучаются такие особенности кетского языка, как «именные классы» и «классы вещей» (выражение категории неодушевлен структура кетского глагола и т. д.) (1961, 1963а, 19636, 19Ь5). Крейнович располагает также обширным лексическим и текстовым материалом. В настоящее время он подготовил обобщающую монографию по глаголу, самому сложному и многообразному элементу кетской морфологии.
Изучением звуковой системы сымского диалекта кетского языка в последние годы занимается Г. К. Вернер (1965, 1966а— 1966в). Особый интерес к сымскому диалекту обусловлен тем, что он образует как бы переходную ступень от современного языка кетов (имбатские говоры) к исчезнувшим наречиям, а также тем, что среди его носителей, обрусевших сымских кетов, осталось лишь несколько человек, владеющих языком.
В. В. Иванов и В. Н. Топоров (1964) выступили с попыткой восстановления элементов древнего праенисейского языка и культуры предков кетов, а также выявления их связей с другими культурами.[35] Им же принадлежит разработка реконструкции кетского эпоса и мифологии методом семиотики (Иванов и Топоров, 1962а, 19626). Эти безусловно очень интересные начинания, представленные пока что в самой общей форме, требуют дальнейшего изучения.[36]
Внимание зарубежных лингвистов в последнее время особенно привлекает выявление словарных сходств языка кетов и других групп народов. Здесь следует назвать исследование К. Боуды, где, кроме грамматического очерка кетского языка, приведены словарные параллели из самодийских, финно-угорских, эвенкийского и русского языков (Bouda, 1957). К. Боуда обнаруживает также 13 родственных кетским (коттским) слов в языке нивхов
(Bouda, 1960).
Изучением древних кетско-самодийских языковых связей занимались также Л. Лигети (Ligeti, 1950), А. Йоки (Joki, 1946), П. Хайду. Последний пытается также определить место и время взаимодействия народов: Иртыш и территория к востоку и юго- востоку от него, II в. до н. э.—II в. н. э. (Hajdu, 1953).
Лингвистические материалы, и прежде всего словарные сходства, продолжают служить основой для теорий о древних генетических и историко-культурных связях кетов. Н. Коллинз видит в кетах остаток древнего тибетского населения, от которого произошли североамериканские индейцы-атабаски (Collins, 1954). О. Тайер выступил с гипотезой о родстве кетского языка с баскским и иберийско-кавказскими (Tailleur, 1957). Наконец, было высказано предположение, что язык древних гуннов был близок кетскому. Автор теории, английский ученый Е. И. Паллиблэнк, строит ее на сходстве нескольких известных из китайских источников гуннских слов с кетскими (Pulleyblank, 1963).
Из этнографических работ современных зарубежных ученых следует назвать публикацию исследователя древних промысловых верований Н.-И. Р. Папрота о медвежьем празднике у кетов (Paproth, 1962).
За последние годы резко продвинулось антропологическое обследование народа. Своеобразие внешнего облика кетов по сравнению с соседним коренным населением — большая европеоидность, сходство с американскими индейцам — неоднократно отмечалось в литературе (Кастрен, 1860; Мордвинов, 1860; Прокофьев, 1928; Финдейзен, 1929; Долгих, 1934). Такую же характеристику (американоидность в сильном смешении с монголоид- ностыо и европеоидностыо) предложил Г. ф. Дебец, обследовавший в 1941 г. 79 елогуйских кетов (1947).
Изучение народов Сибири и накопление новых данных по кетам позволило уточнить как само понятие американоидности, так и антропологическую характеристику изучаемого народа.
Первый краниологический материал (4 черепа) был получен в конце 40-х годов Д. М. Коганом и С. И. Вайнштейном.[37] Дальнейшее накопление антропологического материала относится к 60-м годам. В 1960 г. И. И. Гохман собрал краниологическую серию в 20 черепов, а также данные о распределении групп крови у елогуйских кетов по системе АВО и MN. И. И. Гохман относит кетов к уральскому антропологическому типу, хотя допускает, что их предки могли обладать иным комплексом признаков (1963). Особенности же уральского типа, возможно, сложились в течение двух-трех столетий в процессе смешения с самодийскими народами, и прежде всего с селькупами. Сопоставление кетских, селькупских и ненецких черепов обнаруживает большое сходство между ними. Следует отметить также краниологическое сходство кетов с хантами, хакасами-бельтирами (там же, стр. 110—112).
В 1965 г. Институтом этнографии АН СССР был организован отряд по антропологическому обследованию русского и коренного (прежде всего кетского) населения Енисейского и Туруханского районов Красноярского края. [38] В программу работ, помимо антропологических признаков, входило изучение целого ряда групп и факторов крови, измерение артериального давления, сбор данных по ладонным и пальцевым узорам и др. Экспедиция работала почти во всех пунктах, где имеется кетское население (за исключением пос. Серково и Мундуйского озера), и обследовала 256 человек. Собранные материалы в настоящее время находятся в процессе научной обработки. По предварительным данным, намечаются различия между северными и южными кетами. Последние образуют локальную группу, тяготеющую генетически к некоторым южносибирским народам. Северные кеты более сходны с селькупам. В 1967 г. отряд обследовал оставшиеся группы.
В 1958 г. Р. В. Николаевым было проведено первое специальное археологическое обследование (маршрутная разведка) Туруханского района. До того с указанной территории поступали лишь случайные предметы (Николаев, 1960а).
О древнем заселении Нижнего Енисея свидетельствует находка каменного скребка верхнепалеолитического типа (Сухая Тунгуска). Неолит представлен каменными орудиями со стоянок Серково, Подкаменная Тунгуска и случайными находками из г. Енисейска. Согласно Р. В. Николаеву (1960а), все эти неолитические орудия из долины Енисея свидетельствуют о связи с неолитом Прибайкалья, изученным А. П. Окладниковым (1950). Неолитическим временем Р. В. Николаев предположительно датирует и найденные фрагменты керамики (Подкаменная Тунгуска; Сургутиха). Находки эпохи бронзы — нож (Сухая Тунгуска), керамика (Серково; Сургутиха, I и II типы) — Николаев увязывает с карасукской и тагарской культурами Хакасско-Минусинского юга.
Образцы керамики с гусенично-гребенчатым орнаментом .(I тип из Сургутихи) находят широкие территориальные аналогии: от Большеземельокой тундры до Красноярска, от Оби до Ангары и Прибайкалья.[39] Очень широко и время распространения этой керамики: с конца неолита до железного века.
Носителей карасукской культуры Николаев связывает с самодийским этническим пластом, а тагарской — с кетским (19606, стр. 68). Последнее положение он развивает в специальной статье, где пытается обосновать гипотезу о динлинском происхождении тагарцев-кетов (Николаев, 1962).
Невзирая на малочисленность, эти археологические данные имеют безусловное значение для изучения как докетского периода Красноярского Севера, так и древней истории предков кетов (в частности, вопроса о связи с культурами Минусинской котловины) .
Активный интерес широкого круга исследователей смежных наук к кетской проблеме приближает то время, когда загадка кетского этногенеза будет наконец раскрыта.
Большая роль здесь принадлежит лингвистам. Обнаруженные исследователями словарные параллели кетскому языку представляют большой интерес, однако все они пока что очень немногочисленны или даже единичны. Использовать их для решения генетических вопросов можно только при условии дальнейшего накопления словарного материала и при учете типологии и грамматического строя сопоставляемых языков. Интенсивное изучение советскими учеными кетского языка позволяет надеяться, что в недалеком будущем вопрос типологической характеристики будет полностью решен. Дальнейшее накопление словарного материала, исследование кетского глагола (выявление в нем древних слов — корней) даст возможность приступить к широкому сравнительно-историческому исследованию словарного запаса кетского языка и сделает лингвистические данные одним из главных источников по этногенезу.
В скором времени в научный оборот войдут и новые антропологические материалы. Однако, чтобы разрешить вопрос о времени и происхождении антропологических особенностей современных кетов, необходимы, во-первых, достаточно полные данные по современным соседним народам, а также южносибирским группам, с которыми обнаруживаются исторические связи. Во-вторых, необходимо дальнейшее накопление раннего краниологического материала, и прежде всего с южной территории расселения кетов в прошлом (pp. Кеть, Сым, Дубчес и т. д.).
В археологическом отношении территория современного и прежнего расселения кетов остается почти неизученной. Очень важным было бы установление преемственности местных культур до собственно кетской. Выше уже говорилось о необходимости обследования Сыма, Дубчеса, Кети, окрестностей современного Енисейска, где еще 3—4 столетия назад жили кеты. Во многих местах (pp. Кеть, Сым) сохранилась память о прежнем жительстве кетов (топонимика, предания, остатки землянок), а также кетские традиции в конструкции некоторых элементов материальной культуры.
Цель настоящей работы — дать этнографическую характеристику хозяйства, культуры и быта кетов конца XIX—начала XX в., ввести в научный оборот этнографический материал, собранный за 1956—1965 гг.40
Систематическое описание важнейших сторон культуры народа представляется необходимым ввиду отсутствия обобщающей работы такого характера. Между тем этнографические данные (наряду с лингвистическими, антропологическими и археологическими) являются источником для разрешения проблемы этногенеза. С другой стороны, кеты до недавнего времени сохраняли наиболее архаичные формы производства, культуры и общественной жизни, поэтому кетские этнографические материалы могут представить интерес как в более широком, общесибирском, плане, так и в теоретическом.
Исходя из этого, публикация.новых данных по кетской этнографии является в известной степени целью настоящей работы.
При описании отдельных элементов культуры делалась попытка проследить' их историю, а также сравнить их с соответствующими материалами, полученными у других сибирских народов.
Хронологические рамки обусловлены самим материалом и в основном не выходят за пределы этнографической действительности, так что изучение наиболее ранних форм шло от бытовавших у кетов в конце XIX—начале XX в.
Не все стороны кетской культуры могут быть освещены в работе равномерно. Наиболее изученной можно считать материальную культуру, хотя для определения генезиса отдельных ее элементов необходимы археологические параллели. В более общей форме дана религиозная идеология, новый материал здесь представлен в меньшей степени, что объясняется сложностью получения сведений в этой области, а также тем, что с каждым годом остается все меньше лиц, которые могли бы объяснить значение тех или иных верований, обрядов. Вопросы социальной истории рассматриваются лишь в самой общей форме.
В работе преобладают материалы, относящиеся к дореволюционному прошлому. В заключительной части основное внимание уделяется начальному этапу социалистического переустройства, периоду, ставшему уже историей.
Кроме опубликованной научной литературы, полевых материалов, при написании работы были использованы музейные и архивные данные.[40]
КЕТЫ В КОНЦЕ XIX—НАЧАЛЕ XX в.
КРАТКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ
В конце XVI в. восточным пределом присоединенной к Московскому государству Сибирской земли был бассейн Оби. Новый этап в продвижении русских на восток — освоение Енисея и прилежащих к нему территорий — относится уже к началу XVII в. Путей продвижения было несколько, и они отмечены появлением опорных пунктов — острогов.
Первый таким пунктом был г. Мангазея, выстроенный в 1601 г. в низовьях р. Таза. Оттуда русские служилые люди по речным протокам и волокам достигли р. Турухана, в устье которого в 1604 г. образовали Туруханское зимовье, и вышли на Енисей. Другой путь с Оби проходил по р. Кети, далее волоком до рек Каса или Кеми, впадающих в Енисей. Опорными пунктами здесь были остроги Кетский (1602—1605 гг., верховья Кети), Маковский (1618 г., в начале перехода с Кети на Кас, совр. село Маковское) и, наконец, Енисейский (1619 г., совр. г. Енисейск). Кроме того, отряды русских казаков переправлялись волоком с р. Тыма на Сым, с Ваха на Елогуй и т. д.[41]
В числе других народов, предков современного коренного населения Енисейского Севера (энцев, нганасанов, эвенков), русские встретили и кетов, которых они называли остяками.
Одновременно с северными районами происходило освоение более южных территорий, заселенных многочисленными тюрко-язычными, самодийскоязычными и кетоязычными племенами и группами. Продвижение там шло из Кетского острога к Енисейскому и затем вверх по Енисею. В устье р. Качи в 1628 г. для сбора ясака с коренного населения и для защиты русских владе- ни! от нападения енисейских киргизов был возведен острог Красноярский.
Основная масса предков современных кетов вошла в состав Мангазейского уезда. Территория его к середине XVII в. на юге охватывала бассейн Енисея от р. Дубчеса, на востоке — бассейны Подкаменной и Нижней Тунгусок, а на севере — бассейны Пясины, Таймыра и Хатанги. Западная граница проходила по водоразделу Таза и Пура.[42]
Кеты, как и все коренное население, были обложены ясаком, поставками пушнины. Для сбора ясака служилые люди разъезжались по ясачным зимовьям, к которым приписывалось податное население. Предки современных кетов в пределах Мангазейского уезда в XVII в. числились в Инбатском (совр. Верхне-Имбатское; упоминается в 1607 г.) и Закаменном зимовьях (по предположению Б. О. Долгих, последнее находилось близ устья р. Дубчеса; известно с 1626 г.). Позднее Закаменное зимовье было перенесено выше устья Подкаменной Тунгуски и стало называться Подкаменным или Шайхннским.[43]
Западными соседями кетов в то время являлись селькупы и ханты (бассейн Ваха), северными — предки тундровых и лесных знцев (бассейн Таза и Турухана, долина Енисея), северо-западными (бассейн Пура) — ненцы, восточными — эвенки. В середине XVII в. в результате отхода эицев к северу верховья Таза были заняты селькупами (из Сургутского уезда), во второй половине XVII в. они уже продвинулись по Тазу и вышли на р. Турухан, а затем на Верхнюю и Нижнюю Баиху, где образовали впоследствии Баишенскую волость.[44] В середине XVII в. в состав Мангазейского уезда вошли ненцы.
Кеты, платившие ясак в Инбатском зимовье (инбатские кеты), были записаны русскими под тремя названиями: инбаки, земгааки и богденцы. Инбаки занимали бассейн Елогуя и побережье Енисея в районе Инбатского зимовья. Это была, по-видимому, самая северная компактная кетская группа XVII в. Выше по Енйсею, в районе устья его правого притока Бахты и в низовьях этой реки, расселялись богденцы. Самой южной группой, приписанной к Инбатскому зимовью, были земшакн, жившие в низовьях и районе устья Подкаменной Тунгуски. Всего в этих трех группах, по данным Б. О. Долгих, насчитывалось до 720 человек, но эпидемия оспы (1623 г.) привела к сокращению их численности до 480 человек (Долгих, 1960, стр. 144).
Источники второй половины XVII в. (1681) среди инбаков выделяют уже следующие подразделения: собственно Инбатский род, Хонигетский, Булванский и Хентянский. Богденцы сохраняют свое название без изменения, а земшаки именуются Зашатским родом.[45]
В конце XVIII в. известно несколько территориальных групп инбатских кетов, свидетельствующих о их постепенном продвижении вниз по Енисею (с юга на север): шайхинские, бахтинские, елогуйские, кангатовские, пиганские, нижне-инбатские, черноостровские и «остяки сургутской породы» (вероятно, среди них были селькупы).0 Последние три группы поселились на территории, занятой в XVII в. вицами (там же, стр. 145).
В результате перемещения происходило смешение состава отдельных групп. Так, выходцы с низовьев Подкаменной Тунгуски (земшаки) составили основу нижнеинбатских кетов, они же вошли в состав кангатовской группы, где, кроме них, были потомки инбаков XVII в.; последние в основном образовали в XVIII в. группу елогуйских кетов. Потомки бокденцев и земшаков XVII в. в XVIII в. составили группу бахтинцев. Наоборот, часть инбаков в конце XVIII в. переселилась в более южные районы и оказалась приписанной к шайкинцам, предками которых являлись земшаки XVII в. В эту же группу вошли частично и кеты, в XVII в. числившиеся в Закаменном зимовье (там же).
Кетское население, платившее ясак в Закаменном зимовье Мангазейского уезда, объединялось русскими под общим названием -«закаменные остяки».[46] Они и занимали бассейн Дубчеса, большую часть бассейна Сыма (кроме верхнего течения). Среди этой группы, •согласно документам XVII в., выделяются роды Бискиев (Боксиев), Илипчеев, Бунгулев. Кроме того, там же иногда платили ясак сымско-касские кеты Енисейского уезда дюканы.[47] В XVIII в. выходцы из этой группы, называвшиеся «вороговскими», продвинулись в низовья р. Дубчеса.[48]
Численность «закаменных остяков» (700 чел. в 1628 г.) резко сократилась к началу XVIII в. (до 40 чел.). Особенно резкое сокращение наблюдалось в 1627—1628 гг., а также в период с 1654 по 1682 г. Главной причиной были, очевидно, эпидемии (там же,
стр. 147-148).[49]
Известно также, что часть «закаменных кетов» спустилась по Енисею в пределы инбатской группы и вошла плательщиком в соседние Енисейский, Сургутский и Нарымский уезды, слилась в бассейне Таза с тымско-караконскими селькупами (Долгих, I960, стр. 147). На опустевшей территории в бассейне Сыма, Каса, отчасти и Дубчеса поселились эвенки, перешедшие сюда с правобережья Енисея (Василевич, 1931, стр. 134).
За пределами Мангазейского уезда кеты XVII в. платили ясак в Енисейском уезде. Здесь ясачные зимовья отсутствовали, податное население было включено в так называемые окладные ясачные волости.[50] В Енисейском уезде числилось несколько кетских волостей. Сымско-Касскую волость (до 1623 г. существовали раздельно Сымская и Касская волости) составляли кеты-дюканы, живпше в низовьях Сыма и Каса и на побережье Енисея, в районе их устья (как уже говорилось, предки кетов Сымско- Касской волости XIX в.).[51]
Перечисленные группы Мангазейского и Енисейского уездов и охватывают то население XVII в., в котором можно видеть непосредственных предков современных кетов. Остальные кето-язычные группы того времени, чьи выходцы несомненно находились в составе упомянутых выше предков данной народности, в течение последующего времени вошли в состав других народов и племен и перестали существовать самостоятельно.[52]
Южнее кетов-дюканов, в районе Енисейского острога, жили так называемые кузнецкие кеты, а у слияния Ангары и Енисея — близкие им кипанцы (кинильцы), составившие в 1623—1628 гг. единую Кузнецкую волость.[53] В том же Енисейском уезде платили ясак кунгопцы и кадцы (Долгих, 1960, стр. 186—189), кетоязыч- ное население Натско-Пумпокольской волости, расположенной в верховьях Кети. В верховьях Кети и истоках Кеми значились три очень малочисленные волости (роды или большие семьи): Ямышская, Макуцкая и Кемских вершин. Население среднего и нижнего течения Кети XVIII в. было селькупоязычным, но встречались фамилии и кетского происхождения, например Коргет Кизин (там же, стр. 92).[54] Большинство кетоязычного населения верхней Кети забыло свой язык и перешло на селькупский к середине XIX в. Однако какая-то группа с Кета перешла на Енисей и слилась с сымскими кетами (об этом говорят предания и этноним Тымдыгет, где там — название Кети, гет — «человек»).
Среди множества разноязыких родо-племенных групп и народностей, встретившихся русским в бассейне Среднего Енисея, кеты известны под названием аринов, коттов, асанов, ястынцев, буклинцев (байкотовцев), тинцев, кайдинцев и т. д.[55] Кетоязычность всех этих групп была установлена учеными-путешественниками XVIII в. (Д. Г. Мессершмидт, П. И. Страленберг, Г. Ф. Миллер, П.-С. Даллас, И. Г. Георги) и подтверждена в середине XIX в. исследованиями М. А. Кастрена. Однако уже исторические документы первой половины XVII в. отражают наличие языковой общности, родственных связей между отдельными группами. Об этом свидетельствуют материалы, выявленные и опубликованные Л. П. Потаповым и Б. О. Долгих: использование русскими аринов в качестве переводчиков при походе к коттам, бегство кузнецких кетов от эвенков к аринам под Красноярск, родственные отношения между кетоязычными группами верхней Кети и енисейскими аринами и т. д. (Потапов, 1957, стр. 74, 80; Долгих, 1960, стр. 99).
Эта общность сохранялась к XVII в., несмотря на чрезвычайную раздробленность отдельных кетских групп, вызванную сложной политической ситуацией, сложившейся здесь. Большинство южных кетов к приходу русских находилось в долголетней политической и экономической зависимости от енисейских киргизов и других тюрко- и монголоязычных соседей. Исторические документы свидетельствуют о значительных перемещениях кетов вместе с тюрко- и самодийскоязычными группами, участии их в общих военных действиях и т. д. Длительная совместная историческая жизнь закрепляла политические отношения слиянием языка и культуры. Все это вело к растворению малочисленных кетских групп в иноязычной среде, и прежде всего тюркской (Потапов, 1957).
Указанные процессы уже имели место к моменту появления русских, о чем говорит, в частности, то обстоятельство, что одни из кетоязычных групп в документах XVII в. именовались «остяцкими волостями», а другие — «татарскими улусами» (то и другое в значении окладной ясачной единицы).
Исследователи XVIII в. зафиксировали завершение процессов языкового и культурного слияния кетов с соседним населением. При Г. Ф. Миллере и И. Г. Гмелине (30-е годы XVIII в.) арины не отличались от тюркоязычных качинцев, свой язык в то время помнили лишь некоторые старики. Асаны к этому времени почти полностью растворились среди эвенков и русского крестьянства.[56] Байкотовцы (буклинцы, буктинцы) еще говорили по-коттски, но уже к XVIII в. И. Г. Георги отмечал, что буктинцы не отличаются от качинцев, а котты, как и кетоязычные яринцы, сблизились с русским крестьянством и теми же качин- цами. Котты дольше других, до второй половины XVIII в., сохраняли свой язык, но в середине XIX в. М. А. Кастрен встретил лишь 5 человек, говоривших по-коттски.
Кетские элементы приняли участие в формировании хакасов, северных алтайцев, шорцев, тувинцев, о чем свидетельствует существование у них этнонимов (в основном родовых) кетского происхождения. (Потапов, 1953, стр. 155, 1957, стр. 180, 216, Долгих, I960, стр. 236; Вайнштейн, 1958, стр. 92—93, 19Ы, стр. 22).
Изучение этих материалов представляет большой самостоятельный интерес. Здесь же хотелось отметить, что некоторые названия южных кетов, восходящие к родовым самоназваниям, обнаруживают сходство с родовыми этнонимами северных кетов. Так, например, название «буклинцы» (бохтинцы и особенно Вик-TjiH П.-С. Палласа), возможно, аналогично наименованию Боедец (богденцы) северных кетов.[57]
Буклинцы (бохтинцы), по-видимому, представляли собой родовые группы, входившие в состав и коттов, и аринов; еще при Миллере буклинцы говорили по-коттски. Б охтинская волость была известна как соседняя асанам (коттам) [58] и неоднократно числилась в составе Аринской земли.
Название Улеготского улуса коттов XVII—XVIII вв. можно сравнить с родовым этнонимом Ул’гыт северных кетов.[59]
Коттское название аринов — Тпаппа'чеен (Дульзон, 1961а, стр. 158) — сопоставимо с Ka-deai] (мн. ч.), Kanas-ket (ед. ч.), записанным М. А. Кастреном у северных кетов в значении «енисейские остяки» (Castren, 1858, стр. 166). В том и другом случае, очевидно, имеет место не самоназвание, а родовой этноним, сходный с Дэн’тан северных кетов.[60]
Наличие в составе северных и южных кетов одних и тех же родовых этнонимов является еще одним доказательством их единства.
Обратимся, однако, снова к Мангазейскому уезду, коренное население которого (в том числе и предки современных кетов) в 30-х годах XVII в. было окончательно присоединено к России.
В присоединении и хозяйственном освоении новых районов основную роль сыграло проникновение сюда русского населения (главным образом из Поморья).[61] На первом этапе этот процесс носил характер стихийного промыслового предпринимательства, но уже с 1640 г. большинство жителей — переселенцы.28 Рассе- леяие происходило в соответствии с хозяйственным укладом последних и природными условиями их жительства. В северных районах края, в зонах тундры и тайги, обосновались выходцы из северных районов Поморья. И здесь они продолжали вести промысловое хозяйство, основными отраслями которого являлись охота и рыболовство. Наоборот, сельскохозяйственное население Енисейского края (территория к югу от Енисейска) составили уроженцы центральных областей русского Поморья. В районах, где складывалось земледельческое хозяйство, процесс образования русского оседлого населения протекал быстрее, чем в северных, промысловых, районах, где не возникало и крупных населенных пунктов. На всем протяжении современного Туруханского района на расстоянии 20—30 км друг от друга были образованы почтовые станции (станки), состоящие первоначально из одного-двух домов. Постепенно вокруг них селилось русское промысловое население, но до конца XIX в., за исключением нескольких деревень (Ворогово, Верхне-Имбатское), населенные пункты были очень малочисленны.24
Одновременно со служилыми и промышленными людьми в населенных пунктах появлялись торговцы. Енисейские и мангазей- ские купцы снабжали кетов и других коренных жителей медными котлами, топорами, тканями и готовой одеждой. С конца XVII в. снабжение северных промысловых районов почти целиком шло из более южных областей края.
Торювые и обменные отношения стимулировали развитие тех отраслей хозяйства коренного населения, которые стали товарными, и прежде всего пушного промысла. Кеты научились у русских пользоваться новыми ловушками, постепенно происходило внедрение огнестрельного оружия. Однако эти процессы протекали крайне медленно в силу особо низкого экономического уровня народа (даже по сравнению с соседним коренным населением — эвенками, ненцами и т. д.). Одной из причин такого положения могло быть и то, что до конца XVIII в. главное значение на рынке имел соболь, распространенный преимущественно на территории эвенков (бассейны Подкаменной и Нижней Тунгусок). Добываемая кетами белка и другие мелкие пушные животные были очень дешевы.[62]
Часть добытой пушнины кеты сдавали в качестве ясачной повинности, другую отдавали «торгующим» в обмен на продукты, боеприпасы и прочие товары.[63] Выплата ясака до начала XX в. оставалась натуральной. В торговле у кетов также обменные отношения преобладали над денежными до самого начала социалистического переустройства.
Отрезанный от центральных районов Туруханский край, глухая провинция, место ссылки, где не только среди коренного, но и основной массы русского населения царили бедность, болезни, невежество, являлся прекрасной ареной для произвола торгового капитала. Вся административная и судебная власть в крае была сосредоточена в руках пристава, на станках заправляли торговцы и смотрители казенных хлебозапасных магазинов.
И более других жителей края страдали кеты. Все побывавшие в конце XIX—начале XX в. на Туруханском Севере отмечали их ужасающую нищету, обездоленность и вымирание.
Административно кеты с XVIII в. объединялись в волости (управы), возглавлявшиеся старшиной («князцом»).[64]’ В официальных документах и научной литературе конца XIX—начала XVIII в. волость (управа) обычно называлась родом, а глава ее — родовым старостой, хотя каждая из волостей объединяла представителей разных экзогамных родов и родовых групп (Латкин, 1892, стр. 130; Еленев, 1893, стр. 75; Тугаринов, 1927, стр. 2).
Старшину волости (куй, кий) выбирали раз в три года на общих сходках (сугланах); последние обычно приурочивались к весенним и осенним ярмаркам. Однако выборность была чисто формальой. Как правило, кандидатуры назначались русской администрацией; главное условие — знание русского языка. Основной обязанностью избранника был сбор ясачных податей и долгов «в казну» за взятые из хлебозапасных магазинов продукты и боеприпасы.[65] В случае невыплаты долг раскладывается на всех членов волости по принципу круговой поруки.
Старшине предписывалось и осуществление некоторых судебных функций (например, наказание за неуважение к старикам, разрешение территориальных споров). При решении этих и некоторых других внутренних вопросов старшина опирался на так называемый родовой совет, который составляли главы отдельных семей и семейно-родовых групп.
На сходках также выбирали людей для отправки пушнины в Енисейск и для доставки товаров в запасные магазины.[66]
Таким образом, волостное управление, являвшееся искусственно созданной административной единицей, несло в себе некоторые черты родовых отношений- Этому способствовал тот факт, что волость была административным выражением реально существовавшей территориальной группы, значительная часть населения которой связана кровным родством и родовыми отношениями.
Вопросы общественного устройства (и прежде всего связанные с проблемой рода у кетов) в настоящей работе затронуты лишь попутно.[67] Однако, в связи с тем что многие черты родовой организации проявляются при рассмотрении некоторых социально-экономических сторон жизни народа (отношений производства и распределения, пользования угодьями и орудиями труда, наследования и т. д.), семейных отношений и особенно идеологии, представляется необходимым здесь предпослать некоторые самые общие сведения по данному вопросу.
Все кетское население в конце XIX—начале XX в. жило семьями, большими (до 40 чел.) и малыми (3—7 чел.).[68] Кеты считают, что их фамилии происходят от имен (ирозвищ) предков, например: Лама — Лямич, Имла — Имляковы, Коуэт — Когоновы, Баллна — Балнины (Балдины) и т. д. Некоторые фамилии были топонимического характера и отражали прежнее расселение группы: Кетских (кетск. Тымдец — «люди с Кети»), Фамилия могла отражать и родовое самоназвание (от родового этнонима Ул’гыт, Ол’гыт, по-видимому, произошла фамилия Уленевы, Олоновы).
Несколько больших и малых семей, связанных кровным родством по отцовской линии, составляло родовую группу (патронимию). Члены такой патронимии могли жить вместе и разбросанно, иногда они входили в разные волости.[69] Члены родственных семей, живших в пределах одной территории (волости), были связаны постоянно общей производственной жизнью, отношениями коллективизма и взаимопомощи. Мужчины одного поко пения называли друг друга бисебо - «брат» (звательная форма), а все вместе они объединялись под названием бис нимдец «бдатья»* Так же именовали родственников, живших за пределами famot территории. С последними связывало чувство кровного родства экономические же отношения проявлялись лишь в периодических подарках и длительном пребывании у них в гостях (угодья при этом использовались совместно), но эти отношения га были постоянными, они могли прерываться на много лет или отсутствовали составлявшие кетское население Подкаменнотунгусской, Верхне-Инбатской, Нижне-Инбатскои и Карской волостей, входили в одно из двух экзогамных объединении (;кус’хууотпыл'): Боедэ]гет (Боцдэдец) и Ьэн тан (Ьэн д j) или в одно из подразделений этих объединении. Кониц^под газпеление Бокдэ1гет) и Ол’гыт (подразделение п,эн тан). оти ShL ш „окумен™, XVII ». . качестве названия отдельных кетских групп (см. выше). Этнонимы К,ониц и О л гыт ГК № XIX—-начале XX в. были более распространены среди северных групп (Нижне-Инбатская и Карасинская во составе самой южной волости (Сымско-Касскои) с конца XVIII в. прослеживаются родовые этнонимы Кэнденг и Ульденг, видимо, однозначные К,эн’тан и У л дец, (Ул_гыт) се верных групп ^сонца XIX в. (Долгих, 1950 стр. 95 Оэтой, в частности, свидетельствует и отмеченное Б. О Долгих обстоя тельство, что сымские Кэнденг не заключали браков с инбат- скими Кэнтаденг. Цэн’тан и Ул’дец, как уже говорилось, составляли одно экзогамное подразделение. По-видимому, на Сыму прежде жили и представители другой экзогамной половины: на это указывает самоназвание патронимии Бунеевых (род Бок тгет или Цониц) - Сымден (сымские люди). Самостоятельные экзогамные группы составляли, вероятно, кеты, пришедшие с Кети, по фамилии Кетских (Тымдыдек;),[70] а также Имляковы,
Савенковы — ассимилированные кетами селькупы. Территориальное название этой группы, видимо, Хайбаден.
Таким образом, в составе каждой территориальной группы были представители обеих экзогамных половин.[71] Общее экзогамное самоназвание являлось для них свидетельством одного происхождения и признаком невозможности брачных отношении. Оно давало право на совместное пользование промысловыми угодьями и коллективными ловушками (например, котцами). Но осуществлялось это право в конце XIX—начале XX в. практически только внутри каждой отдельной территориальном групп . Значительно более ярко представление об общности происхождения всех членов данного экзогамного подразделения отражалось в идеологической сфере. Территориальное различие тут не имело значения. Все К,эн’тан, равно как и Боадэ]гет (независимо от того, жили ли они на Подкаменной Тунгуске или Куренке), зн:али.своих легендарных шаманов; их связывала вера в общих семейных покровителей (культы огня и алэлов) и предков, а также запрет ном союзе с семьями противоположного рамного ния, с которыми ее объединяли отношения свойства и по производственные связи.» Количество соседящих на стоибище семей регулировалось характером производственной деятельности в тот или иной промысловый сезон.
Курейские Пешкины жили в постоянном соседстве с Ламбиными. Среди курейских кетов исключение составляла более обособленная группа Серковых (Ол’гыт). Они помнили свою принадлежность к Дэн’тан, но кровными родственниками считали только Серковых. Эта группа представляла собой разросшуюся семью, которая в условиях территориальной изоляции приняла характер самостоятельного рода. Тому способствовала и определенная хозяйственная обособленность Серковых — относительно большое для кетов количество оленей, требовавшее специальных кочевок.
Таким образом, в конце XIX—начале XX в. главной сферой проявления прежних родовых отношений оставались родовая солидарность и религиозные верования. Постоянные социально-экономические и производственные связи между сородичами осуществлялись почти исключительно в пределах каждой отдельной территориальной группы. Но и здесь родовые отношения тесно переплетались с отношениями соседскими, территориальными.
Е.А. Алексеенко
Из монографии «Кеты. Историко-этнографические очерки», 1967
[1] Центром пакулинской группы недавно стал приенисейский пос. Вакланиха (вместо пос. Пакулихи), но основными угодьями остается бассейн р. Пакулихи.
[2] Эти же основные группы были зарегистрированы переписью 1897 г. (Патканов, 1912, стр. 107—108).
[3] При переписи 1959 г. небольшая группа кетских (р. Кеть, село Маковское) и сымских (р. Сым, пос. Сым) селькупов была ошибочно записана «кетами». Ошибка произошла от того, что этноним селькупа (самоназвание северной группы) не привился среди южной группы этой народности, местные же самоназвания были забыты, и до 1959 г. селькупы назывались «остяками». А так как старое название кетов было «остяки», селькупов записали «кетами».
[4] В Турухаиском районе до настоящего времени употребляется неправильное название народа — кето (звательная форма от слова кет). Одно время это название вошло и в литературу (Финдейзен, 1929).
[6] Необходимо подчеркнуть, что этнонимы такого рода представляют собой название одной группы другой и, как правило, не являются самоназванием. Это обстоятельство надо иметь в виду при анализе этнонимов, известных из ранних источников, и выявлении родовых самоназваний.
[7] Селькупы называли кетов конак. Возможно, этот этноним происходит от родового самоназвания кетов Johhij. Представители рода онш были непосредственными соседями северных (баишенских и туруханских) селькупов. Б. О. Долгих (устное сообщение) предполагает, что это название может быть связано о селькупскиш кашне — «берег» (ср. наименование части кетов — «береговые»). В источниках XVIII в. этноним кдннщйннг записан в качестве самоназвания кетов (Дульзон, 1961а, стр. 176).
[8] Ср. с легендарными тыстадг, нападавшими на кетов (Анучин, 1914, стр. 4). Общим названием остяков у енисейских эвенков было дяндри (по-ви- димому, от кетского дец — «люди»), но отдельные группы имели и самостоятельные наименования: дюкун, дюкундри (выдра) — сымские кеты; нюмнякан, нумнякиль (гуси) — елогуйские; кетпан, кеткар —• выходцы с Кети (Василевич, 1931, стр. 134; Долгих, 1950, стр. 92).
[9] Ср. с враждебным кетам племенем — килики (Анучин, 1914, стр. 4).
[10] Ненцы называли енисейских кетов 'енся’хаби в отличие от тазовских
селькупов (тасу'хаби) и обских угров (хаби). Термин хаби имел также самостоятельное значение — «раб», «невольник», «зависимый» (Хомич, 1966, стр. 23). Общность названия для разноязычных народов свидетельствует, видимо, об одинаковых исторических судьбах (преимущественном подчинении их предкам современных ненцев при военных столкновениях); ненцами, по-видимому, была подмечена и определенная культурная общность этих народов (вспомним также общее русское название — остяки — для хантов, селькупов и кетов), вызванная историческими связями и сходными условиями жизни.
[11] О народе лацаj кетам было известно, что они живут на Язевой речке (сельск. лаца]кы), что волосы у них светлые и что женщины у них прежде закрывали лицо платком.
[12] Еще недавно язык кетов, равно как и кетоязычных коттов, асанов, аринов (см. ниже), относили к западной группе палеоазиатских языков (Объяснительная записка, 1929). Однако такая классификация была чисто условной, так как никаких типологических сходств языки палеоазиатские и кетский
[16] См.: Воробьев, 1964, стр. 198—222.
18 В 1750 г. вышел первый том «Описания Сибирского царства» Миллера. Первый и второй тома «Истории Сибири» были опубликованы в 1937 и 1941 гг. Рукописные материалы его «портфелей» постоянно привлекают внимание историков, а продолжающаяся публикация делает их достояние» широкого круга исследователей (Потапов, 1957; Долгих, 1960а).
[18] О значении материалов Г. Ф. Миллера для кетского языкознания - см.: Вдовин, 1954; Дульзон, 19646.
[19] Рукописные путевые заметки ученого, сделанные им во время переезда из Томска в Красноярск, частично приведены в книге Л. П. Потапова (1957),.
[20] Есть, однако, основание предполагать, что предание А. Степанову было рассказано селькупским старшиной, о чем свидетельствует селькупский компонент куб (куп — Е. А.) — «человек» в этнониме Тшвотшибыкубы мн. ч.).
[21] См. также: Вдовин, 1954, стр. 95—97; Дульзон, .19646, стр. 4.
[22] См. также указанные ниже сочинения Г. Рамстедта, К. Доннера и т, д.
//
Трижды, в 1894, 1895 и 1898 гг., через весь Туруханский край проплыл на лодке географ В. С. Передольскии. Поездки были организованы на его личные средства. Передольскому принадлежат беллетристические очерки о быте кетов (1908). В печатных и публичных выступлениях Передольскии пытался обратить внимание на крайне тяжелое положение этого народа, его вымирание. Он организовал судебные процессы против наиболее зверствовавших в крае торговцев, добился через губернатора выделения хлеба из запасных магазинов нескольким семьям. Однако Передольский понимал, что в условиях существующего режима все эти временные меры не могли ничего изменить.
[24] Фонограммы, не изученные до настоящего времени, хранятся в фонограммархиве АН СССР. См. также: Вдовин, 1954, стр. 148, 164; Дульзон, 19646, стр. 4.
[25] См. также: Дульзон, 19646, стр. 4.
[26] Материалы Доннера опубликованы в основном посмертно А. И. Йоки. Последние публикации осуществлены в недавнее время (Donner, 1955, 1958). См. также: Натр, 1960.
[27] О роли К. Доннера в истории кетского языкознания см.: Дульзон, 49646, стр. 5.
81 В составе экспедиции работали также этнограф М. А. Дмитриев, антрополог Ф. Ф. Душ и художник Д. И. Каратанов.
[29] См. также: Jakobson, Htittl-Worth, Beebe, 1957.
[30] Рукопись работы хранится в архиве ИЭ (Ленинград).
[31] Архив ИЭ, ф. 2, дневник 1938 г. (весна—лето).
[32] См. о них: Дульзон, 19646, стр. 7. О дальнейших исследования!! К. Еоуды см. ниже
[33] В составе студенческого отряда, руководимого В. О Долгих в 1448 г работали также Д. М. Коган и Н. Ё Овсянникова рукопись очерка хранится в архиве ИЭ АН СССР (Москва).
[35] Оба автора работали в Туруханском районе летом 1962 г. в составе экспедиции но лингвистическому и этнографическому изучению кетов, организованной Институтом славяноведения АН СССР.
[36] В настоящее время участники экспедиции подготовили сборник, посвященный лингвистическим вопросам кетского этногенеза.
[37] Опубликован В. П. Алексеевым (1955).
[38] В составе отряда работали антропологи Ю. Д. Беневоленская, И- И. Гохман, Г. М. Давыдова, В. К. Жомова, препаратор В. И. Гохман; фотограф В. И. Платонов.
[39] Р. В. Николаев (1963а, стр. 130) отмечает, что, по мнению А. П. Окладникова (1957, стр. 54), территория распространения этой керамики совпадает с территорией расселения предков финно-угров (в частности, само- дийцев). О культурных связях между обским и енисейским населением в I в. до н. э. и начале н. э. свидетельствует очень интересное ажурное медное изображение дося, полученное С. И. Вайнштейном у местного населения пос. Суломай (19516, рис. 2, стр. 5—6). Оно однотипно характерным кулайским находкам Среднего Лриобья (Мягков, 1927, 1929; Ураев,
[40] МАЭ и ГМЭ (Ленинград), ККМ, ГАКК, ЕГА. Иллюстративный материал (фото), не отмеченный ссылками, собран участниками Туруханского отрада и хранится в МАЭ; рисунки и чертежи выполнены А. И. Крыловым, Т. Л. Юзепчук, К. Б. Харитоновой, Л. Л. Левизи, В. А. Быковым.
[41] Сведения по истории освоения Енисейского края см.: Фишер, 1774; Пестов, 1833; Третьяков, 1869; Латкин, 1892; Чудновский, 1885; Будянкий, 1893; Тарасенков, 1930; Потапов, 1957; Долгих, 1960; Сериков, 1962.
[42] В конце XIX—начале XX в. территория бывшего Мангазейского уезда (уезд еще в XVIII в. даже после перенесения в 1668 г. его центра на место Туруханского зимовья по старой памяти назывался Мангазейским) обычно именовалась Туруханским краем. Административно Туруханский край входил в Енисейскую губернию. В начале XX в. центром края стало село Монастырское (на месте слияния Нижней Тунгуски и Енисея), переименованное в Туруханск (официально его называли Ново-Туруханском в отличие от прежнего центра, который с этих пор зовется Старо-Туруханском). В основных своих границах территория бывшего Мангазейского уезда просуществовала до 1930 г., когда уже от Туруханского района Красноярского края отделились Таймырский и Эвенкийский национальные округа: В 40-х годах долина р. Таза была включена в состав Тюменской области.
8 Приводимые здесь и ниже данные почерпнуты из: Долгих, 1950, 1960.
[44] Ваишенские селькупы были связаны с кетами постоянными соседскими и взаимобрачными отношениями, что было отмечено еще в середине. XIX в. Кастреном, а затем и другими исследователями.
5 Б. О. Долгих считает инбаков, богденцев и земшаков XVII в. племенной группировкой (1950, стр. 87; 1960, стр. 182), что подтверждается также общим для них (имбатским) диалектом (Кастрен, 1860; Дульзон, 19646). Согласно Б. О. Долгих, инбаки составляли одну экзогамную половину, а земшаки и богденцы — другую. Название рода Хентянскии прослеживается в современном родовом этнониме К, эн’таи (см. стр. настоящей работы). Потомками Вулванского рода XVIII в. были, видимо, фамилии Булэпэнгит (Тыгановы; Долгих, 1934), Буленгит (Корсаков, 1941, стр. 108). Этноним* богденцы восходит к родовому _ самоназванию Бокдэдеч, сохранившемуся до наших дней. Земшаками Х\Н в., повидимому, назывались предки будущего рода К,онш5, выделившегося из Бок;- дэ]гет.
[45] Потомками этих кетов явились основные территориальные группы и образованные в соответствии с ними волости (управы), существовавшие до начала XX в: Подкаменнотунгусская, Верхне-Инбатская, Нижне-Ин-
[46] Часть их платила ясак в Сургутском уезде (Долгих, 1960, стр. 145, 149).
[47] Б. О. Долгих «закаменных остяков» считает племенной группой наряду с инбатскими и сымско-касскими дюканами (1950, стр. 87; 1960, стр. 148, 149), а их наименованием — Кайвоядын, восходящее к Xaiea^-Ket (ед. ч.) М. А. Кастрена (Долгих, 1958, стр. 171). Этноним Xaj6ai|, Xaj6aip;ei5 сохраняется до наших дней. В нереводе он означает «люди гористой (xaj, i}aj — «яр») земли». Так, в частпости, называют кетов Имляковых, Савенковых, но это пе их самоназвание. Возможно, данный термин объединял территориальную группу кетов и селькупов, живших на р. Дубчесе.
[48] Потомки этих кетов в XVIII—XIX вв. входили в Сымско-Касскую волость Енисейского уезда, а в настоящее время живут в поселках Ярцево (Енисейский район) и Ворогово (Туруханский район). Северные кеты выделяют их под особым названием юги (дюгунъ). Сымские эвенки (их предки поселились на Сыму после кетов) называют их дюкун, дюкундри (общее название для кетов у эвенков дяндри). По-видимому, этноним юг, юги (ёхонъ, дюгунъ, дюканы) происходит от племенного самоназвания носителей сымского диалекта кетского языка.
[49] Сымские эвенки до наших дней сохранили воспоминание о страшном море среди кетов, когда в землянках не оставалось ни одного живого, а лодки, на которых пытались спастись люди, выплывали с притоков на Енисей никем не управляемые, полные трупов.
[50] Очень важным для изучения общественного строя кетов в прошлом является раскрытие содержания того или иного названия кетских волостей и других этнонимов, известных из ранних источников. Они давались по месту жительства группы, имени ее главы, самоназванию или названию ее соседним населением и т. д. За этими терминами могли стоять родо-племенные, территориальные и семейные группы, точное определение которых возможно только в каждом отдельном случае. Большое место изучению этих вопросов уделяли Б. О. Долгих (1950, 1960) и Л. П. Потапов (1957), однако здесь еще требуется дальнейшее специальное исследование.
[51] Небольшая группа кетов с верховьев Сыма платила ясак в Сургутском уезде. Среди этой группы был, например, Лефиякет Даншян (Долгах, 1960, стр. 86). Возможно, его потомками явились кеты Лешшшвы, числившиеся в составе Сымско-Касской волости с конца XVIII до конца XIX в. ГАКК, ф. 198, on. I, д. 2; ф. 427, on. I, д. 1, л. 18; ф. 725, on. I, Д. 2). Известен также кет Ловенк Тапаев среди кузнецких кетов (Долгих, labu, стр. 188). Часть верхнесымских кетов, по-видимому, ушла на Таз, где слилась с селькупами, о чем, как было отмечено Б. О. Долгих, свидетельствует селькупская фамилия кетского происхождения: Дедегит (там же, стр. оо). В составе Тымской волости Сургутского уезда еще в 1828 г. числился остяк Молгетов (ГАКК, ф. 182, on. I, д. 19, л. 1).
[52] Изучение материалов, относящихся к этим некогда кетоязычным группам, представляет огромный интерес как для выявления ранних этнических процессов, так и непосредственно для кетского этногенеза и должно стать темой специальных исследований. В рамках настоящей работы сведения о них приводятся лишь в сравнительном плане.
[53] Возможно, выходцами из кипанцев были кеты Чипкан (Чипкановы), встреченные Кастреном среди сымской группы (Долгих, 1950, стр. 95).
[54] Следы кетского влияния обнаруживаются в некоторых элементах материальной культуры современного русского населения села Маковского (в окрестностях бывшего острога, по историческим документам, жили кунгопцы; Потапов, 1957, стр. 74; Долгих, 1960, стр. 188): у них до сих пор бытуют ручные нарты характерной кетской конструкции, а также шалаши из гнутых прутьев. Дорусское население Кети старожилы называют «чудью» и связывают с ним топонимику (совр. Пировский район), старые захоронения (Тарховский бор) и остатки землянок. Сохраняются легенды, что чудь, не желая подчиниться русским (в других вариантах — татарам), подрубала опорпые столбы своих землянок и оказывалась заживо погребенной. То же самое рассказывают в Сухобузимском районе близ Красноярска (территория прежнего расселения кетоязычных аринов). Там с чудью связывают многочисленные большие курганы (вероятно, татарские), принимая их за засыпанные жилища. Основой для легенд, возможно, послужили особенности захоронения у тагарцев: срубные погребальные камеры с большим количеством костяков (Николаев, 19636).
[55] В отличие от названных выше групп Мангазейского и Енисейского уездов, ближайших предков современных кетов, их условно можно называть южными. Котты и асаны расселялись к востоку от Енисея, выше устья , Ангары (pp. Усолка, Она, Кан), арины — в долине Енисея, преимущественно к северу от Красноярского острога. В правобережье, против острога, жили ястынцы, в верховьях Енисея — яринцы и байкотовцы (буклинцы) и т. д. (Долгих, 1960, карта).
[56] Потомками эвенков, в состав которых вошли асаны, были эвенки .пода Кима, переселившиеся во втором десятилетии XVIII в. на Сым (Долгих, 1960, стр. 206). Современные сымские эвенки обнаруживают некоторые черты сходства с кетами (см. ниже).
[57] К этому же этнониму, по-видимому, восходят названия Бокчетаев улус, Погурская волость, населением которых были бртлшды (Долгих, 1960 стр. 233, 236). Интересно, что южные бохтинцы XVII в. сохранили свое'название в наименовании села Бахты, расположенного выше Красноярска. Северные бокденцы XVII в. дали такое же название притоку Енисея /р. Бахта), впоследствии в устье реки появился станок Ьахта (см. также. Потапов, 1957, стр. 92—93).
[58] О единстве коттов и асанов уже писал Б. О. Долгих (1960, стр. 296).
Об этом же говорят общее самоназвание коттуен (Дульзон, 1961а, стр. 158, 170), а также сведения ученых XVIII в., что асанами коттов называли арины и эвенки (Klaproth, 1823, стр. 158; см. также: Потапов, 1957, стр. 136). По-видимому, одна из коттских групп имела самоназвание ас (аз), и оно было перенесено (эвенками, кетами-аринами и русскими) на часть коттов. Может быть, к группе ас восходят и так называемые ашкиштымы (азкиштымы), кето- язычность которых установлена Палласом (1788, стр. 523) и которых еще в XIX в. выделяли в особую группу среди соседнего тюркоязычного населения (Патканов, 1912, стр. 65). Любопытно отметить, что среди старожилов дер. Остяцкой (ниже г. Енисейска) есть семьи Киштымовых. Они до наших дней сохранили память о прежнем жительстве здесь остяков. Архивные материалы свидетельствуют о браках Киштымовых с кетами (ГАКК, ф. 394, on. I, д. 17, л. 118). В составе киргизов отмечены родовые подразделения асан и рсбн (Абрамзон, 1946, стр. 3; см. также: Hajdu, 1953, стр. 93).
[59] Улеготский улус (род Улюгут) был известен с начала XVIII до середины XIX в. среди так называемых коттов-корчунов, подвергшихся бурятизации (Долгих, 1960, стр. 256).
[60] По документам XVII в., извлеченным Б. О. Долгих (1960, стр. 188),
в 1623 г. в Енисейский уезд платил ясак «аринский мужик» Тап (Тапа). Сородичи его, Тапаевы, зафиксированы в 1629 и 1631 гг. в составе Кузнецкой волости. Тапковы были известны среди потомков земшаков (род Конин) в составе Верхне-Инбатской волости (Долгих, 1950, стр. 95). Группа Танковых, переселившихся на Дубчес, подверглась уже в XIX в. влиянию сым- ских эвенков; потомков ее в настоящее время называют «дубчесскими эвенками живут сейчас также в составе сургутинской группы.
[62] В 1629 г. на территории Мангазейского, Енисейского и Красноярского уездов было добыто более 100 тысяч соболей (более половины из них в Мангазейском), в тот же год мангазейская таможня зарегистрировала, всего 20 шкурок белок. С конца XVII в. количество добываемого соболя в Мангазейском уезде сократилось до 1000, а беличьих шкурок в 1897 г. было сдано уже 12 480 штук. С этого времени белка становится основным
промысловым зверем, но стоимость ее оставалась незначительной (Нумеров и Павлов, 1962, стр. 141—142, 144—145).
По данным, относящимся к 1890 г., ясак равнялся 5 руб. или 40 беличьим шкуркам (Еленев, 1893, стр. 77).
[64] Как уже отмечалось, волости соответствовали территориальным группам (что, однако, не означало постоянного пребывания всех числящихся в волости в пределах именно этой территориальной группы). В конце XIX— начале XX в. было четыре кетские волости: Сымско-Касская (Дубчесская), Подкаменнотунгусская, Верхне-Инбатская и Нижне-Инбатская. Часть северных кетов входила в Карасинскую (в основном селькупскую) волость.
[65] ГАКК, ф. 117, on. I, д. 20, 133, 231, 235, 245, 261, 401, 402. Магазины содержали запасы муки, а также других продуктов (чай, табак) и боеприпасов на случай неурожайных промысловых лет или недостаточного завоза торговцами. Кеты числились постоянными должниками центральных магазинов — Верхне-Инбатского и Туруханского, а также их отделений — Под- каменнотунгусского, Ваишенского, Усть-Курейского и др.
' 28 ГАКК, ф. 400, од. I, д. 78, лл. 2, 6.
[67] Обширный материал по этой теме собран Б. О. Долгих. Им готовится к печати специальное исследование, посвященное родо-племениому прошлому кетов (см. также: Долгих, 1934, 1950, 1960).
[68] См. об этом ниже.
[69] Разрастание семей (по Б. О. Долгих — родов) и выделение из них новых хорошо прослеживается с XVII в. (Долгих, 1950).
3 Е. А. Алексеенко
[71] Пофамильные списки волостеи
