Показать все теги
Предыдущую часть читайте ЗДЕСЬ
Начало читайте ТУТ
Своенравные ногайцы
Как мы уже говорили в прошлый раз, успех Миниха был недолговечен. Но ведь война продолжилась и на будущий год, и вновь русские войска, уже на этот раз под командованием Петра Ласси, ворвались на полуостров. Ну ладно, пусть в первый раз защищать Крым было некому, допустим эффект внезапности. Но почему во второй раз Россия смогла овладеть полуостровом?
Главный вывод из событий миниховского похода был совершенно очевиден для любого неприятельского стратега. Потому что этот поход наглядно показал, что на теперешнем этапе само существование Крымского ханства целиком зависит от того, готова ли Османская империя воевать с Россией за Крым, или не готова. И что само по себе Крымское ханство стало теперь, по сути, беззащитным перед любым сколь-нибудь умело организованным наступлением с севера.
Потому понятно, что тактический успех своей крымской кампании 1736 года Россия решила немедленно развить и повторить. Поэтому в следующем году на покорение Крыма была отправлена армия под командованием Питера Лейси – или, как его называли в России, Петра Ласси.
Хан Каплан I Герай, как того и хотел визирь, к тому времени был уже отстранен от власти. Вместо него на престол был назначен его племянник, Фетх II Герай. И на сей раз османы, впечатленные ужасами прошлого вторжения, наконец оказали новому хану поддержку, выделив ему янычарские отряды с артиллерией.
Фетх II Герай встал с турецкими пушками у Перекопа, хорошо приготовившись ко встрече неприятельского наступления. Но Ласси узнал об этом и не стал штурмовать Перекоп, а вместо того решил войти в Крым другим путем, так сказать, через «потайную калитку» – то есть через Еничи (нынешний Геническ) и Арабатскую стрелку. Однако этот его план был разгадан ханом, и Фетх II Герай отправил османский отряд поджидать русских к Арабатской крепости – то есть там, где дорога с Арабатской стрелки выходит уже непосредственно на полуостров.
Но и Ласси, в свою очередь, доведался, что при входе со стрелки в Крым его поджидает столь опасная преграда. Потому он, не дойдя до южного конца стрелки, с немалым трудом переправил войско через Сиваш и высадился незамеченным на безлюдном крымском берегу – там, где его вообще никто не ждал: ни хан, стоявший на Перекопе, ни турки, поджидавшие у Арабата. И с этого берега лежала прямая дорога вглубь Крыма, прямо к городу Карасубазар, нынешнему Белогорску, – который, надо сказать, после сожжения в прошлом году Бахчисарая временно перенял на себя функции столицы Крымского ханства.
Ласси беспрепятственно проследовал к Карасубазару и предал его огню, а затем опустошил и обширные территории Центрального Крыма
И пока весть о русском десанте через Сиваш дошла до хана и до османского командира, Ласси уже беспрепятственно проследовал к Карасубазару и предал его огню, а затем опустошил и обширные территории Центрального Крыма, тем самым довершив разорение страны, начатое Минихом. Ханские и османские войска с противоположных сторон бросились навстречу Ласси, но было уже поздно. Собрав богатейшую добычу и разграбив окрестности, русская армия практически беспрепятственно вышла с полуострова через Чонгар.
Ласси пытался пробиться в Крым и на следующий год, на сей раз планируя пройти уже до Кефе – Феодосии. Он даже сумел было занять Перекоп, но далее получил такой неожиданно сильный отпор от нового хана Менгли II Герая, что был вынужден отступить – то есть Крым наконец оправился от потрясения первых ударов и таки сумел мобилизовать свои и турецкие силы. А последний поход 1739 года и вовсе закончился ничем, потому что война уже клонилась к концу, и дела у русской армии на других фронтах войны с Турцией шли неважно.
То есть, отвечая на ваш вопрос о причинах тактического успеха первых двух походов, я бы сказал, что в походе Миниха такой причиной стало подавляющее превосходство русской армии в вооружениях, а в походе Ласси, которому противостояли уже не только крымские татары, но и османские янычары, свою роль сыграл фактор внезапности.
То есть в тактическом плане Россия могла торжествовать по поводу того, что ей впервые в истории удалось нанести удар Крыму на его же собственной территории. Однако в стратегическом отношении эти походы оказались, по сути, бессмысленными. Ведь они не помогли достигнуть ни одной стратегической цели из всех тех, что ставил перед собой Петербург. Обоим командующим не удалось ни присоединить Крым к России, ни оккупировать его на постоянной основе, ни хотя бы даже удержаться на полуострове сколь-нибудь надолго. Два грандиозных похода, тщательно спланированные европейскими командирами и проведенные по всем правилам классической колониальной кампании, в исполнении русской армии превратились, по сути, в обычные набеги ордынского типа, когда единственным результатом побед стали телеги с богатой добычей и пепелища вражеских сел, тогда как политический результат операции был ничтожен.
Стратегическую значимость достигнутого военного успеха сильно снижал и еще один тонкий нюанс. Ведь походы 1736 и 1738 годов, именно вследствие своего характера набега, сопровождались со стороны русской армии целенаправленными и огромными по масштабам разрушениями, а также всяческими проявлениями варварства в отношении гражданского населения; а к таким вещам крымские татары – во всяком случае, в отношении себя и на своей территории – были, естественно, непривычны. И если целью Петербурга было ужаснуть и устрашить жителей Крыма – то это ему, конечно, удалось. Однако именно тот факт, что Крым был ошеломлен и потрясен этим разгромом, на 30 с лишним лет закрыл для русской политики любую возможность более тонкой работы по проникновению в Крым и закреплению там своего влияния. И потому, когда в 1770-х годах Россия предприняла новую попытку покорения Крыма, она приняла во внимание опыт 1730-х и действовала уже совершенно по-другому.
После разрушительных походов русских войск на полуостров в Крыму наступило относительное затишье на внешних фронтах, однако этот период характеризовался весьма бурными событиями во внутренней жизни ханства. Опишите, в двух словах, как складывались отношения крымских ханов середины 18 века с их новыми и весьма своевольными подданными: а именно, ногайскими ордами причерноморских степей?
Я уже рассказывал, что с середины 17 века началось массовое переселение в материковые владения Крымского ханства прикаспийских ногайцев. Этот народ после распада Золотой Орды создал собственное государство – Большую Ногайскую Орду, лежавшую между реками Волга, Урал и Эмба. Над ней не было хана, и главным лицом в Большой Ногайской Орде являлся независимый верховный бей. Изначально эта Орда отнюдь не была дружественна Крымскому ханству и даже не раз воевала с Крымом, потому что опасалась, что крымские ханы хотят лишить ее независимости и подчинить себе – и надо сказать, что такие попытки Крым действительно предпринимал неоднократно. В итоге Большая Ногайская Орда все-таки утратила независимость, но завладело ею не Крымское ханство, а Московское царство, подчинившее ногайцев вслед за Казанским и Астраханским ханствами.
Около ста лет ногайцы жили под русским господством, подвергаясь различным утеснениям царских воевод, пока на их кочевья с востока не явились из Монголии новые переселенцы: калмыки – народ крайне воинственный и откровенно враждебный к ногайцам. Москва явно благоволила к калмыкам, используя их как инструмент контроля над ногайцами, которых подозревала в неблагонадежности и в тайных связях с Крымом и Турцией. И этот усилившийся гнет – уже не только русский, а двойной, русско-калмыцкий – стал для ногайцев последней каплей, которая заставила многие десятки тысяч их покинуть свои прежние кочевья и переселиться на запад, во владения крымских ханов.
Ханы, помня прошлые напряженные отношения с Большой Ногайской Ордой, не до конца доверяли этим беженцам и поначалу расселяли их малыми группами по улусам крымских степняков, уже давно обитавших в Крыму, чтобы беженцы не сгруппировались вместе и не превратились в отдельную силу. Однако из-за огромного объема переселенцев этот план не удался, и тогда ханы позволили прикаспийским ногайцам создать на территории ханства собственные отдельные орды, во главе каждой из которых Бахчисарай назначал специального наместника, носившего титул «сераскер».
Таким образом, к середине 18 века в Северном Причерноморье сложились четыре ногайские орды: Буджакская (занимавшая междуречье Дуная и Днестра), Едисанская (между Днестром и Днепром), Едичкульская (между Днепром и Перекопом) и Кубанская, располагавшаяся, соответственно, в степях Кубани.
Эти орды жили и управлялись отдельно от прочего татарского и турецкого населения, поселившегося в Причерноморье ранее, населявшего там прибрежные городки вроде Аккермана и Очакова и подчинявшегося не Крымскому ханству, а Османской империи. Владения же ногайских переселенцев занимали степные пространства этих регионов, и во главе их, как я уже сказал, стояли ханские наместники – сераскеры.
В середине 18 века этих сераскеров ханы назначали из числа членов собственной династии, и для целого ряда крымских правителей 18 столетия пост сераскера в Северном Причерноморье стал, так сказать, первой ступенькой карьерной лестницы в продвижении к ханскому престолу. А некоторые особо беспокойные члены ханского семейства порой пытались использовать эти посты и как трамплин к немедленному достижению ханской власти путем мятежа, используя подвластных им ногайцев как собственное войско в восстаниях против законных ханов.
Вот один из примеров таких событий, разворачивавшихся на этих территориях. Мы подробно знаем о нем отчасти благодаря донесениям иностранных посольств в Крыму, а отчасти благодаря турецким документам.
В 1750-х годах сераскером Едисанской орды был Саид Герай-султан, брат правившего тогда в Бахчисарае хана Халима Герая. Саид Герай, надо сказать, был не просто чиновником, но и талантливым поэтом. Он оставил свои подробные и очень интересные воспоминания о жизни в степи среди ногайцев, и его записки являются теперь ценнейшим историческим источником, потому что иных источников о повседневной жизни на этих территориях, собственно говоря, сохранилось вообще весьма немного.
Так вот, Саид Герай мирно и спокойно правил Едисаном, когда вдруг в соседней орде, Буджакской, вспыхнуло восстание. Оно вспыхнуло потому, что прежний ханский сераскер Буджакской орды умер, а на смену ему хан Халим Герай назначил своего молодого сына, Саадета Герая. По своим деловым качествам Саадет Герай совершенно не подходил на такой пост, и советники предупреждали хана об этом, но Халим Герай все-таки волевым решением назначил Саадета сераскером в Буджак, тем более что на этом настаивала и жена хана.
Саадет Герай, прибыв к ногайцам, начал упиваться там властью, казня правых и виноватых и, сверх того, в качестве штрафов за истинные и мнимые провинности конфискуя последние остатки выращенного ногайцами зерна, обрекая тем самым подданных на голод. Неудивительно, что Буджакская Орда восстала против такого правителя, сбросила его, затем бунт перекинулся на соседний Едисан, и даже ни в чем не повинный Саид Герай был вынужден оставить свою резиденцию и скрыться от мятежников в Стамбуле.
Тогда хан Халим Герай стал собирать в Крыму большое войско, чтобы сурово покарать взбунтовавшихся ногайцев, но тут в дело вмешался другой ханский родич – Кырым Герай.
На тот момент Кырым Герай проживал в Болгарии, в поместье, предоставленном ему османским султаном. Услышав о волнениях в степях, он немедленно прибыл туда, возглавил это стихийное восстание, собрал вокруг себя огромное войско числом до 150 тысяч человек и потребовал у султана, чтобы тот немедленно отправил в отставку Халима Герая, оказавшегося неспособным мудро управлять своими подданными.
И, чтобы утихомирить бунт, султан выполнил это требование, сместил Халима Герая, а новым ханом назначил самого Кырыма Герая. Таким образом, с прямой помощью причерноморских ногайцев в 1758 году началось правление этого выдающегося хана.
Это пример восстания, которое завершилось, можно сказать, удачно, потому что в результате него на крымский престол взошел действительно способный и достойный правитель. Однако и до, и после него имелись и иные примеры, которые не несли Крыму ничего хорошего, кроме совершенно ненужных и крайне вредных для государства смут и потрясений. Кроме того, участие в таких мятежах против законных ханов весьма плохо влияло на дисциплину среди орд и их готовность повиноваться центральной власти в Бахчисарае. А различные массовые наказания, которые ханы порой накладывали на орды за участия в таких бунтах, лишь еще больше отчуждали степняков от бахчисарайского правительства. И в скором времени все это весьма негативно сказалось на роли этих причерноморских орд в событиях русского завоевания Крыма. Однако сейчас, в середине 18 века, этого, конечно, еще никто не предвидел.
Золотая осень Бахчисарая
Хан Кырым Герай вошел в историю Крымского ханства не только как единственный правитель, одноименный с государством, но и как один из самых ярких его деятелей 18 столетия. Чем же именно Кырым Герай запомнился своим современникам?
Кырым Герай – это действительно выдающаяся личность на крымском престоле. И показателем его неординарных способностей является уже сам тот факт, что ему удалось проявить свои дарования за то короткое время, которое Стамбул позволил ему оставаться у власти. Ведь Кырым Герай правил всего шесть лет: с 1758 по 1764 год в первый раз, и потом вторично, менее года, в 1768-1769. Причем это было, по меркам второй половины 18 века, еще весьма длительное правление по сравнению с другими.
Ведь в том и заключалась огромная проблема крымской государственности тех времен, что Турция, максимально ограничив былую самостоятельность ханства, низвела и его правителей почти что до уровня обычных провинциальных наместников, сменяя их на престоле чуть ли не каждые 2-3 года. Причем выбор кандидатов определялся даже не государственными интересами Османской империи, что было бы еще объяснимо, а бесконечной борьбой группировок стамбульской элиты. За влияние при султанском дворе с попеременным успехом боролись партии визирей, янычар, евнухов и даже гаремных женщин за кулисами, и каждая такая группировка имела собственных протеже на все основные посты империи, в том числе и на пост крымского хана. Именно это было основной причиной острого соперничества членов ханского рода за престол, которое мы наблюдаем в крымской истории 18 века; именно это было причиной тех мятежей и бунтов, о которых я вскользь уже упомянул, говоря о причерноморских ордах. Потому что каждый из этих соперничающих за ханский трон кандидатов находился под покровительством разных стамбульских партий, и подковерная борьба этих партий, к превеликому сожалению, в полной мере отражалась и в междоусобной борьбе за власть между крымскими принцами.
Такая нескончаемая чехарда на престоле тяжким бременем ложилась как на простых жителей Крымского ханства, так и на самих ханов. Ведь, взойдя на престол, крымский правитель попросту не успевал ни досконально разобраться в положении страны, ни сформировать долгосрочной внешней стратегии, ни наладить прочных внутренних и внешних связей – как уже получал из Стамбула приказ отправляться в отставку и уступить трон очередному избраннику стамбульских фаворитов.
То есть хаос нарастал. И нарастал он, что печально, в тот момент, когда Крым, пожалуй, как никогда нуждался в мудром правителе, в стабильной и продуманной внешнеполитической программе, а главное – в единстве перед лицом надвигающейся внешней угрозы. Потому что пока Турция все глубже утопала в своем внутреннем кризисе, меняя ханов на крымском троне по ничтожнейшим поводам одного за другим, Россия неспешно и целеустремленно составляла планы продвижения на юг, и была, по сути, уже готова к тому, чтобы приступить к их завершающей фазе.
Таково было время, когда довелось править Кырыму Гераю, и ему, конечно, не позавидуешь. Хан прекрасно сознавал, откуда исходит главная угроза его государству, и, конечно, пытался предпринимать меры. Особо грозное предостережение он видел в примере соседней Польши, в которой, как и в Турции, тоже развернулась самоубийственная борьба властных группировок, причем с каждым годом там все больший вес набирали группировки пророссийские, что в очень скором времени приведет к окончательной катастрофе и гибели польского государства. Кырым Герай старался помогать польским патриотам и даже искать себе союзников против России в Западной Европе – например в Пруссии – но, как мы прежде уже не раз говорили, в 18 веке Крым уже очень мало что значил на международной арене без поддержки Турции, а Турция воевать с Россией не была готова.
Потому-то весь свой талант правителя Кырыму Гераю в большей мере удалось проявить не столько на внешнем фронте, сколько на внутреннем. Хан, например, пытался поставить на промышленную основу хлебопашество в ногайских степях Причерноморья в и даже планировал построить порт в Гази-Кермене (нынешнем Бериславе) чтобы отгружать оттуда на судах зерно в Стамбул. Он планировал начать поиск полезных ископаемых в подвластной Крыму части Кавказских гор, чтобы иметь собственный источник сырья для развития местных оружейных и ремесленных мануфактур, а также монетного двора. Он даже реформировал было крымскую денежную систему по более прогрессивному турецкому образцу – правда, османы в итоге запретили этот его проект, ибо спекуляция при переводе крымской монеты в турецкую давала османской казне выгодную маржу и хороший доход.
А наиболее долговременным памятником правлению Кырыма Герая стал, конечно, Бахчисарайский Ханский дворец. Восстановленный сразу после устроенного русскими войсками пожара, по повелению Кырыма Герая в 1760-х годах дворец был масштабнейшим образом перестроен, обновлен и украшен с привлечением лучших мастеров того времени. И тот облик, который Ханский дворец носит (несмотря на все утраты и перемены) по сей день – это, по сути, тот облик, который был придан ханской резиденции Кырымом Гераем. На стене главной Ханской мечети до сих пор красуется каллиграфическая надпись тех времен, гласящая: «Да будет благословен ремонт высочайшего Кырыма Герай-хана!»
Кырым Герай построил и еще один дворец в окрестностях Бахчисарая, называвшийся Ашлама-Сарай. Однако эта ханская резиденция до наших дней, увы, не сохранилась.
Словом, дай история шанс столь энергичному правителю провести на троне не шесть коротких лет, а лет 20-25, как его предшественникам 16 века, то не исключено, что судьба Крымского ханства сложилась бы несколько иначе по сравнению с тем, как она впоследствии сложилась на самом деле.
К концу своей карьеры хан таки дождался согласия султана на активные действия по противостоянию надвигающемуся наступлению России. Когда в 1768 году, действуя в интересах российских ставленников в Польше, подвластные России казаки нарушили османские границы на территории нынешней Одесской области, султан вмешался в события, и Кырым Герай наконец-то стал собираться в давно планировавшийся им поход. Местом схватки двух империй, разумеется, в который раз должна была стать многострадальная Украина.
Кырым Герай выступил в земли нынешней Кировоградщины, дабы ударить по русским фортификациям там и тем самым отвлечь силы противника от основного русско-турецкого фронта на Днестре. Данный поход стал единственным, что Кырым Герай успел совершить в этой военной кампании, поскольку, едва развернув военные действия, хан внезапно заболел и скоропостижно скончался, причем есть все основания подозревать, что он был отравлен. И это же был последний поход крымской армии за пределы полуострова.
Так закончилась эпоха Кырыма Герая, которая была, пожалуй, последним мирным и, так сказать, безоблачным периодом в истории Крымского ханства. Ибо последующие 14 лет, на протяжении которых это государство еще просуществует после смерти Кырыма Герая, будут представлять собой картину упадка и гибели: иностранная оккупация, гражданская война и, как финал, российская аннексия.
И лучшим напоминанием об этой последней эпохе расцвета Крымского ханства служит не что иное, как сам Бахчисарайский Ханский дворец, до сих пор во многом сохраняющий тот облик, который придал ему Кырым Герай. И на Ханском кладбище этого дворца стоит памятник этому хану – самый большой и богато украшенный из всей сотни с лишним мраморных и известняковых надгробий, стоящих там.
Первая российская оккупация
Как мы уже говорили, в 1736 и 1737 годах русским войскам дважды удавалось захватить Крым, но оба раза сил удержать его не хватало. Однако наступил 1771 год, и Василий Долгоруков не только вошел с войском на полуостров, но и не вышел из него. Как разворачивалась та судьбоносная кампания в Крыму и откуда за 20 лет у России взялись силы захватить полуостров?
Начнем, наверное, сразу с ответа на вопрос, откуда у России взялись силы для военного покорения Крыма. Потому что, действительно, события 1730-х годов наглядно продемонстрировали, что если даже русская армия и была способна пробиться на полуостров, то закрепиться там, а уж тем более прочно завладеть этой землей, было крайне проблематично. Тактика выжженной земли, задействованная поначалу Минихом и Ласси, уже на третий год лишила самого же Ласси возможности повторить свой поход – попросту потому, что в напрочь разоренной стране, с сожженными селами, с разбежавшимися жителями, с засыпанными самим ханским войском при отступлении колодцами, было уже нечем кормить и поить огромную армию. А надежно снабжать ее всем необходимым из России (или хотя бы из Украины) русской логистике того времени было, все-таки, еще не по плечу.
Потому на данном этапе петербургские стратеги сообразили, что ключ к долговременному, устойчивому закреплению в Крыму и овладению им лежит вовсе не в том, чтобы запугать и смертельно устрашить Крым, а наоборот: в том, чтобы найти там силы, которые сами посодействуют русскому продвижению. И, отвечая на вопрос, откуда Россия нашла новые силы для завоевания Крыма, можно сказать, что немаловажную часть этих сил она, как ни странно на первый взгляд это прозвучит, отыскала внутри самого Крымского ханства.
Потому что, хотя с 1730-х по 1770-е русская армия, конечно, и развивалась, и модернизировалась, и обновила состав командиров, среди которых на смену иностранцам-европейцам, вроде Миниха, пришли уже собственно русские военачальники, но при всем этом какого-то кардинального, радикального скачка российской военной мощи за эти 30-40 лет все-таки не произошло. Во всяком случае, такого, какой имел место ранее, во время петровских реформ. Но с другой стороны, ни Крым, ни Турция сильнее с тех пор отнюдь не стали.
А вот что действительно на сей раз изменилось, так это то, что русским удалось переманить на свою сторону некоторую часть местных, крымских, сил, готовых к такому, так сказать, сотрудничеству – или, используя более современный термин, к коллаборационизму. И вот именно это тонкое различие в прежнем и новом подходе и качнуло чашу весов в пользу России, причем качнуло весьма решительно.
Что же это были за силы внутри ханства?
На протяжении всего нашего цикла я не случайно столь подробно освещал противоречия в крымско-турецких отношениях. Эти противоречия, разумеется, не составляли единственную или хотя бы даже основную сторону тех разнообразных и многогранных отношений, которые исторически сложились между Крымом и Турцией. Однако осознание этих противоречий позволяет понять, откуда в момент решающего русского броска на Крым в самом ханстве взялась та довольно широкая и влиятельная социальная прослойка, которая не только была настроена резко оппозиционно в отношении Стамбула, но даже и была готова согласиться с тем, что верховенство Петербурга можно считать меньшим злом по сравнению с верховенством Стамбула. Ибо эта прослойка в ближайших событиях не только громко заявит о себе, но и на какое-то время станет преобладающей во внутриполитической жизни Крыма.
Не менее важно и осознание той проблемы, которую в 18 веке стала представлять собой малая влиятельность и частая сменяемость ханов, часть которых до восхождения на престол и вовсе не бывала в Крыму, всю жизнь проживая в Османской империи, а часть, получив титул, годами отсутствовала на полуострове, сражаясь на далеких османских фронтах. Понимание этой проблемы, в свою очередь, тоже поможет понять, как в Крыму могли сформироваться те круги, которые были готовы вообще отказаться от самого института ханской власти, и в итоге таки отказались от него.
Не случайно я заострил внимание и на проблемах причерноморских ногайских орд в 18 веке. То, что у них иногда возникали напряженные отношения с центральным ханским правительством, представляло российской политике просто-таки благодатную почву для того, чтобы использовать эту напряженность в своих интересах. И, разумеется, эта возможность была использована.
Ведь, вообще-то, мало какая из классических колониальных кампаний во всей мировой истории была основана на одной лишь тактике выжженной земли; и стратегический провал Миниха лишь подтверждает это. Потому что главный лозунг любой успешной колониальной кампании во все времена заключается не в принципе «огнем и мечом», а в девизе «разделяй и властвуй».
И вот, российская политика, следуя этому принципу, сумела сначала разделить Крым, а затем добиться и власти над ним.
Как именно произошло такое разделение?
Слабым звеном крымского государства оказались, что ожидаемо, причерноморские кочевые орды – большинство населения которых переселилось в эти земли с Волги и Каспия
Самым слабым звеном крымского государства оказались, что ожидаемо, причерноморские кочевые орды – большинство населения которых переселилось в эти земли с Волги и Каспия всего лишь за сто с небольшим лет до того, а некоторые улусы были и еще более поздними пришельцами, пришедшими сюда уже лишь в самом 18 веке. И непродуманная политика часто сменяющихся в Бахчисарае ханов, вместо интеграции этих беженцев в общественную структуру Крымского государства, зачастую, напротив, лишь усиливала отчуждение между ними и бахчисарайским правительством.
Потому вполне объяснимо, что когда в ногайских степных станах появились русские агенты, обещавшие превратить эти орды чуть ли не в независимые ханства под покровительством российской императрицы, то эта идея нашла горячий отклик среди мирз, недовольных политикой Бахчисарая. И уже в 1770 году о своем переходе в подданство России заявили две причерноморских орды: Едисанская и Буджакская.
Им, правда, по требованию новых русских покровителей пришлось переселиться из своих прежних причерноморских кочевий на Кубань, но это были уже частности. В Петербурге, собственно говоря, вообще планировали в перспективе убрать всех ногайцев далеко на восток, ближе к Сибири, заставив их в будущем откочевать в оренбургские степи, но мирзы, естественно, об этом пока что не знали и, в надежде заполучить отдельное собственное ханство на Кубани, выполняли то, что от них требовали россияне. В том числе в скором времени приняли участие в русском военном походе на Крым.
Что же касается собственно Крыма, то первый пробный шар был заброшен и здесь. К молодому хану Каплану II Гераю тоже прибыли русские представители с заманчивыми предложениями отложиться от Стамбула и стать совершенно независимым – а стало быть, и несменяемым – правителем. Хан поначалу отказывался, а потом стал колебаться, но тут султан уже сообразил, в чем дело, и прислал ему на смену более надежного Селима III Герая, который резко отверг все дальнейшие русские инициативы.
Я сейчас не буду задаваться вопросом о том, намеревалась ли Россия на данном этапе именно присвоить, завоевать Крым, либо же планировала оставить его пусть и вассальным, пусть и зависимым от Петербурга, но все же отдельным государством. Похоже, что в Петербурге тогда все еще господствовало представление, что будет достаточно лишь изгнать турок с полуострова и вывести Крым из-под их верховенства – и тогда крымцы, измученные османским засильем, сами охотно сделаются русскими союзниками. Это было, конечно, сильной переоценкой степени крымско-османских противоречий. Ведь даже если многие в Крыму действительно тяготились османским давлением, то это вовсе не означало, что они были готовы с радостью сменить его на давление российское – которое, кстати, в итоге оказалось куда более тяжким для крымских татар. И среди крымской знати шла горячая дискуссия насчет того, что делать и как поступить стране, оказавшейся между жерновов двух империй.
Итак, положительного ответа на российские предложения ханский двор не давал и давать не хотел. А сроки тем временем поджимали, и ответ Петербургу требовался немедленно. И тогда вместо уговоров Екатерина II решила действовать силой.
В 1771 году генерал Долгоруков выступил на Крым. Этот поход разительно отличался от миниховского погрома. Притом, что и в этот раз военная мощь русской и противостоявшей ей крымской армии снова были несопоставимы, на сей раз русским войскам было строго запрещено жечь, грабить и опустошать страну, как это делали Миних и Ласси. И хотя во время этого похода, как всегда, не было недостатка в различных, порой весьма жестоких эксцессах, но – в целом и общем – генеральная линия русского правительства была такова, что оккупационной армии, дабы не отпугнуть и не отвратить от России местное население, полагалось вести себя предельно, так сказать, вежливо.
И если кому-то этот термин вдруг покажется чем-то знакомым, то, вероятно, не менее знакомыми покажутся ему и эпизоды в самом ходе этой военной кампании, когда русские войска подступают к крымским крепостям – Ор-Капы, Гезлеву, Арабату, Керчи, Ени-Кале – где стоят османские гарнизоны, и эти гарнизоны, без единого выстрела, складывают перед русскими оружие, беспрепятственно садятся на суда и отправляются к себе домой, оставив местное население защищаться, как получится. Ну, разумеется, они это делали не от трусости. Они имели для своей почетной капитуляции чрезвычайно уважительные причины. Ведь Турция была скована по рукам и ногам на других фронтах, и потому направить мощный десант на помощь своим крымским гарнизонам, даже при всем желании, не могла. Ну а раз не могла, то чего ж ради будут сражаться османские солдаты против заведомо превосходящих сил противника…
Ну а что касается местного населения, то тут мнения разделились. Одни представители знати вместе с ханом готовили сопротивление, другие – как, например, мирзы причерноморских орд – бодро шли рядом с Долгоруковым и уговаривали соотечественников не сопротивляться, потому что это, мол, не завоевание, а долгожданное освобождение от османского засилья. А третьи ждали, чем все завершится, и когда Долгоруков вошел в Бахчисарай, то они встали в очередь, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение.
Хану Селиму III – который, как я уже говорил, с самого начала был противником любых политических торгов по поводу покровительства России над Крымом – оставалось лишь признать свое поражение. Долгоруков с показной любезностью приглашал Селима III обсудить новый статус хана как «независимого» правителя Крыма под российским протекторатом, и хан поначалу вслух не возражал против таких переговоров и даже намекал на свою готовность к ним.
Но затем в определенный момент Селим III почувствовал, что русский командующий на самом деле хочет арестовать его и заменить на более дружелюбного кандидата из числа ханской фамилии – ведь Долгоруков, разумеется, не забыл, что когда он вступал со своей армией в Крым, то Селим III встретил его во главе крымского конного войска в 50 тысяч человек, возглавив всех, кто был против русского вторжения. И хотя эта конница была заведомо бесполезной против русских артиллерийских батарей, и сражения не состоялось, и затормозить Долгорукова хан не смог – в любом случае, Россия рассматривала его как правителя крайне неблагонадежного, от которого следовало как можно быстрее избавиться. Потому Селим III, улучив удачный момент, неожиданно для русских сложил с себя ханские полномочия и поспешно уплыл в Стамбул.
А Крым остался под российской военной оккупацией – правда, пока что еще в статусе независимого государства. Русские войска расположились на полуострове, и крымская знать приступила к выборам нового хана.
Кто был избран на ханский престол и как он правил страной в этих новых условиях – об этом, я думаю, мы поговорим в нашей следующей беседе.
Олекса Гайворонский, Сергей Громенко
Продолжение читайте по ССЫЛКЕ
