Показать все теги
Известно, что Крымский полуостров являлся своего рода пограничными землями различных степных кочевых империй: хазар, печенегов, половцев, – но при этом ни один из тогдашних правителей Крыма не стремился к независимости. А вот в начале 15 века ситуация резким образом меняется, начинается борьба за самостоятельность полуострова, и в связи с этим возникает вопрос: а что, собственно, изменилось за время монгольского владычества в Крыму, почему раньше мы не наблюдали таких тенденций к отделению и как так вышло, что крымские элиты, если можно так сказать, «дозрели» до необходимости создания независимого государства?
Из мировой истории нам хорошо известно, что любые крупные средневековые империи рано или поздно распадались. Причины тому могли быть самыми разными. Это и ослабление центрального правительства, и трудность поддержания постоянного контроля над всеми уголками непомерно разросшейся империи, и даже банальная проблема сообщения между столицей и окраинами – ведь в век отсутствия массовых коммуникаций даже обычные приказы правителей на местах и отчеты местных властей порой могли странствовать месяцами. Очень часто в подвластных центру областях формировались собственные местные правящие элиты, которые рано или поздно решали, что им вовсе незачем дальше делиться полномочиями с центром и что они вполне могут управлять своей областью и независимо. Ну и, наконец, империи гибнут от политических кризисов: ведь когда в столице идет длительная и ожесточенная борьба за власть, ей становится не до окраин, и тем поневоле приходится выживать самостоятельно, даже если они прежде и не имели намерений отделиться.
Все эти явления в полной мере присутствовали и в Золотой Орде. К началу 15 века она являла собой уже конгломерат из нескольких фактически самостоятельных областей: Нижняя Волга, заволжские степи, прикаспийские и приднепровские равнины, Крым, Казань, северокавказские территории. Ханы, часто сменявшиеся на престоле в столичном городе Сарай на Нижней Волге, гордо претендовали на власть над всей бывшей империей, но в реальности уже давно не обладали реальными полномочиями на всей ее территории. Потому нередко случалось, что в Орде было одновременно по несколько правителей, укрепившихся в разных областях бывшего единого государства и одновременно притязавших на все ордынские земли. Они часто сталкивались, вытесняли один другого, и для каждого из них целью борьбы был тот самый Сарай – столица великих ханов прошлого, символ полной власти над всей империей. Зачастую тому или иному кандидату удавалось захватить эту старую столицу, но в итоге ни один из этих соперничающих претендентов не удерживался в ней надолго, будучи рано или поздно вытеснен соперниками.
Вот что являла собой Орда накануне отделения Крыма, к началу 15 столетия. Империя разваливалась. А в Крыму, вдобавок к тому, действовали и мощные местные факторы, которые еще более усиливали стремление зажить самостоятельно.
Первым из них был, пожалуй, этнический. К описываемому времени на полуострове уже началось формирование отдельной, местной народности, непохожей ни на какие другие народы Орды. В Крыму уже с два столетия шло смешение потомков древнейшего населения полуострова, жившего тут еще до ордынского завоевания, с кыпчаками, которых десятками тысяч привели сюда из задонских степей монгольские командиры, и турками-сельджуками, перебравшимися сюда с противоположного берега Черного моря. Все это пестрое население, объединенное общей территорией и принятием общей мусульманской культуры, постепенно сливалось в единую этническую общность, положившую начало формированию крымскотатарского народа. Причем, повторюсь, этот народ сильно отличался от населения прочих областей Орды – в том числе и потому, что объединившая его воедино мусульманская культура проникала в Крым через иной источник, нежели в центральную часть Орды. Ведь если для Золотой Орды таким источником религиозной, художественной, письменной культуры была, главным образом, Средняя Азия – например, Бухара, откуда в Сарай приезжали учителя, мыслители, архитекторы, художники, то для Крыма эту роль выполняла Анатолия, нынешняя Восточная Турция, культура которой заметно отличалась от среднеазиатской.
Итак, в Крыму уже складывался свой собственный, отдельный народ.
А другим решающим фактором было уникальное среди всех прочих земель Орды географическое положение Крыма. Как известно, на полуострове смыкались два важнейших торговых пути: караванный путь, по которому из Центральной Азии, Кавказа и даже из Китая прибывали товары Востока, и морской путь, по которому итальянцы доставляли эти товары на Запад. Эти две торговых магистрали встречались в порту Кафы, нынешней Феодосии – крупного города, который Орда позволила генуэзцам основать на крымском берегу в обмен на отчисления с торгового оборота в этом городе. Это соседство с важнейшей торговой магистралью, с морским окном в Европу, стало просто-таки спасением для Крыма. Ведь в то время, как остальные области Орды, образно выражаясь, дымились в руинах войн и усобиц за власть, Крым, напротив, имел постоянный и надежный источник дохода в виде налога с итальянской торговли. И вдобавок к этому Крым мог легко и беспрепятственно продавать через это окно в Европу свои собственные, производившиеся здесь товары. А это была привилегия, которой в то время лишились многие внутренние области Орды на континенте, потому что во время кризиса старые торговые пути в глуби материка стали небезопасны, и поддерживать на них порядок от разбойников и грабителей зачастую стало просто некому – потому что централизованная власть ослабела.
Таким образом, пока остальная Орда погружалась все глубже в кризис и разруху, Крым, напротив, развивался и богател. И главной помехой этому росту стала как раз та самая злосчастная Орда, бывшая хозяйка Крыма: ведь очень часто ее конфликтующие правители, сражаясь за престол в городе Сарай на Нижней Волге, рассматривали Крым как неисчерпаемый источник наживы. Нередко бывало так, что какой-нибудь из ордынских ханов, проигравший своему сопернику в борьбе за Сарай и изгнанный оттуда, с Волги, отправлялся в Крым, чтобы там как можно быстрее собрать все имеющиеся денежные, материальные и людские ресурсы для повторного броска на волжскую столицу. Это ложилось тяжелым бременем на жителей Крыма, тем более, что подобные эпизоды иногда случались чуть ли не каждые два-три года, и Крым всякий раз становился ареной битвы для этих степных чужаков, опустошавших его. Например, если в 14 веке тогдашнюю столицу полуострова, город Кырым (ныне – Старый Крым), описывали как большой и богатый город, сравнивая с самим Дамаском и Каиром, то в начале 15 столетия все путешественники, побывавшие в городе, в один голос описывают разруху и запустение, вызванные бесконечными опустошительными сражениями ордынских армий за этот богатый край.
Потому нет ничего удивительного в том, что Крым, который экономически и без того уже давно был способен к самостоятельному существованию, взял курс на окончательное отгораживание от Орды, от которой уже давно не видел ничего другого, кроме постоянной череды временщиков, которые, по сути, были глубоко равнодушны к судьбе самого Крыма и рассматривали его не иначе, чем просто источник ресурсов для дальнейшей борьбы за сарайский трон на Волге.
Все это поставило полуостров на порог начала самостоятельной политической жизни. И вскоре эти процессы вылились в то, что в земли Великого княжества Литовского отправились посланники крымских беев с просьбой прислать им правителя, ныне пребывающего в изгнании: Хаджи Герая. И на карте Восточной Европы появилась та страна, которая сегодня известна нам как Крымское ханство.
Род Хаджи Герая
Итак, посланники крымских беев прибыли в Литву просить себе Хаджи Герая на царство – почти фэнтези-сюжет о скрывавшемся в изгнании настоящем короле, позже возвратившем себе престол. Но нельзя не спросить – а зачем, собственно, беям вообще было нужно искать правителя на стороне? Неужели победившие в борьбе новые элиты не могли выдвинуть претендента из своей среды? Чем таким особенным был род Хаджи Герая? И разве он сам имел какие-то особенные права на престол? Или действительно Крым был его по праву, и Хаджи Герай с детства готовился его завоевать?
Давайте подробнее углубимся в вопрос, что за люди стояли за идеей крымской независимости, и почему в лидеры себе они избрали именно Хаджи Герая. И кому среди крымской аристократии и среди чингизидской правящей династии такая независимость была бы выгодна и желательна.
Со стороны крымской знати это были, прежде всего, крымские рода Ширин и Барын. Эти два клана были далеко не единственными и на тот момент даже не самыми могущественными в Крыму, потому что над ними, безусловно, преобладали так называемые староордынские кланы, которые издавна имели огромный вес не только в Крыму, но и по всей территории империи: прежде всего Мангыт, из которого происходил знаменитый Эдигей, ставивший и свергавший ханов по своему усмотрению, а также Кият, Конграт и ряд других. На фоне этих староордынских родов Ширины выглядели довольно скромно: ведь они были, так сказать, «новичками» среди высшей лиги знати, будучи введены в нее поздно, лишь Тохтамышем. Затем Тохтамыш сошел с исторической сцены, погиб в борьбе за власть над Ордой, но его союзники-Ширины остались, обосновались в Крыму и Казани и старались удержаться у власти уже без своего повелителя. Они, похоже, не претендовали на то, чтобы стать первыми во всей Орде – для этого их род был недостаточно многочислен – однако попытались стать первенствующим родом на региональном уровне. И это у них, в конце концов, получилось.
По происхождению родоначальники Ширинов не были крымскими: основателей этих кланов Тохтамыш привел на полуостров из Центральной Азии. Однако они быстро укоренились в Крыму, и их главные силы, их родовые центры располагались не в далеких от Крыма прикаспийских степях, как, например, у Мангытов, а непосредственно на полуострове. Их положение, безопасность и могущество самым прямым образом зависели от благосостояния Крыма. И в этом заключалась их главное отличие от старых родов, которые лишь заглядывали в Крым с материка, охотно пользовались его ресурсами и богатствами, но свои родовые центры держали за пределами полуострова. Неудивительно, что на сторону Ширинов, признав их своими лидерами, встала и местная, уже собственно крымская по происхождению знать – как роды Кыпчак и Яшлау. И в итоге получилось так, что посреди крымской аристократии пролег крупный водораздел по вопросу о будущем полуострова: староордынские кланы во главе с Мангытами отстаивали имперское единство, тогда как Ширины с союзниками были заинтересованы в независимости.
Стоит, однако, учитывать, что по ордынским традициям ни один бей, как бы он ни был знатен и могуществен, не мог взойти на ханский престол – поскольку титул хана мог принадлежать только и исключительно прямым потомкам Чингисхана. Именно поэтому, например, знаменитые в ордынской истории беки Ногай, Эдигей, Мамай, несмотря на свои огромные силы и влияние, не могли стать ханами и были вынуждены сажать на ордынский трон подставных ханов – покорных себе, послушных, несамостоятельных, ничем не запомнившихся в истории, ничего не решавших – однако, происходивших напрямую от Чингиза. Это единственное, происхождение, и требовалось от них, потому что бек мог законно править лишь при наличии над ним хана, пусть даже и символического, марионеточного.
В силу этого вышеописанного обычая, в своем собственном представителе Чингизидской династии нуждалась и каждая из противоборствующих партий внутри крымской знати. Мангыты с Конратами в качестве такого хана использовали Сеид-Ахмеда. А вот какого кандидата могли выдвинуть Ширины – с учетом того, что в их интересах было не овладение всей Ордой, а обособление Крыма? Какой Чингизид согласился бы стать правителем именно и исключительно Крыма, не претендуя на остальную Орду?
Очевидно, тот, который уже издавна считает Крым своим единственным наследственным владением. И такие люди среди крымских чингизидов нашлись: это были потомки длинной череды улусных эмиров – провинциальных наместников Крыма, которых ранние золотоордынские ханы еще с 13 века назначали своими представителями на полуострове. Династия этих эмиров (хотя зачастую и с длительными перерывами), восходящая к Уран-Тимуру, правнуку Чингисхана, правила полуостровом на протяжении почти двухсот лет.
Бывало, что представители этой местной династии крымских наместников добивались и независимой власти в Крыму. Так было, например, с Таш-Тимуром, который в конце 14 века недолго правил Крымом в качестве совершенно самостоятельного правителя. Сын Таш-Тимура, Девлет-Берди, тоже со временем сумел пробиться на крымский трон – правда, Девлет-Берди совершил большую ошибку, не став довольствоваться этим достижением. Овладев Крымом, он захотел большего, двинулся на волжскую столицу Сарай и даже захватил ее, но не продержался там и года, и был убит.
В 1430-е годы, когда у Ширинов возник вопрос об избрании нового, уже крымского, хана на смену Сеид-Ахмеду, ставленнику своих соперников, сыновей Таш-Тимура уже не было в живых: его старший сын Девлет-Берди погиб на Волге, а младший, Гияс-эд-Дин, погиб еще раньше того. Однако был жив и здоров самый молодой представитель династии крымских эмиров: сын Гияс-эд-Дина по имени Хаджи Герай. На него и сделали ставку крымские Ширины.
Существовало, правда, затруднение. Хаджи Герай проживал не в Крыму, а в Великом княжестве Литовском. Как он там оказался? В Литве – а точнее говоря, не только в прибалтийской Литве, но и в обширнейших тогдашних владениях литовских князей на территории современных Беларуси и Украины проживала многочисленная диаспора крымской и ордынской знати, которая из-за междоусобиц вынуждена была искать убежища за границей, в соседней стране. Начало этому положил сам Тохтамыш, когда он со своей ближней и дальней родней, со своими многочисленными сторонниками скрылся от недругов во владениях литовского князя и затем, с помощью того же князя, старался пробиться из Литвы обратно на ордынский трон, пока не погиб. К этим, так сказать, политэмигрантам принадлежала и семья Гияс-эд-Дина. Сам Гияс-эд-Дин погиб в одном из таких походов, помогая Тохтамышу, а его жена Асие и сыновья Хаджи Герай и Джанай оставались в Литве.
Просить литовского князя о том, чтобы он прислал им хана, представляло для беев, конечно, несколько щекотливую дилемму. Ведь такая просьба автоматически означала признание определенной зависимости от иностранного государя. Но, с другой стороны, перспектива привлечь на свою сторону влиятельного соседа перевешивала этот риск: ведь Ширины сами по себе были не так сильны, как, например, Мангыты. И потому в 1440 году беи родов Ширин, Барын и союзных им родов направили посольство в Литву – просить в Крым на престол Хаджи Герая. Этому содействовала сущая случайность: незадолго до этого умер глава, так сказать, «партии ордынского единства» – могущественный и очень влиятельный предводитель рода Конграт, бей Айдер. И когда, воспользовавшись замешательством оппонентов после смерти их лидера, главой крымской аристократии стал старейшина рода Ширин, Тегене-бей, Ширины и их единомышленники не стали терять времени зря и отправились в Киев.
Похоже, что сам Хаджи Герай вряд ли ожидал для себя ханской карьеры. Он рос не во дворце правителя, а в доме изгнанников, эмигрантов. Достоверных данных о его ранних годах чрезвычайно мало, сведения о его молодости содержатся не в письменных документах, а по большей части в устных преданиях. Согласно этим преданиям, будущий основатель Крымского ханства родился в литовском городе Тракай. Как говорили, в юности он сопровождал отца в его роковом походе, когда после разгрома соратников Тохтамыша и гибели Гияс-эд-Дина был вынужден скитаться сиротой и ради пропитания работать слугою у некоего суфия и терпеть сварливую брань несносной супруги своего хозяина. Такова стандартная литературная история о принце-бродяге, и она едва ли слишком достоверна: ведь доподлинно известно, что когда Хаджи Герай уже был на престоле, вместе с ним проживала его родная мать, так что круглым сиротою он не был в любом случае.
Есть многочисленные предания и об имени хана: одни говорят, будто Гераем (точнее, Киреем, поскольку Герай – это позднее, османское произношение, принятое уже в период зрелого Крымского ханства, а в ордынской речи арабское написание имени нашего героя читалось как «Кирей») звали слугу Гияс-эд-Дина, спасшего будущего хана, еще младенца, после гибели его отца на поле боя, а другие предания утверждают, будто Гиреем звали наставника самого Гияс-эд-Дина, и что Гияс-эд-Дин, желая отблагодарить его, увековечил имя своего учителя в имени своего сына. Как бы ни было на самом деле, в имени Хаджи Герая для татарского уха тех времен не было ничего странного и необычного: ведь слово Хаджи использовалось не только как почетный титул паломника в Мекку, но и как обычное мужское имя, а имя Кирей-Герай было не менее широко распространено: мы найдем в источниках ордынской и ханской поры множество людей, тоже звавшихся Гиреями, но не имевших никакого отношения к крымской династии.
Какова бы ни была достоверность преданий о скитаниях будущего хана в юности, хлебнуть трудностей ему действительно пришлось. Молодой Хаджи Герай сопровождал своего дядьку, Девлет-Берди, в победоносном походе в Крым и был свидетелем его гибельного краха на Волге, а затем Хаджи Гераю пришлось и самому спасать свою жизнь, потому что когда к власти в Крыму пришел Сеид-Ахмед, тот приказал истребить потомков Таш-Тимура, и Хаджи Гераю с братом Джанаем пришлось бежать с полуострова, причем Джанай в этой погоне был убит.
Скрывшись от Сеид-Ахмеда в Литве, Хаджи Герай поступил на службу к великому литовскому князю Витовту, который дал ему пост старосты в замке Лида – этот замок и сейчас стоит в Гродненской области Беларуси, недалеко от литовской границы. Витовт не слишком часто давал татарским беженцам в своей стране государственные должности, и тот факт, что Хаджи Герай был назначен на этот пост, ясно показывает, что Витовт считал своего гостя весьма важной персоной. И если князь верил, что этот благородный юноша ему однажды пригодится в отношениях с татарскими соседями – Крымом и Ордой, то он, как показало время, ничуть не ошибся.
Первый хан Крыма и его соседи
Итак, крымские беи просят у литовского князя отпустить им Хаджи Герая «на царство». Как в Литве отреагировали на просьбу посольства, зачем литовцам было вмешиваться в крымские дела? И как в самом Крыму приняли претендента – прокладывал ли он себе дорогу на полуостров мечом или путь его был устлан цветами?
Начнем с реакции Литвы. Великий князь Витовт, вероятно, был чрезвычайно обрадован: ведь такое обращение представляло собой для Литвы колоссальный политический успех. Иметь своего ставленника, своего, по сути, бывшего слугу на престоле соседней страны – очень своенравной, надо сказать, и очень неспокойной страны, откуда не раз совершались грабительские походы на украинские пограничья великого княжества – позволяло сразу разрешить множество серьезнейших политических проблем. У литовских князей уже был опыт подобного участия в ордынских делах. И хотя предоставление прибежища хану Тохтамышу не принесло Витовту большой практической пользы, потому что Тохтамыш в конце концов быстро и довольно бесславно проиграл, но вот, например, отправка на ордынские просторы другого своего гостя-беженца, Улу-Мухаммеда, который успел поцарствовать и в Крыму, и в Сарае, а затем, в конце концов, стал основателем Казанского ханства, принесла Литве немалые политические выгоды.
Впрочем, и Тохтамыш был далеко уж не столь бесполезен: ведь он, в благодарность за прибежище, выписал великому литовскому князю ярлык, которым формально и официально передавал Литве все права владения на практически все бывшие восточнославянские владения Золотой Орды – от Подолья до Новгорода. А ведь за многие из этих земель Литва сражалась с Великим княжеством Московским, и такой документ в спорах с московитами имел огромное значение в доказательство того, что именно Литва, а не Москва, является законным хозяином этих земель. Тем более, в отличие от Литвы, которая никогда не входила в число ордынских владений, Москва до 1480 года формально являлась ордынским вассалом, и для нее подобный ханский документ имел – во всяком случае, литовцы рассчитывали, что должен иметь – непререкаемую юридическую силу.
Забегая вперед, я добавлю, что позже и Хаджи Герай, окончательно укрепившись на троне, тоже подписал великому князю литовскому торжественный ярлык почти в точности такого же содержания: он преподносил ему в дар целую Украину и немалую часть Беларуси и Западной России. Он сделал это после того, как, подобно Тохтамышу, обрел титул не только крымского, но и всеордынского хана, но об этом позже.
Я подробно рассказываю об этом для того, чтобы пояснить цель, с которой Литовское великое княжество приняло участие в процессе создания Крымского ханства. Эти цели были вполне определенными: установить на своих южных границах дружественного и даже формально зависимого правителя.
Итак, в 1440 году, благосклонно приняв крымских послов, Витовт пригласил в Киев из Лиды Хаджи Герая и отправил его из Киева в Крым. Вместе с послами и Хаджи Гераем на полуостров отправился и княжеский военачальник, маршалок Радзивилл – а поскольку люди в чине маршалка не путешествуют в одиночку, то следует полагать, что под командой Радзивилла в Крым отправился и литовский военный отряд.
Прибыв на полуостров, беи организовали традиционную торжественную церемонию выборов хана – наверняка Хаджи Герая поднимали, по чингизидскому обычаю, на белой войлочной кошме – а Радзивилл утвердил его избрание от имени великого князя. Реакция противников независимости на эти выборы неизвестна. В генуэзских источниках есть глухие упоминания о некоей войне внутри Крыма в 1441-42 годах, но, по-видимому, столкновения не были значительны. Сеид-Ахмед бежал с полуострова и стал кочевать в причерноморских степях, ожидая момента вернуться в Крым. А в Крыму началось правление первого независимого хана – Хаджи Герая.
Мы уже неоднократно говорили о том, что в 15 веке на полуострове сосуществовали три силы: собственно Крымский улус Золотой Орды, чью историю мы так внимательно сейчас рассматриваем, генуэзские города на побережье и княжество Феодоро в горном Крыму. Как складывались отношения новообразованного ханства со своими ближайшими соседями, и как они, в свою очередь, отреагировали на приход к власти Хаджи Герая? Было ли в Крыму налажено взаимовыгодное сотрудничество или началась война всех против всех?
Отношения нового хана со своим, так сказать, «ближним зарубежьем» – то есть с теми государственными образованиями, что находились в Крыму, помимо собственно ханских владений, а именно – княжеством Готия со столицей в горной крепости Феодоро и генуэзскими владениями со столицей в Каффе – требовали особого дипломатического такта.
Небольшая и крайне слабосильная Готия – этот крошечный осколок Византии, уцелевший под крылом Золотой Орды и Крымского ханства – не представлял и не мог представлять для хана никакой угрозы. Наоборот: готские правители считали для себя крайне важным поддерживать союз с мощным соседом, и этот союз сложился еще до возникновения Крымского ханства. Правители Готии считали ханство своим главным и самым сильным союзником в их борьбе против генуэзцев, с которыми Готия яростно соперничала за обладание Южным берегом Крыма.
Куда более сложными были взаимоотношения Хаджи Герая с крымскими итальянцами. С одной стороны, итальянская Каффа с ее налаженными путями международной торговли и богатыми отчислениями в ханскую казну с рынков, как я говорил в самом начале, сыграла решающую роль в том, что Крым не только выжил и выстоял в лихую годину ордынской смуты, но и вышел из нее в новом обличье быстро развивающейся независимой державы, в то время, как куда более развитые в прошлом ордынские культурные центры в те же годы навсегда пришли в упадок и покрылись степной пылью. С другой стороны, генуэзцы, которые даже и в Европе, не говоря о Крыме, славились как опытные политики, тоже имели собственные интересы, которые не всегда устраивали хана. В идеале, генуэзцы предпочли бы, чтобы Орда, как и прежде, оставалась единой, и чтобы Крымом правила не местная независимая династия, а наместники далекого волжского правителя. Генуэзцам очень не нравилось, что вследствие ордынской смуты прервались былые торговые дороги с Востока, которые когда-то безопасно тянулись от Индии и Китая через Нижнюю Волгу в Крым, а теперь, в атмосфере хаоса и безвластия, стали опасны для купцов и почти обезлюдели. С другой стороны, генуэзцы не были заинтересованы в усилении власти местных татарских властей в Крыму, потому что договариваться со слабосильными временщиками им было легче, чем с крепко держащим бразды правления самостоятельным ханом.
С учетом всего этого, Хаджи Герай относился к своим итальянским соседям достаточно подозрительно – похоже, что он (может быть, даже и основываясь на неких достоверных разведданных) считал, что генуэзцы недовольны его воцарением и, в случае чего, могут оказаться в лагере сторонников возвращения Орды. Потому хан, которого во всех остальных случаях описывали как исключительно доброго и мягкого человека, и даже прозвали его «мелек» – «ангел», совершенно сознательно создал себе среди генуэзской администрации Каффы скверную репутацию, вследствие чего каффинцы называли его никаким не ангелом, а дали ему прозвание «timor» – то есть, по-латински, «устрашающий»! Он не предпринимал военных действий, но постоянно показывал, что держит Каффу под надзором и требовал, требовал и требовал от нее все новых выплат. Помимо обычных сборов, определенных давними договорами, он вводил каффинцев в незапланированные расходы: то пришлет в гости к генуэзцам сына, нарочно наряженного в платье бедняка, чтобы радушные хозяева снабдили его роскошной одеждой, а также тугим кошельком и конем в богатой упряжи, то пришлет свою престарелую мать, причем с каждым разом подарки ей должны быть все богаче.
Хан, видимо, всеми силами давал понять соседям, что постоянно держит руку на пульсе событий в городе и готов сурово пресечь любые поползновения местных властей в сторону Орды. Этот сигнал был понят и принят к сведению.
Но Хаджи Герай пошел дальше. Он занялся тем, что в наши дни называлось бы «диверсификацией внешнеэкономических связей». Морская торговля генуэзцев, как уже не раз говорилось, приносила немалые выгоды ханству, но еще больше выгод можно было бы извлечь, если бы Крымское ханство научилось торговать по морю самостоятельно и не зависеть в этом всецело от своих итальянских партнеров. И Хаджи Герай предпринял попытку создать собственный торговый флот. В границах Крымского ханства не было хороших глубоководных портов: все он принадлежали генуэзцам – в свое время Орда легко передала им во владение приморские города полуострова, потому что сама никогда не интересовалась морским делом и предпочитала снимать сливки с торговых умений итальянцев. Однако Хаджи Герай нашел порт за пределами генуэзской территории: это была Каламита, нынешний Инкерман, старый и очень удобный порт в глубине узкой бухты, принадлежавший княжеству Готия. Там Хаджи Герай начал строить свой собственный торговый флот. Этот флот, конечно, не мог соперничать с генуэзским на средиземноморских маршрутах, но он вполне годился для торговли на Черном море – главным образом, с турками. Вскоре гавань Каламиты наполнилась множеством турецких купеческих судов, приходивших сюда за товаром, поскольку налоговое бремя здесь было гораздо ниже, чем в Каффе.
Каффа терпела убытки – притом, что хан, мешая ее торговле, отнюдь не снижал своих финансовых требований. Не решаясь открыто конфликтовать с ханом, генуэзцы выдвигали претензии готским правителям, нарушающим установленные правила торговли на море – но те лишь дерзили в ответ: мол, пока жив наш отец и покровитель, «император татарский», нам нечего бояться.
То есть, отвечая на основной вопрос, сотрудничество между тремя государствами Крыма было налажено. Это было такое жесткое, достаточно конкурентное сотрудничество – но, что важно, мирное.
Олекса Гайворонский
Сергей Громенко
Продолжение читайте по ССЫЛКЕ
