Показать все теги
Предыдущую часть читайте ЗДЕСЬ
Начало читайте ТУТ
В прошлый раз мы закончили на том, что главным триумфатором из «игры престолов» на Волге вышла Москва, подчинив себе Казань, Астрахань и большую часть ногайцев. Но с другой стороны, значительно усилился и Бахчисарай, пусть даже и не сумев спасти своих союзников на востоке. Так вот, развернулась ли между победителями битва в духе: «должен остаться только один», – или начался поиск компромисса?
Карта из атласа BATTISTA AGNESE, PORTOLAN ATLAS Italy, ca. 1550 года
Бахчисарай vs Москва
Почему Девлет Герай не смог защитить своих тюркских соседей на Волге? Не забудем, что падение волжских ханств пришлось на момент внутренних потрясений в Крыму, когда хан, нечестно пришедший к власти, был мало популярен в народе и неуверенно чувствовал себя на престоле.
А еще здесь отчасти сыграл роль фактор отношения к России Турции.
Общественное сознание, основываясь на свежей памяти о русско-турецких войнах 18 и 19 века, уверенно считает Турцию извечным лютым врагом России. Но ведь так было не всегда. В 16 веке Москве и Стамбулу, по сути, было еще не о чем спорить, потому что зоны их экспансии пока что еще не соприкоснулись. Зато у обеих этих держав был общий и весьма серьезный враг – Польша. Потому Турция, нуждаясь в русской помощи против поляков, поначалу довольно неприветливо смотрела на враждебные шаги крымских ханов против Московского государства. Так было, например, с московским походом Мехмеда I Герая, который выступил на Москву вопреки прямому запрету османского султана, настаивавшего, чтобы хан вместо того направил свои силы против польского короля, то есть на украинские владения Речи Посполитой.
Вот и Девлет Герай, наблюдая за падением волжских ханств, понимал, что в большую войну с Московским царством Османская империя откажется ввязываться при любых обстоятельствах. А без турецкой помощи разгромить Москву было уже едва ли возможно, потому что к этому времени уже стал постепенно проявляться дисбаланс в уровне русских и крымских вооружений, который впоследствии лишь усугублялся и в итоге привел к роковым последствиям.
Дело в том, что в Москву начало постепенно проникать европейское огнестрельное оружие, тогда как крымская армия все еще вооружалась по старинке, по ордынскому образцу, основываясь на многочисленной, но легковооруженной коннице. У турок, в отличие от Крыма, был примерный паритет с русскими в этой гонке вооружений. И, как мы уже говорили прежде, турецкие пушки в свое время очень помогли Крыму в борьбе с Ордой. С тех пор огневая мощь ханского войска всецело находилась в руках османских отрядов, которые выделял ханам из числа своей несметной армии султан.
Но в этом и заключалась проблема: потому что когда Турция не могла или не хотела делиться своими солдатами, в распоряжении крымского войска оставались лишь их собственные луки, сабли, и, в лучшем случае, малочисленные и дефицитные ружья. А собственных артиллерийских подразделений крымские ханы так никогда и не создали.
Этот неестественный дисбаланс продолжался до самого конца истории Крымского ханства, и в 18 веке имел катастрофические последствия, но об этом мы поговорим когда-нибудь потом. А сейчас для нас главное то, что шансы разгромить Московию без помощи Турции были крайне призрачны, а рассчитывать на помощь Турции в этом деле не приходилось.
Даже знаменитый и сильно напугавший Москву османский проект 1569 года о прорытии Волго-Донского канала был задуман в Стамбуле не с целью освобождения Астрахани и Нижней Волги от русских (хотя, конечно, попутно планировалось сделать и это), а в первую очередь для открытия пути турецким судам в Каспийское море для войны с Персией, которая считалась одним из злейших врагов Османской империи, наравне с Польшей. Девлет Герай сделал все, чтобы этот проект не состоялся – по той причине, что прихода турок на Волгу с восторгом ждали волжские ногайцы, рассчитывавшие, что таким образом станут прямыми вассалами уже не Бахчисарая, и не Москвы, а Стамбула, и таким образом уравняются в правах с самим Крымом. Девлет Герай вовсе не горел желанием получить равного себе конкурента в лице заволжских Мангытов, и успешно саботировал этот план.
В том, что с Москвой трудно бороться без участия турок, Девлету I Гераю довелось убедиться и лично. В 1571 году, воспользовавшись необычайно успешным стечением обстоятельств, хан смог не только дойти до Москвы, но и сжечь ее. Описания очевидцев этого события, главным образом европейцев, полны величественных, живописных картин пылающей Москвы, которая быстро и ярко сгорела дотла. Однако этот поход – в точности как и московский поход Мехмеда I Герая за полвека до того – не принес Крыму ровно никаких результатов.
Вернувшись домой, хан в письмах гордо приказывал царю немедленно очистить Казань и Астрахань, а тот отвечал смиренно и униженно, но на деле вовсе не спешил выполнять ханские требования. И когда на следующий год Девлет Герай, ничего не дождавшись, снова отправился подкрепить свои требования очередным разрушительным ударом, крымское войско на пути к Москве встретило уже не разбегающихся в панике холопов, а отлично подготовленный на немецкий манер колесный вагенбург, а также войско с обильным огнестрельным вооружением и, соответственно, целым ураганом свинца. То есть разница в уровне вооружений уже начала сказываться. Хан утратил в этом бою множество воинов, потерял убитыми одного из своих сыновей, одного из первейших беев – словом, вся эта кампания завершилась печально для Крыма, и знаменитое сожжение Москвы никаких выгод Крыму не принесло.
В 1588 году на престол взошел Гази II Герай. Он был представителем уже совсем другого поколения, накопив богатый боевой и государственный опыт не столько в Крыму, сколько в Турции. Соответственно, Гази II Герай был весьма далек от волжско-ордынской проблематики. Похоже на то, что этот хан, поглощенный делами совсем на других направлениях своей политики и будучи чистым прагматиком, просто не видел смысла в дальнейших казуистических спорах за территории, которыми Крым в реальности никогда не владел.
Гази Гераю был куда понятнее османский экспансионизм, которому он и сам немало послужил на фронтах за тысячи километра от Крыма. Став ханом, он куда больше интересовался не символическим верховенством Крыма над Волгой, а установлением реального контроля Крыма над Молдовой и Валахией. В отличие от предшественников, которым на Волге было достаточно одной лишь пресловутой «славы», он хотел собирать в Молдове налоги, напрямую эксплуатировать там экономические и людские ресурсы, и неудивительно, что османы считали его своим конкурентом и что отношения с ними у хана сложились непростые.
Спустя 20 лет после похода своего отца Гази II Герай повторил попытку штурма Москвы и столкнулся со столь же мощным отпором. Будучи более опытным воином, чем его отец, он сразу оценил обстановку и отступил без тех потерь, которые пришлось понести Девлету Гераю. А затем он заключил мир с царем, и в этом мирном договоре хан уже не только не вспоминал про Волгу, но и признал за московским правителем титул «царя». А это был очень важный нюанс, который стоит пояснить.
Европейская, русская и ордынская системы титулов правителей не тождественны друг другу, но, в целом, некие соответствия проследить можно. Так, например, европейскому королевскому титулу соответствует русский титул «царь» и ордынский титул «хан». Тогда как московскому и литовскому титулу «великий князь» в европейской системе соответствует «герцог», а в ордынской – «бей», точнее – «улу-бей» («большой бей»). Потому правители Московского великого княжества отроду не имели прав на царский титул. Однако Иван Грозный, покорив себе два государства, ханские титулы правителей которых были выше его собственного титула (то есть, как их называли русские, царя Казанского и царя Астраханского), обрел право и самому называться уже не «великим князем», а «царем». Это были те же самые старинные ордынские традиционные основания, на которых и Менгли Герай, победив последнего ордынского хана, стал в своих документах титуловаться уже не просто «хан», а «улу-хан» – то есть, приводя отдаленные европейские аналогии, стал уже не «королем», а «императором».
Так вот, дипломатический спор Москвы и Крыма о том, признавать ли за русским великим князем его новый царский титул был равносилен тому, признает ли Крым фактическую принадлежность Казани и Астрахани Москве или нет. Этот спор тянулся около 40 лет. И закончился он тем, что Гази II Герай все-таки признал царя царем, и на этом, юридически говоря, была поставлена точка в борьбе Крыма и Москвы за ордынское наследство.
Можно было бы сделать вывод, что в многолетнем споре двух держав победила Москва. И в тактическом отношении это действительно было так. Однако в стратегическом отношении та цель, которую Крым ставил перед собой, вступая в борьбу за Волгу, была все же достигнута в полном объеме.
Ведь в эту борьбу Крым ввязался, как я уже многократно подчеркивал, не из экспансионистских, не из колониальных соображений, а исключительно из желания устранить угрозу своей независимости с востока. И если отмести детали и частности, то в сухом остатке Крым получил именно то, что ему требовалось: после русского завоевания Волги Крыму с востока стало попросту некому угрожать. А самой Московии Крым пока что не боялся ни с восточного, ни с северного направлений.
Потому что русская армия – хотя она и стала по уровню вооружений превосходить крымскую, хотя она и научилась эффективно обороняться, и потому прямых столкновений с ней крымцы старались избегать – но при даже всем при этом хорошо вооруженная русская армия не обладала важным свойством ордынского и крымского войска: она была маломобильной и неспособной к дальним передвижениям. Если бы такая армия каким-нибудь сверхъестественным образом смогла появиться у Перекопа – то более чем вероятно, что Перекоп не устоял бы перед ее натиском, и история Крымского ханства закончилась бы одновременно с историей Казанского и Астраханского ханств.
Но в том-то и дело, что на тогдашнем уровне своего развития русская армия ни при каких обстоятельствах не могла добраться до Перекопа; она не смогла бы пройти даже половины пути туда, будь то от Астрахани или от Тулы.
И именно поэтому, по сути, для Крыма не было большой разницы, кто ныне владеет Астраханью. Потому, кто бы теперь ни владел ею, в любом случае: с этого направления Крымское ханство могло теперь чувствовать себя совершенно спокойно и безопасно.
Потому что Орды уже не стало, а Москвы Крым пока еще не опасался.
Неприступная крепость Крым
Итак, после победы над общим противником, Большой Ордой, былой союз Крыма и Москвы утратил основания, и с тех пор отношения двух стран стали враждебными. В 1550-х годах Москва завоевала Казанское и Хаджи-Тарханское ханства. А строил ли царь планы завоевать вслед за ними также и сам Крым? Если да, то какова была его стратегия в достижении этой цели? И на помощь каких союзников он рассчитывал?
Да, общий интерес в победе над Ордой, который когда-то объединял Крым и Москву, исчез вместе с самою Ордой, и теперь каждый из двух соседей преследовал свои собственные интересы, которые противоречили интересам другого.
В чем заключался интерес Крыма – я уже рассказывал: Крым стремился достичь верховенства над постордынскими ханствами Поволжья, чтобы путем мирных союзов и прочных династических альянсов исключить опасность будущих нападений с востока и, главное, исключить возможность возрождения там ордынской ветви династии Чингизидов, которая яростно конкурировала с крымской ветвью, Гераями. И хотя московский захват Казани и Астрахани смешал и спутал эти планы – тем не менее, будь Волга крымской или русской, в любом случае с этого направления Крыму больше ничего не грозило.
А вот у Московского царства в этом плане положение было сложнее. Да, захват волжских ханств сполна удовлетворил экспансионистские стремления Москвы и позволил ей создать плацдарм для дальнейшего расширения – в Сибирь, на Кавказ. Захват этих ханств, кроме того, позволил Ивану IV титуловаться уже не «великим князем», а «царем», что имело немалое значение для его европейской политики. Но экспансионизм и титулатура – это интересы второстепенные, не жизненно важные, а вот что действительно было важным для Московского государства – так это стремление обеспечить себе безопасность, а как раз в этом отношении победы на Волге мало что дали ему. Потому что Волга и без того уже давно не представляла собой серьезной угрозы для Москвы, с тех самых пор, как там стала клониться к закату классическая Золотая Орда, а для набегов малочисленных групп степных кочевников, которые в конце 15 века столь досаждали Крыму, Московия была куда менее уязвима, чем Крым. Из всех татарских соседей Московского царства – Казань, Астрахань, Ногайская Орда, которых Москва в итоге всех и покорила в 16 веке – ни один не представлял такой угрозы русским, как представлял собой Крым. И, стало быть, эта проблема безопасности не была разрешена, она так и продолжала стоять перед Московией, и захват Волги мало чем разрешил ее. Потому вполне логично, что следующим шагом должна была стать попытка царя покорить, вслед за волжскими ханствами, и сам Крым.
Воодушевленная своими волжскими победами, Москва попыталась немедля приступить и к покорению Крыма. Однако здесь возникали трудности географического характера – ведь нечего было и думать, чтобы подвести к Крыму, как к Казани, мощные регулярные штурмовые войска: они бы просто не дошли сюда и были бы легко уничтожены на длинном пути от границ Московии до границ Крыма. Тем не менее, царь решил попробовать.
Максимум, чем он мог досадить Крыму, – это снарядить флотилии с казаками и спустить их по рекам, Днепру и Дону, к крымским границам. Так и было сделано: казацкая флотилия спустилась с русской территории по Днепру и разгромила ханскую крепость Ислям-Кермен, а затем и Озю-Кале (нынешний Очаков). Другая флотилия спустилась Доном, но, судя по всему, особого ущерба причинить не смогла. Тем не менее это было чрезвычайно громким событием. Еще бы: русские с оружием в руках впервые проникли к границам Крымского ханства и даже смогли произвести там какие-никакие разрушения.
Однако сразу понятным стало и другое: о завоевании Крыма не могло быть и речи. Самое большее – царь мог организовать мелкие набеги на крымские днепровские пограничья. Ведь на территорию самого полуострова русским казакам тогда не удалось даже проникнуть, не говоря уже о том, чтобы завоевать его. Более того, даже их речные походы по Днепру и Дону представляли собой проблему не столько для Крыма, сколько для Турции, которая владела устьями обеих рек и держала там свои крепости: Озю-Кале и Азак, которые и подвергались нападениям. Спокойное отношение Девлета I Герая к этой угрозе хорошо иллюстрирует один эпизод: когда хану сообщили, что казаки снова собираются спуститься по Днепру, тот лишь отмахнулся: мол, они снова идут грабить турецкие прибрежные крепости, а Крыму бояться нечего. И именно так в тот раз и произошло.
Столь малая эффективность этих первых походов на Крым заставляла царя искать союзников. И таких союзников он нашел в лице украинских казаков. По своим боевым качествам они превосходили своих русских коллег, потому что именно украинским казакам удалось сделать то, что не удалось русским, а именно – перенести боевые действия на территорию самого Крыма. Кроме того, они были выгодны еще и по другой причине.
Дело в том, что царь всячески старался уклониться от ответственности за свои недружественные шаги в отношении Крыма и избегал признать, что пытается, по сути, воевать с ханством. Заметим, что в те же самые годы Девлет I Герай не прекращал попыток ударить на саму Москву, и таких попыток было не менее четырех. Царь всякий раз успешно оборонялся от них, но тем не менее не решался признать, что тоже ведет ответные наступательные действия. Потому-то он и использовал не регулярные войска, а казаков: их набеги всегда можно было списать на казацкое своеволие и заявить, что казаки действовали против царской воли. А с украинскими казаками было еще проще: они были подданными другой державы, и, стало быть, ответственность за их действия целиком несет не русский царь, а польский король.
Так что, да, совместные походы русско-украинских казацких речных флотилий на далекие окраины крымских владений в конце 1550-х годов стали своего рода приметой времени. Однако вскоре царь вступил в Ливонскую войну и утратил интерес к таким акциям. Крым действительно оказался неприступной крепостью. Во всяком случае, на нынешнем этапе.
Османский поход на Астрахань 1569 года часто называют первой русско-турецкой войной. Почему войска Османской империи оказались так далеко на севере, им что, не хватало завоеваний в Средиземноморье? Можно ли было избежать прямого столкновения султана и царя? Как разворачивались и чем закончились османские приготовления, и чем эта война обернулась в итоге для Крымского ханства?
Определять эти события как первую русско-турецкую войну мне кажется преувеличением. Если бы в 1569 году действительно имела место настоящая русско-турецкая война, то весьма вероятно, что дальнейшая историческая судьба России сложилась бы совершенно иначе. России исключительно повезло, что географически она очень отдалена от Турции и что в 16 веке она избежала войн с османами. Позже русским доводилось немало воевать с турками, и в этих войнах они, как правило, выходили победителями. Однако эти войны имели место гораздо позже, уже в 18 и 19 веках, когда Османская империя сползала в хаос и упадок, а Российская, напротив, шла вверх после европеизаторских реформ Петра. А в 16 веке, в эпоху наибольшего могущества османов, соотношение сил было обратным. Потому, повторюсь, России просто посчастливилось, что в 16 веке не было русско-турецких войн. Вот, к примеру, взять Венгерское королевство. В 15 столетии оно было, пожалуй, не слабее Московии. Однако, в отличие от Московии, Венгрия оказалась на прямом пути турецкой экспансии в Европу. И ей довелось в 15, 16 и 17 веках вынести такое бремя настоящих войн с Турцией, что это наложило глубочайший отпечаток на дальнейшую историю страны.
Потому события 1569 года, конечно, не были настоящей русско-турецкой войной. Это, скорей, была случайная встреча двух держав на самых отдаленных форпостах их влияния. Эта встреча была эпизодична, влияние ее было невелико, и никаких важных последствий в истории региона она не имела.
Собственно говоря, Турция и не задумывала эту акцию как антирусскую. Эта кампания была затеяна вовсе не для освобождения Астрахани из-под русской власти, а с целью обеспечить османским галерам искусственный проход в Каспийское море, чтобы ударить с него по северному побережью Ирана – злейшего врага османов. Выгнать русских из Астрахани предусматривалось лишь потому, что Астрахань лежала на этом пути к Ирану. Не более того. Разумеется, когда эта кампания готовилась, турецкое правительство не раз публично выражало глубокую озабоченность судьбами поволжских единоверцев, стонущих под гнетом царских воевод. Однако когда кампания закончилась провалом, больше о судьбах этих несчастных в Стамбуле никто не вспоминал, хотя русский гнет на Волге лишь усиливался, и тайные делегации, прибывавшие оттуда в Стамбул, не раз молили султана прийти и вызволить их из-под русской власти.
Когда султан объявил о начале этого проекта и повелел Девлету I Гераю сопроводить со всем его войском османских инженеров, командиров и янычар к месту прорытия Волго-Донского канала, хан забеспокоился. Потому что среди прочих планов султана было восстановление зависимого от Турции Астраханского ханства – но не под эгидой Гераев, а под управлением одного из представителей ордынской династии. Интерес Турции в этом понятен: ей было бы куда легче контролировать регион, если бы ее партнерами здесь стал не один лишь Крым, а сразу несколько вассальных ханов, соперничающих между собой за милость султана. Но интересам Крыма это противоречило полностью: ведь, по сути, на Волге снова возрождалась Орда – только теперь уже защищенная покровительством самого Стамбула!
Встревоженный Девлет Герай предупредил о турецких планах Ивана Грозного, предлагая ему полюбовно решить вопрос об Астрахани, пока туда не пришли турки. Хан предлагал, чтобы царь либо отдал, пока не поздно, Астрахань Крыму, либо создал там вассальное Московии ханство под управлением представителя династии Гераев. Но царь молчал, а султан продолжал настаивать.
Когда турецкий экспедиционный корпус двинулся от Кефе к месту прокладки канала, хану пришлось последовать за ним. Прибыв на место и осмотрев маршрут переволоки между двумя реками, турецкие инженеры сразу поняли, что канал между Доном и Волгой не прорыть, как они заявили, «усилиями даже всей Турции за сто лет». Но командующий паша не мог возвращаться к султану с пустыми руками. Поэтому он отправил обратно по Дону на судах в Кефе инженеров, их снаряжение и часть вооружений, а всем остальным приказал двигаться на Астрахань, чтобы выполнить хотя бы эту часть поставленной задачи. Но когда турки с крымцами добрались туда, то выяснилось, что русские уже построили в Астрахани новую крепость, которую без хорошей артиллерии было не взять, а паша, как назло, уже отправил в Кефе все свои большие калибры, так как не предполагал, что они понадобятся.
Одним словом, крымское войско развернулось и направилось от Астрахани домой. А вслед за ними последовали и янычары.
Возвращение османских войск к Черному морю через пустынные северокавказские степи многочисленными смертями от голода и жажды, поскольку паша взял пищи только на 40 дней, а новые припасы достать было негде.
Так и завершился этот поход. Разгневанный султан угрожал казнить и пашу, и хана, но в итоге все обошлось. Но грандиозный проект Волго-Донского канала так и не был осуществлен до самого 1952 года.
Запорожский вектор
Давайте вернемся к теме запорожского казачества, которой мы уже коснулись ранее. Вы упомянули о намерениях Ивана Грозного использовать украинских казаков в его завоевательных планах относительно Крыма. А как в целом складывались крымско-украинские отношения на протяжении XVI века?
Да, как уже говорилось, планы использования украинских казаков у Ивана Грозного имелись, и они были осуществлены. В 1550-ых годах украинские казаки охотно объединялись с донскими в своих речных рейдах на крымские пограничья. Особенно в этом плане прославился знаменитый Дмитро Вишневецкий – видный представитель украинской знати, который, лавируя между польским, русским и османским правительствами, на время превратился чуть ли не в самостоятельную политическую силу в регионе. Он был участником и организатором немалого числа казацких вылазок на Крым, а еще он основал, в противовес днепровским укреплениям хана и султана, казацкое укрепление на Малой Хортице, тем самым став одним из основоположников Запорожской Сечи.
Однако, сотрудничество с Московией было лишь эпизодом в истории казачества XVI столетия – тем более, что сам царь, убедившись в малой эффективности речных походов и не имея возможности двинуть на Крым свои регулярные войска, скоро охладел к замыслу покорения Крыма и отступил от этих планов. Ну а что касается украинских казаков, то они ходили на Крым еще лет за 20 до Ивана Грозного, и продолжали ходить после него, причем достигли того, чего в XVI веке не удавалось достичь русским казакам: иногда они добирались до самой территории Крыма. В отдельных случаях им удавалось даже захватить Перекоп – правда, двинуться дальше, вглубь полуострова, они все же не решались. А во второй половине XVI столетия их флотилии регулярно осуществляли морские десанты на крымское побережье, в частности, на западный берег.
Один из таких морских походов, например, имел место в 1589 году, когда 800 запорожцев высадились в Гезлеве (ныне – Евпатория). Взять Гезлевскую крепость они не смогли, однако, пока хан Гази II Герай спешил с войсками из Бахчисарая отбить неожиданную атаку, казаки успели разграбить городской рынок, а с приближением хана ушли обратно в море.
Однако все-таки Крым считался крайне труднодоступной целью для казацких флотилий, и подавляющее большинство своих нападений казаки направляли на турецкие крепости в устье Днепра и Днестра.
Пожалуй, сейчас не будем углубляться в тему боевых столкновений казаков и крымцев во время бесчисленных вторжений крымских войск на территорию собственно Украины. И вовсе не потому, что в этом факте есть что-то, по-модному выражаясь, неполиткорректное, а просто потому, что это и без меня достаточно известно и подробно освещено в любом школьном учебнике истории. Вместо того, мне кажется, интереснее обратить внимание на другой нюанс крымско-украинских отношений, на который внимание обращают очень редко.
Заняв в XVI веке свое место на украинских пограничьях в непосредственной близости к Крыму, казаки не то чтобы поставили под угрозу существование ханства, однако, скажем так, стали силой, существование которой ханам приходилось постоянно принимать во внимание. И потенциальная опасность этой силы для Крыма на протяжении некоторого – впрочем, не очень долгого – времени даже, пожалуй, несколько превышала опасность со стороны Московии. Потому что, в отличие от московитов, казаки весьма рано разузнали путь в Крым, время от времени появлялись на полуострове с оружием и уходили оттуда с трофеями. Иными словами, в беспрерывной череде взаимных нападений между казаками и крымцами существовало некое подобие паритета.
В этом лежало коренное отличие от ситуации в Московском царстве. Москва на протяжении очень долгого времени не могла даже мечтать о самостоятельных ударах по Крыму, и потому царям в ранний период в борьбе с Крымом всегда приходилось полагаться в этом на чью-то постороннюю помощь: то хаджи-тарханских ханов, то заволжских ногайцев, то украинских казаков, то потом калмыков. Потому России в противостоянии с Крымом поневоле приходилось занимать лишь оборонительную позицию, а перейти к наступательной ей удалось намного позже.
Потому в России Крымское ханство вплоть до XVIII века воспринималось как самый укрепленный недоступный гарнизон, жестокие удары со стороны которого нельзя предупредить и нельзя по-настоящему отомстить за них. Тогда как для украинских казаков Крым был местом, где – при удачном стечении обстоятельств – можно удачно обогатиться ценными трофеями. Точно так же, как для ханских войск таким местом была Украина.
Потому казаки, вполне трезво оценивая опасность со стороны Крыма, в то же время не боялись его, могли напрямую воевать с ним и умели совершать вылазки туда еще в то время, когда это не удавалось ни одной другой силе. И потому, соответственно, не демонизировали ни сам Крым, ни проживавших в нем татар. Для казаков татары были не мистическими демонами, появляющимися из неведомых далей, которым невозможно сопротивляться и которых остается лишь терпеть как небесную кару, а обычными соседями, людьми из плоти и крови, со своими сильными и слабыми сторонами, с которыми, кроме того, украинцам доводилось взаимодействовать не только на поле боя, но и в мирных ситуациях: торговля, добыча соли или выпас скота на одних и тех же нижнеднепровских пастбищах.
Именно в этом, как я считаю, и лежат основы фундаментальной разницы украинского и российского дискурса в отношении Крыма, но это уже совершенно отдельная тема.
А сейчас важно подчеркнуть то, что именно такое трезвое восприятие соседями друг друга и делает возможным между ними продуктивное и рациональное взаимодействие по самому широкому кругу вопросов. И примеры такого взаимодействия мы вскоре очень отчетливо увидим на всех последующих этапах взаимоотношений украинцев и крымцев. Эти взаимоотношения полны периодов яростной борьбы, которые сменялись периодами дружбы и союзов, а затем снова периодами яростной борьбы. Однако сам факт, что эти отношения были столь гибкими и разнообразными, в зависимости от совпадения интересов сторон, стал возможен именно благодаря тому, что между двумя партнерами существовала некая паритетность. Не будь этого, один из них стал бы просто объектом нещадной эксплуатации. Как, к слову, и случилось у Крыма с Россией – сначала в одну сторону, с перевесом Крыма, а затем и в обратную.
Итак, в XVI веке украинские казаки стали реальной, ощутимой силой в регионе. А любую силу можно использовать в своих интересах. Что ханы с успехом и делали.
Сотрудничество между соседями началось рано: один из первых кошевых атаманов и основателей Запорожской Сечи Остафий Дашкевич еще в 1521 году ходил вместе с Мехмедом I Гераем на Москву. Это не помешало ему впоследствии, когда ситуация изменилась, успешно разрушить ханскую крепость Ислям-Кермен, но в 1535 году атаман снова принимал участие в очередном походе крымцев на Московию.
Когда в правление Мехмеда II Герая среди ханского семейства разгорелся конфликт вокруг постов и участия в иранском походе, несколько младших родичей хана сами бежали к казакам, прося тех помочь им либо добраться до Стамбула, либо прорваться в Крым и захватить там власть. А когда Мехмед II Герай погиб и его сын Саадет II на короткое время сумел вернуть себе ханский престол, то казаки, узнав, что молодой хан враждебен к туркам, сами предложили наняться к нему на службу – да не успели, потому что османы быстро согнали Саадета Герая с престола.
Словом, отношения соседей были весьма разносторонними. Эти отношения были крайне далеки от сладкой дружбы, как их стало модно изображать сегодня, но столь же далеки они были и от непримиримой вражды, как их показывала, к примеру, советская историография. Это были отношения расчетливого и прагматичного соседства, где оба соседа мгновенно и порой весьма жестоко пользовались слабостями друг друга, но в то же время умели по праву оценить достоинства партнера и поставить их на взаимовыгодную службу, когда интересы сторон совпадали.
Олекса Гайворонский, Сергей Громенко
Продолжение читайте по ССЫЛКЕ
