Показать все теги
Известия о событиях, непосредственно предшествовавших монгольскому нашествию на Туркестан, несколько противоречивы; известия источников и мнения ученых расходятся даже по вопросу, произошло ли вооруженное столкновение между войском хорезмшаха и войском Джучи, кончившееся отступлением монголов, до или после отрарского события. В государстве хорезмшаха Мухаммеда была значительная поэтическая литература, преимущественно на персидском языке, касавшаяся и политических событий, но эта литература известна нам только по кратким ссылкам и цитатам. Сюда относятся: приведенные у Якута арабские стихи, сочиненные от имени самого хорезмшаха Мухаммеда, о разорении покинутых им окраин Мавераннахра; слова Ауфи о составляющейся поэтом Меджд ад-дином Мухаммедом Паизи в городе Не$а ( в нынешнем Туркменистане, к западу от Ашхабада) поэме в эпическом стиле (Шахан-шах-наме) о событиях царствования хорезмшаха; приведенные тем же Ауфи стихи поэта Омара Хурремабади, с прославлением хорезмшаха как второго Александра.
Столкновение около Иргиза не имело дальнейших последствий; нападающей стороной в этом случае был хорезмшах. Ни то, ни другое войско не ожидало этой встречи; хорезмшах воевал в этой местности с кипчаками, Джучи — с мергитами; Джучи даже велел передать хорезмшаху, что не имеет от своего отца поручений вступить с ним в борьбу, но получил ответ, что султан одинаково считает своими врагами всех неверных. Когда война сделалась для хорезмшаха оборонительной, она стала рассматриваться как защита областей ислама от нашествия неверных, хотя причиной войны было убиение в государстве хорезмшаха мусульманских купцов и хотя в 1218 г. монгольский полководец восстановил в Кашгарии свободу мусульманского богослужения; кроме того, в монгольском войске были мусульманские отряды из Каялыка и Алмалыка, не говоря уже о находившихся на службе у Чингиз-хана мусульманских купцах. Среди последних в то время, наверное, кроме таджиков, были и турки; монголы называли всех купцов турецким словом ортак ‘товарищ’, очевидно потому, что купцы для снаряжения караванов соединялись в товарищества.
Войско хорезмшаха состояло из представителей разных национальностей. Характерно, что в гарнизоне главного города Мавераннахра, Самарканда, число турок и таджиков, по словам Джувейни, было почти одинаково (60000 турок, 50000 таджиков). Возможно, что на стойкости этого войска несколько отражалась национальная рознь. По поводу отношений в начале XIII в. между Хорезмом и чисто иранской областью, Мазанде- раном, один из историков замечает, что настоящей дружбы между турком и таджиком быть не может. Еще более характерно столкновение в Газне между турками и уроженцами иранской горной области Гур; предводитель турок хотел достигнуть соглашения с предводителем гурцев, но получил ответ: «Мы — гурцы, а вы — турки, вместе жить мы не можем».
Монголам турки, конечно, были ближе представителей других национальностей; кроме того, в войске Чингиз-хана было несколько турецких отрядов; наконец, турок оближали с монголами общие среднеазиатские кочевые традиции; тем не менее мы не видим со стороны монголов попытки объединиться с турками и сделать их участниками своих завоеваний. Если с турками иногда велись переговоры, то это была только обычная для монголов военная хитрость: посредством ложных уверений в дружбе они разъединяли своих врагов, чтобы потом уничтожить одних после других, в том числе и тех, которых раньше называли своими друзьями и союзниками. Чингиз-хан даже уверял в своей дружбе мать хорезмшаха Мухаммеда, в то время находившуюся во вражде со своим сыном, чтобы удержать царицу, в распоряжении которой были многочисленные отряды турок, от вмешательства в войну. Во время осады Самарканда монголы согласились принять к себе на службу турецкую часть гарнизона, во главе которой был дядя хорезмшаха, брат его матери; но после взятия города все эти турки, будто бы в числе 30000 человек, под начальством 20 предводителей, были окружены на ровном месте и истреблены. Таким же образом монголы в Дагестане, где против них выступили аланы в союзе с кипчаками, сказали кипчакам, как туркам: «Мы и вы одного рода, а эти аланы не из ваших, так что вам нечего помогать им». Получив от монголов подарки, кипчаки покинули алан, но после победы над аланами монголы тотчас обратились против кипчаков и отняли у них вдвое больше, чем раньше дали. Когда половцы, т. е. кипчаки, нашли помощь у своих постоянных врагов, русских, монголы стали уверять и русских князей, что не собираются нападать на русскую землю, а пришли только против своих «холопов и конюхов, поганых половцев» (выражение русского летописца), причинивших и русским много зла. Таким же образом монголы в Передней Азии некоторое время вели переговоры с теми же владетелями, которые потом были уничтожены монгольским нашествием, например, с исмаилитами и багдадским халифом. Султан Джелаль ад-дин, по-видимому в 1226 г., послал нз Исфахана приказ своему везиру, действовавшему в Азербайджане,— обыскивать караваны, приходившие из Сирии, так как, по дошедшим до него сведениям, в Сирию отправился через Багдад вместе с исмаилитскими купцами татарский посол; Джелаль ад-дину нужны были доказательства, на основании которых он мог бы упрекать отдельных князей и правительство халифа в сношениях с татарами. Никаких доказательств добыто не было, хотя везир не остановился не только перед обысками, но и перед истреблением исмаилитских караванов, чем поставил потом в затруднительное положение своего государя. Слухи о переговорах тем не менее могли соответствовать действительности.
Хорезмшах Мухаммед, погибший, как известно, в конце 1220 г. на одном из островов Каспийского моря, так мало проявил себя в борьбе с монголами, что монголам оставалось неизвестным даже его имя; все действия правительства хорезмшаха во время войны и до нее, в том числе и убиение купцов в Отраре, приписываются монгольскими источниками сыну и преемнику Мухаммеда, Джелаль ад-дину. Бегство Джелаль ад-дина в Индию в конце ноября 1221 г. в сущности положило конец борьбе, хотя еще в следующие годы говорится об усмирении некоторых восстаний и взятии некоторых горных крепостей. Летом 1223 г. Чингиз-хан покинул Туркестан и лето 1224 г. провел на Иртыше. Еще при жизни Чингиз-хана, умершего в 1227 г., Джелаль ад- дин вернулся в Иран; некоторое время спустя, в 1228 г., монголы одержали над ним победу недалеко от Исфахана, но понесли такие потери, что должны были очистить Иран; отряды Джелаль ад-дина преследовали их до Аму-Дарьи, но никаких попыток поколебать власть монголов в Хорезме и Мавераннахре сделано не было.
Монгольские завоевания, по всем известиям, были связаны со страшным извинением населения. Европейскими учеными обыкновенно принимается в расчет только избиение кочевниками жителей культурных стран; на самом деле политическое объединение кочевников и в этом случае, как во всех других, было достигнуто только после долгой и кровавой борьбы, иногда связанной с систематическим истреблением целой народности, так что трудно было сказать, было ли истреблено войском Чингиз-хана больше народа в степи или в культурных странах. Столь же трудно было доказать, что монгольские завоевания принесли только выгоду кочевникам и только ущерб оседлому населению. Монгольские походы не были связаны, как, например, сельджукское нашествие на Переднюю Азию, с переселением целого народа; подавляющее большинство монголов осталось в Монголии, куда вернулся и сын Чингиз-хана,й где после него еще более тридцати лет было местопребывание его преемников. В области государственного права был перенесен господствовавший в частном праве принцип, па которому отец при жизни выделял одного за другим старших сыновей и оставлял свое основное имущество младшему сыну; поэтому коренной юрт[1] Чингиз-хана» Монголия, перешла к его младшему сыну, Тулую. Монгольская регулярная армия состояла из 129 ООО человек, из которых Тулуй получил 101 ООО; эти цифры наглядна показывают, как ничтожно было число ушедших в другие страны монголов по сравнению с оставшимися в Монголии.
Обширные завоевания к западу от Монголии были поделены между тремя старшими сыновьями Чингиз-хана, причем каждый из них получил из регулярной армии всего 4000 человек (остальные 15000 были розданы другим членам ханского рода). Границы владений каждого сына были определены только в самых общих чертах. Как к младшему сыну должен был перейти отцовский юрт, так старший сын, Джучи, должен был получить самые отдаленные из завоеванных земель; поэтому удел Джучи по мере успехов Чингиз-хана все более передвигался на запад. В то время, когда Чингиз-хан владел только Монголией, уделом Джучи были земли к западу от Селенги; во время побед на западе предполагалось, что в состав удела Джучи войдут земли «до тех пределов, до которых дойдут копыта монгольских коней». При жизни Чингиз-хана сюда вошли кипчакские степи к западу от Иртыша, в том числе и та местность, где были истреблены остатки мергитов, до границ царства волжских болгар. После смерти Чингиз-хана в состав владений потомков Джучи вошли также это царство и все русские княжества (вторжение монголов в Польшу, Венгрию и другие западноевропейские области не привели, несмотря на целый ряд побед, к прочным завоеваниям). Потомками Джучи предъявлялись также притязания на земли к югу от Кавказа и к западу от Каспийского моря; эти притязания были одной из причин частых войн между потомками Джучи и тем государством, которое в 1250-х годах было образовано монголами в Персии. Во время действий во владениях кара- китаев и хорезмшаха, от Иртыша и на запад до Аму-Дарьи и дальше, о присоединении этих земель к владениям Джучи не говорится, за исключением городов по нижнему течению Сыр-Дарьи и Хорезма. Именно потому, что Хорезм должен был войти в состав его владений, Джучи в 1221 г. старался, хотя и безуспешно, спасти Ургенч от угрожавшего ему разорения. Большой интерес представляет факт объединения под одной государственной властью бассейна Волги и низовьев Аму-Дарьи, между которыми и прежде была тесная культурная связь, но которые никогда, ни раньше, ни после (до завоевания Туркестана русскими), не входили в состав одного и того же государства. В первой половине XIV в. Хорезм был даже теснее связан с бассейном Волги, чем с местностью по Сыр-Дарье; при хане Узбеке монеты с именем этого хана одинаково чеканились в городах бассейна Волги и в Хорезме, тогда как в Сугнаке в это время чеканились монеты с именем другого хана, хотя тоже происходившего из рода Джучи. В состав владений Джучи и его дома первоначально входили также северные окраины империи кара-китаев: часть Джеты- суйской области с городом Каялыком и вообще вся местность от Иртыша к оз. Ала-куль и дальше к Или и Сыр-Дарье. Во время путешествия Плано Карпини в 1246 г. в восточной части этого района, вероятно недалеко от Иртыша, жил старший сын Джучи, Орда; западная часть, вероятно область между Или и Сыр-Дарьей, принадлежала младшему сыну Джучи, Шибану; мусульманским преданием это имя впоследствии было переделано в Шейбан, вследствие чего в начале XVI в. потомок Шибана, основатель узбекского государства в Туркестане, принял поэтическое прозвище Шейбани, совпадающее с названием арабского племени, более известным как прозвище (нисба) знаменитого факиха хани- фитского толка, ученика Абу Ханифы и Абу Юсуфа. Очень вероятно, что это популярное в мусульманском мире имя было причиной переделки имени Шибан в Шейбан и появления имени Шейбани.
По преданию, приведенному у Абулгази, Шибан получил от своего брата Батыя земли между владениями самого Батыя и владениями Орды, с тем чтобы он проводил лето на берегах Иргиза, Ори, Илека и вообще к востоку от Яика и Уральских гор, зиму — в Каракуме, Аракуме (?), на берегах Сыр-Дарьи, Чу и Сары-су.
Л Абулгази — поздний автор (XVII в.) и не называет- своих источников; но в общем его известия, как мы видели, находятся в согласии со словами современника Орды, Батыя и Шибана — Плано Карпини. Потомки Шибана действовали и в других местах; по Рашид ад- дину, внук Шибана стоял во главе караула на Тереке; но владения Шибана оставались до XV в. в руках его потомков, генеалогия которых приводится, без особенно значительных разногласий, у Абулгази и у анонимного историка XV _в., автора генеалогического сочинения* Му‘изз ал-ансаб. Из всех частей, на которые распались владения Джучи, во владениях потомков Шибана более всего преобладала кочевая жизнь; тем не менее и здесь в течение более 200 лет власть могла оставаться в руках членов одного и того же ханского рода — явление довольно редкое у кочевников. Менее всего затронутые городской культурой, потомки Шибана остались более всего верны воинственным традициям кочевников и потому могли выступать в роли завоевателей в такое время, когда могущество династии Чингиз-хана почти везде находилось в полном упадке.
Вместе с некоторыми другими аналогичными фактами этот факт говорит против мнения Радлова, объясняющего продолжительность существования монгольской империи, сравнительно с другими кочевыми государствами, только тем, что в состав этой империи вошло много значительных государств оседлых народов и потому она распалась не на союзы кочевых племен, но на культурные государства, стоявшие под властью потомков Чингиз-хана: Китай, Среднюю Азию, Персию и т. п. На самом деле господство потомков Чингиз-хана оказалось прочнее всего там, где они менее всего могли опираться на государственные традиции домоногольско- го периода — в кипчакских степях, в бассейне Волги и в Крыму. По-видимому, для прочности государственного порядка созданная гением Чингиз-хана военная организация имела меньше значения, чем те советы в области гражданского управления, которые могли быть получены от представителей оседлой культуры.
Последние были, конечно, склонны преувеличивать то влияние, которое они имели на ханов, и благодетельные последствия этого влияния. В особенности это относится к китайцам, не признававшим культуры, кроме своей собственной, и представлявшим себе прогресс только в виде усвоения начал китайской культуры. Этим объясняется та роль, которую приписывают китайские известия министру Елюй Чу-цаю, китайцу по образованию, но не по происхождению (он был из кара-китаев). Из китайских источников можно было бы вывести заключение, что Елюй Чу-цай был истинным устроителем монгольской империи; взгляд китайцев, несмотря на полное отсутствие сведений о Елюй Чу-цае в некитайских источниках, был принят и новейшим европейским издателем Рашид ад-дина Блоше; по его представлению, только Елюй Чу-цай объяснил монгольским ханам, что нельзя ограничиваться избиением и порабощением населения культурных стран. Влиянию Елюй Чу- цая и вообще представителей китайской культуры, по словам Блоше, не подверглось только государство Джучи, и потому оно осталось погруженным в «невыразимое варварство».
На самом деле западная часть владений Джучи, где правил его второй сын Батый (Бату), считавшийся также верховным владыкою всего удела своего отца, достигла при монголах значительной степени культуры. Довольствуясь взиманием дани с русских князей и назначением при них, в первое время, своих представителей, монголы поселились в уничтоженном ими государстве волжских болгар. При возвращении из России к Чингиз-хану в 1223 г. монголы были окружены болгара- тии и должны были проложить себе путь с большими потерями; за это они отомстили в 1236 г., когда им удалось завоевать государство болгар и разрушить их столицу. Разрушенный город скоро был восстановлен; все постройки и надписи, сохранившиеся в нем теперь, относятся к эпохе монгольского владычества. Город Болгар был некоторое время единственным во владениях дома Джучи, где чеканились монеты монгольских ханов. Из надписей видно, что население еще в начале XIV в. сохраняло свой прежний, домонгольский язык, остатком которого является теперь чувашский; но постепенно оно должно было подвергнуться влиянию турецкого языка кипчаков, постепенно сделавшегося государственным языком и здесь, как в монгольской Средней Азии. Города, основанные в XIV в. на среднем течении Волги при монголах, как Казань, по всей вероятности, с самого начала были чисто турецкими. На нижнем течении Волги новые города устраивались уже при Батые. Монах Рубрук на пути в Монголию в 1253 г. видел на Волге «новый поселок, который татары устроили вперемешку из русских и сарацинов (мусульман), перевозящих послов как направляющихся ко двору Батыя, так и возвращающихся оттуда». Имеется в виду известный впоследствии Укек близ Саратова. При возвращении из Монголии, в 1254г., Рубрук упоминает «новый город, построенный Батыем на Этиле» (Волге),— Сарай. Сам Рубрук проехал через Сарай, но говорит только, что «Сарай и дворец Батыя находились на восточном берегу»; ни город, ни дворец не описываются. Вблизи тех же мест, на среднем рукаве Волги, был какой-то город домонгольского периода Суммеркент; монголы будто бы осаждали этот город восемь лет.
Город Суммеркент не упоминается ни в каких других источниках; остается неизвестным, какой национальности он принадлежал и можно ли отожествить его, как иногда предлагалось, с Саксином, городом, находившимся, по словам автора XII в. Абу Хамида Гарнати, в руках огузов. Местоположение Саксина также остается спорным, но чаще всего его искали при устье Яика или Волги (Саксин XII в. в таком случае не имеет ничего общего с тем Саксином, который упоминается у Махмуда Кашгарского как болгарский город, тождественный с Суваром), Нигде, впрочем, не говорится, чтобы монголы встретили в Саксине продолжительное сопротивление.
Сарай — персидское слово, рано перешедшее к туркам и встречающееся уже в Кутадгу билик. При монголах так обыкновенно назывались ханские дворцы, и это же название переносилось на возникавшие около дворцов города. Так возникли селение Сарай на Аму-Дарье, выше Термеза, Сарай на Волге и Бахчисарай, в Крыму. О местоположении приволжского Сарая в научной литературе были споры; в связи с упоминанием на монетах и в некоторых письменных источниках Нового Сарая обсуждался также вопрос, принадлежало ли название Сарай двум городам или только одному. Судя по данным Рубрука, первоначальный Сарай, построенный Батыем, находился там, где теперь развалины вокруг селения Селитренного; другой Сарай, связывавшийся с именем брата Батыя, Берке, находился на месте Царева (ныне Ленинск) и имел, судя по сохранившимся там развалинам и по сделанным во время раскопок находкам, гораздо большее значение в истории. Еще в настоящее время делаются попытки доказать, что на месте Селитренного находился не только Сарай Батыя, но и Сарай Берке и что Новый Сарай на месте Царева возник только при Узбеке и получил дальнейшее развитие при Джанибеке; между тем в источниках Сараем Берке называется именно Сарай, существовавший при Узбеке. До нас дошла монета, чеканенная в Новом Сарае в 710/1310-11 г. до воцарения Узбека; кроме того, в Константинополе, как мне сообщили, имеется рукопись богословского сочинения, написанного в Новом Сарае в 705/1305-06 г. Эпитет «новый» встречается на монетах в эпоху монгольского владычества в Южной России при таком большом числе городов, что трудно предположить, что во всех этих случаях были два города, старый и новый, носившие одно и то же имя; гораздо более вероятно, что при расширении города новые кварталы рассматривались как «новый» город.
В противоположность восточным областям владений Джучи, в государстве преемников Батыя и Берке все более развивалась городская жизнь. Мы видим целый ряд городов, в которых чеканились монеты; особенно замечательно, что каждый город выработал свой тип монеты. Ценность монеты была приблизительно одинакова, и в этом отношении мы видим в монгольский период больше единообразия, чем когда-либо раньше или после. Во всех государствах, образованных монголами, кроме Китая, постепенно установилась серебряная монетная система, причем большие серебряные монеты назывались динарами, мелкие — дирхемами; динар равнялся шести дирхемам. В государстве потомков Джучи для дирхема был установлен вес 1/3 золотника (мис- каль), и этот же вес был потом принят в Средней Азии и в Персии, в чем особенно наглядно проявляется то значение, которое имели в то время для международной торговли области государства потомков Джучи, в особенности Хорезм. Но по отношению к внешнему виду монет, характеру надписей, внешней форме букв, орнаменту и т. п. в каждом городе были свои традиции. В связи с этим возникает вопрос, насколько по культурной жизни отдельных городов можно судить о культурном состоянии государства потомков Джучи в целом. На основании находок, сделанных за последнее время в Сарае и в других местах, стали говорить о культуре Золотой Орды, как называется государство Батыя в русских летописях (в восточных источниках этого названия, насколько мне известно, нет), и даже о культуре татарского народа. Потребуются, вероятно, еще продолжительные исследования, прежде чем можно будет сказать с уверенностью, какая национальность преобладала в том или другом городе или местности и как произошла культурная эволюция, окончившаяся победой ислама и турецкого языка.
Монгольский элемент не мог быть в Золотой Орде значителен, и преобладание турецкого языка, вероятно, установилось довольно скоро, особенно с тех пор, как прекратилась связь Золотой Орды с Монголией. Батый и при его жизни Берке еще принимали участие в решении всей империи на области влияния Батыя и живше- цели в Монголию. Рубрук в 1253 г. говорит о разделении всей империи на области влияния Батыя и жившего в Монголии императора Мункэ; граница между этими областями проходила между реками Талас и Чу. Мусульманские авторы тоже говорят о подчинении власти Батыя и потом Берке городов Мавераннахра; только после 1260 г. в Средней Азии утвердилась власть Алгуя, потомка второго сына Чингиз-хана, Чагатая, и даже распространилась на некоторые области, с самого начала входившие в состав Золотой Орды; Алгуй занял Хорезм, через несколько лет также отнял у Берке и разрушил город Отрар. Эти области потом снова вошли в состав Золотой Орды, но дальше к востоку власть золо- тоординских ханов не простиралась; уже в царствование Берке (1257—1266) золотоординский хан из второго лица в монгольской империи сделался владетелем самостоятельного государства, хотя только следующий хан, Менгу-Тимур (1266—1280), стал чеканить монеты со своим именем. Номинально золотоордынскому хану подчинялись все другие ханы из дома Джучи, в том числе потомки Орды и Шибана, но это подчинение не имело действительного значения. Некоторые историки называют Золотую Орду Синей, владения потомков Орды — Белой, причем употребляются не монгольские слова, а турецкие — кок и ак. Однако в некоторых источниках термин «Синяя орда» прилагается к владениям потомков Орды; один анонимный историк начала XV в. даже утверждает, будто деление на орды Белую (восточную) и Синюю (западную) образовалось только при хане Тохте (1290—1312; настоящая монгольская форма этого имени, как видно из письма монгольского хана Персии французскому королю в 1305 г,,—Тогтага) после борьбы между ним и мятежным царевичем Ногаем (Но- гай был убит в 1300 г.); по этому источнику, ханы Белой орды были потомками Ногая, что совершенно не со-» ответствует действительности и показывает, как неверно представляли себе уже в XV в. в Персии (где писал аноним) историю потомков Джучи. Абулгази называет Белой ордой владения Шибана. Если не принимать в расчет владений потомков Орды и Шибана, то Золотая Орда с самого начала была более сплоченным государством, чем владения других потомков Чингиз-хана. В отдельных местах были царевичи, имевшие свои орды и располагавшие особыми военными отрядами, хотя и признававшие над собой власть хана; о торговом городе Судаке в Крыму один из египетских авторов говорит, что доходы его делились между четырьмя татарскими царями; но никаких всесильных династий домонгольского происхождения на всем пространстве Золотой Орды от Дуная до Хорезма и низовьев Сыр-Дарьи не было.
Монголы принесли с собой и в Золотую Орду, как везде, уйгурскую письменность, которая до них в стране едва ли была известна. До нас дошли написанные уйгурскими буквами золотоордынские ярлыки конца XII в.; к этому же периоду относятся последние монеты хана Тохтамыша, где уйгурскими буквами написано имя хана. Употребление уйгурского шрифта мы видим только на монетах, чеканенных в Сарае, притом не всегда. Эти монеты показывают, что имя хана иногда произносилось монголами, вероятно и некоторыми турками, иначе, чем оно писалось арабским шрифтом; так, имя хана Джанибека (1341—1357) писалось уйгурскими буквами Чамбек. По словам Абулгази, монгольский язык даже в XV в. еще не вполне вышел из употребления, но доказательств этого нет. Монет с монгольскими падписями в Золотой Орде не было, тогда как встречаются монеты с турецкой надписью кутлуг болсун, хотя только анонимные и, вероятно, поздние. Ибн Баттута, посетивший орду хана Узбека, слышал там только турецкие слова; так, среди женщин придворного штата упоминаются улу хатун и кучук хатун, т. е. большая и малая хатун. Сам же хан называл своего духовного наставника из сейидов [2] турецким словом ата ‘отец’. Турецкий язык употреблялся и в мусульманском богослужении; в городе Азаке в присутствии Ибн Баттуты проповедник произнес проповедь по-арабски, молясь за султана (т. е. хана Узбека), за эмира (эмир Азака был по происхождению хорезмиец) и за присутствующих, потом он же перевел свою речь на турецкий язык. Правда, это происходило не в мечети, а на пиру; после чтения Корана пели песни, сначала по-арабски, потом по-персидски и по-турецки. Ибн Баттута прибавляет, что арабские песни назывались ‘разноцветными’, ‘пестрыми’; так впоследствии называлась речь, в которой арабские слова смешивались с персидскими и турецкими.
Распространение ислама, может быть, было больше связано с влиянием турок Хорезма и Средней Азии, чем с влиянием волжских болгар. Местные турки, кипчаки, еще в домонгольский период подвергались влиянию христианства с двух сторон, из России и Западной Европы; что эта пропаганда продолжалась и в монгольский период, видно из относящегося к концу XIII в. команского (кипчакского) словаря, где приводятся в переводе на турецкий язык тексты Евангелия и католические гимны (так называемый Codex Comanicus). Перевод сделан очень удачно и свидетельствует о хорошем знании языка миссионерами. Еще Ибн Баттута видел кипчаков-христиан в Крыму; между Керчью и Кафой. В Крыму были и местные христиане других национальностей. В начале 1382 г. в Каире умер Анас, отец будущего султана Баркука, черкес, происходивший из Крыма; о нем говорится, что он прежде был христианином, потом принял ислам. Он и в Египте не научился хорошо говорить ни по-арабски, ни по-турецки и говорил только по-черкесски, так что при нем должен был быть переводчик.
Под влиянием культурного превосходства в то время мусульманского мира ислам принимали представители и таких народностей, где традиции христианства были продолжительнее и прочнее, чем среди кипчаков. Аланы, или асы, всегда, в том числе у Рубрука, описываются как христиане; между тем Ибн Баттута видел в Сарае асов-мусульман. Насильственных мер для обращения христиан в мусульманство не принималось; христианское духовенство наравне с мусульманским освобождалось от податей; в самом Сарае в 1261 г., в царствование хана-мусульманина Берке, была основана православная епархия.
О принятии Берке ислама впоследствии приводились разные известия; так, по Абулгази, он был обращен в мусульманство, уже будучи ханом, двумя купцами, прибывшими с караваном из Бухары; по другим известиям, он еще до вступления на престол подвергся влиянию мусульманских шейхов в Ходженде или в Бухаре (называют знаменитого Сейф ад-дина Бахарзи, умершего в 1261 г.); на Берке даже была перенесена легенда, рассказанная у Рашид ад-дина об Огуз-хане, об отказе пить молоко матери-язычницы. Из рассказа Рубрука видно, что Берке был мусульманином еще при жизни Батыя, в 1253 г., и в его орде не употреблялось свиное мясо; известно, что то требование ислама и теперь больше всего проводится в жизнь даже там, где всего труднее его соблюдать, именно в Китае, где свиное мясо составляет главную мясную пищу населения. Орда Берке находилась тогда между Дербентом и Волгой, где, по словам Рубрука, «лежал путь всех сарацинов (мусульман), едущих из Персии и Турции»; направляясь к Батыю, они привозили дары Берке. Рубрук прибавляет, что в 1254 г. Батый велел Берке переселиться в местность к востоку от Волги, не желая, чтобы Берке доставалась часть даров, привозившихся послами. На почве общей вражды с персидскими монголами Берке впоследствии сблизился с египетскими султанами и принимал несколько египетских посольств, которым мы обязаны подробным описанием орды Берке и его наружности. Мусульманином был не только сам хан, но и его жены и приближенные; у каждой из его жен и у каждого эмира были имам и муэззин[3]; были школы, где детей учили читать Коран; и в то же время языческие обычаи соблюдались с такой же строгостью, как в Монголии, в том числе и обычай, более всего находящийся в противоречии с требованиями ислама: не употреблять речной воды для мытья. Египетских послов предупредили, чтобы они «не мыли платья в орде, а если уж случится мыть его, то делать это тайком». В большей степени должны были усвоить мусульманскую культуру те из современников Берке, которые прибыли из Золотой Орды в Египет. Известно, что Берке выдал свою дочь за султана Бей-барса (1260—1277); от этого брака родился первый преемник Бейбарса, Са‘ид-хан Мухаммед, которого называли также Наснр ад-дин Берке-хан; очевидно, он, кроме мусульманского имени, носил монгольское. Египетский историк Кутуби, автор ‘Уйун. ат-таварих (рукопись этой части сочинения Кутуби имеется в Константинополе) относит его рождение к 658 г. х. (1260 г.), что едва ли возможно; сношения между Берке и египетским правительством начались только в 1262 г. В апреле 1279 г. молодой султан вместе со своей матерью, дочерью Берке-хана, прибыл в Дамаск. Вскоре после этого в Сирии произошло восстание; султан послал свою мать уговаривать мятежников; при ее приближении вельможи вышли ей навстречу, поцеловали землю перед ее носилками и разложили под копытами мулов ткани, согласно обычаю. Переговоры, по вине приближенных царицы, кончились безуспешно; султан отправил свою мать в крепость Карак и потом сам был сослан туда же. По словам Кутуби, он отличался щедростью и милосердием и был чужд жестокости; его щедрость проявилась и в Караке, что вызвало подозрение его тестя Калавуна, к которому перешла власть. В марте 1280 г. султан умер, причем полагали, что он был отравлен по приказу Калавуна; его жена Газия-хатун, дочь Калавуна, не переставала плакать о нем до своей смерти (она прожила до 1288 г.). В 1281 г. мать султана привезла тело своего сына в Дамаск, где оно было похоронено в мавзолее Бейбарса.
Египетские послы, бывшие в орде Берке, вполне определенно говорят, что у хана не было сына, а были только дочери; между тем, по Кутуби, в феврале 1280 г. умер в Каире дядя султана со стороны матери, эмир Бедр ад-дин Мухаммед, сын Берке-хана; говорится, что он писал арабские стихи, составившие два тома; кроме того, ему приписывается целый ряд богословских сочинений, в том числе толкование Корана. Он умер в Каире скоропостижно (упал с высокого места), не достигнув пятидесяти лет.
После смерти Берке в Золотой Орде снова правили ханы-язычники; окончательное утверждение ислама произошло только при Узбеке (1312 или 1313—1340). По Ибн Баттуте, наставником Узбека был один из сейидов, Абд ал-Хамид. Есть рассказ, по которому Узбека обращал в ислам и дал ему имя Султан Мухаммед Узбек-хан, туркестанский шейх Сейид-Ата (его собственное имя было Ахмед), ученик похороненного близ Ташкента Зенги-Ата; это будто бы произошло в 720 г. х., в год курицы (1321 г.). При этом рассказывается легенда, как святой потом увел народ Узбек-хана в Мавераннахр, где он по имени хана стал называться узбеками, тогда как не послушавшиеся шейха и оставшиеся в Туркестане получили название калмак (будто бы от глагола калмак ‘оставаться’). Эта легенда, конечно, фантастичная, но народное название узбеков производят от имени Узбек-хана и другие источники, в том числе Абулгази; по аналогичным примерам эту этимологию, по-видимому, надо признать правильной, вместо принятого многими учеными, в том числе Радловым, толкования бз бег в смысле ‘сам себе господин’. Историки XV в. часто называют государство, или улус, потомков Джучи улусом Узбека; в Средней Азии впоследствии слову узбек, как народному названию, противополагалось слово ча- гатай, как, по имени второго сына Чингиз-хана, назывались составлявшие военную силу местных ханов кочевники Туркестана.
Среднеазиатские шейхи оказывали влияние на золотоордынских ханов и после принятия ими ислама. В 1360-х годах в Сарае некоторое время правил Азиз-хан (на монетах Азиз-шейх); хан вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам другого Сейид-Ата, именно сейида Махмуда Ясеви, потомка Ахмеда Ясеви. Хан послушался сейида, выдал за него свою дочь и выразил раскаяние, но через три года вернулся к прежнему образу жизни и был убит.
В первой половине XV в., по-видимому, все воинское население улуса Узбека рассматривалось как один народ; по мере распадения Золотой Орды и утраты самостоятельности отдельными ее частями слово узбек как народное и государственное название совершенно исчезло из употребления в Южной России и осталось только за теми племенами, которые перешли в Туркестан. Русские всегда продолжали называть население Золотой Орды татарами, как в то время, когда государственным языком был монгольский, так и после отуречения всей страны. «Татарскими» были все ханства, с которыми имели дело русские в XV и XVI вв.,— Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское. Из этих ханств дольше всего, как известно, существовало Крымское, и здесь, казалось, прочнее всего установился термин татары; так называли крымцев, кроме русских, и турки-османы, подчинившие себе Крым в 1475 г. Известно, что теперь именно крымцы отказываются от названия татар и называют себя турками, тогда как на Волге местная интеллигенция, после некоторых споров, приняла слово татар как название своего народа, вследствие чего возникла Татарская республика. Русские некоторое время употребляли название татары очень широко; еще Радлов иногда называл татарами узбеков и вообще говорящих по-турецки жителей Средней Азии. С тех пор этому названию старались придать более определенное значение, но и теперь едва ли можно считать установленными этнографические и лингвистические признаки татарской народности среди других турецких народов.
В XV и в особенности XVI в. упоминается, кроме татар, еще народ ногайцы, составлявший не только этнографическую, но и политическую единицу и имевший своих князей; центром ногайцев тогда был город Сарайчик (т. е. Малый Сарай) при устье Яика, место погребения золотоордынских ханов. Начиная с Абулгази, Сарайчик часто смешивали с Сараем; в русской науке тоже была сделана попытка отожествить Сарайчик с Новым Сараем. Политическому значению ногайцев здесь положило конец образование во второй половине XVI в. яицкого казачьего войска, сначала независимого от Москвы, в XVII в. подчинившегося московским царям. Замечательно, что термин ногайцы употребляли в то время только русские; в восточных источниках, в том числе у Абулгази, ногайцы называются мангытами, по имени одного из отуреченных монгольских народов. Теперь, наоборот, слово ногай употребляется в Средней Азии в более широком значении, чем в России, и ногая- ми там называют и волжских татар. В Южной России перь, наоборот, слово ногай употребляется в Средней Крыму и на Северном Кавказе, причем диалект ногайцев, как народности, образовавшейся уже в монгольский период, отличают от более старых и более близких языку домонгольских кипчаков диалектов кумыков, карачаевцев и балкарцев.
Еще менее выяснен до сих пор вопрос, как сложилась в XIII и XIV вв. этнографическая и политическая жизнь турок и отуреченных монголов в Средней Азии.
Академик Василий Владимирович Бартольд
Из сборника «Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии». - Алматы, 1993
[1] Слово юрт означает ‘страна’ ‘владение’; в современном османском (турецком) языке также ‘родина’. Лишь в русском языке слово юрта получило значение ‘кибитка кочевника’.
[2] Сейид (сеид, араб.— господин; глава племени)—почетный титул в странах распространения ислама.
[3 Муэззин — мусульманский служитель, возвещающий правоверных с минарета о начале культовой службы.
