ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Поход Чингиз-хана на мусульманские земли
Поход Чингиз-хана на мусульманские земли
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 10-09-2015 23:33 |
  • Просмотров: 2941

Известия о событиях, непосредственно предшество­вавших монгольскому нашествию на Туркестан, несколь­ко противоречивы; известия источников и мнения уче­ных расходятся даже по вопросу, произошло ли воору­женное столкновение между войском хорезмшаха и вой­ском Джучи, кончившееся отступлением монголов, до или после отрарского события. В государстве хорезмша­ха Мухаммеда была значительная поэтическая литера­тура, преимущественно на персидском языке, касавшая­ся и политических событий, но эта литература известна нам только по кратким ссылкам и цитатам. Сюда отно­сятся: приведенные у Якута арабские стихи, сочиненные от имени самого хорезмшаха Мухаммеда, о разорении покинутых им окраин Мавераннахра; слова Ауфи о со­ставляющейся поэтом Меджд ад-дином Мухаммедом Паизи в городе Не$а ( в нынешнем Туркменистане, к западу от Ашхабада) поэме в эпическом стиле (Шахан-шах-наме) о событиях царствования хорезмшаха; при­веденные тем же Ауфи стихи поэта Омара Хурремабади, с прославлением хорезмшаха как второго Александра.

Столкновение около Иргиза не имело дальнейших последствий; нападающей стороной в этом случае был хорезмшах. Ни то, ни другое войско не ожидало этой встречи; хорезмшах воевал в этой местности с кипчака­ми, Джучи — с мергитами; Джучи даже велел передать хорезмшаху, что не имеет от своего отца поручений всту­пить с ним в борьбу, но получил ответ, что султан оди­наково считает своими врагами всех неверных. Когда война сделалась для хорезмшаха оборонительной, она стала рассматриваться как защита областей ислама от нашествия неверных, хотя причиной войны было убие­ние в государстве хорезмшаха мусульманских купцов и хотя в 1218 г. монгольский полководец восстановил в Кашгарии свободу мусульманского богослужения; кро­ме того, в монгольском войске были мусульманские от­ряды из Каялыка и Алмалыка, не говоря уже о находив­шихся на службе у Чингиз-хана мусульманских купцах. Среди последних в то время, наверное, кроме таджиков, были и турки; монголы называли всех купцов турецким словом ортак ‘товарищ’, очевидно потому, что купцы для снаряжения караванов соединялись в товарищества.

Войско хорезмшаха состояло из представителей раз­ных национальностей. Характерно, что в гарнизоне главного города Мавераннахра, Самарканда, число ту­рок и таджиков, по словам Джувейни, было почти оди­наково (60000 турок, 50000 таджиков). Возможно, что на стойкости этого войска несколько отражалась нацио­нальная рознь. По поводу отношений в начале XIII в. между Хорезмом и чисто иранской областью, Мазанде- раном, один из историков замечает, что настоящей дру­жбы между турком и таджиком быть не может. Еще более характерно столкновение в Газне между турками и уроженцами иранской горной области Гур; предво­дитель турок хотел достигнуть соглашения с предводи­телем гурцев, но получил ответ: «Мы — гурцы, а вы — турки, вместе жить мы не можем».

Монголам турки, конечно, были ближе представите­лей других национальностей; кроме того, в войске Чингиз-хана было несколько турецких отрядов; наконец, турок оближали с монголами общие среднеазиатские кочевые традиции; тем не менее мы не видим со сторо­ны монголов попытки объединиться с турками и сделать их участниками своих завоеваний. Если с турками иног­да велись переговоры, то это была только обычная для монголов военная хитрость: посредством ложных увере­ний в дружбе они разъединяли своих врагов, чтобы по­том уничтожить одних после других, в том числе и тех, которых раньше называли своими друзьями и союзника­ми. Чингиз-хан даже уверял в своей дружбе мать хо­резмшаха Мухаммеда, в то время находившуюся во вражде со своим сыном, чтобы удержать царицу, в рас­поряжении которой были многочисленные отряды турок, от вмешательства в войну. Во время осады Самарканда монголы согласились принять к себе на службу турец­кую часть гарнизона, во главе которой был дядя хорезм­шаха, брат его матери; но после взятия города все эти турки, будто бы в числе 30000 человек, под начальст­вом 20 предводителей, были окружены на ровном месте и истреблены. Таким же образом монголы в Дагестане, где против них выступили аланы в союзе с кипчаками, сказали кипчакам, как туркам: «Мы и вы одного рода, а эти аланы не из ваших, так что вам нечего помогать им». Получив от монголов подарки, кипчаки покинули алан, но после победы над аланами монголы тотчас об­ратились против кипчаков и отняли у них вдвое боль­ше, чем раньше дали. Когда половцы, т. е. кипчаки, на­шли помощь у своих постоянных врагов, русских, монго­лы стали уверять и русских князей, что не собираются нападать на русскую землю, а пришли только против своих «холопов и конюхов, поганых половцев» (выраже­ние русского летописца), причинивших и русским много зла. Таким же образом монголы в Передней Азии неко­торое время вели переговоры с теми же владетелями, которые потом были уничтожены монгольским нашест­вием, например, с исмаилитами и багдадским халифом. Султан Джелаль ад-дин, по-видимому в 1226 г., послал нз Исфахана приказ своему везиру, действовавшему в Азербайджане,— обыскивать караваны, приходившие из Сирии, так как, по дошедшим до него сведениям, в Си­рию отправился через Багдад вместе с исмаилитскими купцами татарский посол; Джелаль ад-дину нужны были доказательства, на основании которых он мог бы упрекать отдельных князей и правительство халифа в сно­шениях с татарами. Никаких доказательств добыто не было, хотя везир не остановился не только перед обыс­ками, но и перед истреблением исмаилитских караванов, чем поставил потом в затруднительное положение свое­го государя. Слухи о переговорах тем не менее могли соответствовать действительности.

Хорезмшах Мухаммед, погибший, как известно, в конце 1220 г. на одном из островов Каспийского моря, так мало проявил себя в борьбе с монголами, что мон­голам оставалось неизвестным даже его имя; все дей­ствия правительства хорезмшаха во время войны и до нее, в том числе и убиение купцов в Отраре, приписыва­ются монгольскими источниками сыну и преемнику Му­хаммеда, Джелаль ад-дину. Бегство Джелаль ад-дина в Индию в конце ноября 1221 г. в сущности положило конец борьбе, хотя еще в следующие годы говорится об усмирении некоторых восстаний и взятии некоторых горных крепостей. Летом 1223 г. Чингиз-хан покинул Туркестан и лето 1224 г. провел на Иртыше. Еще при жизни Чингиз-хана, умершего в 1227 г., Джелаль ад- дин вернулся в Иран; некоторое время спустя, в 1228 г., монголы одержали над ним победу недалеко от Исфа­хана, но понесли такие потери, что должны были очис­тить Иран; отряды Джелаль ад-дина преследовали их до Аму-Дарьи, но никаких попыток поколебать власть монголов в Хорезме и Мавераннахре сделано не было.

Монгольские завоевания, по всем известиям, были связаны со страшным извинением населения. Европей­скими учеными обыкновенно принимается в расчет толь­ко избиение кочевниками жителей культурных стран; на самом деле политическое объединение кочевников и в этом случае, как во всех других, было достигнуто толь­ко после долгой и кровавой борьбы, иногда связанной с систематическим истреблением целой народности, так что трудно было сказать, было ли истреблено войском Чингиз-хана больше народа в степи или в культурных странах. Столь же трудно было доказать, что монголь­ские завоевания принесли только выгоду кочевникам и только ущерб оседлому населению. Монгольские похо­ды не были связаны, как, например, сельджукское на­шествие на Переднюю Азию, с переселением целого на­рода; подавляющее большинство монголов осталось в Монголии, куда вернулся и сын Чингиз-хана,й где после него еще более тридцати лет было местопребывание его преемников. В области государственного права был пе­ренесен господствовавший в частном праве принцип, па которому отец при жизни выделял одного за другим старших сыновей и оставлял свое основное имущество младшему сыну; поэтому коренной юрт[1] Чингиз-хана» Монголия, перешла к его младшему сыну, Тулую. Мон­гольская регулярная армия состояла из 129 ООО человек, из которых Тулуй получил 101 ООО; эти цифры наглядна показывают, как ничтожно было число ушедших в дру­гие страны монголов по сравнению с оставшимися в Монголии.

Обширные завоевания к западу от Монголии были поделены между тремя старшими сыновьями Чингиз-хана, причем каждый из них получил из регулярной ар­мии всего 4000 человек (остальные 15000 были розда­ны другим членам ханского рода). Границы владений каждого сына были определены только в самых общих чертах. Как к младшему сыну должен был перейти от­цовский юрт, так старший сын, Джучи, должен был по­лучить самые отдаленные из завоеванных земель; поэ­тому удел Джучи по мере успехов Чингиз-хана все более передвигался на запад. В то время, когда Чингиз-хан владел только Монголией, уделом Джучи были земли к западу от Селенги; во время побед на западе предпола­галось, что в состав удела Джучи войдут земли «до тех пределов, до которых дойдут копыта монгольских ко­ней». При жизни Чингиз-хана сюда вошли кипчакские степи к западу от Иртыша, в том числе и та местность, где были истреблены остатки мергитов, до границ цар­ства волжских болгар. После смерти Чингиз-хана в сос­тав владений потомков Джучи вошли также это царство и все русские княжества (вторжение монголов в Поль­шу, Венгрию и другие западноевропейские области не привели, несмотря на целый ряд побед, к прочным за­воеваниям). Потомками Джучи предъявлялись также притязания на земли к югу от Кавказа и к западу от Каспийского моря; эти притязания были одной из при­чин частых войн между потомками Джучи и тем госу­дарством, которое в 1250-х годах было образовано мон­голами в Персии. Во время действий во владениях кара- китаев и хорезмшаха, от Иртыша и на запад до Аму-Да­рьи и дальше, о присоединении этих земель к владениям Джучи не говорится, за исключением городов по нижнему течению Сыр-Дарьи и Хорезма. Именно пото­му, что Хорезм должен был войти в состав его владений, Джучи в 1221 г. старался, хотя и безуспешно, спасти Ургенч от угрожавшего ему разорения. Большой инте­рес представляет факт объединения под одной государ­ственной властью бассейна Волги и низовьев Аму-Да­рьи, между которыми и прежде была тесная культурная связь, но которые никогда, ни раньше, ни после (до завоевания Туркестана русскими), не входили в состав одного и того же государства. В первой половине XIV в. Хорезм был даже теснее связан с бассейном Волги, чем с местностью по Сыр-Дарье; при хане Узбеке монеты с именем этого хана одинаково чеканились в городах бас­сейна Волги и в Хорезме, тогда как в Сугнаке в это время чеканились монеты с именем другого хана, хотя тоже происходившего из рода Джучи. В состав владе­ний Джучи и его дома первоначально входили также северные окраины империи кара-китаев: часть Джеты- суйской области с городом Каялыком и вообще вся ме­стность от Иртыша к оз. Ала-куль и дальше к Или и Сыр-Дарье. Во время путешествия Плано Карпини в 1246 г. в восточной части этого района, вероятно недале­ко от Иртыша, жил старший сын Джучи, Орда; запад­ная часть, вероятно область между Или и Сыр-Дарьей, принадлежала младшему сыну Джучи, Шибану; мусуль­манским преданием это имя впоследствии было переде­лано в Шейбан, вследствие чего в начале XVI в. потомок Шибана, основатель узбекского государства в Тур­кестане, принял поэтическое прозвище Шейбани, совпа­дающее с названием арабского племени, более извест­ным как прозвище (нисба) знаменитого факиха хани- фитского толка, ученика Абу Ханифы и Абу Юсуфа. Очень вероятно, что это популярное в мусульманском мире имя было причиной переделки имени Шибан в Шейбан и появления имени Шейбани.

По преданию, приведенному у Абулгази, Шибан по­лучил от своего брата Батыя земли между владениями самого Батыя и владениями Орды, с тем чтобы он про­водил лето на берегах Иргиза, Ори, Илека и вообще к востоку от Яика и Уральских гор, зиму — в Каракуме, Аракуме (?), на берегах Сыр-Дарьи, Чу и Сары-су.

Л Абулгази — поздний автор (XVII в.) и не называет- своих источников; но в общем его известия, как мы ви­дели, находятся в согласии со словами современника Орды, Батыя и Шибана — Плано Карпини. Потомки Шибана действовали и в других местах; по Рашид ад- дину, внук Шибана стоял во главе караула на Тереке; но владения Шибана оставались до XV в. в руках его по­томков, генеалогия которых приводится, без особенно значительных разногласий, у Абулгази и у анонимного историка XV _в., автора генеалогического сочинения* Му‘изз ал-ансаб. Из всех частей, на которые распались владения Джучи, во владениях потомков Шибана более всего преобладала кочевая жизнь; тем не менее и здесь в течение более 200 лет власть могла оставаться в ру­ках членов одного и того же ханского рода — явление довольно редкое у кочевников. Менее всего затронутые городской культурой, потомки Шибана остались более всего верны воинственным традициям кочевников и по­тому могли выступать в роли завоевателей в такое вре­мя, когда могущество династии Чингиз-хана почти везде находилось в полном упадке.

Вместе с некоторыми другими аналогичными факта­ми этот факт говорит против мнения Радлова, объяс­няющего продолжительность существования монголь­ской империи, сравнительно с другими кочевыми госу­дарствами, только тем, что в состав этой империи вош­ло много значительных государств оседлых народов и потому она распалась не на союзы кочевых племен, но на культурные государства, стоявшие под властью по­томков Чингиз-хана: Китай, Среднюю Азию, Персию и т. п. На самом деле господство потомков Чингиз-хана оказалось прочнее всего там, где они менее всего могли опираться на государственные традиции домоногольско- го периода — в кипчакских степях, в бассейне Волги и в Крыму. По-видимому, для прочности государственного порядка созданная гением Чингиз-хана военная органи­зация имела меньше значения, чем те советы в области гражданского управления, которые могли быть получе­ны от представителей оседлой культуры.

Последние были, конечно, склонны преувеличивать то влияние, которое они имели на ханов, и благодетель­ные последствия этого влияния. В особенности это отно­сится к китайцам, не признававшим культуры, кроме своей собственной, и представлявшим себе прогресс только в виде усвоения начал китайской культуры. Этим объясняется та роль, которую приписывают китай­ские известия министру Елюй Чу-цаю, китайцу по обра­зованию, но не по происхождению (он был из кара-ки­таев). Из китайских источников можно было бы вывес­ти заключение, что Елюй Чу-цай был истинным устрои­телем монгольской империи; взгляд китайцев, несмотря на полное отсутствие сведений о Елюй Чу-цае в неки­тайских источниках, был принят и новейшим европей­ским издателем Рашид ад-дина Блоше; по его предста­влению, только Елюй Чу-цай объяснил монгольским ханам, что нельзя ограничиваться избиением и порабоще­нием населения культурных стран. Влиянию Елюй Чу- цая и вообще представителей китайской культуры, по словам Блоше, не подверглось только государство Джу­чи, и потому оно осталось погруженным в «невыразимое варварство».

На самом деле западная часть владений Джучи, где правил его второй сын Батый (Бату), считавшийся так­же верховным владыкою всего удела своего отца, до­стигла при монголах значительной степени культуры. Довольствуясь взиманием дани с русских князей и наз­начением при них, в первое время, своих представите­лей, монголы поселились в уничтоженном ими государ­стве волжских болгар. При возвращении из России к Чингиз-хану в 1223 г. монголы были окружены болгара- тии и должны были проложить себе путь с большими по­терями; за это они отомстили в 1236 г., когда им уда­лось завоевать государство болгар и разрушить их сто­лицу. Разрушенный город скоро был восстановлен; все постройки и надписи, сохранившиеся в нем теперь, от­носятся к эпохе монгольского владычества. Город Бол­гар был некоторое время единственным во владениях дома Джучи, где чеканились монеты монгольских ханов. Из надписей видно, что население еще в начале XIV в. сохраняло свой прежний, домонгольский язык, остатком которого является теперь чувашский; но постепенно оно должно было подвергнуться влиянию турецкого языка кипчаков, постепенно сделавшегося государственным языком и здесь, как в монгольской Средней Азии. Горо­да, основанные в XIV в. на среднем течении Волги при монголах, как Казань, по всей вероятности, с самого начала были чисто турецкими. На нижнем течении Волги новые города устраивались уже при Батые. Монах Руб­рук на пути в Монголию в 1253 г. видел на Волге «но­вый поселок, который татары устроили вперемешку из русских и сарацинов (мусульман), перевозящих послов как направляющихся ко двору Батыя, так и возвращаю­щихся оттуда». Имеется в виду известный впоследствии Укек близ Саратова. При возвращении из Монголии, в 1254г., Рубрук упоминает «новый город, построенный Батыем на Этиле» (Волге),— Сарай. Сам Рубрук прое­хал через Сарай, но говорит только, что «Сарай и дво­рец Батыя находились на восточном берегу»; ни город, ни дворец не описываются. Вблизи тех же мест, на сред­нем рукаве Волги, был какой-то город домонгольского периода Суммеркент; монголы будто бы осаждали этот город восемь лет.

Город Суммеркент не упоминается ни в каких дру­гих источниках; остается неизвестным, какой националь­ности он принадлежал и можно ли отожествить его, как иногда предлагалось, с Саксином, городом, находив­шимся, по словам автора XII в. Абу Хамида Гарнати, в руках огузов. Местоположение Саксина также остается спорным, но чаще всего его искали при устье Яика или Волги (Саксин XII в. в таком случае не имеет ничего общего с тем Саксином, который упоминается у Махму­да Кашгарского как болгарский город, тождественный с Суваром), Нигде, впрочем, не говорится, чтобы монго­лы встретили в Саксине продолжительное сопротив­ление.

Сарай — персидское слово, рано перешедшее к тур­кам и встречающееся уже в Кутадгу билик. При монго­лах так обыкновенно назывались ханские дворцы, и это же название переносилось на возникавшие около двор­цов города. Так возникли селение Сарай на Аму-Дарье, выше Термеза, Сарай на Волге и Бахчисарай, в Крыму. О местоположении приволжского Сарая в научной литературе были споры; в связи с упоминанием на монетах и в некоторых письменных источниках Нового Сарая обсуждался также вопрос, принадлежало ли наз­вание Сарай двум городам или только одному. Судя по данным Рубрука, первоначальный Сарай, построенный Батыем, находился там, где теперь развалины вокруг селения Селитренного; другой Сарай, связывавшийся с именем брата Батыя, Берке, находился на месте Царе­ва (ныне Ленинск) и имел, судя по сохранившимся там развалинам и по сделанным во время раскопок наход­кам, гораздо большее значение в истории. Еще в настоя­щее время делаются попытки доказать, что на месте Селитренного находился не только Сарай Батыя, но и Сарай Берке и что Новый Сарай на месте Царева воз­ник только при Узбеке и получил дальнейшее развитие при Джанибеке; между тем в источниках Сараем Берке называется именно Сарай, существовавший при Узбеке. До нас дошла монета, чеканенная в Новом Сарае в 710/1310-11 г. до воцарения Узбека; кроме того, в Кон­стантинополе, как мне сообщили, имеется рукопись бо­гословского сочинения, написанного в Новом Сарае в 705/1305-06 г. Эпитет «новый» встречается на монетах в эпоху монгольского владычества в Южной России при таком большом числе городов, что трудно предполо­жить, что во всех этих случаях были два города, старый и новый, носившие одно и то же имя; гораздо более ве­роятно, что при расширении города новые кварталы рас­сматривались как «новый» город.

В противоположность восточным областям владений Джучи, в государстве преемников Батыя и Берке все более развивалась городская жизнь. Мы видим целый ряд городов, в которых чеканились монеты; особенно за­мечательно, что каждый город выработал свой тип монеты. Ценность монеты была приблизительно одина­кова, и в этом отношении мы видим в монгольский пе­риод больше единообразия, чем когда-либо раньше или после. Во всех государствах, образованных монголами, кроме Китая, постепенно установилась серебряная мо­нетная система, причем большие серебряные монеты назывались динарами, мелкие — дирхемами; динар рав­нялся шести дирхемам. В государстве потомков Джучи для дирхема был установлен вес 1/3 золотника (мис- каль), и этот же вес был потом принят в Средней Азии и в Персии, в чем особенно наглядно проявляется то зна­чение, которое имели в то время для международной торговли области государства потомков Джучи, в осо­бенности Хорезм. Но по отношению к внешнему виду монет, характеру надписей, внешней форме букв, орна­менту и т. п. в каждом городе были свои традиции. В связи с этим возникает вопрос, насколько по культур­ной жизни отдельных городов можно судить о культур­ном состоянии государства потомков Джучи в целом. На основании находок, сделанных за последнее время в Сарае и в других местах, стали говорить о культуре Золотой Орды, как называется государство Батыя в рус­ских летописях (в восточных источниках этого названия, насколько мне известно, нет), и даже о культуре татар­ского народа. Потребуются, вероятно, еще продолжи­тельные исследования, прежде чем можно будет сказать с уверенностью, какая национальность преоблада­ла в том или другом городе или местности и как произо­шла культурная эволюция, окончившаяся победой исла­ма и турецкого языка.

Монгольский элемент не мог быть в Золотой Орде значителен, и преобладание турецкого языка, вероятно, установилось довольно скоро, особенно с тех пор, как прекратилась связь Золотой Орды с Монголией. Батый и при его жизни Берке еще принимали участие в реше­нии всей империи на области влияния Батыя и живше- цели в Монголию. Рубрук в 1253 г. говорит о разделе­нии всей империи на области влияния Батыя и живше­го в Монголии императора Мункэ; граница между этими областями проходила между реками Талас и Чу. Му­сульманские авторы тоже говорят о подчинении власти Батыя и потом Берке городов Мавераннахра; только после 1260 г. в Средней Азии утвердилась власть Алгуя, потомка второго сына Чингиз-хана, Чагатая, и даже распространилась на некоторые области, с самого нача­ла входившие в состав Золотой Орды; Алгуй занял Хо­резм, через несколько лет также отнял у Берке и раз­рушил город Отрар. Эти области потом снова вошли в состав Золотой Орды, но дальше к востоку власть золо- тоординских ханов не простиралась; уже в царствова­ние Берке (1257—1266) золотоординский хан из второго лица в монгольской империи сделался владетелем са­мостоятельного государства, хотя только следующий хан, Менгу-Тимур (1266—1280), стал чеканить монеты со своим именем. Номинально золотоордынскому хану подчинялись все другие ханы из дома Джучи, в том числе потомки Орды и Шибана, но это подчинение не имело действительного значения. Некоторые историки называют Золотую Орду Синей, владения потомков Ор­ды — Белой, причем употребляются не монгольские сло­ва, а турецкие — кок и ак. Однако в некоторых источни­ках термин «Синяя орда» прилагается к владениям потомков Орды; один анонимный историк начала XV в. даже утверждает, будто деление на орды Белую (восточную) и Синюю (западную) образовалось только при хане Тохте (1290—1312; настоящая монгольская форма этого имени, как видно из письма монгольского хана Персии французскому королю в 1305 г,,—Тогтага) после борьбы между ним и мятежным царевичем Ногаем (Но- гай был убит в 1300 г.); по этому источнику, ханы Бе­лой орды были потомками Ногая, что совершенно не со-» ответствует действительности и показывает, как неверно представляли себе уже в XV в. в Персии (где писал аноним) историю потомков Джучи. Абулгази называет Белой ордой владения Шибана. Если не принимать в расчет владений потомков Орды и Шибана, то Золотая Орда с самого начала была более сплоченным государ­ством, чем владения других потомков Чингиз-хана. В от­дельных местах были царевичи, имевшие свои орды и располагавшие особыми военными отрядами, хотя и признававшие над собой власть хана; о торговом городе Судаке в Крыму один из египетских авторов говорит, что доходы его делились между четырьмя татарскими царями; но никаких всесильных династий домонгольско­го происхождения на всем пространстве Золотой Орды от Дуная до Хорезма и низовьев Сыр-Дарьи не было.

Монголы принесли с собой и в Золотую Орду, как везде, уйгурскую письменность, которая до них в стране едва ли была известна. До нас дошли написанные уй­гурскими буквами золотоордынские ярлыки конца XII в.; к этому же периоду относятся последние монеты хана Тохтамыша, где уйгурскими буквами написано имя хана. Употребление уйгурского шрифта мы видим толь­ко на монетах, чеканенных в Сарае, притом не всегда. Эти монеты показывают, что имя хана иногда произно­силось монголами, вероятно и некоторыми турками, ина­че, чем оно писалось арабским шрифтом; так, имя хана Джанибека (1341—1357) писалось уйгурскими буквами Чамбек. По словам Абулгази, монгольский язык даже в XV в. еще не вполне вышел из употребления, но дока­зательств этого нет. Монет с монгольскими падписями в Золотой Орде не было, тогда как встречаются монеты с турецкой надписью кутлуг болсун, хотя только ано­нимные и, вероятно, поздние. Ибн Баттута, посетивший орду хана Узбека, слышал там только турецкие слова; так, среди женщин придворного штата упоминаются улу хатун и кучук хатун, т. е. большая и малая хатун. Сам же хан называл своего духовного наставника из сейидов [2] турецким словом ата ‘отец’. Турецкий язык употреблялся и в мусульманском богослужении; в горо­де Азаке в присутствии Ибн Баттуты проповедник про­изнес проповедь по-арабски, молясь за султана (т. е. хана Узбека), за эмира (эмир Азака был по происхож­дению хорезмиец) и за присутствующих, потом он же перевел свою речь на турецкий язык. Правда, это про­исходило не в мечети, а на пиру; после чтения Корана пели песни, сначала по-арабски, потом по-персидски и по-турецки. Ибн Баттута прибавляет, что арабские пес­ни назывались ‘разноцветными’, ‘пестрыми’; так впослед­ствии называлась речь, в которой арабские слова сме­шивались с персидскими и турецкими.

Распространение ислама, может быть, было больше связано с влиянием турок Хорезма и Средней Азии, чем с влиянием волжских болгар. Местные турки, кипчаки, еще в домонгольский период подвергались влиянию христианства с двух сторон, из России и Западной Ев­ропы; что эта пропаганда продолжалась и в монголь­ский период, видно из относящегося к концу XIII в. команского (кипчакского) словаря, где приводятся в пе­реводе на турецкий язык тексты Евангелия и католичес­кие гимны (так называемый Codex Comanicus). Пере­вод сделан очень удачно и свидетельствует о хорошем знании языка миссионерами. Еще Ибн Баттута видел кипчаков-христиан в Крыму; между Керчью и Кафой. В Крыму были и местные христиане других националь­ностей. В начале 1382 г. в Каире умер Анас, отец буду­щего султана Баркука, черкес, происходивший из Кры­ма; о нем говорится, что он прежде был христианином, потом принял ислам. Он и в Египте не научился хорошо говорить ни по-арабски, ни по-турецки и говорил только по-черкесски, так что при нем должен был быть пере­водчик.

Под влиянием культурного превосходства в то время мусульманского мира ислам принимали представители и таких народностей, где традиции христианства были продолжительнее и прочнее, чем среди кипчаков. Ала­ны, или асы, всегда, в том числе у Рубрука, описывают­ся как христиане; между тем Ибн Баттута видел в Сарае асов-мусульман. Насильственных мер для обраще­ния христиан в мусульманство не принималось; христи­анское духовенство наравне с мусульманским освобож­далось от податей; в самом Сарае в 1261 г., в царствова­ние хана-мусульманина Берке, была основана право­славная епархия.

О принятии Берке ислама впоследствии приводились разные известия; так, по Абулгази, он был обращен в мусульманство, уже будучи ханом, двумя купцами, при­бывшими с караваном из Бухары; по другим известиям, он еще до вступления на престол подвергся влиянию му­сульманских шейхов в Ходженде или в Бухаре (назы­вают знаменитого Сейф ад-дина Бахарзи, умершего в 1261 г.); на Берке даже была перенесена легенда, рас­сказанная у Рашид ад-дина об Огуз-хане, об отказе пить молоко матери-язычницы. Из рассказа Рубрука видно, что Берке был мусульманином еще при жизни Батыя, в 1253 г., и в его орде не употреблялось свиное мясо; известно, что то требование ислама и теперь боль­ше всего проводится в жизнь даже там, где всего тру­днее его соблюдать, именно в Китае, где свиное мясо со­ставляет главную мясную пищу населения. Орда Берке находилась тогда между Дербентом и Волгой, где, по словам Рубрука, «лежал путь всех сарацинов (мусуль­ман), едущих из Персии и Турции»; направляясь к Ба­тыю, они привозили дары Берке. Рубрук прибавляет, что в 1254 г. Батый велел Берке переселиться в мест­ность к востоку от Волги, не желая, чтобы Берке достава­лась часть даров, привозившихся послами. На почве общей вражды с персидскими монголами Берке впослед­ствии сблизился с египетскими султанами и принимал несколько египетских посольств, которым мы обязаны подробным описанием орды Берке и его наружности. Мусульманином был не только сам хан, но и его жены и приближенные; у каждой из его жен и у каждого эми­ра были имам и муэззин[3]; были школы, где детей учили читать Коран; и в то же время языческие обычаи соблю­дались с такой же строгостью, как в Монголии, в том числе и обычай, более всего находящийся в противоре­чии с требованиями ислама: не употреблять речной воды для мытья. Египетских послов предупредили, чтобы они «не мыли платья в орде, а если уж случится мыть его, то делать это тайком». В большей степени должны были усвоить мусульманскую культуру те из современников Берке, которые прибыли из Золотой Орды в Египет. Известно, что Берке выдал свою дочь за султана Бей-барса (1260—1277); от этого брака родился первый преемник Бейбарса, Са‘ид-хан Мухаммед, которого на­зывали также Наснр ад-дин Берке-хан; очевидно, он, кроме мусульманского имени, носил монгольское. Еги­петский историк Кутуби, автор ‘Уйун. ат-таварих (руко­пись этой части сочинения Кутуби имеется в Констан­тинополе) относит его рождение к 658 г. х. (1260 г.), что едва ли возможно; сношения между Берке и египетским правительством начались только в 1262 г. В апреле 1279 г. молодой султан вместе со своей матерью, доче­рью Берке-хана, прибыл в Дамаск. Вскоре после этого в Сирии произошло восстание; султан послал свою мать уговаривать мятежников; при ее приближении вельмо­жи вышли ей навстречу, поцеловали землю перед ее носилками и разложили под копытами мулов ткани, со­гласно обычаю. Переговоры, по вине приближенных царицы, кончились безуспешно; султан отправил свою мать в крепость Карак и потом сам был сослан туда же. По словам Кутуби, он отличался щедростью и милосер­дием и был чужд жестокости; его щедрость проявилась и в Караке, что вызвало подозрение его тестя Калавуна, к которому перешла власть. В марте 1280 г. султан умер, причем полагали, что он был отравлен по прика­зу Калавуна; его жена Газия-хатун, дочь Калавуна, не переставала плакать о нем до своей смерти (она прожи­ла до 1288 г.). В 1281 г. мать султана привезла тело своего сына в Дамаск, где оно было похоронено в мав­золее Бейбарса.

Египетские послы, бывшие в орде Берке, вполне оп­ределенно говорят, что у хана не было сына, а были только дочери; между тем, по Кутуби, в феврале 1280 г. умер в Каире дядя султана со стороны матери, эмир Бедр ад-дин Мухаммед, сын Берке-хана; говорится, что он писал арабские стихи, составившие два тома; кроме того, ему приписывается целый ряд богословских сочи­нений, в том числе толкование Корана. Он умер в Каире скоропостижно (упал с высокого места), не достигнув пятидесяти лет.

После смерти Берке в Золотой Орде снова правили ханы-язычники; окончательное утверждение ислама произошло только при Узбеке (1312 или 1313—1340). По Ибн Баттуте, наставником Узбека был один из сейидов, Абд ал-Хамид. Есть рассказ, по которому Узбека обращал в ислам и дал ему имя Султан Мухаммед Уз­бек-хан, туркестанский шейх Сейид-Ата (его собствен­ное имя было Ахмед), ученик похороненного близ Таш­кента Зенги-Ата; это будто бы произошло в 720 г. х., в год курицы (1321 г.). При этом рассказывается легенда, как святой потом увел народ Узбек-хана в Мавераннахр, где он по имени хана стал называться узбеками, тогда как не послушавшиеся шейха и оставшиеся в Тур­кестане получили название калмак (будто бы от глагола калмак ‘оставаться’). Эта легенда, конечно, фантастич­ная, но народное название узбеков производят от имени Узбек-хана и другие источники, в том числе Абулгази; по аналогичным примерам эту этимологию, по-видимо­му, надо признать правильной, вместо принятого мно­гими учеными, в том числе Радловым, толкования бз бег в смысле ‘сам себе господин’. Историки XV в. часто называют государство, или улус, потомков Джучи улу­сом Узбека; в Средней Азии впоследствии слову узбек, как народному названию, противополагалось слово ча- гатай, как, по имени второго сына Чингиз-хана, называ­лись составлявшие военную силу местных ханов кочев­ники Туркестана.

Среднеазиатские шейхи оказывали влияние на золо­тоордынских ханов и после принятия ими ислама. В 1360-х годах в Сарае некоторое время правил Азиз-хан (на монетах Азиз-шейх); хан вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам другого Сейид-Ата, именно сейида Махмуда Ясеви, потомка Ахмеда Ясеви. Хан послушался сейида, выдал за него свою дочь и вы­разил раскаяние, но через три года вернулся к прежне­му образу жизни и был убит.

В первой половине XV в., по-видимому, все воинское население улуса Узбека рассматривалось как один на­род; по мере распадения Золотой Орды и утраты само­стоятельности отдельными ее частями слово узбек как народное и государственное название совершенно ис­чезло из употребления в Южной России и осталось только за теми племенами, которые перешли в Туркес­тан. Русские всегда продолжали называть население Золотой Орды татарами, как в то время, когда государ­ственным языком был монгольский, так и после отуречения всей страны. «Татарскими» были все ханства, с которыми имели дело русские в XV и XVI вв.,— Крым­ское, Казанское, Астраханское и Сибирское. Из этих ханств дольше всего, как известно, существовало Крым­ское, и здесь, казалось, прочнее всего установился тер­мин татары; так называли крымцев, кроме русских, и турки-османы, подчинившие себе Крым в 1475 г. Извест­но, что теперь именно крымцы отказываются от назва­ния татар и называют себя турками, тогда как на Волге местная интеллигенция, после некоторых споров, при­няла слово татар как название своего народа, вследст­вие чего возникла Татарская республика. Русские неко­торое время употребляли название татары очень широ­ко; еще Радлов иногда называл татарами узбеков и во­обще говорящих по-турецки жителей Средней Азии. С тех пор этому названию старались придать более оп­ределенное значение, но и теперь едва ли можно считать установленными этнографические и лингвистические признаки татарской народности среди других турецких народов.

В XV и в особенности XVI в. упоминается, кроме та­тар, еще народ ногайцы, составлявший не только этно­графическую, но и политическую единицу и имевший своих князей; центром ногайцев тогда был город Сарай­чик (т. е. Малый Сарай) при устье Яика, место погребе­ния золотоордынских ханов. Начиная с Абулгази, Сарай­чик часто смешивали с Сараем; в русской науке тоже была сделана попытка отожествить Сарайчик с Новым Сараем. Политическому значению ногайцев здесь поло­жило конец образование во второй половине XVI в. яицкого казачьего войска, сначала независимого от Москвы, в XVII в. подчинившегося московским царям. Замечательно, что термин ногайцы употребляли в то время только русские; в восточных источниках, в том числе у Абулгази, ногайцы называются мангытами, по имени одного из отуреченных монгольских народов. Те­перь, наоборот, слово ногай употребляется в Средней Азии в более широком значении, чем в России, и ногая- ми там называют и волжских татар. В Южной России перь, наоборот, слово ногай употребляется в Средней Крыму и на Северном Кавказе, причем диалект ногай­цев, как народности, образовавшейся уже в монгольский период, отличают от более старых и более близких язы­ку домонгольских кипчаков диалектов кумыков, карача­евцев и балкарцев.

Еще менее выяснен до сих пор вопрос, как сложи­лась в XIII и XIV вв. этнографическая и политическая жизнь турок и отуреченных монголов в Средней Азии.

Академик Василий Владимирович Бартольд

Из сборника «Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии». - Алматы, 1993



[1] Слово юрт означает ‘страна’ ‘владение’; в современном ос­манском (турецком) языке также ‘родина’. Лишь в русском языке слово юрта получило значение ‘кибитка кочевника’.

[2] Сейид (сеид, араб.— господин; глава племени)—почетный ти­тул в странах распространения ислама.

[3 Муэззин — мусульманский служитель, возвещающий правоверных с минарета о начале культовой службы.

 

Читайте также: