ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Турки в Хорезме
Турки в Хорезме
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 26-04-2015 12:05 |
  • Просмотров: 7044

Для Хорезма, по его географическо­му положению, торговля с кочевниками имела больше значения, чем для других культурных областей Средней Азии. То же географическое положение не могло не от­ражаться на этнографическом составе и языке населе­ния Хорезма. По всей вероятности, это замечалось и в то время, когда соседями Хорезма были кочевники иран­ского происхождения; по крайней мере, была попытка доказать, что хорезмийцы принадлежали к тому же аланскому народу, который владел степями от низовьев Сыр-Дарьи до низовьев Дона.

После отуречения степи Хорезм больше других областей подвергался влиянию турецкого элемента. В первые века ислама в Хорезме говорили на иранском наречии, хотя и непонятном для прочих иранцев; на этом языке не только говорили, но и писали еще в XI в., однако в персидских словарях «хорезмийскими» словами часто называются явно ту­рецкие; в X в. отмечалось также сходство между хорез­мийцами и турками по наружности. В XIII в., в эпоху монгольского нашествия, о Хорезме уже говорили как о (стране по языку совершенно турецкой. Процесс отуречения совершился, следовательно, между XI и XIII вв., когда Хорезм находился под властью сельджукских наместников турецкого происхождения, сохранявших, однако, старый иранский титул хорезмшах. В последние годы XI в. здесь утвердилась наследственная династия хорезмшахов, представители которой почти все носили турецкие имена. Хорезм при них, в первый и последний раз за всю свою историческую жизнь, сделался ядром великой державы, в состав которой вошел целый ряд областей в Средней Азии и Персии. Из наместников сельджукских султанов хорезмшахи постепенно сдела­лись верховными владыками восточной части мусуль­манского мира и как «султаны ислама» требовали приз­нания за ними всех прав, прежде принадлежавших сельджукским султанам; они не хотели даже примирить­ся с фактом восстановления в первой половине XII в. светской власти аббасидских халифов; последние хорезм­шахи требовали, чтобы их власть, как прежде власть сельджукских султанов, признавалась в самом Багдаде.

Хорезм, конечно, находился под влиянием персид­ской культуры; среди ученых и поэтов, писавших по-пер­сидски, были и хорезмийцы; при хорезмшахах персид­ский язык был языком государственного делопроизвод­ства, но едва ли в Хорезме, как в Согде, местное иран­ское наречие как язык массы населения было вытеснено персидским языком. По всей вероятности, хорезмийский язык оставался языком населения и уступил место толь­ко турецкому языку.

Процессу отуречения еще раньше должны были под­вергнуться колонии, основанные на Сыр-Дарье частью хорезмийцами, частью, вероятно, согдийцами. В XI в. здесь были и города, населенные турками; у Махмуда Кашгарского упоминаются Сауран (у Махмуда — Саб-ран, некогда пограничный город государства Самани­дов, существует и теперь) и Сугнак (в XII в. столица немусульманского кипчакского владения, теперь разва­лины Сунак-курган) как города огузов.

К юго-востоку от Саурана, между ними и Фарабом, или Отраром, у географов X в. упоминается город Шавгар; судя по расстоянию, он по местоположению прибли­зительно соответствовал нынешнему городу Туркестану. Название Шавгар — иранское; был ли этот город в X в. населен иранцами или турками, неизвестно. По одному тексту (Ибн Хаукаля) к Шавгару относится известие о походе Саманида Насра б. Ахмеда (914—943) с вой­ском в 300 000 человек (цифра, конечно, преувеличена); если так, то Шавгар был местопребыванием сильного владетеля; но в рукописях источника Ибн Хаукаля, со­чинения Истахри, мы находим в соответствующем месте совсем другие чтения; поэтому остается сомнительным, куда был направлен поход, тем более что других изве­стий об этом событии нет. Кроме Шавгара, по Сыр­Дарье был еще другой Шавгар в 4 фарсахах (около 25 верст) к юго-западу от Аулие-Ата. К обоим Шавгарам одинаково могут относиться слова Сам'ани (в XII в., со ссылкой на автора XI в.) о «пограничной местности с турками» и слова Якута (XIII в., со ссылкой на авто­ра XII в. Имрани) об одном «из турецких городов».

Ни Сам'ани, ни Якут не знают на месте Туркестана города Ясы, или Еси, хотя это название существовало уже в XII в., когда прославился происходивший из того города или, по крайней мере, живший и умерший в нем святой Ахмед Есеви (илиЯсеви); год его смерти — 562/1166-67 г. По некоторым известиям, Ахмед происхо­дил из Сайрама, под которым, конечно, следует пони­мать не город в Восточном Туркестане, в то время под этим названием еще несуществовавший (он был основан только в XVI в. переселенцами из западного Сайрама), но город на небольшом расстоянии к востоку от нынеш­него Чимкента, известный также под названиями Ис-фиджаб и Белый город (ал-Мадинат ал-байда’); этот Сайрам упоминается уже у Махмуда Кашгарского.

Ахмед, получивший от турок прозвание «отец Ясеви» (Ата Ясеви), имел, по-видимому, большое влияние на распространение среди турок ислама и мусульманского мистицизма. Его стихотворения в мистическом духе на турецком языке получили широкую популярность, и до сих под им подражают среднеазиатские народные поэ­ты. К сожалению, эти стихи, именно вследствие своей популярности, не дошли до нас в своем первоначальном виде; многочисленные переписчики изменяли язык под­линника в духе своего времени, делали и другие встав­ки. Таким же образом биография Ахмеда Ясеви извест­на нам почти исключительно по позднейшим легендар­ным рассказам. По этим легендам, у Ахмеда Ясеви был турецкий предшественник Арслан-баба или Баб-Арслан (известно, что в Туркестане слово баб, по-арабски ‘во­рота’, употреблялось для обозначения распространите­лей ислама); сын Арслана, Мансур-Ата, был первым ха­лифом, или преемником, Ахмеда. Сам Ахмед был тре­тьим халифом приехавшего из Хамадана в Туркестан персидского мистика Юсуфа Хамадани, умершего в 1140 г. в Мерве, где он много лет стоял во главе школы мистиков; Юсуф Хамадани, по словам его биографа, со­вершенно не знал по-турецки, что не помешало ему сде­лать своим учеником основателя турецкого мистицизма. Вторым халифом Юсуфа, т. е. непосредственным пред­шественником Ахмеда, был шейх Абу Мухаммед Хасан б. Хусейн ал-Андаки, умерший в 1157 г. Об ал-Андаки дает некоторые сведения его современник и знакомый Сам'ани, тогда как об Ахмеде Сам'ани ничего не было известно, и даже нисба[1] Ясеви в словарь Сам'ани, спе­циально посвященный нисбам, преимущественно богос­ловов, не вошла.

Культ Ахмеда Ясеви, как турецкого святого по преи­муществу, прочно держался на Сыр-Дарье, как показы­вает великолепное здание, построенное над его могилой в конце XIV в. Тимуром. Среди учеников и преемников Ахмеда был целый ряд мистиков, писавших по-турецки и носившнх турецкое прозвание ата *отец‘, в том числе Хаким-Ата, или Сулейман Бакыргани, деятельность ко­торого была связана с Хорезмом. Подобно Ахмеду, Ха­ким-Ата оставил сборник мистических наставлений на турецком языке, но не в стихах, как Ахмед, а в прозе. Изречения Хаким-Ата, подобно изречениям Ахмеда, были написаны простым языком и предназначены для широ­ких масс.

Жизнь Хорезма в эти века, когда он подвергался про­цессу отуречения, представляет большой интерес в свя­зи с вопросом, насколько постепенно установившееся в Туркестане преобладание турецкого элемента влекло за собой упадок культуры. Из европейских ориенталистов о роли турок как элемента, враждебного культуре, опре­деленнее всего высказался знаменитый немецкий ориен­талист Нёльдеке. По мнению Нёльдеке, завоевание турками государства Саманидов было «одной из самых печальных катастроф в истории этих стран». Нёльдеке вернулся к этому вопросу в недавнее время, в 1924 г., и снова подтвердил, что вообще считает вторжение турок в образованный мусульманский мир со времени падения иранского государства Саманидов «всемирно-историчес­ким несчастием первой степени». В Хорезме мы имеем пример высококультурной страны, где не только уста­новилась власть турок, но даже получил преобладание турецкий язык; между тем трудно было бы привести какие-нибудь факты, которые бы свидетельствовали о более низком культурном уровне Хорезма XIII в. срав­нительно с Хорезмом X и XI вв. Сведения о Хорезме, со­общенные Якутом, бывшим там непосредственно перед монгольским нашествием, свидетельствуют о значитель­ном развитии городской жизни и даже о расширении культурной площади, особенно в юго-западной части Хорезма. Из других известий мы знаем, что хорезмий- ские купцы совершали в Средней Азии еще более отда­ленные путешествия, чем прежде, и приобретали влия­ние в еще более отдаленных странах; в 1218 г. к хорезм- шаху Мухаммеду приезжал хорезмиец Махмуд в каче­стве посла от Чингиз-хана. Очень вероятно, что этот Махмуд — одно и то же лицо с «послом Махмудом», Махмудом Ялавачем, который в монгольскую эпоху был наместником Пекина, тогда как его сын Мас‘уд-бек управлял культурными областями Средней Азии. Ти­тул бек и чисто турецкие имена двух из сыновей Мас‘у* да завставляют полагать, что сам он и его отец Махмуд были по языку турками.

О высоте умственной культуры свидетельствует ши­рокое распространение в Хорезме, еще в XI в., рациона­листической богословской школы мутазилитов[2], процве­тавшей и в XIII в. При этом прибавляется, что богослов­ские споры велись в Хорезме с большим тактом, без проявления грубого фанатизма; если кто-нибудь пытался в слишком резких словах отстаивать свое мнение, его тот­час останавливали.

Насколько прочно утвердилась в Хорезме мутазилитская школа, видно из того, что она пережила монголь­ское нашествие, несмотря на то что именно Хорезм, вследствие оказанного им в 1221 г. упорного сопротив­ления, подвергся со стороны монголов особенно страш­ному опустошению. Сельскохозяйственная культура, по- видимому, не могла быть восстановлена в полной сте­пени, и культурная площадь еще в XIV в. была менее значительна, чем в домонгольскую эпоху; но столица Хорезма Ургенч, ныне Куня-Ургенч, уже через несколь­ко лет после 1221 г. была восстановлена приблизитель­но на том же месте и описывается путешественниками монгольской эпохи, мусульманскими и европейскими, как один из главных городов на торговом пути из Пе­редней Азии и Европы на Дальний Восток. Аоабский путешественник Ибн Баттута, бывший там в 1333 г., на­зывает Ургенч «одним из самых больших, значительных и красивых турецких городов».

Хорезм и культурно связанные с ним города по ниж­нему течению Сыр-Дарьи были местом оживленной ли­тературной и научной деятельности как до монгольского нашествия, так и после него. Большое число имен авто­ров, писавших в Хорезме и соседних с ним местностях, и заглавий их сочинений приводится в истории арабской литературы Брокельмана; насколько мне известно, кон­стантинопольские бибилиотеки дают возможность зна­чительно пополнить эти сведения. Преобладают, конеч­но, памятники богословской литературы, но и эти памят­ники представляют интерес не для одних богословов; в одном из них, как мне сообщили, приводятся фразы на хорезмийском языке; надо надеяться, что эти данные скоро будут обнародованы. Среди происходивших из Хорезма или действовавших там ученых XII в. мы ви­дим таких ученых мирового значения, как Замахшари и Шахристани. Разумеется, от таких ученых в tq время трудно было ожидать проявления местного или нацио­нального (турецкого) патриотизма; но любопытно, что для последнего хорезмшаха, Джелаль ад-дина (он поки­нул Хорезм в начале 1221 г., в ноябре того же года бе­жал в Индию, с 1223 г. действовал в Западной Персии и в 1231 г. погиб в войне с монголами), быласоставле­на неким Мухаммедом б. Кайсом, о котором мы никаких других известий не имеем, «большая книга» о турецком языке, по-видимому по-арабски. После сочинения Мах­муда Кашгарского это, насколько известно, первый труд о турецком языке; к сожалению, книга Мухаммеда б. Кайса не дошла до нас и существование ее известно только по двум ссылкам писавшего уже при монголах Джемаль ад-дина Ибн Муханны.

По-видимому, турки в Хорезме не только усвоили ту высокую для этого времени культуру, которую они там нашли, но воспользовались тем, чему они научились, для дальнейшего развития турецко-мусульманской ли­тературы. Без турецко-хорезмийской культуры домон­гольского периода трудно было бы понять то значение, которое в монгольский период имели в истории турец­кой литературы Хорезм и вообще Золотая Орда и которое теперь все больше выясняется. Произведение золото­ордынского поэта хорезмийского происхождения, относя­щееся к 1353 г., написано на том же литературном язы­ке, который потом, в эпоху Тимуридов, был назван чага­тайским; притом оно написано не в Хорезме, откуда про­исходил автор (его прозвание — Хорезми), но на бере­гах Сыр-Дарьи. Поэт Хорезми, как выяснилось для меня в Константинополе, имел предшественников; сохрани­лась рукопись поэтического сочинения, написанного не при Джанибеке, как произведения Хорезми, но для его старшего брата Тинибека, который назван царевичем (шахзаде), из чего видно, что автор писал еще при его отце Узбеке, т. е. до 1340 г. Даже в Крыму, где в домон­гольский период мусульман, насколько известно, не бы­ло совсем, была написана поэма о Юсуфе и Зулейхе, известная нам по старому переводу на южнотурецкий литературный язык, возникший в монгольский период и впоследствии названный османским. Были и другие пе­реводы; в Египте в XV в. было переведено на южноту­рецкий язык богословское сочинение Абу Насра Серахси, причем и этот перевод был сделан с татарского, т. е. с литературного языка Золотой Орды. На нижнем тече­нии Сыр-Дарьи, в городе Барчкенде, известном также под названиями Барчын и Барчынлыг, во второй поло­вине XIII в. жил ученый факих Хусам ад-дин Хамиди ал-Асими Барчынлыги, писавший сочинения на трех языках, причем, по словам знавшего его лично Джема- ля Карши, его сочинения на арабском языке были крас­норечивыми (фасих), на персидском —остроумными (.малйх), на турецком — правдивыми (сахих). Насколько известно, это первое в мусульманской литературе со­поставление языков арабского, персидского и турецкого как трех литературных языков мусульманского мира» Сам Дм^емаль Карши был родом из Алмалыка, где он родился около 1230 г., и впоследствии большею частью жил в Кашгаре; с Хусам ад-дином он познакомился в Барчкенде, куда ездил в 672/1273-74 г. Рассказ Джемаля Карши показывает, что культура Золотой Орды ока­зывала влияние на культуру Туркестана еще в XIII в. Факт этого влияния до последнего времени оставался совершенно неизвестным как самим среднеазиатским туркам, так й европейским ученым. Бабур в начале XVI в. полагал, что произведения классического чага­тайского поэта Мир Аль-Шира Неваи написаны на том же языке, на котором при нем говорили в Фергане, в городе Андижане. Радлов в 1888 г. старался доказать, что Бабур ошибался и что чагатайский язык был искус­ственным литературным языком, не связанным с мест­ной разговорной речью, но, по мнению Радлова, проис­хождение этого языка связано исключительно с куль­турными влияниями с востока на запад, начиная с литературного языка уйгуров (об орхонских надписях тогда не было сведений) и кончая составленной в 1310 г. и написанной, как полагал Радлов, «еще чистым уйгур­ским языком» книгой о пророках (Кисас-и анбийа’); распространение того же литературного языка в Золо­той Орде, о чем свидетельствует язык относящихся к концу XIV в, ярлыков Тохтамыша и Тимур-Кутлуга, Радлов относит, по-видимому, только к XIV в.; по его мнению, ярлыки были написаны человеком, «сведущим в литературном чагатайском языке». В то время еще нельзя было предполагать, что самый чагатайский язык образовался в связи с культурным влиянием Золотой Орды на Туркестан, а не наоборот.

Образование чагатайского литературного языка бы­ло бы невозможно без монгольского нашествия. Мон­гольские завоевания XIII в. занимают, как известно, со­вершенно исключительное место в мировой истории. Не­смотря на частые случаи нашествия кочевников на куль­турные страны, мы не знаем другого примера, чтобы один и тот же народ в короткое время завоевал куль­турные государства Дальнего Востока, Передней Азии » Восточной Европы. Естественно, что о монголах писали во всех странах, завоеванных монголами, так что в ис­точниках мы находим о монгольской империи больше материала, чем о большей части других исторических периодов; европейская наука также посвятила монголь­ской империи больше внимания, чем едва ли не всем прочим историческим государствам средневекового Вос­тока; тем не менее далеко не все вопросы, связанные с образованием этой империи, могут считаться выяснен­ными. Так, имеющий для нас самое большое значение вопрос о столкновении между государствами Чингиз-ха- на и хорезмшаха Мухаммеда рассматривался преиму­щественно в связи с воинственными планами победите­ля, Чингиз-хана, причем часто старались доказать, что- эти планы были если не вызваны, то поддержаны посто­ронним влиянием, именно влиянием аббасидского халифа Насира; до сих пор в ученой литературе иногда высказывается мнение, что Чингиз-хана призвал против хорезмшаха халиф. Между тем сопоставление мусуль­манских известий об этой борьбе приводит к заключе­нию, что война была если не вызвана, то ускорена воин­ственными планами не Чингиз-хана, а хорезмшаха.

В обязанности «султанов ислама», какими хотели быть последние хорезмшахи, входили не только защита веры и основанной на ней справедливости внутри му­сульманского мира, но также, при благоприятных об­стоятельствах, освобождение мусульман от владычества неверных. В царствование Мухаммеда этому способство­вали упадок государства кара-китайских гурханов и восстания в некоторых из подчиненных им мусульман­ских областей. Ни о причине, ни о ходе этих восстаний мы не располагаем подробными сведениями. Одним из первых мусульманских владетелей, восставших против гурхана, был, по-видимому, султан Хотана; об этом не­сомненно турецком и мусульманском владении говорит­ся только по этому случаю; монет, которые бы были че­канены в Хотане в домонгольский период, мы также не имеем. Приблизительно в то же время на противопо­ложной окраине государства гурхана, в Бухаре, против господства гурхана и в то же время против своих мест­ных владетелей выступило само население. Незадолго перед этим Бухара сделалась совершенно независимой -от жившего в Самарканде турецкого хана; вся власть лерешла к «семье Бурхан», из которой происходили садры, главы местного мусульманского духовенства; садры были непосредственно подчинены кара-китаям и имели право сами отвозить дань в орду гурхана, т. е. к ним применялась самая мягкая из форм вассальной зависимости, известных в истории кара-китаев и потом в истории монгольской империи. Господство садров бы­ло уничтожено народным восстанием, вообще направлен­ным против местной аристократии; во главе восставших был человек из ремесленного класса, которого обвиняют в жестоком преследовании вельмож, чем достаточно выясняется характер восстания. Замечательно, что сад­ры, несмотря на религиозный авторитет, на котором ос­новывалась их власть, обратились с просьбой о поддерж­ке в орду языческих кара-китаев. Кары-китаи исполни­ли их просьбу, но вместо военной силы могли поддер­жать их только грамотами, не оказавшими, вследствие общего упадка могущества государства гурхана, ника­кого действия.

Бухарскими событиями воспользовался хорезмшах Мухаммед для своего первого похода против кара-кита­ев осенью 1207 г. Можно было ожидать, что им будет поддержано народное движение, также направленное против владычества гурхана, но этого не случилось; предводитель движения, по-видимому не имевший воз­можности оказать сопротивление войску хорезмшаха, был уведен в плен в Хорезм. Тогда же хорезмшах всту­пил в переговоры с вассалом гурхана, самаркандским ханом. Два последних владетеля Самарканда из дина­стии Караханидов, Ибрахим, его сын Осман, носили громкий титул «султан султанов» (султан ас-салатин), причем на монетах Ибрахима к этому арабскому титулу присоединено турецкое прилагательное улуг ‘великий1. Кроме этого и титула Ибрахима, тамгач-хан, на монетах обоих ханов нет других признаков турецкого, происхож­дения династии; только из сочинения их персидского современника Ауфи нам известны полные турецкие ти­тулы Ибрахима и Османа — Кылыч Тамгач-хан и Кы- лыч Арслан-хан хакан. Нет также сведений о том, нас­колько был значителен турецкий элемент среди войска и подданных обоих ханов. Любопытно, что озеро, куда впадают остатки Зеравшана, уже тогда носило название Кара-куль, из чего можно вывести заключение, что даже в Бухарской области, по крайней мере в местности, бли­жайшей к пустыне и к Хорезму, уже тогда был некото­рый турецкий элемент.

Поход 1207 г. не имел больших результатов; по-ви­димому, временно завоеванные хорезмшахом области снова должны были подчиниться гурхану. Только осе­нью 1210 г. хорезмшаху Мухаммеду удалось недалеко от Таласа разбить войско кара-китаев. Победа не была вполне решительной и не привела к объединению вокруг хорезмшаха мусульманских подданных гурхана; хорезм- шах даже не мог оказать поддержки восставшим против гурхана жителям Баласагуна. Тем не менее хорезмшах воспользовался своей победой для придания нового блеска своей державе. Он стал называть себя султаном Санджаром, по имени последнего могущественного сельджукского султана; кроме того, он принял имя Искендера, т. е. Александра Македонского, чем ясно пока­зал, что стремится к завоеваниям в мировом масштабе, а не только в той степени, в какой это было необходимо для «султана ислама».

Участь государства кара-китаев, однако, была реше­на не столько действиями хорезмшаха, сколько прибы­тием монголов или, как их называли в то время, татар, причем сначала пришли, по выражению историка Ибн ал-Асира, «первые татары», вытесненные из Монголии Чингиз-ханом, потом — войска самого Чингиз-хана.

Историк Рашид ад-дин связывает широкое распрост­ранение в домонгольский период народного названия татар с могуществом татар в собственном смысле словаг живших около озера Буир-Нор. Теперь мы знаем, что название татар было широко распространено гораздо раньше, начиная с эпохи орхонских надписей, т. е. с VIII в.; в X в. мы видим его в рукописи Туманского, в XI в,—у Махмуда Кашгарского. По всей вероятности, так с самого начала назывались народы, говорившие на монгольском языке. Из данных, приведенных у Рашид ад-дина и в других источниках, можно заключить, что граница между районами господства языков монголь­ского и турецкого проходила тогда приблизительно там же, где проходит теперь. По-монгольски говорили най­маны, владевшие Западной Монголией от Орхона до верхнего Иртыша, и даже их северные соседи ойраты у истоков Енисея, причем эти истоки назывались Секиз- мурэн, что указывает на смешение здесь монгольского языка с турецким (секиз — турецкое числительное ‘восемь’, мурэн — монгольское ‘река’). К северу от ойратов на Енисее, или Кеме, как река всегда называлась тур­ками, жили говорившие по-турецки канглы и кипчаки, может быть, карлуки, центром которых был возникший яе ранее XII в. город Каялык в северной части Джеты­суйской области. Монгольские народности занимали с юга на север пространство от китайской стены по край- лей мере до Байкала и находились на различных степе­нях культурного развития; китайцы различают белых татар на юге, по соседству с Китаем, черных татар даль­ше к северу и диких татар, или, как их называли сами монголы, «лесные народы», на крайнем севере; в отли­чие от черных татар, эти народы были не кочевниками, а звероловами. В этом отношении сведения о монголах XII в. богаче и разнообразнее, чем более ранние све­дения о турках. Ни в китайских, ни в других источниках «е говорится, были ли рядом с турками-кочевниками турки-звероловы, вообще каковы были в то время отно­шения между степняками и лесными народами; исклю­чение представляют только несколько слов у Гардизи о киргизах и их восточных соседях. Из сочинения Рашид ,ад-дина мы узнаем, что шаманизм был первоначально религией не кочевников, а звероловов и еще в то время самыми искусными шаманами считались шаманы, жив­шие в северных, лесных областях. По поводу обладав­шего особой шаманской силой племени лесных урянхи- тов и Рашид ад-дина приводится рассказ, из которого видно, что зверолову жизнь кочевника представлялась таким же невыносимым рабством, как кочевнику — жизнь оседлого земледельца.

Преимущественно среди кочевников Монголии про­исходили те междоусобия, которые предшествовали объединению Монголии под властью Чингиз-хана, хотя ими отчасти завоевывались и лесные народы. Основной чертой этих междоусобий, как теперь доказано, была «борьба между степной аристократией, во главе которой стоял Чингиз-хан, и народными массами, объединивши­мися вокруг прежнего друга Чингиз-хана, потом разо­шедшегося с ним, Чжамухи, принявшего, по примеру кара-китайского государя, титул гурхан. Чжамухе уда­лось создавать для Чинигз-хана все новых врагов среди ханов и предводителей отдельных монгольских народ­ностей, но борьба кончилась отчасти истреблением, от­части бегством из Монголии всех приверженцев и союз­ников Чжамухи.

Последняя битва с Чингиз-ханом, в которой прини­мал участие Чжамуха, относится к 1204 г.; в 1205 г. Чжамуха, по монгольским известиям, был выдан Чин- гиз-хану и казнен. Любопытно, однако, что историк Джувейни говорит о каком-то богатыре Гурхане, нахо­дившемся на службе у Чингиз-хана, перешедшем на сто­рону мусульман и убитом при взятии монголами Буха­ры в 1220 г. Возможно, что Чжамуха, вопреки монголь­скому преданию, нашел убежище во владениях хорезм- шаха.

Из монгольских врагов Чингиз-хана на запад удали­лись мергиты, жившие на Селенге, и найманы. Те и дру­гие в последний раз были разбиты самим Чингиз-ха­ном в 1208 г.; после 1209 г. они разделились: мергиты направились более северным путем и пришли в страну кипчаков, найманы — в страну кара-китаев. Как мерги­ты, так и найманы подверглись перед этим влиянию христианской пропаганды; найманы, сверх того, как мы видели, усвоили от уйгуров письменность. О культурном влиянии турок на монголов говорят и многие другие факты, в том числе большое число собственных имен и титулов у народов монгольского происхождения. О му­сульманской пропаганде, несмотря на присутствие в ор­де Чингиз-хана мусульманских купцов, притом еще до его выступления из Восточной Монголии, известий нет. Едва ли не единственное указание, что уже при Чингиз- хане были монголы-мусульмане, мы находим в имени одного из мергитских предводителей, брата жены Чин­гиз-хана — Джемаль-ходжа.

Во время борьбы с мергитами и найманами Чингиз- хану в 1207 г. подчинился первый турецкий народ — киргизы на Енисее; впоследствии они восстали против него ив 1218 г. были усмирены старшим сыном Чингиз- хана Джучи, перешедшим через Енисей по льду. В то время уже не было, как в VIII в. и по известиям араб­ских географов, киргизского хакана; народ разделялся на две части, имевшие каждая своего предводителя; ни тот, ни другой не назывался ханом. Впоследствии кир­гизы даже утратили воспоминание о том, что у них ког­да-либо былй ханы. Радлов слышал у кара-киргизов предание, по которому киргизы обратились к «велико­му хану», т. е. Чингиз-хану, с просьбой дать им в князья своего сына Джучи; Джучи, в то время маленький маль­чик, попал в стадо куланов (диких ослов) и был уведен ими; Аксак (‘хромой’) Кулан-Джучи-хан был первым и последним ханом киргизов. Несмотря на фантастич­ность рассказа, в нем сохранилось воспоминание о под­чинении Чингиз-хану и его сыну Джучи. Даже рассказ о куланах, может быть, представляет отголосок преда­ния о стихах, будто бы произнесенных Чингиз-ханом на турецком языке в 1227 г. после получения известия о смерти Джучи: «Подобно кулану, лишившемуся (вслед­ствие преследования охотниками) своего детеныша, я разлучен со своим детенышем;) подобно разлетевшейся в разные стороны стае уток, я разлучен со своим героем-сыном».

В 1209 г., за год до победы хорезмшаха над кара-китаями, Чингиз-хану подчинился предводитель друго­го, более культурного турецкого народа — идикут уй­гурский, до тех пор находившийся в вассальной зависи­мости от кара-китайского гурхана. Этот факт находился в связи с преследованием бежавших на запад врагов Чингиз-хана; мергиты и найманы хотели пройти через владения идикута, но встретили с его стороны сопро­тивление и были разбиты, что более всего способствова­ло отделению друг от друга этих двух народов, до тех пор действовавщих сообща. В 1211 г., через год после победы хорезмшаха, объявившего себя освободителем мусульман от ига неверных, подданным Чингиз-хана признал себя другой вассал гурхана, мусульманский владетель карлукский Арслан-хан.

Этот факт свидетельствует об упадке авторитета хо­резмшаха даже среди мусульман Средней Азии. Вообще личные качества хорезмшаха как государя находились в полном противоречии с его громкими титулами и внешним блеском его державы; в покоренных странах он совершенно не был в состоянии сдерживать свое вой­ско и защищать население от притеснений воинов. Этим объясняется такой характерный факт, как разрыв в 1212 г. между хорезмшахом и самаркандским ханом, вновь перешедшим на сторону кара-китаев. В рассказе Джувейни о переговорах, предшествовавших этому раз­рыву, интересна подробность, что после женитьбы са­маркандского хана на дочери хорезмшаха мать хорезм­шаха, желая подольше удержать хана в Ургенче, ссыла­лась на турецкий обычай, по которому зять первый год после брака должен был прожить в доме тестя. Вернув­шись в Самарканд, хан в полном согласии с жителями своей столицы поднял восстание против своих мусуль­манских освободителей, и хорезмшаху пришлось пода­вить это восстание потоками крови.

После этого границей владений хорезмшаха сдела­лась местность по Сыр-Дарье (в том числе и правое побережье) на всем пространстве от Ферганы до Араль­ского моря; остальные мусульманские области, прежде словам Ибн ал-Асира и Якута, он был вынужден отка- подчинившиеся кара-китаям, за исключением подчинив­шегося Чингиз-хану карлукского владения, перешли под власть предводителя пришедших с востока найманов, Кучлука, христианина, по некоторым известиям пере­шедшего в государстве кара-китаев к идолопоклонству, т. е., вероятно, к буддизму. По-видимому, Кучлук зав­ладел государством гурхана в 1211 г., еще до восстания против хорезмшаха самаркандского хана. Хорезмшах вступил в борьбу с Кучлуком, но не имел успеха; по словам Ибн ал-Асира и Якута, он был вынужден отка­заться в пользу Кучлука от некоторых уже занятых им областей, именно от Исфиджаба (Сайрама), Ташкента и северной части Ферганы; покидая эти области, он буд­то бы опустошил их и увел с собою население. Может быть, таковы были намерения хорезмшаха, но едва ли ему удалось вполне осуществить их; то состояние, в ко­тором находились эти области менее десяти лет спустя, в эпоху монгольского нашествия, не свидетельствует о полном опустошении.

Замечательно, что, несмотря на отдаленность Мон­голии от Туркестана, несмотря даже на то, что монголы с 1211 г. были заняты войной с Китаем, авторитет Чин­гиз-хана оказывался в мусульманской Средней Азии сильнее авторитета «султана ислама». В это время об­разовалось новое мусульманское княжество в городе Алмалыке (в Кульджинском крае), возникшем, по-ви­димому, незадолго перед тем. Основатель этого княже­ства был прежде разбойником и конокрадом, что не по­мешало ему сделаться родоначальником династии, су­ществовавшей еще в начале XIV в. С самого начала он подчинился Чингиз-хану; впоследствии Кучлуку удалось захватить его на охоте и убить, но вдове убитого уда­лось отстоять от войска Кучлука Алмалык до прибытия помощи из Монголии. Против другого вассала Чингиз-хана, Арслан-хана карлукского, Кучлук, по-видимому, ничего не предпринимал. Все свои силы он направил против Кашгарии; после завоевания им этой области там, в первый и последний раз в истории Средней Азии, произошло гонение против ислама; говорится о приказе мусульман принять одежду кара-китаев, о запрещении мусульманского богослужения, о казни одного из има­мов в Хотане, о помещении в мусульманских домах най- манских воинов, которые, очевидно, должны были сле­дить за строгдш исполнением приказов правительства. И в этом случае мусульмане не получили никакой помо­щи от «султана ислама» и освободились от притесните­лей только в 1218 г. благодаря приходу монгольского войска.

Хорезмщах в это время продолжал войну с неверны­ми, но направлял свои удары против менее сильных и организованных врагов — кипчаков в местности к севе­ру от Сыр-Дарьи. Здесь, около Иргиза, произошло бо­лее или менее случайное столкновение между хорезмий- ским войском и монголами под предводительством Джу-чи, преследовавшими остатки мергитов.

Несмотря на свои неудачи, хорезмшах продолжал мечтать о славе мирового завоевателя, надеялся со вре­менем овладеть Китаем и потому был огорчен известием о взятии в 1215 г. Чингиз-ханом Пекина. Чтобы прове­рить это известие и вообще собрать известия об успехах Чингиз-хана, им был отправлен посол Беха ад-дин Рази, заставший Чингиз-хана еще в Китае. Рассказ об этом посольстве передается историком Джузджани со слов самого посла и не вызывает никаких сомнений; следова­тельно, не халифом Насиром, а самим хорезмшахом бы­ло отправлено посольство к монгольскому завоевателю.

Известно, как сложились дальнейшие события, как к Чингиз-хану, независимо от посольства, пришел из го­сударства хорезмшаха торговый краван, как потом бы­ли отправлены из Монголии ответное посольство и от­ветный караван, как хорезмшах принял посольство и потом ночью отдельно посла-хорезмийца, Махмуда, и как купцы, все мусульмане, были перебиты в погранич­ном городе владений хорезмшаха Отраре. Особенно ха­рактерно требование хорезмшаха, чтобы Махмуд, как хорезмиец, признал себя естественным подданным сул­тана и сообщил ему все нужные сведения о государстве Чингиз-хана. С точки зрения современного европейца, такое требование кажется вполне естественным, и, на­пример, английское правительство не поколебалось бы предъявить его ко всякому англичанину, который бы случайно находился на службе в стране какого-нибудь дикого или полудикого народа; но средневековые мусуль­манские купцы не считали себя связанными с прави­тельством тех областей, откуда они вышли, и не видели основания содействовать осуществлению воинственных планов мусульманских государей. Очень вероятно, что эти обстоятельства были одной из причин гибели в От- раре прибывших из Монголии мусульманских купцов. Во всяком случае, поход монголов на государство хо­резмшаха после отрарского события был совершенно не­избежен, и ни в каком призывании монголов халифом Насиром или кем-нибудь другим не было надобности. При враждебных отношениях между халифом и хорезм- шахом слухи о таких действиях халифа должны были возникнуть; мы знаем, что такое обвинение высказывал против халифа уже сын и преемник хорезмшаха Мухам­меда, Джелаль ад-дин, но доказательств у него не было. Поход Чингиз-хана на мусульманские земли был пря­мым последствием отрарского события; столь же естест­венно, что мусульманские купцы оказывали полное содействие Чингиз-хану и потом извле­кли больше всего выгоды из порядков, создавшихся после победы монгольских войск.

Академик Василий Владимирович Бартольд

Из сборника «Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии». - Алматы, 1993



[1] Нисба — прозвище, прозвание.

[2] Мутазилиты (от арабского му’тазила — обособившиеся)— представители одного из направлений калама, первыми попытавшиеся обосновать мусульманское вероучение логико-философскими доводами. М. оспаривали ряд положений правоверного ислама. Оказали влияние на многие еретические движения Востока.

 

Читайте также: