Показать все теги
Cреди советских историков господствовало убеждение в существовании единого заговора буржуазии, основывавшееся на сведениях о реально существовавших заговорах различных кружков и еще более подкрепленное авторитетом М.Н. Покровского. Поэтому за немногими исключениями тезис о «заговоре буржуазии» выдвигался всеми авторами. При этом, однако, в мотивировке заговора наметилось расхождение.
Часть авторов по-прежнему придерживалась точки зрения М.Н. Покровского, что основной целью дворцового переворота было предотвратить заключение сепаратного мира. На этой точке зрения стоял В.П. Семенников[1] и следовавший его схеме расстановки сил в правящих верхах Ф.Д. Кретов[2], а также Е. Фокин, писавший, что заговор был «актом протеста руководящей финансовой и промышленной буржуазии против попыток придворной шайки заключить сепаратный мир с Германией, поскольку это означало для буржуазии потерю военных прибылей»[3]. В основном близкую позицию занимал и И.И. Минц, также писавший в 1929 г.: «Для промышленной буржуазии сепаратный мир означал прекращение миллионных прибылей, получаемых от работы на войну. Такой удар переполнил чашу терпения. Окрыляемая сознанием тяжести потери прибылей, подгоняемая буквально наступающей на пятки революцией, буржуазия решается на смелый шаг»[4].
Иную точку зрения формулировал А. Шестаков, подчеркивавший, что «заговор буржуазии» «должен был бы предотвратить революцию»[5]. Подобно А. Шестакову М. Балабанов также видел главную причину, вызвавшую подготовку дворцового переворота, в убеждении буржуазных лидеров в том, что «если буржуазия не станет у власти, революция сметет ее вместе с монархией»[6]. Точно также и Б.Б. Граве считала, что буржуазия стремилась «путем дворцового переворота спастись от революции»[7].
Авторы, считавшие существование единого «заговора буржуазии» «точно установленным»[8] с «бесспорной очевидностью»[9], либо не считали этот тезис нуждающимся в доказательстве, либо доказывали его ссылками на все тот же узкий круг белых мемуаров — Деникина, Милюкова, Станкевича[10], в которых говорилось о существовании разрозненных заговорщических групп. При этом они включали в число участников «заговора буржуазии» и фрондирующих членов императорской семьи. Так, М.Г. Гайсинский излагал подготовку дворцового переворота следующим образом: «Недовольные ведением войны представители Антанты, исчерпав все “законные” средства воздействия на царское правительство, стали замышлять вместе с оппозиционной буржуазией дворцовый переворот. Стали организовываться специально кружки среди привилегированной знати, имевшие целью подготовку дворцового переворота». После этого М.Г. Гайсинский приводил рассказ Милюкова о существовании кружков Крымова и деятелей Прогрессивного блока и далее утверждал, что «убийство Распутина исходило из тех же кругов»[11]. Частью «заговора буржуазии» считали убийство Распутина также М. Балабанов[12] и Е. Фокин. Последний писал при этом, что убийство было совершено «отъявленным черносотенцем Пуришкевичем и представителями великокняжеской клики вкупе с лидерами кадетской партии»[13]. Исходя из отождествления «заговора буржуазии» и великокняжеской фронды, И.И. Минц в качестве иллюстрации связи заговорщиков с представителями Антанты приводил разговор французского посла М. Палеолога с великой княгиней Марией Павловной, обработанный Палеологом в его воспоминаниях таким образом, чтобы показать, будто он подталкивал Марию Павловну к мысли о цареубийстве[14].
Видное место в схеме «заговора буржуазии» отводилось участию в этом заговоре высшего генералитета и, особенно, начальника штаба Ставки генерала М.В. Алексеева. Убежденный в его причастности к заговору, П.Е. Щеголев рассматривал сквозь призму этого убеждения действия Алексеева в дни революции, считая, что Алексеев «стал подготовлять главнокомандующих фронтами к мысли о неизбежности передачи власти Государственной думе» сразу после отъезда Николая из Ставки утром 28 февраля[15], что он саботировал организацию карательного похода генерала Н.И. Иванова на восставший Петроград и сознательно дезинформировал Иванова о положении в Петрограде, чтобы склонить его к соглашению с Думой[16]. При этом П.Е. Щеголев проходил мимо всех документов Ставки (на основе которых он строил свою книгу), свидетельствовавших о большой активности Алексеева в подготовке карательного похода. Он игнорировал также документы, которые показывали, что сведения о событиях в Петрограде просачивались в Ставку в самом искаженном виде и давали Алексееву основания считать, что дело обстоит именно так, как он сообщал Иванову[17].
С утверждений о причастности генерала Алексеева к заговору начал свою статью «Армия и флот в Февральской революции» и А.К. Дрезен[18], писавший, что «штаб во главе с генералом Алексеевым установил тесную связь с лидерами кадетской партии, маскируясь продовольственными, санитарными и экономическими организациями»[19]. Однако по ходу изложения А.К. Дрезен был вынужден вступить в противоречие с самим собой и признать, что до 1 марта Алексеев активно пытался организовать карательный корпус Иванова, «стремясь сохранить в неприкосновенности самодержавие» и резко протестуя в телеграммах к Родзянко против действий «агентов» Думы[20].
Более глубокое изучение позиции буржуазии в годы войны привело авторов лучших работ 1920-хгг., посвященных Февральской революции и ее предпосылкам, — Б.Б. Граве и Э.Б. Генкину — к меньшей категоричности в вопросе о «заговоре буржуазии». Отметив наличие среди буржуазных лидеров различных взглядов по вопросу о тактике давления на правительство, Э.Б. Генкина хотя и считала, что «наиболее решительные и активные лица как той, так и другой стороны встречаются на одной общей дороге — дороге дворцового переворота», но подчеркивала, что «путь дворцового переворота активно “прияла” лишь незначительная группа буржуазии»[21]. Влияние М.Н. Покровского, из семинара которого вышла работа Э.Б. Генкиной, привело к тому, что последняя все же признала существование «заговора прогрессивного блока», в участники которого она зачислила всех буржуазных и мелкобуржуазных деятелей, а также военный, чьи имена так или иначе упоминались в связи с какими-либо разговорами или слухами о заговоре. Так, для включения в число участников «заговора прогрессивного блока» Керенского и лидеров меньшевиков Чхеидзе, Чхенкели и Скобелева оказалось достаточно слуха, воспроизведенного в воспоминаниях А.Г. Шляпникова[22]. Но все же Э.Б. Генкина выступила против смешивания этого «заговора» с великокняжеским заговором против Распутина[23].
Позиция Б.Б. Граве оказалась весьма противоречивой, как из-за явного влияния взглядов М.Н. Покровского, так и из-за того, что Б.Б. Граве, видевшая значительные разногласия в буржуазном лагере, все же пыталась писать о буржуазии в целом. Поэтому она то утверждала, что «руководящая верхушка» буржуазии «пришла к необходимости дворцового переворота»[24], то говорила, что «руководящие круги» буржуазии «боялись последствий даже дворцового переворота» и «стремились его избежать»[25]. Под явным влиянием М.Н. Покровского Б.Б. Граве, не имея доказательств этого, все же соглашалась, что убийцы Распутана «осуществляли общую волю» великокняжеской семьи и буржуазных организаций61.
Явное сомнение в существовании единого заговора проявил В.И. Невский, считавший к тому же, что ни один из существовавших кружков заговорщиков не решился на дворцовый переворот и дело ограничилось убийством Распутина. Но, перечисляя участников двух из существовавших, поегомнению, организаций, В.И. Невский допустил ничем не объяснимые ошибки, включив в число участников группы Гучкова членов Думы Крупенского и Бобринского и назвав их при этом октябристами[26].
В двух работах, опубликованный в 1927 г., их авторы вообще выступали против существования «заговора буржуазии». В статье «Февральские дни 1917г.»[27] представлявшей собой вводную главу к так и не написанной истории Октябрьской революции, Я. Яковлев настойчиво подчеркивал, что «дальше речей в государственной думе <...> политические вожди буржуазии не идут». Отметив, что слух о близком к осуществлению заговоре Крымова или Гучкова распространялся самими буржуазными лидерами сразу после февраля для того, чтобы преувеличить свою роль в февральских событиях, Я. Яковлев писал:
«Парламентские комбинации в стране, в которой не было парламентаризма <...> закулисное воздействие на родственников царя с целью родственного улаживания кризиса, намеки на дворцовый заговор без решимости этот дворцовый заговор произвести <...> и, наконец, убийство Распутина <...> — вот все, что смогли противопоставить политики буржуазии в деле прямой борьбы с царизмом <...> Буржуазные лидеры — не только политики, но и земцы, но и промышленники — оказались неспособны даже на заговор»10.
Не столь категорически, но достаточно определенно высказывался в книге «Гибель царизма» С. Мстиславский, говоривший, что лидеры Думы откладывали счеты с царизмом до окончания войны в надежде, что «к концу войны она станет необходимой настолько, что власть перейдет к ней, всего вероятнее, без всяких потрясений, путем и “самоограничения” или даже “самоотречения” правящих»[28]. Несколько позже против «заговора буржуазии» выступил А. Владимиров в статье «Буржуазия между двумя революциями». «Верный своей авантюристической натуре, А.И. Гучков вместе с несколькими генералами и деятелями военно-промышленных комитетов, — писал А. Владимиров, — разрабатывал план “мирного” переворота. Но все эти попытки что-то сделать, кроме речей и помимо законных средств, лишь оттеняли бессилие имущих классов, “смертельно испугавшихся своего собственного правительства” и дрожавших перед революцией»[29].
Наиболее активным сторонником версии о «заговоре царизма», имевшем целью заключение сепаратного мира с Германией, выступил в 1920-е гг. В.П. Семенников, посвятивший разбору этой проблемы обе свои книги (вернее — одну книгу, изданную в двух вариантах, различавшихся построением, но не содержанием). В отличие от М.Н. Покровского В.П. Семенников считал носителями тенденции к сепаратному миру не «торговый капитал», а правых, действовавших из политических убеждений (что не вызывает возражений), и «пацифистскую» по его терминологии финансовую группу, состоявшую из руководителей банков и металлообрабатывающей промышленности и в значительной мере персонифицировавшуюся в его глазах в лице крупного биржевого дельца И.П. Мануса. Причины «пацифизма» Мануса и других представителей этой группы В.П. Семенников видел в их зависимости от германского капитала. Зависимость эта доказывалась просто — Манус крупнейший акционер Петроградского Международного и член Совета Сибирского банков, в которых якобы решающую роль играли соответственно «Дисконто Гезельшафт» и Немецкий банк, и вот уже Манус фигурирует «как представитель стремящейся к сепаратному миру германской буржуазии»[30], и «тесная связь» Мануса с германским капиталом диктует ему «ту политическую линию, которая была выгодна Германии»[31].
По мнению В.П. Семенникова, Распутин и Александра Федоровна являлись с самого начала сторонниками мира с Германией, и после отстранения летом 1915 г. по их проискам великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего «к государственному аппарату стала постепенно подходить “пацифистская группа»[32] , а стремление к миру стало «руководящей линией распутинско-романовской политики»[33]. Более того, В.П. Семенников считал бесспорным существование «связи между романовским троном и германским капиталом»[34], поскольку Манус был связан с Распутиным. В полном убеждении, что никаких доказательств не нужно, В.П. Семенников считал, что «состоятельным русско-польским евреем», который весной 1915 г. вел в Швеции переговоры с директором Немецкого банка Монкевицем, был, конечно же, Манус[35].
Тщательно собрав все известные к тому времени факты о попытках Германии заключить в 1915 г. сепаратный мир с Россией (такие же попытки предпринимались германской дипломатией и в отношении Англии и Франции, так как ее целью был раскол Антанты), В.П. Семенников попытался доказать, что и в 1916—1917 гг. продолжались переговоры о сепаратном мире, причем с большей, чем в 1915 г., заинтересованностью с русской стороны. Поэтому он придавал исключительно большое значение встрече А.Д. Протопопова с немецким банкиром Варбургом летом 1916 г., тем более что Протопопов как раз по его схеме был председателем Совета съездов металлозаводчиков. Хотя В.П. Семенников вынужден был признать, что, по имеющимся в его распоряжении данным, царизм не сделал решительного шага в сторону сепаратного мира из-за боязни революции[36], он все же взял на себя смелость утверждать, что 24 февраля 1917 г. на совещании ряда правых деятелей было принято решение о сепаратном мире. Единственным основанием для такого утверждения (поскольку В.П. Семенников признавался, что не знает, о чем говорилось на совещании) было то обстоятельство, что именно 24 февраля (9 марта по новому стилю) австрийский министр иностранных дел О. Чернин получил вторую из телеграмм, связанных с каким-то неясным предложением о переговорах, причем хотя Чернин считал, что речь идет о России, в телеграмме это прямо не говорилось, и она шла из нейтрального государства[37].
Версия В.П. Семенникова была полностью повторена в упоминавшейся выше статье Ф.Д. Кретова. На В.П. Семенникова, ставшего основным авторитетом в данном вопросе, ссылался в своей главе в «Истории ВКП(б)» И.И. Минц[38]. Ссылкой на мемуары Чернина подкреплял тезис о решении царизма заключить мир с Германией и М. Балабанов, а М.Г. Гайсинский писал о «шайке бывшего конокрада Распутина, почти открыто вступившего в связь с немецкими кругами»[39]. Надо, однако, отметить, что М. Балабанов, говоря о «заговоре царизма», уже ставил на первое место стремление к усилению реакционного внутриполитического курса, связывая с этими планами и стремление к сепаратному миру[40].
В отличие от М.Н. Покровского, В.П. Семенникова и других авторов, считавших если не доказанными, то почти несомненными активные шаги царизма в сторону сепаратного мира, Б.Б. Граве и Э.Б. Генкина относились к этому с недоверием. Б.Б. Граве оговаривалась, что слухи о сепаратных переговорах не основаны на фактах, и писала: «Сепаратный мир мог стоить царизму его существования <...> страх революции и сковывал царизм в его стремлении к миру»[41]. На тех же позициях стояла и Э.Б. Генкина, единственная из всех исследователей последовавшая за М.Н. Покровским в определении «торгового капитала» как носителя «мирных» тенденций[42]. Тот же аргумент выдвигал против утверждений о реальных шагах царизма к миру и В. Комаров в статье «Двоевластие в 1917 г.», снова подчеркивавший, что «финансовая зависимость от западноевропейского капитала и боязнь революции делали совершенно невозможным для правительства сделать сколько-нибудь решительный шаг в сторону мира»[43]. При этом, разумеется, никто из названных авторов не отрицал ни тяготения определенных кругов к выходу из войны, ни объективных причин, обуславливавших такое тяготение.
Особняком стояла работа С.А. Пионтковского, который, запутавшись в проблеме, на одной и той же странице утверждал (ссылаясь все на того же Чернина и на документы из публикации «Константинополь и проливы»), что к 1917 г. «царизм сам начинает предпринимать попытки заключения сепаратного мира» и что «российское правительство в течение мировой войны не вело отдельных от союзников переговоров о мире»81. Эту противоречивую позицию С.А. Пионтковский сохранил и в 1935 г. при переиздании своей книги.
[1] Семенников В.П.Политика Романовых накануне революции. М.; Л., 1926. С. 215—216.
[2] Новый мир. 1932. № 2. С. 147—168.
[3] Фокин Е. Февраль 1917 г. М., 1932. С. 10.
[4] История ВКП(б) / Под ред. Ем. Ярославского. М.; Л., 1929. Т. IV. С. 16.
[5] Коммунистическая революция. 1927. № 6. С. 5.
[6] Балабанов М.Царская Россия XX века. Харьков, 1927. С. 201.
[7] Граве Б.Б. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны. М.; Л., 1926. С. 382.
[8] Коммунистическая революция. 1927. № 6. С. 5.
[9] Старосельский Я.В. Идеология либерализма в столкновении с революцией // Революция права. 1927. № 3. С. 119.
[10] Станкевич В.Б. Воспоминания. 1914—1919. Берлин, 1920.
[11] Гайсинский М.Г.Февральская революция М.; Л., 1927. С. 29—30.
[12] Балабанов М.Указ. соч. С. 206—207.
[13] Фокин Е. Указ. соч. С. 10.
[14] История ВКП(б). Т. IV. С. 16; См.: Палеолог М.Царская Россия накануне революции. М.; Пг., 1923. С. 294—297.
[15] Щеголев П.Е. Последний рейс Николая Второго. М.; Л., 1928. С. 33.
[16] Там же. С. 59.
[17] Красный архив. 1927. № 2(21). С. 42.
[18] Красная летопись. 1932. № 1—2(46—47). С. 22—68.
[19] Там же. С. 32.
[20] Там же. С. 62—64.
[21] Генкина Э.Б. Указ. соч. С. 27.
[22] Там же. С. 32.
[23] Там же. С. 27.
[24] Граве Б.Б. Указ. соч. С. 369.
[25] Там же. С. 383.
[26] Невский В. Указ. соч. С. 401.
[27] Пролетарская революция. 1927. № 2—3. С. 61—111.
[28] Мстиславский С. Гибель царизма. Л., 1927. С. 63.
[29] Проблемы марксизма. 1931. № 8—9. С. 160.
[30] Семенников В.П. Указ. соч. С. 139.
[31] Его же. Романовы и германские влияния. М.; Л., 1929. С. 85.
[32] Его же. Политика Романовых. С. 102.
[33] Там же. С. 4.
[34] Там же. С. 136.
[35] Его же. Романовы и германские влияния. С. 116.
[36] Его же. Политика Романовых. С. 186.
[37] Там же. С. 60—61,140.
[38] История ВКП(б). Т. IV. С. 15—16.
[39] Гайсинский М.Г. Ук. Соч. С. 28.
[40] Балабанов М. Указ. соч. С. 188—191.
[41] Граве Б.Б. Указ. соч. С. 341—342, 345.
[42] Генкина Э.Б. Указ. соч. С. 12.
[43] Советское государство. 1932. № 7—8. С. 177.
