Показать все теги
История отечественной науки, к сожалению, не была богатой в отношении теоретических подходов, которые могли бы объяснить причины преступного поведения сотрудников правоохранительных органов. Марксистский диалектический подход, принятый как единственно правильный научный метод, на первых этапах становления советской власти объяснял преступность как наследие капиталистического строя. Преступность, в том числе и среди сотрудников милиции, вполне укладывалась в марксистско-ленинскую концепцию как результат действия враждебных элементов в условиях продолжения классовой борьбы между победившим пролетариатом и представителями свергнутых сословий. Однако, по мере построения социалистического государства и уничтожения сословий, становилась очевидной несостоятельность классовых противоречий и противостояния различных социальных групп в качестве объяснения существующей в СССР преступности.
По этой причине в 1950-е годы произошел постепенный перенос внимания ученых на недостатки в работе социальных институтов — семьи, школы, общественных организаций, трудовых коллективов.[1] По сути дела, такой подход более соответствовал «западному» социологическому позитивизму, нежели марксистской теории, которая к тому времени, по замечанию зарубежных исследователей, служила скорее для изобличения недостатков капиталистических государств, нежели для объяснений собственных причин преступности в Советском Союзе.[2]
Преступления же среди сотрудников правоохранительных органов по соображениям политического характера вовсе были исключены из открытого научного изучения. В отдельных работах, посвященных служебной дисциплине в силовых структурах, содержались лишь общие замечания, из которых следовало, что причины правонарушений среди личного состава следует искать в наличии пережитков мещанской идеологии, изъянах индивидуального мировоззрения, недостатках правосознания, слабой профессиональной культуре, недоработках ведомственного контроля. Любое преступление, совершенное сотрудниками милиции, рассматривалось как единичное, случайное и лишенное системности явление, детерминированное в большинстве своем личностными недостатками и легко корректируемое органами власти.[3] Подобный подход потенциально исключал необходимость специального изучения и прогнозирования преступности в органах внутренних дел, что с позиций сегодняшнего дня можно оценить как советский аналог теории «гнилых яблок», популярной в полиции США дореформенного периода.
Напомним, что данная теория в 1950-1970-е гг. рассматривала преступность среди чиновников полиции США как процесс случайный и хаотичный, для наглядности проводя аналогию с произвольным и непредсказуемым загниванием отдельных яблок, хранящихся в бочонке. Теория была удобна прежде всего для руководителей полиции, поскольку позволяла не углубляться в суть сложных процессов криминализации личного состава, ограничиваясь рассмотрением отдельных случаев и проведением периодических «чисток» в полицейских под- разделениях.[4]
Конец использованию теории «гнилых яблок» для объяснения причин коррупции и других преступлений в полиции положила Комиссия Кнаппа, указавшая в 1972 г., что данная теория не может быть впредь используема, поскольку не имеет под собой никаких оснований, кроме явного нежелания руководителей полицейских подразделений бороться с коррупцией и реформировать свою деятельность.[5] Один из реформаторов полиции США комиссар П. Мерфи высказался не менее решительно: «Теория «гнилых яблок» не может быть никоим образом используема в дальнейшем. Коррумпированные офицеры вовсе не являются «прирожденными преступниками», с какими-либо врожденными моральными или физическими дефектами по сравнению со своими честными коллегами. Задачей контроля над коррупцией является проверка самого бочонка, а не яблок в нем, т. е. организации в целом, а не его отдельных членов, поскольку коррумпированной полиция не рождается, а становится».[6]
Очевидно, что в отличие от американских коллег, отечественные ученые только к концу 1990-х годов смогли полностью отойти от подобного подхода и перейти к устойчивому комплексному рассмотрению причин преступлений с использованием нескольких направлений. К этому времени в европейской и американской науке уже имелось несколько теоретических концепций, выполненных в рамках позитивистского и радикального подходов, позволяющих приблизиться к проблеме предупреждения правонарушений среди сотрудников правоохранительных органов.
Прежде всего, следует отметить оригинальную криминологическую концепцию Э. Cатерленда, получившую в 1939 г. название теории дифференциальной ассоциации или теории научения, согласно которой индивид научается противоправному поведению через общение с ближайшим окружением. Научение происходит не только технике поведения, но и мотивам, побуждениям, рационализациям. Через взаимодействие с первичной группой (семья, друзья) и значимыми людьми индивид определяет для себя поведение как правильное или неправильное. Преступное обучение включает также восприятие криминогенных взглядов, привычек и умений. Именно эти отрицательные качества личности, формирующиеся в результате негативных социальных влияний, лежат, по мнению Сатерленда, в основе преступного поведения.[7] Одним из базовых является также положение о том, что человек обучается преступному поведению не потому, что имеет к этому особые преступные задатки, а потому, что криминальные образцы чаще попадаются ему на глаза. В результате у индивида устанавливается более тесная связь (дифференциальная ассоциация) с такими людьми, у которых он может перенять криминогенные взгляды и умения.
По оценкам многих ученых, идея Сатерленда о дифференцированной связи по-прежнему остается главной социологической идеей для объяснения систематического преступного поведения.[8] Такой подход дал мощный импульс криминологическим исследованиям, породив серию теорий (теории контроля, устойчивости, социальных связей, дрейфа, референтной группы, несовпадающих предложений), в которых феномен обучения лежал в основе объяснения причин преступности и разработки мер профилактики. Одновременно был детально проанализирован процесс обучения преступниками со стажем своих помощников из числа молодых правонарушителей.
Впоследствии теория Э. Сатерленда была дополнена бихевиористской концепцией оперантного поведения Р. Бюргесса и Р. Акерса. На основании объяснения поведения по схеме «стимул-реакция» авторы предложили тезис о том, что преступному поведению обучаются в результате того, что эти формы поведения приводят к полезным и приятным для обучающегося результатам. Иными словами, научение преступному поведению происходит тогда, когда оно подкрепляется сильнее, нежели правопослушное.[9]
Изложенные идеи позволили позже сформулировать теорию социального научения, разработанную в середине 1970-х гг. исключительно для нужд полицеистики — науке о полиции. Автор теории, Л. Шерман, рассматривал факт моральной деградации полицейских как результат длительного, многоступенчатого процесса социального обучения с постепенным усвоением индивидом отрицательных групповых норм, присутствующих в том или ином полицейском подразде- лении.[10] На первых стадиях молодые полицейские под влиянием своих старших коллег приучаются к терпимому отношению, когда речь идет о незначительных отступлениях от закона со стороны других полицейских (грубость, чрезмерное использование силы, незаконные действия в отношении подозреваемых). В дальнейшем у них вырабатывается убежденность в том, что без «срезания углов» и некоторых перегибов осуществление эффективной полицейской деятельности просто невозможно.
Затем молодой полицейский проходит стадию, на которой он привыкает к различного рода мелким услугам, оказываемым ему владельцами магазинов и ресторанов — бесплатной чашке кофе, бесплатным завтракам и обедам, предоставлению продуктов и товаров со значительной скидкой. Оправдывая свои действия тем, что он просто принимает знаки благодарности от граждан за свою нелегкую работу, полицейский под патронажем опять-таки старших коллег расширяет круг своих действий, вступающих в противоречие с законом. За отдельное вознаграждение от частных лиц он начинает оказывать им дополнительную охрану, способствует в устранении торговых конкурентов, закрывает глаза на некоторые правонарушения и в ряде случаев помогает уйти данным лицам от ответственности перед законом.
На данной стадии полицейский просто принимает незаконные вознаграждения либо услуги и подпадает под категорию «травоядных» полицейских, т. е. лиц, спокойно «пасущихся» на своей территории и принимающих вознаграждения граждан как нечто, данное природой.[11] Последняя стадия моральной деградации полицейского характеризуется превращением его из «травоядного» в «хищника», когда он начинает активно искать источники незаконного обогащения. Именно на этой стадии полицейский делает сознательный шаг навстречу кооперации с организованной преступностью, предает интересы службы и становится законченным «продажным полицейским».[12]
Не менее удачной можно считать общую теорию преступности, сформулированную в 1988 г. М. Готтфредсоном и Т. Герши и представляющую собой попытку междисциплинарного подхода к объяснению причин преступного поведения.[13] Базовыми категориями теории являются такие психоаналитические и социологические факторы, как «повседневная деятельность», «рациональный выбор» и «самоконтроль», взаимодействие которых на индивидуальном уровне продуцирует различные виды правонарушений. Источниками слабого самоконтроля при этом авторы считают не сугубо психоаналитические субстанции, а отсутствие должного воспитания, дисциплины или обучения.
С точки зрения данной теории служебные преступления полицейских, например, могут трактоваться как результат сочетания повседневной деятельности и рационального выбора индивида. Полицейская деятельность, включающая интенсивное общение с преступным миром, знание схем совершения преступлений в различных сферах и доступ к оперативной информации, предоставляет возможность преступить закон с повышенной интенсивностью. В случае предоставления такой возможности индивид оценивает ряд факторов — существенность ожидаемой выгоды, вероятность успеха, возможность избежать наказания, владение ситуацией и всей необходимой информацией, после чего делает свой рациональный выбор в пользу совершения преступления. В сочетании с достаточным самоконтролем факт злоупотребления по службе в подобном случае становится практически предопределенным.
Для индивидов же с пониженным самоконтролем преступления, требующие планирования и длительных приготовлений, являются малопривлекательными, поскольку пониженный самоконтроль часто сочетается с импульсивностью, склонностью к риску, недальновидностью, эгоцентричностью и агрессивностью. Полицейские, обладающие перечисленными особенностями, при возможности совершения правонарушения отдают предпочтение тем ситуациям, где присутствуют опасность, скорость, подвижность, чувство власти, продуцируя тем самым многочисленные факты общеуголовных насильственных преступлений.
Основываясь на теории М. Готтфредсона и Т. Герши, европейские криминологи при разработке типологии личности полицейского начали использовать в качестве квалифицирующего признака тип поведения на службе и манеру исполнения служебных обязанностей. Исследования различных авторов позволили вычленить как минимум
4 типа полицейских, каждый из которых олицетворяет различный тип полицейской культуры и поведения: «миротворец», «правозащитник», «циник» и «псевдоначальник».
«Миротворцы» в своей работе уделяют внимание прежде всего урегулированию своих отношений с окружающими, поддержанию спокойной и доверительной атмосферы в обществе. Они отдают предпочтение оказанию помощи населению и не спешат осуществлять контролирующую и карающую функции. «Правозащитники», напротив, видят «настоящую» работу не в установлении гармоничных взаимоотношений и работе с населением, а в непрерывной борьбе с преступностью, что закономерно вызывает множество конфликтов. К «циникам» уче- ные-полицеисты причисляют тех, кто разочаровался в полицейской службе, избегает какой-либо работы и просто ожидает момента, с которого можно было бы спокойно уйти на пенсию. В силу такого отношения «циники» часто получают кличку «вешалок», т. е. людей, которые только носят полицейскую форму, но никак не соответствуют званию офицера полиции. «Псевдоначальников» отличает их устремленность к карьерному росту, ориентация на интересы и вкусы руководящего состава, желание поскорее покинуть патрульную работу и получить повышение любыми путями. Пребывая на должностях патрульных офицеров, полицейские данного типа ведут себя так, как если бы они уже были начальниками. В их поведении сквозит снисходительность, стремление оценивать все с позиций руководителя, а при первой возможности они пытаются добиться формального лидерства над своими коллегами с присвоением льгот и привилегий. Иными словами, они копируют поведение своих начальников и мечтают стать начальниками.[14]
Еще один подход был разработан учеными в рамках функционального направления. Его наиболее яркие представители — Р. Мертон и Л. Козер заложили основы структурного функционализма, руководствуясь историко-сравнительным методом в качестве наиболее предпочитаемого. Обосновывая положение о том, что любая социальная система стремится к равновесию, которое выражается в стабильности и балансе, Р. Мертон и Л. Козер приходили к логическому выводу, что любые социальные изменения в одной сфере общественных отношений должны иметь некое уравнивание в других сферах.[15] Преступность, как часть социальной системы, также имеет свою функцию, «уравновешивая» те отношения, которые не урегулированы в других социальных структурах. С позиций структурного функционализма, преступность в органах внутренних дел есть своего рода попытка разрешить дисбаланс, возникающий в сфере «правоохранительная система-общество».
Так, если общество требует высокой раскрываемости преступлений, не обеспечивая полицию (милицию) новыми оперативно-следственными технологиями, возникает пласт преступлений, связанных с незаконными методами ведения следствия и преследующих цель сократить разрыв между ожиданиями общества и результатами полицейской деятельности. Точно также недостатки в сфере правового регулирования, позволяющие преступникам оставаться относительно безнаказанными, порождают со стороны полиции (милиции) такие негативные явления, как фальсификация материалов следствия, фабрикация компрометирующих «вещественных доказательств», лжесвидетельствование и т. д. Если намечается явный дисбаланс в сфере трудовых отношений, когда государство не обеспечивает полицию достаточной заработной платой, часть ее сотрудников уравновешивает такой «перекос» с помощью взяток, коррупции и неофициальных видов заработка на рынке вторичной занятости.
Отдельное место в европейской полицеистике занимает так называемое радикальное направление, возникшее в начале 1960-х годов.
Радикализация социологической криминологии того времени привела не только к критическому пересмотру взаимосвязи науки и практики, но и раскрыла серьезные пороки правоохранительной системы. По мнению ученых-радикалов, уголовная юстиция создана не для того, чтобы снижать уровень преступности, а для того, чтобы управлять ею, а поэтому — постоянно работает в тесном контакте с организованной преступностью, чтобы контролировать тех, чья преступность мала и незначительна. Такая юстиция защищает собственные ценности и интересы и осуждает тех, кто угрожает этим ценностям. Как результат такого применения права, в обществе возникает преступность сотрудников полиции, которая нацелена против представителей низших слоев. Последняя категория трактовалась социологами-радикалами достаточно широко и подразумевала ту часть населения, которая испытывает на себе действие социального, гендерного и этнического неравенства.[16]
Сегодня трудно не признать, что большинство случаев предубежденного и открыто расистского отношения полиции к представителям малообеспеченных категорий населения действительно, вполне объяснимо в рамках данного подхода. Однако часть преступлений, совершаемых полицейскими в силу индивидуальных, а не социально-системных факторов, осталась вне поля зрения радикального направления.
Говоря о попытках дать объяснение преступному поведению правоохранителей, нельзя обойти вниманием длительную научную дискуссию, в центре которой находился вопрос о сути и определении так называемой «полицейской коррупции».
Одно из первых определений термина «полицейская коррупция» принадлежало МакМалену, который в начале 1960-х годов считал, что официальное лицо является коррумпированным, если получает денежное вознаграждение или материальные ценности за умышленное невыполнение своих служебных обязанностей, а также предоставляет необоснованное (несправедливое) предпочтение одной из сторон.[17] На тот момент это была достаточно удачная формулировка, практически полностью отвечающая потребностям государственной превентивной политики. Единственным дискуссионным моментом при этом оставался способ, которым полицейский мог незаконно получать материальные ценности. С точки зрения одних ученых, если взяточничество вполне можно было рассматривать как прототип коррумпированного поведения, то кражу, совершенную во время несения службы (например, с места совершения преступления), необходимо квалифицировать лишь как противоправное, но отнюдь не коррумпированное поведение.[18] Другие ученые предлагали рассматривать данную проблему несколько иначе — если полицейский совершает кражу с места совершения преступления, его следует считать коррумпированным. Однако, если он крадет что-либо у своих родственников, друзей и других граждан, не прикрываясь при этом статусом полицеского, то его следует считать обычным общеуголовным преступником, поскольку коррупция всегда предполагает факт злоупотребления служебными полномочиями.[19]
Несмотря на указанные разногласия, определение МакМалена использовалось полицеистами почти 25 лет, пока в 1985 г. Панч не предпринял расширение объема термина «коррупция». В первую очередь, это было продиктовано появлением более сложных и завуалированных форм коррупции, требующих соответствующего усовершенствования нормативно-правовой базы. Согласно определению Панча, можно говорить о наличии факта коррупции в случае, когда официальное лицо получает или ему обещают определенные преимущества или вознаграждение (для него лично, для группы или организации) взамен на невыполнение им своих служебных обязанностей, за предоставление необоснованного преимущества одной из сторон, а также за использование незаконных средств при достижении законной цели.[20] Данная редакция, несомненно, может считаться наиболее удачной с точки зрения практического ее использования.
Параллельно с конретизацией и детализацией понятия «полицейская коррупция» в научной литературе осуществлялись попытки создания универсального варианта данного термина. Одна из первых таких попыток была предпринята Рубаком и Беркером в 1974 г., которые рассматривали коррупцию как проблему, прежде всего, этического плана, которая лишь впоследствии достигает уровня правовой и административной проблемы. В рамках данного этического контекста коррупция определялась как «...девиантное, бесчестное, ненадлежащее, неэтичное или криминальное поведение со стороны полицейского».[21]
Однако подобное определение не давало возможности отделить непосредственно коррумпированное поведение от иных видов служебных правонарушений. Вполне очевидно, что сон на рабочем месте, симмуляция болезни, употребление алкоголя (наркотиков), вождение автомобиля с нарушением установленных правил и ряд других незначительных нарушений дисциплины не могут подпадать под перечень коррупционных действий, поскольку в них отсутствует мотив получения материальных вознаграждений и выгод.
Возможно, более удачной была попытка Клейнинга, сделавшем акцент на мотивации, которая, по его мнению, является ключом к пониманию феномена коррупции: «Полицейские офицеры действуют коррумпированно, если при выполнении (либо при умышленном невыполнении) своих служебных обязанностей они действуют в первую очередь с намерением получить в дальнейшем личную выгоду либо выгоду для своего подразделения».[22]
В силу того, что приведенные определения термина «полицейская коррупция» охватывают достаточно широкий круг деяний — взяточничество, грубость и насилие, подтасовка и уничтожение вещественных доказательств, расизм и фаворитизм — в западных научных школах существует определенное разнообразие классификации коррупционных действий. Однако лучшей классификацией, по признанию большинства криминологов, является иерархическая типология коррупционных действий, разработанная теми же Рубаком и Беркером и включающая 9 следующих типов (см. табл. 2.1). [23]
|
Табл. 2.1. Типы полицейской коррупции
|
Каждый из приведенных типов предлагается, в свою очередь, оценивать по пяти квалификационным признакам: содержание действий и роль исполнителей; перечень нарушаемых норм; групповой характер совершения; степень организованности совершаемых правонарушений; реакция руководства.
Справедливости ради следует отметить, что практическое рассмотрение конкретных действий полицейских выявило существование значительной «серой зоны», т. е. перечня ситуаций, в которых поступки полицейских не могут быть оценены однозначно по шкале «коррупция — правопослушное поведение». Подавляющее большинство подобных ситуаций связано с приемом таких знаков внимания, как чашка кофе или гамбургер; рождественские подарки, подарки за исключительное выполнение служебных обязанностей; подарки от должностного лица, которое полицейский охраняет как телохранитель.
Руководители большинства полицейских агентств всегда занимали достаточно жесткую и бескомпромиссную позицию в отношении подобных ситуаций. Вильсон, один из известнейших реформаторов полиции США, был категорически против даже бесплатной чашки кофе, которая обычно предлагается торговцами патрульным офицерам. Комиссар полиции Нью-Йорка П. Мэрфи, не менее решительный реформатор, заявлял, что «...самыми чистыми деньгами для полицейского может быть только его зарплата».[24] Одно из наиболее последних решений в отношении оценки поведения полицейских принадлежит британскому криминологу Д. Клейнигу, указавшему на существенную разницу между взяткой и «знаками благодарности» — взятка всегда имеет конкретный размер, прямо пропорциональный размеру ожидаемой услуги со стороны полицейского, в то время как «благодарность» носит символический характер.[25] Однако окончательное решение — считать ли принятие «знаков благодарности» признаком коррупции — остается вопросом открытым и крайне дискуссионным в законодательной и правоприменительной практике Европы и США.
В отличие от зарубежной полицеистики и криминологии, в странах СНГ работы, посвященные «милицейской» преступности или преступности среди сотрудников правоохранительных органов, начали появляться только в конце ХХ века. Большинство из них носило ведомственный, полузакрытый характер и не было ориентировано на привлечение публичного внимания. Изучение личности преступника из числа сотрудников ОВД также носило крайне фрагментарный и эпизодический характер. Именно поэтому только в работе московских исследователей 2004 года мы можем встретить практически первое упоминание о том, что наряду с традиционными категориями преступников следует также рассматривать новую категорию — сотрудников правоохранительных органов. При этом авторы подчеркнули, что преступления, совершенные данной категорией лиц, особенно опасны для общества в силу властных полномочий и служебного положения правонарушителей в погонах.[26]
Сегодня мы можем констатировать, что в силу различных общественных процессов представление о личности сотрудников ОВД, совершивших преступления, можно получить преимущественно из работ российских и украинских ученых. Большинство этих исследований было посвящено различным проблемам преступности в ОВД, и почти в каждом исследовании авторы уделяли внимание и личности преступника, при этом анализ личности не проводился всесторонне, а ограничивался узкими задачами того или иного исследования.
Так, например, особенности личности преступника из числа сотрудников ОВД рассматривались в рамках изучения таких видов преступлений, как насильственные преступления, совершаемые сотрудниками ОВД (А. Н. Игнатов),[27] преступления против жизни и здоровья, совершаемые сотрудниками милиции (К. А. Прохоров),[28] преступления, связанные с коррупцией в ОВД (Н. В. Строчилова, Д. С. Сухов, А. А. Тирских, С. А. Шалгунова)[29], должностные преступления (Р. В. Скоморо- хов),[30] преступления в сфере служебной деятельности (Н. М. Дьяченко, А. С. Новаков)[31]; преступления, которые совершаются сотрудниками милиции общественной безопасности (А. С. Черепашкин),[32] сотрудниками криминальной милиции (Ю. А. Мерзлов),[33] следователями и дознавателями в системе ОВД (Е. А. Брайцева),[34] сотрудниками налоговой милиции (А. А. Мороз),[35] сотрудниками ГАИ (А. В. Иванисов)[36]. Личность преступника сотрудника ОВД исследовалась также в рамках более фундаментальных трудов, посвященных изучению преступности среди сотрудников ОВД (Ю. А. Аксенов, А. М. Варыгин, О. А. Мартыненко, Д. А. Рясов).[37]
Тем не менее, несмотря на перечисленный ряд работ, в странах СНГ еще не произошло качественного обобщения эмпирического материала, позволяющего сформулировать концепцию преступного поведения правоохранителей. Однако изложенный обзор основных научных концепций, по нашему мнению, позволил продемонстрировать как накопленный теоретический опыт, так и недостатки определенных подходов, что в своей совокупности позволяет продвинуться в понимании сути природы преступлений, совершаемых в такой специфической сфере, каковой является правоохранительная деятельность.
Мартыненко О. А., Самотиевич В. А.
Из книги «Преступления сотрудников органов внутренних дел Украины», 2013.
[1] Советская криминология / Под ред. А. А. Герцензона, И. И. Карпеца, В. Н. Кудрявцева. М., 1966.
[2] Voigt L, Thornton W.E. The Rhetoric and Politics of Soviet Delinquency: An American Perspective // Comparative Social Research / Ed. by Richard F. Tomasson. Greenwich, 1985. С. 123-167.
[3] Колонтаевский Ф. Е. Обеспечение социалистической законности в административной деятельности милиции. Ташкент, 1975; Иванов В. А. Гранат Н. Л. Культурноэтические основы обеспечения социалистической законности в деятельности органов внутренних дел // Обеспечение социалистической законности в деятельности органов внутренних дел: Курс лекций. М., 1978; Ковешников Е., Шамба Т. Деятельность Советов народных депутатов по обеспечению социалистической законности и охране прав граждан // Социалистическая законность. 1982. № 1. С. 4-7; Малков В. Д., Веселый В. З. Теория социального управления. Предмет, система и задачи курса «Управление органами внутренних дел»: Лекция. М., 1987.
[4] Walker Samuel. The Police In America: An Introduction. 2nd ed. New York, 1992.
[5] Knapp W. Report of the Commission to Investigate Alleged Police Corruption. New York, 1972. p. 6-7.
[6] Barker T, Carter, D.L. Police Deviance. Cincinnati, Ohio, 1986. С. 10.
[7] Theoretical Criminology / Ed. by G.B. Vold, T.J. Bernard. New York, 1986.
[8] Фокс В. Введение в криминологию. М., 1980.
[9] Burgess R, Akers R. Differential Association Reinforcement Theory of Criminal Behavior // Social Problems. 1968 (Fall). № 14. p. 28-37.
[10] Sherman L.W. Becoming Bent: Moral careers of corrupt policemen // Moral Issues in Police Work / F.A. Elliston, M. Feldberg. Totowa, 1985.
[11] Knapp W. Report of the Commission to Investigate Alleged Police Corruption. New York, 1972.
[12] Police Corruption: A Sociological Perspective / Ed. by Lawrence W. Sherman. Garden City, 1974.
[13] Hirschi T, Gottfredson M. Toward a Theory of General Crime Explaining // Criminal Behaviour: Interdisciplinary Approaches / Ed. by W. Buikhuisen, S. Mednick. Leiden, 1988; Гот- тфредсон М., Гершi Т. Загальна теорiя злочину. Х., 2000.
[14] Reiner R. Police Research in the United Kingdom. A Critical Review // Modern Policing / Ed. by N. Morris, M. Tonry. Chicago, 1992. p. 129-133.
[15] Западная социология / Громов И. А., Мацкевич А. Ю., Семенов В. А. СПб., 1997.
[16] Quinney R. Crime Control in Capitalist Society: A Critical Philosophy of Legal Order // Critical Criminology / Ed. by I. Taylor, P. Walton, J. Young. London, 1975; Quinney R., Wilderman J. The Problem of Crime. 2nd ed. N.Y., 1977.
[17] McMullan M. Theory of corruption // Sociological Review. 1961. № 9 (2). p. 181-200.
[18] Wilson J.Q. Varieties of Police Behavior. Cambridge, 1968.
[19] Klockars C.B. Thinking About Police. New York, 1977.
[20] Punch M. Conduct Unbecoming: The social construction of police deviance and control. London, 1985.
[21] Roebuck J. B, Barker T. A typology of police corruption // Social Problems. 1974. Vol. 21. p. 423-437.
[22] Kleinig J. The Ethics of Policing. Cambridge, 1996. p. 166.
[23] Roebuck J.B., Barker T. A typology of police corruption // Social Problems. 1974. Vol. 21. p. 423-437.
[24] Goldstein H. Police Corruption: A perspective on its nature and control. Washington, 1975. p. 29.
[25] Kleinig J. The Ethics of Policing. Cambridge, 1996. p. 171-181.
[26] АнтонянЮ. М. Личность преступника / Ю. М. Антонян, В. Н. Кудрявцев, В. Е. Эминов. — СПб.: Юрид. Центр Пресс, 2004. — 366 с.
[27] 1гнатов О. М. Насильницьк злочини, що вчиняються пра^вниками оргаыв внут- рщшых справ УкраТни: крим^олопчна характеристика, детермша^я та попередження: Монографiя — Х.: ТОВ «Вид-во «Формат Плюс», 2008 — 296 с.
[28] Прохоров К. А. Криминологическая характеристика и предупреждление преступлений, совершаемых сотрудниками милиции против жизни и здоровья: дис....канд. юрид. наук: 12.00.08. — М., 2004. — 186 с.
[29] Строчилова Н. В. Коррупция в органах внутренних дел и ее предупреждение: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — М., 2010. — 194 с.; Сухов Д. С. Криминологическая характеристика и предупреждение коррупционных преступлений , совершаемых сотрудниками ГИБДД: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Иркутск, 2009. — 172 с.; Тирских А. А. Региональная криминологическая характеристика коррупции в органах внутренних дел (по материалам Восточно-Сибирского региона): дис... .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Рязань, 2006. — 168 с.; Шалгунова С. А. Кримiнологiчно-правовi та кримшолопчы заходи попередження хабарництва серед ствробннимв оргашв внутршых справ: дис. .канд. юрид. наук: 12.00 08. — Нац. акад. внутр. справ УкраТни. — К., 1999. — 203 с.
[30] Скоморохов Р. В. Криминологическая характеристика и специальное предупреждение: дис....канд. юрид наук : 12.00.08. — Иркутск, 2004. — 169 с.
[31] Дьяченко Н. Н. Характеристика преступлений, совершаемых сотрудниками органов внутренних дел в святи с их служебной деятельностью, и меры по их предупреждению: дис... .канд. юрид. наук: 12.00.08. — М., 2011. — 220 с.; Новаков О. С. Крим^олопчна характеристика та профтактика злочиыв, як вчиняються пра^вниками мтщп у сферi службовоТ дiяльностi: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Нац. акад. внутр. справ УкраТни. — К., 2003. — 205 с.
[32] Черепашкин А. С. Криминологическая характеристика и предупреждение преступлений, совершаемых сотрудниками общественной безопасности: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Омск, 2004, 167 с.
[33] Мерзлов Ю. А. Криминологическая характеристика и предупреждение преступлений, совершаемых сотрудниками службы криминальной милиции: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Омск, 1998. — 195 с.
[34] Брайцева Е. А. Преступления, совершаемые следователями и дознавателями в системе органов внутренних дел: криминологический аспект: дис. .канд. юрид. наук:
12.0. 08. — М., 2002. — 178 с.
[35] Мороз О. А. Запоб^ання злочинам у сферi службовоТ дiяльностi серед пра^вниюв податковоТ мтщп УкраТни: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — К., 2010. — 223 с.
[36] Иванисов А. В. Криминологическая характеристика пре ступлений совершаемых сот рудниками госавтоинспекции МВД России, их причины и особенности предупреждения: дис. .канд. юрид. наук: 12.00.08. — Ставрополь, 2010. — 189 с.
[37] Аксенов Ю. А. Криминологический анализ и предупреждение преступлений, совершаемых сотрудниками органов внутренних дел: дис..канд. юрид. наук: 12.00.09. — СПб., 2004. — 161 с.; Варыгин А. Н. Преступность сотрудников органов внутренних дел и воздействие на нее. — Саратов, 2003. — 221 с.; Мартыненко О. А. Детерминация и предупреждение преступности среди персонала органов внутренних дел Украины: моно- графiя. — Х., 2005. — 469 с.; Рясов Д. А. Преступность сотрудников органов внутренних дел: криминологический аспект: по материалам Ставропольского края : дис. .канд. юрид. наук: 12.00.09. — Краснодар, 2008. — 203 с.
