Показать все теги
Как-то раз в середине 2000-х гг. один из авторов сих строк попал в составе делегации российских журналистов в одно из северных польских воеводств. Впечатление было тяжелое — как на родине. Заброшенные поля, низкий уровень жизни. Не то чтобы деревня вымирала, но увиденное оказалось трудно воспринять как уголок (пусть даже отдаленный) Евросоюза.
Нельзя было не задать вопрос выступившему перед делегацией заместителю воеводы о том, как дошли они до жизни такой. Ответ официального лица еще больше напомнил «родные осины», чем даже вид унылых осин польских: «Во всем виноват Бальцерович».
В России знаменитая фраза Бориса Ельцина о том, что во всем виноват Чубайс, была известна как роющимся в помойках бомжам, так и засевшим в горах Кавказа террористам. Даже тот, кто о Чубайсе вообще ничего больше не знал, привык объяснять все беды — прошлые, настоящие, будущие — ошибками известного реформатора. Услышать в Польше нечто подобное было, с одной стороны, удивительно, но с другой — вполне объяснимо. Людям ведь вне зависимости от национальной принадлежности свойственно формировать в сознании образ врага, а затем сваливать на него все свои многочисленные неудачи.
Впрочем, фраза, услышанная в Польше, если быть точным, звучала чуть-чуть не так, как написано выше, и в этом, пожалуй, отразилось существенное различие между мента- литетами двух народов. Это различие во многом объясняет, почему Польша в ходе реформ начала 90-х гг. довольно быстро преодолела спад и высокую инфляцию, а сейчас уже находится в Евросоюзе, тогда как Россия затянула кризис на много лет и сегодня все более жестко противопоставляет себя Западу.
Зам. воеводы сказал тогда: «Во всем виноват профессор Бальцерович». И это уважительное дополнение «профессор» означало довольно много. К реформатору относились как к оппоненту, но не как к врагу. Как к уважаемому человеку с высоким университетским статусом, а не как к недоучке, по недоразумению лишь попавшему во власть.
В подвале
В сентябре 1978 г. молодой польский экономист Марек Домбровский возвращался на поезде в Варшаву из Вроцлава, где выступал на научной конференции. В вагоне к нему подошел коллега, также возвращавшийся с конференции, и сказал, что есть возможность организовать проект по изучению проблем реформирования польской экономики. Скорее всего, это будет просто научный семинар. И не факт, что результаты работы вообще кому-нибудь понадобятся. Но все же...
В то время действительно трудно было поверить в возможность добиться каких-нибудь изменений. Польшу захватила эпоха безвременья. Если в первой половине десятилетия у руководства страны существовали иллюзии того, что можно добиться успехов, развивая промышленность с помощью западных кредитов, но без серьезных реформ (экономических и, тем более, политических), то после 1976 г. иллюзии развеялись, оставив в наследство крупный внешний долг.
Требовалось искать новые пути, но желала ли этого по- настоящему партийная верхушка во главе с Эдвардом Тереком?
Тем не менее семинар организовали. Возникла команда: 12-15 человек. Неформальным лидером стал тот самый человек, который и пригласил Марека Домбровского к сотрудничеству. Звали его Лешек Бальцерович.
В то время Бальцеровичу было немногим за тридцать. В 1970 г. он с отличием окончил факультет внешней торговли Главной школы планирования и статистики (ГШПС) в Варшаве. Сам по себе этот вуз был не лучше и не хуже других, однако факультет считался элитным. Что неудивительно: международная деятельность в странах, находившихся за «железным занавесом», привлекала многих.
Впрочем, немногие стремились к большему, чем просто возможность часто ездить за рубеж и покупать недоступные для стран социализма товары. Но Бальцерович, похоже, к большему стремился. Два года он расширял свое образование в Нью-Йорке, а затем защитил диссертацию. Марек Домбровский говорит, что Бальцерович овладел пятью иностранными языками. И надо признать, по тем временам это было чрезвычайно важно. Ведь для того, чтобы готовить реформы, требовалось как следует разобраться в зарубежном опыте преобразований — в том, например, как протекали венгерские реформы, каких успехов добился югославский рыночный социализм, какими оказались последствия советского НЭПа, как вытащил Германию из послевоенной пропасти Людвиг Эрхард, как преодолевали инфляцию в Латинской Америке, и — самое главное — что обо всем этом думают ведущие экономические умы англоязычного мира.
Почему именно Бальцерович стал неформальным лидером маленькой команды экспертов? Трудно сказать. Большими материальными ресурсами для организации работы он не обладал. Мог собрать немного денег, мог выделить зал для заседаний... Важнее, пожалуй, было другое. Марек Домбровский отмечает, что помимо семинара у каждого из членов группы имелись другие дела, другие проекты, другие планы на будущее. А Бальцерович полностью концентрировался на главном, на анализе тех польских реформ, которые казались тогда перспективой совершенно несбыточной.
Команда, сформированная и организованная Бальцеровичем, собиралась для заседаний в основном в подвале ГШПС (почти в подполье!). Она, по словам Домбровского, образовалась из трех источников. Во-первых, люди, пришедшие с Бальцеровичем из ГШПС. Во-вторых, знакомые самого Марека. В-третьих, некоторые специалисты из Института планирования при польском Госплане.
Институт этот отличался по тем временам особым свободомыслием. Его директор поддерживал людей, пострадавших после волнений 1968 г., и покровительствовал научному семинару, функционировавшему в стенах института. Кстати, именно на этом семинаре еще в первой половине 70-х гг. встречались Домбровский с Бальцеровичем. Именно оттуда проистекал их взаимный интерес друг к другу.
В новой стране
Новый семинар, созданный Бальцеровичем, носил уже несколько иной характер. Работал он пару лет, и к середине 1980 г. его участники выработали свой профессиональный взгляд на реформы. Впоследствии результаты исследований оказались изданы за рубежом на английском языке, что явно превзошло ожидание участников. Ведь в стране с жесткой цензурой трудно было поверить в возможность хоть какой- либо публикации неортодоксальных научных взглядов.
Впрочем, как это ни парадоксально, к тому моменту, когда ученые вернулись с летних каникул 1980 г., даже вопрос об академической публикации уже мало кого интересовал. За несколько месяцев Польша стала другой. Забастовочная активность и образование независимого профсоюза «Солидарность» открыли, как виделось тогда, большие возможности практической деятельности.
«Солидарность» была в тот момент довольно левой по своим взглядам организацией, но и кружок будущих реформаторов в начале 80-х гг. еще не отличался либерализмом. В качестве радикального варианта возможных реформ им виделось что-то вроде югославских преобразований середины 60-х гг. Домбровский отмечает: тогда он по своим взглядам еще оставался социалистом и полагал, что было бы неплохо довести до конца на польской земле идеи югославского рыночного социализма или планы чехословацких реформаторов времен Пражской весны. Бальцерович, правда, уже тогда, по всей видимости, думал о возможностях настоящей рыночной экономики, хотя полагал, что на первом этапе преобразований единственный политически осуществимый вариант — это рыночный социализм.
Экономическим взглядам еще предстояло утрясаться, но переходить от теории к практике следовало немедленно. Правящий режим смягчил цензурные ограничения, и появилась возможность пропагандировать свою модель реформы в средствах массовой реформации. Выступления шли не только на научных конференциях, но в газетах, на радио, телевидении. Внезапно оказалось, что проект, затевавшийся в 1978 г. в качестве скромного, почти маргинального семинара, пришелся теперь как нельзя более кстати. Партийно-правительственная комиссия, созданная осенью 1980 г., взяла разработки группы Бальцеровича на рассмотрение в качестве одного из трех-четырех основных вариантов преобразований.
Это был явный и совершенно неожиданный успех. Успех, показавший, как важно заниматься тем делом, в необходимости которого ты уверен, и не думать о том, сможешь ли «продать» кому-нибудь уже завтра результаты своего труда. «Покупатель» может явиться совсем неожиданно.
Впрочем, той осенью ни власть, ни оппозиция не приняли в конечном счете разработки группы Бальцеровича в качестве своего официального экономического проекта. Для руководства страны реформаторы все же были еще слишком молодой и малоизвестной группой, а в «Солидарности» доминировало направление, которое представлял Рышард Бугай — политик слишком уж левых взглядов.
Тем не менее Бальцерович нашел себе союзника среди экспертов «Солидарности». Им оказался Вальдемар Кучин- ский — диссидент 60-х гг. и ученик легендарного экономиста Влодзимежа Брюса.
Кучинский был большим рыночником, чем Бугай. А кроме того, он стал заместителем главного редактора еженедельника, издававшегося «Солидарностью». Главным же редактором был Тадеуш Мазовецкий, которому десять лет спустя оказалось суждено возглавить первое посткоммунистичес- кое польское правительство и пригласить туда Бальцерови- ча на пост министра финансов.
Но это было еще не скоро. До правительства следовало дорасти. В начале 80-х гг. задача была более скромной. Требовалось найти ту политическую силу, которая сделает ставку именно на эту группу молодых экономистов.
Бальцерович продолжал работать. Весной 1981 г. появился новый доклад. Скорее уже не коллективный, а авторский. Он, по словам Домбровского, процентов на 70-80 был результатом труда Бальцеровича. Если в первом исследовании, представленном к лету 1980 г., речь шла в основном о разработке общей модели преобразований, о том, что требовалось создать, то во втором докладе Бальцерович уже намечал конкретные пути перехода. Теперь у него имелась не просто теоретическая разработка, а практическое руководство к действию.
А летом появился и первый шанс вписаться в практическую политику. Внутри «Солидарности» возник серьезный конфликт. Не все оппозиционеры соглашались с левыми политическими подходами, предлагавшимися руководством. Сформировалась структура, получившая сложное название «Сеть организаций “Солидарности”». И эта «Сеть» взяла наконец на вооружение программу, предложенную группой Бальцеровича.
Поначалу казалось, что шансы на успех достаточно велики. Осенью 1981 г. на фоне полного развала социалистической хозяйственной системы Польшу охватил дефицит такого масштаба, которого раньше еще не знали. Левый радикализм в этой ситуации оказывался бессмысленным. Лидеры «Солидарности» постепенно становились на более ответственные позиции. «Сеть» усилилась. Старые эксперты отошли в сторону. Понадобились новые люди, новые имена, новые взгляды.
Трудно сказать, состоялось бы вхождение Лешека Баль- церовича в большую политику уже в начале 80-х гг., если бы ситу ация оставалась благоприятной для осуществления серьезных реформ. Но в декабре 1981 г. она переменилась столь же резко, как летом 1980 г. Только на этот раз маятник качнулся в обратную сторону. Войцех Ярузельский ввел военное положение. Лидеров «Солидарности» интернировали. Любые планы проведения реформ, более радикальных, чем те, на которые готовы были пойти Ярузельский и другие коммунистические лидеры, оказались отложены в долгий ящик.
Во власти
В середине 80-х гг. польские лидеры пытались в меру своего понимания делать кое-какие реформы, однако все больше сталкивались с недоверием общества. Наконец, в феврале 1989 г. власть и оппозиция сели за круглый стол для того, чтобы решить вопрос, как жить дальше.
Бальцерович не участвовал в переговорном процессе. Ведь этот экономист, по сути дела, никого не представлял, кроме узкой группы экспертов. Причем он был даже не советником «Солидарности», а лишь экспертом «Сети».
Закончился «Круглый стол», прошли выборы, продемонстрировавшие феноменальный успех «Солидарности», готовилось формирование правительства, а про команду Бальцеровича практически даже не вспоминали. Еще в середине июля, отмечает Домбровский, коллеги говорили, что все им написанное достаточно интересно, но с политической точки зрения совершенно нереализуемо.
Но вот настал переломный момент. Поздно вечером в последних числах августа у Марека зазвонил телефон. Это был Кучинский. Во время военного положения он эмигрировал во Францию, но теперь вернулся и тесно сотрудничал с Мазовецким. Кучинский сказал, что ему срочно нужен Бальцерович. Меньше чем через две недели сейм должен был утверждать новое правительство во главе с Мазовецким, и вопрос о том, кто возглавит экономические реформы, переходил в практическую плоскость. Требовались не просто жесткие оппозиционеры и тем более не популисты леворадикального плана, а специалисты, способные создать эффективные механизмы работы рынка в условиях охватившей Польшу гиперинфляции.
Надо сказать, что эксперты не сильно стремились в таких условиях брать на себя ответственность за реформы. Бальцерович был не первым, кому предложили пост министра финансов. В какой-то момент обеспокоенный Мазовец- кий даже сказал Кучинскому, что если тот не найдет достаточно быстро подходящую кандидатуру, то вынужден будет взяться за реформы сам.
Бальцерович был кандидатурой вполне подходящей, однако его оказалось не так-то просто найти. Перспективы политического продвижения казались настолько призрачными, что он вообще не рассматривал в тот момент вопрос о том, чтобы заниматься политикой в Польше. Бальцерович буквально через пару дней собирался отправиться на научную стажировку в Англию, серьезно готовился к отъезду и даже отключил телефон.
Буквально в последний момент его все же удалось найти. И уже 12 сентября 1989 г. он стал вице-премьером, министром финансов[1] и лицом, фактически ответственным за переход страны к рыночной экономике. Пожалуй, даже быстрый взлет российского реформатора Егора Гайдара, совершившийся через два года после описываемых событий, не был столь внезапным. Гайдар осенью 1991 г. работал директором солидного института и готовился вести обсуждение политических перспектив с Ельциным, тогда как за Бальцеровичем стояла по сути дела лишь неформальная группа экспертов.
Зато, придя во власть, Бальцерович оказался членом правительства, которое пользовалось значительно большей поддержкой народа, нежели правительство Ельцина 1991-1992 гг. При всех разногласиях и конфликтах, имевшихся в польском обществе, при всей идейной и организационной неоднородности «Солидарности», при всей неочевидности стремления широких масс к радикальным рыночным преобразованиям власть все же получила правительство, опиравшееся на победителей парламентских выборов. Нравилось правительство кому-то или не нравилось, но оно бесспорно было легитимным, тогда как в России 1991-1993 гг. остро конфликтовавшие между собой Ельцин и народные депутаты фактически не признавали легитимности противоположной стороны.
Различие исходных условий определило и различие результатов. Бальцерович оказался успешным реформатором. Он осуществил быструю либерализацию цен и, хотя инфляция на первых порах оказалась высокой, сумел принять эффективные антиинфляционные меры. Несмотря на серьезный экономический спад, вызванный либерализацией, Польша уже через пару лет после начала преобразований смогла добиться ощутимого роста ВВП, тогда как Россия перешла к устойчивому развитию лишь в 1999 г.
Более того, можно, наверное, сказать, что реформа, осуществленная Бальцеровичем, во многом стала образцом для реформаторов тех стран, которые переходили к рынку в 1991-1992 гг. Понятно, что в каждом из государств имелась своя существенная специфика, да и успехи оказались различны, но общая схема быстрого построения рынка была впервые опробована именно Бальцеровичем, а затем внимательно изучалась всеми его зарубежными коллегами.
В борьбе
Впрочем, несмотря на успех его реформаторской деятельности, Бальцерович продержался во власти не слишком долго. Первую смену правительства, произошедшую в конце 1990 г., он пережил сравнительно благополучно. На смену Мазовецкому пришел гданьский либерал Ян Кшиштоф Белецкий, сохранивший за Бальцеровичем его полномочия. Но в конце 1991 г. очередное польское правительство было сформировано уже без главного реформатора.
Некоторое время Бальцерович занимался наукой, но затем вынужден был вернуться в политику. В отличие от российской польская политическая жизнь не была вождисткой. Для формирования правительства многое значили партии, количество голосов, которыми они располагали в парламенте, и те коалиции, которые различные политические силы заключали между собой. Политики либерального направления с самого начала 90-х гг. имели свою партию — Демократический союз. Руководил ею Мазовецкий. Однако действовала она не слишком успешно.
В середине 90-х гг. возникла потребность в создании новой партии, способной бороться за большее количество голосов, чем те, которые доставались Мазовецкому. Эта партия получила название Союз свободы (Unia WolnoH>ci). Возглавил ее Бальцерович. Весьма характерно, что в процессе борьбы за формирование новой партии он выступил с критикой Мазовецкого, что фактически предопределило конец политической карьеры первого посткоммунистического премьера Польши. Мазовецкий, однако, в этой ситуации повел себя весьма достойно. Разногласия по вопросу формирования новой партии не вылились в жесткий конфликт, раскалывающий демократов, как это имело место в России.
Нельзя сказать, что польские либералы под руководством Бальцеровича добились больших успехов, однако третье место на парламентских выборах 1997 г. они все же заняли, что позволило Союзу свободы войти в новую правительственную коалицию на правах младшего партнера. Этих прав хватило для того, чтобы Бальцерович вновь занял пост вице-премьера и министра финансов. Конец 90-х гг. был периодом осуществления второго этапа экономических реформ, затронувших в основном социальную сферу. Увы, в начале нового десятилетия власть в Польше ушла к левым и Бальцерович окончательно расстался с правительственным постом.
Но вот парадокс. Левый президент страны Александр Квасневский назначил Бальцеровича главой Центрального банка. Этот пост он занимал с 2001 по 2007 г. Более того, в 2005 г. Квасневский вручил Бальцеровичу высшую награду страны орден Белого орла. В России трудно представить себе подобное признание заслуг человека, находящегося в противоположном политическом лагере.
Как государственный деятель и реформатор Бальцерович был признан даже своими политическими противниками. Однако как политик он в конечном счете оказался не более удачлив, чем Егор Гайдар. С поста председателя Союза свободы он ушел в связи с назначением на пост главы Центробанка, однако в начале 2000-х гг. было уже вполне очевидно, что ему так и не удалось сделать свою партию более сильной и более пользующейся народной поддержкой, чем Демократический союз Мазовецкого.
Любопытно сравнить политическую карьеру Бальцеровича с карьерой Вацлава Клауса — главного чешского реформатора, начавшего осуществлять преобразования в своей стране через год после того, как рыночную экономику сформировали в Польше. Клаус, как и Бальцерович, тоже начинал с поста министра финансов. Однако он сразу же сформировал свою собственную Гражданскую демократическую партию и после разделения страны стал премьер- министром Чехии. Более того, в 2003 г. он был избран (а в 2008 г. переизбран) президентом страны, что в общем-то является уникальным достижением для политиков либеральных взглядов, которые даже в самых развитых странах мира разделяются лишь меньшинством населения.
Если польский Союз свободы, так же как российский Союз правых сил, всегда рассматривался в народе в качестве представителей столичной интеллигенции и некоторой части бизнеса, то чешская Гражданская демократическая партия смогла, не брезгуя в известной степени популизмом, представить себя силой, отражающей интересы более широких кругов народа. Клаус всегда умело маневрировал, тогда как Бальцерович и Гайдар, даже находясь в оппозиции, поддерживали непопулярные решения властей, если считали их нужными для страны.
Политическая карьера шестидесятилетнего Бальцеровича оборвалась в 2007 г. Но польский либерализм вместе с ним из политики не ушел. Прагматики из Союза свободы еще в начале десятилетия образовали новую политическую силу под названием «Гражданская платформа». В 2007 г. она добилась небывалых для либералов успехов, став доминирующей в сейме партией и сформировав свое правительство. Бальцеровичу, впрочем, места в этом правительстве уже не нашлось.
Дмитрий Травин, Отар Маргания
Из книги "Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара"
