Показать все теги
Имя Льва Абрамовича Куперника, ныне полузабытое, достойно стоять в ряду имен наиболее талантливых, образованных и авторитетных деятелей российской адвокатуры. Не замыкаясь в рамках своей профессии адвоката, он был и публицистом, издателем, страстным библиофилом, театралом и меломаном, не только знатоком, но и меценатом в мире искусств.
К сожалению, до сих пор его жизнь и деятельность должным образом еще не изучены. В распоряжении его будущего биографа из печатных материалов есть лишь воспоминания дочери[1] и коллег Льва Абрамовича[2] да несколько публикаций об отдельных событиях, пережитых им в разное время[3].
Родился Лев Абрамович Куперник 30 сентября 1845 г. в Вильно. Его родители, состоятельные купцы, не жалели денег на воспитание и образование сына. Блестяще одаренный мальчик в 15 лет окончил Киевскую гимназию и в 19 — юридический факультет Московского университета[4], после чего был зачислен кандидатом на судебные должности при Московском окружном суде. Год окончания университета (1864) для Куперника совпал с годом Судебной реформы — самой демократической из «великих реформ» после отмены крепостного права. Куперник сразу определил свое адвокатское призвание и с 1867 г., вскоре после того как была конституирована (17 апреля 1866 г.) присяжная адвокатура, начал служить и верно прослужил ей почти 40 лет. До 1877 г. он был адвокатом в Москве, сначала помощником присяжного поверенного М.И. Доброхотова[5], а с 16 декабря 1877 г. — присяжным поверенным округа Московской судебной палаты[6].
Первое (или одно из первых) выступление юного Куперника в качестве адвоката обернулось казусом, который вошел в историю отечественной адвокатуры. Лев Абрамович был назначен защищать убийцу четырех человек. Выслушав на суде циничный рассказ убийцы о том, как он совершил столь тяжкое преступление, адвокат заявил судьям: «Если закон позволяет обвинителю по совести отказаться от обвинения, то я считаю и себя вправе отказаться от защиты. <...> Да свершится правосудие!»[7] Московский совет присяжных поверенных признал заявление Куперника «неуместным», а председатель Петербургского совета К.К. Арсеньев печатно упрекнул Московский совет в том, что он не подвергнул защитника «дисциплинарному взысканию»[8].
Этот случай Куперник запомнил на всю жизнь, рассказывал о нем дочери. Впредь он не отказывался от защиты доверившегося ему клиента, но и не брал на себя защиту заведомо одиозных дел. Так, на громком уголовном процессе по делу о «клубе червонных валетов», т. е. о 45 лицах, обвиняемых в особо крупном мошенничестве (Московский окружной суд, 8 февраля — 5 марта 1877 г.), Лев Абрамович защищал случайно оказавшуюся среди 45 мещанку Соколову, доказал невиновность и добился оправдания своей подзащитной[9].
Как московский адвокат Куперник начал выступать и на политических процессах. Сведения в некрологе Льва Абрамовича об участии его «в одной из групп нечаевского процесса»[10] ошибочны. Но на процессе долгушинцев[11], став к тому времени уже присяжным поверенным, Куперник выступил впечатляюще. Он защищал подсудимого Э.Э. Циммермана. Член кружка долгушинцев, 24-летний эстонец Циммерман обвинялся в знании и недонесении о том, как другой дол- гушинец А.В. Васильев распространял «прокламации преступного содержания». Куперник не оставил от обвинения своего подзащитного камня на камне. Он подчеркнул, что «недонесение не есть самостоятельное преступление и ответственность за него только тогда существует, когда доказано главное преступление» (в случае с Васильевым не доказанное), а к тому же еще «Циллмерману не было даже надобности доносить, так как преступный замысел и виновные были уже обнаружены самим правительством»[12]. Суд в какой-то степени посчитался с доводами защиты и определил Цил^мерману скромную меру наказания: 2 недели ареста. Именно процесс долгушинцев принес московскому адвокату Купернику общероссийскую известность.
В Москве же Куперник устроил (оказалось, ненадолго) свою личную жизнь. В 1873 г. он вступил в брак с Ольгой Петровной Щепкиной — внучкой великого актера М.С. Щепкина, пианисткой, любимой ученицей Н.Г. Рубинштейна (основателя и первого директора Московской консерватории)[13]. 12 января 1874 г. у них родилась дочь Таня — впоследствии актриса, писательница, драматург, переводчица, заслуженный деятель искусств РСФСР Т.Л. Щепкина-Куперник, близкий друг А.П. Чехова и М.Н. Ермоловой. Брак не удался: через полтора года после рождения дочери Лев Абрамович и Ольга Петровна разошлись. Но к дочери отец сохранил родительскую привязанность до конца своих дней, хотя был женат еще дважды.
В 1877 г. Куперник переехал в Киев и здесь служил в адвокатуре, вместе с братом Сергея Аркадьевича Андреевского Павлом Аркадьевичем — вместе служил и был с ним «очень дружен»[14]. В Киеве с конца 70-х до начала 90-х годов, кроме множества уголовных и гражданских дел, Лев Абрамович выступил в нескольких политических процессах, включая громкие дела о «Чигиринском заговоре»[15] и о 12 народовольцах.
По делу «12-ти» судились 1—9 ноября 1884 г. в Киевском военноокружном суде агент Исполнительного комитета партии «Народная воля» В.А. Караулов (впоследствии видный кадет, депутат I Государственной думы) и 11 членов киевской организации народовольцев, среди которых выделялись организатор народовольческих типографий в Петербурге и Киеве М.П. Шебалин и рабочий-революционер B.C. Панкратов (в 1917 г. — комиссар Временного правительства «по охране бывшего царя»). Куперник здесь взял на себя «защиту всего дела с принципиальной стороны»[16]. Он искусно опровергал юридические уловки обвинения и уводил его из-под ст. 249 о наказаниях, которую привязывал ко всем 12 прокурор и которая грозила им смертной казнью. Куперник напомнил суду, что ст. 249 появилась в Уложении как реакция на восстание декабристов и что она подразумевает именно вооруженное восстание, «бунт войск», к «Народной воле» не относящиеся[17]. Более того, Лев Абрамович разоблачал попытки обвинения шельмовать программу «Народной воли» как химеру, преследующую только разрушение. Он разъяснял, что «Народная воля» ставит целью разрушение лишь того строя, который пока господствует в России, и замену его другим, причем заметил: «Ничего химерического, недостижимого в этом нет. Ведь существуют же в Западной Европе государства с иными политическими учреждениями, чем у нас!»[18]
Усилиями Куперника, в первую очередь, а также других адвокатов (среди них были присяжные поверенные А.С. Гольденвейзер и А.Ф. Линд- форс) обвинение по делу «12-ти» было настолько расшатано, что суд вынес неожиданно мягкий приговор: ни одной виселицы и (редкость в практике военных судов!) трое оправданных. Власти в лице главы царского правительства графа ДА. Толстого и военного министра П.С. Ван- новского сочли такой приговор «весьма слабым» (начальник Киевского губернского жандармского управления генерал В.Д. Новицкий назвал его «дамским»[19]), а председатель суда генерал П А. Кузьмин был уволен с должности[20]. После этого на процессах «Народной воли» ни один суд не выносил более «дамских» приговоров.
Не довольствуясь чисто юридической практикой адвоката, Куперник с риском для своей служебной карьеры проявлял в Киеве общественную и политическую активность. Так, будучи гласным Киевской городской думы, в апреле 1879 г. на думском заседании, где обсуждался «всеподданнейший адрес» императору Александру II по случаю его избавления от пуль террориста А.К. Соловьева, Аев Абрамович предложил «выразить в адресе не одни чувства ужаса и благожеланий, но взглянуть глубже на положение вещей». В записке киевского губернатора министру внутренних дел от 20 апреля 1879 г. особо подчеркнуто, что Куперник при этом доказывал: «одни карательные меры бессильны», нужны шаги со стороны правительства навстречу «потребностям, нуждам и задачам общества»[21]. Два месяца спустя Куперник сделал еще более смелый демарш перед властями.
Дело в том, что 5 апреля 1879 г. для того, чтобы удобнее было «искоренять крамолу», Россия была разделена на шесть территорий под названием «временные военные генерал-губернаторства» (Петербургское, Московское, Киевское, Харьковское, Одесское, Варшавское), во главе которых встали видные генералы с диктаторскими полномочиями — сразу «шесть Аракчеевых», как тогда говорили[22]. Киевским военным генерал-губернатором был назначен генерал-адъютант М.И. Чертков. Он принялся искоренять крамолу усерднее всех. За апрель—май 1879 г. в России были повешены пять видных революционеров, из них двое (А.К. Соловьев и В.Д. Дубровин) — в Петербурге, а трое (В.А. Осинский, В.А. Свириденко, А.К. Брандтнер) — в Киеве. В июне под наблюдением Черткова готовились новые смертные приговоры (О.И. Бильчанскому, П.Г. Горскому, А.С. Овчинникову, ЛЯ. Гобету, В.В. Красовскому), которые вскоре были вынесены. В такой обстановке 27 июня Чертков получил письмо от Куперника против смертной казни вообще.
«Преступники политические, — внушал Лев Абрамович киевскому «Аракчееву», — большею частью фанатики, их смерть не пугает. <...> Но каждая смертная казнь одного из них вызывает ожесточение во всех близких ему по духу. <...> Политические волнения, как бы ни были они, по-видимому, нелепы и безумны, имеют в корне какую-нибудь идею, а идеи вырубить невозможно»*. В заключение письма Куперник советовал Черткову, «отступясь от шаблона и рутины, взглянуть на дело по-человечески» и пресечь вакханалию смертных казней. Киевский генерал-губернатор, однако, взглянул на дело по-чертковски. Его рукой прямо на тексте письма Льва Абрамовича помечено: «Копия письма ко мне присяжного] поверенного Куперника, возвращенного ему через полицмейстера с указанием, что я у него, Куперника, советов не спрашиваю и в них не нуждаюсь». Смертные казни в Киеве продолжались...
Куперник с того времени оказался под неусыпным полицейским надзором, но не опускал рук. В 1885 г., благодаря своим обширным связям и средствам, он наладил в Киеве издание «политической и литературной» газеты «Заря» либерального, заметно антиправительственного направления. Граф С.Ю. Витте вспоминал об издании этой газеты неприязненно, заметив, между прочим, что редактор ее, Куперник, «был присяжный поверенный из евреев»[23]. Уже на следующий год власти закрыли газету. После этого политическая атмосфера в Киеве, должно быть, стала для Куперника невыносимой, и в 1891 г. он переселился в Одессу.
К тому времени Лев Абрамович уже выдвинулся в ряд популярнейших адвокатов России. О нем стали говорить: «Одесский адвокат Куперник — известный всех Плевак соперник»[24]. А он, в отличие от Ф.Н. Плевако, все больше тянулся к политике. Именно из Одессы совершил он конспиративный вояж в Лондон, тогда же незамедлительно зафиксированный в жандармском досье.
В Лондоне с 1891 г. действовал Фонд Вольной русской прессы — организация русских политических эмигрантов-народников во главе с
С.М. Кравчинским (Степняком) и Ф.В. Волховским. Фонд располагал собственной типографией и печатал на разных языках оппозиционные по отношению к самодержавию книги, брошюры, «Летучие листки». Куперник каким-то образом установил связь с Фондом и переслал ему свой «Проект русской конституции», который был издан в типографии Фонда осенью 1894 г. отдельной брошюрой без указания автора[25]. «Проект» Куперника намечал преобразование России в конституционную монархию с палатой народных представителей и областными сеймами, гарантию политических свобод, а для решения особо важных вопросов созыв Земского собора. Летом 1895 г. сам Лев Абрамович приехал в Лондон для переговоров с руководством Фонда.
Начальник заграничной агентуры департамента полиции П.И. Рач- ковский в донесении директору Департамента Н.И. Петрову от 10 (22) сентября 1895 г. сообщал, что по агентурным данным в лице Куперника Фонд «сделал серьезное приобретение и может рассчитывать на его поддержку в будущем»[26]. Агенты Рачковского выведали даже кое-что о содержании переговоров Куперника с Кравчинским и Волховским, а именно об издании в Лондоне либерально-демократической газеты «Земский собор», которую Куперник был готов финансировать[27]. Сотрудничать в этом издании обещал Г.В. Плеханов — в то время уже европейски знаменитый социал-демократ[28]. Но осуществить столь многообещающее начинание не удалось — главным образом потому, что вскоре трагически погиб Кравчинский: И (23) декабря 1895 г. он попал под поезд.
Впрочем, до конца 1895 г. Фонд Вольной русской прессы успел издать еще одну брошюру Куперника, «О судебном преобразовании», — текст доклада, с которым Лев Абрамович выступил в Одесском юридическом обществе и за публикацию которого в Одессе содержатель типографии был привлечен к суду[29]. С точки зрения властей доклад был действительно недопустимым. Куперник подверг критике функции и самый подбор т. н. сословных представителей (предводителей дворянства, городских голов и волостных старшин), которые играли в царских судах роль понятых, рукоприкладствующих любые решения судей. При этом Лев Абрамович подчеркнул, что среди остальных особенно печальна роль волостного старшины: «Она вовсе не дает ему возможности не только проводить какие-либо воззрения, но и просто пикнуть»[30].
Политическая активность (и, надо признать, наивность) Куперника 1894—1895 гг. выразилась даже в том, что он обратился к самому Николаю II с предложением созвать Земский собор, перед которым (а не перед императором-самодержцем) был бы ответствен кабинет министров. В качестве лица, способного осуществить такую реформу, Лев Абрамович назвал С.Ю. Витте (черновик этого письма к Николаю II обнаружил в бумагах Куперника В.В. Ведерников[31]). Кстати, Ведерников весьма основательно заключил, что анонимно изданная брошюра «Нынешняя российская конституция» (Лондон, 1897) тоже принадлежит Купернику — и по стилю изложения, и по текстуальному совпадению сказанного в ней с тем, что и как сказано в письме Льва Абрамовича к императору[32].
В 1896 г. Куперник вернулся в Киев, где прожил последние 10 лет своей жизни. По воспоминаниям современников, он царил над киевской адвокатурой и вообще был «любимцем всех киевлян»[33]. Из судебных дел, по которым он выступал как адвокат после возвращения в Киев, наибольший резонанс имели дела о еврейских погромах 1903-1904 гг.
6—7 апреля 1903 г. был организован погром в Кишиневе, жертвами которого стали — только убитыми — 41 человек (из них 10 женщин)[34]. Считалось, что погром был осуществлен с санкции министра внутренних дел и шефа жандармов В.К. Плеве, который будто бы хотел отвлечь недовольные «низы» от политики, бросив им «кость» в лице «жидов»[35]. Под давлением российской и мировой общественности власти предали суду кишиневских громил, но отказали адвокатам в их требовании вызвать на допрос губернатора, начальника охранки и полицмейстера. Тогда адвокаты демонстративно ушли с процесса[36]. То была уже не первая в России и далеко не последняя адвокатская забастовка[37]. Уже в следующем году Куперник и его сотоварищи вынуждены были прибегнуть к ней снова и — тоже в погромном деле.
1 сентября 1904 г. в Гомеле последовал новый еврейский погром. Суд[38] попытался представить погром евреев как стихийный протест против «русского погрома», каковым была представлена здесь драка на местном рынке. Все, что противоречило той официальной версии, на суде «пресекалось или устранялось» так, что «процесс о погроме превращался в процессуальный погром»[39]. Председатель суда распорядился удалить из зала присяжного поверенного Н.Д. Соколова, усмотрев в его выступлении «повышенный и вызывающий тон». В ответ защита[40] потребовала объявить перерыв, а после перерыва присяжный поверенный М.М. Винавер от ее имени сделал следующее заявление: «Мы натолкнулись на такие стеснения, которые посягают на нашу личную честь и достоинство. В лице присяжного поверенного Соколова нам нанесено оскорбление. <...> Мы считаем невозможным при таких условиях продолжать защиту...»[41]
Здесь Куперник предложил суду компромисс: «Верните нам Соколова, и мы будем продолжать наше дело». Суд посовещался и отклонил это предложение. Тогда почти все защитники 21 декабря ушли с процесса[42]. Мотивы ухода они изложили в письме редактору еженедельника «Право»: «Нам воспрещалось исследовать общие причины погрома, воспрещалось в течение большей половины процесса касаться вопроса о бездействии войск и полиции (хотя в этом бездействии — весь узел процесса). Вспомнить и перечислить все оскорбительные окрики, замечания и поучения председателя по адресу защиты нет никакой возможности. <...> Уход наш состоялся с согласия всех подсудимых. <...> Мы считаем необходимым предоставить всему обществу возможность разобраться в вопросе о том, могла ли и должна ли была защита в Гомельском процессе, не только стесняемая в способах исследования, но и лично унижаемая, <...> оставаться в зале заседания, сохраняя свое личное и сословное достоинство». Текст письма был скреплен подписями трех присяжных поверенных (Куперника, Винавера, Слиозберга) и четырех их помощников[43].
Заметная часть общественности России поддержала эту очередную «забастовку» адвокатов. Сотни телеграмм с выражением этой поддержки шли к ним со всех концов страны[44]. Мотивированный уход адвокатуры с Кишиневского и Гомельского процессов был все же полезен российскому обществу[45].
В 1904 и, особенно, в 1905 гг. Куперник выступал на десятках политических процессов (временами — по нескольку раз в месяц). «Не было почти ни одного крупного политического процесса, в котором он не являлся бы защитником, — читаем в его некрологе. — Все дела в военных, морских и других судах не проходили без его участия. Несмотря на свои 60 лет, он последние два года буквально провел в вагоне и на суде»[46]. В ориентировочном списке политических защит Куперника, который составила его дочь Н.А. Крашенинникова, только за 1905 г. перечислены 14 судебных процессов, включая дела о принадлежности к РСДРП, о тайной типографии социалистов-революционеров, о транспортировке нелегальной литературы, о беспорядках в Черноморском флотском дивизионе и др.[47]
Выделяется из дел 1904—1905 гг. счастливой для подсудимых фабулой дело Временного военного суда в Минске 7—8 сентября 1904 г. по обвинению рабочих М. Цитрина, X. Дворкина и Н. Цалингольда в убийстве агента виленской охранки А.Н. Феркеля (Арнацкого). Защиту здесь возглавлял Куперник. Ему помогали присяжный поверенный М.С. Мар- гулиес и два местных адвоката. Они установили, что обвинение построено на оговорах свидетелей, из которых главные к началу суда оказались «неразысканными». Используя этот и другие промахи обвинения, защита убедила суд отложить слушание дела и обратить его к доследованию[48]. После этого дело откладывалось еще раз, пока все подсудимые не были освобождены по Манифесту 17 октября[49].
«Лебединой песней» Куперника-адвоката стало его смелое выступление в защиту матросов миноносца «Прут», присоединившегося к восставшему броненосцу «Князь Потемкин-Таврический». То был очень громкий процесс «44-х» 21—30 июля 1905 в Севастополе[50]. Слушался он в закрытом порядке, но отрывочные сведения о жестокости суда, героизме обвиняемых и гражданском мужестве адвокатов циркулировали тогда повсюду. По свидетельству Н.К. Муравьева, 60-летний Куперник вступил в кружок политических защитников, который составляли молодые киевские адвокаты во главе с М.Б. Ратнером[51], и не уступал молодым ни в политической, ни в чисто профессиональной (и даже в физической) активности.
Защитительные речи Куперника дошли до нас лишь в изложении журналистов, работавших в суде. Сам он тексты своих речей не писал, «пользуясь краткими, ему одному понятными, конспектами, набросанными карандашом на любом клочке бумаги»[52]. Как судебный оратор он выделялся эрудицией и остроумием. «Его речи искрились чисто гейнев- ским юмором (недаром Гейне был одним из его любимых писателей)»[53], а в искусстве юридической полемики он не уступал никому из «пле- вак». Популярность Куперника как юриста была так велика, что на двух последних при его жизни всероссийских съездах криминалистов в Петербурге и Киеве он избирался почетным председателем[54].
Впрочем, Лев Абрамович был не только юристом. Он профессионально заявил о себе и в мире искусств — театрального и музыкального. Как театрал и меломан он много меценатствовал, выступал с театральными рецензиями, возглавлял Киевское драматическое общество, в котором начали свой творческий путь Елена Константиновна Лешковская (1864—1925) и Мария Александровна Потоцкая (1861 — 1940), позднее блиставшие: первая в Малом, вторая — в Александрин- ском театрах. Известная актриса Малого театра Н.А. Смирнова вспоминал о нем: «Поклонник Малого театра, он, приезжая в Москву, не пропускал в нем ни одного спектакля. <...> Многим я обязана Льву Абрамовичу в воспитании моего театрального вкуса»[55]. Куперник и сам играл в любительских спектаклях; «особенно любил роль Подколеси- на в «Женитьбе» Гоголя»[56].
Еще заметнее Лев Абрамович проявил себя в мире музыки. Он был членом дирекции одесского отделения Русского музыкального общества и пропагандистом-энтузиастом отечественной музыки. Дружеские отношения связывали его с Н.Г. Рубинштейном и, особенно, с П.И. Чайковским[57]. Одним из его лучших друзей был европейски знаменитый скрипач-виртуоз Адольф Давидович Бродский (1851—1929)[58], которого ценили И.С. Тургенев й Э. Григ и которому Чайковский посвятил свой единственный концерт для скрипки с оркестром. Дружил Лев Абрамович и с корифеями оперной сцены: И.В. Тартаковым[59], М.Е. Медведевым[60], Е.П. Кадминой[61], послужившей Тургеневу прототипом героини его повести «Клара Милич». Несмотря на почти 30-летнюю разницу в возрасте, был очень дружен с Ф.И. Шаляпиным. Вот строки из письма Шаляпина Купернику от 4 октября 1903 г.: «Жду Вас, чтобы крепко обнять и выпить стаканчик-другой винца. Итак, до свидания, мой любимый Лев»[62].
Любопытно, что сам Лев Абрамович не играл ни на одном из музыкальных инструментов, но, по воспоминаниям его дочери, слух имел абсолютный: «Целые партитуры, целые оперы он мог напевать и насвистывать наизусть»[63].
Широта культурных запросов Куперника сказалась и в том, что он великолепно знал литературу — как русскую, так и европейскую. Дочь его вспоминала: «У него была прекрасная библиотека в несколько тысяч томов (после его смерти его вдова пожертвовала ее в Киевский университет), и, я думаю, в ней не было ни одной не прочитанной им книги. Он боготворил Пушкина и особенно любил Гоголя, Щедрина, Гейне и Берне — дух сатиры был свойствен ему. В отдельном шкафчике особое место занимал у него запрещенный в то время Герцен <...>, с невероятными трудностями перевезенный из-за границы»[64]. Очень ценил Лев Абрамович и творчество И.С. Тургенева, с которым он (судя по письму Тургенева к нему от 7 (19) июля 1880 г.[65]) встречался в Буживале.
Демократическим убеждениям, которыми Куперник проникся в 60—70-е годы, он остался верен до конца своих дней. В одном из писем к дочери последних лет XIX в. он утверждал: «Пока мы лишены свободы слова и сходок, беллетристика и адвокатская трибуна — единственные проводники этих живых и живительных начал в русскую жизнь. Кому, как тебе, дан талант писательский, тому не нужно откладывать заботы об этой «злобе века». У меня есть масса мыслей по этому поводу: кое-что я стараюсь проводить в своих защитах и достигаю с присяжными иногда изумительных результатов. А тебе можно еще больше сделать. Нужно только проникнуться и пропитать свои писания живым духом борьбы с современным военно-капиталистическим, человеконенавистническим порядком вещей»[66].
Жандармские власти всегда считали Куперника неблагонадежным: в 1879 г. киевская агентура, а с 1898 по 1905 г. особый отдел Департамента полиции надзирали за связями Льва Абрамовича[67], перлюстрировали его переписку. Так, 5 сентября 1903 г. было перехвачено его письмо к Л.Н. Толстому, в котором был дан отпор нападкам на писателя со стороны протоиерея Иоанна Кронштадтского. Иоанн Кронштадтский (в миру Иван Ильич Сергеев, 1829—1908), проповедник, ныне причисленный Русской провославной церковью к лику святых, в № 12 религиозного журнала «Миссионерское обозрение» за 1903 г. предал анафеме «безбожную личность» Толстого, извращенную-де «до уродливости, до омерзения», и его «ужасное богохульство». Куперник же предпочел солидаризироваться с Толстым[68].
Не прошло и года, как жандармская агентура перехватила еще одно письмо Куперника — на этот раз к либеральному историку, публицисту, издателю М.М. Стасюлевичу, от 2 апреля 1904 г., — с резкой критикой царского самодержавия. «Хоть бы эти военные неудачи, — говорилось в письме о Русско-японской войне, — привели к крушению режима Второго, как севастопольские неудачи сократили режим Первого»[69].
Не остался без внимания Департамента полиции и тот факт, что Куперник выступил оратором на собрании «преступного направления» в Киеве с участием 360 человек 20 ноября 1904 г. по случаю 40-летия Судебных уставов 1864 г.[70]
Все сделанное Куперником в качестве юриста и общественника известный социал-демократ А.Г. Дейч воспринял как «огромную неоценимую услугу нашему освободительному движению»[71]. Так думали многие. Не случайно, когда Лев Абрамович скончался (29 сентября 1905 г., от воспаления легких), его многолюдные похороны 1 октября вылились в политическую демонстрацию. Сенатор Е.А. Турау во всеподданнейшем отчете об антиправительственных «беспорядках» в Киеве осенью 1905 г. отметил как одно из их проявлений «чествование памяти Куперника»: «1 октября, во время похорон, тело его провожала большая толпа народа, состоявшая главным образом из учащейся молодежи, причем в числе других на гроб были возложены венки с красными лентами — с надписью на одной из них: «Честному гражданину от К. К. П. С. Р.» (т. е. от Киевского комитета партии социалистов-револю- ционеров). По пути следования погребальной процессии толпа пела марсельезу, а на кладбище были произнесены революционные речи»[72]. Очевидица тех событий Н.А. Смирнова вспоминала: «Мне впервые довелось видеть такие торжественные похороны»...[73]
Спустя полвека, в сентябре 1955 г., дочь Куперника от третьей его жены, актрисы Наталии Николаевны Крашенинниковой (1863—1953) Надежда Львовна Крашенинникова обратилась к министру юстиции Украинской ССР Ф.К. Глуху с предложением увековечить память Льва Абрамовича, а именно отметить мемориальным знаком дом на Театральной площади Киева, где он жил и умер, и включить биографическую справку о нем «в текущее издание Большой советской энциклопедии»[74]. Ответил ли как-либо министр на это предложение, неизвестно, но ни мемориального знака, ни энциклопедической справки о Купер- нике (ни в Большой советской, ни в Украшьской радянськой энциклопедиях) так и не появилось.
Н.А. Троицкий
Из книги «Корифеи российской адвокатуры»
[1] См.: Щепкина-Ку?герник Т. А. Дни моей жизни. М., 1928.
[2] См.: Мандельштам М.А. 1905 год в политических процессах. Записки защитника. М., 1931; Смирнова Н.А. Воспоминания. М., 1947.
[3] См.: Троицкий Н.А. Адвокат, генерал-губернатор и смертная казнь // Правоведение. 1970. № 5; Он же. «Хорошие силы гибнут зря...» (Письмо А.А. Куперника к ММ. Стасюлеви- чу) // Советские архивы. 1988. № 5; Он же. «Ставлю себе в особую честь...» Письмо Л.А. Куперника к Л.Н. Толстому. 1903 г. // Исторический архив. 1997. № 5—6.
[4] См.: Щепкина-Куперник ТА. Указ. соч. С. 58; А.А. Куперник [Некролог] // Исторический вестник. 1905. № 11. С. 770.
[5] Михаил Иванович Доброхотов был тогда (с 1866 г.) первым председателем Московского совета присяжных поверенных.
[6] См.: Сборник материалов, относящихся до сословия присяжных поверенных округа Московской судебной палаты с 23 апреля 1866 г. по 23 апреля 1891 г. М., 1891. С. 6.
[7] История русской адвокатуры. М., 1914. Т. 1. С. 171.
[8] Там же.
[9] Речь Л.А. Куперника по этому делу см.: Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX в. Тула, 1997. С. 316—320. На этом процессе Куперник выступал, уже как равный, вместе с Ф.Н. Плевако, В.М. Пржевальским и другими звездами адвокатуры.
[10] Л.А. Куперник // Исторический вестник. 1905. № 11. С. 770. Здесь имеется в виду процесс нечаевцев, т. е. участников экстремистски-революционной организации «Народная расправа», созданной в 1869 г. С.Г. Нечаевым Он проходил в Петербургской судебной палате с 1 июля по 11 сентября 1871 г. Сам Нечаев, скрывшийся было за границу, был вытребован оттуда и судился отдельно в 1873 г.
[11] Долгушинцы, т. е. участники революционно-народнического кружка под руководством А.В. Долгушина, стали первыми жертвами учрежденного в 1872 г. специального суда по политическим делам — Особого присутствия Правительствующего сената (ОППС). Процесс долгушинцев слушался в ОППС 9—15 июля 1874 г.
[12] Государственные преступления в России в XIX веке. СПб., 1906. Т. 1. С. 315.
[13] См. о ней: Щепкина-Куперник Т. А. Из воспоминаний. М., 1959. С. 26—27. Список музыкантов, учившихся в классе Н.Г. Рубинштейна, приводит А.А. Баренбойм в кн.: Рубинштейн Н.Г. История жизни и деятельности. М., 1982. С. 237. Там, наряду с С.И. Танеевым, А.И. Зилоти и др., фигурирует некто Щепкина (даже без инициалов). Это и есть Ольга Петровна.
[14] А.А. Куперник // Исторический вестник. 1905. № 11. С. 770.
[15] «Чигиринским заговором» называют попытку революционеров-народников поднять к осени 1877 г. восстание крестьян Чигиринского уезда Киевской губернии, используя при этом подложный призыв к восстанию от имени... царя. Дело о «Чигиринском заговоре» слушалось в Киевской судебной палате 8—10 июня 1879 г. Процесс был закрытым. Данных о содержании защитительных речей Л.А. Куперника и выступавшего здесь же ПЛ. Андреевского нет.
1 Литература партии «Народная воля». М., 1930. С. 260.
[17] Там же; Шебалин М.П. Клочки воспоминаний. М., 1935. С. 169.
[18] Литература партии «Народная воля». С. 260.
[19] Шебалин М.П. Указ. соч. С. 303.
[20] См.: «Народная воля» перед царским судом М., 1931. Вып. 2. С. 32. П.А. Кузьмин, когда-то социалист-петрашевец (отсидевший за это полгода в Петропавловской крепости), выделялся из среды военных судей 1880-х гг. своей гуманностью. См. о нем: Из записок ген- лейт. П.А. Кузьмина // Русская старина. 1895. № 2.
[21] РГИА Украины, ф. 442. On. 829. 1879. Л- 29. Л. 34-35.
[22] Подробно об этом см.: Трогщкий Н.А. Безумство храбрых. М., 1978. С. 154—155, 191.
[23] Ил архива С.Ю. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 1. Кн. 1. С. 297.
[24] ГАРФ. Ф. Р-8420. On. 1. Д. 5. A. 11.
[25] См.: Проект русской конституции. London, 1894. Был переиздан Фондом Вольной русской прессы в 1895 г. с предисловием С.М. Степняка-Кравчинского (см.: Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной печати XIX в. М., 1971. Ч. 2. № 817).
[26] ГАРФ. ф. 102. Особый отдел. 1898. Д. 14. Ч. 6. А. 3.
1 См. там же. Л. 8.
[28] См.: Таратута Е.А. Этель Лилиан Войнич. Судьба писателя и судьба книги. М., 1964.
С. 135, 294. '
[29] См.: Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной печати XIX в. Ч. 2. N° 815.
[30] Куперник А.А. О судебном преобразовании. Одесса, 1894. С. 25.
[31] См.: Ведерников В.В. Проблема парламентаризма в нелегальной публицистике либералов (1894—1900-е гг.) // Труды ЛОИИ СССР. 1986. Вып. 16. С. 217.
1 См. там же. С. 220—222.
[33] Смирнова Н.А. Воспоминания. С. 144.
[34] См.: Cxyiipaai М.В. В скорбные дни. Кишиневский погром 1903 г. Кишинев, 1903. С. 26, 118—119.
[35] Кишиневский процесс // Революционная России. 1903. № 38. С. 9,11; Урусов С.Д. Записки губернатора. Berlin, 1908. С. 111—112; Мандельштам М.А. 1905 год в политических процессах. С. 122—123.
[36] См.: Кишиневский процесс. С. 14; Мошинский (Конарский) М.Н. Политическая защита в дореволюционных судах // Девятый вал. 1927. С. 53. Кроме Л.А. Куперника, еще целый ряд выдающихся адвокатов (Н.П. Карабчевский, А.С. Зарудный, О.О. Грузенберг, Н.Д. Соколов и др.) выступили на Кишиневском процессе в качестве поверенных гражданских истцов, т. е. потерпевших от погрома евреев.
[37] Впервые адвокаты, в знак протеста против судебного произвола, ушли с процесса по делу о крестьянских беспорядках (Харьковская судебная палата, сентябрь—ноябрь 1902 г.).
[38] Процесс по делу о Гомельском погроме вела в Гомеле Киевская судебная палата под председательством Н.А. Котляревского с 11 октября 1904 по 29 января 1905 г.
[39] Мандельштам МЛ. Указ. соч. С. 144.
[40] Защиту на Гомельском процессе представляли более 20 адвокатов, в том числе А.А. Куперник, А.С. Зарудный, М.Л. Мандельштам, Н.Д. Соколов, М.М. Винавер, Г.Б. Слиоз- берг и др.
[41] Гомельский процесс. Подробный отчет, составленный Б.А. Кревером. СПб., 1907. С. 876—877.
[42] См. там же. С. 879. Семь адвокатов, защищавших христиан от погрома со стороны евреев (А.С. Шмаков, Г.Г. Романенко, Д.А. Погожев и др.), остались на процессе.
[43] См: Письмо в редакцию // Право. 1904. № 52. С. 3595—3600.
[44] См об этом: Мандельштам М.А. Указ. соч. С. 149.
[45] [Плеханов Г.В.] Полицейский антисемитизм // Искра. N° 1—52. Полн. текст под ред. П.Н. Лепешинского. Д., 1927. Вып. 7. С. 149.
[46] Исторический вестник. 1905. № 11. С. 771.
[47] См.: ГАРФ. Ф. Р-8420. On. 1. Д. 9.
[48] См.: Политические процессы. [Женева, 1904]. Вып. 1. С. 21—22, 39—40.
[49] См.: Политические процессы в России 1901—1917 гг. / Под ред. А.И. Гольдмана. М., 1932. Ч. 1 (1901—1905 гг.). С. 69.
[50] См. там же. С. 134.
[51] См.: ГАРФ. Ф. 533. On. 1. Д. 284. Л. 27.
1 Щепкина-Куперник Т.Л. Дни моей жизни. С. 64.
[53] Там же.
[54] См: Исторический вестник. 1905. № 11. С. 771.
[55] Смирнова Н.А. Указ. соч. С. 144.
[56] Щепкина-Куперник Т.А. Дни моей жизни. С. 66.
[57] Письма П.И. Чайковского к А.А. Купернику опубликованы: Чайковский П.И. Полн. собр. соч. М., 1979. Т. 16-6. С. 165—166; М., 1981. Т. 17. С. 59, 64—65, 74—75, 98—99.
[58] См.: Щепкина-Куперник Т.А. Дни моей жизни. С. 66. См. о Бродском: Тургеневский сб-к. Материалы к полн. собр. соч. и писем И.С. Тургенева. Л., 1968. Т. 4. С. 298—299.
[59] Тартаков Иоаким Викторович (1860—1923) — артист оперы (баритон) и режиссер. В 1882—1884 и 1894—1923 гг. — солист, а в 1909—1923 — главный режиссер Мариинского театра в Петербурге.
[60] Медведев Михаил Ефимович (1858—1925) — русский певец (драматический тенор), антрепренер и педагог. В 1885—1886 и 1891—1892 гг. — солист Большого театра в Москве. Выступал в театрах российских провинций и за границей (США, Канада).
[61] К а д м и н а Евлалия Павловна (1853—1881) — артистка оперы (меццо-сопрано). Солистка Большого (1873—1875) и Мариинского (1875—1876) театров. Выступала в оперных театрах Италии. С 1880 г. — на драматической сцене. Покончила с собой (приняв яд во время спектакля) из-за несчастной любви.
[62] РГААИ. Ф. 571. On. 1. Д. 1448. Л. 2.
[63] Щагкина-Куперник Т.Л. Дни моей жизни. С. 66.
[64] Там же. С. 66—67. Можно представить, как рисковал Куперник, бывший под негласным надзором полиции, доставляя из-за границы в свою библиотеку книги Герцена.
[65] См.: Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Письма. Л., 1967. Т. 12. Кн. 2. С. 283.
[66] Щепкина-Купер ник Т.Л. Дни моей жизни. С. 68.
[67] См.: ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел. 1898. Д. 14. Ч. 6; 1900. Д. 386.
[68] См. там же. 1900. Д. 386. А. 118. Опубликовано: Троицкий Н.А. «Ставлю себе в особую честь...» Письмо А.А. Куперника Л.Н. Толстому. 1903 г. // Исторический архив. 1997. № 5— 6. С. 215—216.
[69] ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел. 1900. Д. 386. Л. 20. Опубликовано: Троицкий Н.А. «Хорошие силы гибнут зря» (Письмо А.А. Куперника к М.М. Стасюлевичу) // Советские архивы. 1988. № 5. С. 87. Второй и Первый — Николай II и Николай I.
[70] См.: ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел. 1904. Д. 1250. Л. 77—79 и сл.
[71] ГАРФ. Ф.. Р-8420. On. 1. Д. 13. Л. 1.
[72] Материалы к истории русской контрреволюции. СПб., 1908. Т. 1. Погромы по официальным документам. С. 211.
[73] Смирнова Н.А. Указ. соч. С. 144.
[74] ГАРФ. Ф. Р-8420. On. 1. Д. 19. Л. 1.
