Показать все теги
Одним из позитивных явлений современной отечественной археологии является поиск новых исследовательских подходов к изучению древних обществ, которые раньше в нашей науке рассматривались как позднепервобытные. В частности, это относится к переоценке уровня социокультурного развития населения эпохи бронзы и раннего железного века степной и лесостепной Евразии, "непервобытный" характер которых становится все более очевидным. К пересмотру устоявшихся концепций исследователей побуждал ряд обстоятельств как объективных, так и субъективных. К 1980-м годам они все чаще вступали в противоречие с новыми археологическими материалами, прежде всего с яркими результатами раскопок памятников эпохи бронзы типа Синташты и Аркаима. Их курганные некрополи содержали захоронения с колесницами и другим престижным инвентарем, а поселения выделялись сложными планировочными структурами радиально-круговой планировки и наличием укреплений (Генинг 1977: 54-72; Генинг и др. 1992: 375-387; Зданович 1995: 21-42). Изучение последних с каждым сезоном все нагляднее
свидетельствовало об ином уровне социокультурного развития оставивших их сообществ, нежели допускала старая научная доктрина.
С другой стороны, с 1970-х годов при интерпретации уровня развития скотоводов эпохи бронзы и раннего железного века ученые все активнее стали привлекать заключения Ж. Дюмезиля, который, как тогда казалось, надежно доказал изначальное деление обществ индоевропейцев и индоиранцев на три социальных слоя - жрецов, воинов и трудовое население (Dumezil 1958). Обращение историков и археологов к богатому теоретическому наследию французского ученого стимулировало исследования по этносоциальной тематике и идеологии обитателей Евразийских степей II - I тыс. до н.э., нацеливало их на более конкретную социальную интерпретацию памятников (Хазанов 1974: 183-192; Кузьмина 1974: 68-87; Смирнов, Кузьмина 1977: 54-57; Раевский 1977: 145-147), хотя и далеко не во всем подтвердило его основную идею (Медведев 1997: 99-113).
Появлению нового спектра оценок древних скотоводческих обществ безусловно способствовали достижения современной исторической политологии и потестарной этнографии в изучении общетеоретических проблем социогенеза, в частности, разработка понятийного аппарата для описания переходных ступеней от первобытно-общинного строя к классовому обществу и государству, таких как "комплексное общество", "раннеклассовое общество", "вождество", "раннее государство" (Куббель 1988; Павленко 1989; Коротаев, Чубаров 1991; Крадин 1995; Крадин, Лынша 1995; Попов 1995). Наконец, к пересмотру устоявшихся концепций многих исследователей побуждал цивилизационный подход, который стал активно внедряться в нашу науку с рубежа 1980-1990 годов на смену ранее безраздельно господствовавшему формационному.
Не прошли мимо его и археологи. С начала 1990-х годов в отечественной археологической науке явственно ощущается стремление использовать ставшую ныне престижной новую "цивилизационную" терминологию к обществам эпохи бронзы и раннего железного века степной и лесостепной Евразии и тем самым как бы "приподнять"(а на самом деле - модернизировать) уровень их исторического развития. Причем, на мой взгляд, в большинстве работ последних лет это достигалось не скрупулезным анализом и осмыслением источников, а чаще всего путем простого наложения ныне модного ярлыка "цивилизация" и производных от него на эти древние скотоводческие общества, хотя зачастую весь их облик, реконструируемый теми же археологами, во многом противился этому. В результате сам термин ставится впереди теории, еще до ее сколько-нибудь аргументированной, системной разработки. Но как показывает опыт развития нашей науки, со временем такая оценка становится все более привычной, приобретая форму аксиомы, хотя нормальная процедура ее обоснования отсутствует или базируется на явной подмене понятий.
Пожалуй, раньше всего цивилизационный подход к древним обществам евразийских степей проявился в работах А.И. Мартынова, посвященных осмыслению такого яркого культурно-исторического явления раннего железного века как "скифо-сибирское единство" (1987: 3-8; 1989: 284-292). Он предложил интерпретировать это явление как особую скотоводческую степную цивилизацию кочевников. Исследователь усматривал ее истоки в предшествующей эпохе - в культурах степной бронзы II тыс. до н.э. По его мнению, у скифов, саков, древнего населения Алтая, носителей тагарской культуры и кочевников Ордоса уже бесспорно существовали государства. Однако практически никто из видных скифологов не поддержал эту смелую идею, хотя она вызвала в науке определенный резонанс. В 1990 г. в Отделе скифо-сарматской археологии Института археологии РАН было проведено специальное совещание по этой проблеме. На нем специалисты по скифской, сарматской, сакской проблематике почти единодушно высказали достаточно обоснованное мнение, что совокупность своеобразных кочевнических культур Степной Евразии скифосарматского времени невозможно расценить как некое этническое или культурное единство и уж тем более как цивилизацию (Совещание 1993: 3). Против отнесения всех обществ ранних кочевников к этой стадии выступили и исследователи ранних цивилизаций (Башилов 1993: 36-37). В резюме совещания признана явно завышенной оценка А.И. Мартыновым уровня социально-политического развития народов - носителей культур "скифо-сибирского мира". Другими исследователями также были высказаны весьма резонные сомнения в существовании "скифской цивилизации"(Зуев 1991: 58-63).
С рубежа 1980-1990 гг. цивилизационный подход начинает проникать в проблематику эпохи бронзы. Безусловно, к этому ученых сильно подтолкнули упомянутые выше сенсационные открытия в Синташте и Аркаиме. К памятникам синташтинско-аркаимского типа исследователи начинают широко применять понятия "протоцивилизация", "протогородская цивилизация", "древний очаг цивилизации" и т.п. (Зданович 1989: 179-189; Зданович 1995: 21-42; Зданович 1997: 47-62; Зданович и др. 1995: 48-62; Бочкарев 1995: 18- 29; Отрощенко 1996: 24). Заговорили о цивилизационных процессах в обществах пастушеских скотоводов эпохи бронзы Евразийской степи и лесостепи" и даже о некоем "цивилизационном скачке" (Пряхин 1996: 3), который, правда, завершился "несостоявшейся цивилизацией" (Зданович 1995: 39-42). Появились и такие словесные монстры как индоевропейская (индоиранская) неурбанистическая цивилизация эпохи палеометаллов евразийской скотоводческой историко-культурной провинции" (Малов 1995: 7-10). За всем этим научным словотворчеством и даже своего рода состязанием исследователей в оценке обществ эпохи бронзы с почти обязательными эпитетами "цивилизация", "цивилизационный" стоит не просто очередной курьез, а интересное научное явление - попытка выработать новую исследовательскую парадигму. Но очень важно, чтобы она соответствовала изучаемому явлению, была ему адекватна.
По Т. Куну переход к новой научной парадигме обычно сопровождается постановкой целого ряда новых вопросов и разработкой конкурирующих вариантов их решения (Кун 1977: 117-127). Однако, не смотря на активное научное словотворчество, до сих пор не появилось ни одной аналитической работы, действительно демонстрирующей современный цивилизационный подход к обществам Юга России эпохи бронзы и раннего железного века. Более того, ни один из известных мне исследователей не дал дефиниции своего понимания "цивилизации" применительно к древним скотоводческим обществам Евразии. Предложенные же для описания этих обществ критерии(высокий уровень скотоводства, выделение ремесел и т.п.) или не соответствуют феномену цивилизации в том его понимании, как оно утвердилось в нашей научной литературе, или же описывают совсем иное состояние общества, мало похожего на цивилизацию (в последнее время приведен ряд весомых аргументов против применения термина "цивилизация" даже к синташтинской культуре [Григорьев 1999: 109-110]). Более того, сейчас в ряде археологических публикаций явно ощущается стремление расширить понятие "цивилизация" до такого предела, чтобы "уложить" в него степные и лесостепные культуры эпохи бронзы. Но при этом оно теряет свое конкретное содержание, а значит и свою эвристическую ценность (Березкин 1999: 61).
Поэтому стоит, хотя бы очень кратко, остановиться на основных подходах к пониманию цивилизации в современной науке. В отличие от ее многочисленных дефиниций (известно более 300) их не так уж много - не более четырех (Гринин 1998: 10-13; Мчедлова 1999: 139- 153).
- стадиально-исторический - цивилизация понимается как высшая ступень развития человеческого общества и его культуры, начиная со стадии классообразования и возникновения государственности. Своими корнями это понимание восходит к известной триаде А. Фергюсона, Л. Моргана, Ф. Энгельса ("дикость - варварство - цивилизация");
- культурологический - цивилизация как тип культуры со своим неповторимом своеобразием, стилем в духе О. Шпенглера и А. Тойнби;
- нормативно-оценочный - цивилизация как воплощение мирского, материального, повседневного противопоставляется культуре как чему-то возвышенному, духовному (И. Кант и последующие немецкие мыслители);
- "французский" - во французском языке слово civilisation обозначает культуру безотносительно к уровню ее развития (Littre 1889: 670). Поэтому для французского ученого вполне правомерно выделение в Тропической Африке "цивилизации леса", "цивилизации лука", "цивилизации копья", "цивилизации зернохранилищ"(Маке 1974).
В нашей археологической литературе последних лет встречается очень расширительное понимание цивилизации во французском "духе". Но все же в силу известной традиции в большинстве работ исподволь чувствуется тяготение к стадиально-историческому подходу Моргана - Энгельса. В трудах ряда исследователей ощущается стремление обнаружить в местных культурах эпохи бронзы археологические признаки цивилизации, хотя мне неизвестно ни одной статьи, где бы была прямо поставлена эта проблема.
Какие я вижу пути ее решения? Их как минимум три. Все они основаны на сравнительно- историческом методе. Уровень социокультурного развития древних скотоводческих обществ можно определить путем их сопоставления с:
- классическими цивилизациями Древнего Востока и Средиземноморья;
- более поздними обществами номадов I тыс. до н.э., по которым имеются
- письменные свидетельства; реконструируемыми этнологами и историками первобытного общества
- переходными стадиями его развития к раннеклассовому обществу и государству.
Первый путь - это сравнение скотоводческих обществ с синхронными цивилизациями
Древнего Востока и Средиземноморья. Его условно можно назвать цивилизационным. Для раннего железного века такое сопоставление частично реализовано в статье покойного Ю.В. Андреева о греческом и варварском обществах в Северном Причерноморье (1996: 3- 17), для более позднего периода - в работе А.М. Буровского (1997: 151-164). Для эпохи бронзы подобные работы мне неизвестны. Но, кажется, что само по себе это сопоставление даст лишь отрицательный результат, так как мы имеем дело с обществами разного уровня исторического развития, социальной интеграции и культурной традиции, восходящими еще к первому крупному общественному разделению труда.
Как известно, в современной науке используется несколько общепринятых критериев для выделения ранних цивилизаций. Важно, что многие из них фиксируются археологически. Чаще всего используют известную триаду:
(1) появление городов; (2) монументальной светской и храмовой архитектуры; (3) письменности (Kluckhohn 1960; Renfrew, 1972). Думаю, что этим список диагностических признаков цивилизации не исчерпывается. Но все они скорее характеризуют культурный комплекс цивилизации, тогда как внутреннюю социально-экономическую сущность этого феномена все-таки составляет появление классового общества и государства (Массон 1989: 9). Наличие последних в обществе находит определенное отражение и в археологическом материале,хотя надо признать, что выявление структуры исчезнувших обществ относится к числу реконструкций высшей степени сложности (Ольховский 1995: 91).
Мне представляется перспективным второй, диахронный путь, который по характеру сопоставляемых источников можно обозначить как археологический. Его преимущество состоит в том, что сопоставляются не реконструкции - всегда в большей или меньшей степени субъективные и умозрительные, а реальные археологические параметры сравниваемых обществ эпохи бронзы и раннего железного века. Можно указать конкретные типы археологических памятников и отдельных объектов, которые несут сгустки такой информации. Однако гораздо сложнее найти такие виды источников, которые не просто бы присутствовали в археологии эпохи бронзы и раннего железного века, но были бы соизмеримы, сопоставимы по основным признакам. Таковыми могут быть:
- Поселенческие структуры или точнее остаточные схемы расселения, так или иначе отражавшие уровень социально-пространственной организации оставивших их сообществ.
- Господствующие типы и размеры поселений, сами по себе несущие весьма разнообразную демографическую и социальную информацию.
- Размеры жилищ, в конечном итоге обусловленные такими важными социальными показателями как тип и состав семьи.
- Различия в размерах погребальных сооружений, указывавшие на социальную неоднородность общества.
- Место престижных захоронений в структуре могильников и отдельных курганов.
Важно, что все они представляют достаточно хорошо фиксируемые реалии, которые легко измерить, свести к единому знаменателю.
Для разработки поставленных целей из всех перечисленных показателей я бы на первое место поставил поселенческие структуры, достаточно надежно выделяемые методами современной "пространственной археологии" (Clark 1977). Для стадии формирования цивилизации и государственности характерно появление и развитие многоуровневой организации общества (Carneiro 1967: 234-243). Она находит отражение в определенной (двух- и трехчленной) иерархии поселений самых разных размеров и типов в пределах одного археологического микрорегиона, на что впервые обратил внимание МакАдамс при изучении системы поселений в окрестностях Урука (McAdams, Nissen, 1972). Действительно, вертикальным социальным структурам соподчинения, если они есть, должны соответствовать горизонтальные, которые в археологии выявляются прежде всего как иерархия поселений различных размеров с разными функциональными признаками. Известно, что без иерархической организации любая сколько-нибудь сложная социальная система оказывается неспособной адекватно реагировать на внешние возмущения и внутренние стрессы и в конечном счете начинает распадаться (Кашанина 1999: 93). Сейчас глубина иерархии все чаще используется как важная единица измерения сложности общества. По мнению ряда исследователей, переход от двухуровневой системы поселений, свойственной вождествам, к трех- и четырехуровневой может рассматриваться как свидетельство появления уже государственной организации (Джонсон 1986: 98-100; Антонова 1998: 122-126).
Изучение степных и лесостепных поселений эпохи средней и поздней бронзы показывает, что экономически и политически они скорее всего были вполне независимы друг от друга(здесь я не беру во внимание сезонные стоянки). Они были приблизительно одинаковы по своей внутренней структуре и в сущности составляли один "административный" уровень. Каких-нибудь заметных признаков развития иерархических структур в остаточных схемах расселения обитателей южнорусских степей и лесостепей в эпоху бронзы пока неизвестно
(Пряхин 1990: 22-29). Весьма показательно, что не выявлено сколько-нибудь выраженной иерархии поселений даже в "Стране городов" Южного Зауралья XVII - XVI вв. до н.э., где, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, проживало население, наиболее "продвинувшееся" в социальном и культурном развитии.
Развитие иерархических поселенческих структур отчетливо фиксируется в восточноевропейской лесостепи с VII-VI вв. до н.э., когда повсеместно возникают сотни больших и малых городищ с сопутствующей им свитой поселений более низкого ранга (Медведев 1992: 59-60; Бойко 1994: 30-31; Болтрик, Фиалко 1995: 40-43). Почти все они вместе с расположенными поблизости курганными могильниками образуют достаточно четко выраженные микрорайоны памятников, которые в социальном плане скорее всего соответствовали отдельным вождествам (Медведев 1996: 14). Это один из самых ярких и массовых показателей уже "непервобытного" характера обществ раннего железного века, вышедших на надлокальный, надобщинный путь развития.
С только что рассмотренных признаком тесно связан другой - размеры и типы поселений, которые содержат информацию не только о количественных демографических, но и качественных социальных характеристиках оставивших их обществ. Еще со времен Г. Чайлда едва ли не самым распространенным археологическим критерием города считаются такие размеры поселения, где могло проживать более 5 тысяч человек (Childe 1950: 9). Хотя этот критерий далеко не бесспорен, но лучшего до сих пор не предложено. Поэтому если им воспользоваться, то мы не найдем, так сказать, "городов" в эпоху средней и поздней бронзы. Даже поселения типа Аркаима не дотягивают до этого показателя - их площадь не превышает 2-3 га, а максимальная расчетная численность обитателей 2-2,5 тысяч человек (Зданович 1995: 35). Для того же Аркаима характерна застройка из практически однотипных по размерам и планировке жилищ, которые окружали незастроенную центральную площадку. Весьма показательно, что на ней не обнаружено каких-либо археологических следов административного или сакрального центра, свойственного городам (Медведев 1999а: 124-148). Скорее всего здесь еще не завершился процесс институализации власти, оторванной от народа, имевшей свои резиденции и атрибуты. Да и ранговых различий между отдельными укрепленными поселениями "Страны городов" не отмечается (Березкин 1995: 38). Площадь остальных, даже самых крупных поселений эпохи бронзы очень редко превышает 1-2 га, а число обитателей 100 - 200 человек (Грязнов 1953: 146; Березанская 1990: 92; Пряхин 1993: 14; Бровендер 1996: 4-8). Некоторое исключение составляли лишь довольно крупные оседлоземледельческие поселения сабатиновской культуры причерноморской полосы, где по оценкам специалистов могло одновременно проживать до 500-600 человек (Шарафутдинова 1982: 42).
Иная картина наблюдается в раннем железном веке Восточной Европы. С VII-VI вв. до н.э. в лесостепи сооружаются сотни хорошо укрепленных городищ, размеры которых подчас многократно превышают минимальный количественный показатель Г. Чайлда. В Поднепровье появляются городища-гиганты такие как Матронинское (200 га),
Трахтемировское (500 га), Немировское (1000 га), Большое Ходосовское (2000 га), не говоря уж о знаменитом Вельском городище площадью 4400 га. По самым скромным подсчетам Б.А. Шрамко на нем могло проживать не менее 40-50 тысяч человек (1984: 225). Такая концентрация населения требовала принципиально новых управленческих, по существу уже потестарно-политических структур, отличных от традиционных первобытных.
Со второй половины V в. до н.э. большие городища возникают и в степи. Это прежде всего хорошо известные Каменское и Елизаветовское городища, которые были не только торгово-ремесленными, но и административными центрами отдельных областей Скифии. Как бы мы не оценивали все эти памятники скифского времени с позиций цивилизационного подхода, следует признать, что объективно они свидетельствуют о качественно ином состоянии общества по сравнению с эпохой бронзы, о наличии в нем сильных властных структур, способных подвигнуть эти общества к выполнению гигантских по объему работ и т.п. По-видимому, их археологическим отражением являются расположенные поблизости от степных городищ аристократические могильники, содержащие курганы "царского" ранга типа Чертомлыка, Огуза, "Пяти братьев". Последние служат наглядным показателем концентрации власти в руках скифских царей и их номархов, которые по размерам погребальных сооружений и роскоши сопровождающего инвентаря не имеют аналогов даже в более поздних "кочевых империях" Средневековья. Они же являются яркими свидетельствами существования у номадов не только сложных, но и суперсложных вождеств, перерастающих в раннегосударственные образования.
На мой взгляд, исследователи далеко не в полной мере обратили внимания еще на один важный археологический критерий, отражающий уровень социального развития общества - это размеры жилищ. А они также в целом разительно отличаются в культурах эпохи бронзы и раннего железного века Восточной Европы. Для поселений эпохи средней и поздней бронзы характерны жилища больших и очень больших размеров площадью от 50-70 до 150-300 и более квадратных метров. Такие постройки сооружались в Синташте и Аркаиме, они доминируют в абашевской, алакульской, срубной и других культурах эпохи поздней бронзы (Поселения и жилища 1983; Пряхин 1993: 71; Зданович 1995: 29; Сергеева 2000: 118- 120). По практически единодушному мнению иследователей, они служили жилищами большой патриархальной семьи или даже патронимии. Е.Е. Кузьмина (1994: 84) удачно сопоставила этот тип жилища с иран. dm ста и санск. скипа - "дом". Весьма показательно то, что в "Ригведе" и "Авесте" этим словом обозначалось не только жилище, но и сама большая патриархальная семья, которая вела общее хозяйство (Елизаренкова 1999: 19-48).
Совсем другой тип жилищ мы находим на городищах и поселениях раннего железного века Юга Восточной Европы. Их обычные размеры от 10-12 до 20-30 кв.м, что указывает на иной тип малой патриархальной(нуклеарной) семьи (Моруженко,1968: 232-241; Шрамко 1987: 37-69; Пузикова 1981: 14-21; Медведев 1999: 66, табл. 3). Численность такой семьи исследователи определяют в пределах от 3 4 до 6 7 человек, что находит подтверждение и в античной традиции (Хазанов 1975: 72-76). Вообще, если под этим углом зрения посмотреть на размеры жилищ в обществах переходного типа, где появляются признаки цивилизации, то почти повсеместно от Ближнего Востока до Средиземноморья мы увидим их резкое сокращение до площади, необходимой для проживания одной малой семьи. В этом смысле домостроительные традиции степного и лесостепного населения раннего железного века определенно стоят гораздо ближе к ступени цивилизации, нежели таковые в большинстве культур бронзового века.
Наконец, следует остановиться еще на одном виде археологических источников, которые чутко отражают состояние общества, отсутствие или наличие в нем социальной стратификации. Это курганные могильники - самый массовый и, пожалуй, наиболее исследованный тип археологических памятников степной и лесостепной Евразии. В работах специалистов по эпохе бронзы с 1970-х годов широко бытует мнение о наличии в оставивших их сообществах выраженной социальной стратификации. Исследователи с большей или меньшей степенью осторожности пишут о социальной дифференциации и стратификации, о сословном делении общества, о выделении в нем социальных групп и даже сословий жрецов, воинов-колесничих (колесничной аристократии) и рядовых общинников- скотоводов (Кузьмина 1974: 85; Матвеев 1991: 117-119; Пряхин 1995: 30; Цимиданов 1996: 79-81; Кузнецов 1996: 29; Зданович 1995: 46; Синюк 1996: 293-323). А некоторые находят в наших степях все признаки варнового и даже кастового строя по древнеиндийской модели (Пустовалов 1995: 21-32; Нелин 1999: 51-60).
Однако при ознакомлении с этой проблемой у меня сложилось впечатление, что вопрос о наличии социальных групп и тем более сословий в обществах скотоводов II тыс. до н.э. не так уж ясен и очевиден,как об этом пишут многие археологи (Медведев 1997: 165-171; 1997а: 99-113). Я бы хотел обратить внимание на то, что одно дело - выделить серию престижных погребений, например, колесничих, и совсем иное дело - доказать, что они действительно были организованы в сословие. Для определения сословного статуса умершего не достаточно присутствия в его погребении одних социальных параметров - необходимо установить их связь с пространственной организацией могильника и даже отдельного кургана. Только наличие такой достаточно жесткой завистимости позволяет говорить о принадлежности попзебенного к данной корпоративной группе (Акишев 1999: 29).
Специалистам по кочевническим культурам раннего железного века хорошо известны не только царские некрополи типа Чертомлыка и Солохи (Геродотов Геррос?), но и воинские дружинные могильники типа Посульских или Среднедонских курганов скифского времени или "Золотого кладбища" сарматской эпохи на Кубани (Ильинская 1968; Гущина, Засецкая 1994; Медведев 1999). В последних не менее 50% погребенных - то есть практически вся мужская часть - действительно имели основные атрибуты воинов, включая не только наступательное вооружение, но зачастую и защитный доспех. Как правило, они погребались под индивидуальными насыпями, которые составляли большие могильники, насчитывающие десятки, а иногда и сотни насыпей. Похоже, что начиная со скифской эпохи мы имеем все основания утверждать о наличии в обществах скотоводов профессиональных воинов- дружинников и военной аристократии. Для этого времени уместно говорить о сословном делении общества. Ведь сословия - это социальные группы, различающиеся прежде всего по положению в обществе, которое закреплено обычаем, религией, а позже - юридически (Утченко, Дьяконов 1970: 129-149; Куббель 1986: 190-191). Хорошо известно, что в сословном (варновом, кастовом и т.п.) обществе представителей различных сословий как правило погребали на разных некрополях или в различных частях одного кладбища. Так, например, афинских эвпатридов хоронили отдельно от демоса на особом некрополе (Яйленко 1990: 19). Как показывает история переселения в Рим рода Клавдиев и получения ими усыпальницы у подножья Капитолийского холма (Suet.,Tib.,1,1) одним из важнейших атрибутов патрицианского сословия также было обладание общим местом погребения, включая gentilms timn/lus - родовой курган.
Как кажется, даже самые яркие и наиболее полно исследованные могильники эпохи средней бронзы типа Синташты - Потаповки не отвечают полностью этому важному критерию. Они содержали погребения и рядового населения и отдельные захоронения воинов-колесничих. Более того, почти повсеместно престижные и рядовые погребения совершались под одной насыпью, что обычно рассматривается исследователями как свидетельство их родства или принадлежности к одной социальной группе, семье, клану. В одних курганах наиболее престижные по размерам погребальных сооружений и сопровождающему инвентарю захоронения располагались по центру, а рядовые - на периферии, в других - и среди периферийных погребений встречались захоронения со всеми археологическими признаками высокого социального статуса. На мой взгляд, эти факты достаточно однозначно свидетельствуют о том, что оставившие их роды или семейные группы включали лиц как высокого, так и обычного (рядового) социального статуса. Во всяком случае он еще не передавался по наследству. Под одним курганом сначала могли похоронить "прародителя" высокого ранга, а затем - его сородичей и потомков явно рядового статуса. Под другим курганом основное погребение могло принадлежать рядовому члену социума(во всяком случае оно никак особо не выделялось), а одно из наиболее поздних периферийных - представителю более высокого социального ранга. Поэтому даже у скотоводов эпохи средней бронзы социальная стратификация лиц еще не была институализирована до уровня обособления могильников знати, хотя ранговая институализация уже налицо, о чем прежде всего свидетельствует дифференциация инвентаря захоронений воинов-колесничих от погребений основной массы скотоводов.
Представляется, что в этом случае правомернее говорить не о стратифицированном обществе, а об обществе ранжированном, если использовать известную классификацию М. Фрида (Fried 1960: 715-721). Как известно, в догосударственную эпоху он выделял эгалитарные, ранжированные и стратифицированные общества. Если вернуться к нашему вопросу, то данные археологии скорее свидетельствует лишь о начале процесса выделения военно-аристократической верхушки даже в самых развитых обществах скотоводов рубежа средней и поздней бронзы, так как по материалам больших могильников не прослеживается наличия института наследования статуса погребенных. Здесь принадлежность к определенному социальному рангу обуславливало еще не происхождение, а физические и профессиональные качества индивидуума, его личные заслуги, например, воинская слава. Сами же эти могильники, видимо, еще были общими (семейно-родовыми) кладбищами, где совершались захоронения и рядовых скотоводов и выделяющейся знати. Для обозначения подобного явления А Н. Гей (1991: 66) применил термин "ситуационное ранжирование", когда в условиях повышенной военной опасности или дальних миграций в обществе возникают подобные военизированные структуры. Это название представляется мне весьма продуктивным. Оно не только весьма удачно описывает, но и в какой-то мере объясняет феномен стремительного появления и такого же быстрого (по масштабам археологии) исчезновения воинов-колесничих в скотоводческих обществах Евразии XVII- XVI вв. до н.э.
Как известно, ранжированым обществам было еще далеко до стадии государства и цивилизации. Да многие из них до этой стадии и не дорастали. Поэтому мне кажется более правомерной оценка скотоводческих обществ эпохи бронзы В,М. Массоном как комплексных или даже ранних комплексных (Массон 1998: 41-47). Нужно отметить, что в современной науке все более утверждается идея о неуниверсальности государственной формы организации непервобытных обществ (Бондаренко 1998: 195). По-видимому, к этому типу начальной социально-потестарной организации могли принадлежать некоторые скотоводческие общества эпохи средней бронзы, в том числе и наиболее "продвинутое" синташтинско-аркаимское. Пришедшие же им на смену срубно-алакульские социумы демонстрируют явные черты социального регресса. На мой взгляд, они обладают рядом существенных признаков так называемых акефальных обществ(Березкин 1995а: 62-78).
Итак, изучение в диахронии обществ эпохи бронзы и раннего железного века Юга Восточной Европы показывает весьма существенные структурные различия между ними. Последние имели более сложную социально-политическую организацию нежели первые. Они отличались появлением определенной иерархии поселений внутри локальных микрорайонов, наличием очень крупных укрепленных поселений, которые выполняли не только торгово-ремесленные, но и важные административные функции, повсеместным распространением жилищ небольших размеров для одной малой патриархальной семьи, наконец, сооружением отдельных некрополей для властвующей военно-аристократической элиты. Ее владычество в Скифии прямо подтверждают античные источники (Herod., 11,167; Ps.-Hyp.,De aere,22,30; Luc.,Scyth., 1, 3,5; Athen.,Xl\,27). Они же не оставляют сомнений в наличии у тех же скифов не только аристократии, но и государственности с правящей царской династией (Граков 1954: 18; Хазанов 1975: 149-179). Развитие этого института надежно документируется не только свидетельствами античных авторов, но и иконографическими образами хищников, в том числе в характерных геральдических позах, служивших символами власти в развитых вождествах и ранних государствах (Березкин 1995а: 66), не говоря уж о сюжетах греко-скифского антропоморфного искусства, а также нумизматических материалах с легендами скифских царей(Раевский 1977: 145-171). Наличие достаточно развитых властных структур не только в степи, но и в лесостепи подтверждает упоминание Геродотом "царей" будинов, гелонов, меланхленов и других лесостепных этносов, участвовавших в военном совете скифов в самый напряженный момент войны с Дарием {Herod., IV, 102,119). О том же свидетельствуют курганы местной лесостепной знати от Днепровского Правобережья на западе до Среднего Подонья на востоке. Причем, даже по составу керамического комплекса инвентарь последних резко отличался от культуры рядового населения близлежащих городищ (Медведев 1999: 117). Видимо, в скифосарматскую эпоху мы явно имеем дело с моделями политогенеза, направленными на становление ранней государственности, что в археологии наглядно проявляется в формировании субкультуры властвующей элиты
Однако, при всем этом я бы сейчас не решился утверждать о наличии у скифов или сарматов цивилизации в стадиально-историческом смысле. И дело здесь не только в принципиальной несовместимости цивилизации в изначальном смысле этого слова - а оно все-таки всегда вызывает определенные ассоциации с гражданским обществом, заложенные в его латинской основе (от civis - гражданин), и номадизма, где признаки гражданского общества явно отсутствуют. Существеннее другое. У скифов, как впрочем, и у других номадов, не получил развития такой важнейший атрибут цивилизации как письменность. Ряд современных исследователей вполне резонно рассматривают именно письменность в качестве обязательного признака цивилизации, отличающего ее от первобытных доисторических обществ. Так, по Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванову, цивилизация - это культура классового общества, овладевшего письменностью (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 885-890), с чем согласны и некоторые археологи (Сафронов 1989: 72). Видимо, связь цивилизации, классового общества и письменности далеко не случайна. По мнению Р. Барта (1994: 304-306),одно из свойств письменности - быть средством социального господства. Действительно, письменность как знак приобщения к цивилизации появляется в большинстве раннеклассовых земледельческих обществ, что осознавали уже и сами древние. На это были свои глубокие социально-экономические и религиозные причины, связанные с особенностями функционирования именно древнейших земледельческих обществ, прежде всего с насущной потребностью во всеохватывающей системе учета и распределения людских и материальных ресурсов в рамках дворцового или храмового хозяйственного механизма.
Скотоводческое общество по самой своей природе не требовало развития таких сложных и изощренных систем учета и контроля, которые мы знаем в древнейших речных цивилизациях. И данные письменных источников и этнография кочевников свидетельствуют, что у подавляющего большинства пастушеских народов не было своих собственных систем письма по крайней мере до перехода к прочной оседлости и до возникновения у них "кочевых империй". В сил}' объективных причин у номадов не получала сколько-нибудь глубокого развития письменная культура, хотя различные знаковые системы, в частности, тамги хорошо известны (Драчук 1975). Видимо, тоже самое следует сказать и о культуре более ранних скотоводов эпохи бронзы, хотя в последнее время отдельные исследователи, вопреки имеющемуся материалу постулируют появление письменности уже в пастушеских обществах II тыс. до н.э. (Hausler 1985: 1-9; Harmatta 1990: 124-127; Пряхин 1999: 103) и даже находят в некоторых знаках аналог в прото- и раннеалфавитных системам письма ближневосточного типа (Пустовалов 1998: 47-48).
Высказанные здесь суждения об уровне социокультурного развития пастушеских обществ II тыс. до н.э. и номадов I тыс. до н.э. ни в коей мере не претендуют на роль истины в последней инстанции. Скорее они являются плодом многолетних раздумий и дискуссий автора со своими коллегами по кафедре археологии и истории древнего мира Воронежского университета - специалистами по культурам эпохи бронзы. Однако представляется, что изложенный в настоящей статье подход имеет определенные преимущества перед цивилизационным и этнологическим. Отказ от ставшего уже традиционным для нашей науки изолированного, статичного рассмотрения этих обществ в рамках только "своей" эпохи позволяет выявить весьма глубокие, я бы даже сказал качественные различия между ними. Что стоит за ними - различия типологические или стадиальные - однозначно ответить не берусь. Может быть это два разных пути развития скотоводческих обществ Евразии, тем более, что между ними практически не прослеживается преемственности после катастрофы рубежа эпохи бронзы и железного века. Но мне кажется, что в этих двух моделях социальной организации все-таки можно видеть и две стадии в развитии скотоводческих обществ с явными признаками формирования иерархических, а затем и раннегосударственных структур у номадов с I тыс. до н.э.
А. П. Медведев
Из сборника «Кочевая альтернатива социальной революции». РАН, Москва, 2002
Литература
Акишев, К. А. 1999. Археологические ориентиры прогнозирования структуры древних обществ Степной Евразии. Комплексные обгцества Центральной Евразии ///-/ тыс.до н.э. Отв. ред. Д.Г. Зданович. Челябинск - Аркаим: 55-59.
Андреев, Ю.В. 1996. Греки и варвары в Северном Причерноморье. Вестник древней истории, № 1: 3-17.
Антонова, Е.В. 1998. Месопотамия на пути к первым государствам. М.
Барт, Р. 1994. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.
Башилов, В.А. 1993 Можно ли считать скифо-сибирский мир "цивилизацией кочевников"?
Краткие сообщения Института археологии, № 207. М.: 36-37.
Березанская, С.С. 1990. Усово озеро. Поселение срубной культуры на Северском Донце. Киев. Березкин, Ю.Е. 1995. Аркаим как церемониальный центр: взгляд американиста.
Конвергенция и Оивергенция в развитии культур эпохи энеолита - бронзы Средней и Восточной Европы. Отв. ред. В.М. Массон. СПб.: 29-39.
Березкин, Ю.Е. 1995а. Вождества и акефальные сложные общества: данные археологии и этнографические параллели. Ранние формы политической организации. Отв. ред. В.А. Попов, М.: 62-78.
Березкин, Ю.Е. 1999. Вождество или протогород? Американские и европейские реконструкции дописьменных обществ (1940-1990). Комплексные обгцества Центральной Евразии ///-/ тыс.до н.э. Отв. ред. Д.Г. Зданович. Челябинск - Аркаим:
59-63.
Бойко, Ю.Н. 1994. Социология восточноевропейского города I тыс. до н.э. (по материалам Вельского городища и Ворсклинской региональной системы скифского времени). Древности. Отв. ред. В.И. Кадеев. Харьков. Вып. 1: 30-31.
Болтрик, Ю.В. Фиалко, Е.Е. 1995. Басовское городище - центр Посульского узла памятников эпохи раннего железа .Древности. Отв. ред. В.И. Кадеев. Харьков. Вып.1: 40-43. Бондаренко, Д.М. 1998. Многолинейность социальной эволюции и альтернативы государству. Восток, № 1: 195-202.
Бочкарев, B.C. 1995. Карпато-Дунайский и Волго-Уральский очаги культурогенеза эпохи бронзы. Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита - бронзы Средней и Восточной Европы. Отв. ред. В.М. Массон. СПб: 18-29.
Бровендер, Ю.М. 1996. Топография и планировка поселений срубной культуры в Среднем Подонцовье. Северо-Восточное Приазовье в системе евразийских древностей. Отв. ред.
- Д. Пряхин. Донецк. Ч. 2: 4-8.
Гамкрелидзе, Т.В., Иванов, В.В. 1984. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. 2. Тбилиси.
Гей, А.Н. 1991. Ново-Титаровская культура(предварительная характеристика). Российская археология, № 1: 54-71.
Генинг, В.Ф. 1977. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен.
Советская археология, № 4: 54-72.
Генинг, В.Ф., Зданович, Г.Б., Генинг, В.В. 1992. Синташта. Челябинск.
Григорьев, С.А. 1999. "Протогородская цивилизация" и реалии синташтинской культуры. Комплексные общества Центральной Евразии III -1 тыс.до н. э Отв. ред. Д.Г. Зданович. Челябинск - Аркаим: 107-110.
Гринин, JI.E. 1998. Формации и цивилизации. Философия и общество, № 2: 5-89.
Грязнов, М.П. 1953. Землянка бронзового века близ хутора Ляпичева на Дону. Краткие сообщения Института истории материальной культуры, Вып. 50: 137-148.
Гущина, И.И., Засецкая, И.П. 1994. "Золотое кладбтце"римской эпохи в Прикубаиъе. СПб. Джонсон, Г.А. 1986. Соотношение между размерами общества и системой принятия решений в нем (приложение к этнологии и археологии). Древние цивилизации Востока. Отв. ред.
- М. Массон. Ташкент: 92-103.
Драчук, B.C. 1975. Системы знаков Северного Причерноморья. Киев.
Елизаренкова, Т.Я. 1999. Слова и вещи в "Ригведе". М.
Зданович, Г,Б. 1989. Феномен протоцивилизации бронзового века Урало-Казахстанских степей. Культурная и социально-экономическая обусловленность. Взаимодействие кочевых культур и древних uueu.iujauuii. Отв. ред. В.М. Массон. Алма-Ата: 179-189. Зданович, Г.Б. 1995. Аркаим: арии на Урале или несостоявшаяся цивилизация. Аркаим: исследования, поиски, находки. Отв. ред. Г.Б. Зданович. Челябинск: 21-42.
Зданович, Г.Б. 1995а (ред.). Аркаим: исследования, поиски, находки. Челябинск.
Зданович, Г.Б. 1997 Аркаим - культурный комплекс эпохи средней бронзы Южного Зауралья. Российская археология, № 2: 47-62.
Зданович, Г.Б., Зданович, Д.Г. 1995. Протогородская цивилизация "Страны городов" Южного Зауралья. Культуры древних народов степной Евразии и феномен протогородской цивилизации Южного Урала. Отв. ред. Г.Б. Зданович. Челябинск. Кн. 1: 48-62.
Зданович, Д.Г. 1995. Могильник Большекараганский (Аркаим) и мир древнейших индоевропейцев Урало-Казахстанских степей. Аркаим: исследования, поиски, находки. Отв. ред. Г.Б. Зданович. Челябинск: 43-53.
Зуев, В.Ю. 1991. К вопросу о "скифской цивилизации". Древние культуры и их археологическое изучение (Материалы к пленуму ИИМК 26 - 28.11.1991). Отв. ред.
В.М. Массон. СПб.: 58-63.
Ильинская, В. А. 1968. Скифы Днепровского лесостепного Левобережья. Киев Кашанина, Т.В. 1999. Происхождение государства и права. М.
Коротаев, А.В., Чубаров, В.В. 1991 (ред.) Архаическое обгцество: узловые проблемы социологии развития. М. Вып. 1-2.
Крадин, Н.Н. 1995. Вождество: современное состояние и проблемы изучения. Ранние формы политической организации. Отв. ред. В.А. Попов М.: 1-61.
Крадин, Н.Н., Лынша, В. А. 1995 (ред.). Альтернативные пути к ранней государственности. Владивосток.
Куббель, Л.Е. 1988. Очерки потестарной и политической этнографии. М.
Куббель, JI.E. 1996. Сословие. Социально-экономические отношения и соционормативная культура. Отв. ред. А.И. Першиц, Д. Трайде. М.: 190-191.
Кузнецов, П.Ф. 1996. Проблемы миграций в развитом бронзовом веке Волго-Уралья. Древности Волго-Донских степей в системе восточноевропейского бронзового века. Отв. ред. А.В. Кияшко. Волгоград. 40-43.
Кузьмина, Е.Е. 1974. Колесный транспорт и проблема этнической и социальной истории древнего населения южнорусских степей. Вестник древней истории, № 4: 68-87.
Кузьмина, Е.Е. 1994. Откуда пришли индоарии? М.
Кун, Т. 1977. Структура научных революций. М.
Маке, Ш. 1974. Цивилизации Африки южнее Сахары. М.
Малов, Н.М. 1995. Индоевропейская неурбанистическая цивилизация эпохи палеометаллов Евразийской скотоводческой историко-культурной провинции - звено мозаичной мироцелостности. Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита - бронзы Средней и Восточной Европы. Отв. ред. В.М. Массон. СПб.: 7-11.
Малютина, Т.С. 1990. Поселения и жилища федоровской культуры Урало-Казахстанских степей. Археология Урало-Казахстанских степей. Отв. ред. Г.Б. Зданович. Челябинск:
100-127.
Мартынов, А.И. 1987. Степи Евразии в истории человечества. Проблемы археологии степной Евразии. Отв. ред. А.И. Мартынов. Кемерово. Ч. 1: 3-8.
Мартынов, А.И. 1989. О степной скотоводческой цивилизации I тыс.до н.э. Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Отв. ред. В.М. Массон. Алма-Ата: 284-291.
Массон, В.М. 1989. Первые цивилизации. JI.
Массон, В,М. 1998. Ритмы культурогенеза и концепция ранних комплексных обществ. Вестник Российского гуманитарного научного фонда, № 3: 41-47.
Матвеев, Ю.П. 1991. Воинские погребения эпохи средней бронзы. Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья^ тыс. до н.э.- V в.н.э. Отв. ред. Е В. Яровой. Киев: 117-119.
Медведев, А.П. 1992. Памятники скифского времени Среднего Дона (опыт пространственного анализа). Киммерийцы и скифы. Отв. ред. Б.Н. Мозолевский. Мелитополь: 59-60.
Медведев, А.П. 1996. К истолкованию феномена Воронежских курганов скифского времени. Исторические записки. Вып.1. Воронеж: изд-во Воронежского госуниверитета: 174-182.
Медведев, А.П. 1997. Об атрибуции "жреческих" погребений у ираноязычных номадов II - I тысячелетия до н.э. Исторические записки. Вып.2. Воронеж: 165-171.
Медведев, А.П. 1997а. В поисках древнейших социальных структур индоевропейцев.
Вестник Воронежского гос. ун-та, Серия 1: гуманитарные науки: 99-13.
Медведев, А.П. 1999. Ранний железный век лесостепного Подонья. (Археология и
этнокультурная история I тыс. до н.э.). М.
Медведев, А.П. 1999а. Авестийский город Иимы (к истокам мифологии древних сакральных центров). Порция. Вып.З. Воронеж: 124-148.
Моруженко, А.А. 1968. Жилища лесостепной Скифии VII - III вв. до н.э. Материалы научной конферетщi кафедр исторических наук Донецкого госуниверситета. Харьков-Донецк: 232-241.
Мчедлова, М.М. 1999. Понятие "цивилизация": история, методология. Философия и общество, № 1: 139-153.
Нелин, Д.В. 1999. К проблеме сложения варны воинов-колесничих(по материалам Южного Зауралья). Историко-археологические изыскания. Сборник молодых ученых. Отв. ред.
А.А. Выборнов. Самара. Вып. 3: 51-60.
Ольховский, B.C. 1995. Погребальная обрядность и социологические реконструкции. Российская археология, № 2: 85-98.
Отрощенко, В.В. 1996. Южноуральский очаг культурогенеза на оси пассионарных толчков. Доно-Донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской лесостепи. Отв. ред. А.Д. Пряхин. Воронеж: 29-31.
Павленко, К) В 1989. Раннеклассовые обгцества (генезис и пути развития). Киев.
Попов В. А. 1993 (ред.). Ранние формы социальной стратнфикагщи! Отв.ред. В.А.Попов. М. Попов В.А. 1997 (ред.). Потестарностъ: генезис и эволюция. СПб.
Пряхин, А.Д. 1990 (ред). Археологическое изучение микрорайонов: итоги и перспективы. Воронеж.
Пряхин, А.Д. 1993. Мосоловское поселение металлургов-литетциков эпохи поздней бронзы. Кн. 1.Воронеж.
Пряхин, А.Д. 1995. Размышления в связи с феноменом покровских древностей. Археологические памятники Среднего Поочъя. Отв. ред. В.П. Челяпов. Рязань. Вып.5: 29-30.
Пряхин, А.Д. 1996. Мосоловское поселение металлургов-литетциков эпохи поздней бронзы. Кн.2. Воронеж.
Пряхин, А. Д. 1999. Новый этап в исследовании проблематики эпохи бронзы Евразии степи и лесостепи. Комплексные обгцества Центрального Евразии III-I тыс. до н.э. Отв. ред. Д.Г.Зданович. Челябинск-Аркаим: 59-63.
Пузикова, А.И. 1991 .Маргщкое городигце в Посеймъе. М.
Пустовалов, С.Ж. 1995. О возможности реконструкции сословно-кастовой системы по археологическим данным. Древности Степного Причерноморья и Крыма. Отв. ред. Г.Н. Тощев. Запорожье. Вып. V: 21-32.
Пустовалов, С.Ж. 1998. О росписях на дне катакомб ингульской культуры и о проблемах этносоциальной реконструкции катакомбного общества Северного Причерноморья. Доно-Донецкий регион в эпоху средней и поздней бронзы. Отв. ред. А.Д. Пряхин. Воронеж: 22-51.
Пшеничнюк, А.Х. 1983 (ред.). Поселения и жилтца древних племен Южного Приуралъя. Уфа.
Раевский, Д.С. 1977. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М.
Сергеева, О.В. 2000. Опыт социологической реконструкции жилищ эпохи поздней бронзы Нижнего Поволжья. Взаимодействие и развитие древних культур южного пограничъя Европы и Азии. Отв. ред. Е.В. Максимов. Саратов: 118-122.
Синюк, А.Т. 1996. Бронзовый век бассейна Дона. Воронеж.
Смирнов, К.К., Кузьмина, Е.Е. 1977. Проблема происхождения индоиращев в свете новейших археологических открытий. М.
Совещание 1993: Совещание по проблеме "скифо-сибирского мира". Краткие сообщения Института археологии АН СССР, № 207. М.
Утченко, С.Л., Дьяконов, И.М. 1970. Социальная стратификаг^ия древнего обгцества XIII Международный конгресс исторических наук. Доклады конгресса. Т. 1.4. 3. М: 129-149. Хазанов, А.М. 1974. Скифское общество в трудах Ж.Дюмезиля. Вестник древней истории, №3:183-192.
Хазанов, А.И. 1975. Социальная история скифов. М.
Цимиданов, В.В. 1996. Воинские погребения эпохи поздней бронзы Нижнего Поволжья. Древности Волго-Донских степей в системе восточноевропейского бронзового века. Отв. ред. А.В. Кияшко. Волгоград: 78-82.
Шарафутдинова, И.Н. 1982. Степное Поднепровье в эпоху поздней бронзы. Киев Шрамко, Б.А. 1987. Вельское городигце скифской эпохи. Киев.
Шрамко, Б.А. 1994. Фридрих Энгельс и проблема возникновения городов Скифии. Фридрих Энгельс и проблемы истории древних обгцеств. Отв. ред. В.Ф. Генинг. Киев: 218-230. Яйленко, В.П. 1990. Архаическая Греция и Ближний Восток. М.
McAdams, R., Nissen, H.J. 1972. The XJruk Countryside. The Natural Setting of Urban Societies. Chicago - London.
Carneiro, R.L. 1967. On the Relationship between Size of Population and Complexity of Social Organizanion. Southwestern Journal of Antropology 23: 234-243.
Childe, V.G. 1950. The Urban Revolution. Town Planning Review 21 (1): 1-16.
Clark, DC. 1977. Spatial information in archeology. Spatial archeology. E. by D.C. Clark. London:
3-17.
Dumezil, G. 1958. LIdeologie tripartie des indo-europeens. Bruxelles.
Harmatta, J. 1990. Herodotus, Historian of the Cimmerians and Scythians. Herodote et les penples Non-Grecs. Par O.Reverdin et B.Grange. Geneve-Vandoevres: 115-130.
Hausler, A. 1985. Frtihe Schriftzeichen im nordpontischen Raum. Zeitschrift fur Archciologie, No 19/1: 1-9.
Fried, M.H. 1960. On the Evolution of Social Stratification and the State. Culture in History. Ed. by
S. Diamond. New York: 715-721.
Kluckhohn, C. 1960. The moral order in the expanding society. City Invincible: A Symposium on Urbanization and Cultural Development in the Ancient Near East Chicago.
Medvedev, A.P. 2000. The Development of Hierarchical Structures in the Bronze and Early Iron Age. Hierarchy and Power in the History of Civilisations. International Conference. Ed. by D.M. Bondarenko and I.V. Sledznevsky. Moscow: 82-83.
Littre, E. 1889. Dictionnaire de la langue francais. Paris.
Renfrew, C. 1972. The Emergence of Civilization. The Cyclades and Aegean in the Third Millenium B. C. London.
