Показать все теги
Глава 6. Разлад в войске (декабрь 1202 – май 1203 года)
Две недели спустя явился маркиз Бонифаций Монферратский, который пока еще не присоединился к армии, вместе с Матье де Монморанси, Пьером де Брасье и многими другими доблестными рыцарями. А спустя еще пятнадцать дней, в свою очередь, возвратились послы из Германии, которые прибыли от короля Филиппа и от юного наследника Константинопольского. Сеньоры собрались во дворце, где тогда расположился дож Венеции, и здесь послы передали доставленное ими послание.
«Сеньоры, – сказали они, – нас послал к вам король Филипп и сын императора Константинопольского, который приходится братом его жене. Сеньоры, – просил передать король, – я посылаю к вам брата моей жены и отдаю его на милость десницы Божей – да убережет Он его от смерти! – и в ваши руки. Так как вы отправляетесь сражаться за Божье дело, за право и за справедливость, то должны, коли можете, возвратить наследственное достояние тем, у кого оно было неправедно отобрано. Принц Алексей заключит с вами соглашение на наилучших условиях, которые когда-либо предлагались кому-либо, и окажет вам самую щедрую помощь, чтобы помочь вам отвоевать заморские земли.
Первым делом, коли Богу будет угодно позволить, чтобы вы возвратили принцу его наследие, он отдаст всю свою империю в подчинение Риму, от которого она некогда отложилась. Далее, поскольку он знает, что вы поизрасходовались, и сейчас у вас ничего нет, он даст вам 200 тысяч марок серебром и провизию для всей вашей армии, начальникам и рядовым воинам. Более того, он сам отправится с вами в Египет с десятью тысячами воинов за свой счет или, если вы пожелаете, пошлет с вами такое же количество своих людей. И более того, все дни своей жизни он будет содержать в заморских землях на свой счет пятьсот рыцарей.
Сеньоры, – добавили послы, – мы имеем все полномочия, чтобы заключить такое соглашение, если вы со своей стороны готовы принять его условия. И знайте, что столь щедрое соглашение никогда не предлагалось кому-либо и что тот, кто откажется заключить его, тот, значит, вовсе не имеет большой охоты к завоеваниям».
Предводители крестоносцев сказали, что обсудят суть дела. На другой день было назначено всеобщее собрание; и, когда все собрались, им были изложены условия соглашения.
Возникло большое расхождение во мнениях. Говорил и аббат-цистерцианнец из Во, поддерживая тех, кто хотел роспуска войска. Они заявили, что ни в коем случае не дадут своего согласия, потому что это значило бы выступить против христиан. Они не для того оставили свои дома и, со своей стороны, хотят идти в Сирию.
Другая же сторона отвечала им: «Почтенные сеньоры, в Сирии вы ничего не сможете сделать, и вы скоро убедитесь в этом сами, если оцените судьбу тех, кто оставил нас и отплыл в другие гавани. И мы должны настоять, что только на пути через Египет и Грецию мы можем надеяться отвоевать заморские земли, если вообще это когда-нибудь случится, а коли мы откажемся от этого соглашения, то навсегда будем покрыты позором».
Вот так пошел разлад в войске. И не стоит удивляться, что в раздорах были миряне, если даже монахи из ордена цистерцианцев, сопровождавшие армию, тоже не соглашались друг с другом. Аббат из Лоса, муж весьма святой и праведный, а также и другие аббаты, которые держали его сторону, проповедовали и взывали к войскам под угрозой отлучения от церкви – во имя Бога удержать войско в целости и заключить это соглашение, ибо, как они предупреждали, «нам предлагают наилучшую возможность отвоевать заморские земли». А аббат из Во и те, кто держал его сторону, многократно обращались к армии, утверждая, что план другой стороны – сущее зло и что надо бы отправиться в Сирию и содеять там то, что сумеют.
И тогда маркиз Монферратский и Балдуин, граф Фландрии и Эно, и граф Луи де Блуа, и граф Гуго де Сен-Поль, вместе со своими сторонниками вмешались в диспут и сказали, что заключат это соглашение, ибо будут опозорены, коли отвергнут его. Они отправились во дворец дожа, куда были вызваны послы, и заключили договор на условиях, о которых уже упоминалось, скрепив его подписями и печатями.
Должен поведать вам, что только двенадцать человек принесли клятву со стороны французов, а больше никого не удалось убедить. Первым поклялся маркиз Монферратский, а после него – граф Балдуин (Бодуэн) Фландрский, граф Луи Блуаский и Шартрский, и граф Гуго де Сен-Поль, и восемь других, которые держали их сторону. Так заключено было соглашение, и подписаны грамоты, и назначен срок, когда прибудет молодой наследник; и сроком этим был определен пятнадцатый день после Пасхи.
Всю эту зиму французское войско провело в Задаре, будучи настороже в ожидании действий короля Венгрии. Могу заверить вас, что в сердцах у людей не было покоя, ибо одна из сторон постоянно вела дело к распаду войска, а другая старалась сохранить его в целости.
Многие из рядового состава дезертировали и скрылись на купеческих кораблях. На одном бежали почти пятьсот человек, но все расстались с жизнью, утонув. Другая группа бежала сушей и собиралась безопасно пройти через Склавонию (Хорватию); но жители ее напали на них и многих поубивали; а те, что уцелели, прибежали обратно в крестоносное войско. И таким образом, с каждым днем наши силы уменьшались. В это самое время Гарнье де Борланд, который прибыл к нам из Германии и занимал высокий пост в войсках, договорился с каким-то купеческим судном и оставил армию, за что его сильно хулили.
Несколько погодя один из знатных французских сеньоров Рено де Монмирай, при поддержке графа Луи, упросил, чтобы его отправили в посольство в Сирию на одном из кораблей нашего флота. И он сам, и его рыцари на святом Евангелии поклялись, что все, кто с ним отправятся, не позже чем через пятнадцать дней после того, как прибудут в Сирию и выполнят свое поручение, вернутся к войску. С этим условием он и уехал, а вместе с ним его племянник Эрве де Шатель, Гийом, наместник епископа Шартрского, Жоффруа де Бомон, Жан де Фрувиль, его брат Пьер и многие другие. Но все они не сдержали своих клятв, ибо в войско так и не вернулись.
В это время в войска пришла весть, которая очень обрадовала всех. Флот из Фландрии, о котором я уже говорил, прибыл в Марсель. Жан де Нелль, шателен Брюгге, который командовал этими силами, вместе с Тьерри, сыном графа Филиппа Фландрского, и Николя де Майи сообщили графу Балдуину Фландрскому, своему сеньору, что зазимуют в порту Марселя. Они попросили сообщить им свои указания и заверили его, что исполнят все, что он им повелит. И по совету дожа Венеции и других сеньоров он приказал им в конце марта отправиться в путь и прибыть для встречи с ним в гавань Медони (совр. Метони на юго-западе Пелопоннеса в Греции. – Ред.) в Восточной Римской империи. Увы! Они повели себя очень плохо, не сдержали своего слова, а отправились в Сирию, где, как они должны были знать, им не свершить никаких подвигов. И могу заверить вас, сеньоры, что, если бы Бог не возлюбил наше войско, оно не могло бы уцелеть, когда столько людей стремились причинить ему зло.
На протяжении зимы предводители крестоносцев переговорили между собой и решили послать депутацию в Рим к папе, который был серьезно огорчен взятием Задара (город, подчинявшийся католическому королю Венгрии! И хорваты католики. – Ред.). Они выбрали послами двух рыцарей и двух клириков, которые, как они полагали, вполне подходят для этого посольства. Из двух клириков один был Невелон, епископ Суасонский, а другой – мэтр Жан де Нуайон, канцлер графа Балдуина Фландрского; из рыцарей один был Жан Фриэзский, а другой – Робер де Бове. По установившемуся порядку они поклялись на святом Евангелии, что честно и преданно выполнят поручение и вернутся к войскам.
Трое скрупулезно сдержали свою клятву, а вот четвертый, Робер де Бове, доказал, что верить ему нельзя. Он исполнил обязанности посла хуже некуда и, нарушив клятву, вслед за другими уехал в Сирию. А трое остальных исполнили поручение очень хорошо, все сделав, как им поручили сеньоры. «Ваше святейшество, – сказали они папе, – сеньоры просят вас простить их за взятие Задара, ибо они не могли поступить лучше и из-за отсутствия тех, кто уехал в другие гавани, и потому, что иначе не могли сохранить войско в целости. Посему они взывают к вам как к своему милостивому отцу, чтобы вы высказали им свое повеление, которое они готовы исполнить».
Папа сказал послам, что хорошо знает, как именно из-за прегрешений других им пришлось действовать таким образом, и что он испытывает к ним глубокое сочувствие; он послал свой привет графам и другим крестоносцам, дал свое благословение и сказал, что отпускает им прегрешения как чадам своим. Он и попросил и повелел им удерживать войско в целости, ибо хорошо знает, что иначе ему невозможно сослужить службу Богу. К тому же и он предоставил Невелону, епископу Суасонскому, и мэтру Жану де Нуайону право исповедовать и отпускать грехи пилигримам, пока в войско не прибудет его кардинал.
Между тем прошло много времени, и уже наступил Великий пост; крестоносцы стали снаряжать свой флот, чтобы отплыть на Пасху. После того как корабли были нагружены, наши войска встали лагерем поближе в гавани, а венецианцы разрушили город Задар, сровняв с землей его башни и стены (Задар был торговым конкурентом Венеции, как и Восточная Римская (Византийская) империя. – Ред.). И тогда случилось происшествие, которое весьма огорчило войско, ибо один из главных командиров армии, Симон де Монфор, заключил соглашение с нашим врагом, королем Венгрии, перешел на его сторону и покинул нас. Вместе с ним ушли его брат, Гюи де Монфор, Симон де Нофль, Роберт Мовуазен, Дрё де Крессонсак, цистерцианский аббат из Во и многие другие. А вскоре не замедлил уехать и другой знатный человек из армии, которого звали Ангерран де Бове, и Гуго, его брат, и столько людей из их земель, сколько они смогли увести с собой. Они причинили очень большой урон войску и облекли великим позором тех, кто так поступил.
Корабли и транспорты начали выходить в море. Было решено, что они причалят в гавани Корфу – острова, принадлежащего Константинополю, – и что первые обождут остальных, пока не соберутся все вместе. Так они и сделали.
Прежде чем дож и маркиз де Монферрат с галерами отплыли из гавани Задара, сюда прибыл Алексей, сын императора (свергнутого. – Ред.) Исаака; а послал его сюда германский король Филипп. Он был принят с радостью и великими почестями, и дож предоставил ему столько галер и кораблей, сколько ему было нужно. Они отплыли из гавани Задара, подгоняемые попутным ветром, пока не пришли в порт Диррахий (Драч) (итальянцы называли его Дураццо, ныне Дуррес в Албании. – Ред.). Когда жители узрели своего молодого властителя, то охотно сдали ему город и поклялись в верности.
Оставив Драч, принц Алексей и его спутники прибыли на Корфу и застали там войско, которое разместилось перед городом, раскинув палатки и шатры, а кони были выведены из трюмов, чтобы они подышали свежим воздухом и попаслись. Как только пилигримы узнали, что в гавань прибыл сын императора Константинопольского, множество добрых рыцарей и верных оруженосцев, ведя в поводу надежных боевых коней, поспешили встретить его. Армия приняла его с великой радостью и большими почестями. Принц приказал поставить свой шатер посреди войска, рядом с маркизом Монферратским, покровительству которого его вверил германский король Филипп, чьей женой была сестра Алексея.
Армия оставалась три недели на этом острове, который был весьма богат и плодороден. Во время этого пребывания случилась огорчительная и тяжкая беда: большая часть тех, кто хотел, чтобы войско распалось, и которые уже до того злоумышляли против него, посоветовались между собой и сказали, что дело это кажется им чересчур долгим и весьма опасным. И что они останутся на острове – пусть остальная часть армии отбывает без них. А когда войско отчалит, они через жителей Корфу отправят послание графу Готье де Бриену, который в то время занял Бриндизи, чтобы он прислал суда, на которых они присоединятся к нему.
Я не могу назвать вам всех, кто споспешествовал этому делу. Но назову часть главных предводителей. Это были Эд де Шамплитт, Жак д’Авень, Пьер Амьенский, Гюи, шателен де Куси, Ожье де Сен-Шерон, Гюи де Шапп и его племянник Кларембо, Гийом д’Онуа, Пьер Куазо, Гюи де Песме и его брат Эмон, Гюи де Конфлан, Ришар де Дампьер и Эд, его брат. Кроме них были и многие другие, которые втайне обещали им принять их сторону, но из чувства стыда не решались объявить об этом открыто. На самом деле более половины армии было согласно с раскольниками.
И когда об этом узнали маркиз Монферратский, равно как и Балдуин Фландрский, и граф Луи, и граф де Сен-Поль, и бароны, которые держали их сторону, они пришли в сильное смятение и сказали: «Сеньоры, дела наши плохи. Если эти люди уедут от нас вслед за теми, которые многажды оставляли нас, то войско обречено, и мы ничего не сможем завоевать. Так почему же не пойти к ним и не умолить их, Бога ради, чтобы они прониклись жалостью к самим себе и к нам, не обесчестили себя и не лишили нас возможности помочь заморским землям».
Такое решение и было ими принято, и все они разом двинулись в долину, где собрались отступники. Они привели с собой сына императора Константинопольского, всех епископов и аббатов, оставшихся в войске. И когда они туда явились, то спешились, а другие, видя их приближение, тоже спешились и двинулись им навстречу. И вожди крестоносцев припали к их стопам, обливаясь слезами, и сказали, что они не уйдут, покуда те не дадут обещания не покидать их.
И когда возможные дезертиры увидели такое, они были глубоко тронуты и тоже облились слезами, когда их сеньоры, их родичи и друзья преклонили перед ними колени; они сказали, что посоветуются, отошли в сторону и стали говорить меж собой. И итог их совета был таков: они останутся до Михайлова дня при условии, что им поклянутся, как положено, на святом Евангелии, что начиная с этого дня в любое время, как только они того потребуют, в течение двух недель им честно и без всяких хитростей предоставят флот, на котором они отправятся в Сирию.
Этот договор был скреплен клятвою. И тогда воцарилось ликование во всем войске. Все поднялись на корабли, а лошади заняли места на транспортах.
