Показать все теги
11
1 И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нем. 2 А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца. 3 И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище. 4 Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли. 5 И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту. 6 Они имеют власть затворить небо, чтобы не шел дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами, превращать их в кровь, и поражать землю всякою язвою, когда только захотят. 7 И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их, 8 и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят. 9 И многие из народов и колен, и языков и племен будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы. 10 И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле. 11 Но после трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них. 12 И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их. 13 И в тот же час произошло великое землетрясение, и десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имен человеческих; и прочие объяты были страхом и воздали славу Богу небесному.
14 Второе горе прошло; вот, идет скоро третье горе.
15 И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков. 16 И двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу, 17 говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядешь, что ты приял силу Твою великую и воцарился. 18 И рассвирепели язычники; и пришел гнев Твой и время судить мертвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю.
19 И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град.
Комментарий
Одиннадцатая глава — одна из наиболее трудных для толкования. Трудность эта связана с двойственным смыслом ветхозаветной символики, которая здесь употребляется. Когда ясновидцу дается повеление измерить тростью храм Божий, как на Востоке размеченными палками измеряли здание, это связано с символом, употребленным в сороковой главе у пророка Иезекииля, во второй главе у Захарии. Измерение означало близкий конец: Бог измеряет для того, чтобы сломать. Так был измерен иерусалимский храм перед его падением. «Измерь, чтобы запомнить, каков он был». Но в то же время этот символ говорит: измерь, сохрани измерение, чтобы потом восстановить. Повеление имеет два смысла: гибель Храма и, в то же время, его возрождение.
К какому событию относится это пророчество? Тут толкователи расходятся. Одни считают, что речь идет об эпохе войны Иудеи с Римом, когда храм находился уже на грани падения, и что апостол здесь говорит о том, что время его гибели пришло, он измерен и будет скоро разрушен, и после него уже будет Новый Иерусалим, небесный Град и небесный Храм. Другие же (и этих толкователей большинство) считают, что ко времени написания храм уже был разрушен и это ретроспективный взгляд апостола в прошлое, но с большим акцентом на грядущее возрождение храма, уже вселенского и духовного. Вот и в конце главы говорится: «и отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его», то есть совершается новое, космическое, небесное, вселенское богослужение.
Одиннадцатая глава является как бы заключением той части Апокалипсиса, которая прежде всего повествует о самой первоначальной церкви и ее судьбах в Иудее; поэтому здесь говорится о храме.
Откр. 11, 2. Сроки, которые здесь даны: сорок два месяца, тысяча двести шестьдесят дней и три дня с половиной, когда люди смотрят на трупы свидетелей Божиих, — это вариации на одну и ту же тему. Около 165 года до н.э., когда вспыхнуло гонение Антиоха Епифана, провидец, писавший под именем Даниила, предсказывал, что гонение прекратится через три с половиной года. Действительно к тому времени восстание Иуды Маккавея очистило и освободило Храм. С тех пор этот срок — три с половиной (три с половиной года или три срока и половина срока и т. д.) становится символом времени и временных испытаний, временных гонений, которые осуществляются врагом Божиим над избранниками, над учениками, в данном случае над Церковью. Язычники, которые будут попирать святой город — это уже, по–видимому, не римские войска, которые окружили иерусалимский храм, а язычники–гонители, которые обрушились на Церковь.
Апокалипсис явился как бы своего рода ответом на первые преследования христиан со стороны империи, на первые трудности, с которыми встретилась Церковь. В данном случае язычники входят в святой город, но не одолевают его, а святой город — это сама Церковь. Они попирают двор, они находятся вокруг, но слово Церкви продолжает возвещаться, несмотря на жестокие гонения. Проповедь Церкви дается в завуалированном виде, через двух свидетелей. В Ветхом Завете два свидетеля — две маслины, два светильника у пророка Захарии — обозначают царскую власть и власть священническую, то есть полноту мессианской власти. Для пророка Захарии это были царь и первоиерарх. Большая часть толкователей полагает, что эти два свидетеля были не царем и пророком, а Моисеем и Илией, хотя есть другой вариант: Енох и Илия, потому что с именем Еноха связывали книги апокалиптического содержания, и считалось, что Енох пророчествовал о грядущих судьбах мира. Но если мы будем исходить из Евангелия, где Христу на горе Фаворской были явлены Моисей и Илия, и если мы рассмотрим характеристики, которые даны здесь этим двум свидетелям — они повелевают стихиями, огонь исходит из уст их, они имеют власть затворять небо, — то вспомним скорее о властной чудодейственной проповеди Илии и Моисея.
Почему же проповедь Церкви изображена в виде ветхозаветных персонажей, почему они являются свидетелями? Дело в том, что первоначальная христианская проповедь была свидетельством на языке Библии с аргументами из Библии и как бы представляла раскрытие и проповедь уже существовавшего библейского учения. Древняя Библия вышла в мир, износимая апостолами. Первые священные книги первых христиан, первые священные книги самой апостольской общины даже во времена Христа Спасителя были книги Библии. Что читал Иисус в Назарете Галилейском? Он раскрыл книгу пророка Исайи. Что было книгой молитв для первых учеников? Что пели ученики на Тайной вечери? Это были псалмы. Таким образом, были и остаются неотделимыми Ветхий и Новый заветы.
Новозаветный свидетель проповедует языком Ветхого Завета, и на него обрушивается империя, зверь, поднимающийся из бездны. Здесь надо было бы поставить в русском переводе «Зверь» с большой буквы, потому что по–гречески употреблен определенный артикль, то есть какой–то определенной зверь: не вообще, а Некто — Зверь. Как мы видим из Апокалипсиса дальше, под зверем разумеется антихрист и его воплощение в абсолютной императорской власти. Этот символ взят из историософии пророка Даниила, который противопоставлял Царство Христово всем человеческим царствам, изображая человеческие царства в виде хищных животных, в виде монстров с клыками, когтями, крыльями; звериное царство — царство драконов, царство чудовищ, а христианское царство — это царство Сына Человеческого.
Противопоставлены человечность Божьего царства и звериность царств имперских, которые выходят из бездны. Бездна — это старый, очень старый библейский символ сатанинских сил, противоборствующих Богу изначала. Дается картина радости тех, которые видят поверженную Церковь: люди из народов и колен, и языков, и племен смотрят на трупы три дня с половиной (то есть время гонений) и не позволяют положить их в гробницы, и живущие на земле радуются и веселятся и посылают дары друг другу. Дары посылать — это римский обычай, а то, что не дают похоронить, вероятно, это намек на репрессии 64 года, когда тела мучеников, погибших в Колизее, в садах Нерона, были сброшены в общие ямы, а не преданы достойному погребению. Римляне ненавидели христиан, как пишет Тацит, «потому что считали христиан ненавистниками всего рода человеческого». Христиан считали возмутителями спокойствия, считали, что они предсказывают, пророчат нечто ужасное «Городу и миру»/«Городу и миру» (лат. Urbi et orbi) — традиционное начало документов римского сената; римляне считали, что в мире есть только один город — (Urbs) Рим./. И они действительно мучили общество, впервые появившись в столице.
Комментаторы расходятся в вопросе о том, что означает восьмой стих. Поскольку в «городе» люди народов, колен и языков, его скорее можно считать Римом, и тогда слова «Господь наш распят» понимать как распятую Церковь. Другое толкование говорит о том, что так как гонение началось в Иерусалиме, где был убит первомученик Стефан и апостол Иаков, и потом Иаков, брат Господень, то в данном случае разумеется Иерусалим. «После трех дней с половиной…», то есть после срока гонений. Церковь воскресает. Как же она воскресает? Тут апостол опять берет старый, ветхозаветный образ (Откр. II, II). Вспомним слова Иезекииля в знаменитом месте о сухих костях — «и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое полчище». Действительно, в то время, когда писался Апокалипсис, преследования в Риме, сначала Нерона, а потом Домициана, преследования на Востоке и на Западе сильно потрясли Церковь. Но ясновидец утверждает, что она восстает и восходит на небо, и это есть завершение служения Церкви на земле, это напоминает нам о том, что служение Церкви есть продолжение жизни Христовой на земле.
Образ свидетелей как бы напоминает нам образ Крестителя Господня, идущего перед Христом, и Самого Христа Спасителя. Свидетельствуют: они убиты, они восходят к Богу, и этой победой униженной Церкви завершается история. Церковь, согласно пророчествам Даниила, где говорится об уничижении праведников,
прошла через горнило испытаний и восходит к Богу Небесному, и громкие голоса на небе говорят о завершении истории. Царство мира, в данном случае царство мира сего, стало «Царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков». — Очень важные слова, потому что они показывают, что между грядущим мирозданием, грядущим человечеством и грядущим бытием и нынешним состоянием есть прямая, скажем, генетическая связь. Не то чтобы царство мира совсем умерло и родилось Царство Господа нашего, а царство мира стало Царством Господа нашего: произошла трансформация мира, его превращение, преображение.
Финал завершается благодарственной песней двадцати четырех старцев и ангелов; совершается космическая литургия: открылся Храм Божий, уже не на земле, а в небе, и это потрясает всю вселенную, и «произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град». Совершившееся в человечестве эхом отзывается на всей природе. На этом кончается часть Апокалипсиса, посвященная начальным судьбам Церкви в Иерусалиме.
12
1 И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. 2 Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. 3 И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. 4 Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. 5 И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. 6 А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней.
7 И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, 8 но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. 9 И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. 10 И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. 11 Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. 12 Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.
13 Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола. 14 И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени. 15 И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою. 16 Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей. 17 И рассвирепел дракон на жену, и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.
Комментарий
С двенадцатой главы начинается изображение дальнейшего странствия Церкви, картины ее столкновения с империей, с государством, с демоническими силами. Это уже метаистория, или философия истории Вселенской Церкви. Если одиннадцать первых глав больше говорили преимущественно о самых первоначальных общинах, то дальше идет речь и о первоначальных общинах, и о всей судьбе Церкви до свершения мира.
В кумранских рукописях в некоторых молитвах ессеев есть образ жены, которая рождает дитя грядущего, причем подразумевается мессианская община или, наконец, Сам Мессия. Родовые муки — это древний образ, привычный для всех тех, кто ждал спасения. Ветхозаветная Церковь предстает перед нами как жена, облеченная в солнце и имеющая диадему из двенадцати звезд, двенадцати колен Израилевых: ее солнечное облачение означает, что ветхозаветная Церковь как носительница Божиих замыслов имела космическое значение. В муках совершаются роды, рождение Мессии, рождение Христа или новозаветной общины. И в муках этих сама жена, ветхозаветная община, становится новозаветной. Происходит трагический, катастрофический переход через гонения, Голгофу, преследования, смерть мученика Стефана — через все это рождается новая Церковь. Против Церкви восстает огненно–красный дракон, имеющий семь голов и десять рогов. Это древний змей, тот самый змей, который соблазнил Адама, змей, называемый диаволом и сатаною. Он и представлен в виде огненно–красного дракона.
Как мы знаем из восточной мифологии, дракон всегда обозначал антибожественное, хаотическое богоборческое начало. Но в данном случае это начало не стихийное, оно не касается несовершенств природы: это мрачная сила демона великодержавной государственности, один из символов Рима. Недаром у него семь голов: они напоминают нам о семи холмах, на которых стоит Рим. Недаром у него десять рогов: рога как символ силы в книге пророка Даниила и в других апокалиптических книгах, часто обозначали царей, а как раз ко времени Нерона, ко времени написания Откровения Иоанна, сменились, начиная с Юлия Цезаря, десять цезарей. «Дракон стал перед женою». Это значит, что мессианская, то есть христианская. Церковь с самого начала своего существования оказывается перед лицом сатанинских сил, желающих ее пожрать и уничтожить. Все века истории Церкви об этом свидетельствуют. Тот младенец, который рождается, носит мессианский титул «Тот, Которому надлежит пасти все народы жезлом железным». Эти слова пророка — прямой намек на Христа. Дитя возносится к престолу Божию — это образ Вознесения. Когда рождается Младенец, когда приходит Мессия, силы зла ополчаются на Него, дракон раскрывает свою пасть, но Дитя «восхищено… к Богу и к престолу Его».
А Церковь уходит в пустыню, где имеет место, уготованное Богом. Конкретно, в исторически чистом виде, это означает, что первое пришествие римских войск в Галилею совпало с уходом оттуда христиан, которые ушли и из Иерусалима, как об этом сообщают древние историки. По откровению, данному некоторым из пророков первых христиан, они покинули Палестину и отправились через реку Иордан в нынешнюю Иорданию, город Пеллу, и там вплоть до IV века существовала община христиан, наследница самой первой общины в Иерусалиме. Но эта подробность имеет и более широкий смысл: много раз Церковь вынуждена была перед лицом гонений уходить куда–то в пустынные места. И тогда, когда возникло монашество, и тогда, когда были притеснения, от древности до наших дней она спасалась тем, что покидала места гонений.
Дальше идет картина уже чисто метафизическая, над которой многие размышляют. Но мы не будем гадать, а просто постараемся понять, что хотел сказать евангелист. Вы помните слова Христовы «я видел сатану, ниспавшего с неба, как молния». Очевидно, это падение сатаны было связано с действиями Христа, с Его земной жизнью, и сатана находился где–то в небе. Здесь тоже происходит война между ангельскими силами и сатаною–драконом, и дракон падает на землю.
Очевидно, Боговоплощение освобождает от демонических сил какую–то часть космоса, какое–то его измерение; где–то победа уже совершается, в некоем глубинном центре мира Воскресение Христово свершило победу, и поэтому демонические силы как бы оттеснены, но это не значит, что они не торжествуют. Они продолжают торжествовать в видимом, зримом мире. Диавол и сатана, который пал на землю, пал для того, чтобы продолжать здесь действовать. Можно себе представить это чисто зрительно: дракон, который падает на поверхность земли, сраженный ангельскими полчищами, и здесь начинает действовать, так как время, когда он будет вытеснен с земли, еще не наступило. Поэтому говорится «горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол».
Откуда–то он выброшен, но, лишенный силы в некоей мистической, метафизической области, он начинает бурно действовать в области эмпирической. Низверженный на землю, он «начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола». О том, что речь идет о периоде гонений сказано достаточно ясно: тысяча двести шестьдесят дней — это символ эпохи гонений, сравните три с половиной года или время, еще время и полвремени. (Откр. 12, 14). Образ расшифровывается легко потому, что орел всегда в Библии обозначает силу обновления, силу духа; недаром впоследствии в иконописи орла рисовали рядом с евангелистом Иоанном, недаром в псалме говорится «обновися яко орля юность твоя» (было такое поверие, прочно вошедшее в символику восточной и западной поэзии: орел, когда меняет перья, обновляется, поэтому он может жить очень долго, — вот откуда эти слова псалма). И история Церкви постоянно являет картину такого же обновления. Многие религии и верования проходят фазу первоначального миссионерского взрыва, а потом закостеневают и приходят в состояние деградации, окаменения. Этому закону, как и все на земле, подвержена и Церковь, но она каждый раз его побеждает, каждый раз обновляется и продолжает свое странствование, ибо гонения были даны ей до конца, то есть «до конца времен». Вот о чем могут рассказать нам два больших крыла.
Различны толкования воды, которая течет за женой, пытается ее смыть. Некоторые считают, что при бегстве христиан за Иордан были какие–то знамения, какие–то обстоятельства, которые помогли им уйти, хотя кругом начиналась война. Но даже если это действительно так, то общий смысл должен быть гораздо более глубоким. Очевидно, нужно принять во внимание, что вода в греческом языке обозначает все преходящее: поток времен уносит все. Это воззрение отражается в философской формуле «все течет». Вода времен уносит и мир вместе с человеческими жизнями, эпохами, культурами и цивилизациями. И персонифицированная, имеющая человеческое лицо Церковь могла попасть и всегда попадала в этот водный поток, так как зверь хочет, чтобы ее унесло рекой. Но хотя мы знаем, что Церкви постоянно угрожает, что ее унесет водой истории, тем не менее этого не происходит: где–то в какой–то момент возникает нечто таинственное, и воды как бы отходят от Церкви, и она остается неколебимой. Но дракон не оставляет своих враждебных действий, он начинает борьбу с теми, «кто от семени ее», с соблюдающими заповеди Божий, то есть с новыми поколениями христиан (это опять возврат к конкретной истории Церкви). Первоначальная община спаслась от бурь, скрылась за Иордан, скрылась в пустыне, но следующие поколения переживают самую великую драму: империя против Церкви. Этой драме посвящена следующая глава.
К вопросу о том, что означает сатана, который низвергает треть звезд, — нужно сказать, что звездами в более поздней христианской терминологии назывались ангелы, а в апокалиптической литературе звезды означают вообще праведников. В книге пророка Даниила сказано, что праведные воскреснут и будут сиять, как звезды на небе. Слово «треть» (обычное у ранних пророков выражение большого числа) есть символически принятое обозначение значительной части мироздания, которую сатана, получивший большую власть, увлекает за собой. Почему хвостом? — А потому что, если мы рассмотрим образ космических чудовищ в книге Иова, мы увидим, что у Левиафана, например, сила его в его чреслах, как у бронтозавра. Может быть, в этих образах сохранились какие–то подсознательные, далекие воспоминания о чудовищах глубокой древности, у них действительно мозг находился в крестце, как и пишет книга Иова. Головной мозг был очень маленький и слабый, а вся сила находилась в чреслах, и хвостом древний ящер мог сокрушить все, что угодно. Здесь и отражена эта слепая спинномозговая сила.
13
1 И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. 2 Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. 3 И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, 4 и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? 5 И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. 6 И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. 7 И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. 8 И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. 9 Кто имеет ухо, да слышит. 10 Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых. 11 И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. 12 Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; 13 и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. 14 И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. 15 И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. 16 И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, 17 и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. 18 Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.
Комментарий
Откр. 13, 1. Обычно эти слова употребляются пророками, когда они хотят изобразить какое–то огромное, всемирное событие. Человек, стоящий на берегу моря, стоит как бы на берегу бездны, откуда приходят все темные волны, откуда приходят сатанинские силы (море в иудейской и христианской апокалиптике было символом богоборческих начал).
Что означает зверь, выходящий из моря? Мы помним, что в книге пророка Даниила звери символизируют империи, которым противостоит Царство Сына Человеческого, Христа. Человеческие империи имеют звериный, хищный облик. Не нужно думать, что это изображение произвольно. Апостол говорит, что этот зверь имеет ноги медведя, сам подобен барсу, пасть у него, как у льва и т. д., то есть рисует монстра, но не для устрашения, а для того, чтобы показать, что в этом новом звере, выходящем из бездны, соединяются черты тех чудовищ, которые олицетворяли халдейскую, мидийскую и эллинистическую империи. Медведь изображал у пророка Даниила персидскую империю, барс — халдейскую и т. д. Это значит, что новый зверь, новая мировая империя включает в себя свойства всех предыдущих, а под ней разумеется Рим, Римская империя с семью головами и десятью рогами. Это прозрачные намеки, хотя совершенно точно мы их определить не можем. Рим стоял на семи холмах, и ряд императоров, прошедший до времени написания Апокалипсиса, тоже подходит под эти числа: десять или семь, в зависимости от начала отсчета. Так или иначе, перед нами Римская империя, и в дальнейших стихах Апокалипсиса это будет подтверждаться: великий город, который называют Вавилоном, и т. д.
Надо сказать, что Римская империя первого столетия, когда был написан Апокалипсис, была государством, где торжествовало поклонение человекобогу, поклонение гению императора. Это было страшное явление, потому что императора приветствовали не просто исступленная чернь или алчные солдаты, но и выдающиеся писатели, поэты — бывший республиканец Вергилий, тонкий, нежно чувствующий Гораций — все они провозглашали Августа богом. Мы знаем, какие чудовищные претензии на божественые прерогативы выдвигал потом император Гай Калигула.
Всем понятно то, что рассказывается о Нероне у Тацита. Кто не читал Тацита, но читал «Камо грядеши» Сенкевича, тот помнит всю эту картину: «божественный» император во главе гигантской империи, которая порабощает множество народов.
Автор Апокалипсиса не называет здесь имени Рима, потому что ему важно другое: Рим является прообразом антихристова царства, прообразом царства, которое действует в направлении, противоположном Царству Божию. Это то, что блаженный Августин называл «Градом земным», градом противобожеским, градом, где все высшие христианские ценности вывернуты наизнанку. И мы увидим, что лжепророк, который руководит душами этого царства, подобен АгнцуХристу (у него рога, как у Агнца). Это как бы карикатура–гротеск на Агнца, закланного в начале мира (см. первые главы Апокалипсиса), это тень Христа, пародия на Него.
Откр. 13, 3–4. «И давалась вся земля,следя за зверем; а поклонилась дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему?» У нас обычно совсем другие представления о земной славе. Нам кажется, что земная слава уже означает благоволение Божие, что если государство торжествует и империя побеждает — значит, земля «в Боге». Апокалипсис говорит об обратном. Торжество мировой империи, которая говорит о себе гордо и богохульно — это торжество сатанинских, антихристовых сил истории, но не правды Божией: на царских коронах на головах зверя — имена богохульные. В историческом плане это, конечно.титулы императора, «божественные» титулы, которые сами по себе были кощунством, начиная с первых титулов Августа (само слово «август», или «сибастрис» по–гречески, значит «священный», «дающий благословение»).
«И дана ему власть действовать сорок два месяца». Это срок, заимствованный опять–таки из апокалиптических чисел иудейской эсхатологии, апокрифов и из книги Даниила. Все варианты этого числа в общем сводятся к тому, чтобы показать, что есть некое время гонения: три с половиной года или тысяча двести шестьдесят с чем–то дней — это все одно и то же, это время антихристова гонения.
Есть вторая особенность этого царства: ему дано побеждать правду. Когда люди говорят: где же Божья правда? — Апокалипсис отвечает: «и даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно… и дано было ему вести войну со святыми и победить их» (13, 5–7). «И дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем». Торжество сил зла, как всякая историческая реальность, неизбежно, потому что в основе мира заложено некое злое состояние, и какой–то апокалиптический промежуток времени эти силы торжествуют. Однако подчеркивается, что поклонились ему те, имена которых не записаны в книге жизни у Агнца (вспомните у Генриха Белля людей, не принимающих причастие буйвола и принимающих причастие Агнца). Значит, есть люди, которые не склоняют колен перед империей. В данном случае имеется в виду империя не как историческое и политическое начало, а как антихристово начало, подавляющее, уничтожающее, уродующее человеческий дух, говорящее гордо и богохульно. Люди, принявшие, говоря словами Белля, причастие Агнца, остаются, а царство зверя гибнет среди развалин, потому что оно в самом себе несет зло; поэтому здесь говорится о необходимости «терпения веры святых», так как зло, рождая зло, в конце концов в этом же зле находит свою погибель.
Второй зверь не выходит из моря, а исходит из земли. Крайне узкое, историческое толкование этого места сводится к следующему: лжепророк, которого изображает здесь апостол, был каким–то конкретным историческим лицом и жил в стране, далекой от моря, поэтому и подчеркивается, что он не вышел из моря. А первый зверь, который вышел из моря, — это относится к римской империи, к Италии, окруженной морями. Может быть, что–то в этом есть истинное, но если вглядеться вглубь, в прототип древне римской, вернее даже ветхозаветной символики, то можно убедиться, что хаотические, стихийные темные силы постоянно символизировались в виде подобной пары; море олицетворял Левиафан, а сушу — Бегемот. Левиафан был мужским началом хаоса, а Бегемот — женским. Слово «бегемот», которое потом перенесли совершенно незаслуженно на гиппопотама, обозначало демона, чудовище. Окончание этого слова женского рода. Бегемот — это чудовищная самка Левиафана, вторая половина хаоса. Недаром Булгаков для одного из своих персонажей взял имя Бегемот, имея в виду совсем не гиппопотама, а демона, беса.
Эти образы восходят к глубочайшей древности, еще добиблейской, довавилонской, это архаические прототипы тех представлений о космосе, связанных с тогдашней космографией, которые были у шумеров или у их предков: в бездне был «он» и была «она». Эти существа назывались по–разному, и представление о них перешло впоследствии во все древние цивилизации. Демон моря, демон суши — оба они демоны, и Библия использует их имена для обозначения сатанинских сил, и Апокалипсис использует их свободно и постоянно.
Лжепророк, как полагают толкователи, имел свой реально–исторический прообраз. В то время в Малой Азии кто–то проповедовал какую–то антихристианскую религию. Это был период очень бурных религиозных и философских брожений, время появления гностицизма, время проповеди известного Симона Волхва. Письменное наследие этого времени довольно скудно и определить, кто дал точку отсчета, с кого начинается образ лжепророка, было бы произвольным гаданием, хотя некоторые гипотезы обладают долей вероятности. Важно, что это пародия на Христа, ибо антихрист является тоже как бы Агнцем, он творит чудеса, он как бы посланник, но — Зверя, сатаны, антихриста и антихристовой империи. И он заставляет людей поклоняться этому образу.
Интересно, что всякий лжепророк и всякий вождь, одушевленный темными стихиями, старается найти каких–то своих предшественников, найти образ, который как–то освящал бы его собственное появление исторически. И Гитлер искал образы в прошлом, в германской мифологии, хотел научить людей поклоняться некоторым демоническим существам, которым он приносил человеческие жертвы и считал, что совершаемые им убийства — это вовсе не политическая акция, а акция литургическая, это совершение некоторого священнодействия, жертвоприношение высшим богам. И когда император Август возвеличил свою персону, он начал с того, что обоготворил Юлия Цезаря, своего названного отца, и заставлял приносить жертвы его изображениям, возжигать ладан и т. д. Так же поступал и Антоний, так же поступали и многие другие, во все времена. Значит, речь идет об уловках антихриста, который, являясь на земле среди людей, выдает себя за проекцию чего–то высшего, потому что ушедший, умерший человек, человек прошлого, всегда получает некий ореол, и его культ создать легче, чем культ того, кто ныне жив.
По широко распространенному толкованию, рана, которую получила одна из голов, это рана, нанесенная одному из императоров. В те времена по всему Востоку ходило поверие, что Нерон не убит, а только ранен и скоро появится. И этот прокатившийся по многим странам страшный слух о вновь возвращающемся Нероне стал как бы символом для того, чтобы показать возможность рецидивов зла. Зло восстанавливается; многоголовая империя являет образ гидры из античной мифологии, которая, будучи сраженной, все равно продолжает жить. Многие считали, что Нерон возродился в лице императора Домициана, во времена которого, по широко распространенному мнению, писался Апокалипсис.
Имя лжепророка, который действует во имя зверя, — человеческое имя. Тут так и сказано: число его — «число человеческое», что обозначает какое–то человеческое имя. Вы знаете, что числа и буквы имели в древности некоторое соответствие, так же как в славянском языке каждая буква имела цифровое значение. Богословы предположили, что поскольку Апокалипсис написан человеком, который мыслит семитически, надо брать арамейское или древнееврейское слово. И первая же попытка дала результат: были написаны еврейскими буквами слова «кесарь» и «Нерон», и когда подсчитали числовое значение каждой буквы, сумма дала шестьсот шестьдесят шесть. Больше того, у Иринея Лионского, писавшего в конце II века, есть ссылка на Апокалипсис, где дается другое число — шестьсот шестнадцать (очевидно, в разных рукописях было расхождение), что соответствует другому написанию: «кесарь Неро». Неро — это латинская форма имени Нерон. Более удачного толкования до сих пор не найдено. Такое удивительное совпадение с образом императора, обожествлявшего себя, — убийцы, тирана, безумца, преступника — более всего подходит к образу антихристову.
Я не хочу здесь сказать, что для апостола антихрист был тождествен историческому Нерону. Исторический Нерон был для него здесь, так же как и во всех остальных реальных соответствиях, лишь отправной точкой. Приведу очень приблизительную аналогию. У многих поэтов, хотя бы у Пастернака, за каждым стихотворением кроются совершенно точные реалии: интерьеры комнат, обстоятельства каких–то даже мелких событий. Иногда критики, толкователи начинают громоздить какие–то фантастические предположения, а на самом деле — просто все действительно было так, как написано. Отправной точкой для поэтов и мыслителей, и для пророков также, становятся исторические земные реалии, окружающие их. Они из них черпают материал для того, чтобы создать грандиозные картины, подобные мифам, Мифам с большой буквы, картины того, что происходило, происходит и будет происходить в истории.
Образ красного дракона, многоголового зверя, увенчанного диадемой, которому дана власть вести войну со святыми и победить их, кем восхищается вся земля и восклицает: «Кто подобен зверю сему!», в наше время, по–моему, не вызывает никаких сомнений. Много раз человечество видело подобное. Конечно, мы не хотели бы, чтобы оно увидело это снова, но, боюсь, что оно еще увидет такое… Самое же главное, что подобного рода триумфаторы, победители, вызывающие восхищение у всего мира, даны у апостола как слуги, носители антихристова духа, как воплощающие тенденцию, враждебную потоку, идущему к Царствию Божию.
Начертание Агнца — это крест, знак причастия человека к Церкви, а поскольку перед нами лжепророк, пародия на Церковь, антицерковь, у него должно быть свое начертание, знак его принадлежности. Некоторые толкователи считают, что этот знак следует связать с портретами. Я думаю, что нет смысла искать портретных соответствий, хотя вообще историки это делают, и не без успеха: ищут и находят императорские печати, где есть изображение императора и кощунственные надписи, например, «бог» или что–нибудь в этом духе. Эти печати ставились на документах, без которых нельзя было ничего продавать, — это бытовая подробность древнего мира. Но нам важно другое: печать эта не на правую руку, она в душу кладется, вот что самое основное.
Далее, человек, который отдает свою душу антихристу, он отдает ее не просто так, а за мирские блага. Люди получают определенные привилегии — могут, скажем, продавать, покупать и т. д. Как известно, «причастие буйвола» давало какие–то преимущества во все времена, а детали здесь не имеют значения. Они служат прообразом — монеты, деньги… Иудеи с возмущением смотрели на монеты, на которых был портрет императора, это считалось кощунством, а ведь без этих монет они не могли ничего купить. Динарий кесаря — ходовая монета, отсюда и начинается этот образ: нельзя ни купить, ни продать без того, чтобы не взять в руки эту гадость.
14
1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. 2 И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. 3 Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. 4 Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу, 5 и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим.
6 И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу; 7 и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод. 8 И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы. 9 И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, 10 тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; 11 и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его. 12 Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.
13 И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.
14 И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. 15 И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. 16 И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. 17 И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом. 18 И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. 19 И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. 20 И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.
Комментарий
Откр. 14. Эта глава рисует нам как бы новую волну света, которая приходит после мрака. Весь Апокалипсис пронизан этими волнами, у него есть определенный ритм: нарастает злое и потом, как прибой, обрушивается и разбивается о камни и отступает. Каждый раз мы видим торжествующее зло, которому дана власть, которое ведет войну со святыми и побеждает их, — и потом все это рушится. Среди грозных звуков страшного зверя мы различаем иные звуки, более светлые, радостные. Мй видим гору Сион, причем едва ли речь идет об историческом Иерусалиме. Это духовный Сион, Церковь, и на нем сто сорок четыре тысячи праведников, это двенадцать колен израилевых, помноженных на двенадцать колен Церкви: новозаветная и ветхозаветая Церковь, символическое число полноты верных Христу. Вместо того сатанинского знака, который начертан на челе у людей, отдавших свое сердце земным силам, у них начертано на челе имя Отца.
«И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома». Это ветхозаветные образы, мы их можем найти во Второзаконии, у Исайи и у многих других пророков, а здесь это поет вся Церковь, она напоминает в этот момент хор, люди идут с гуслями, звучит мелодия, перед Престолом поют новые песни. «Новые песни» — это образ из Второисайи, относящийся ко второй части Книги пророка Исайи, это мессианская песнь спасения. Они спасены, хотя они погибли, распятые на крестах Нероном, брошенные зверям, уничтоженные огнем и пытками, убиваемые повсюду, и не только в те времена, но и в дальнейшие столетия. Избранные идут, как хор торжествующих, сто сорок четыре тысячи человек, они поют песнь Завета, близости Божьей, которая есть тайна между Богом и людьми. Никто не знает этой песни, никто не мог ей научиться, кроме «сих ста сорока четырех тысяч».
Они девственники, без жен, но это вовсе не значит, что все они монахи, потому что в таком случае можно было бы думать, что спасены одни мужчины. Это снова древний образ. По мнению большинства толкователей, когда речь идет «об осквернении с женами», имеется в виду язычество, Вавилон, который наполнил все страны своим блудом, то есть языческая империя. У древних пророков постоянно ставился знак равенства между блудодеянием и идолопоклонством, для них это синонимы. И в данном случае речь идет о людях мужского и женского пола, которые остались неоскверненными этим идолопоклонством. Это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Примечательно, что это не те, которые следуют за Агнцем, когда Он торжествует, идут за Ним в светлую минуту, —
Они с Ним, куда бы Он ни пошел, то есть в дни скорби и в дни мрака.
«Они искуплены из людей», значит, выкуплены, приобретены для Агнца, составляют Его достояние. Они непорочны перед престолом Божиим. Это первая весть о спасении среди мрака антихристова царства.Вторая весть о спасении — это вечное Евангелие. Я не думаю, чтобы речь шла о какой–то книге. Это благовестие, основанное на всех Евангелиях; не Евангелие; отнесенное к какой–либо одной эпохе, а благая весть, обращенная ко всем временам. В средние века было немало толкователей, которые считали, что старые Евангелия, которые мы имеем — пройдут, и будет дано людям вечное Евангелие. Был завет Отца, сейчас — Завет Сына, потом будет Завет Духа Святого, и тогда будет дано вечное Евангелие. Основателем этого учения, такого соблазнительного по своей стройности и изящности, был аббат Иоахим Флорский; затем эта концепция расширилась и сильно повлияла на нашу религиозно–философскую мысль, на идеи Флоренского, Булгакова, Мережковского и других. На самом деле речь идет не о какой–то книге, а о непреходящем Евангелии, которое распространяется по всей Вселенной.
Торжествует слово Божие, падает град человеческий. Из двух градов один торжествует в своей слабости, в своей гонимости, а другой рушится в своей неприступной гордыне. Вавилон — это первый символ Библии, как мы помним: башня, которая построена до неба. У пророка Исайи много раз упоминается Вавилон как собирательное понятие для всякой богоборческой, насильнической империи. «Пал Вавилон» — эти слова звучали еще в Ветхом Завете и повторяются здесь. Во времена апостола Иоанна под Вавилоном разумелся Рим, в другие времена, естественно, мы можем подставлять другие названия, но смысл остается тот же. Пал Вавилон, но не только Вавилон, но и те, которые отдали ему душу, включились в его жизнь, в его мрачные деяния.
Поклоняющийся зверю и образу его принимает его начертания и будет «пить вино ярости Божией». Вино ярости — тоже старый ветхозаветный образ. В древности, когда собирали и ссыпали виноград, его топтали в точилах, и оттуда «поднимался красный виноградный сок, вытекал, его собирали, и после брожения получалось вино, напоминающее кровь. Поэтому у пророка Исайи вино — символ кровавых дней, когда человеческая неправда и правда Божия входят в острейший, глубочайший конфликт, и оттуда, из точила, выжимается возмездие… Не следует считать, что Бог кого–то непосредственно наказывает: это примитивное, грубое, хотя в общем верное представление. Но человек, сея зло, навлекает его на себя, пожинает плоды. Из точила поднимается кровавый сок, поднимается до того уровня, где у коня узда, — так, как не бывает на самом деле. И идет возмездие.
Те, которые любят противопоставлять Ветхий Завет Новому, должны помнить, что в Новом Завете нет прекраснодушного отношения ко злу, нет слишком легкого отношения к человеческой несправедливости. Новый Завет, когда речь идет об ужасах человеческой низости, столь же суров, а иногда и более суров, нежели Ветхий, и слова о возмездии, наказании всем поклоняющимся зверю как раз говорят о суде Божием. Этот суд апостол видит в образах (например, серп срезает колосья). А что же происходит с людьми, которые несли свой светильник верно, не роняя его? В этом мире они все время терпят страдания и унижения, они вроде бы не могут быть полностью счастливы. На самом деле — могут, но их счастье совершенно другое; даже если они умирают, то умирают, неся свой светоч: «Отныне блаженны мертвые», то есть происходит какой–то поворот, и они приходят сразу, непосредственно ко Христу. «Блаженны мертвые, умирающие в Господе». Перед нами предстают сонмы мучеников. Дела их — это то, что посеяно добром на земле. На самом деле^на земле сеется зло, и из него произрастают ужасные плоды, но и добро незаметно сеется и незаметно, но упорно делает свою работу.
В этих надеждах, в этой уверенности — весь Апокалипсис, весь его дух связан с тем, что страшен мир, ужасен грех, велики несправедливость, жестокость и угнетение, велики античеловеческие, демонические силы, но рано или поздно побеждает Дух, побеждает Свет, побеждает Агнец, который заклан от создания мира.
15
1 И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия. 2 И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии, 3 и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! Праведны и истинны пути Твои, Царь святых! 4 Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.
5 И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе. 6 И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. 7 И одно из четырех животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков. 8 И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.
Комментарий
Откр. 15. Прежде чем читать пятнадцатую главу, необходимо сделать некоторое отступление. Дело в том, что исследователи Апокалипсиса еще не пришли к общему мнению относительно его композиции. Ясно только одно, что здесь одни и те же темы повторяются, как бы нарастая, волнами. Мы видим здесь несколько циклов, в каждом из которых разыгрывается одна и та же драма — наступление темных сил, их временное торжество и их крушение. И здесь этот сюжет, вся эта драма повторяется несколько раз. Почему это так, точный ответ не найден. Первый вариант — Апокалипсис писался несколькими авторами, которые потом все соединили в одну книгу. Второй вариант — апостол Иоанн писал Апокалипсис не однажды, а в течение всего, и может быть, длительного времени своего пребывания на острове Патмос, и потом все это соединил в книгу. Третий вариант — часть Апокалипсиса была написана еще чуть ли не до нашей эры, это был иудейский апокалипсис, соединенный впоследствии с Апокалипсисом апостола Иоанна.
Однако наиболее вероятное предположение заключается в следующем: сам строй библейского ритма, стиля, композиционных условностей требует известной повторяемости, в частности, в библейской поэзии вместо рифмы и ритма присутствует параллелизм членов. Это особый литературный прием, при котором одна и та же тема обыгрывается в разных словах. Благодаря этим вариациям мы и вычленяем из библейского текста поэтические отрывки. Эти вариации могут быть чисто параллельными, когда говорится о том, что отверзаются хляби небесные, и что там открываются источники бездны… то есть повторяется одна и та же мысль, но в разных выражениях, и могут быть антитетическими, когда противопоставляется «низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя, алчущия исполни благ и богатящиеся отпусти тщи». Это в высшей степени характерное для Востока словоупотребление (как и сам способ мышления), очевидно, и объясняет тавтологический характер изложения в Апокалипсисе. Он как бы рассказан несколько раз; апостол набрасывает картину один раз, потом он, не удовлетворяясь этим, начертывает ее вторично, потом та же мысль повторяется еще и еще раз, — и у читателя возникает представление, что перед ним как бы хрестоматия небольших апокалипсисов. Но филологи все–таки установили принадлежность текста одному автору.
В предшествующих главах мы видели противостояние двух царств: на земле торжествует царство зверя, царство лжехриста, лжеагнца, а на небе в это время избранные окружают престол Агнца как победителя. И вот еще раз, как я уже говорил, изображается финал: снова казни египетские приходят в падший мир, на этот раз — на империю, на царство зверя. Это семь последних язв, семь апокалиптических, эсхатологических, последних казней, которыми оканчивается ярость Божия.
Конечно, для многих слова «ярость Божия» звучат странно, даже почти кощунственно, но мы должны помнить, что это иносказательное выражение, обозначающее пересечение двух планов бытия — плана святости и чистоты и плана греха. От пересечения этих планов возникает как бы короткое замыкание, что мы и называем гневом Божиим, яростью Божией. Храм разрушен, Иерусалим пал, Церковь в гонении, и тем не менее она торжествует, но уже не в истории; она торжествует где–то над миром, в метаистории. «Стеклянное море, смешанное с огнем» — древний символ небосвода, это вселенная, сверкающая огнями. И над этой вселенной стоят победители, победившие не силой, а мужеством, стойкостью и верностью. Вы помните, что зверю была дана власть воевать со святыми и победить их; это земное уничижение церкви. На самом деле то, что церковь стояла, и кровь мучеников стала ее основанием, и было ее победой.
«Победившие зверя и образ его, и начертание его … стоят на этом стеклянном море», — то есть над вселенной, — «держа гусли Божий и поют песнь Моисея, раба Божия». Что это значит? Песнь Моисея — (см. Исход, 15) — это песнь избавления, когда люди Божий прошли через Чермное море, прошли через испытания, вырвались из рабства и отправились в землю обетованную. Это песнь искупления, избавления и небесной защиты. Так вот, новый народ божий также прошел через горнило гонений, прошел через это море и вышел, и вновь поет песнь избавления. Крещение — это прохождение через воду, Моисееве прохождение было его прообразом. Мученичество тоже называли крещением, крещением кровью. Сам Христос говорил, обращаясь к матери апостолов Иакова и Иоанна, о крещении кровью, о той самой чаше, которую Он должен был пить. И многие из первохристиан приняли крещение кровью; здесь, в этой главе, вся церковь показана как освободившаяся, прошедшая через это крещение, поэтому она поет песнь Моисея и песнь Агнца.
Еще раз вернемся к символу Агнца. Агнец был знаком ветхозаветной жертвы, а жертва означала любовь Божию к миру и одновременно готовность человека служить Богу, встречу Того и другого; наконец, жертва обозначала трапезу, на которой Бог невидно присутствует. Все эти аспекты и делают Христа Агнцем, как назвал Его Иоанн Креститель, а до этого символ Агнца мы находим в книге Второисайи. Итак, они поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца. И как бы в противоположность кощунственным воплям империи, царства антихриста, гласящим: «кто подобен зверю сему и то может сравниться с ним», — они поют: «кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? Ибо Ты один свят. Все народы придут и поклонятся перед Тобою…» «Все народы придут» — это слова, взятые из многих пророчеств и псалмов, предсказывающие вселенское значение Церкви Христовой.
И наконец — храм. Древняя святыня лежит в развалинах, тем не менее апостол знает и верит, что истинное богослужение не прекратилось. Для многих людей было трагедией то, что прекращено все, что было заповедано от века: непрестанно день и ночь совершавшиеся возношения в храме. Святая гора превращена в груду развалин, и нет службы. Что же случилось? Почему Бог отверг жертвоприношение? И апостол Иоанн отвечает, что оно продолжается, но уже в ином измерении. Он сам видит небесный храм — «храм скинии свидетельства на небе». «Скиния свидетельства» — это шатер, где находился ковчег в дохрамовый период, место пребывания Бога с народом. И вот скиния свидетельства — на небе, и там уже нет священников, а есть служители — ангелы, одетые в священнические одежды: белая льняная одежда, золотые пояса — это форма духовенства иерусалимского храма. У них чаши гнева и, совершив курение, совершив жертвоприношение перед престолом Божиим, они выливают на землю чаши правды, которые, соприкоснувшись с землей, превращаются в гнев. И это совершается по воле Божией. И как в древности, когда в скинию входило облако, и Моисей знал, что это знак присутствия Господа, так и здесь небесный храм наполняется дымом, и никто не может войти туда, потому что там пребывает слава Господня.
Есть идея, что семиричные повторения в Апокалипсисе одной и той же истины можно рассматривать как знамение, как предсказание того, что в истории должно быть семь похожих повторяющихся витков, первым из которых была израильская трагедия, а дальше должно быть еще шесть. Эта мысль вообще сущест–венна, интересна и, очевидно, близка к какой–то реальности, потому что в истории, по–видимому, действительно периодически возникают аналогичные ситуации, какие–то циклы, даже и несвязанные с композицией Апокалипсиса. Это не замкнутые циклы, как полагали некоторые ученые, которые считали, что закончился цикл — и совершенно оборвался, и нет связи со следующим. В частности, Шпенглер считал, что каждая цивилизация, умерев, уже ничего не передает другой.Это парадоксальная точка зрения; на самом деле ни одна цивилизация не умерла бесследно. И когда погибали античная цивилизация или древнееврейская цивилизация, или средневековая — они передавали свои духовные сокровища дальше, другим цивилизациям. Но действительно есть какая–то типология, цикличность, не жестко обусловленная, но полная аналогичных явлений.
Сравним социальное развитие в древнем мире и в XIX веке. Мы видим бурное развитие демократии, которая приводит потом к безумству черни, и в конце концов все это постепенно порождает личную диктатуру. То же, что в XIX, происходило и в XX веке. Причем очень много было общего. Скажем, на гребне революции выявлялись наполеоны, юлии цезари. Революция, которая шла под лозунгом свободы, потом порождала противоположное. Так что намечается некоторая типология. Единственное, что, я думаю, здесь сомнительно — это число семь. Оно символично, потому что означает некую полноту свершения. Это условный библейский знак, обозначающий законченность. Я не думаю, чтоб в истории Сам Господь Бог придерживался таких цифровых символов, думаю, что число впереди будет гораздо больше. Апокалиптические моменты наступали всегда, когда приходил кризис, это критические мгновения в истории.
Разумеется, эпоха французской революции, переворот Петра 1, эпоха Реформации и крестьянской войны в Германии — они все были апокалиптическими, и они все вызывали взрывы ожидания конца света и т. д. Период столкновения христианства с Римской империей тоже вызывал такие ожидания, позже я расскажу об истории всех этих ожиданий, которые много раз повторялись, и тогда это станет несколько яснее. Откровение Иоанна Богослова, написанное в эпоху кризиса церкви, действительно являет прообраз всех критических эпох, в том числе и нашей.
