Показать все теги
В 10 часов 35 минут утра 18 марта 1915 года в Варшавской цитадели приступил к работе особый военно-полевой суд. Заседание происходило в просторной неотапливаемой и практически пустой комнате. За покрытым зеленым сукном столом сидели судьи — полковник Лукирский и четыре его товарища. На скамье подсудимых — полковник Сергей Николаевич Мясоедов, сорока девяти лет от роду, переводчик при штабе 10-й армии, обвиняющийся в шпионаже в пользу Германии. Предусмотренное законом наказание — вплоть до смертной казни.
Внезапность ареста и поспешно предъявленное обвинение потрясли Мясоедова. Он успел написать записку матери, умоляя ее подать прошение генералу Н.В. Рузскому, командующему СевероЗападным фронтом. «Я безусловно ни делом, ни намерением не виноват, — написал он, — и не знаю, в чем меня обвиняют»1. Все происходящее представлялось Мясоедову диким недоразумением: суд — ошибка, все скоро разъяснится и его невиновность будет доказана. Но час за часом вызывали свидетелей, зачитывались показания отсутствующих, и Мясоедов стал терять самообладание. Узнав, что лишен права на всякую защиту, Мясоедов наконец осознал смертельную опасность.
В 6 часов 15 минут вечера суд объявил перерыв д ля обсуждения показаний свидетелей. Спустя менее двух часов судьи вернулись, чтобы огласить приговор. Мясоедов был признан виновным по пунктам 1а, 2 и 3 обвинения и приговорен к смертной казни через повешение. После объявления приговора председатель суда обратился к подсудимому с вопросом, имеет ли тот что-либо сказать.
Несколько секунд Мясоедов молчал. Потом вдруг закричал, что желает послать телеграмму императору, попрощаться с матерью... захлебнувшись, без чувств рухнул на пол2. Охрана поспешно схватила его и увела в камеру смертников, на третьем этаже размещавшуюся в крепости военной тюрьмы.
Следующие несколько часов Мясоедов жил надеждой на помилование. Он строчил телеграммы своей дочери Музе и матери, требуя, чтобы они от его имени подали прошение. «Я осужден полевым судом, — писал он дочери. — Клянусь, что невиновен. Умоляй Сухомлиновых [военного министра и его супругу. — УФ] спасти. Просите Государя Императора помиловать»3. Однако время шло, и горячечные надежды сменились беспросветным отчаяньем.
В полночь Мясоедова в камере посетил православный священник отец В.В. Кристанер. Мясоедов попросил вывеет его в туалет. Капитан Д.М. Еремев отпер дверь камеры и сопроводил осужденного в ватерклозет, находившийся в коридоре. Мясоедов захлопнул за собой дверь и закрыл ее на задвижку. Через несколько минут вдруг услышали его крик: «Сейчас! Сейчас!» Еремев поднял тревогу, дверь взломали. Мясоедов полулежал у стены, кровь текла по манишке — он разбил стекла пенсне и трижды резанул себя по горлу. Не вмешайся Еремев, острие дошло бы до сонной артерии.
Мясоедова водворили обратно в камеру, первую помощь ему оказал доктор МД. Войцеховский. Когда порезы были перевязаны, Мясоедов попросил снова позвать священника. Отец Кристанер выслушал его последнюю исповедь и причастил узника. Едва кончился обряд, в камеру вошло несколько конвойных, Мясоедова подняли, протащили по коридору и вывели к виселице, установленной на гласисе за внутренней стеной цитадели4. В 3 часа 13 минут утра на его шею набросили петлю5. Виселица была низкая — едва три с половиной метра высотой и без ската; говорили, что Мясоедов четверть часа дергался в петле, прежде чем умер^. Когда все кончилось, тело сняли, завернули в рогожу и погрузили в военный грузовик. Труп вывезли за черту города и похоронили в безымянной могиле.
Последствием этой варварской казни была захлестнувшая Российскую империю шпиономания. Повальные аресты, сотни обысканных квартир, тысячи страниц конфискованных документов.
Среди задержанных в первые дни арестов были жена Мясоедова (к тому времени не жившая с ним вместе), его зять, любовница, коллеги по службе, даже несколько случайных знакомых, включая хозяина магазина, который когда-то одолжил Мясоедову пишущую машинку, и директора станционного буфета, куда захаживал осужденный7. К двадцатым числам апреля 1915 года по делу проходило уже тридцать обвиняемых; готовились новые аресты8.
Поздней весной 1915 года германские и австро-венгерские войска прорвали оборону российских войск между Горлице и Тарнувом, вынудив русскую армию отступить в глубь страны более чем на триста километров. Стабилизации фронта удалось добиться только к концу года, потери составили убитыми сто пятьдесят тысяч, семьсот тысяч ранеными, более трехсот тысяч попали в плен9. Наступление немцев на севере докатилось до ворот Риги, а на юге до пригородов Тарнополя. В стране было почти два миллиона беженцев из числа гражданского населения. Вся российская часть Польши и практически вся Литва были оккупированы Германией. Призывы разобраться с «предателями», на которых возлагалась вина за Великое отступление, породили вторую волну арестов по делу Мясоедова в конце 1915 — начале 1916 года. К этому времени отзвук казни Мясоедова докатился до высших политических кругов Российской империи. 20 апреля 1916 года был бесцеремонно арестован и препровожден в Петропавловскую крепость генерал В А Сухомлинов, занимавший пост военного министра с 1909 до весны 1915 года. Ему предъявили обвинение в бездействии, должностных преступлениях и государственной измене. Среди вменявшихся ему в вину «преступлений» были личные отношения с Мя- соедовым. Выпущенный в октябре 1916 года по приказу Николая П под домашний арест, Сухомлинов был вновь заключен в тюрьму после Февральской революции 1917 года. Его судило Временное правительство и в сентябре 1917 года приговорило к пожизненной каторге.
Константиновские ворота Варшавской цитадели. В этой крепости судили и казнили Мясоедова
В то время некоторые военные круги — и далеко не только либеральные — возлагали ответственность за катастрофические поражения, понесенные Россией с августа 1914 года, прежде всего на якобы раскрытую в связи с делом Мясоедова разветвленную шпионскую сеть, организованную Германией задолго до начала Первой мировой войны. Даже много лет спустя находились люди, по-прежнему убежденные, что военные неудачи России были вызваны изменническими связями Мясоедова с противником — от сокрушительного поражения при Танненберге в августе 1914 года до гибели 20-го корпуса в феврале 1915 года10. МД. Бонч-Бруевич, генерал царской армии, впоследствии служивший в генеральском звании и при советской власти, в опубликованных в 1956 году мемуарах заявлял о виновности Мясоедова и похвалялся собственным участием в раскрытии заговора11. Что касается представителей противоположного политического лагеря, то Антон Деникин, один из виднейших военачальников Белого движения, был безоговорочно уверен в том, что Мясоедов был шпионом12.
Что касается лиц гражданских, то и либеральная и умеренная правая оппозиция как символ веры повторяла, что обвинение Мясоедова в предательстве и шпионаже является обоснованным. Общественность громко требовала сурового наказания для всякого, кто, пусть отдаленно, имел отношение к этой измене. Передавали, будто М.В. Родзянко, председатель Государственной думы, говорил: «Должны быть повешены даже те, которые чистили Мя- соедову сапоги»13. Что касается Сухомлинова, то — несмотря на определенные сомнения в том, был ли он германским агентом «сознательно», — все сходились во мнении, что его «легкомыслие», небрежность и пристрастие к дурному обществу нанесли безопасности страны значительный урон14.
В этих обстоятельствах не приходится удивляться тому, что многие дипломаты союзных держав и аккредитованные в России журналисты также винили в поражениях русской армии германских шпионов. Французский посол в Петрограде Морис Палеолог в марте 1915 года записал в дневнике, что «точные и непрерывные» сведения, которые Мясоедов передавал немцам, сыграли значительную роль в «серии поражений, в результате которых Россия была вынуждена оставить Восточную Пруссию»15. Роберт Уилтон, бывший в годы войны корреспондентом лондонской «Таймс» в Петрограде, позже утверждал, что немцы были обязаны своими значительными военными успехами конца зимы 1915 года, когда они «практически смяли Неманский фронт», помощи, полученной ими от «Мясоедова, своего тайного агента в штабе корпуса, которым командовал генерал Сивере»16.
Поскольку первые работы по истории русской революции принадлежат перу русских эмигрантов-либералов или же английских, французских и американских исследователей, непосредственно связанных с либеральной или праволиберальной русской средой, предательство Мясоедова прочно вошло в анналы историографии России. Зачастую сообщения об этом деле расцвечивались ложными сведениями и беспочвенными слухами, простодушно принимавшимися за чистую монету. Так, ведущий британский авторитет в области русской истории Бернард Пеэрз в книге «Падение российской монархии» сообщает, что Мясоедов накануне казни сознался в измене, объяснив ее тем, что «только победа Германии могла спасти русское самодержавие»17. Павел Милюков, выдающийся историк и деятель кадетской партии, в своей изданной на французском трехтомной истории России (1932) с уверенностью сообщал, что казнь Мясоедова «подтвердила охватившие всю страну слухи об измене, проникнувшей в самое сердце армии»18. Специалист по истории шпионажа Ричард Уилмер Рован в книге, опубликованной в 1929 году, изобразил Россию периода Первой мировой войны как организм, сплошь изъеденный предателями и вражескими агентами, и восславил разоблачение и обвинение Мясоедова и Сухомлинова как блистательную победу российской контрразведки19. Виктор Каледин, племянник знаменитого казачьего генерала, в своих двухтомных квазимемуарах о деятельности дореволюционных секретных служб также уделил этой истории значительное внимание. В действительности его опус не имеет никакого отношения к мемуарному жанру и представляет собой мелодраматический вымысел, во многом восходящий к серии приключений Фу Манчи, сочиненным Саксом Ромером. Если верить Каледину, шпионами были оба, Мясоедов и Сухомлинов, а также их защитница российская императрица Александра Федоровна. Мясоедов все-таки сознался в измене во время эротического свидания, устроенного ему в камере смертников российской секретной службой, с графиней Г., «юной сладострастницей, неукротимой лесбиянкой-экстремисткой»20.
Скабрезные бульварные вымыслы Каледина, конечно, способны увлечь только читателей безнадежно наивных, однако зачастую серьезные исторические исследования и подлинные мемуары отличаются от прямого искажения фактов лишь в степени, а не суш. Помимо упомянутых работ существует множество воспоминаний армейских и гражданских чиновников и политиков, посвященных последним дням старого режима, — все они утверждают, что Мясоедов действительно совершил те преступления, в которых был обвинен. Эти рассказы полны искаженных фактов, прямых ошибок и вопиюще неправдоподобных фантазий21. Антимясоедовский уклон такого рода литературы, вероятно, оказал влияние и на новейшие исследования, где мы также сталкиваемся с несколькими уже знакомыми мифами22.
Однако мнение, что Мясоедов и, следовательно, Сухомлинов предатели, было широко распространенным, но не всеобщим. Еще осенью 1915 года в Ставке шепотом передавался слух, что Мясоедова оговорили23. Многие убежденные реакционеры и ультрамонархисты быстро пришли к выводу, что дела Мясоедова и Сухомлинова сфабрикованы — с целью отвлечь общественное внимание от очевидной некомпетентности военного руководства или как часть зловещего плана левых сил по дискредитации монархии24. Как писал генерал А.И. Спирадович, Мясоедов «явился искупительной жертвой за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии»25. Еще больший вес эти обвинения приобрели после публикации в 1918 году памфлета О.Г. Фрейната26. Фрейнат, чиновник Министерства внутренних дел, лично выступавший защитником на одном из судебных процессов, последовавших за казнью Мясоедова, убедительно доказывал, опираясь на целый ряд каким-то образом попавших ему в руки сенсационных документов, невиновность Мясоедова. В 1967 году историк Георгий Катков, следуя аргументации Фрейната, подчеркнул особое историческое значение этого дела, представив его как политически мотивированную судебную ошибку и одно из ключевых событий кануна Февральской революции27. В том же году вышла статья известного советского историка К.Ф. Шацилло, в которой автор, опираясь на некоторые архивные источники (но далеко не исчерпав их), также реабилитировал Мясоедова28. И, наконец, в 1969 году свет увидели «Четыре мифа» эмигрантского историка Александра Тарсавдзе — скрупулезный анализ всех опубликованных обвинений против Мясоедова и Сухомлинова, приводивший к выводу о невиновности обоих29.
Сегодня, благодаря исследованиям Каткова, Шацилло и, в меньшей степени, Тарсаидзе, наибольшее распространение и вес получила версия о том, что обвинение Мясоедова в шпионаже в пользу Германии не может считаться убедительно доказанным30. Кроме того, в ряде монографий последних лет, посвященных истории русской армии, деятельность В.А. Сухомлинова на посту военного министра рисуется в нейтральном или даже благожелательном освещении, что, прямо или косвенно, заставляет пересмотреть события вокруг его ареста и суда31.
Общие очертания дела Мясоедова (исключая скабрезные подробности) были известны специалистам достаточно давно, однако открытие в 1990-е годы российских архивов позволило вернуться к этой теме. Полностью и во всех деталях история ряда взаимосвязанных судебных процессов и шпиономании, охватившей царскую Россию во время Первой мировой войны, еще не раскрыта. Это удивительный, полный ярких эпизодов сюжет, разыгранный героями, представлявшими все слои европейского общества. Среди тех, кто прямо или косвенно оказался вовлечен в описываемые события, — российский и германский императоры, балтийские дворяне, высокопоставленные военные, куртизанки, торговцы оружием, крестьяне, лидеры нескольких политических партий, еврейские коммерсанты, царские министры, агенты политического сыска, германские шпионы, а также Григорий Распутан. Однако значение дела Мясоедова/Сухомлинова далеко не сводится к составу его участников и замысловатым перипетиям «сюжета». Важнее всего то, что это дело глубокими корнями32 связано с политической и военной историей России. Кроме того, его исследование может оказаться значимым и в контексте социальной и культурной истории, поскольку позволяет увидеть самый процесс разложения и распада русского общества.
С политической точки зрения наиболее явный смысл дела Мясоедова/Сухомлинова состоит в том, что оно, в ряду многих других событий, подготовило почву для Февральской революции, содействуя девальвации авторитета и престижа императорской династии. Если Мясоедов был шпионом, то возможности для его злоумышленной деятельности были созданы прежде всего благодаря покровительству В.А. Сухомлинова. В таком случае можно предположить, что предателем был и сам Сухомлинов. А если главой Военного министерства его назначил лично Николай П, если император, доверяя своему министру, во всем с ним советовался, то что же можно сказать о степени разумности монарха, о его способности управлять страной? А сотни тысяч погибших на фронте — получается, эти жертвы были бессмысленными, явились лишь следствием измены, которую по глупости пропустил или вероломно подстрекал кое-кто из высшего руководства страны? В 1915 и 1916 годах такого рода логические выводы получили широкое хождение как среда гражданскою общества, так и на передовой, в окопах33. Дело Мясоедова/Сухомлинова, возможно, нанесло монархии еще более сокрушительный удар, чем темные и гнусные слухи о Распутине. Сами имена Мясоедова и Сухомлинова стали синонимами «предателя», как сорок лег спустя имя Квислинга. После захвата власти большевиками известный историк Ю.В. Готье оставил в своем дневнике откровенную запись: «Чем больше думаешь, тем все яснее становится, что общество, породившее Николая П с его Распутиным, Мясоедовых и Сухомлиновых... должно было кончить тем, чем оно кончило»34. Иными словами, Готье, который отнюдь не был радикалом, утверждал, что предательство военных продемонстрировало сплошное разложение самих основ системы, что могло служить оправданием ее кровавого революционного уничтожения. Как мы увидим далее, эта история создала особую грамматику измены, где традиционный монархизм, многие поколения сплачивавший империю, стал синонимом не преданности, а прямо противоположного.
В неменьшей степени это дело оказалось разоблачительным и для партийной политики и российской политической культуры — как накануне 1914 года, так и в эпоху войны. Возникновение в России политических партий, взаимная ненависть между всеми назначавшимися царем правительствами и Думами, окостенение политических позиций во время войны, постепенное формирование Прогрессивного блока — все эти темы были объектами множества монографических исследований как русских, так и иностранных авторов. Дело Мясоедова/Сухомлинова проливает свет на одно отвратительное обстоятельство: русская политика в эпоху так называемого конституционного эксперимента на деле была безгранично жестокой и абсолютно беспринципной борьбой за власть. Историки последних лет старого режима в России часто обращают внимание на неразборчивость большевиков в средствах («тактическую гибкость», на языке их поклонников), на продажность министров, на упадок нравов в высшем обществе и на неспособность Николая П управлять страной. Однако поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова/Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться35. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека — это подлость. Но еще большая подлость — разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью. Те, кто приложил к этому руку, вероятно, для успокоения собственной совести упирали на благородство цели или требования национальной безопасности, но в конечном счете совершённое ими было не только дурно, но и опасно. Созданная и распространившаяся их усилиями удушливая атмосфера ненависти и параноидальной подозрительности не рассеялась и после падения царского режима. Ее ядовитое влияние подтачивало как действия России на фронтах, так и попытки Временного правительства, сменившего царскую власть, управлять страной.
Обратимся к общественному мнению. Почему столь шаткие доказательства вины были восприняты широкими кругами гражданского общества с таким полным доверием? Конечно, во многих воюющих государствах опьгг Первой мировой войны породил истерию на внутреннем фронте36. Вера в то, что почти во всех российских несчастьях виноваты козни коварных заговорщиков, вероятно, отвечала некой тайной психологической потребности. Однако те конкретные формы, которые приняла в России шпиономания в годы войны, были обусловлены также глубоко двойственным отношением к капитализму, открытым и тайным антисемитизмом и некоторыми культурными стереотипами в отношении женщины.
И, наконец, в деле Мясоедова/Сухомлинова неожиданным образом оказались высвечены некоторые черты будущих судебных практик сталинизма. Речь идет, конечно, не о масштабе и суровости репрессий. Непозволительно ставить знак равенства между несправедливостью, пусть ужасной, в отношении Мясоедова и террором и массовыми убийствами, учиненными в тридцатые годы Сталиным. Однако юридические и полицейские процедуры 1915 и 1937 годов имеют нечто общее — это презумпция виновности. В деле Мясоедова, как и впоследствии в годы сталинских репрессий, всякий, на кого падало подозрение, считался потенциальным преступником. Не нужно тратить силы на выяснение мотивов преступления, на поиск свидетелей, на исследование доказательств. Для установления виновности достаточно простой возможности (то есть физической возможности для обвиняемого совершить инкриминируемое ему преступление) и связей (контактов с подозрительными лицами).
Уильям Фуллер
Из книги «Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России»
Примечания
1 Фрейнат О.Г. Правда о деле Мясоедова. Вильна, 1918. С. 36—37.
2 Б-аго Б. [Бунинский Б.] Суд над Мясоедовым // Архив русской революции. Берлин, 1924. Т. 14. С. 145.
3 РГВИА. Ф. 962. Оп. 2. Д. 104. Л. 69-70.
4 РГВИА. Ф. 962. Оп. 2. Д. 104. J1. 89—93, 96—97 (Показания Еремева и Кристанера. Протокол от 26 марта 1915 г.); Kryl S. Cytadela Waizawska. Waiszawa, 1978. P. 217.
5 Мясоедов был казнен в 3 часа 50 минут по петроградскому времени. Варшавское время отставало от столичного на 27 минут.
6 Bauermeister A Spies Break Through: Memoirs of a German Secret Service Officer / Trans. Hector Bywater. New York, 1934. P. 6.
7 РГВИА. Ф. 801. On. 28. Д. 170. Л. 30 (Письмо П.К. Карповой, 26 апреля 1915г.).
8 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1073. Л. 87 (Список арестованных, 24 апреля 1915г.).
9 Falb С. The Great War, 1914—1918. New York, 1959. P. 124.
10 Хольмсен И А Мировая война: Наши операции на Восточно-Прусском фронте зимою 1915 г. Париж, 1935. С. 278—279; Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 105.
11 Бонн-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. М., 1956. С. 65—66. Двое других активных участников расследования дела Мясоедова также много лет спустя продолжали настаивать, что он все же был предателем. См.: Генерального штаба генерал-майор Батюшин. М., 2002. С. 138—139; Орлов В.Г. Двойной агент. Записки русского контрразведчика. М., 1998. С. 45—48. Впрочем, аргументы Батюцдша в пользу виновности Мясоедова малоубедительны, а рассказ Орлова очень часто грешит против исторической правды, что полностью его дискредитирует.
12 Деникин ЛИ. Очерки русской смуты. М., 1991. С. 11.
13 Фрейнат. Правда о деле Мясоедова. С. 121.
14 Гурко ВЖ Черты и силуэты прошлого. М., 2000. С. 662—663; Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. Париж, 1933. Т. 2. С. 61—62; Наумов АН. Из уцелевших воспоминаний. Нью-Йорк, 1955. С. 317—319.
15 Paldologue М. La Russie des Tsars pendant La Grande Guerre. 20 Juillet 1914 - 2 Juin 1915. Paris, 1921. P. 319.
16 Wilton R. Russia’s Agony. London, 1918. P. 224.
17 Pares В, The Fall of the Russian Monarchy. New York, 1939. P. 221.
ш Miliukov P. et al. History of Russia: Reforms, Reaction, Revolutions / Trans. Charles Lam Maxkmann. VoL 3. New York, 1969. P. 325.
19 Rowan Я W. Spy and Counterspy: The Development of Modem Espionage. New York, 1929. P. 162-169.
20 Kaledin V.K. 14-O.M. 66 K: Adventures of a Double Spy. New York, 1932; Idem. F.LA.S.H. D 13. New York, 1930. P. 42, 263-268. Циг. на с. 266.
21 Налример, П.П. Ищеев, автор сочинения «Осколки прошлого. Воспоминания 1889—1959» (Нью-Йорк, б.г.), на с. 100 сообщает, что Мясоедов по линии жены принадлежал к семейству германских промышленников Тильман- сов; Владимир Коростовец (Korostovets V. Seed and Harvest / Trans. Dorothy Lumby. London, 1931. P. 247) прибегает к прямой лжи, утверждая, что проштудировал все дело Мясоедова.
22 Популярный историк Уорд Рутерфорд в своей книге 1972 года (переизданной в 1992 году), посвященной российской армии, рассказывая об интересующем нас вопросе, допускает ошибки практически в каждом предложении (Rutherford W. The Tsar’s War 1914-1917. Cambridge, 1992. P. 27-28, 155, 278). Рутерфорд сообщает, помимо прочего, что арест Мясоедова, суд над ним и обвинение имели место в 1912 году, что он был любовником Екатерины Сухомлиновой, что Сухомлинов после революции эмигрировал в Швейцарию, что он посвятил свои мемуары кайзеру и проч. Все эти утверждения ложны. Даже в серьезные научные труды закрались ошибки; см.: Lincoln W. Bruce. Passage through Armageddon: the Russians in War and Revolution, 1914—1918. New York, 1986. P. 112. В этой в остальном замечательной книге есть неточности: неверно, что Мясоедова «увольняли из армии в 1907 и снова в 1912 году, потому что начальство имело основания сильно подозревать, что он находится на содержании немцев».
23 Лете М. 250 дней в царской Ставке (25 сент. 1915 — 2 июля 1916 г.). Пг., 1920. С. 190.
24 Курлов П.Г. Гибель императорской России. М., 1992. С. 187.
25 Спиридовин АИ. Великая война и Февральская революция. Нью-Йорк, 1960. Т. 1.С. 110.
26 См.: Фрейнат. Правда о деле Мясоедова.
27 Катков Г. Февральская революция. М., 2006. С. 151, 153—154.
28 Шацилло К.Ф. «Дело» полковника Мясоедова // Вопросы истории. 1967. №4. С. 103-116.
29 Тарсаидзе А Четыре мифа. Нью-Йорк, 1969. [Недавнее переиздание: Тарсаидзе А Четыре мифа о Первой мировой: Дело о мобилизации 1914 г.; Дело Мясоедова; Дело Сухомлинова; Дело Протопопова. М., 2007. — Прим. ред.]
30 Seton-Walson Я The Russian Empire, 1801—1917. London, 1967. P. 710-711. Следует отметить недавним историографический выпад против версии о невиновности Мясоедова. Последние несколько лет были отмечены появлением ряда публикации на русском языке, ориентированных на приукрашивание репутации советской и царской разведки и контрразведки. Пример — сочинение Батюшина «Тайная военная разведка». Батюшин — следователь, имевший близкое касательство к делу, о чем в этом пособии по разведывательной работе периодически упоминается. В книгу включена биография Батюшина, рисующая его преимущественно в благоприятном свете, с комментариями, разделяющими его версию событий. См. также: Васильев ИМ, Здановин АА Генерал Н-С. Батюшин // Генерального штаба генерал-майор Батюшин. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002. С. 190—257. Эта исследовательская тенденция отозвалась по меньшей мере в одном недавнем труде западного историка: Marshall A Russian Military Intelligence, 1905—1917 11 War in History. 2004. VoL 11. № 4. P. 393—423. Вот что пишет Маршалл: «Вспомним сомнительное прошлое Мясоедова... весьма вероятно, что русская разведка в 1915 году схватила кого следовало, хотя и прибегнув для этого к бесчестным приемам» (Р. 412).
31 См., например: Stone N. The Eastern Front, 1914—1917. New York, 1975. P. 24—34, 197—199; WildmanAK. The End of the Russian Imperial Army. Princeton, 1980. P. 65—68, 92—93; Fuller W.C., Jr. Civil-Military Conflict in Imperial Russia 1881—1914. Princeton, 1985. P. 237—244; Meaning B.W. Bayonets before Bullets. The Imperial Russian Army, 1861 — 1914. Bloomington, 1992. P. 221—234.
32 Здесь и далее дела Мясоедова и Сухомлинова я буду обозначать как одно «дело».
33 Haskegawa Ts. The February Revolution: Petrograd 1917. Seattle, 1981. P. 574.
34 Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997. C. 287.
35 Хасегава справедливо осуждает либералов за их роль в деле Мясоедова/ Сухомлинова (Haskegawa. The February Revolution. P. 28—29). Впрочем, как будет видно далее, порицания заслуживали не только либералы.
36 Сэр Сэмюэл Хоар, находившийся во время процесса на службе в России, в отличие от многих иностранцев относился к происходившему с большой сдержанностью, он провел прямую аналогию между русскими событиями и «шпиономанией, захлестнувшей Англию в первый год войны» (Hoare S. The Fourth Seal· The End of a Russian Chapter. London, 1930. P. 54).
