Показать все теги
В XI веке отчетливо наметились черты нового устройства русских земель. Феодальный строй полностью утвердился, становилось закономерным политическое расчленение государства. Наступил период феодальной раздробленности, появились независимые княжества. К этому времени церковь оформила свою внутреннюю структуру; вместе с тем определились сферы ее влияния на различные стороны общественной жизни. Во главе церкви на Руси стоял митрополит, назначавшийся константинопольским патриархом. Русская церковь была составной частью византийской, «греко-православной» церкви.
Попытки киевских князей добиться создания самостоятельной церковной организации оказались в конечном счете неудачными. В период феодальной раздробленности византийской церкви удавалось, за немногими исключениями, сохранять за собой контроль и управление русской церковью через посылаемых в русские города епископов и митрополита. Для византийских политиков это имело важное значение. Русская церковь давала самые большие доходы Константинопольской патриархии.
Русская митрополия делилась на епископии, которые соответствовали структуре светской власти. В начале XI века образовались епископии в Новгороде, Чернигове, Переяславле, во второй половине XI века — во Владимире-Волынском, Полоцке, Туровске. Позднее появились смоленская, рязанская, галичская, перемышльская, луцкая, суздальская и другие епископии. Они возникали по мере образования новых княжеств. Всего до монгольского нашествия на Русь было не более 16 епископий, многие из которых охватывали большие территории. Епископам принадлежала вся полнота церковной власти в их области — не только право суда над духовенством, но и суда по многим гражданским делам. Епископами могли быть только лица, постриженные в монашество. Если кандидат в епископы происходил из «белого» духовенства и был женат, то его жена должна была уйти в отдаленный монастырь.
Низшей церковной ячейкой являлся приход, центром которого была церковь. В городах церкви часто строились из камня и были не только культовыми учреждениями, но и хранилищем товаров и имущества купеческих и других корпораций, служили убежищем во время обороны городов. Во главе прихода стоял священник, назначавшийся епископом. Священники и дьяконы принадлежали к «белому» духовенству и должны были состоять в браке; вдовым попам рекомендовалось уходить в монастырь.
Наряду с «белым» существовало «черное» духовенство. Монастыри появились на Руси в XI веке и создавались большей частью в непосредственной близости от городов. Монашеская жизнь формально руководствовалась суровыми уставами, обет безбрачия был необходимым условием монашества. Некоторые из монастырей стали весьма крупными церковными корпорациями. Часто монастыри основывались как семейные святыни княжеских родов. Большое влияние приобрел киевский Печерский монастырь, из которого в XI—XII веках вышло не менее 15 епископов. Появились также и женские монастыри.
Могущество церкви основывалось прежде всего на ее быстро увеличившихся материальных средствах. Еще князь Владимир Святославич установил «десятину» — отчисление десятой части княжеских доходов в пользу церкви; этот же порядок поддерживался и другими князьями. Церквам принадлежали крупные недвижимые имущества, многочисленные села, слободы и даже целые города. Киевская Десятинная церковь владела городом Полонным, владимирский Успенский собор — городом Гороховцом и т. д.
Церковь не только щедро одаривалась князьями и другими феодалами, жаловавшими ей земли и доходы с целью привлечь ее на свою сторону в междоусобной борьбе. Она и сама была активным стяжателем. Так, смоленский епископ Мануил получил около 1150 года грамоту князя Ростислава, предоставившего вновь учреждаемой епископии право суда над должниками и по другим делам, отданным под надзор церкви, со сбиранием соответствующих пошлин, а также десятину «от всех даней Смоленских» в сумме 4000 гривен. Новая епископия получила также несколько сел с крестьянами, землями и угодьями.
Как сообщают источники, «многие от вельмож» давали киевскому Печерскому монастырю от своих имений «некоторую часть». Этот монастырь получил много земель «с челядью», золота и серебра от князя Изяслава Ярославича; три волости дал монастырю князь Ярополк Изяславич, его дочь — пять сел. Аналогичные пожалования земель и угодий получили в XII—XIII веках и другие монастыри.
Церковь лицемерно утверждала, что ее имения — это «нищих богатство», предназначенное для помощи сиротам, старикам, больным, вдовам на случай пожаров, голода и других бедствий, на выкуп пленников в чужих землях. В действительности было, конечно, не так. Стяжая богатства, церковь получала прочную основу для усиления своего влияния на верующих, на государственные дела. Не случайно церковь решительно и беспощадно осуждала любое посягательство на свою собственность, грозя суровыми карами покушавшимся на нее. Из стен Печерского монастыря вышло целое произведение — «Печерский патерик», в котором утверждалась «праведность» вклада земли, золота, серебра и других ценностей в монастырь.
Богатства церкви распределялись внутри нее отнюдь не равномерно. Митрополиты и епископы представляли богатейшую церковную аристократию, тогда как приходские священники по своему имущественному положению зачастую мало чем отличались от массы городского и сельского населения. Даже в монастырях, которые номинально являлись корпоративными собственниками, была немалая разница между выходцами из богатой и бедной среды. Первые приходили в монастыри со щедрыми пожалованиями и находились, как правило, в привилегированном положении, причем сохраняли у себя кое-какое имущество. Рядом с ними жили бедные монахи, которые не пользовались уважением у «братии». В «Печерском патерике» рассказывается, что, когда умер один из таких бедных монахов, никто из «братии» даже не захотел его похоронить.
Опираясь на свои материальные богатства, церковь приобрела большое влияние на экономическую и политическую жизнь, на быт населения. Она стремилась выступать в качестве гаранта междукняжеских соглашений, закреплявшихся «крестным целованием», вмешивалась в ведение переговоров, причем ее представители нередко выполняли роль послов. Впрочем, князья зачастую не питали никакого уважения к религиозным клятвам и к самим церковным деятелям. Так, князь Мстислав Храбрый намеренно оскорбил духовное лицо, посла князя Андрея Боголюбского: остриг ему голову и бороду, что считалось высшим бесчестием и каралось по церковному уставу князя Ярослава штрафом в 12 гривен. Сам Андрей Боголюбский, а также Даниил Галицкий, Александр Невский и другие князья не раз круто обращались с представителями церкви, в том числе и с епископами.
Наибольшее влияние на государственные дела приобрел новгородский епископ. С установлением республиканского строя его стали избирать по жребию из трех кандидатов. С 1165 года он приобрел сан архиепископа. Глава новгородской церкви был не только независим от княжеской власти, но фактически возглавлял новгородское правительство. В руках архиепископа находились софийская государственная казна, право суда, контроль над торговыми мерами. Грамоты Великого Новгорода скреплялись архиепископской печатью. Двор новгородского владыки был организован подобно княжескому двору. У архиепископа было свое войско (полк).; при его дворе велось летописание, имелись библиотека, «дружины» иконописцев и зодчих.
Вместе с тем новгородский архиепископ находился в сильной зависимости от местной знати, не стеснявшейся сменять неугодных ей духовных лиц под любым предлогом. В 1228 году был изгнан архиепископ Арсений якобы за то, что долго стояла дождливая погода, а в действительности, видимо, за плохое содействие в восстановлении независимости Новгорода от суздальских князей. Феодальная знать использовала в своих интересах народное восстание, направив его против главы новгородской церкви, которого «акы злодея пхающе за ворот выгнаша» 1 («как вора взашей выгнали за ворота»).
Тесно связанное с боярскими кругами, духовенство играло большую роль во всех сферах жизни Новгородской республики. Так, церковь Ивана на Опоках являлась центром корпорации новгородских купцов-вощаников. По грамоте князя Всеволода Мстиславича эта церковь получала большие доходы от взвешивания воска, которое должно было производиться только в ней за соответствующую пошлину. Члены торговой корпорации должны были вносить в пользу церкви вклады серебром и сукнами. Церковное здание служило и местом хранения товаров.
Средневековая русская церковь играла большую роль в судебных делах. Церковной юрисдикции подлежали прежде всего люди, непосредственно причастные к церкви (игумены, монахи, священники, дьяконы, пономари и их семьи), затем те, кто жил при церквах и монастырях (нищие, калеки, странники, больные, церковные врачи), и, наконец, жители сел и городов, находившихся во владении церкви. Но кроме того, церковь имела широкие судебные права и в отношении остального населения. Устав князя Владимира Святославича дал церкви монопольное право судить по делам о разводах, супружеской неверности, насилиях над женщиной, кровосмешениях, решать споры об имуществе между супругами и о наследстве между детьми 2. В юрисдикцию церковных властей входили и все дела, связанные с нарушением церковных правил и религиозных обрядов, с покушениями на жизнь и имущество церковников, дела о пережитках языческих верований («колдовстве», «чародействе» и т. п.).
Руководством для церковных судов служили переводившиеся с греческого языка «номокановы», известные на Руси под наименованием «кормчих книг», а также уставы, данные князьями. Эти нормы церковного права охраняли не только церковь и религию, но и княжескую власть. Церковный устав князя Ярослава Владимировича грозил, например, насильственным разводом, если жена услышит «от иных людей, что думают на царя или на князя» и не расскажет об этом. В том же уставе предусматривались совместные наказания светской и духовной властью за поджоги, бывшие в средние века нередко проявлением стихийного протеста народных масс. При этом наказание виновного производил князь, а церковь налагала покаяние. В ее пользу шел налагаемый на виновного штраф в 40 гривен 3. Церковь наживалась на всем, на чем только было возможно, и сосредоточение в ее руках широкого круга судебных дел было одним из важных источников ее обогащения.
Нормы церковного права имели ярко выраженный классовый характер и были весьма далеки от идеи равенства всех людей перед богом, официально проповедовавшейся христианским вероучением. Так, за насилие над дочерью боярина полагался штраф в 5 гривен золотом потерпевшей и столько же митрополиту. Но за насилие над «простолюдинкой» полагался штраф в 3 гривны серебром. Однако «сельской жене» платили всего немногим более гривны, тогда как и в этом случае митрополит получал 3 гривны.
Особенно настойчиво церковь вела борьбу против распространения неправославных религий и в этих целях всячески ограничивала контакты с «иноверцами». Даже стремление к паломничеству в Иерусалим, к главной христианской святыне — «гробу господню», было затруднено церковью из-за опасения общения с иноверцами и «латинянами». Купцы и путники, побывавшие в «латинских» странах, должны были принести специальное покаяние. Игумен Печерского монастыря Феодосий поучал, что с «латинянами» нельзя вступать в брачные и родственные связи потому, что «вера их — зло и закон их не чист»; с ними нельзя есть и пить из одного сосуда и т. п. Все это должно было психологически воздействовать на людей и затруднять проникновение на Русь влияний извне.
Церковь использовала различные способы для проповеди православного вероучения и утверждения своего авторитета. Не последнюю роль играло в этом отношении возведение храмов, архитектурные формы и внутренняя роспись которых должны были символизировать «земной» и «небесный» миры.
С той же целью религиозного воздействия на сознание людей совершались богослужения и обряды — в честь христианских праздников и «святых», по случаю крестин, бракосочетаний и похорон. В церквах служили молебны о выздоровлении, о спасении от стихийных бедствий, о победе над врагами, произносили проповеди и поучения. Церковные службы были своего рода театрализованными представлениями и уже с XI века сопровождались стройным пением. Торжественная обстановка в храме резко контрастировала с тяжестью повседневной жизни и быта народных масс и этим привлекала верующих. При помощи обязательной исповеди церковники проникали во внутренний мир людей, воздействовали на их психику и поступки и в то же время выведывали сведения о всяких замыслах, направленных против церкви, господствующего класса и существующего общественного строя.
Несмотря на то, что христианство в период феодальной раздробленности охватило уже значительную часть населения, даже среди феодальной знати проявлялись открытое пренебрежение новой религией и неуважение к ее служителям. Тем более сопротивлялись христианству в народе. Недаром особая статья церковного устава (конца XII— начала XIII века) карала за уничтожение креста или неподобное поведение в церкви. Нередко уничтожались кресты, стоявшие на возвышениях, у дорог и на кладбищах.
Не отличались строгостью поведения и религиозностью и некоторые представители церкви. Под предлогом праздников в монастырях зачастую устраивались пиры с приглашением «мирских людей», в том числе и женщин. Из одного поучения XII века известно, что в монастырях завязывались интриги, образовывались группировки, стремившиеся захватить власть в обители. Сопротивление христианству продолжалось. Особенно значительным оно было в северо-восточных землях, где наряду со славянским населением жили финно-угорские народы.
Еще в самом конце XI века, в 1091 году, было отмечено появление волхва в Ростове, там же упорно сохранялось почитание языческого бога Велеса; языческие верования долго держались в Муроме. Проповедники-волхвы появлялись в конце XI века и в Киеве, угрожая страшными пророчествами. В массе людей, формально крещенных, продолжали бытовать старые обычаи и верования. Во многих случаях люди уклонялись от церковного брака, считая его обязательным лишь для князей и бояр. Больных детей по-старому носили к волхвам. Киевский летописец сетовал на то, что во время богослужения церкви оставались пустыми, тогда как на народные «игрища» со скоморохами, гуслями, трубами, плясками собирались толпы. Традиционный кулачный бой тоже привлекал куда больше, чем церковь. Недаром она всячески осуждала народные празднества, преследовала скоморохов, а народ запугивала «дьявольской силой», якобы устраивающей все эти зрелища.
Послания и поучения церковных руководителей XI—XII веков пестрят упоминаниями о несоблюдении «мирянами» постов и других обрядов. Однако это не мешало христианству продвигаться в новые места. В XII веке оно уже распространилось в районах Вологды, Северной Двины, Камы. В первой половине XIII века были крещены многие карелы.
Церковные руководители активно старались упрочить позиции церкви. Киевский митрополит Иоанн II (1080—1089 годы) в своих посланиях и поучениях обрушивался на языческие верования. Не в меньшей степени его беспокоили и отступления в сторону «латинства», грозившие ослаблением византийского влияния на Русь. Митрополит осудил даже выдачу замуж русских княжон за «латинских» правителей. Сильной опорой византийского влияния стал киевский Печерский монастырь. Среди монахов этого монастыря были знаменитый Нестор, автор «Повести временных лет», живописец Алипий и другие видные представители культуры своего времени. Летописи, составлявшиеся в Печерском монастыре, проводили идею о том, что христианство пришло на Русь из Византии благодаря греческим церковникам. Князь Владимир Святославич изображался теперь уже не как инициатор крещения Руси, равный по заслугам Константину, а как князь-язычник, крестившийся под воздействием греческих миссионеров.
Такая позиция печерских монахов не соответствовала политическим интересам многих киевских князей. В начале XII века лето- писание было передано Владимиром Мономахом в Михайлово- Выдубицкий монастырь, где была создана новая редакция «Повести временных лет», подчеркивающая прежде всего значение Киева в истории русских земель как центра государства. Но времена величия Киева уходили в прошлое, слабела власть киевских князей и вместе с ней ослабевали авторитет и влияние киевского митрополита. Все активнее вмешивались князья в церковные дела в своих землях.
Церковь, в свою очередь, лавировала между боровшимися группировками князей и всеми силами старалась упрочить свое положение во все более осложнявшейся обстановке феодальной раздробленности. Киевский митрополит Михаил, занявший митрополичью кафедру в 1131 году, стремился укрепить византийское влияние в церкви и ставил епископами преимущественно греков. Одновременно он поддерживал ту группировку князей, которая ориентировалась на Византию (так называемых «мономашичей»). Когда Киев достался их противнику, князю Всеволоду Ольговичу, митрополит покинул город и запретил службу в Софийском соборе.
Но далеко не все князья поддерживали византийских церковников на Руси. В 1147 году, воспользовавшись тем, что киевская митрополия оказалась вакантной, князь Изяслав Мстиславйч собрал епископов и предложил им избрать митрополитом русского монаха Климента Смолятича, который «бысь книжник и философ, якоже в русской земле не бяшет» 4 («был книжник и философ, какого нет больше на русской земле»). Действительно, это был очень образованный человек, знавший греческий язык: в сочинениях есть ссылки на Гомера, Аристотеля, Платона. Однако ему не удалось стать митрополитом всей Русской земли, потому что в Новгороде, Смоленске, Суздале, Пскове и Полоцке не согласились с решением собора.
Во второй половине XII века княжеская власть быстро усиливалась на северо-востоке, во Владимиро-Суздальской Руси, и именно здесь князья особенно стремились создать «свою» церковь. Трижды прогонял от себя епископа — грека Леона — князь Андрей Боголюбский и добился своего: владимирским епископом стал угодный ему русский монах Федор.
В 1169 году Андрей Боголюбский овладел Киевом и с титулом великого князя вернулся во Владимир, ставший теперь центром великого княжения. Тогда же на Русь прибыло посольство римского'папы, желавшего использовать антивизантийские устремления нового великого князя. Княжескую столицу — Владимир — украшали прибывшие из каких-то «латинских» стран мастера-архитекторы. Но стремление папской курии распространить свое влияние на Русь и на этот раз не имело успеха.
Таким образом, история русской церкви в период феодальной раздробленности свидетельствует о теснейшей связи ее с политикой. Наравне со светскими феодалами церковь выступала активной силой в междоусобной борьбе, отстаивая свои интересы и притязания.
Будучи расколотой на враждующие политические группировки, церковь, однако, выступала единым фронтом против ересей, подрывавших ее авторитет и вероучение. Еще в начале XI века был заключен в тюрьму монах Андриан, проповедовавший идеи, имевшие ярко выраженную антифеодальную окраску. В конце XII — начале XIII века появилась ересь Авраамия Смоленского. Он читал «отреченные» книги (т. е. признанные официальной церковью противоречащими ее догматам), вел беседы о них с мирянами. Не случайно церковники неистово требовали во время суда, устроенного над Авраамием, пригвоздить его к стене, сжечь или утопить. Авраамий был заточен в монастырь. Церковь не останавливалась ни перед какими жестокостями, чтобы расправиться с инакомыслящими и прочно держать в своих руках верующих.
II
Разорение и уничтожение тысяч сел и городов, истребление населения в годы монгольского нашествия привели к упадку хозяйства и культуры русских земель. Значительная территория страны запустела, уцелевшее население уходило в глухие лесные районы. Русь была отброшена назад. Государственная власть ослабла, усиливались раздробленность и сепаратизм отдельных княжеств. В этих условиях возросло значение церкви, остававшейся единой феодальной организацией, с которой считались и завоеватели, и русские князья.
Главной заботой церкви стал рост ее материального могущества. Дело облегчалось тем, что завоеватели наделили церковь известными привилегиями, освободили от уплаты дани, установили неприкосновенность церковных владений. Все это было сделано в расчете приобрести в лице церкви союзника. Да и сама церковь старалась наладить хорошие отношения с монгольскими ханами. В 1263 году была учреждена особая епископия в столице Золотой Орды — Сарае, а спустя четыре года митрополит Кирилл получил от хана Менгу-Тимура ярлык, оградивший церковь и ее владения от посягательств со стороны монгольских властей.
Укрепление отношений между церковью и Ордой преследовало еще и другую цель. Дело в том, что ослаблением Руси немедленно попыталась воспользоваться католическая церковь. Папская курия рассчитывала переложить на Русь всю тяжесть борьбы с угрожавшими Европе монголами и облегчить тем самым агрессию Ливонского ордена в Прибалтике.
В сложной политической обстановке, созданной монгольскими ханами, папа Иннокентий пытался в 1245 году навязать Галицкому князю Даниилу Романовичу церковную унию. Однако это домогательство католической церкви было отвергнуто. Папская курия пыталась склонить к католичеству и новгородского князя Александра Невского, пообещав ему в 1248 году поддержку в борьбе против татар. Но и эта попытка успеха не имела.
Центром исторического развития русских земель во второй половине XIII века окончательно стали Северо-Восточная Русь и Новгородско-Псковская земля. Сюда переместился и центр русской церкви, что было логическим следствием изменившейся обстановки. Церковь стала активным и влиятельным участником политической борьбы, развернувшейся в XIV—XV веках в связи с процессом объединения русских земель.
В 1308 году на Русь прибыл новый митрополит Петр. Он был враждебно встречен тверским князем Михаилом Ярославичем, кандидат которого на митрополию был перед этим отвергнут константинопольским патриархом. Князь предпринял даже попытку свергнуть Петра, обвинив его в церковных преступлениях. В связи с этим в 1311 году был созван собор в Переяславле-За- лесском. Это явилось крупным политическим событием того времени. Собор проходил в бурных спорах и закончился полным оправданием митрополита. Победа Петра была достигнута при поддержке московского князя.
Московские князья умело воспользовались конфликтом между митрополитом и тверским князем и привлекли главу церкви на свою сторону. Это имело большое значение для исхода борьбы за политическое первенство в Северо-Восточной Руси в пользу Москвы. В 1313 году митрополит Петр совершил поездку в Орду и получил там подтверждение широких привилегий церкви, в том числе полной независимости суда над церковными людьми.
К исходу первой четверти XIV века Москва значительно усилилась. Московский князь Иван Данилович, преследуя далеко идущие политические и идеологические цели, начал строительство в Москве каменных храмов. В 1325 году была заложена соборная церковь Успения, одноименная с главной церковной святыней того времени — Успенским собором во Владимире. Смерть и погребение митрополита были широко использованы московскими князьями в политических целях. Духовенство усиленно распространяло вымыслы о чудесах, якобы происходивших у гробницы Петра. Россказни о них тщательно записывались по приказанию князя Ивана Калиты. Вскоре Петр был объявлен «святым». Еще не став стольным городом великого княжества, Москва уже сделалась общерусским церковным центром; туда была перенесена митрополия. Союз церкви с московскими князьями был окончательно закреплен, и Москва приобрела мощного и весьма влиятельного союзника.
С 1328 года московский князь занял великокняжеский престол. В том же году в Москву прибыл новый митрополит — грек Феог- ност. Он всецело поддерживал московского князя. При его содействии в Пскове и Новгороде епископами были поставлены сторонники Москвы. Это было выгодно для московского князя в борьбе с Тверью.
В 60-х годах XIV века усилились Тверское, Суздальско-Нижегородское и Рязанское княжества. Борьба за политическое первенство в Северо-Восточной Руси вступила в новую фазу. Ввиду малолетства князя Дмитрия Ивановича правительство в Москве фактически возглавлял митрополит Алексей. В результате его решительных действий суздальскому князю Дмитрию Константиновичу пришлось отступиться от посягательств на великое княжение и даже стать союзником Дмитрия московского. Когда в 1365 году среди суздальских князей возник конфликт, авторитетный церковный деятель Сергий Радонежский был послан великим князем для переговоров с князьями Нижнего Новгорода. Вся сила церковного влияния была употреблена для поддержки московского князя. Сергий Радонежский закрыл церкви в Нижнем Новгороде, чтобы добиться удовлетворения московских требований. Митрополит Алексей отлучил от церкви тверского князя Михаила Александровича и его союзника смоленского князя Святослава.
Литовский князь Ольгерд упорно добивался поставления над западнорусскими землями отдельного митрополита, чтобы тем самым противодействовать митрополиту московскому. С помощью своего ставленника в 1375 году прежде всего попытался заручиться поддержкой Новгорода. Однако в ответ на требование Киприана признать его митрополитом новгородцы ему ответили: «Шли к великому князю на Москву, и аще тя приметь митрополитом на Русь, то ти нам еси митрополит» 5 («Шли их великому князю в Москву, и если он тебя примет митрополитом на Руси, то и для нас ты будешь митрополитом»). Этот ответ указывает на явную зависимость церкви от великокняжеской власти. События ближайших лет еще более показали стремление великокняжеской власти полностью лишить церковь независимости. Так, когда патриарх назначил митрополитом Пимена, последнего не захотел принять великий князь московский. Более того, он приказал отправить Пимена в ссылку в Чухлому.
Великий князь Дмитрий Донской настойчиво стремился усилить подчинение церкви своей власти, что явилось одним из элементов его политики государственной централизации. Он приказал пригласить на митрополию уже упоминавшегося Киприана, который и прибыл в Москву в 1381 году. Однако и тот скоро почувствовал властную руку московского князя. Через год на Москву внезапно напал Тохтамыш. Дмитрий Донской отправился на север собирать ополчение, а столицу оставил на попечение бояр и митрополита. Но Киприан струсил и бежал в Тверь. Туда же отправился и Сергий Радонежский. Когда великий князь вернулся, Киприану пришлось уехать в Киев, «разгнева бо ся на него великыи князь Дмитреи того ради, что не седел в посаде на Москве» 6 («ибо разгневался на него великий князь Дмитрий из-за того, что он не сидел в посаде в Москве»).
Но на этом кризис митрополии не кончился. Попытка Пимена упрочить свое положение поездкой к патриарху не увенчалась успехом. Дела в русской митрополии все более запутывались. Лишь в 1390 году, уже после смерти Дмитрия Донского, в Москву снова прибыл митрополит Киприан, под властью которого вновь объединилась русская церковь, в том числе и на землях, входивших в состав Великого княжества Литовского. Позиции церкви стали усиливаться. Великокняжеской власти тогда не удалось склонить чашу весов на свою сторону. Тринадцатилетний кризис русской митрополии, развязанный резким вмешательством великого князя в церковные дела, окончился победой церкви. Киприан сменил почти всех епископов и взял курс на укрепление независимого положения церкви и ее связей с Константинопольской патриархией. Более того, теперь церковь далеко не безоговорочно выступала на стороне московской великокняжеской власти в ее борьбе с соперниками.
Борьба с Новгородом, достигшая большой остроты в 90-х годах … века, не была поддержана церковью. Не поддержал Киприан великого князя и в конфликте с Литвой. Стремясь укрепить независимое положение церкви, Киприан заключил договорную грамоту с великим князем «о домах церковных и о волостях, и о землях, и о водах, и о всех о пошлинах о церковных», которая закрепляла большие привилегии за церковными владениями. Согласно грамоте, церковь освобождалась от обязанностей военного характера, кроме тех случаев, когда в войне принимал непосредственное участие сам великий князь.
В свою очередь великокняжеская власть не оставляла своих попыток ослабить церковь. Великий князь Василий Дмитриевич недаром добивался исключения из богослужебного ритуала упоминания о византийском императоре, которое символизировало тесную связь церкви с Византией. Обстановка благоприятствовала великому князю, тем более, что сама Византия находилась тогда в затруднительном положении вследствие нападения на нее турецкого султана Баязида.
Светские феодалы также попытались ограничить возросшее к тому времени церковное землевладение. Когда после смерти Киприана в Москву в 1410 году прибыл новый митрополит, грек Фотий, он застал церковные земли в значительной части расхищенными князьями и боярами и принялся энергично восстанавливать владения церкви. После смерти Фотия на московскую митрополичью кафедру в 1436 году был прислан из Константинополя грек Исидор, с которым византийская церковь связывала далеко идущие планы. В XV веке, в обстановке угрозы турецкого нашествия, ослабевшая Византия искала союзников и соглашалась на соблазнительные предложения о заключении церковной унии с римской церковью, рассчитывая получить поддержку европейских католических стран. Для византийских политиков было очень важно сохранить в орбите своего влияния и богатую русскую церковь, к которой они не раз обращались за помощью, а также втянуть Московское великое княжество в борьбу с Турцией. Митрополит Исидор и должен был содействовать выполнению этой задачи.
Вскоре по прибытии на Русь Исидор, вопреки воле великого князя, отправился на Феррарский собор, на котором стоял вопрос об унии между римско-католической и византийско-православной церквами. Однако проект унии встретил решительное противодействие со стороны представителей ряда православных церквей. Собор, перенесенный затем во Флоренцию, затянулся. Лишь в 1439 году уния была подписана византийским императором и Исидором.
Против унии выступили многие православные иерархи, покинувшие в знак протеста собор. В марте 1441 года Исидор вернулся в Москву. Великий князь Василий Васильевич, «скоро обличив» Исидора и назвав его «латынским злым прелесником» и «волком», приказал заточить его в монастырь.
Есть основания полагать, что высшее духовенство занимало в тот момент иную позицию. Оно не предпринимало активных шагов против Исидора, хотя о заключенной им унии было хорошо известно и русская церковь являлась противницей католицизма. Церковников беспокоило другое — прямое вмешательство великого князя в дела церкви и разрыв отношений с Константинопольской патриархией, на которую они до сих пор опирались в своих конфликтах с великокняжеской властью.
Сопротивлением духовенства следует объяснить непоследовательность в действиях великого князя, который, арестовав Исидора, дал ему возможность бежать. Одновременно великий князь обратился к патриарху с резким осуждением унии и с просьбой разрешить избрать своего митрополита. Тем самым был предрешен вопрос о самостоятельности русской церкви: либо патриарх должен был уступить и дать просимое разрешение, либо великий князь получал безупречное с точки зрения «защиты православия» право порвать с патриархом — «вероотступником». Великокняжеская власть добилась своего. Русская церковь отрывалась от константинопольской церковной организации и оставалась «один на один» с крепнувшей властью великого князя.
Однако церковники продолжали упорно сопротивляться. Это было время длительной феодальной войны, развернувшейся в Московском великом княжестве между сторонниками и противниками государственной централизации. Если митрополит Фотий, потерпев поражение в столкновениях с великим князем, оказывал ему поддержку в феодальной войне, то теперь отношения между ним и церковью развивались иначе. Несмотря на то, что церковь, казалось бы, должна была благодарить великого князя Василия за устранение угрозы католицизма, она не всегда его поддерживала, а нередко даже оказывалась в стане противников московского князя. Когда в 1446 году возник новый заговор удельных князей против великого князя, то в числе заговорщиков были и монахи 1. Василий попытался укрыться от врагов в давней опоре московских князей — Троице-Сергиевом монастыре, но попал в ловушку. При участии монастырских властей он был схвачен заговорщиками и ослеплен.
Активно сопротивлялись объединительному процессу и новгородские церковники. Они старались использовать выгодную прежде всего местной знати идею независимости Новгорода. В 30-х годах XV века здесь была организована целая серия «чудес» и религиозных демонстраций. «Открывались» чьи-то «мощи» и появлялись новые «святые»; широко распространялся культ первого новгородского архиепископа Иоанна, с которым связывалось спасение Новгорода в XII веке от вторжения владимиро-суздальского войска (московские князья считались прямыми преемниками владимирских князей), сеялись всякие слухи о «видениях».
Когда же перевес великокняжеской власти стал очевиден, новгородская церковь перешла к лавированию, стараясь и сохранить независимость Новгорода, и наладить отношения с великим князем.
В 1469 году умер новгородский архиепископ Иона, и на его место был избран Феофил. Характерно, что просьба о его утверждении была направлена в Москву не митрополиту, а великому князю Ивану III. Последний согласился на поставление Феофила, но назвал при этом Новгород исконным владением «бывших всех великих князей». В ответ на это группа новгородских бояр потребовала, чтобы Новгород перешел под власть польского короля и великого князя литовского. Тем самым новгородская церковь должна была отделиться от общерусской. Как бы в подкрепление этой позиции в Новгороде вновь начались «чудеса»: «потекли слезы» у иконы богородицы в церкви Евфимия, в церкви Николы «выступила кровь» на гробах новгородских владык. Сложилась напряженная обстановка, и снова дело решилось вмешательством светской власти. Иван III отправился в военный поход на Новгород. Митрополит Филипп благословил великого князя и направил новгородцам грамоту, в которой обвинял их в отступлении от православия к «латинству».
Церковь позаботилась о том, чтобы дать соответствующую идеологическую окраску войне, которую московский великий князь начал против Новгородской республики. Летопись сравнивает поход Ивана III на Новгород с походом Дмитрия Донского на Мамая и поясняет, что «поиде на них князь велики не яко на христиан, но яко на иноязычник и на отступник православия» 8 («пойдет на них великий князь не как на христиан, а как на иноземцев и на отступников от православия»). Таким образом, борьбе за объединение русских земель была придана идеологическая форма борьбы за чистоту веры. После победы над Новгородом (1471 год) митрополит Филипп торжественно встретил великого князя в Москве.
История русской церкви в XIV—XV веках показывает, что она отнюдь не занимала позиции безоговорочной поддержки объединения русских земель. Церковь лавировала, внутри нее шла острая борьба, причем различные группировки прежде всего добивались укрепления собственного положения. Что касается великокняжеской власти, то она, будучи вынужденной считаться с церковью, упорно стремилась к ее подчинению. Сотрудничество церкви с великокняжеской властью было полно противоречий и конфликтов.
III
В XIV—XV столетиях церковь, особенно в Северо-Восточной Руси, стала крупнейшим феодальным собственником. Со второй половины XIV века получили распространение монастыри нового типа — с крупным землевладением и хозяйством, основанным на труде зависимых крестьян. В XIV веке было открыто 42 таких монастыря, в XV веке — 57.
В актах, закреплявших земельные владения за церковью, обычно писалось, что земля принадлежит, собственно, не монастырю, а «пречистой богородице», «святой троице» и т. д. Жалованная грамота рязанского князя Олега Ивановича Ольгову монастырю (вторая половина XV века) была богато украшена изображениями Христа, богородицы, апостолов, святых, что символизировало священность церковных владений. Во многих случаях княжеские грамоты лишь оформляли права церковников на уже захваченные ими крестьянские земли.
Источниками роста церковного землевладения были также покупки, обмены, вклады «по душе», причем и в этих случаях нередко лишь оформлялся каким-либо образом происшедший захват церковью земли. Известны многочисленные подделки церковниками актов на земельные владения.'В конце XV века архимандрит Чудова монастыря был бит кнутом за то, что подделал грамоту умершего вологодского князя Андрея.
Крупнейшим землевладельцем сделался на протяжении XIV —XVI веков Московский митрополичий дом. Самые значительные его владения образовались в 30—70-х годах XIV века, когда московские князья, боровшиеся с тверскими и суздальскими князьями за великокняжескую власть, нуждались в митрополичьей кафедре в Москве и привлечении митрополитов на свою сторону.
Около 1337 года был основан Троицкий монастырь близ города Радонежа (позже по имени его основателя Сергия Радонежского он стал называться Троице-Сергиевым). В конце XIV века возникли в Белозерском крае Ферапонтов и Кирилло-Белозерский монастыри, а в 1429 году на Соловецком острове в Белом море — Соловецкий монастырь. В этих монастырях сосредоточились обширные земельные и промысловые угодья.
Разновидностью монастырей были возникавшие в XIII—XV веках многочисленные «скиты» и «пустыни» в малонаселенных местах. Как правило, из скитов вырастали монастыри, подчинявшие себе окрестные земли и население. Со второй половины XIV века усилилась монастырская колонизация в отдаленных районах Заволжья и Поморья.
Монастыри существовали также в городах и близ городов, являясь военно-оборонительными центрами. Не случайно в XIV—XV веках Москва была опоясана цепью монастырей. С юга ее прикрывал Симонов монастырь, которому большое внимание уделял Дмитрий Донской. При основании в 70-х годах XIV века Серпухова по просьбе князя Владимира Андреевича было положено начало Зачатьевскому монастырю; Голутвин монастырь усилил оборонительное значение Коломны и т. д.
/Церковь владела плодородными землями; в городах ей принадлежали дворы и целые слободы, а некоторые города, например Алексин на Оке и Гороховец, находились в полной собственности церкви. Церковные хозяйства (монастырские, митрополичьи и др.) имели соляные, рыбные и другие промыслы и, пользуясь княжескими льготами, вели широкую торговлю на внутреннем рынке. Они, как правило, освобождались от уплаты различных таможенных сборов. Они торговали также хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами, наживая огромные по тем временам деньги. Кроме того, церковь являлась крупным ростовщиком.
Княжеская власть, заинтересованная в поддержке церкви, закрепляла за ее владениями довольно широкий податной и судебный иммунитет. Картину самостоятельности церковной вотчины рисует уставная договорная грамота великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана от 28 июня 1404 года «О людех и о волостех царковных» («О людях и церковных волостях»). Согласно этой грамоте, ставшей в дальнейшем образцом, по которому заключались аналогичные договоры, митрополит имел полное право суда над населением принадлежавших митрополичьему дому земель. Боярам и слугам великого князя было запрещено покупать митрополичьи земли, а ранее купленные предлагалось возвращать. Митрополичий дом имел своих вооруженных людей.
На основе собственности на землю церковь эксплуатировала жившее в ее владениях население. Податные и судебные льготы, которыми располагали церковные феодалы, являлись важным средством, с помощью которого они привлекали население на свои земли и там различными путями закабаляли. Предоставляя крестьянам земельные участки, орудия производства, разного рода ссуды, церковные феодалы обязывали их работать на себя. Помимо того, значительная часть крестьян попадала в феодальную зависимость от церкви вместе с теми землями, которые переходили в ее владение путем пожалований, вкладов и т. п. Уставная грамота митрополита Константино-Еленинскому монастырю от 21 октября 1391 года обязывала монастырских крестьян строить церкви, монастырские здания и укрепления, пахать, сеять и жать на монастырской пашне, косить сено, ловить рыбу, охотиться на бобров, молотить рожь, печь хлебы, молоть солод, варить пиво, прясть лен, делать сети и, кроме того, отдавать на пасху по телке и делать другие подношения игумену.
Сохранившиеся грамоты позволяют думать, что первые мероприятия по юридическому оформлению крепостного права в России были осуществлены на церковных землях. Таковы грамоты верейс- кого и белозерского князя Михаила Андреевича Ферапонтову монастырю в 50-х годах и указная грамота ярославскому наместнику великого князя относительно крестьян Троице-Сергиева монастыря в 60-х годах XV века. В этих грамотах впервые утверждается правило, ограничившее право «выхода» крестьян от своих владельцев в Юрьев день. Таким образом, церкви, как феодалу, принадлежала важнейшая роль в развитии крепостнических отношений.
Церкви и монастыри часто получали право сбора пошлин в свою пользу. Например, Ипатьевский монастырь в Костроме собирал пошлину за переезд через реку Кострому.
{Материальное могущество церкви значительно выросло на протяжении XIV—XV веков и усилило ее влияние во всех сферах общественной жизни.
Церковь вела миссионерскую деятельность с целью христианизации русского и нерусского населения на окраинах. Так, во второй половине XIV века в Пермскую землю отправился известный миссионер Стефан Храп, который разрушал и сжигал там языческие идолы, крестил местных жителей и основал Пермскую епархию. Христианизация встречала нередко упорное сопротивление местного населения.
Церковь стремилась к обращению в христианство народов Поволжья. Этим занималась, в частности, Сарайская епархия. В Мордовской земле в начале XV века уже существовала православная церковь св. Николы. Большое значение придавалось крещению татарской знати, переходившей на службу к русским князьям. В 1393 году трех знатных татар крестил на Москве-реке сам митрополит Киприан.
Поскольку господствующая церковная идеология санкционировала и освящала феодальный строй, естественно, что «все выраженные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь... должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богословские ереси» и что для самой возможности таких нападок на существующие общественные порядки «нужно было сорвать с них ореол святости» 9.
В одном из источников упоминается, что при Иване Калите прекратились «безбожные ереси». Но это утверждение выдавало желаемое за действительное. Выступления против церкви не прекращались на всем протяжении XIV века. В середине столетия возник богословский спор между тверским епископом Федором и новгородским архиепископом Василием Каликой на тему о том, существует ли где-нибудь на земле рай. Федор считал, что рая на земле нет, что он погиб вследствие грехопадения Адама и Евы и существует лишь в мыслях. Напротив, Василий Калика доказывал, что рай на земле есть и что его даже видели новгородцы, доходившие до «края земли». Заметим, что и Колумб полтораста лет спустя писал о том, что рая он не видел лишь потому, что не пробирался в отдаленные от морей земли, где якобы он находится. В средние века упорно верили в реальное существование рая.
Отвлеченный на первый взгляд религиозно-богословский спор был, однако, в условиях того времени проявлением религиознокритической мысли. В противовес ортодоксальному пониманию рая как конкретной реальности тверской епископ представлял рай как духовное состояние самого человека. Более того, он указывал на расхождения в «священном писании» по вопросу о рае, и это было уже зародышем рационалистической критики церковных воззрений. Примечательно, что московские политики поддерживали тверского епископа, видя в его выступлении средство углубить противоречия между Новгородом и Тверью, а может быть, и ослабить позиции церкви, бывшей не только союзником, но и соперником.
Наиболее крупной была ересь так называемых стригольников, возникшая в Новгороде в середине XIV века. Стригольники выступали с критикой официальной церкви в отношении как ее догматов, так и внутренней организации. Они обличали нравы духовенства, стяжательство и мздоимство церковных верхов, отрицали вообще священническую иерархию. К основам веры стригольники, в противоположность ортодоксальным представлениям об абсолютной непогрешимости текстов «священного писания», требовали критического подхода. Стригольники отвергали таинство причащения как действие, не объяснимое разумом и к тому же совершаемое такими безнравственными людьми, как священники; они не признавали церковной исповеди, ибо отказывались видеть в священниках особых людей, наделенных «божественной благодатью». Кроме того, стригольники отрицали таинства и обряды, связанные со смертью.
Псковские стригольники первой половины XV века обрушивались не только на духовенство, но и на монашество, а наиболее радикальная их группа отрицала важнейший религиозный догмат о воскресении мертвых и, следовательно, существование загробной жизни. Ересь стригольников нашла сравнительно широкий отклик в различных слоях новгородского и псковского населения и, несмотря на жестокие преследования, держалась довольно длительное время. Будучи в основном выражением антифеодальных настроений горожан, ересь стригольников вместе с тем проникала и в другие социальные слои. Ее сторонники имелись даже среди части духовенства и монашества, недовольной церковными порядками, в частности среди монахов псковского Снетогорского монастыря.
Церковь принимала самые крутые меры для подавления еретических выступлений. В 1375 году в Новгороде были казнены несколько еретиков. В 1386 году туда прибыл Стефан Пермский, составивший специальное поучение против стригольников. Даже константинопольский патриарх Нил посылал в 1382 году в Новгород грамоту с обличением ереси и требованием утвердить «истинную христианскую веру». Четырежды направлял грамоты, осуждающие стригольников, митрополит Фотий.
Церковь вообще резко клеймила народные выступления против феодалов, рассматривая их как отступничество от христианства. Описывая крупное восстание в Новгороде в 1418 году, летописец заявляет, что оно произошло по «наущению дьявола», и при этом старается подчеркнуть влияние церкви, отмечая, что восстание это якобы было прекращено владыкой Семеном, который вышел с крестом к народу. В явно недоброжелательных тонах описал летописец восстание 1382 года в Москве. Но, конечно, церковные репрессии не могли прекратить классовую борьбу.
Обличая и преследуя уклонение от религиозных правил, осуждая антифеодальные выступления, церковь в своей идеологической деятельности в то же время стремилась возвеличить духовных и светских феодалов, подчеркивала их верность христианству и изображала их образцом служения вере. При этом исторические факты нередко подвергались весьма тенденциозному истолкованию. Так, в момент нашествия монгольских ханов на Рязань местный епископ бежал из города. В летописи можно найти оправдание этому поступку: оказывается, что сам господь бог «епископа «ублюде» от гибели.
Церковь старалась изобразить борцами за веру популярных князей, мужественно отстаивавших родину от иноземных захватчиков. Летописцы расточали похвалы Александру Невскому и особенно за его отказ от предложений римского папы. Однако далеко не всегда Александр Невский чтил «митрополиты и епископы»: когда в 1255 году новгородцы послали к нему владыку Далмата с просьбой отложить гнев на посадника Онанью, то он отверг ее.
Столь же искаженно изображен в церковной литературе образ героя освободительной борьбы против монгольского ига — Дмитрия Донского. «Житие» его настоятельно подчеркивает глубокую приверженность к церкви. История же бесцеремонного вмешательства Дмитрия в церковные дела, его резких отношений с митрополитами вовсе не упоминается в «житии».
Церковники использовали любое значительное событие социальной жизни для упрочения своего влияния и религиозной веры в народе.
Рассказ о монгольском нашествии летописцы сопроводили поучением о том, что оно ниспослано в наказание за небрежение к религии и церкви. Не стойкостью и героизмом народа, а вмешательством «сил небесных» объясняют «Слово» Серапиона и другие церковно-публицистические произведения успехи в отражении захватчиков. В них говорится, что захватчики не дошли до Новгорода якобы благодаря заступничеству «святой» Софии, что богородица помогла спасти Русь от Тамерлана, что победа над шведами в 1240 году — результат божьей помощи и прямого содействия святых Бориса и Глеба, а Куликовская победа — дело святых Георгия Победоносца, Дмитрия и тех же Бориса и Глеба.
Неурожай, голод, эпидемии и наводнения церковь постоянно использовала для укрепления своего авторитета. В связи со стихийными бедствиями усиленно подчеркивалось значение всяких «знамений», совершались молебны и крестные ходы, строились «обетные» храмы и всячески внушалась мысль о «крепости» веры для избежания несчастий.
Отстаивая свое монопольное положение в области идеологического воздействия на народные массы, русская церковь вела в средние века упорную борьбу с другими религиями, насаждая представление об «исключительности» православия. Она проповедовала враждебность к другим народам и странам, ненависть ко всему иноземному. Церковники, по существу, осуждали всю западную культуру того времени, «обличая» ее как «латинство».
Особую нетерпимость проявляла церковь к мусульманству, ставшему со времени хана Узбека официальной религией Золотой Орды. Положение церкви в этом вопросе было сложным, потому что она была заинтересована в привилегиях, получаемых от ордынских ханов. Но чем успешнее была борьба с монголо-татарскими захватчиками и чем больше слабела Орда, тем решительнее выступала церковь против мусульманства.
Религиозная идеология проникала во все области духовной культуры. Еще в XIV—XV веках просвещение и образование находились преимущественно в руках духовенства. Правда, после находок берестяных грамот при раскопках в Новгороде стало ясно, что степень грамотности городского населения была выше, чем считалось прежде.
Под церковным влиянием находилась и древнерусская литература. В церковной среде возник ряд значительных литературных произведений: «Житие Александра Невского», проповеди Серапиона Владимирского, «жития» Авраамия Смоленского, митрополита Петра, Сергия Радонежского, Стефана Пермского и др. При посредстве церкви на Русь проникали некоторые иноземные книги, в особенности с конца XIV века, когда оживились связи с южнославянскими землями. Эти связи стали особенно расширяться с приходом на Русь Пахомия Логофета и выходца из Болгарии митрополита Киприана.
Было бы, однако, неправильным сводить русскую литературу XIV—XV веков исключительно к церковной. Во многих произведениях немалое место занимали светские мотивы. Ярким примером является написанная рязанским старцем Софонием поэтическая «Задонщина» (XV век),. повествующая о Куликовской битве в традициях и художественной манере «Слова о полку Игорево.
То же следует сказать о летописании, хотя оно з основном велось духовенством. Первый общерусский летописный свод возник при дворе митрополита Петра. Большинство летописных сводов составлялось в монастырях. Центрами летописания были Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Рождественский во Владимире и некоторые другие монастыри. Суздальский монах Лаврентий в 1377 году переписал по заказу князя Дмитрия Константиновича летопись, получившую в исторической литературе название «Лаврентьевской». Наиболее заметна светская струя в новгородских летописях. Не случайно некоторые новгородские летописцы сочувственно относились к народным движениям. На протяжении XIV—XV веков в летописании усилился интерес к событиям внецерковной жизни. В летописях появляются даже довольно точные наблюдения над природой, описания признаков и хода эпидемических болезней и т. п.
Изобразительное и строительное искусство было в XIV —XV веках также неразрывно связано с церковью. Каменное зодчество удовлетворяло прежде всего потребности церкви. У митрополита, а также в крупных монастырях находились специалисты, овладевшие высокими для своего времени художественными и техническими приемами строительного дела. Там же существовали «дружины» иконописцев, расписывавших фресками храмы. Летопись называет по именам (Захар, Иосиф, Николай) «митрополичьих писцов», работавших в 1344 году в московском Успенском соборе.
В Троице-Сергиевом монастыре развился талант гениального русского художника конца XIV — начала XV века Андрея Рублева, ставшего позднее монахом московского Андроньева монастыря, откуда вышел и его сподвижник Даниил Черный. С церковью была связана деятельность и таких крупных живописцев, как Феофан Грек, Прохор и др. Хотя живописная манера Андрея Рублева была позднее установлена церковью в качестве образца иконописания, его творчество, как и творчество других выдающихся художников XIV—XV веков выходило за рамки узкоцерковного мировоззрения. Произведения этих крупнейших русских художников отличались глубиной мысли и чувства, внутренним благородством, мастерством.
Играя определенную роль в развитии культуры на Руси в XIV—XV веках, церковь вместе с тем серьезно тормозила ее. Слепое преклонение перед церковными авторитетами, неприязнь к рационалистическому мышлению и насаждение схоластики, проповедь религиозного мировоззрения — все это сковывало творчество передовых русских людей того времени.
Анатолий Сахаров,доктор исторических наук
Из сборника «Христианство и Русь», серия «Советское религиоведение», №2, 1985 г.
Примечания
1 «Новгородская первая летопись». М.—Л., 1950, с. 272.
2 См.: «Памятники русского права», вып. 1. М., 1952, с. 241.
3 См.: Там же, с. 259—261.
4 Полное собрание русских летописей, т. 11, с. 340 (далее ПСРЛ).
5 ПСРЛ, с. 193.
6 Там же, с. 210.
7 Там же, с. 264.
8 Там же, с. 288.
9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 361.
