Показать все теги
Накопление этнографических знаний
Первые сведения об Африке и африканцах в Европе относятся к глубокой древности. После падения Карфагена (146 г. до н. з.) на его бывшей территории возникла римская провинция, получившая название «Африка». Лишь значительно позднее так стал именоваться весь материк. Как римлянам и грекам, так и египтянам и финикийцам были знакомы берега Северной Африки, Аравийская, Ливийская и Нубийская пустыни, в меньшей степени красноморское побережье. Однако есть основания полагать, что им были известны и районы внутренней Африки. Так, еще в XV в. до н. э. египтяне отправлялись в «страну Пунт» (Сомали), поднимались вверх по Нилу более чем на 2000 км. На рубеже VII—VI вв. до н. э. по приказу египетского фараона Нехо финикийский флот обогнул материк. В конце VI — начале V в. до н. э. карфагенянин Ганнон совершил длительное плавание за «Столбы Мелькарта» (через Гибралтарский пролив), добравшись до современного Камеруна. Археологические раскопки последних лет позволяют утверждать, что в районе западной Сахары вплоть до падения Карфагена существовала его колония Керне.
Уже Геродот (V в. до н. э.) познакомил читателя с некоторыми африканскими народами. Позднее римляне и их подданные — греки и сирийцы (со II в. до н. э.) совершали походы в глубину континента и плавания вдоль восточного побережья Африки. У Диодора Сицилийского (I в. до «. э.), Птолемея (II в. я. э.) есть известия о жителях внутренних областей Африки — полулегендарных гарамантах, людях Судана и Куша, золотодобытчиках Нубийской пустыни, об озерах в истоках Нила и покрытых снегом горах. Несколько расширили диапазон сведений об Африке и африканцах и работы Страбона (64—63 г. до н. э.— 23/24 г. н. э.) и Плиния Старшего (23—79 г. н. э.). Позднее появились сочинения, до сих пор составляющие значительную ценность как источники по истории и этнографии Африки: анонимный «Перипл Эритрейского моря» (I в. н. э.) и «Христианская топография» Козьмы Индикоплова (VI в. н. э.).
После арабского завоевания Северной Африки (первым был захвачен Египет в 641 г.) европейцы оказались совершенно оторванными от глубинных областей Африки и на протяжении нескольких столетий (до XV в.) получали смутные сведения о них только через арабов. В данном пособии невозможно перечислить всех арабских авторов. Наиболее интересные сведения содержатся в книгах аль-Бекри (ум. в 487/1094 г.), рассказавшего о Текруре, Гане, Аудагосте на территории современных Сенегала, Мали, южных провинций Мавритании; Ибн Батутты (1304—1377 гг.), хорошо знакомого с городами-государствами Момбасой и Килвой на побережье Восточной Африки и с Томбукту в современном Мали; и Хасана аль-Ваззана, больше известного под именем Джованни Леоне или Льва Африканского (1494—1552 гг.), посетившего многие страны и земли Западной Африки от Томбукту в среднем течении Нигера до озера Чад. Книга последнего неоднократно издавалась на многих европейских языках и долгое время была практически единственным источником информации о народах Африки. В работах этих и других арабских авторов (путешественников и купцов) мы находим сведения о народах, их занятиях, расселении, обычаях, общественной жизни, государственном устройстве и т. п.
Есть основания полагать, что и сами европейцы уже в начале XIV в. стали проникать в отдельные пункты внутренней Африки. Так, возможно, генуэзские купцы в это время бывали в Марокко, где начинался торговый путь в долину Нигера. Генуэзец А. Мальфанте в 1447 г. дошел с арабским караваном до оазиса Туат, а флЙрентиец Б. Деи в 1469 г, — до Томбукту. Уже с XIV в. на европейских картах появляются названия городов, государств и народов Африки. Так, на Каталонской карте мира 1375 г. находим Тенбук (Томбукту), на карте Дульсерта 1339 г. — Мелли (Мали), позднее к ним добавляются Мелинге (Малинди), Фулли (Фульбе), царство Хабеш или Хамариш (Эфиопия).
В эпоху великих географических открытий первыми невольными исследователями Африки оказались португальские торговцы и пираты. С 1415 г., захвата после реконкисты Сеуты, начинается их постепенное движение на юг вдоль атлантического побережья материка: 1445 г. — Зеленый мыс; 1482 г.— устье р. Конго; 1487 г. — мыс Доброй Надежды; 1500 г.—Мадагаскар; 1506 г. — Мозамбик — таковы его основные этапы..
Торговля (сначала золотом и пряностями, а затем рабами) была основной целью европейцев, и их заметки посвящены выгодам и убыткам при ведении торговых операций с африканцами. Их наблюдения за жизнью местного населения в большей мере случайны, однако & этих записках все же можно встретить описания народов и государств, обычаев жителей. До нас дошли как правило не столько их записи, сколько составленные на их основе хроники или описания, подобные «Хронике открытия и завоевания Гвинеи» Гомиша Зурары или «О путешествиях на западный берег Африки в 1455—1457 гг.» А. Ка да Мосто.
Португальцы в Африке того времени практически не покидали фортов, расположенных на океанском побережье. Лишь в некоторых районах они проникли в глубь материка, и такие записи дают много интересных этнографических сведений. Так, в середине XVI в. появляется первое «Описание Эфиопии» Альвариша; в конце XVI в. — сообщения о Мономотапе. В XVIII столетии португальские путешественники патер Пинто и Ласерда добираются до центра материка — территории современной Замбии и восточного Заира.
Со второй половины XVI в. на политической арене Европы первые роли начинают играть Голландия, Англия, Франция. Это привело к изменениям и в изучении Африки. Появилась первая переселенческая колония: в 1652 г. была основана Капская колония. К голландским колонистам позднее присоединились потомки французов-гугенотов, бежавших в Нидерланды после печально знаменитой Варфоломеевской ночи. Однако еще долго вся остальная часть Африки — Центральная,. Восточный и Западный Судан, внутренние районы Верхней Гвинеи — оставались для европейцев «терра инкогнита». Карты того времени дают довольно точную картину береговой линии с указаниями рек и населенных пунктов и нередко совершенно фантастическое изображение внутренних областей.
Особый интерес к Африке европейские государства начинают испытывать в XVIII—XIX вв., когда в результате ряда войн Англия и Франция потеряли практически все колонии на американском континенте. В 1788 г. в Лондоне возникла «Африканская ассоциация». Целью ее были исследование внутренних областей Африки и создание- условий' для развития английской торговли, утверждения английского господства. В 1830 г. она слилась с Королевским географическим обществом. Почти все британские и многие другие исследователи Африки прошлого столетия работали по заданиям этой организации.
В конце XVIII—XIX вв. в Африке побывали более двух десятков исследователей разных национальностей. Основными целями почти всех экспедиций было географическое изучение континента. Но деятельность даже самых бескорыстных из. европейцев (типа Д. Ливингстона) объективно подготовила последующий колониальный раздел. В это время этнографические описания делались лишь попутно. Однако труды исследователей все же дают (одни в большей, другие в меньшей степени) немалый материал для изучения этнографии народов Африки. Наиболее ценны для этнографа работы и записки Рене Кайе, Мунго Парка, Палмера, Дж. Спика, С. Бейкера, Г. фон Виссмана, В. Кемерона, Д. Ливингстона, Г. Швейнфурта, В. В. Юнкера и др. Это было время величайшего накопления этнографических знаний, но еще нельзя было говорить об изучении народов Африки. Вступление капитализма в стадию империализма, завершение географического изучения континента, окончательный колониальный раздел его привели к еще большему накоплению этнографических знаний. Первые направления научного изучения народов Африки были предопределены нуждами колониального управления. Этнография Африки, давшая толчок новому осмыслению общеэтнографических знаний, в европейских метрополиях африканских колоний развивалась как прикладная наука, призванная изучать этот континент, чтобы способствовать лучшему управлению покоренными, но непокорившимися народами, и помогать наилучшему извлечению наибольшей прибыли.
Изучение этнографии Африки в Европе и Америке
С конца XIX — начала XX столетия при продолжающемся накоплении этнографических наблюдений начинается изучение Африки и ее народов. Африканистика в широком смысле слова, в том числе и этнография, развивались в эти годы в общем русле развития этнографической науки. Долгое время подлинное изучение этнографии Африки подменялось использованием примеров из африканской этнографии для иллюстраций положений теоретиков, прежде всего эволюционистов. Позднее данные африканской этнографии активно использовались диффузионистами и представителями культурно-исторического направления, прежде всего немецким антропогеографом Ф. Ратцелем. Он был, пожалуй, первым этнографом-теоретиком, который свои умозаключения строил в основном на африканском материале.
Его теоретические построения и основные выводы были подхвачены и получили дальнейшее развитие в работах немецких исследователей Л. Фробениуса и Б. Анкермана, а затем идеи Ф. Ратцеля в сочетании с философской концепцией неокантианства с его отрицанием причинной связи в общественных явлениях, с его утверждением неповторимости и отсутствия закономерностей в развитии истории получили дальнейшее развитие в (работах видного теоретика культурноисторической школы Ф. Гребнера. Еще позднее (начало XX в.) идеи смены культурных кругов разделяли сторонники венской школы В. Шмидта. Большинство католических миссионеров, работавших в разных странах мира, в том числе и в Африке, были его учениками и последователями.
В основе всех этих теоретических разработок лежало неверие в созидательные возможности африканских народов. Их история и культура рассматривались как последовательное восприятие пассивными африканскими народами внешних культурных влияний. В этой системе взглядов появление на континенте европейских колонизаторов рассматривалось как естественная очередная волна новых переселенцев с более высокой культурой.
Идеи о культурной пассивности негрских народов, их неспособности к самостоятельному развитию долго превалировали среди европейских этнографов-африканистов. В наиболее концентрированном виде они получили выражение в «хамитской» теории.
Термин «хамиты», «хамитские» языки (от имени Хама, одного из сыновей библейского праведника Ноя) впервые был введен египтологом Р. Лепсиусом еще в XIX в. К африканистике его применил немецкий лингвист К. Мейнхоф в работе «Языки хамитов» (1912 г.). Он определил хамитов не только как носителей языкового единства, но и как некий единый культурный и антропологический тип. Языки, культура, общественные институты негроидных народов Африки объявлялись производными от языков, культуры, общественных институтов более светлокожих и более развитых кочевников-хамитов.
Сторонниками хамитской теории были многие видные африканисты. Наибольший расцвет ее падает на межвоенные годы (1918— 1939 гг.). Впоследствии исследования многих ученых — этнографов,, антропологов, лингвистов — показали не только самостоятельность, происхождения культуры африканских народов, но и убедительно доказали, что не существовало особой единой «хамитской» общности языков, расового типа и культуры. Убедительной критике эта искусственно созданная, расистская по своей сути, теория была подвергнута советским африканистом Д. А. Ольдерогге. Однако и ныне еще можно встретить ее отголоски, особенно в работах, посвященных этнографии: фульбе или истории народов и государств Межозерья.
Довольно широкое хождение долгое время имели и иные объяснения культуры Африки. Л. Фробениус, например, видел в Африке зоны культуры индийского происхождения (в северо-восточной Африке), юго-восточной Азии (бассейн Конго и Гвинейское побережье) и т. д. В искусстве Ифе и Бенина (Нигерия) он же искал следы загадочной Атлантиды. Другие африканисты объясняли, различные явления культуры Африки влиянием финикийцев, древних египтян, иудеев и т. п.,. особенно долго продержалась версия об арабских корнях мусульманских культур Западной и Восточной Африки. .
С изучением африканских народов в значительной степени связано и появление функционального направления в этнографии. В основе рассуждений функционалистов и их главы Б. Малиновского лежала концепция о строгой функциональности каждого элемента культуры изучаемых народов. Лозунгом их было тщательное изучение и консервация всех элементов культуры, в том числе племенного быта. По- их мнению, любые новшества, в том числе современное образование,, знакомство с достижениями европейской культуры способны лишь разрушить общественную гармонию четко функциональных элементов культуры. Призывы функционалистов к подробному изучению народов колоний, выяснению роли и влияния разных категорий власти в местных обществах способствовали широкому использованию этнографических знаний в сфере управления колониями. Многие страны-мет- рополии создали особые колониальные институты и академии, где будущие чиновники учили местные языки, получали начальные знания истории и этнографии подвластных народов. В странах Африки появились «правительственные антропологи» — этнографы, работавшие по заданиям администрации, на территории Европы основными центрами изучения этнографии Африки стали Музей Центральной Африки в Бельгии, Музей человека во Франции, Британский музей в Англии.
Мы не можем полностью принять эти теории, но необходимо признать, что ученые этого периода внесли огромный вклад в африканистику, в том числе и в этнографию Африки. Ими собрано и обобщено огромное количество фактической информации о материальной и духовной культуре африканцев, об их обычаях, верованиях, бытовом укладе, общественных отношениях и т. д. Особенно велико в этом смысле значение работ J1. Фробениуса, Г. Баумана, К. Мейнхофа (Германия), М. Делафосса, Ж. Баландье, Ж- Лебефа, Токсье (Франция), Джонстона, Д. Форда, М. Фортеса (Англия) и др.
После второй мировой войны в развитии африканистики на Западе произошел известный поворот. Вокруг «Джорнел оф эфрикен хистори» (Лондон), «Кайе д’этюд африкен» (Париж), «Африка» (одноименные журналы в Лондоне и Риме), как и вокруг Международного африканского института в Лондоне и Общества африканистов в Париже, сгруппировались африканисты разных стран, в том числе и этнографы, хотя основное внимание эти центры уделяли истории. Среди них не только этнографы и антропологи традиционных стран изучения Африки (Англии, Франции, Бельгии и других), но и ученые из Италии, Швеции, США. Наряду с крупными научными центрами работа по этнографии Африки ведется сейчас и во многих университетах мира, причем значительную работу проводят университеты США, скандинавских стран (в частности, в Уппсале), Японии, Канады, Бразилии. Большой вклад в развитие этнографии Африки внесли сотрудники французского Института Черной Африки — ИФАН в Дакаре (он существует и ныне под названием Фундаментального Института Черной Африки) и журнала «Презанс африкен», а позднее издательства того же названия (Париж).
В последние годы в западной этнологии все чаще говорят о «кризисе антропологии», особенно в применении к изучению бывших колониальных народов, предпринимаются попытки предложить новые теории. Однако сейчас в зарубежной этнологии нельзя выделить какое-то одно господствующее направление, существует множество концепций.
Функционализм Б. Малиновского, разработки Л. Фробениуса нашли современное воплощение в развитии культурного релятивизма, который отрицает общие закономерности в развитии народов и культур, делает упор на самобытность, уникальность и относительность отдельных явлений. Культурный релятивизм провозгласил теорию многолинейной эволюции. Логически это привело ряд исследователей (Ж. Маке, Р. Бастид, Д. Мур. в 50—60-е годы) к фактическому оправданию отсталости, развитию концепций об исключительной самобытности африканского мира, о несопоставимости и несовместимости европейского и африканского восприятия культур и самих культур. Эти теории в политическом плане использовались в Африке как идеологическая поддержка трибализма, национального и расового обособления и противопоставления, а распространение европейской культуры, образования рассматривалось как «культурный геноцид».
Ряд исследователей, формально отказываясь от проведения теоретического анализа и считая, что главное — не объяснение, а точное описание (например, М. Гриоль) или признавая якобы особый африканский мир сознания (П. Темпельс, Л. Ян, Л. В. Тома и др.), на деле также являются выразителями идей культурного релятивизма. Это направление привлекает отказом от европоцентризма, попытками понять и показать психологию и моральные ценности африканских народов, их вклад в мировую цивилизацию. Учеными этого направления (Ли- перс, Б. Оля, А. Леруа-Гуран) накоплен громадный фактический материал. Однако в погоне за точностью изложения и якобы беспристрастностью некоторые из них «ередко оказываются пропагандистами наиболее консервативных элементов культуры изучаемых народов Африки.
Под влиянием новой социальной обстановки в независимых странах Африки функционализм подвергся пересмотру и в среде британских антропологов, где он долгое время господствовал. Э. Эванс-Причард, Л. Мейр, М. Фортес и другие исследователи положили в основу изучения африканских народов этнокультурные и социальные структуры, которые, как они считают, необходимо изучать в их сложности, динамике, взаимодействии внутренних и внешних связей каждой системы. Отрицая основное положение функционализма о неизменности функциональных единиц, они подчеркивали неизбежность исторического развития, действие и в Африке наиболее общих его закономерностей. В этом структуралисты пошли далее своих предшественников. Однако они признают лишь линейные эволюционные изменения, не замечая качественных (революционных) скачков.
Однако большинство африканистов-антропологов оказались за рамками этих довольно четких направлений. Многие из них считают, что теоретические построения на Западе зашли в тупик (например, английский этнолог Р. Ферс, американский исследователь Д. Льюис и др.). Французский ученый К. Леви-Стросс утверждает даже, что современная антропология должна «добровольно погибнуть» и «возродиться в новом облике». Однако каким должен быть этот новый облик, ни сам Леви-Стросс, ни другие антропологи не знают. Одних этнографов поиски новых путей приводят к признанию необходимости более последовательного историзма (А. Саутхолл), других — к теории плюрального общества (Л. Ян, У. П. Митчелл) как объяснению сущности постколониального общества во всевозможных взаимодействиях расовых, этнических, конфессиональных, политических, культурных групп.
В послевоенный период в западноевропейской литературе по проблемам истории, этнографии и экономики Африки заметно усилилось влияние марксистских идей. Появились исследования Ж. Сюре-Каналя и П. Буато (Франция), американца У. Хантона и англичанина Дж. Уоддиса.
Накопление знаний об Африке у народов нашей страны
На территориях, входящих ныне в Советский Союз издавна накапливались знания о чужих землях и народах, в том числе и о далекой Африке. Значительная часть Средней Азии входила в средние века или непосредственно в состав арабского халифата или в зону влияния арабо-персидской культуры. Здесь жили ученые, известные далеко за пределами родины. Среди них были и географы, как аль-Хорезми, аль-Марвази, и люди энциклопедических знаний: аль-Бируни, или Абу ибн Сина (Авиценна). Некоторые из них сами побывали в Африке, другие собирали повсюду разнообразные сведения, и в их работах, написанных на арабском или персидском языках, мы найдем упоминания о народах Африки и некоторых их обычаях.
О Нубии, Донголе и Эфиопии писал аль-Фергани (IX в.). В «Картине земли» Мухамеда ибн Мусы аль-Хорезми (первая половина IX в.) мы найдем географические координаты почти всех известных тогда арабам стран и городов Африки — от Ганы на западе до верховьев Нила на востоке, есть у него и карта Африки. Абу Рейхан аль-Бируни (конец X—XI вв.) сообщает о занятиях жителей, состоянии торговли, критически разбирает все известные ему рассказы о сборе золота, добыче жемчуга и т. п. Личные впечатления о северо-восточной Африке и о стране беджа оставил знаменитый хорасанский путешественник, поэт и прозаик Насир-и-Хусрау (первая половина XI в.), большую часть жизни проведший в Мерве (современный Мары в Туркмении). Уроженцем Мерва были и Тахир аль-Марвази, живший на рубеже XI и XII вв. В своей «Природе животных» он писал, в частности, о жителях Сомали.
Издавна также накапливались знания об Африке в Закавказье. Первые контакты армян и грузин с эфиопами проходили, вероятно, в Иерусалиме и Александрии, притягивавших восточных христиан всех стран (это византийская, румынская, болгарская, армяно-грегориан- ская, грузинская, эфиопская, коптская, сирийская несторианская церкви, русское православие). Именно церковные связи были теми путями, по которым шли сведения об Африке в Закавказье. Видимо, это же обстоятельство объясняет, почему интересы армян-путешественников не шли далее Эфиопии и Восточного Судана.
Уже в первых армянских географиях (в частности, Анания Шира- каци — VII в.) есть описание Африки, правда компилятивное. Позднее армянские путешественники оставили и оригинальные описания Эфиопии. Аветик Багдасарьян, сопровождавший побывавшего в Эфиопии в конце XVII в. архимандрита Аствацатура, оставил подробные записи о расовых особенностях различных народов страны, их одежде, обычаях, религии, политическом устройстве, торговых путях и городах. Эфиопию и Сеннар описал и епископ Ованес. Результатом двухлетнего пребывания при дворе эфиопского императора Теводроса II был двухтомный труд епископа Диметеоса (1867 г.).
Грузины также были связаны лишь с северо-восточной Африкой. Впервые сведения из первых рук о Египте, Эфиопии и Судане русский двор получил от поручика Манучара Качкачишвили (Качкасова), побывавшего в Египте в 1785 г. Во второй половине XIX в. при дворе негуса Эфиопии жил врач Г. Мерабишвили, оставивший интересные работы по народной медицине и этнографии. И армяне, и грузины интересовались больше христианским населением. Описания жизни мусульман этих районов оставил азербайджанец Зейн аль-Абиджи аш- Ширвани из г. Шемахи (1838 г.).
Третий район нашей страны, где накапливались сведения об Африке и африканцах — Прибалтика. Еще в XVII в. на берегах Гамбии под эгидой герцога Якоба была основана курляндская колония, населенная в основном латышами. Она существовала с 1651 по 1658 г. Во второй половине XIX столетия в Африку стали проникать миссионеры- эстонцы (чаще всего в составе немецких миссий). Ханс Тийсман работал в Кении, где собрал зарисовки быта, верований, сделал записи слов языков галла и ваньика. Народ чагга в Танганьике и народы Кении изучал Эвальд Овийр; в Овамболенде, а затем в Камеруне среди дуала работал Хенрик Туттар.
Первые встречи русских с африканцами произошли в Палестине. Вероятно, первым, кто описал «хабешей» — темнокожих христиан, был смоленский архимандрит Ангрефий. Позднее о них неоднократно упоминали авторы «паломнической» литературы. Так, в XVI в. появилось написанное Василием Позняковым «Хожение купца Трифона Коробейникова во Святую Землю». В XVII в. об эфиопах и коптах упоминали книги Гавриила Назаретского, дьяка Ионы из Загорска, Арсения Суханова, сподвижника патриарха Никона. В XVIII в. появляются сочинения украинцев: сообщения об Эфиопии черниговского иеромонаха Ипполита Вишенского (1707—1709 гг.), рассказы о путешествиях по Египту и Палестине Василия Барского. Самое значительное произведение этого жанра — «Путешествие во Иерусалим Саровския общежительская пустыня иеромонаха Милетия в 1793 году и в 1794 году». На территории Африки южнее Сахары русские ни в XVII, ни в XVIII в. не бывали; сведения о географии и народах континента в «Географиях» (издания 1710, 1719 гг.) приводили из западноевропейской литературы.
В конце XVIII и XIX в. интерес русского читателя к заморским странам, и в частности к Африке, удовлетворялся в основном за счет французской литературы, но в то же время начали переводиться и работы путешественников по Африке. Так, в 1793 г. на русском языке вышли работы Вальяна о Южной Африке, в 1806—1808 гг. — путешествия Мунго Парка по Западной Африке. Особенно много трудов путешественников по Африке было издано во второй половине XIX в. В XIX столетии первые русские путешественники появились на африканском материке. К сожалению, они почти не оставили описания своих впечатлений и наблюдений. Лишь во второй половине прошлого столетия появилась целая плеяда русских людей, оставивших подробные описания народов Африки, на основании которых можно судить об их культуре, хозяйстве, социальных отношениях, возможных путях этнического развития. Записки А. В. Елисеева, А. К. Булатовича, Пор- фирия Успенского, В. В. Юнкера и других дают прекрасные примеры такой литературы. Правда, большинство их ограничено географически — это Эфиопия и прилегающие земли. Лишь В. В. Юнкер побывал в глубине африканского материка.
Изучение африканских народов в СССР
Изучение Африки в России началось с филологии и истории, и первой областью, привлекшей внимание ученых, была Эфиопия.
Еще Михайло Лучкай из Ужгорода (р. 1789 г.) преподавал амхарский язык и гыэз в Лукке. При подготовке академиком П. С. Палласом в 1787 и 1789 гг. «Сравнительных словарей всех языков и наречий» собирались данные и по африканским языкам (шильх, коптскому, ялоф- скому, фульскому, мадагаскарскому, кафрскому, готтентотскому). Во втором издании (1790—1791 гг.) содержатся сведения уже о 33 языках Африки. В 1829 г. Б. А. Дорн начал преподавать амхарский язык в Харьковском университете. В Киеве преподавал и изучал историю церкви и языка в Эфиопии Порфирий Успенский (с 1861 г.). В Петербурге впервые в курсы лекций по истории включил историю Аксума Б. А. Тураев, много сделавший и в изучении культуры и истории Эфиопии и Судана. Изучением и преподаванием языков Африки занимались В. В. Болотов и П. К. Коковцев. Африканистика в Московском университете связана с именем Д. Н. Анучина, впервые включившего сведения об африканских народах в курс лекций по землеведению.
Собственно же этнографическое изучение народов Африки можно, вероятно, считать начатым со времени деятельности В. В. Юнкера и Е. П. Ковалевского. В их работах по северо-восточной Африке намечены основные направления исследования, получившие дальнейшее развитие в более поздние годы: 1) изучение этнического состава населения, этническое картографирование, изучение этнолингвистических проблем, 2) исследование хозяйственной деятельности жителей и их материальной культуры, 3) изучение социальной структуры, политической организации, верований и обычаев и вообще духовной жизни народов, с которыми встречались путешественники.
Следует подчеркнуть, что африканская этнография в России с самого начала ее зарождения зиждилась на иных принципах, нежели западноевропейская: гуманизм, объективность в отношениях к изучаемым народам, антирасистские убеждения.
Расширение интереса к африканским народам наблюдалось уже с первых лет Советской власти. В 1919 г. выходит книга В. Маркова «Искусство негров», переводятся книги о положении народных масс в странах Африки. Продолжается работа Б. А. Тураева, И. Ю. Крач- ковского и других исследователей, работа в университетских центрах Москвы и Петрограда, в Музее антропологии и этнографии. Проблемы культуры и истории — один исток, питающий советскую африканистику. Другой связан с общественно-политической деятельностью тех лет. Деятельность в Научной ассоциации востоковедов, Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ), Научно-исследова- тельской ассоциации по изучению национальных и колониальных проблем (НИАНКП) позволила уже к концу 20—30-х годов XX в. создать постоянные кадры советской африканистики, из которой тогда еще не выделилась собственно этнография. Однако уже в 20—30-е годы рядом с чисто историческими или политическими статьями об Африке на страницах журнала «Новый Восток» появляются и работы, критикующие теоретические построения Л. Фробениуса, К- Мейнхофа и др. Тесное сотрудничество советских государственных и общественных деятелей с африканскими политическими деятелями в Коминтерне, усиление антиимпериалистической борьбы, возникновение национально-освободительных организаций в колониях, в том числе и на африканской земле, — все это способствовало усилению интереса к изучению народов Африки.
Эти первые годы формирования советской исследовательской школы в африканистике связаны с деятельностью венгерского ученого Э. Шийка, проведшего более 30 лет жизни в нашей стране. Возглавляемые им кафедра Африки в КУТВе и Африканский комитет в НИАНКПе стали центрами изучения проблем африканистики. В разработанной Э. Шийком программе изучения Африки основное внимание уделялось социально-политическим проблемам современности, но ставились и задачи, определившие научную деятельность советских эт- нографов-африканистов на многие годы вперед: во-первых, изучение истории государств и их культур, в опровержение тезиса о неспособности африканцев к самостоятельному культурному развитию, во-вторых, изучение этнической истории и взаимодействий разных народов и борьба с представлениями о «расовом чувстве и расовой ненависти», расизмом и национализмом.
Ближайшим сотрудником Э. Шийка стал И. И. Потехин, начавший свою научную, политическую и педагогическую деятельность с изучения положения трудящихся в Африке. Его первая работа в соавторстве с А. 3. Зусмановичем и Альбертом Нзула «Принудительный труд и профдвижение в негритянской Африке» увидела свет в 1933 г.
В 1933 г. на базе Музея антропологии и этнографии создается Институт антропологии, археологии и этнографии, а затем и Институт этнографии АН СССР. Сектор Африки в этом Институте, основанный Д. А. Ольдерогге и И. И. Потехиным, становится главным центром изучения африканской этнографии. В 1936 г. вышла первая этнографическая работа: «Население и социальный строй Эфиопии (Абиссинии)», а вскоре был опубликован сборник статей «Абиссиния» — провозвестник подлинно этнографического изучения африканских народов в СССР.
В послевоенные годы завершается формирование советской этнографической школы, основанной на принципах историзма, методологии исторического материализма, единстве «теоретической» и «описательной» этнографии, отсутствии противопоставления европейских и «отсталых» народов вне Европы, изучении как традиционной, так и современной культуры. В рамках этой общей советской этнографической школы идет и современное изучение этнографии Африки.
Особенно широко оно стало развиваться с 50-х годов XX в. В это время появляется немало статей о народах почти всех стран Африки. Большинство из них было опубликовано на страницах журнала «Советская этнография» и в серии периодических «Трудов Института этнографии АН СССР». Позднее начинают выходить специально посвященные африканским народам «Африканский этнографический сборник» и «Африкана», где издаются работы по языкам, культуре, этнографии народов континента. В 1954 г. увидел свет первый обобщающий труд «Народы Африки» из серии «Народы мира».
Ныне изучение этнографии и культуры Африки проводится в Институте этнографии АН СССР (его московском и ленинградском отделениях) , Институте Африки АН СССР, Музее антропологии и этнографии в Ленинграде, Музее истории культуры народов Востока в Москве, Московском и Ленинградском университетах.
Советские этнографы-африканисты занимаются комплексным изучением африканских народов, используя в своей работе и историю, и лингвистику, и географию, и искусствоведение, и археологию. Завидный пример многосторонности и комплексного подхода к изучаемым проблемам — деятельность чл.-кор. АН СССР Д. А. Ольдерогге. Можно, однако, выделить несколько наиболее актуальных направлений в советской этнографии народов Африки. Это изучение проблем этнической истории и национального развития народов Африки, начало которому положил своей работой 1955 г. «Формирование национальной общности южно-африканских банту» И. И. Потехин и продолжила Р. Н. Исмагилова, изучение социальных отношений в традиционном африканском обществе, намеченное Д. А. Ольдерогге («Население и социальный состав Абиссинии») и И. И. Потехиным («Военная демократия матабеле») и развитое советскими этнографами и историками Ю. М. Кобищановым, С. Я- Козловым, Н. Б. Кочаковой, Л. Е. Куббе- лем, А. Б. Летневым, А. С. Орловой, О. С. Томановской и другими, а также проблемы развития рода, семьи и общины, проблема изучения места и роли традиционных институтов в колониальном и постколони- альном обществе; традиционных и новых верований и религий.
Изучение этнографии Африки в странах Африки
Долгое время этнография народов Африки изучалась только европейскими и американскими учеными. В последние годы, особенно после достижения независимости, появился и вырос интерес африканских ученых к этнографии и культуре своих народов. Правда, как правило, в странах Африки не существует особых отделений этнографии (или антропологии, как ее называют за рубежом). Однако фактически все ученые, объединенные в отделения в области общественных наук (истории, социологии, политологии, экономики, культуры), занимаются также и исследованиями в области этнографии, хотя и не выделяют ее из общего комплекса социально-культурных исследований.
Африканские ученые послевоенного времени и первых лет независимости весьма критически оценивали научное наследие европейских этнографов-африканистов, работавших в Африке в течение последнего столетия. Весьма показателен в этом отношении доклад нигерийца О. Окедиджи «Антропология и развитие: ключевые заметки перспектив развития в Африке», прочитанный яа X Международном конгрессе антропологических и этнологических наук в 1979 г. в Дели. Делая обзор работ африканистов-этнографов за три этапа развития африканской этнографии (до колониального раздела, во время колониального господства и после независимости), он утверждает, что оценка ими культуры и уровня развития африканских народов всегда была предвзятой. В период «узнавания», до завершения раздела Африки, независимо от своего субъективного (положительного или отрицательного) отношения, отдельные исследователи представляли африканские общества как «примитивные», «дикие», статичные. Объективно они идейно подготавливали «будущий колониальный раздел и грабеж природных и человеческих ресурсов». В колониальный период эта наука, по его мнению, работала только по прямым заданиям колониальной администрации. «Правительственные антропологи», прежде всего, объективно облегчали эксплуатацию народов колоний, а, кроме того, фиксируя внимание на отживающих свой век институтах и мелочном описании различий народов, сознательно тормозили процесс развития и мешали складыванию более крупных этнических обществ. После независимости старые методы работы не могли удовлетворить африканских ученых. Нужны поиски новых методов, новых целей.
Резко отрицательное отношение к этнографии как к «служанке колониализма», требование даже «ликвидации» ее в последние годы сменились более трезвым отношением. В странах Африки ныне интерес к изучению разных сторон этнографии африканских народов весьма велик и растет год от года. Самостоятельные этнографические исследования, однако, только начинаются, и нельзя еще говорить о сформировавшихся направлениях, школах в местной этнографии. Однако есть немало общего в большинстве работ ученых-африканцев, интересующихся проблемами этнографии. Все они — воспитанники европейских университетов или европейских профессоров в африканских высших учебных заведениях. Естественно поэтому, что они испытывают боль- - шое влияние европо-американской этнографии. Африканские ученые понимают этнографию (антропологию, как ее называют за рубежом) еще более широко, нежели в Европе. Они включают в этот комплекс наук не только социальную, политическую и культурную антропологию, но и социологию, экономику, в какой-то мере историю и политику. Трудно назвать фамилии исследователей, занимающихся собственно этнографией, однако работы историков, социологов, -политологов оказываются в значительной мере, а иногда полностью этнографическими. Для них любая проблема как истории, так и современного развития, тесно связана с антропологией. Недаром В. Ученду (угандиец, ныне работающий в США) писал, например, что проблемы, перед которыми стоят африканские общества, «отчасти антропологические по природе» и таковыми и останутся. Характерная особенность научного творчества африканских ученых — признание за общественными науками в целом, а за историей и этнографией в особенности, важной политической роли. Они воспринимаются не как отрасли академической науки, а как орудие борьбы за революционное создание «нового африканца», средство, помогающее решить практические задачи.
Среди сложного комплекса тем и направлений этнографического изучения есть несколько, привлекающих особенно пристальное внимание африканских исследователей. Одно из них — этногенез и этническая история. Особенно тщательно изучают эти проблемы ученые — представители народов, живущих чересполосно, или в тесном контакте с другими народами, в областях особенно острого этнического напряжения (например, в Кении). Общая черта такого рода исследований — утверждение о возникновении еще в древности единого и неизменного этноса, усиленное внимание к миграциям. В странах Западной Африки значительная часть исследователей, выступая против известной «хамитской» теории и культуртрегерской роли европеоидных народов, пришла к утверждению генетических связей своих народов с Древним Египтом, Финикией или Аравией или их исхода из этих районов. Лишь немногие из них (например, нигерский ученый Бубу Хама) признают, что в формировании многих народов Западной Африки участвовали разные этносы, представители разных языковых и расовых групп, что на протяжении многих веков происходило взаимопроникновение, смешение культур, взаимовлияние разных этносов. Среди ученых западноафриканских стран весьма распространен тезис о культурном единстве народов континента, особом своеобразии пути развития африканской культуры, не позволяющем сравнивать ее с другими, например, с европейской, культурами (Шейх Анта Диоп — Сенегал, Т. Обенга — Конго и др.). Как часть духовного культурного наследия воспринимается большинством африканских исследователей традиционная религия, значительное внимание они уделяют записям инициационных текстов (например, работа Самба Букари о фульбе или Дж. Оситти о традиционном воспитании ачоли); многие исследователи (Дж. Мбити, Окот п’Битек, А. Лугира и др.) посвящают большие работы религиозным верованиям.
Немалое значение придается и изучению экономики и социальных отношений в доколониальное время. «Экономическая антропология», считают они (например, С. К- Нукунья из Ганы), должна стать одним из важнейших направлений работы современных антропологов, так как в наши дни быстро исчезает традиционный уклад жизни. Но африканские исследователи обращаются не только к изучению традиционной экономики деревни, но и к этнографическим проблемам урбанизации. Они подчеркивают, что очень важно изучение симбиоза западных ценностей и традиционных норм в городах, ибо у горожан сохраняется, а иногда и усиливается «этническое самосознание и понятие культурной исключительности» (Азука Дике — Нигерия). Р. Тивари (Кения) считает, что города Африки из «белых» или «азиатских» городов становятся «африканскими» и потому заслуживают пристального внимания социальной антропологии. Обращаясь к исследованию социальных структур доколониальных обществ, африканские авторы чаще всего останавливаются на фиксации положения в каком-либо одном, предпочтительно своем этносе. К анализу и оценке положения они переходят значительно реже, да и в этих случаях прошлое в значительной мере идеализируется. Большинство из них проводит тезис бесклассовое™, особой гармоничности, равновесия африканских обществ, в которых якобы царили социальный мир и классовая гармония (например, Т. Ниань — Мали, А. Кагаме — Руанда, С.-М. Сиссоко — Мали и др.). Семейные и клановые отношения принимаются как наиболее существенные, определяющие всю политическую и социальную организацию; кастовость противопоставляется классовости и подчеркивается извечность и неизменность первой; идеализируется «демократичность» традиционной власти. Лишь отдельные исследователи выходят за эти жесткие рамки условного восприятия прошлого. Так, Маджмут Диоп проводит критический анализ традиционных отношений, подчеркивает тесную взаимосвязь традиционного и современного развития, утверждая, что для правильной современной ориентации необходимо тщательное изучение традиционных структур.
Изучая родовые и семейно-брачные отношения, традиционные институты, отдельные исследователи видят в них нечто, присущее только африканским обществам. Диоп, например, противопоставлял материнский род с его коллективной собственностью как чисто африканский феномен отцовскому «европейскому» роду, в котором якобы изначально заложена идея частной собственности. Другие ученые изучают развитие семейных и брачных отношений (Заир); наблюдают, как родовые и семейные связи развиваются в более широкие — этнические и государственные (Э. Д. Мвамула-Лубанди — Кения); исследуют вопрос о возможностях сохранения традиционных институтов. Так, И. Вем- ба-Рашид (Танзания) рекомендует использовать социальные институты масаев; А. К. Кварко (Гана) считает, что только тщательное изучение конкретного положения позволит уничтожить или сохранить институт вождей; что там, где традиционные отношения еще живы, следует сохранить вождей, привлечь их на сторону правительства и через них проводить прогрессивную политику, используя родственные отношения, систему традиционного арбитража и т. п.
В исследовании современных этнических процессов на первом месте стоят проблемы национального строительства и преодоление триба- лизма. Эти вопросы разрешаются также, как правило, на материале отдельных народов или стран. При этом нередко исследовательская работа подменяется пропагандистской. Пожалуй, лишь Али Мазруи (Кения) вышел за рамки узкого национализма, признав связь решений этих проблем с общеисторическим развитием и возрождением и обострением националистических явлений в мировом масштабе. Он подчеркивает, что процесс складывания наций в границах государств— процесс весьма длительный («дело ряда поколений») и многоступенчатый — от простого сосуществования этнических групп в границах одной страны до объединения интересов различных этнических групп.
При всем разнообразии подходов африканских авторов к вышеназванным проблемам, при сравнительно небольшом числе исследователей и исследований в странах Африки, все же можно выделить некоторые общие особенности, присущие африканским ученым, на что указывает советский африканист Э. С. Годинер. Это острая эмоциональная окраска исследований, иногда ведущая к пристрастным оценкам явлений национальной культуры; недостаточно критическое отношение к источникам (например, к устной традиции); изучение небольших этнических групп и отсутствие сколько-нибудь широких сравнений; это поэтизация традиционных ценностей, поиски непременных приоритетов с целью возвеличить свою культуру в ущерб другим; это эмпирический, описательный уровень большинства работ, без глубокого осмысления достижений мировой науки.
В годы борьбы за независимость и в первые два десятилетия независимого политического развития в духовной жизни народов Африки появилось стремление не только к политической и экономической, но и к «духовной деколонизации». Как следствие этого выросло и стремление возвеличить собственную традиционную культуру и традиционное сознание. Это явление, свойственное духовной жизни в целом, сказалось и на развитии социальных наук, в частности этнографии, в странах Африки. Именно в этом, вероятно, и коренятся причины указанных выше особенностей африканской этнографической науки на современном этапе.
Э. С. Львова
Из книги «Этнография Африки», 1984
