Показать все теги
Для Керченского съезда август 1926 г.
Прочтено 6 IX 1926 пон. вечером (приписка карандашом — Л.К.)
Недолгий, но оживленный, порой даже блестящий период господства Генуи на крымском побережье оставил по себе многочисленные развалины укреплений и некоторое количество эпиграфического материала. Эти последние памятники — тяжелые, холодные камни с краткими, сжатыми надписями могут иногда казаться очень некрасноречивыми рядом со стенами и башнями Каффы, Солдайи или Чембало. Тем не менее, в них скрыта правда строгого, хотя и скупого свидетельства, из которого, не менее, чем из других источников и памятников, воссоздается скрытая без этого жизнь. Крымским генуэзским надписям, давно привлекавшим внимание — о них упоминал ещё Броневский в XVI в., а в конце XVIII в. была сделана первая попытка издать их — я посвящаю мой доклад и считаю себя польщенной тем, что могу представить на съезде этот ценный материал, давно ожидающий надлежащей обработки.
Сравнивая высокую разработанность античной эпиграфики с её установленными приёмами изучения надписей, с точными правилами для изданий и с громадным количеством уже опубликованного материала, приходится признать, что положение средневековой эпиграфики гораздо скромнее. Сведенных в общее целое исследований, особых методов и крупных критических изданий по средневековой эпиграфике вообще — пока нет, или если соблюсти осторожность относительно того, что могло появиться в самое последнее время и не дойти до пределов нашего государства — почти нет. Тем не менее, элементы её, разбросанные в разных ученых работах или изданиях отдельных памятников, во многом восполняют этот пробел, и ими приходится отчасти руководствоваться при разработке интересующего нас материала. Однако, войдя в изучение средневековых надписей, невольно приходишь к выводу, что нечего особенно жалеть об отсутствии специальной средневековой эпиграфики. Действительно, трудно утверждать, что средневековые надписи, при всем их отличии от античных, в большинстве случаев в сторону упрощения или меньшей строгости формы и языка, требовали бы совершенно особых методов по сравнению с тем, что принято для этих последних. Во всяком случае, учение о средневековой эпиграфике, по большей части, должно опираться на уже выработанное в области античной эпиграфики и едва ли смогло бы представить что-либо абсолютно новое и доселе неслыханное. Не в этом, конечно, состоит и цель предлагаемого доклада. Новым и ценным в нем должно быть стремление — не мне судить, удачное ли, охарактеризовать известную группу памятников со стороны их общих черт, которые для них будут уже определенными признаками, и со стороны их отдельных, наиболее интересных или резко выраженных представителей.
Дошедшие до нас и наиболее известные генуэзские надписи вообще распадаются на три группы, соответственно территории, не считая того, что может быть встречено в виде отдельных плит повсюду, куда проникали генуэзцы. Эти группы следующие: 1) надписи из самой Генуи и близлежащих местностей, 2) надписи из Перы и 3) надписи из Крыма, т.е. из двух важнейших генуэзских колоний на Востоке.[1]
Оставив в стороне две первые группы, т.е. надписи Генуи и Пе- ры, которые в ходе работы послужили дополняющим и сравнительным материалом, сосредоточим внимание на крымских надписях. Среди них большинство относится к постройкам, и лишь некоторую часть составляют надгробия; общее количество, числом пятьдесят пять, образует вполне самостоятельную и цельную группу памятников, достаточно многочисленных и своеобразных, чтобы дать отражение роста генуэзских городов и их укреплений. Надписи позволяют установить перед глазами историка и археолога ряд небольших, но четких и крепко стоящих вех, которые освещают предмет лучше других источников, в общем скудных для таких отдаленных и глухих мест, каким было северное побережье Черного моря. Наряду с официальными документами, надписи создают твердую основу, скрепляющую наивернейшим образом все наши сведения относительно генуэзских поселений в Крыму.
Итак, наши камни с надписями, являясь предметом научного исследования, имеют двоякое значение — историческое и археологическое, в основе, конечно, тесно связанные друг с другом. Но в археологическом значении они могут быть в свою очередь рассматриваемы с двух точек зрения: 1) непосредственно сами по себе как один из видов памятников материальной культуры или же 2) посредственно как источник, освещающий ту же материальную культуру, в данном случае выраженную строительством генуэзцев.
Обратимся к этим двум сторонам археологического значения наших плит. Материалом для них служил либо песчаник, либо преимущественно местный известняк, обыкновенно светлого тона и довольно мелкозернистый, но иногда темный и грубый. Реже употреблялся привозный мрамор, который шел, по-видимому, в исключительных случаях и пока обнаружен только среди каффских надписей. Размеры плит довольно разнообразны, но не превышают
1,5 м в длину и 1 м в ширину. Шрифт вполне определенный, хотя и дающий некоторые изменения на протяжении почти 130 лет, считая от самой ранней из сохранившихся надписи 1342 г. до последней от 1474 г. Это письмо близко к так называемому готическому майюску- лу, состоящему, как известно, из больших заглавных букв готического алфавита. Я предлагаю называть его просто эпиграфическим письмом позднего средневековья. В XIV в. оно вполне вырабатывается, освобождаясь от смешения с капитальным шрифтом.
Признаками названного эпиграфического письма в его установившейся форме по надписям XIV и частью XV в. надо считать начертание следующей серии из 6 букв:
С — (Е ; Е — (£; Н — & ; М — Ш ; N — И ; U — If;
Не менее характерно также чрезмерное удлинение обычно более коротких хаст в следующих 4-х буквах:
D— JO; F— JL; L— V ;Т — Ж.
В конце XIV в. буквы растут в длину и уменьшаются в ширину.[2] Иногда концы черт заворачиваюся и оканчиваются завитками или пестрящими по всей поверхности камня точками.[3] Со средины XV в. буквы опять становятся короче и шире,[4] и иногда готические начертания отбрасываются в пользу капитального письма.[5]
Сокращений, применяемых в наших надписях, немного, и они не представляют каких-либо чрезвычайных особенностей. Это обычные значки вместо окончаний is (virginis, consulis — № 8) в виде малого крючка, или завитки, перечеркивающие последнюю букву и заменяющие некоторые другие окончания. Конечное m сокращается горизонтальной чертой над концом слова (egregiorum virorum dominorum, № 11, 1389); также сокращается буква n посреди слова (cфsulis, № ). Слог con, cum изображается знаком в виде обратного начертания буквы С (cum ista turris и consulatus — № 11, 1389, condam — № 13, 1402). Над римскими цифрами года ставится маленькое о окончания творительного падежа — millesimo trecentesimo и т.д. В обыкновенных и часто употребляющихся словах встречается контракция: tpre — tempore, dni — domini и т.д. Для союза et иногда употребляют знак или в виде курсивного r или не перечеркнутого J. Лигатур мало, и они получаются путем примыкания одной буквы к другой в таких сочетаниях, как например, an (— 13, 1402) или ar (—).
Как и в античных надписях, генуэзцы соблюдали интерпункцию. Слова разделялись одной, двумя или тремя точками, иногда крючками или же рисунком в виде листочка. Строки нередко оставались необозначенными, но иногда подчеркивались насеченными горизонтальными линиями (№ 11 — 1389; № 17 — 1467).
Неотъемлемой составной частью плиты с надписью нашего периода являются насеченные на них изображения гербов. Эти геральдические знаки, понятные в то время гораздо больше, чем теперь, дополняли текст, представляя собой те лица и города, о которых упоминала надпись. Расположение гербов на плите довольно разнообразно: или в один ряд над или под надписью (первый прием очень част в Пере, в Судаке же применялся исключительно второй, т.е. гербы вытянуты в ряд всегда внизу, под надписью), или симметрично по сторонам надписи, или же наконец, по одну сторону надписи, как это встречается на больших феодосийских плитах 138384 гг. (№ 8), где 6 гербов располагаются двумя рядами по 3 в каждом углу слева текста. На этом последнем примере выступает принцип иерархического расположения гербов, причем каждому определено известное место и соответственно перемещению должностей перемещаются и гербы. Об этом речь будет дальше, при разборе отдельных плит. Если изображено много гербов, то помимо гербов упоминаемых в надписи должностных лиц, конечно на главном месте высекаются гербы Генуи, дожа и колонии.[6] Гербы раскрашивались, что понятно, т.к. цвет частей наряду с рисунком, имел геральдическое значение. Следы такой раскраски еще сохранились на нескольких плитах (например № 1). Кроме гербов плиты бывают украшены рельефными изображениями святых, например, св. Магдалина, поддерживаемая ангелами на плите 1352 г. или изображением агнца, несущего labarum (1363 г. № 7). Между гербами — орнамент.
Содержание текста надписей кратко и довольно однообразно. За исключением небольшого числа надгробий, они все гласят о возведении какой-нибудь постройки, в большинстве случаев той или иной части укрепления, с указанием даты и имени консула, при котором эта постройка была закончена. Изредка попадаются плиты, свидетельствующие об участии богатых граждан в обустраивании города. Точное определение сооружения обыкновенно отсутствует, будучи заменено общим выражением hoc opus; иногда даже это опускается и дается только год и имя правящего лица, а то и просто одни гербы, по которым должно быть ясно имя консула и, следовательно, год его правления.[7] Изредка все же постройка точно определяется как, например ista turris, menia, hoc opus reparacionis turris et murorum, hoc portale cum ista turri iuxta mare и т.д.
Язык надписей — средневековая латынь, с обычными для нее неожиданными неправильностями; иногда попадаются уже итальянские формы слов. Отвлеченно обычная и простая формула текста строится следующим образом: A.D. illud factum fuit tempore illius или в активе Ille illud fecit A.D. Для первой формулы подойдет как пример надпись 1342 г. № 1: “...anno millesimo trecentesimo quadragesimo secundo hoc opus factum fuit tempore domini iohannis de scaffa consulis ianuensium in Caffa”. Для второй: “batista de franchis honorabilis consul Caffe et nobiles et egregii domini antonius spinula et andreas panzanus provisores et masarii hoc opus construi fecerunt anno millesimo quadringentesimo tredecimo die prima marcii” (1413, № 14). Отступления встречаются редко, но в силу неумело-причудливых и витиеватых свойств, конечно, не поддаются правилам. Примером может служить надпись № 16 1467 г., подходящая под определение “почетных”:
quantum kalocius guisulfus consul urbem caffe solerti cura decoravit et tutam reddidit et proximi fontis ornatus et muri huius fabrica ceteraque eiusdem digna et laboriosa opera eternis laudibus posteris nostris testamentur
Значение надписей — облик и отстраивание города
(написано карандашом — Л. К.).
Историко-архитектурное значение надписей заключается в том, что они сообщают нам точные даты, отражают административную систему города и уясняют его внешний вид, свидетельствуя об его постройках. Все эти сведения, конечно, не могут быть приняты совершенно отдельно и самостоятельно. Научная обработка должна сочетать их с данными из хроник и документов и уже из этого сопоставления делать выводы во всей их доступной нам полноте. Поэтому и мы, разбирая эпиграфический материал и исходя в настоящем докладе только из него, не можем не привлечь летописного и архивного материала для усиления, дополнения и связанности всей картины архитектурной и административной Каффы. <...>
Крымский эпиграфический материал происходит преимущественно из Каффы, но, несомненно, надписи украшали генуэзские сооружения и других мест. Из Солдайи до нас дошли довольно полно её представляющее собрание плит, надписи Чембало менее многочисленны. Судакские надписи, в большинстве оставшиеся на первоначальных местах и до сих пор смотрящие на нас со стен полуразрушенных башен, особенно наглядно выступают в том значении, которое придавали им самим генуэзцы: от главных ворот, украшенных несколькими плитами, к западу и востоку тянутся стены, прерываемые башнями. На каждой башне в её боковую стену, так чтобы было видно всякому, продвигающемуся вдоль стен по внутрикрепостной стороне, вставлена известняковая плита с надписью и гербами, гласящая о времени построения и о консуле, который завершил постройку. При взгляде на эти надписи, уцелевшие на своих местах в полном слиянии с теми сооружениями, для которых они были высечены, с ясностью рисуется картина постепенного роста крепости, год за годом раскидывавшей свои башни в определенном порядке по обрывам скалы и соединявшей их стеною.
Можно сказать, что с падением Константинополя в 1453 г. почти закончилась интенсивная торговая жизнь в итальянских владениях Крыма, хотя она и дотянулась до 1475 г., [подавляемая] всё возраставшим турецким могуществом. В отношении занимающего нас вопроса об архитектурном облике города, время господства банка св. Георгия выделяется в особый период. <...>
Крымский эпиграфический материал хранится преимущественно в музеях, но в некотором количестве надписи остались еще на своих первоначальных местах. Наибольшее число надписей находится в настоящее время в Феодосийском музее, куда поступают и новые находки (например, № 13); ему не уступает небольшое, но весьма ценное собрание Павловского дворца, составленное из прекрасных образцов генуэзской эпиграфики. Эти надписи, вывезенные в качестве трофеев из покоренной русскими Каффы — последнее обстоятельство делает понятным, почему в Павловске оказались лучшие экземпляры — проследовали через всю Россию и долгое время украшали Павловский парк, пока не были перенесены в помещение дворца-музея, где находятся и по сей день. Шесть надписей хранятся в Одесском музее, по одной имеют музей г. Симферополя и Исторический музей в Москве; плита с рельефным изображением Христа затерялась в одном из подмосковных поместий, очевидно привезенная туда также после русских побед в Крыму, подобно Павловским камням. После Крымской кампании 1855 г. итальянцы вывезли в Геную четыре балаклавские плиты, из которых две с надписями. Вне музеев плиты или до сих пор продолжают пребывать там, куда их поместили сами генуэзцы, или заброшенные, а то и скрытые под землей, ждут того дня, когда их подберут, раскопают или извлекут из стен позднейших построек и перенесут в музей. Такая работа по отысканию генуэзских камней начата теперь в Феодосии, и местный музей обогатился некоторыми приобретениями. <...>
Что касается судакских надписей, то многие из них интересны своей сохранностью in situ. Не тронутые никуда с первоначальных мест, они, за малым исключением, почти совсем не повреждены. Судя по гербам, высеченным на плитах, Солдайя не имела своего отдельного герба; при надписях изображены гербы Генуи и правящего дожа и герб упоминаемого солдайского консула.[8] Что особенно обращает внимание на судакских плитах — это богатый и разнообразный орнамент, вьющийся между гербами. Эта деталь в исполнении принадлежит к местной мастерской — т.к. на каффских плитах такого орнамента нет. Он подчеркивает большое воздействие восточных мотивов на художественные вкусы генуэзцев.
По содержанию судакские надписи кратки и довольно однообразны. Чтение их теперь установлено окончательно и в новом виде значительно полнее и отличается от прежнего. Однако и среди немногочисленных судакских плит некоторые достойны особого рассмотрения.
Надпись Guarco (№ 46) на 12-й башне нижней стены крепости, относящаяся к 1394 г., по правильном впервые прочтении оказывается метрической, хотя размер не выдержан до конца. Заказчик, по-видимому, имел в виду приукрасить обыкновенное свидетельство о постройке башни; звездочки после некоторых слов заставляют читающего обратить внимание на ритм фраз; по сторонам текста, на четырехугольных полях симметрично высечены невысоким рельефом две женские фигуры в широких, длинных одеяниях, схваченных поясом. На одеждах слабо заметны гербы со львами. Женщины изображены в профиль, лица их неумело обращены на зрителя, волосы стянуты чем-то вроде нитки жемчуга. Фигура в левом поле в обеих поднятых руках держит ожерелье, фигура в правом поле одной рукой указывает на круглый проткнутый стрелой (?) предмет в другой руке. В углах полей видны короны и растительный орнамент.
Ныне твердо установленное, новое чтение надписи гласит следующее:
condita sublimis turris presensque decora consule Guarcho Rumbaldo de stirpe virili estitit sola fabricata tolitur omnis labor in agendis turribus urbe tuta 1394 die prima iullii
Надпись 1392 г. (№ 45) на 5-ой башне нижней стены крепости обычного содержания, о том что башня была сооружена при консуле П. Джудиче, замечательна тонкостью работы на грубом известняке. Плита прекрасно сохранилась и передает всю остроту и четкость первоначального нареза; особенно хорош не встречавшийся до сих пор на других плитах разнообразный орнамент между гербами, весь из причудливых завитков и плетенки.
Надпись Fiesco 1409 г. на 3-й башне нижней стены крепости имеет, при обычной формуле текста, еще упоминание о некоем Варфоломее de Illionibus, кроме консула Fiesco; кроме того, она украшена большим числом гербов, расположенных двумя рядами по три герба посередине плиты под надписью и маленькими фигурками святых в нимбах, стоящих под меньшего размера гербами в углах плиты. Эта надпись находится в опасности, так как часть стены, в которую она вложена, обвалилась, и правая сторона плиты торчит без опоры в воздух и подвергается обветриванию. Кроме того и сама башня (№ 3, Fiesco) — раскололась сверху донизу громадной трещиной, идущей по средней, северной стене.
В разборе отдельных надписей с общими указаниями на новое чтение их текста или на их характерные черты можно ограничиться сделанными краткими описаниями; в приведенных примерах даны наиболее замечательные эпиграфические памятники всей крымской группы, преимущественно однако феодосийские, т.к. Каффа, в силу своего первенствующего положения, обладала самыми яркими образцами.
Крымские генуэзские надписи издавались неоднократно, но далеко не все издания отвечают современным научным требованиям. Старейшими издателями были Одерико, который еще в конце XVIII в. напечатал несколько рисунков, весьма приблизительно передающих гербы, и некий узор, составляемый строками непонятого им шрифта, и Ваксель, также весьма неясно передавший несколько надписей.193 Среди страдающих дефектами изданий более позднего времени я, конечно, не имею в виду эпиграфических работ академика В.В. Латышева, который при всех глубоких знаниях, не мог, однако, уделять много внимания не входящим в круг его интересов поздним латинским надписям и издавал их случайно в очень небольшом числе. Точно также нельзя не признать достоинств за изданиями отдельных надписей, сделанными Ретовским и генуэзскими исследователями Remondini и Belgrano. Но все это частичные разработки случайного эпиграфического материала, не сложившиеся в целое собрание крымских латинских надписей. Полнейшим из существующих является издание Юргевича, выпущенное еще в 1863 г. в V т. Записок Одесского общества и дополненное им же в VII, IX, XI и XIV томах тех же Записок. За некоторыми исключениями оно охватывает почти весь крымский эпиграфический материал, относящийся к итальянским колониям, но в настоящее время уже не может считаться удовлетворительным ни со стороны чтения и комментария, ни со стороны приложенных воспроизведений надписей.
На смену ему должно идти новое издание, которое представит все без исключения известные до сих пор крымские генуэзские надписи, даст новое их чтение, сопроводит их вновь проработанным комментарием и точными воспроизведениями с фотографических снимков. Время выпустить это критическое и исчерпывающее издание как раз подошло, и я надеюсь, что мои занятия генуэзскими надписями, ныне уже по мере сил завершенные, приведут к появлению в печати такого издания одной из групп крымских памятников, когда вообще оживает во всех направлениях работа над археологией Крыма.
Inscription, inroduction, p. 27: Leningrad, janvier 1926.
Е.Ч. Скржинская
Из книги «Судакская крепость. История — археология — эпиграфика», 2006
[1] Для Генуи — Remondini. Iscrizioni medioevali della Liguria в XII т. Atti della Societa Ligure 1874 (до 1282 г.).
Для Перы — Belgrano. Documenti riguardanti la colonia di Pera в XIII т. Atti della Societa Ligure 1888 (от 1335 до 1452 г).
[2] № 1 (1342); № 12 (1396); № 13 (1402); № 28 (1370); судакские надписи.
[3] См. № 7 (1363) и № 8 (1384).
[4] № 14 (1413), № 17 (1467), № 25 (1462?).
[5] № 16 (1467), № 20, 21, 22 (1474).
[6] Герб Генуи — крест, концами доходящий до краев щита; герб Каффы — татарская тамга Золотой Орды. Судак, повидимому, не имел своего герба.
[7] Например, плита с гербами на стене доковой башни в Феодосии, или плита на западной башне судакских ворот.
[8] Однако за неимением достаточно полного справочника, не удалось окончательно установить некоторые гербы на судакских плитах.
